Перевод с латинского и комментарии Т. Ю. Бородай.
Перевод выполнен по изданию: Seneca in ten volumes. London. Loeb Classical Library, 1970—1972.
1. Нет, наверное, человека настолько ленивого, тупого, настолько уставившегося, подобно скоту, в землю, чтобы не выпрямился и не устремился всей душой ввысь, по крайней мере, тогда, когда в небе вдруг просияет какое-то новое диво. Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает; а вот зрелище вещей необычных, пусть и ничтожных, всегда сладостно.
2. Так что прекрасный сонм звезд, которыми усыпано непомерное тело [вселенной], не собирает толпы народа на площади; но стоит появиться чему-то из ряда вон выходящему, как все головы задираются к небу. У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. Никто не смотрит на луну, пока с ней все в порядке; но стоит с ней чему-нибудь случиться, как целые города завопят хором, и каждый зашумит что есть мочи, повинуясь пустому суеверию.
3. А ведь насколько замечательнее то, что происходит изо дня в день: солнце замыкает своим вращением год, делая столько же, так сказать, шагов, сколько в году дней; от солнцестояния оно поворачивает, сокращая день, а от равноденствия склоняется ниже, удлиняя ночь; оно затмевает светила; оно, будучи намного больше Земли1, не сжигает ее, но равномерно обогревает, то усиливая, то ослабляя свое тепло; оно делает Луну полной не раньше и не позже, как она встанет точно напротив него, и затемняет ее, когда она встанет рядом.
4. Но мы не замечаем всего этого, ибо это в порядке вещей. Вот если что-то погаснет или вспыхнет на необычном месте, тогда мы смотрим, задаем вопросы, показываем пальцами: настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
5. То же самое происходит и с кометами: если появляется на небе какой-нибудь редкостный огонь необычных очертаний, всякий из нас, не обращая внимания на прочие светила, горит желанием узнать, что это такое, дивиться ли этому явлению или бояться. Ибо нет недостатка в любителях напугать, толкующих комету как зловещее предзнаменование. Так что народ кидается расспрашивать, пытается разузнать, знамение это или просто звезда.
6. А я клянусь Геркулесом, что не бывает расспросов более возвышенных, нет сведений более полезных, чем все, что относится до природы звезд и светил: сжатый ли это огонь, в чем убеждают нас собственные глаза, а также истекающий от них свет и спускающееся к нам тепло, или же это не огненные шары, а некие твердые, земляные тела, которые катятся по огненной поверхности, заимствуя от нее и блеск и тепло, а сами по себе не светят?2
7. Такого мнения держались и великие мужи3, полагавшие, что светила составлены из твердого вещества, а огонь у них — заимствованный. Ведь сам по себе огонь, говорили они, рассыпался бы, если бы его ничто не держало и он не охватывал бы чего-то единого; при стремительном вращении мира [космический] вихрь несомненно рассеял бы огненный шар, если бы огонь не принадлежал некому устойчивому телу.
1. Для нашего исследования полезно будет рассмотреть и такой вопрос: устроены ли кометы так же, как верхние [звезды], или нет?4 На вид у них много общего: они так же восходят и заходят, и внешний облик у комет похож, хоть за ними и рассыпается длинный хвост; ибо и те и другие одинаково огненны и блестящи.
2. В таком случае, если все светила — [того же состава, что и] земля5, это будет уделом и комет; если же [окажется, что] кометы — не что иное, как чистый огонь, остающийся на одном месте по шесть месяцев кряду и не рассыпающийся от быстрого вращения мира, то и [звезды] тоже могут состоять из тонкой материи и тем не менее не распадаться от постоянного круговращения неба.
3. И вот еще в чем нам не помешает разобраться: обращается ли мир вокруг неподвижной Земли, или мир стоит, а земля вертится? Ибо были такие, кто утверждал, что природа вещей движет нас без нашего ведома, и что восходы и закаты происходят не от движения неба, но мы сами восходим и закатываемся6. Это, право, заслуживает размышления; хорошо бы выяснить свое действительное положение: досталась ли нам самая ленивая или самая подвижная из обителей; движет ли бог все вокруг нас, или, напротив, движет нас самих.
1. Необходимо, однако, чтобы были собраны сведения о всех прежних появлениях комет; ибо из-за редкости их появления до сих пор невозможно установить их орбиты; выяснить, соблюдают ли они очередность и появляются ли точно в свой день в строгом порядке. Наблюдение этих небесных [тел] — дело новое и лишь недавно пришедшее в Грецию.
2. Правда, уже Демокрит, отличавшийся среди всех древних острым умом, подозревал, что движущихся звезд больше, [чем пять]7, — а в то время еще не были известны орбиты и этих пяти; однако он не называет ни их числа, ни их имен. Евдокс первым привез в Грецию из Египта [описание] движения [пяти планет]8. Но о кометах он не говорит ни слова, из чего явствует, что и у египтян, которые больше других народов интересовались небом, эта часть [астрономии] не была разработана.
3. Впоследствии Конон9, сам скрупулезный исследователь, собрал сохраненные египтянами упоминания о солнечных затмениях; однако и он нигде не упоминает о кометах, а он не преминул бы сделать это, если бы обнаружил у них какие-нибудь определенные сведения на этот счет.
1. Два мужа, учившихся, по их словам, у халдеев, Эпиген10 и Аполлоний из Минда, крупнейший специалист в составлении гороскопов, решительно не согласны друг с другом. Аполлоний утверждает, что кометы у халдеев считаются блуждающими звездами — [планетами] и что орбиты их вычислены. Напротив, по словам Эпигена, халдеи не смогли определить путь комет, которые, по всей видимости, представляют собой пламя, зажженное некими стремительно крутящимися воздушными вихрями.
Начнем, пожалуй, если ты не против, с соображений этого последнего: разберем их и опровергнем.
2. По его мнению, звезда Сатурна имеет наибольшее влияние на движение всех небесных тел. Когда она входит в ближайшие к Марсу созвездия, проходит вблизи Луны или попадает в лучи Солнца, она, будучи по природе ветреной и холодной [планетой], собирает в разных местах воздух и сбивает его в кучи; если затем на нее попадут солнечные лучи, гремит гром и сверкают зарницы; если же и у Марса подходящее расположение, тогда ударяет молния.
