АВГУР, АВГУРИЯ; АУСПИК, АУСПИЦИЯ (Augur, Augúrium; Aus­pex, Auspīcium). Авгу­ром или ауспи­ком назы­ва­ли пти­це­га­да­те­ля, одна­ко со вре­ме­нем это сло­во, подоб­но гре­че­ско­му οἰωνός, ста­ло исполь­зо­вать­ся в более широ­ком смыс­ле: его искус­ство назы­ва­лось авгу­рии или ауспи­ции. Плу­тарх сооб­ща­ет, что авгу­ров пер­во­на­чаль­но назы­ва­ли ауспи­ка­ми (Quaest. Rom. c. 72), и, по-види­мо­му, нет осно­ва­ний под­вер­гать это утвер­жде­ние сомне­нию, как дела­ет Хар­тунг (Har­tung, Die Re­li­gion der Rö­mer, vol. I p. 99) на осно­ва­нии Сер­вия (ad Virg. Aen. I. 402, III. 20). Надеж­ность Плу­тар­ха так­же под­твер­жда­ет­ся тем фак­том, что на рим­ских бра­ко­со­че­та­ни­ях лицо, пред­став­ля­ю­щее древ­не­го про­ри­ца­те­ля, назы­ва­лось ауспик, а не авгур (Cic. de Div. I. 16). Руби­но (Rö­mi­sch. Ver­fas­sung, p. 45) дела­ет вывод о раз­лич­ном зна­че­нии слов «ауспик» и «авгур», хотя счи­та­ет, что они мог­ли исполь­зо­вать­ся для обо­зна­че­ния одно­го и того же лица: пер­вое отно­си­лось толь­ко к наблюде­нию зна­ме­ний, а вто­рое — к их тол­ко­ва­нию. Эта точ­ка зре­ния, несо­мнен­но, под­твер­жда­ет­ся зна­че­ни­я­ми гла­го­лов aus­pi­ca­ri и augu­ra­ri, и то же самое раз­ли­чие, по-види­мо­му, суще­ст­ву­ет меж­ду сло­ва­ми aus­pi­cium и augu­rium, когда они исполь­зу­ют­ся вме­сте (Cic. de Div. I. 48, de Nat. Deor. II. 3), хотя часто они отно­сят­ся к одним и тем же зна­ме­ни­ям. Сло­во «ауспик» (aus­pex) было вытес­не­но сло­вом «авгур» (augur), но науч­ным тер­ми­ном для наблюде­ния, напро­тив, оста­ва­лись «ауспи­ции», а не «авгу­рии». Эти­мо­ло­гия сло­ва «ауспик» доста­точ­но ясна (от avis и кор­ня spec или spic), но для сло­ва «авгур» не столь бес­спор­на. Древ­ние грам­ма­ти­ки выво­ди­ли его из avis и ge­ro (Fes­tus, s. v. augur; Serv. ad Virg. Aen. V. 523), тогда как неко­то­рые совре­мен­ные авто­ры счи­та­ют, то его корень — aug, озна­чаю­щий «видеть» и ана­ло­гич­ный сан­скрит­ско­му akshi, латин­ско­му ocu­lus и немец­ко­му auge; а ur — это окон­ча­ние; таким обра­зом это сло­во соот­вет­ст­ву­ет англий­ско­му seer (про­видец). Дру­гие счи­та­ют, что это сло­во име­ет этрус­ское про­ис­хож­де­ние, и это не явля­ет­ся несов­ме­сти­мым с пред­по­ло­же­ни­ем о латин­ском или сабин­ском про­ис­хож­де­нии ауспи­ций (кото­рое будет изло­же­но ниже), посколь­ку сло­во «авгур» мог­ло быть при­вне­се­но вме­сте с этрус­ски­ми риту­а­ла­ми и таким обра­зом вытес­нить пер­во­на­чаль­ный тер­мин «ауспик». Одна­ко опре­де­лен­но­сти в этом вопро­се не суще­ст­ву­ет и, хотя пер­вая из назван­ных эти­мо­ло­гий пред­став­ля­ет­ся неве­ро­ят­ной, но на осно­ва­нии ана­ло­гии au-spex и au-ceps мы склон­ны счи­тать, что пер­вая часть сло­ва име­ет тот же корень, что и avis, а вто­рая может быть свя­зан­ной с ge­ro, тем более, что Прис­ци­ан (I. 6 § 36) назы­ва­ет auger и auge­ra­tus более древни­ми фор­ма­ми слов augur и augu­ra­tus. Гре­че­ские авто­ры, повест­ву­ю­щие о рим­ских собы­ти­ях, назы­ва­ют авгу­ров οἰωνο­πόλοι, οἰωνοσ­κό­ποι, οἰωνισ­ταί, οἱ ἐπ᾽ οἰωνοῖς ἱερεῖς. В Риме авгу­ры фор­ми­ро­ва­ли кол­ле­гию, но их исто­рию, функ­ции и обя­зан­но­сти луч­ше объ­яс­нить после того, как будет полу­че­но ясное пред­став­ле­ние о том, что такое ауспи­ции и кто имел пра­во их осу­ществлять.

