О знаменитых иноземных полководцах

II. Фемистокл

1. Феми­стокл, сын Нео­к­ла, афи­ня­нин. Свой­ст­вен­ные ему в ран­ней юно­сти поро­ки он иску­пил столь вели­ки­ми доб­ро­де­те­ля­ми, что никто не почи­та­ет­ся выше его, и лишь немно­гие счи­та­ют­ся рав­ны­ми ему. Нач­нем, одна­ко, рас­сказ с нача­ла. Отец его Неокл при­над­ле­жал к бла­го­род­но­му роду. Женил­ся он на граж­дан­ке Гали­кар­насса, от кото­рой и родил­ся Феми­стокл¹. К огор­че­нию роди­те­лей, сын вел раз­гуль­ный образ жиз­ни и рас­то­чал семей­ное доб­ро, из-за чего отец лишил его наслед­ства². Этот позор не сло­мил, но обра­зу­мил юно­шу. Поняв, как мно­го ста­ра­ний надо ему при­ло­жить, чтобы смыть бес­че­стие, он погру­зил­ся в обще­ст­вен­ные дела, усерд­ней­ше трудясь на поль­зу дру­зьям и ради сла­вы. Посто­ян­но участ­во­вал он в част­ных тяж­бах, часто посе­щал народ­ные сход­ки. Без него не обхо­ди­лось ни одно сколь­ко-нибудь важ­ное дело: быст­ро нахо­дил он реше­ние, корот­ко и ясно изла­гал его. Был он ловок как в делах, так и в замыс­лах, посколь­ку весь­ма точ­но, как заме­ча­ет Фукидид, судил о собы­ти­ях теку­щих и не менее про­ни­ца­тель­но уга­ды­вал буду­щее. Бла­го­да­ря таким досто­ин­ствам он быст­ро при­об­рел извест­ность.

2. Пер­вый раз он про­явил себя на государ­ст­вен­ном попри­ще во вре­мя вой­ны с Кер­ки­рой, по слу­чаю кото­рой народ избрал его стра­те­гом. Тогда Феми­стокл вдох­нул в граж­дан воин­ст­вен­ный дух не толь­ко на пред­сто­я­щие сра­же­ния, но и на все после­дую­щие вре­ме­на. Слу­чи­лось так, что он уго­во­рил народ постро­ить 100 кораб­лей на те день­ги, кото­рые посту­па­ли с руд­ни­ков и еже­год­но напрас­но рас­тра­чи­ва­лись долж­ност­ны­ми лица­ми³. Соорудив флот в корот­кий срок, сна­ча­ла сокру­шил он кер­ки­рян, а потом устро­ил охоту на пира­тов и очи­стил от них море. Таким обра­зом, он и обо­га­тил афи­нян и пре­вра­тил их в опыт­ней­ших мор­ских бой­цов. Какую поль­зу при­нес­ло это всей Гре­ции, выяс­ни­лось в Пер­сид­скую вой­ну.

При­шло вре­мя, когда Ксеркс пошел вой­ной на всю Евро­пу по суше и по морю с таким гро­мад­ным вой­ском, како­го никто не имел ни до, ни после него. Флот его состо­ял из 1200 бое­вых кораб­лей, сопро­вож­дае­мых 29 тыс. транс­порт­ных судов; сухо­пут­ное же вой­ско насчи­ты­ва­ло 700 тыс. пехо­тин­цев и 400 тыс. всад­ни­ков⁴. Когда в Гре­цию при­шла весть о его при­бли­же­нии и о том, что, пом­ня о Мара­фон­ской бит­ве, идет он преж­де все­го на афи­нян, послед­ние обра­ти­лись в Дель­фы за сове­том, что им сле­ду­ет пред­при­нять. На запрос Пифия отве­ти­ла, чтобы они защи­ща­лись с помо­щью дере­вян­ных стен. Никто не мог понять, что озна­ча­ет этот ответ, и тогда Феми­стокл стал дока­зы­вать, что Апол­лон сове­ту­ет им пере­брать­ся со всем сво­им иму­ще­ст­вом на кораб­ли, кото­рые-де Бог и назы­ва­ет дере­вян­ны­ми сте­на­ми. Афи­няне одоб­ри­ли это мне­ние, при­ба­ви­ли к уже имев­шим­ся три­ре­мам еще столь­ко же судов, отпра­ви­ли все, что мож­но было пере­вез­ти, частью на Сала­мин, частью в Тре­зе­ну и, оста­вив Акро­поль и его свя­ты­ни на попе­че­ние жре­цов и немно­гих ста­ри­ков, поки­ну­ли опу­стев­ший город⁵.