3. По словам Аполлония, у молний и зарниц разная материя. Испарения воды и всякой другой влаги производят в небе только вспышки, способные напугать, но не ударить; а вот горячие и сухие [частицы], выдыхаемые землей, высекают молнию. Огненные же столбы и факелы, которые различаются единственно величиной, получаются следующим образом:
4. когда внутри какого-либо из воздушных шаров, которые мы зовем вихрями, окажутся заключены частицы земли и влаги, то там, куда несется этот вихрь, он является на небе в виде вытянутого огня, который продолжает сиять до тех пор, пока не рассеется скопление воздуха, в котором набралось много земли и влаги.
1. Начнем с последних и самых явных выдумок: факелы и столбы не могут порождаться вихрями. Ибо вихри возникают и движутся у поверхности земли: вот почему вихрь с корнем вырывает кустарники и оголяет почву всюду, где проносится; иногда, правда, он поднимает в воздух дома и целые леса, но обычно летит ниже облаков — во всяком случае, никогда не поднимается выше их. Столбы же, напротив, появляются в верхней части неба; не бывало такого, чтобы они стояли перед облаками.
2. Кроме того, вихрь несется скорее любого облака и вращается; к тому же он быстро исчезает, ибо, не выдерживая собственного напора, разрывается. А огненные столбы не перемещаются и не пролетают по небу, в отличие от факелов, но светят неподвижно на одном и том же месте.
3. Хармандр в книге о кометах рассказывает между прочим, что Анаксагор наблюдал на небе большое и необычное свечение, размером с крупный столб, которое сияло на протяжении многих дней. По рассказу Каллисфена, перед тем как море поглотило Буриду и Гелику, на небе появлялся огонь такой же удлиненной формы.
4. По мнению Аристотеля11, это был не столб, а комета; просто вначале она была слишком раскалена, и оттого был виден не рассеянный, а сплошной огонь; по мере же того как она с течением времени остывала, она принимала вид обычной кометы. Вообще о том небесном огне можно было бы рассказать много любопытного, но самое замечательное в нем то, что он вспыхнул на небе в тот самый миг, как море накрыло Буриду и Гелику.
5. Не знаю, может быть, Аристотель вообще все столбы считал кометами, с той разницей, что у этих огонь непрерывный, а у прочих комет — рассеянный? Столбы горят ровным огнем, который ни в одном месте не прерывается и не слабеет, только на концах горит сильнее; а именно так описывает Каллисфен то явление, о котором я только что говорил.
1. По словам Эпигена, существуют две разновидности комет. Одни светятся равномерно со всех сторон и не меняют места; другие движутся меж звезд, и за ними с одной стороны тянется рассыпающийся огонь, напоминающий длинные волосы; таких комет на нашем веку наблюдалось две.
Что касается первых — неподвижных и со всех сторон равномерно волосатых, то они возникают обычно низко и по тем же причинам, что столбы и факелы: их воспламеняет бурно несущийся воздух, замутненный множеством сухих и влажных частиц, выдыхаемых землей.
2. Ибо движущийся воздух (spiritus), вырываясь из тесноты, способен зажечь воздух (aera) над собой, если он полон горючих веществ, а затем гнать его перед собой и поднимать, пока какая-нибудь причина не заставит его перестать и отхлынуть назад; и точно так же подниматься и воспламенять одно и то же место [на небе] он может вновь и вновь изо дня в день. В самом деле, мы же видим как ветры дуют изо дня в день в одном направлении, словно по уговору; как дожди или грозы возобновляются в точно указанный день.
3. Короче говоря, мысль Эпигена я мог бы выразить так: эти кометы, по его мнению, возникают точно так же, как огни, высекаемые вихрями, с той единственной разницей, что вихри обрушиваются на землю сверху вниз, а здесь [воздушный поток] пробивается от земли кверху.
1. Возразить на это можно многое. Во-первых, если бы тут были замешаны ветры, кометы никогда не появлялись бы в безветренную погоду; а они появляются и при самом спокойном воздухе. Далее, если бы комета происходила от ветра, то вместе с ветром бы и пропадала; и, появляясь вместе с ветром, она бы с ним и усиливалась, сияя тем ярче, чем он крепче дует. Кроме того, ветер ударяет по воздуху сразу во многих местах, а комета бывает видна только в одном месте; и еще: верхних частей неба ветер не достигает, кометы же бывают видны значительно выше тех пределов, которых может достичь ветер.
2. Затем Эпиген переходит к тем кометам, которые больше похожи на звезды, поскольку перемещаются относительно созвездий. Причины возникновения их он указывает те же, что и для комет, названных у него нижними; с тою лишь разницей, что более сухие испарения земли поднимаются выше, а аквилон гонит их еще дальше, в верхние части неба.
3. Но если бы их гнал вперед аквилон, то они всегда двигались бы к югу, куда направлен этот ветер. Однако наблюдавшиеся кометы двигались в самых различных направлениях — и на восток, и на запад, причем все — по кривой, а такого направления пути как раз не может дать ветер. Затем, если бы именно порыв аквилона поднимал кометы с земли, они не всходили бы [на небе] при других ветрах. А они восходят.
1. Теперь займемся опровержением другого его рассуждения, ибо у Эпигена их два.
Когда соединятся в одном месте сухие и влажные испарения земли, то сама несовместимость этих тел заставляет воздух вращаться вихрем; сила вертящегося с большой скоростью ветра воспламеняет все, что захвачено вихрем, и поднимает ввысь; там огонь пылает до тех пор, пока ему хватает горючего, и гаснет по мере его убывания.
2. Чтобы утверждать подобное, нужно не замечать, как движутся вихри и как — кометы. Первые устремляются с бурной силой и несутся быстрее ветров; кометы же движутся настолько медленно, что невозможно отметить путь, пройденный ими за день или за ночь. Кроме того, вихри кидаются из стороны в сторону, движение их беспорядочное и, если воспользоваться словом Саллюстия, «водоворотистое»12; напротив, кометы движутся размеренно, шаг за шагом следуя строго определенному пути.
3. Ну кто из нас поверил бы, что Луну или пять планет гонит вперед ветер или вращает вихрь? Я думаю, никто. Отчего? — А оттого, что в их движении нет ни порывистости, ни сумятицы. То же самое можно отнести и к кометам: их перемещение слишком правильно и размеренно, чтобы кто-нибудь мог приписать его причинам столь непостоянным и мятущимся.
4. Далее, хотя смерчи и могут захватывать частицы земли и влаги, поднимая их снизу вверх, они не в состоянии унести их выше Луны; за облака их власть не простирается. Кометы же мы наблюдаем в верхних областях неба, среди звезд. Малоправдоподобно, чтобы вихрь мог бушевать так далеко и так долго: ведь чем он больше, тем скорее взрывается.