Зна­ком­ство с этим вопро­сом чрез­вы­чай­но важ­но для всех изу­чаю­щих рим­скую исто­рию и древ­но­сти. В самые древ­ние вре­ме­на ни одно дело част­но­го или пуб­лич­но­го харак­те­ра не мог­ло совер­шить­ся без обра­ще­ния к ауспи­ци­ям, и этим вызван вопрос, задан­ный в широ­ко извест­ном отрыв­ке Ливия (VI. 41), «Aus­pi­ciis hanc ur­bem con­di­tam es­se, aus­pi­ciis bel­lo ac pa­ce, do­mo mi­li­tiae­que om­nia ge­ri, quis est, qui ig­no­ret?» («По пти­це­га­да­нию осно­ван этот город, без пти­це­га­да­ния ничто не обхо­дит­ся в войне и при мире, дома и в похо­де — кто это­го не зна­ет?»). Поэто­му крат­кое изло­же­ние наи­бо­лее важ­ных фак­тов, свя­зан­ных с ауспи­ци­я­ми, — боль­ше­го не поз­во­ля­ют рам­ки ста­тьи, — тре­бу­ет вни­ма­тель­но­го рас­смот­ре­ния.

Все антич­ные наро­ды были твер­до убеж­де­ны в том, что воля богов и гряду­щие собы­тия откры­ва­ют­ся людям через опре­де­лен­ные зна­ки, посы­лае­мые бога­ми в знак их бла­го­склон­но­сти к искрен­ним моля­щим­ся. Сле­до­ва­тель­но, аргу­мен­ты сто­и­ков о том, что если боги суще­ст­ву­ют, с.175 они заботят­ся о людях, а если они заботят­ся о людях, то долж­ны посы­лать им зна­ки сво­ей воли (Cic. de Leg. II. 13), настоль­ко пол­но выра­жа­ли народ­ное веро­ва­ние, что каж­дый, кто оспа­ри­вал их, рас­смат­ри­вал­ся не ина­че как ате­ист. Но в то вре­мя, как все наро­ды раз­лич­ны­ми путя­ми пыта­лись узнать волю богов, что поло­жи­ло нача­ло бес­чис­лен­ным раз­но­вид­но­стям гада­ний, у каж­до­го наро­да воз­ник­ло нечто вро­де народ­ной веры в то, что отдель­ные боги, покро­ви­тель­ст­ву­ю­щие им, откры­ва­ют буду­щее осо­бым, при­су­щим толь­ко им спо­со­бом. Сле­до­ва­тель­но, каж­дый народ имел свою нацио­наль­ную μαν­τι­κή или диви­на­цию (di­vi­na­tio), под­твер­жден­ную зако­на­ми и государ­ст­вен­ны­ми учреж­де­ни­я­ми и охра­няв­шу­ю­ся от сме­ше­ния с ино­зем­ны­ми эле­мен­та­ми стро­ги­ми поста­нов­ле­ни­я­ми. Так, рим­ляне рас­смат­ри­ва­ли аст­ро­ло­гию и в целом пред­ска­за­тель­ное искус­ство хал­де­ев как опас­ное нов­ше­ство; они обра­ща­ли мало вни­ма­ния на сны и еще мень­ше — на вдох­но­вен­ных про­ро­ков и про­вид­цев. С дру­гой сто­ро­ны, они научи­лись у этрус­ков при­да­вать боль­шое зна­че­ние необыч­ным при­род­ным явле­ни­ям (Pro­di­gia); подоб­но дру­гим сосед­ним наро­дам, пыта­лись узнать буду­щее по внут­рен­но­стям жертв (осо­бен­но на войне); счи­та­ли