НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Я знаю, что у тебя доволь­но муже­ства. Ведь и не воору­жив­шись еще спа­си­тель­ны­ми настав­ле­ни­я­ми, побеж­даю­щи­ми все невзго­ды, ты уже рас­счи­ты­вал на себя в борь­бе с судь­бой — и тем более после того, как схва­тил­ся с нею вплот­ную и испы­тал свою мощь, на кото­рую нель­зя пола­гать­ся навер­ня­ка, покуда не появи­лось ото­всюду мно­же­ство труд­но­стей, а порой и покуда они не под­сту­пи­ли совсем близ­ко. На них испы­ты­ва­ет­ся под­лин­ное муже­ство, кото­рое не потер­пит чужо­го про­из­во­ла, они про­ве­ря­ют его огнем. (2) Не знав­ший синя­ков атлет не может идти в бой с отва­гою. Толь­ко тот, кто видал свою кровь, чьи зубы тре­ща­ли под кула­ком, кто, полу­чив под­нож­ку, всем телом выдер­жи­вал тяжесть про­тив­ни­ка, кто, упав, не падал духом и, опро­ки­ну­тый, вся­кий раз вста­вал еще более непре­клон­ным, — толь­ко тот, всту­пая в бой, не рас­ста­ет­ся с надеж­дой. (3) Так вот, чтобы про­дол­жить это срав­не­ние: часто фор­ту­на под­ми­на­ла тебя, но ты не сда­вал­ся, а вска­ки­вал с еще бо́льшим пылом и сто­ял твер­до, пото­му что доб­лесть сама по себе воз­рас­та­ет, если ей бро­са­ют вызов. Одна­ко, если тебе угод­но, при­ми от меня помощь, кото­рая может укре­пить тебя.

(4) Не столь мно­гое мучит нас, сколь мно­гое пуга­ет, и вооб­ра­же­ние, мой Луци­лий, достав­ля­ет нам боль­ше стра­да­ний, чем дей­ст­ви­тель­ность. Я гово­рю с тобою не на язы­ке сто­и­ков, а по-сво­е­му, намно­го мяг­че. Мы ведь утвер­жда­ем, что все истор­гаю­щее у нас вопли и сто­ны ничтож­но и достой­но пре­зре­ния. Но оста­вим эти гром­кие, хотя, кля­нусь бога­ми, и спра­вед­ли­вые, сло­ва. Я учу тебя толь­ко не быть несчаст­ным преж­де вре­ме­ни, когда то, чего ты с тре­во­гой ждешь сей­час же, может и вовсе не насту­пить и уж навер­ня­ка — не насту­пи­ло. (5) Мно­гое мучит нас боль­ше, чем нуж­но, мно­гое — преж­де, чем нуж­но, мно­гое — вопре­ки тому, что мучить­ся им вовсе не нуж­но. Мы либо сами уве­ли­чи­ва­ем свои стра­да­нья, либо выду­мы­ва­ем их, либо пред­вос­хи­ща­ем. Пер­вое мы сей­час раз­би­рать не будем: дело это спор­ное, тяж­ба толь­ко нача­лась. То, что я назо­ву лег­ким, ты — напе­ре­кор мне — назо­вешь мучи­тель­ным. Я знаю таких, кото­рые сме­ют­ся под бича­ми, и таких, кото­рые сто­нут от опле­ухи. Поз­же мы увидим, в том ли дело, что сами вещи эти силь­ны, или в том, что мы сла­бы. (6) Обе­щай мне одно: когда тебя со всех сто­рон нач­нут убеж­дать, буд­то ты несча­стен, думай не о том, что́ ты слы­шишь, а о том, что́ чув­ст­ву­ешь, тер­пе­ли­во раз­мыс­ли о сво­их делах (ведь ты зна­ешь их луч­ше всех) и спро­си себя: «Поче­му они меня опла­ки­ва­ют? Поче­му дро­жат и боят­ся даже мое­го при­кос­но­ве­ния, слов­но невзго­да может перей­ти на них? В самом ли деле это беда или боль­ше слы­вет бедою?» — Рас­спро­си само­го себя: «А вдруг я тер­за­юсь и горюю без при­чи­ны, и счи­таю бедою то, что вовсе не беда?»