1. Итак, мы можем предоставить Эпигену выбор: либо маленький слабый вихрь — но он не сможет забраться так высоко; либо большой и могучий — но он очень быстро лопнет.
Кроме того, по его собственным словам, первая, более низкая разновидность комет не может подняться выше оттого, что в них слишком много земляных [частиц]; собственная тяжесть удерживает их поблизости от земли. Но так как кометы, появляющиеся выше, видны дольше, то в них должно быть больше вещества; ибо если бы в них не было больше горючего, они не могли бы дольше светиться.
2. Я уже говорил о том, что смерч не может существовать долго, равно как и вырасти выше Луны и дотянуться до звезд. В самом деле, вихрь создает борьба нескольких ветров между собой. А она не может продолжаться долго. В вихре закручиваются беспорядочные, не имеющие определенного направления потоки воздуха, так что в конце концов все подчиняются какому-нибудь одному.
3. Ведь сильная гроза не длится долго, и всякая буря чем свирепее, тем короче. Когда ветер начинает дуть с наибольшей силой, значит, он скоро ослабеет. Всякий буйный порыв самим напряжением своим приближает свой конец. Никто не наблюдал смерча не то что целый день, но хотя бы час; его недолговечность столь же поразительна, как и его стремительность. Кроме того, вращение вихря сильнее и быстрее на земле и у ее поверхности: чем выше, тем оно слабее и медленнее, так что в конце концов вовсе сходит на нет.
4. И вот еще что: даже если бы вихрь достиг самой вышины [небес], где ходят светила, он рассеялся бы от того движения, которое вращает вселенную. Ибо нет ничего быстрее этого мирового круговращения. Даже если бы все ветры, сколько их есть, соединились в один порыв, оно рассыпало бы его, рассыпало бы и прочную твердыню земли, что уж тут говорить о крошечной частице вертящегося воздуха.
1. Огонь, несущийся вместе с вихрем, не может продолжать гореть в вышине, если прекратится сам вихрь. Но чтобы вихрь мог долго существовать, да еще там, где ему препятствует более мощное движение — это совершенно невероятно. Ведь в тех местах есть свой вихрь, увлекающий за собой небо:
Вспомни, что небо еще, постоянным влекомо вращеньем, вышние звезды стремит и движением крутит их быстрым13.
Даже если допустить то, чего в действительности быть не может, как объяснить те кометы, которые бывают видны по полгода?14
2. Далее, в этом случае нам придется признать два движения в одном месте: первое — божественное и постоянное, бесперебойно делающее свое дело15; другое — новое, внезапно появившееся, занесенное вихрем; одно из них неизбежно станет мешать другому. Но поскольку и лунная орбита, и движения надлунных светил неизменны, не колеблются и не останавливаются никогда, так что мы не можем заподозрить, чтобы на их пути встречались какие-либо препятствия, постольку и не верится, чтобы смерч, самая буйная и сокрушительная разновидность бури, врывался в упорядоченные и спокойные ряды светил и бесновался там.
3. Наконец, даже если мы поверим, что вращающийся вихрь зажигает огонь и выталкивает его вверх; что этот огонь, появляясь в вышине, похож на продолговатую звезду и принимается нами за таковую, — все равно, я думаю, огонь должен быть подобен тому, что его породило. Но вихрь круглый, ибо он вертится вокруг своей оси и закручивается наподобие вращающейся колонны. Следовательно, так же должен выглядеть и огонь, заключенный в этом вихре. Однако он длинный и рассеянный, а отнюдь не круглый.
1. Но оставим Эпигена, и посмотрим, что думали другие. Кое-что, однако, нужно сказать прежде, чем я начну излагать их мнения. Кометы появляются не в одной какой-то части неба, и не только в круге созвездий [Зодиака], но и на востоке, и на западе, а чаще всего — на севере.
2. Форма у них, как и имя, одинаковая. Впрочем, греки различали три вида комет: те, у которых пламя свисает наподобие бороды; те, что рассыпают пламя во все стороны, словно волосы; и те, у которых огонь тянется в одну сторону, но на конце как бы заострен. Так или иначе, все они обладают одним и тем же признаком, по которому и зовутся справедливо «кометами» [то есть «волосатыми»]16.
3. Их трудно сравнивать друг с другом по облику, так как появляются они чрезвычайно редко. И даже в самое время появления кометы между наблюдателями не бывает согласия, ибо в зависимости от остроты или слабости зрения один находит ее более блестящей, а другой — красноватой, один видит волосы, вытянутые полоской, другой — рассыпающиеся по бокам. Но различаются они между собой или нет, происхождение их должно быть одинаковым. Одно можно утверждать с достоверностью: что время от времени на небе наблюдаются новые светила необычной формы, за которыми тянутся полосы рассеянного огня.
1. Некоторые из древних предлагают следующее решение. Когда одна из блуждающих звезд налетит на другую, свет обеих сливается, создавая впечатление продолговатого светила. Это происходит не только тогда, когда две звезды соприкоснутся, но и когда они просто сблизятся, ибо разделяющее их расстояние освещается с обеих сторон, воспламеняется, и получается длинная полоса огня17.
2. На это мы возразим так. Число движущихся звезд точно известно, и они обычно появляются на небе в одно время с кометой, из чего следует со всей очевидностью, что комета происходит не от их сближения, но сама по себе и по собственным законам18.
3. Кроме того, одна звезда достаточно часто проходит прямо под тем местом, где находится выше другая; так, Сатурн часто оказывается на одной прямой линии над Юпитером, а Марс — над Венерой или Меркурием, однако от такой их встречи, когда одна закрывает собою другую, не возникает комета. В противном случае кометы появлялись бы каждый год; ибо каждый год какие-нибудь звезды оказываются одновременно в одном созвездии.
4. Если бы звезды, находя одна на другую, создавали комету, она исчезала бы мгновенно. Ибо скорость их прохождения по небу чрезвычайно велика; вот отчего затмения светил длятся недолго: то самое движение, которое сблизило их, быстро разводит затем в стороны. Мы видим, что и Солнце и Луна освобождаются спустя малое время после начала затмения; насколько же быстрее должны расходиться звезды — ведь они несравненно меньше? Напротив, кометы бывают видны по полгода, что было бы невозможно, будь они порождением двух встретившихся звезд; ведь звезды не могут оставаться рядом долго — их разделит закон их собственной скорости.
5. Далее: звезды только нам кажутся стоящими рядом, на самом же деле их разделяют огромные расстояния. В таком случае, как же может огонь одной звезды достать до другой и соединить их, если меж ними лежит непомерно большое пространство?