очень важ­ны­ми бла­го­при­ят­ные или небла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния (omi­na) и в опас­ные и труд­ные вре­ме­на обыч­но обра­ща­лись к Сивил­ли­ным кни­гам, полу­чен­ным от гре­ков; одна­ко харак­тер­ная для них и глу­бо­ко нацио­наль­ная раз­но­вид­ность гада­ния состо­я­ла в тех зна­ме­ни­ях, кото­рые обо­зна­ча­лись назва­ни­ем ауспи­ций. Соглас­но еди­но­душ­но­му свиде­тель­ству антич­ных авто­ров, наблюде­ние ауспи­ций было стар­ше само­го Рима, о кото­ром посто­ян­но сооб­ща­ет­ся, что он был осно­ван при бла­го­при­ят­ных ауспи­ци­ях; сле­до­ва­тель­но, их исполь­зо­ва­ние свя­зы­ва­лось с лати­на­ми или древ­ней­ши­ми жите­ля­ми горо­да. Поэто­му нет ника­ких при­чин при­пи­сы­вать ауспи­ци­ям этрус­ское про­ис­хож­де­ние, к чему скло­ня­ют­ся мно­гие совре­мен­ные авто­ры, в то вре­мя как ряд фак­тов ука­зы­ва­ет на про­ти­во­по­лож­ный вывод. Цице­рон, кото­рый сам был авгу­ром, в сво­ей рабо­те «О диви­на­ции» посто­ян­но обра­ща­ет­ся к рази­тель­но­му отли­чию ауспи­ций от этрус­ской систе­мы диви­на­ции и, хотя часто упо­ми­на­ет о дру­гих наро­дах, счи­таю­щих полет птиц ука­за­ни­ем на волю богов, но ни разу не гово­рит о суще­ст­во­ва­нии такой прак­ти­ки у этрус­ков. (Cic. de Div. I. 41, II. 35, 38; de Nat. Deor. II. 4). Вера в то, что полет птиц дает какие-то наме­ки на волю богов, по-види­мо­му, была рас­про­стра­не­на сре­ди мно­гих антич­ных наро­дов и явля­лась общей как для гре­ков, так и для рим­лян; но толь­ко у послед­них она была доведе­на до закон­чен­ной систе­мы, регу­ли­ру­е­мой посто­ян­ны­ми пра­ви­ла­ми и пере­даю­щей­ся от поко­ле­ния к поко­ле­нию. В Гре­ции ора­ку­лы вытес­ни­ли птиц и буду­щее ста­ли узна­вать от Апол­ло­на и дру­гих богов, реже от Зев­са, имев­ше­го в Гре­ции очень мало ора­ку­лов. В Риме про­изо­шло обрат­ное: буду­щее узна­ва­ли от Юпи­те­ра, а пти­цы счи­та­лись его вест­ни­ка­ми (Aves in­ter­nun­tiae Jovis, Cic. de Di­vin. II. 34; In­terpre­tes Jovis op­ti­mi ma­xi­mi pub­li­ci augu­res, Cic. de Leg. II. 8). В целом, сле­ду­ет отме­тить, что рим­ские ауспи­ции име­ли пол­но­стью прак­ти­че­ский харак­тер: они не дава­ли инфор­ма­ции о буду­щем ходе собы­тий, они не сооб­ща­ли людям, что долж­но слу­чить­ся, а лишь учи­ли их тому, что им сле­ду­ет или не сле­ду­ет делать; они не уста­нав­ли­ва­ли ника­кой при­чи­ны реше­ния Юпи­те­ра — а про­сто объ­яв­ля­ли: да или нет.