3. Боль­шин­ству государств не понра­вил­ся совет Феми­сток­ла, они пред­по­чи­та­ли сра­жать­ся на суше. И вот отбор­ный отряд во гла­ве с Лео­нидом, царем лакеде­мо­нян, был послан занять Фер­мо­пи­лы и пре­гра­дить вар­ва­рам даль­ней­ший путь. Но вои­ны эти не смог­ли про­ти­во­сто­ять вра­же­ской силе, и все полег­ли на месте⁶. А обще­гре­че­ский флот из 300 кораб­лей, в чис­ле кото­рых было 200 афин­ских судов, впер­вые сра­зил­ся с цар­ски­ми моря­ка­ми у Арте­ми­сия, меж­ду Эвбе­ей и мате­ри­ком: Феми­стокл как раз искал узкий про­лив, избе­гая окру­же­ния со сто­ро­ны пре­вос­хо­дя­щей силы вра­га. Хотя дан­ное здесь сра­же­ние окон­чи­лось вни­чью, гре­ки не осме­ли­лись задер­жать­ся на месте, опа­са­ясь, как бы часть вра­же­ских кораб­лей не обо­гну­ла Эвбею и не запер­ла их с двух сто­рон⁷. Итак, они ушли от Арте­ми­сия и раз­ме­сти­ли свой флот у Сала­ми­на, напро­тив Афин.

4. А Ксеркс, захва­тив Фер­мо­пи­лы, дви­нул­ся пря­мо на Афи­ны и, най­дя их без­за­щит­ны­ми, пере­бил обна­ру­жен­ных на Акро­по­ле жре­цов и сжег город. Этот пожар устра­шил гре­че­ский флот: не имея муже­ства оста­вать­ся на месте, мно­гие наста­и­ва­ли на том, чтобы воз­вра­тить­ся по домам и обо­ро­нять­ся внут­ри город­ских стен. Один Феми­стокл воз­ра­жал про­тив это­го, утвер­ждая и дока­зы­вая, что гре­ки могут сопро­тив­лять­ся пер­сам лишь сооб­ща, разъ­еди­нив­шись же — про­па­дут. В том же убеж­дал он и спар­тан­ско­го царя Эври­би­а­да, кото­рый был вер­хов­ным коман­дую­щим⁸. Не добив­шись от него желан­но­го сочув­ст­вия, Феми­стокл ночью послал к пер­сид­ско­му царю вер­ней­ше­го из сво­их рабов с доне­се­ни­ем, что вра­ги соби­ра­ют­ся бежать; если, мол, гре­ки разой­дут­ся, то вой­на пой­дет весь­ма затяж­ная и труд­ная, посколь­ку царь вынуж­ден будет пре­сле­до­вать каж­до­го пооди­ноч­ке, а если он напа­дет на них немед­лен­но, то покон­чит со все­ми разом. С помо­щью это­го доно­са он вел дело к тому, чтобы всем неволь­но при­шлось сра­жать­ся. Выслу­шав эти дово­ды, вар­вар не запо­до­зрил обма­на и на сле­дую­щий день дал бой в самом неудоб­ном для себя и в самом выгод­ном для про­тив­ни­ка месте — в том узком про­ли­ве, где он не мог раз­вер­нуть все­го мно­же­ства сво­их кораб­лей. И так он был побеж­ден не столь­ко ору­жи­ем гре­ков, сколь­ко коз­ня­ми Феми­сток­ла.

5. Хотя царь и потер­пел пора­же­ние, у него оста­ва­лось еще доста­точ­но сил, чтобы разда­вить про­тив­ни­ка. Но и тут Феми­стокл сно­ва обвел его вокруг паль­ца: опа­са­ясь, что царь про­дол­жит вой­ну, он послал ему изве­стие, что гре­ки наме­ре­ны раз­ру­шить постро­ен­ный им на Гел­лес­пон­те мост, дабы отре­зать ему обрат­ный путь в Азию. Царь пове­рил и менее чем за 30 дней, воз­вра­тил­ся в Азию по той самой доро­ге, кото­рую рань­ше про­шел за пол­го­да, счи­тая при этом, что Феми­стокл не победил, а спас его. Так, ост­рый ум одно­го чело­ве­ка осво­бо­дил Гре­цию, и Евро­па одо­ле­ла Азию. Была одер­жа­на еще одна победа, достой­ная мара­фон­ско­го тро­фея: ведь при Сала­мине про­изо­шло то же самое — мало­чис­лен­ные кораб­ли раз­гро­ми­ли самый боль­шой на памя­ти чело­ве­че­ской флот⁹.