6. Впрочем, они говорят, что это не обязательно огонь, что смешивается просто свет двух звезд, создавая видимость одной, подобно тому как солнечный свет делает облака красными, как вечером или утром все на земле окрашивается в золотистый цвет, как появляется радуга или ложное солнце.
7. Во-первых, все эти явления создает могучая сила — их зажигает солнце; у звезд же нету такой мощи. Во-вторых, все они возникают лишь под Луной, недалеко от земли; все, что лежит выше, — всегда чисто, неложно и своего собственного цвета.
8. Ну и наконец, даже если бы что-то в этом роде и имело место, оно не длилось бы долго, но быстро бы погасало, как исчезают с неуловимой быстротой венцы, окружающие Солнце и Луну; да и радуга не держится долго. Если бы что-то в этом роде возникало в пространстве между двумя звездами, оно бы тоже быстро таяло; во всяком случае, не оставалось бы видимым так долго, как обычно бывают видимы кометы.
Наконец, путь [блуждающих] звезд лежит через Зодиак; они не выходят за пределы этого круга. Кометы же наблюдаются повсюду; указать границы, которых они не переступают, не легче, чем точное время их появления.
1. Совсем наоборот рассуждает Артемидор19. По его словам, блуждающих звезд вовсе не пять: пять оказались предметом наблюдения и изучения; бесчисленное же множество их носится, незамечаемое нами, то ли потому, что свет их темен, то ли оттого, что орбиты их расположены так, что они становятся видны лишь на какой-либо крайней их точке. Вот отчего, говорит он, среди звезд время от времени появляются новые и для нас невиданные, которые смешивают свой свет с постоянными светилами и распространяют в стороны больше огня, чем это обычно делают звезды.
2. Но эти его выдумки — пустяки, он завирается и похуже: его объяснение мира в целом — вот уж совсем бессовестная ложь. Если верить ему, верхняя область неба необычайно прочна и представляет собой нечто вроде высокой, твердой и толстой крыши; тело это состоит из скопления сильно сжатых атомов.
3. Ближайшая к этой крыше поверхность — огненная, но настолько плотно сжатая, что ничто не в силах ни разрушить ее, ни как-либо повредить; однако в ней есть какие-то то ли окна, то ли отдушины, через которые внутрь мира залетают время от времени внешние огни, не настолько, впрочем, большие, чтобы вызвать внутри беспорядок; к тому же они вскоре снова вылетают из мира наружу. Таким образом, необычные небесные явления проистекают из вещества, лежащего по ту сторону мира.
1. Опровергать все это — все равно, что молотить кулаками по воздуху и сражаться с ветром. Однако я бы желал, чтобы человек, снабдивший мир таким чудесным прочным потолком, сказал мне, на каком, собственно, основании я должен поверить в подобную плотность неба? Что за сила подняла туда столь твердые тела и там их удерживает?
2. Далее: вещества столь плотные должны и весить немало: каким образом удерживается эта тяжесть на самом верху? Отчего эта громада не упадет и не разобьется? Ведь не может же подобная глыба, какую Артемидор поместил на самом верху, висеть ни на чем или опираться на невесомый [воздух]?
3. Здесь ведь ничего не говорится о каких-либо приспособлениях, которыми мировая крыша крепилась бы снаружи, или о каких-либо подпорках, тянущихся к ней от центра вселенной и не дающих безмерно тяжелому телу упасть. Ну и, конечно, сейчас уже никто не осмелится заявлять, будто мир действительно падает и несется сквозь бесконечность, только падение его незаметно, оттого что вечно, и навстречу ему не попадается ничего, на что бы он мог наткнуться.
4. Некоторые высказывали в свое время такое предположение о земле, ибо не могли найти других объяснений тому, что подобная тяжесть неподвижно стоит в воздухе. Они говорили, что земля, мол, всегда несется, но падение ее незаметно, поскольку то, во что она падает, бесконечно.
Затем: чем ты докажешь мне, что движущихся звезд не пять, а множество, и во множестве разных областей мира? А если ты считаешь возможным утверждать это без всякого убедительного обоснования, тогда кто угодно вправе утверждать что угодно: либо что все вообще звезды движутся, либо что ни одна. Кроме того, эта твоя толпа всюду бегающих звезд мало чем тебе поможет: ведь чем их будет больше, тем чаще должны будут они попадаться нам на глаза; а кометы редки, чем и удивительны.
1. Наконец, против тебя будет свидетельство всех прошедших поколений, которые отмечали восхождение всех подобных звезд и передавали потомкам. После смерти сирийского царя Деметрия, детьми которого были Деметрий и Антиох, незадолго до Ахейской войны на небе вспыхнула комета, размером не уступавшая Солнцу20. Вначале это был огненно-красный шар, светивший так ярко, что рассеивал ночную тьму; затем он начал постепенно уменьшаться, тускнеть и в конце концов пропал полностью. Но сколько же нужно соединить звезд, чтобы составить тело подобной величины? Можно согнать вместе целую тысячу, но и ей далеко еще будет до размеров Солнца.
2. В царствование Аттала21 появилась комета, бывшая поначалу умеренной величины; но, поднимаясь все выше, она разрасталась так, что вскоре достигла пояса равноденствия и заняла своим безмерным протяжением всю ту часть неба, которую мы зовем Млечным Путем. Сколько же должно было сойтись планет, чтобы занять сплошным своим огнем такое огромное пространство в небе?
1. Ну вот, аргументы противника опровергнуты; теперь надо опровергнуть свидетелей. Чтобы сокрушить авторитет Эфора22, большого усилия не потребуется: он ведь историк. А этот народ обычно пытается снискать себе одобрение, повествуя о вещах невероятных, возбуждая читателя чудесами, словно он тут же бросил бы чтение, если бы речь пошла о предметах обыденных. Бывают историки доверчивые, бывают небрежные, один соврет по недосмотру, другой намеренно; один не может избежать лжи, другой к ней и стремится.
2. Общее свойство всего этого племени в неколебимой уверенности, что труд их не может быть одобрен или любим народом, если не будет обильно окроплен выдумками.
Среди них Эфор не относится к числу самых добросовестных и заслуживающих доверия; он столь же часто обманывается, сколько обманывает. Так у него и с этой кометой, за которой глаза всех смертных наблюдали с особой пристальностью, ибо она повлекла за собой чудовищные последствия: именно она своим появлением утопила Гелику и Буриду. Так вот, Эфор говорит, что она тотчас же раскололась на две звезды, о чем никто, кроме него, не сообщает.
