Письма Марка Туллия Цицерона

342. Гнею Пом­пею, в Брун­ди­сий

Фор­мий­ская усадь­ба, 27 фев­ра­ля 49 г.

Импе­ра­тор¹ Марк Цице­рон шлет при­вет про­кон­су­лу Гнею Вели­ко­му.

1. После того как я послал тебе пись­мо, кото­рое было вру­че­но тебе в Кану­сии, у меня не было ника­ко­го пред­по­ло­же­ния, что ты ради государ­ст­вен­ных целей наме­рен пере­сечь море, и была боль­шая надеж­да, что про­изой­дет так, что мы в Ита­лии смо­жем либо уста­но­вить согла­сие, что мне каза­лось самым полез­ным, либо с выс­шим досто­ин­ст­вом защи­щать государ­ство. Меж­ду тем, пока мое пись­мо еще не было тебе достав­ле­но, я, узнав о тво­ем наме­ре­нии из тех пору­че­ний, кото­рые ты дал Деци­му Лелию для кон­су­лов, не ждал, пока твое пись­мо будет мне вру­че­но, и спеш­но, вме­сте с бра­том Квин­том и наши­ми детьми, выехал к тебе в Апу­лию.

2. Когда я при­был в Теан Сиди­цин­ский, твой друг Гай Мес­сий и мно­гие дру­гие ска­за­ли мне, что Цезарь совер­ша­ет пере­ход в Капую и в этот самый день оста­но­вит­ся в Эсер­нии. Конеч­но, я был взвол­но­ван, ибо счи­тал, что если это так, то мне не толь­ко пере­ре­зан путь, но что сам я уже захва­чен. Поэто­му я тогда выехал в Калы, чтобы нахо­дить­ся имен­но там, пока мне не сооб­щат с досто­вер­но­стью из Эсер­нии о том, о чем я слы­хал.

3. Но вот мне, когда я был в Калах, при­но­сят копию тво­е­го пись­ма, кото­рое ты послал кон­су­лу Лен­ту­лу². В нем было напи­са­но, что за две­на­дцать дней до мар­тов­ских календ тебе было достав­ле­но пись­мо от Луция Доми­ция (копию его ты впи­сал ниже), при­чем ты писал, что для государ­ства очень важ­но, чтобы все силы при пер­вой же воз­мож­но­сти собра­лись в одно место и чтобы он оста­вил в Капуе доста­точ­ный гар­ни­зон. Про­чи­тав это пись­мо, я соста­вил себе то же мне­ние, что и все осталь­ные, — что ты со все­ми сила­ми при­будешь под Кор­фи­ний, куда я счи­тал для себя путь не без­опас­ным, раз Цезарь сто­ял лаге­рем под горо­дом.

Во вре­мя само­го напря­жен­но­го ожи­да­ния я одно­вре­мен­но услы­хал о двух собы­ти­ях: и о том, что про­изо­шло в Кор­фи­нии³, и что ты начал пере­ход в Брун­ди­сий. И в то вре­мя как ни для меня, ни для бра­та не было сомне­ния в том, что мы долж­ны устре­мить­ся в Брун­ди­сий, мно­гие, кто при­ез­жал из Сам­ния и Апу­лии, сове­то­ва­ли нам осте­речь­ся, чтобы не быть захва­чен­ны­ми Цеза­рем, ибо он, высту­пив в ту же мест­ность, куда мы направ­ля­лись, дол­жен был при­быть туда, куда стре­мил­ся, даже быст­рее, чем мог­ли бы мы. Раз это было так, ни я, ни мой брат и ни один из дру­зей не согла­си­лись допу­стить, чтобы наша необ­ду­ман­ность повреди­ла не толь­ко нам, но и государ­ст­вен­но­му делу, осо­бен­но когда мы не сомне­ва­лись, что даже если бы поезд­ка была для нас без­опас­ной, мы все-таки уже не можем догнать тебя.

4. Тем вре­ме­нем я полу­чил твое пись­мо, отправ­лен­ное из Кану­сия за девять дней до мар­тов­ских календ, в кото­ром ты скло­нял меня к ско­рей­ше­му при­езду в Брун­ди­сий. Полу­чив его за два дня до мар­тов­ских календ, я не сомне­вал­ся, что ты уже достиг Брун­ди­сия, и видел, что путь туда для меня совсем отре­зан и что я взят в плен совер­шен­но так же, как те, кто был в Кор­фи­нии. Ведь я счи­тал, что ока­зы­ва­ют­ся в пле­ну не одни толь­ко те, кто попал в руки воору­жен­ных, но рав­ным обра­зом те, кто, будучи отре­зан от обла­стей, ока­зы­ва­ет­ся меж­ду гар­ни­зо­на­ми и вра­же­ски­ми вой­ска­ми.