6. Вели­кие дела совер­шил Феми­стокл в эту вой­ну и не менее вели­кие — в мир­ное вре­мя. Так, если рань­ше афи­няне поль­зо­ва­лись неболь­шой и неудоб­ной Фалер­ской гава­нью, то по его сове­ту был выстро­ен и обне­сен сте­ной трой­ной Пирей­ский порт, зна­че­ни­ем срав­няв­ший­ся с самим Горо­дом, а дело­вы­ми каче­ства­ми пре­взо­шед­ший его¹⁰. И тот же Феми­стокл с риском для жиз­ни вос­ста­но­вил сте­ны Афин. Дело было так: вос­поль­зо­вав­шись вар­вар­ски­ми втор­же­ни­я­ми как удоб­ным пред­ло­гом, лакеде­мо­няне заяви­ли, что горо­да, рас­по­ло­жен­ные вне Пело­пон­не­са, не долж­ны иметь стен, дабы не было укреп­лен­ных мест, кото­ры­ми мог­ли бы завла­деть вра­ги. Так они пыта­лись поме­шать афи­ня­нам, кото­рые нача­ли отстра­и­вать свой город, пре­сле­дуя дале­ко не ту цель, кото­рую выстав­ля­ли на вид. На самом деле после двух побед, мара­фон­ской и сала­мин­ской, афи­няне настоль­ко про­сла­ви­лись сре­ди всех наро­дов, что спар­тан­цы пред­виде­ли гряду­щую борь­бу с ними за пер­вен­ство и пото­му стре­ми­лись вся­че­ски их осла­бить. Про­слы­шав о воз­веде­нии стен, они отпра­ви­ли в Афи­ны послов объ­явить запрет на стро­и­тель­ство. В их при­сут­ст­вии афи­няне пре­кра­ти­ли работы и обе­ща­ли послать в Спар­ту сво­их пред­ста­ви­те­лей для обсуж­де­ния дела. За это посоль­ство взял­ся Феми­стокл, при­чем сна­ча­ла он отпра­вил­ся в путь один, нака­зав, чтобы осталь­ные послы выеха­ли лишь тогда, когда сте­ны ока­жут­ся доста­точ­но высо­ки­ми на вид. Еще он велел, чтобы работа­ли все — и рабы, и сво­бод­ные, и чтобы мате­ри­ал, кото­рый ока­жет­ся под­хо­дя­щим для построй­ки, тащи­ли ото­всюду, не щадя ни свя­щен­ных, ни част­ных, ни обще­ст­вен­ных вла­де­ний. По этой при­чине сте­ны Афин ока­за­лись сло­жен­ны­ми из кам­ней свя­ти­лищ и могиль­ных плит.