3. Но кто же мог наблюдать момент, когда комета распалась и разделилась на две части? А если кто-то видел, как комета разорвалась, то почему никто не видел, как она составилась из двух звезд? И почему Эфор не прибавил, на какие именно звезды она разделилась: ведь это должна была быть одна из пяти известных планет?
1. Аполлоний из Минда придерживается иного мнения. А именно он утверждает, что комета не составляется из нескольких планет, но каждая из множества комет — планета. По его словам, это не обман зрения, и не полоса огня, протянувшаяся между двумя сблизившимися звездами, но что кометы — самостоятельные светила, как Солнце и Луна. У них своя особая форма — не сжатая в круг, а вытянутая в длину.
2. Правда, нам непонятно, по какому пути они следуют, но это оттого, что они движутся в более высоких мировых сферах и нам являются лишь на самом низшем участке своего пути.
Не следует думать, будто при Клавдии23 мы видели ту же комету, что при Августе24; будто та, что явилась при Цезаре Нероне25 и положила конец позору, возвещенному предыдущей кометой, была похожа на ту, которая взошла на небе после смерти божественного Юлия, во время игр, посвященных Венере Родительнице, в одиннадцатом часу дня.
3. Кометы многочисленны и разнообразны, неодинаковы по величине и непохожи по цвету; бывают красные, которые вообще не светят; бывают белые, сияющие, словно целиком состоящие из чистого и прозрачного света; в других видно пламя, но не чистое и тонкое, а клубящееся дымной гарью. Бывают кометы кровавые, угрожающие, несущие предзнаменование грядущего кровопролития. Свет комет то слабеет, то усиливается, как и у других светил: опускаясь, они становятся ярче и крупнее, поскольку мы видим их с более близкого расстояния, а возвращаясь назад, уменьшаются и темнеют, поскольку удаляются.
1. На это следует прежде всего возразить, что кометы ведут себя не так, как все прочие светила. Величина кометы больше всего вначале, в тот день, как она появилась. А ведь она должна была бы расти по мере приближения к земле; в действительности же она сохраняет свой первоначальный размер до тех пор, пока не начнет угасать. Во-вторых, к Аполлонию можно отнести и то возражение, которое мы уже выдвинули прежде: если бы комета была блуждающим светилом, она двигалась бы в пределах Зодиака, в которых пролегают пути всех светил.
2. Наконец, сквозь звезду никогда не бывают видны другие звезды; взор наш не в состоянии пронзить насквозь светило и разглядеть то, что над ним. Но сквозь комету, как сквозь облака, можно бывает разобрать, что за ней находится; из чего ясно, что комета не светило, а легкий и колеблющийся огонь.
1. Наш Зенон держится такой точки зрения: существуют, полагает он, звезды, движущиеся рядом; лучи их объединяются и возникает свечение, кажущееся продолговатой звездой.
Некоторые из наших считают, что никаких комет нет, а есть одна видимость, создаваемая либо столкновением соседних светил, либо слиянием лучей движущихся рядом звезд.
2. Некоторые же утверждают, что кометы есть, что они движутся по своим орбитам и появляются в поле зрения смертных по истечении длительного, но строго определенного периода. Другие же говорят, что кометы хотя и существуют, но светилами их называть не стоит, ибо они недолговечны и чрезвычайно быстро рассыпаются и пропадают.
1. Этого последнего мнения придерживается большинство наших. Им кажется, что только такое объяснение не противоречит истине. В самом деле, в вышине зарождаются самые разные виды огней; то мы видим, как все небо загорается, то летит звезда, и
Длинные полосы пламени тянутся сзади, белея26;
то проносятся факелы, с широкими шапками огня. Да и сами молнии, которые с удивительной быстротой мгновенно и ослепляют взор и возвращают его во тьму, суть не что иное, как огонь, зажженный трением и соударением больших масс воздуха. Потому-то они и не удерживаются: будучи высечены, они сразу растекаются и гибнут.
2. Есть и более долговечные огни, которые не рассеиваются до тех пор, пока не съедят весь запас пищи. К ним относятся чудеса, описанные Посидонием: пылающие колонны, щиты и прочие невиданные и редкостные явления27. На них, наверное, не обращали бы внимания, если бы они не выходили из ряда вон и не нарушали известных нам законов [природы]. Поражает всех неожиданное появление огня: падает ли он сверху, или вспыхивает и несется прочь, или, если воздух сжат и раскален, стоит на месте как чудесное знамение.
3. А что? Разве не было однажды такого, что эфир расступился, и в образовавшемся отверстии открылась широкая полоса света? Он28 мог бы воскликнуть [вместе с Турном]:
Что это?
Расступается небо;
Вижу, как звезды вкруг полюса бродят29…
Ибо звезды однажды вспыхнули среди бела дня, не дожидаясь ночи. Впрочем, тут требуется объяснение совсем иного рода. Про звезды мы точно знаем, что они есть, даже когда их не видно; непонятно, отчего они появились в воздухе в несвойственное им время?
4. Однако и многие кометы мы не видим оттого, что их скрывают солнечные лучи. Однажды во время солнечного затмения на небе вдруг обнаружилась комета, находившаяся рядом с солнцем и потому прежде невидимая; об этом рассказывает Посидоний. Довольно часто при закате солнца, неподалеку от него, бывают видны рассеянные огни. Вполне возможно, что сама звезда сливается с солнечным светом и незаметна, а волосы ее видны даже и в лучах солнца.
1. Итак, по мнению наших, кометы, подобно факелам, трубам, столбам и прочим небесным знамениям, порождаются сгущением воздуха. Оттого-то они и появляются чаще всего на севере, что там самый неподвижный воздух.
2. Но почему же тогда комета не стоит, а движется? — Скажу. Как всякий огонь, она перемещается туда, где есть ей пища; и хотя естественное стремление тянет ее кверху, она сама поворачивает назад и опускается, как только ей начинает недоставать [горючего] вещества. В воздухе она движется не направо или налево — у нее нет своего определенного пути, — но туда, куда ведет ее пастбище, где больше запасы питания; она не движется вперед [к заданной точке], как звезда, но переползает туда, где есть что пожрать, как огонь.
3. Отчего же она бывает подолгу видна и нескоро гаснет? Ведь вот комета, которую мы видели во время счастливейшего Неронова принципата, красовалась на небе в течение шести месяцев. Она двигалась в направлении, противоположном Клавдиевой комете; та появилась на севере, поднялась вверх и направилась к востоку, становясь все темнее; эта взошла там же, но направилась на запад, а затем свернула к югу, где и скрылась из глаз.
