Письма Марка Туллия Цицерона

439. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Брун­ди­сий, 6 авгу­ста 47 г.

1. То, что ты недав­но напи­сал мне и обо мне Тул­лии (ты хочешь, чтобы послед­нее так­же попа­ло ко мне), я чув­ст­вую, спра­вед­ли­во. Тем я и несчаст­нее, — хотя, каза­лось, и нече­го при­ба­вить, — что мне, после того как я под­верг­ся вели­чай­шей неспра­вед­ли­во­сти, без­на­ка­зан­но нель­зя не толь­ко гне­вать­ся¹, но даже испы­ты­вать скорбь. Итак, это сле­ду­ет пере­не­сти. Когда я это пере­не­су, все-таки при­дет­ся вытер­петь то, про­тив чего ты сове­ту­ешь мне при­нять пре­до­сто­рож­но­сти. Ведь я совер­шил такую про­вин­ность, что она при вся­ком поло­же­нии и настро­е­нии наро­да, по-види­мо­му, при­ведет к одним и тем же послед­ст­ви­ям.

2. Но берусь за пись­мо сам, ибо мне при­дет­ся обсудить сле­дую­щее более тай­но: поза­боть­ся, про­шу тебя, даже теперь о заве­ща­нии, кото­рое состав­ле­но тогда, когда она² нача­ла испы­ты­вать затруд­не­ния. Тебя, уве­рен я, она не потре­во­жи­ла; ведь она даже меня не про­си­ла. Но допу­стим, что это так; раз ты уже дошел до раз­го­во­ра об этом, ты смо­жешь посо­ве­то­вать ей дове­рить кому-нибудь, чье иму­ще­ство вне опас­но­сти в свя­зи с этой вой­ной; со сво­ей сто­ро­ны, я хотел бы, чтобы имен­но тебе, если бы она захо­те­ла того же. От нее, несчаст­ной, я скры­ваю, что боюсь это­го³. Что каса­ет­ся дру­го­го, то я, пра­во, знаю, что теперь невоз­мож­но ниче­го про­дать, но мож­но отло­жить и спря­тать, чтобы оно не под­верг­лось разо­ре­нию, кото­рое угро­жа­ет.

3. Ведь когда ты пишешь мне, что мое и твое иму­ще­ство будет в рас­по­ря­же­нии Тул­лии, то, что твое — верю, но какое смо­жет быть мое? Что же каса­ет­ся Терен­ции (умал­чи­ваю о про­чем, что неис­чис­ли­мо), то что мож­но при­ба­вить к это­му? Ты напи­сал, чтобы она посла­ла обмен­ное пись­мо⁴ на 12000 сестер­ци­ев; таков, по тво­им сло­вам, оста­ток денег. Она посла­ла мне 10000 и при­пи­са­ла, что таков оста­ток. Раз она отня­ла так мало от мало­го, ты пони­ма­ешь, что́ она сде­ла­ла при очень боль­шой сум­ме.

4. Фило­тим не толь­ко не явля­ет­ся совсем, но даже пись­мен­но или через послан­ца не изве­ща­ет меня, что он сде­лал. Те, кто при­ез­жа­ет из Эфе­са, сооб­ща­ют, что виде­ли, как он обра­щал­ся к суду по пово­ду сво­их спор­ных дел; одна­ко послед­ние (ведь это прав­до­по­доб­но), воз­мож­но, откла­ды­ва­ют­ся до при­бы­тия Цеза­ря. Таким обра­зом, по мое­му мне­нию, либо у него ниче­го нет, что бы ему, по его мне­нию, сле­до­ва­ло поско­рее доста­вить мне, либо я в сво­их несча­стьях в таком пре­не­бре­же­нии, что даже если у него что-либо и есть, он, пока не закон­чит всех сво­их дел, не забо­тит­ся о том, чтобы сооб­щить об этом мне. Пра­во, это при­чи­ня­ет мне силь­ную скорбь, но не такую, какую, по-види­мо­му, долж­но при­чи­нять. Ведь я не счи­таю, чтобы что-нибудь име­ло для меня мень­шее зна­че­ние, неже­ли то, что сооб­ща­ет­ся оттуда⁵. Поче­му это, ты, я уве­рен, пони­ма­ешь.

5. Ты сове­ту­ешь мне при­ме­нять­ся к обсто­я­тель­ствам в выра­же­нии сво­его лица и выска­зы­ва­ни­ях; хотя это и труд­но, я тем не менее при­ка­зал бы себе, если бы счи­тал, что это име­ет какое-нибудь зна­че­ние для меня. Ты счи­та­ешь, пишешь мне, что дело в Афри­ке может быть ула­же­но посред­ст­вом писем⁶; я хотел бы, чтобы ты напи­сал, поче­му ты так счи­та­ешь. Мне не при­хо­дит на ум ниче­го, поче­му я счел бы это воз­мож­ным. Все-таки, если будет что-либо, сколь­ко-нибудь уте­ши­тель­ное, пожа­луй­ста, напи­ши мне; если же, как я пре­д­ви­жу, не будет ниче­го, — то об этом самом и напи­ши. А я напи­шу тебе, если что-нибудь рань­ше услы­шу. Будь здо­ров. За семь дней до секс­тиль­ских ид.