7. Меж­ду тем Феми­стокл по при­бы­тии в Лакеде­мон воз­дер­жал­ся от посе­ще­ния вла­стей и поста­рал­ся как мож­но доль­ше протя­нуть вре­мя, ссы­ла­ясь на то, что он под­жида­ет това­ри­щей. И толь­ко спар­тан­цы нача­ли роп­тать, что построй­ка идет сво­им чере­дом и что Феми­стокл ста­ра­ет­ся их обма­нуть — тут как раз подо­спе­ли осталь­ные послы. Узнав от них, что укреп­ле­ния почти окон­че­ны, Феми­стокл явил­ся к лакеде­мон­ским эфо­рам, обла­дав­шим вер­хов­ной вла­стью, и стал уве­рять их, что полу­чен­ные ими сведе­ния лож­ны и поэто­му спра­вед­ли­во­сти ради надо послать на про­вер­ку почтен­ных и знат­ных мужей, вну­шаю­щих дове­рие, в то вре­мя как сам он оста­нет­ся у них залож­ни­ком. Спар­тан­цы ува­жи­ли его прось­бу и посла­ли в Афи­ны трех упол­но­мо­чен­ных из чис­ла лиц, зани­мав­ших преж­де выс­шие долж­но­сти. С ними вме­сте Феми­стокл отпра­вил сво­их това­ри­щей, пере­дав через них, чтобы афи­няне не отпус­ка­ли спар­тан­ских послов до тех пор, пока спар­тан­цы не отпу­стят его само­го. Рас­счи­тав, когда это посоль­ство при­будет в Афи­ны, он отпра­вил­ся к спар­тан­ским долж­ност­ным лицам и в Совет и там откры­то при­знал­ся, что по его сове­ту афи­няне сде­ла­ли то, что поз­во­ля­ло им общее пра­во всех наро­дов — огра­ди­ли сте­ной обще­эл­лин­ских, город­ских и домаш­них сво­их богов ради надеж­ной защи­ты от непри­я­те­ля и не во вред всей Гре­ции: ведь имен­но их город, у кото­ро­го два­жды потер­пел неуда­чу цар­ский флот, про­ти­во­сто­ит вар­ва­рам как твер­ды­ня. А лакеде­мо­няне посту­па­ют дур­но и неспра­вед­ли­во, заботясь более о сво­ей вла­сти, чем о поль­зе всей Гре­ции. Итак, если спар­тан­цы хотят полу­чить назад сво­их послов, отправ­лен­ных в Афи­ны, то им при­дет­ся отпу­стить его, Феми­сток­ла; ина­че воз­вра­тить их на роди­ну нико­им обра­зом не удаст­ся¹¹.

8. Несмот­ря на все это, он не избе­жал нена­ви­сти сограж­дан. Питая к нему то самое недо­ве­рие, из-за кото­ро­го был осуж­ден Миль­ти­ад, они изгна­ли его из горо­да судом череп­ков¹². Феми­стокл уда­лил­ся и нашел при­ста­ни­ще в Арго­се. Бла­го­да­ря мно­гим сво­им досто­ин­ствам он жил там в поче­те, пока лакеде­мо­няне не напра­ви­ли в Афи­ны послов, заглаз­но обви­нив­ших его в сго­во­ре с пер­сид­ским царем, име­ю­щем целью пора­бо­ще­ние Гре­ции¹³. По это­му обви­не­нию заоч­но он был осуж­ден как измен­ник. Узнав об этом, он понял, что без­опас­ность его в Арго­се не обес­пе­че­на, и пере­се­лил­ся на Кер­ки­ру. Заме­тив, что и здесь вла­сти ост­ро­ва боят­ся, как бы афи­няне и лакеде­мо­няне не объ­яви­ли им из-за него вой­ну, он бежал к молос­ско­му царю Адме­ту, с кото­рым имел свя­зи госте­при­им­ства¹⁴. По при­бы­тии он не застал царя на месте и тогда, желая, чтобы тот не толь­ко при­нял его, но и поза­бо­тил­ся о нем вполне доб­ро­со­вест­но, похи­тил его малень­кую дочь и скрыл­ся с ней в осо­бо почи­тае­мом свя­ти­ли­ще. Оттуда он вышел не рань­ше, чем царь при­нял его под свое покро­ви­тель­ство, протя­нув ему пра­вую руку. Обе­ща­ние свое царь сдер­жал. Когда афи­няне и лакеде­мо­няне офи­ци­аль­но потре­бо­ва­ли выда­чи Феми­сток­ла, он не пре­дал сво­его про­си­те­ля, но убедил его, чтобы тот сам о себе поза­бо­тил­ся, посколь­ку труд­но жить спо­кой­ным в такой бли­зо­сти от вра­гов. Итак, он при­ка­зал отвез­ти его в Пид­ну, пре­до­ста­вив ему доста­точ­но силь­ную охра­ну¹⁵. Там Феми­стокл сел на корабль, не открыв сво­его име­ни нико­му из моря­ков. Когда силь­ная буря отнес­ла суд­но к Нак­со­су, где рас­по­ла­га­лось афин­ское вой­ско, Феми­стокл понял, что сто­ит им при­ча­лить к бере­гу, как он погибнет. Тогда по необ­хо­ди­мо­сти открыл он хозя­и­ну кораб­ля, кто он таков, суля вся­кие бла­га за спа­се­ние сво­ей жиз­ни. Злая участь зна­ме­ни­то­го мужа тро­ну­ла это­го чело­ве­ка, и он день и ночь про­дер­жал корабль в бур­ном море вда­ли от ост­ро­ва, не отпу­стив с него ни еди­ной души. Потом он при­вел суд­но в Эфес и выса­дил там Феми­сток­ла на берег, а тот впо­след­ст­вии отбла­го­да­рил его по заслу­гам¹⁶.