4. Видимо, первая двигалась по местам, заполненным более горючими и дымными веществами; второй же, наверное, досталась область более обильная питанием; причем обе опускались в ту сторону, куда звало их вещество, а не предназначение. Путь у тех двух комет, которые мы сами наблюдали, лежал в противоположных направлениях: одна двигалась направо, другая — налево. Между тем все пять планет движутся в одну сторону, а именно в противоположную той, куда движется мир. Ибо он вращается с востока на запад, а они с запада на восток; от этого движение у них двойное: одно — которым они сами движутся, другое — в котором они влекомы миром.
1. Я, однако, этой точки зрения наших не разделяю. Ибо я не считаю комету внезапно вспыхнувшим огнем, но предпочитаю поместить ее среди вечных созданий природы. Во-первых, все творения воздуха недолговечны, так как рождаются в веществе летучем и переменчивом. Как может нечто долго пребывать неизменным в воздухе, если сам воздух не может подолгу оставаться самим собой? Он вечно течет и если успокаивается, то лишь на миг. В мгновение ока он переходит из одного состояния в другое: то он дождливый, то ясный, то колеблется между тем и другим. Так же ведут себя и его ближайшие родственники — облака. Они сгущаются из воздуха и снова превращаются в воздух; и так же как он, они то собираются в стада, то рассыпаются, но никогда не бывают неподвижны. Быть не может, чтобы в столь неустойчивом теле гнездился такой упорный и неизменный огонь, не уступая в постоянстве огням, зажженным природой для того, чтобы никогда не гаснуть.
2. Во-вторых, если бы движение кометы зависело от питания, она всегда опускалась бы вниз, ибо воздух тем плотнее, чем ближе к земле. Однако еще ни одна комета не опускалась до самого горизонта и не приближалась к земле.
1. Но это еще не все. Огонь идет либо туда, куда влечет его природа, то есть вверх, либо туда, куда влечет его пища, вещество, от которого зависит его существование. Ни на земле, ни на небе нет огня, который двигался бы по кривой. Двигаться по кругу свойственно светилам. Я не знаю, так ли вели себя все прочие кометы, но те две, что являлись на моем веку, вели себя именно так.
2. Кроме того, всякое пламя, зажженное от временной причины, быстро гаснет. Так, факелы горят, пока проносятся по небосводу; молнии хватает только на один удар; падучие звезды пролетают, рассекая воздух. Огонь может быть долговечен лишь на своем месте: это те божественные огни, части мироздания и его творения, которые горят в мире вечно. Они делают свое дело и, шествуя непрерывно и равномерно, исполняют свое предназначение. [Так же и кометы.] Кроме того, если бы они были простыми скоплениями огня, возникшими от случайной причины, разве не менялась бы со дня на день их величина? В зависимости от обильного или скудного питания они бы то разрастались, то уменьшались.
3. Я только что говорил, что огонь, вспыхнувший по вине воздуха, не может быть долговечным. Скажу больше: он вообще не может сколько-нибудь длиться, оставаясь на месте. И факел, и молния, и падучая звезда, и любой другой огонь, зажженный воздухом, всегда лишь проносится мимо и виден только в падении. Комета же располагается на определенном месте и не срывается с него стремглав, а размеренно, шаг за шагом перемещается в своем пространстве; и под конец она не гаснет, а удаляется.
1. Мне возразят: «Если бы комета была блуждающая звезда, она находилась бы в Зодиаке». — Но кто провел ту черту, которой нельзя переступать звездам? Кто загнал божественное в тесные рамки? Смотрите, даже у тех светил, за которыми одними вы признаете право передвигаться, у всех разные орбиты; в таком случае, отчего бы не существовать и таким, чей путь столь же определен, но сильно удален от этих? Почему на небе должны быть участки, где проход воспрещен?
2. Но даже если ты настаиваешь на своем: что ни одна звезда не может двигаться, минуя Зодиак, — согласись, что ведь комета может иметь такую орбиту, которая пересекает Зодиак где-то в невидимом нам месте; такое ведь возможно, хотя и не необходимо.
Наконец, посмотри сам: не больше ли подобает величию этого мира, чтобы он повсюду был равно полон жизни и подвижен, со всех сторон пересекаясь орбитами небесных тел; разве лучше, чтобы он застыл в мрачном оцепенении везде, за исключением одной торной тропинки — [Зодиака]?
3. Неужели ты поверишь, что в этом теле — величайшем и прекраснейшем, среди бесчисленных звезд, которые заботятся о разнообразном и богатом украшении ночи и не потерпят, чтобы она хоть где-то осталась пуста и безжизненна, — есть только пять светил, которым дозволено передвигаться, а остальные застыли, как толпа немых статистов в театре?
1. В этом месте меня могут прервать таким вопросом: «Отчего же тогда пути комет не наблюдались и не изучены так, как орбиты пяти звезд?» — Я отвечу вот что: мы допускаем существование многих вещей, хотя понятия не имеем о том, что они собой представляют.
2. Все согласятся с тем, что у нас есть дух, веления которого побуждают нас к чему-то и от чего-то удерживают; но что такое этот дух, наш господин и правитель, — на это едва ли кто ответит тебе вразумительнее, чем на вопрос, где этот дух находится. Один скажет, что это движущийся воздух, другой назовет его неким ладом, третий — божественной силой и частью божества, четвертый — тончайшей частью души, пятый — бестелесной способностью; найдутся и такие, кто скажет, что это — кровь или тепло. Но если наш дух до сих пор о самом себе не может выяснить, кто он такой, тем более нет у него полной ясности относительно других вещей.
3. Стоит ли удивляться, что мы до сих пор не вывели точных законов появления комет — столь редкого в мире зрелища? Что мы до сих пор не отыскали их начал и конечных целей, — ведь они возвращаются в поле нашего зрения через такие огромные промежутки времени! Не прошло еще и полутора тысяч лет с тех пор, как греки впервые
Дали созвездьям число и каждому имя30…
И по сей день еще многие народы знают небо лишь по виду, недоумевая, отчего луну вдруг закрывает тень затмения. Да и у нас все рассуждения на этот счет лишь недавно привели к достоверным выводам.
4. Придет время, когда усердие долгих поколений вытащит в один прекрасный день на свет все то, что скрыто сейчас от нас. Для такого исследования одной жизни недостаточно, даже если вся она будет посвящена небу. Что же говорить о нас, столь неравномерно делящих и без того немногие отпущенные нам годы между науками и пороками? Все это будет разъясняться постепенно в долгой череде преемства.