(7) Ты спро­сишь: «Откуда мне знать, напрас­ны мои тре­во­ги или не напрас­ны?» — Вот тебе вер­ное мери­ло! Мучит нас или насто­я­щее, или буду­щее, или то и дру­гое вме­сте. О насто­я­щем судить нетруд­но: лишь бы ты был здо­ров телом и сво­бо­ден, лишь бы не томи­ла болью ника­кая обида. Теперь посмот­рим, что такое буду­щее. (8) Сего­дняш­не­му дню нет до него дела. — «Но ведь буду­щее-то насту­пит!» — А ты взгля­ни, есть ли вер­ные при­зна­ки при­бли­же­ния беды. Ведь стра­да­ем мы по боль­шей части от подо­зре­ний, нас моро­чит та, что неред­ко окан­чи­ва­ет вой­ны, а еще чаще при­кан­чи­ва­ет людей пооди­ноч­ке, — мол­ва. Так оно и быва­ет, мой Луци­лий: мы сра­зу при­со­еди­ня­ем­ся к обще­му мне­нию, не про­ве­ряя, что застав­ля­ет нас боять­ся, и, ни в чем не разо­брав­шись, дро­жим и бро­са­ем­ся в бег­ство, слов­но те, кого выгна­ла из лаге­ря пыль, под­ня­тая про­бе­гаю­щим ста­дом овец, или те, кого запу­ги­ва­ют неве­до­мо кем рас­про­стра­ня­е­мые небы­ли­цы. (9) Не знаю как, но толь­ко вымыш­лен­ное тре­во­жит силь­нее. Дей­ст­ви­тель­ное име­ет свою меру, а о том, что дохо­дит неве­до­мо откуда, пуг­ли­вая душа воль­на стро­ить догад­ки. Нет ниче­го гибель­ней и непо­пра­ви­мей пани­че­ско­го стра­ха: вся­кий иной страх без­рас­суден, а этот — безу­мен.

(10) Рас­смот­рим же это дело повни­ма­тель­ней. Веро­ят­но, что слу­чит­ся беда. Но не сей же миг! И как часто неждан­ное слу­ча­ет­ся! Как часто ожи­дае­мое не сбы­ва­ет­ся! Даже если нам пред­сто­ит стра­да­нье, что поль­зы бежать ему навстре­чу? Когда оно при­дет, ты сра­зу нач­нешь стра­дать, а покуда рас­счи­ты­вай на луч­шее. Что ты на этом выга­да­ешь? Вре­мя! (11) Ведь неред­ко вме­ши­ва­ет­ся нечто такое, из-за чего надви­гаю­ща­я­ся беда, как она ни близ­ка, или задер­жи­ва­ет­ся в пути, или рас­се­ет­ся, или падет на голо­ву дру­го­му. Сре­ди пожа­ра откры­ва­лась доро­га к бег­ству, рух­нув­ший дом мяг­ко опус­кал неко­то­рых на зем­лю, рука, под­нес­шая к затыл­ку меч, порой отво­ди­ла его, и жерт­ве уда­ва­лось пере­жить пала­ча. Ведь и злая судь­ба непо­сто­ян­на. Может быть, беда слу­чит­ся, а может, и не слу­чит­ся; пока же ее нет, и ты рас­счи­ты­вай на луч­шее. (12) Ино­гда, даже когда нет явных при­зна­ков, пред­ве­щаю­щих недоб­рое, душа измыш­ля­ет мни­мые, или тол­ку­ет к худ­ше­му сло­ва, кото­рые мож­но понять дво­я­ко, или пре­уве­ли­чи­ва­ет чью-нибудь обиду и дума­ет не о том, силь­но ли оби­жен­ный рас­сер­жен, а о том, мно­го ли может сде­лать рас­сер­жен­ный. Но ведь если боять­ся все­го, что может слу­чить­ся, то неза­чем нам и жить, и горе­стям нашим не будет пре­де­ла. Тут пусть помо­жет тебе рас­суди­тель­ность, тут собе­ри все душев­ные силы, чтобы отбро­сить даже оче­вид­ный страх, а не смо­жешь, так одо­лей порок поро­ком — умерь страх надеж­дой. Пусть навер­ня­ка при­дет пугаю­щее нас — еще вер­нее то, что ожи­дае­мое с ужа­сом — утихнет, а ожи­дае­мое с надеж­дой — обманет. (13) Поэто­му взвесь надеж­ды и стра­хи и вся­кий раз, когда ясно­го отве­та не будет, решай в свою поль­зу — верь в то, что счи­та­ешь для себя луч­шим. Но пусть даже страх собе­рет боль­ше голо­сов, ты все-таки скло­няй­ся в дру­гую сто­ро­ну и пере­стань тре­во­жить­ся, думая про себя о боль­шин­стве людей, кото­рые мечут­ся в вол­не­нии, даже если ниче­го пло­хо­го с ними и не про­ис­хо­дит, и не гро­зит им навер­ное. Ведь вся­кий, одна­жды поте­ряв покой, готов дать себе волю и не станет пове­рять испуг дей­ст­ви­тель­но­стью. Никто не ска­жет: «Кто это гово­рит — гово­рит пустое, он либо сам все выду­мал, либо дру­гим пове­рил». Нет, мы сда­ем­ся пере­нос­чи­кам слу­хов¹ (14) и тре­пе­щем перед неиз­вест­ным как перед неот­вра­ти­мым, забы­вая меру настоль­ко, что малей­шее сомне­ние пре­вра­ща­ет­ся в ужас.