Сло­ва «авгу­рия» (augu­rium) и «ауспи­ция» (aus­pi­cium) с тече­ни­ем вре­ме­ни ста­ли обо­зна­чать наблюде­ния за раз­лич­ны­ми вида­ми зна­ме­ний. Они под­разде­ля­лись на пять видов: ex cae­lo, ex avi­bus, ex tri­pu­diis, ex quad­ru­pe­di­bus, ex di­ris. Три послед­них не явля­лись частью древ­них ауспи­ций. Наблюде­ние за небес­ны­ми зна­ме­ни­я­ми, таки­ми как мол­ния, было есте­ствен­ным обра­зом свя­за­но с наблюде­ни­ем за небом с целью увидеть птиц и поэто­му в древ­ние вре­ме­на долж­но было вхо­дить в состав ауспи­ций; ибо на ран­ней сту­пе­ни раз­ви­тия обще­ства все­гда счи­та­лось, что мол­нии и тому подоб­ные явле­ния посы­ла­ют боги. Сле­ду­ет ска­зать несколь­ко слов о каж­дом из этих пяти видов гада­ний.

1. Ex cae­lo. Оно вклю­ча­ло наблюде­ние за раз­лич­ны­ми вида­ми гро­ма и мол­ний и счи­та­лось самы­ми важ­ны­ми, выс­ши­ми ауспи­ци­я­ми (Serv. ad Virg. Aen. II. 693; Cic. de Div. II. 18, &c.; Fes­tus, s. v. Coe­les­tia). Тол­ко­ва­ние этих явле­ний было ско­рее этрус­ским, чем рим­ским, и упо­ми­на­ния здесь заслу­жи­ва­ет лишь один свя­зан­ный с ними момент: если лицо, име­ю­щее пра­во совер­шать ауспи­ции, заяв­ля­ло, что Юпи­тер послал гром или мол­нию, то про­во­дить коми­ции было нель­зя (Cic. de Div. II. 14, Phi­lipp. V. 3).

2. Ex avi­bus. Лишь неко­то­рые пти­цы мог­ли пода­вать рим­ля­нам зна­ме­ния (Cic. de Div. II. 34). Они дели­лись на два рода: Os­ci­nes пода­ва­ли зна­ме­ния пени­ем или голо­сом, а Ali­tes — поле­том. (Fes­tus, s. v. Os­ci­nes). К пер­во­му роду отно­сил­ся ворон (cor­vus) и воро­на (cor­nix), пер­вый из кото­рых пода­вал бла­го­при­ят­ный знак (aus­pi­cium ra­tum), если появ­лял­ся спра­ва, а вто­рая — наобо­рот, если была заме­че­на сле­ва (Plaut. Asin. II. 1. 12; Cic. de Div. I. 39); а так­же сова (noc­tua, Fes­tus, s. v. Os­ci­nes), и кури­ца (gal­li­na, Cic. de Div. II. 26). К aves ali­tes преж­де все­го при­над­ле­жал орел (aqui­la), кото­ро­го пре­иму­ще­ст­вен­но назы­ва­ют пти­цей Юпи­те­ра (Jovis ales), затем кор­шун (vul­tur), а кро­ме них в этот класс, веро­ят­но, вклю­ча­лись avis san­qua­lis, так­же назы­вае­мый os­sif­ra­ga (орлан-бело­хвост или кре­чет) и im­mus­su­lus или im­mus­cu­lus (ср. Virg. Aen. I. 394; Liv. I. 7, 34; Fes­tus, s. v. san­qua­lis; Plin. H. N. X. 7). Неко­то­рые пти­цы отно­си­лись и к os­ci­nes, и к ali­tes: напри­мер, Pi­cus Mar­tius (дятел), Fe­ro­nius и Parrha (Plin. H. N. X. 18, s. 20; Hor. Carm. III. 27. 