5. Но придет время, и потомки наши удивятся, что мы не знали столь простых вещей. Вот пять звезд, на которые нельзя не обратить внимания; они так и дразнят наше любопытство, появляясь неожиданно то здесь, то там; и что же? — Мы только-только начинаем узнавать, когда они восходят утром и когда — вечером; где они стоят; когда движутся вперед и когда — назад. Всего несколько лет прошло, как мы научились распознавать, опускается Юпитер или заходит, или движется ретроградно — ибо таким именем назвали их попятное движение.
6. Впрочем, уже появились люди, которые могут поправить нас кое в чем: «Вы заблуждаетесь, полагая, будто какая-либо звезда может приостанавливаться или сворачивать со своего пути. Небесным телам не дозволяется ни стоять, ни уклоняться в сторону; все они идут вперед, шаг за шагом двигаясь в том направлении, в каком были однажды запущены. Движение их прекратится лишь вместе с ними. Всякое перемещение в этом вечном устройстве предустановлено раз навсегда; если они когда-нибудь остановятся, то все вещи, удерживаемые ныне в непрерывном равновесии, обрушатся друг на друга».
7. Отчего же тогда кажется, будто некоторые звезды возвращаются вспять? — Впечатление замедления их возникает оттого, что навстречу им движется Солнце; кроме того, природа расположила их пути и орбиты таким образом, что в определенное время они обманывают зрение наблюдателя; так корабли, идущие на всех парусах, кажутся нам неподвижными. Когда-нибудь явится человек, который точно опишет, где пролегают пути комет, почему они блуждают в стороне от прочих звезд; пусть потомки тоже внесут свою лепту в исследование истины.
1. «Однако сквозь звезды, — возразят нам, — не видно того, что за ними; кометы же проницаемы для взора». — Да, но не в том месте, где находится само светило — твердое огненное уплотнение, а там, где оно рассыпается волосами, где от него отходит разреженное сияние; иными словами, видеть можно сквозь промежутки между огнями, а не сквозь сами огни.
2. «Все звезды, — скажут нам, — круглые, а кометы вытянутые; ясно, следовательно, что они не звезды». — Но с чего вы взяли, что кометы длинные? По природе своей они такие же шары, как и прочие светила; другое дело, что свечение их вытягивается в длину. Солнце рассылает свои лучи во все стороны, но собственная его форма совсем иная, чем у истекающего из него света; то же и у комет: собственное их тело круглое, сияние же их кажется более вытянутым в длину, чем у других светил.
1. «Но почему?» — спросят нас. — А вы сами сначала ответьте нам, почему Луна светит совсем другим светом, чем Солнце, хотя получает его от Солнца? Почему она то краснеет, то бледнеет, а когда потеряет Солнце из виду, становится мертвенно-свинцовой и вовсе чернеет?
2. Скажите, почему все звезды выглядят в какой-то степени разными и почему они так сильно отличаются от Солнца? Но несмотря на видимую разницу, все они вправе называться светилами. Точно так же и кометам, хоть они и непохожи на других, ничто не мешает иметь одинаковый с прочими жребий и быть такими же вечными.
3. Можно взглянуть на это и шире. Посмотрите внимательно: разве сам мир не составлен из различий? Отчего Солнце в созвездии Льва раскаляется и иссушает землю зноем, а оказавшись в Водолее, заковывает ее зимним холодом и останавливает реки льдом? А ведь оба созвездия одного происхождения, несмотря на различие их природы и действия. Отчего Овен восходит молниеносно, а Весы поднимаются еле-еле? Ведь оба они — светила одной природы, несмотря на то, что одно долго карабкается вверх, а другое стремительно возносится.
4. Неужели ты не замечаешь, насколько противоположны во всем четыре стихии? Тяжелое и легкое, холодное и горячее, влажное и сухое: вся гармония этого мира составлена из разноголосиц. Вы говорите, что комета не звезда, потому что у нее форма не такая — не отвечает образцу и не похожа на другие. — Но посмотрите: планета, возвращающаяся на свое место через тридцать лет, считается в точности подобной планете, которая каждый год приходит на свое место.
5. Природа не старается подогнать свои создания под одну мерку; напротив, она любит похвастаться разнообразием. Она нарочно делает что-то быстрым, а что-то медлительным, что-то наделяет мощью, а что-то умеренностью; какие-то вещи она выделяет из толпы, чтобы красовались поодиночке у всех на виду, а другие помещает в стадо. Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
6. Она не часто показывает нам кометы; она предназначила для них особенное место, особое время, дала им не такое, как у других, движение, желая, чтобы и они заставляли нас преклониться перед величием ее творений. Взгляните, как они огромны, как ослепительно сверкают, насколько они больше и ярче других звезд! Право же, их облик слишком прекрасен, чтобы считать их игрой случая. Конечно, вид у кометы странный и примечательный: вместо того чтобы плотно сжиматься в комок, она свободно распускается по небу, охватывая пространство, на котором помещается множество звезд.
1. Аристотель говорит, что кометы предвещают бури с чрезвычайно сильными ветрами и ливнями31. Разве это не означает, что комета — светило, способное знаменовать будущее? Однако она предвещает бурю не так, как иные приметы. Но как по равноденствию можно узнать, будет ли год холодным или жарким; как по положению звезды халдеи предсказывают новорожденному, какие его ждут печали и радости,
2. так и комета грозит не тем, что тотчас обрушатся ветер с дождем, как говорит Аристотель, а что весь год будет неспокойный. Таким образом, она несет предзнаменование не только ближайшего будущего, которое она могла бы почерпнуть сразу из своего ближайшего окружения, но содержит предвестие, издавна заложенное в нее мировыми законами.
3. Так, комета, появившаяся при консулах Патеркуле и Вописке32, исполнила предсказания Аристотеля с Теофрастом: действительно, повсюду беспрестанно свирепствовали сильнейшие бури, — но помимо этого в Ахайе и в Македонии целые города обрушились во время землетрясений.
1. Кто-нибудь может сказать нам: «Медлительность комет доказывает, что они очень тяжелы и содержат много земного вещества. О том же свидетельствует и направление их движения: почти все они стремятся к полюсам». — И то и другое неверно. Отвечу сначала на первое возражение. Все, что движется медленнее, тяжелее. Хорошо. Вот Сатурн, совершающий свой путь медленнее всех звезд; что он, тяжелый? Легкость его доказывается уже тем, что он расположен выше прочих.
2. Ты скажешь, что Сатурн описывает бо́льшую окружность, и движется не медленнее, а дольше прочих. А тебе не приходит в голову, что я мог бы то же самое сказать о кометах, если бы они и в самом деле были так медлительны? Но это ложь: последняя комета, которую мы видели, прошла половину неба за шесть месяцев; предыдущая исчезла из виду еще быстрее.
