Письма Марка Туллия Цицерона

343. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Фор­мий­ская усадь­ба, 28 фев­ра­ля 49 г.

1. Гное­те­че­ние из глаз бес­по­ко­и­ло меня даже боль­ше, чем рань­ше. Одна­ко я пред­по­чел про­дик­то­вать это пись­мо, но не отпус­кать Гал­ла Фадия, глу­бо­ко рас­по­ло­жен­но­го к нам обо­им, совсем без пись­ма к тебе. Прав­да, нака­нуне я напи­сал тебе, как толь­ко мог, то пись­мо, в кото­ром про­ро­че­ство¹, хоте­лось бы мне, — лож­ное. Но при­чи­на это­го пись­ма не толь­ко в том, чтобы не про­пу­стить дня без того, чтобы не отпра­вить пись­ма тебе, но так­же сле­дую­щая, более закон­ная: упро­сить тебя затра­тить неко­то­рое вре­мя, для чего тебе потре­бу­ет­ся его очень немно­го, — я очень хочу, чтобы твои сооб­ра­же­ния ста­ли для меня ясны­ми, чтобы я понял их до кон­ца.

2. Я сохра­няю пол­ную сво­бо­ду дей­ст­вий; не упу­ще­но ниче­го, что не име­ло бы разум­но­го оправ­да­ния, не толь­ко веро­ят­но­го. Ибо я, во вся­ком слу­чае, не совер­шил оплош­но­сти ни тогда, когда я избе­гая не толь­ко позо­ра тру­со­сти, но так­же подо­зре­ния в веро­лом­стве, не хотел при­нять непод­готов­лен­ную Капую, ни когда я, после сооб­ще­ния усло­вий мира Луци­ем Цеза­рем и Луци­ем Фаб­а­том, осте­рег­ся оскор­бить того, кому Пом­пей, уже воору­жен­ный воору­жен­но­му, пре­до­став­лял кон­суль­ство и три­умф².

3. К тому же никто не может по спра­вед­ли­во­сти пори­цать и послед­нее — что я не пере­сек моря; ведь на это, хотя оно и заслу­жи­ва­ло раз­мыш­ле­ния, я все-таки мог пой­ти. Ведь мне не сле­до­ва­ло пред­по­ла­гать, осо­бен­но когда на осно­ва­нии пись­ма Пом­пея я не сомне­вал­ся — это же, как я вижу, пола­гал и ты, — что он наме­рен прий­ти на помощь Доми­цию, и вооб­ще я пред­по­чел доль­ше обду­мы­вать, что пра­виль­но и что мне сле­ду­ет делать.

4. Итак, преж­де все­го, хотя ты и намек­нул, все-таки напи­ши мне пожа­луй­ста более подроб­но, каким это тебе кажет­ся; затем, что ты пред­видишь и пред­став­ля­ешь себе так­же в буду­щем, каким мне при­ли­че­ст­ву­ет быть, и где я, по тво­е­му мне­нию, при­но­шу государ­ству наи­боль­шую поль­зу, тре­бу­ет­ся ли какая-либо роль миротвор­ца или все зави­сит от вои­те­ля.

5. И я, кото­рый все изме­ряю дол­гом, все-таки вспо­ми­наю твои сове­ты; послу­шай­ся я их, я не испы­тал бы тогдаш­ней печа­ли. Пом­ню, что ты тогда сове­то­вал мне через Фео­фа­на, через Кул­лео­на, и я часто вспо­ми­нал это со вздо­хом. Поэто­му хотя бы теперь вер­нем­ся к тем рас­че­там, кото­рые я тогда отверг, чтобы после­до­вать реше­ни­ям, при­но­ся­щим не толь­ко сла­ву, но и неко­то­рую без­опас­ность. Но я ниче­го не пред­пи­сы­ваю; пожа­луй­ста, напи­ши мне о сво­ем мне­нии.

6. Про­шу так­же выяс­нить со всей тща­тель­но­стью, с какой смо­жешь (ведь у тебя будет, через кого ты смо­жешь), что дела­ет наш Лен­тул, что дела­ет Доми­ций, что наме­рен делать, как они теперь себя ведут, не обви­ня­ют ли кого-нибудь, не него­ду­ют ли на кого-нибудь — что я гово­рю «на кого-нибудь», — не на Пом­пея ли? Реши­тель­но всю вину Пом­пей сва­ли­ва­ет на Доми­ция, что мож­но понять из его пись­ма, копию кото­ро­го я тебе посы­лаю³. Итак, имей это в виду, а кни­гу Демет­рия из Маг­не­сии «О согла­сии» — я уже тебе писал об этом, — кото­рую он тебе при­слал, пожа­луй­ста, при­шли мне.