5. Хотя это и так, я преж­де все­го чрез­вы­чай­но хотел бы все­гда быть с тобой; это я вполне дока­зал тебе, когда отка­зы­вал­ся от Капуи. Я сде­лал это не ради того, чтобы избег­нуть бре­ме­ни, но пото­му что видел, что тот город нель­зя удер­жать без вой­ска, а я не хотел, чтобы со мной слу­чи­лось то, что, к мое­му при­скор­бию, слу­чи­лось с храб­рей­ши­ми мужа­ми⁴. Но раз мне не уда­лось быть с тобой, то как бы я хотел быть изве­щен­ным о тво­ем реше­нии! Ведь я не мог дой­ти до него путем дога­док, пото­му что пред­по­ла­гал, что угод­но, но толь­ко не то, что дело государ­ства не смо­жет усто­ять в Ита­лии под тво­им води­тель­ст­вом. И даже теперь я не пори­цаю тво­е­го реше­ния, но опла­ки­ваю судь­бу государ­ства, и если я и не пони­маю, что ты пре­сле­до­вал, то от это­го я не менее уве­рен в том, что ты все совер­шил толь­ко из выс­ших сооб­ра­же­ний.

6. Каким все­гда было мое мне­ние, во-пер­вых, о сохра­не­нии мира даже на неспра­вед­ли­вых усло­ви­ях, во-вто­рых, насчет Рима (ведь насчет Ита­лии ты нико­гда ниче­го не откры­вал мне), ты, пола­гаю я, пом­нишь. Но не наста­и­ваю на том, что мое реше­ние долж­но было ока­зать вли­я­ние; я после­до­вал тво­е­му, и это не ради государ­ства, в спа­се­нии кото­ро­го я отча­ял­ся, кото­рое и теперь пора­же­но и не может быть воз­рож­де­но без губи­тель­ней­шей граж­дан­ской вой­ны, но я к тебе стре­мил­ся, с тобой жаж­дал быть и не про­пу­щу этой воз­мож­но­сти, если толь­ко она пред­ста­вит­ся.

7. Я хоро­шо пони­мал, что во всем этом деле я не удо­вле­тво­ряю людей, жаж­ду­щих сра­зить­ся; преж­де все­го я объ­явил, что ниче­го так не хочу, как мира, — не пото­му, что боюсь того же, чего и они, но пото­му, что счи­таю это более лег­ким, неже­ли граж­дан­ская вой­на. Затем, когда вой­на была нача­та, я, видя, что тебе пред­ла­га­ют усло­вия мира и полу­ча­ют от тебя почет­ный и бла­го­же­ла­тель­ный ответ, дер­жал­ся сво­его обра­за мыс­лей, кото­рый, как я пола­гал, ты, по сво­е­му рас­по­ло­же­нию ко мне, дол­жен был лег­ко одоб­рить. Я пом­нил, что я един­ст­вен­ный, кто за свои вели­чай­шие заслу­ги перед государ­ст­вом вынес тяже­лей­шие и жесто­чай­шие муче­ния⁵, что я един­ст­вен­ный, кто — если и оскор­бил того, кому тогда, когда мы уже были в строю, тем не менее пред­ла­га­лось вто­рое кон­суль­ство и слав­ней­ший три­умф⁶, — был готов испы­тать те же сра­же­ния, так как в моей лич­но­сти, по-види­мо­му, все­гда было нечто при­вле­ка­тель­ное для напа­док бес­чест­ных граж­дан⁷. И я пред­по­ло­жил это не ранее, чем это было мне откры­то объ­яв­ле­но, и я не столь­ко испу­гал­ся это­го на тот слу­чай, если бы это при­шлось испы­тать, сколь­ко счел нуж­ным откло­нить, — в слу­чае если бы мог с честью избег­нуть.

8. Ты видишь, каким недол­го­веч­ным в то вре­мя, когда была надеж­да на мир, было мое суж­де­ние. Воз­мож­ность даль­ней­ше­го отня­ли обсто­я­тель­ства. Но тем, кого я не удо­вле­тво­ряю, я с лег­ко­стью отве­чаю: ведь ни я нико­гда не был бо́льшим дру­гом Гаю Цеза­рю, чем они, ни они — бо́льши­ми дру­зья­ми государ­ству, чем я; раз­ли­чие меж­ду мной и ими сле­дую­щее: хотя и они чест­ней­шие граж­дане и я не чужд этой сла­ве, я пред­по­чел раз­ре­ше­ние посред­ст­вом согла­ше­ния, чего, как я понял, хочешь и ты, они же — ору­жи­ем. Так как победи­ло то суж­де­ние, я, разу­ме­ет­ся, при­ло­жу все уси­лия к тому, чтобы ни государ­ство не ста­ви­ло мне в упрек отсут­ст­вие граж­дан­ской пре­дан­но­сти, ни ты — дру­же­ской.