3. «Но они опускаются ниже других звезд, потому что тяжелые». — Во-первых, то, что движется по кругу, не опускается. Во-вторых, последняя комета начала двигаться с севера на юг через западную часть неба и скрылась из глаз, все еще продолжая подниматься; предыдущая — Клавдиева комета, которую мы тоже увидели вначале на севере, постоянно двигалась прямо вверх, пока не исчезла.
Вот и все касательно комет, что возбудило интерес во мне или в других. Истинно ли это, знают боги, которым дано знать истину. Нам дозволено только шарить впотьмах на ощупь, строя догадки о неведомом, не слишком доверяя своим открытиям, но и не теряя надежды.
1. Замечательно сказал Аристотель, что больше всего почтительной сдержанности нам следует выказывать тогда, когда заходит речь о богах. Если в храм мы входим степенно, если, приближаясь к жертвеннику, склоняем голову, подбираем тогу и всячески стараемся подчеркнуть свою скромность, то насколько же важнее нам вести себя так же, принимаясь рассуждать о светилах, о звездах и о природе богов! Насколько больше надо стараться избежать опрометчивости и бесстыдства, не утверждать того, чего мы не знаем, и не соврать о том, что знаем!
2. Стоит ли удивляться, что мы так поздно докапываемся до вещей, так глубоко лежащих? Панэтию и всем тем, кто предлагает считать кометы не полноправными светилами, а ложным призраком светила, придется основательно поразмыслить над тем, все ли части неба равно подходят для возникновения комет, и во всякое ли время года они могут появляться; могут ли они зарождаться во всех тех местах, где они движутся, и так далее. Все эти вопросы отпадают сами собой, когда я утверждаю, что они не случайные огненные вспышки, а изначально вплетены в ткань мира, который редко выпускает их напоказ, заставляя двигаться вне поля нашего зрения.
3. Как много еще других светил незримо свершают свой путь, никогда не восходя для человеческих глаз! Ибо не все бог создал для человека. Велика ли доступная нам доля этого великого творения? Даже сам правитель его и создатель, основавший вселенную и окруживший себя ею, тот, кто составляет ее большую и лучшую часть, невидим для нас; созерцать его приходится мысленно.
4. И не он один: многое, родственное высшему божеству и наделенное ненамного меньшим могуществом, скрыто от нас. Скажу даже, чтобы больше тебя удивить, что, может быть, мы только [эти высшие существа] и видим, и в то же время не видим: ведь они могут оказаться такой утонченности, какую человеческое зрение не воспринимает. А может быть, столь недосягаемое величие таится в недоступном священном месте и царствует там над своим царством, то есть над самим собой, и никого не впускает к себе, за исключением духа. Смешно: мы не знаем того, без чего ничего нет, и удивляемся, если не все узнали о каких-то жалких огоньках, в то время как бог, главная часть мира, скрыт от нас!
5. Как много живых существ, впервые открытых нами лишь в этом столетии, и как много вещей, еще не открытых! Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
6. Есть таинства, в которые посвящают не с первого раза; Элевсин откроет вам новые тайны, когда вы вернетесь в него вторично; не с первого раза посвящает в свои священные таинства и природа. Мы считаем себя посвященными, а на самом деле нас не пускают дальше прихожей. Ее секреты открываются не сразу и не всем; они заперты далеко, во внутреннем святилище; кое-какие из них увидит наше поколение, другие — то, которое придет после нас.
1. Когда же настанет время нам узнать их? — Большие дела делаются медленно, особенно если на них жалеют труда. Мы никак не можем довести до совершенства даже то единственное, чему прилежим всей душой, — окончательно испортиться: наши пороки все еще только развиваются. Что ни день, роскошь изобретает какое-нибудь новое безумство; бесстыдство придумывает что-нибудь неслыханное себе в поругание; распущенная душа, изъязвленная наслаждениями, находит, на свою погибель, чем изнежить и размягчить себя еще больше.
2. Нам до сих пор не удается изгнать остатки силы и твердости; до сих пор приходится выводить следы добрых нравов. Правда, гладкостью и белизной тела мы давно превзошли самых кокетливых женщин; мы, мужчины, носим цвета, в какие порядочная женщина не оденется — это одежда проституток; походка наша мягка и нежна, при каждом шаге нога задерживается в воздухе: мы не ходим, а выступаем; пальцы наши изукрашены перстнями, на каждом суставе по драгоценному камню.
3. Каждый день мы изыскиваем способы оскорбить нашу мужественность, чтобы хоть надругаться над ней всласть за то, что нельзя от нее отделаться: один отрезал себе детородные части; другой сбежал в самое непристойное отделение гладиаторской школы и там, нанявшись умирать, избрал самый постыдный род оружия33, чтобы дать вволю развернуться своей болезни.
1. И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность — и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все силы, ей рабски служат и глаза наши и руки. А кому нужна мудрость? Можно ознакомиться мимоходом, но стоит ли заниматься этим всерьез? — Кто сейчас думает иначе? Кому взбредет на ум философия или любая другая свободная наука, разве что отменят публичные игры, или зарядит дождь, и надо будет как-то убить день?
2. Сколько философских школ осталось без последователей? Ни одного заметного человека нет среди академиков, что древних, что новых. Кто передаст потомкам наставления Пиррона? Пифагорейская школа, вызывавшая столько злобы и зависти своим многолюдством, не может найти руководителя. Новая секта Секстиев, представлявшая силу и мужество Рима, так бурно начиналась — и уже исчезла.
3. Но зато сколько стараний прилагается, чтобы не дать исчезнуть имени какого-нибудь актеришки из пантомимы! Для последователей Пилада и Ватилла34 построен целый дом; у этих искусств нет недостатка в учениках и учителях. По всему городу и в частных домах трещат подмостки, на которых скачут мужчины и женщины, состязаясь, кто сладострастнее изогнется в пляске. А потом, когда лицо достаточно поизотрется под маской, можно надевать кожаный шлем.
4. До философии никому нет дела. До такой степени, что не только никто не продолжает исследование предметов, мало изученных древними, но и их-то открытия в большинстве своем забываются. А ведь, боже мой, даже если бы мы всем миром навалились на это, если бы трезвое и серьезное юношество вкладывало сюда все свои силы, если бы только этому учили старшие и учились младшие, — и то едва ли бы мы докопались до дна, где зарыта истина; а сейчас мы ищем ее, гладя поверхность земли изнеженными руками.
ПРИМЕЧАНИЯ