Но мне стыд­но так раз­го­ва­ри­вать с тобою и под­но­сить тебе такие сла­бые лекар­ства. Пусть дру­гие гово­рят: «Может, это и не слу­чит­ся!» Ты гово­ри: «Что с того, если слу­чит­ся? Посмот­рим, кто победит! А может быть, все будет мне на поль­зу и такая смерть про­сла­вит всю мою жизнь. Цику­та окон­ча­тель­но сде­ла­ла Сокра­та вели­ким. Вырви у Като­на² меч, отсто­яв­ший его сво­бо­ду, — и ты отни­мешь у него нема­лую часть сла­вы». (15) Впро­чем, я слиш­ком дол­го тебя уго­ва­ри­ваю, хотя нуж­ны тебе не уго­во­ры, а лишь напо­ми­на­нье. Я не уво­жу тебя прочь от тво­ей при­ро­ды, — ты рож­ден для того, о чем я тол­кую. Но тем более дол­жен ты умно­жать и укра­шать дан­ное тебе бла­го.

(16) Кон­чаю это пись­мо, толь­ко при­пе­ча­таю его сво­ей печа­тью, то есть пору­чу ему пере­дать тебе какое-нибудь пре­крас­ное изре­че­ние. «Беда глу­по­сти еще и в том, что она все вре­мя начи­на­ет жизнь сна­ча­ла». Вду­май­ся сам, Луци­лий, луч­ший из людей, в смысл изре­че­ния — и ты пой­мешь, до чего про­тив­но лег­ко­мыс­лие тех, кто еже­днев­но закла­ды­ва­ет осно­ва­ния новой жиз­ни, кто перед кон­чи­ной начи­на­ет наде­ять­ся зано­во. (17) Огляди всех пооди­ноч­ке — и сра­зу попа­дут­ся тебе на гла­за ста­ри­ки, что с осо­бым усер­ди­ем гото­вят­ся зани­мать долж­но­сти, путе­ше­ст­во­вать, тор­го­вать. Что гнус­нее ста­ри­ка, начи­наю­ще­го жизнь сна­ча­ла? Я не при­ба­вил бы име­ни того, кем эти сло­ва ска­за­ны, если бы они не были так мало извест­ны и при­над­ле­жа­ли бы к тем рас­хо­жим изре­че­ни­ям Эпи­ку­ра, кото­рые я поз­во­лил себе и хва­лить, и при­сва­и­вать. Будь здо­ров.