9. Я знаю, мно­гие пишут, что Феми­стокл пере­се­лил­ся в Азию в прав­ле­ние Ксерк­са. Но я верю боль­ше все­го Фукидиду, пото­му что сре­ди авто­ров, оста­вив­ших нам исто­рию тех лет, он и по вре­ме­ни жиз­ни бли­же всех к Феми­сто­клу, и при­хо­дит­ся ему зем­ля­ком¹⁷. Фукидид же сооб­ща­ет, что Феми­стокл при­был к Арта­к­серк­су и послал царю пись­мо сле­дую­ще­го содер­жа­ния: «Я, Феми­стокл, при­шел к тебе. Более всех гре­ков вредил я дому тво­е­му, пока дол­жен был сра­жать­ся про­тив тво­е­го отца, защи­щая роди­ну. Но гораздо боль­ше при­нес я ему поль­зы после того, как сам я ока­зал­ся в без­опас­но­сти, а он попал в беду: ибо когда после Сала­мин­ско­го сра­же­ния он наме­ре­вал­ся воз­вра­тить­ся в Азию, я уве­до­мил его пись­мом, что вра­ги соби­ра­ют­ся раз­ру­шить мост, постро­ен­ный им на Гел­лес­пон­те, чтобы отре­зать ему путь. Бла­го­да­ря это­му изве­ще­нию он избе­жал опас­но­сти. Ныне же я, гони­мый все­ми гре­ка­ми, при­бе­гаю к тебе, ища тво­ей бла­го­склон­но­сти, и если ты удо­сто­ишь меня ею, то най­дешь в моем лице столь же пре­дан­но­го дру­га, сколь­ко храб­ро­го вра­га имел твой роди­тель. Про­шу тебя, дай мне год сро­ку на под­готов­ку тех пла­нов, о кото­рых я наме­рен рас­ска­зать тебе, и по про­ше­ст­вии это­го вре­ме­ни поз­воль мне пред­стать перед тобою».

10. Царь, удив­ля­ясь вели­чию его души и желая при­вя­зать к себе выдаю­ще­го­ся чело­ве­ка, ока­зал ему снис­хож­де­ние. А тот на про­тя­же­нии все­го пре­до­став­лен­но­го сро­ка рев­ност­но изу­чал пер­сид­ский язык и сочи­не­ния пер­сов и осво­ил их настоль­ко, что, по рас­ска­зам, дер­жал перед царем речь так искус­но, как не сумел бы и при­рож­ден­ный перс. Мно­гое наобе­щал он царю, а все­го при­ят­нее было уве­ре­ние, что, сле­дуя его сове­там, царь поко­рит Гре­цию. Полу­чив от Арта­к­серк­са щед­рые дары, Феми­стокл воз­вра­тил­ся в Азию и обос­но­вал­ся на житель­ство в Маг­не­зии; царь пода­рил ему этот город, при­ба­вив, что Феми­стокл полу­ча­ет Маг­не­зию «на хлеб» (из это­го рай­о­на еже­год­но посту­па­ло 50 талан­тов), Ламп­сак — «на вино» и Миун­ту — «на закус­ку»¹⁸. Два памят­ни­ка Феми­сток­ла сохра­ни­лись до наших дней: гроб­ни­ца око­ло горо­да, где он похо­ро­нен, и ста­туя на пло­ща­ди Маг­не­зии. О смер­ти его писа­ли мно­гие и по-раз­но­му, но мы опять-таки дове­ря­ем луч­ше­му авто­ру — Фукидиду, кото­рый гово­рит, что Феми­стокл умер в Маг­не­зии от болез­ни, не отри­цая, что ходи­ла мол­ва, буд­то он доб­ро­воль­но при­нял яд в отча­я­нии от того, что не может испол­нить свои обе­ща­ния царю отно­си­тель­но поко­ре­ния Гре­ции. Тот же Фукидид сооб­ща­ет, что дру­зья тай­но захо­ро­ни­ли его прах в Атти­ке, тогда как закон не раз­ре­шал им это­го пото­му, что Феми­стокл был осуж­ден как измен­ник¹⁹.