15; Fes­tus, s. v. Os­ci­num tri­pu­dium). Тако­вы были основ­ные пти­цы, наблюдав­ши­е­ся при ауспи­ци­ях. Каж­дый звук и дви­же­ние каж­дой пти­цы име­ли раз­лич­ное зна­че­ние в зави­си­мо­сти от раз­лич­ных обсто­я­тельств или вре­мен года, в кото­рые они наблюда­лись, но эти дета­ли не заслу­жи­ва­ют даль­ней­ше­го упо­ми­на­ния в насто­я­щей ста­тье. Если пти­цы одоб­ря­ли какое-то пред­при­я­тие, о них гово­ри­ли ad­di­ce­re, ad­mit­te­re или se­cun­da­re, и затем назы­ва­ли их ad­dic­ti­vae, ad­mis­si­vae, se­cun­dae или prae­pe­tes; в слу­чае небла­го­при­ят­ных зна­ме­ний о них гово­ри­ли ab­di­ce­re, ar­ce­re, ref­ra­ga­ri и т. д., и затем назы­ва­ли их ad­ver­sae или al­te­rae. Пти­цы, давав­шие небла­го­при­ят­ные зна­ме­ния, име­но­ва­лись fu­neb­res, in­hi­bi­tae, lu­gub­res, ma­lae и т. д., а такие ауспи­ции назы­ва­лись cli­via и cla­ma­to­ria.

3. Ex Tri­pu­diis. Эти ауспи­ции совер­ша­лись на осно­ва­нии корм­ле­ния цып­лят и осо­бен­но часто прак­ти­ко­ва­лись в воен­ных похо­дах. Соглас­но уче­нию авгу­ров, любая пти­ца мог­ла дать tri­pu­dium (Cic. de Div. II. 34); одна­ко в с.176 более позд­ние вре­ме­на обыч­ной прак­ти­кой ста­ло исполь­зо­ва­ние для этой цели толь­ко цып­лят (pul­li). Их дер­жа­ли в клет­ке, на попе­че­нии лица, назы­вае­мо­го пул­ла­ри­ем (pul­la­rius); а когда необ­хо­ди­мо было совер­шить ауспи­ции, пул­ла­рий откры­вал клет­ку и кидал цып­ля­там горох или нечто вро­де мяг­кой лепеш­ки. Если они отка­зы­ва­лись вый­ти или кле­вать, или изда­ва­ли кри­ки (oc­ci­ne­rent), или били кры­лья­ми, или уле­та­ли — зна­ме­ние счи­та­лось небла­го­при­ят­ным (Liv. X. 40; Val. Max. I. 4 § 3). Напро­тив, если они жад­но кле­ва­ли, так что крош­ки выпа­да­ли у них из клю­вов и пада­ли на зем­лю, это назы­ва­лось tri­pu­dium so­lis­ti­mum, (tri­pu­dium qua­si ter­ri­pa­vium, so­lis­ti­mum, от so­lum, соглас­но антич­ным авто­рам, Cic. de Div. II. 34) и счи­та­лось бла­го­при­ят­ным зна­ме­ни­ем. Две дру­гих раз­но­вид­но­сти tri­pu­dia упо­ми­на­ет Фест: tri­pu­dium os­ci­num — по кри­ку птиц, и so­ni­vium — по зву­ку горо­ха, падаю­ще­го на зем­лю; чем отли­ча­лось послед­нее гада­ние от tri­pu­dium so­lis­ti­mum, нам не извест­но. (Cic. ad Fam. VI. 6; см. так­же Фест, s. vv. puls, tri­pu­dium, os­ci­num tri­pu­dium).

4. Ex quad­ru­pe­di­bus. Зна­ме­ния мог­ли так­же пода­вать чет­ве­ро­но­гие живот­ные, но такие зна­ме­ния не явля­лись частью пер­во­на­чаль­ной нау­ки авгу­ров и нико­гда не исполь­зо­ва­лись ими при совер­ше­нии ауспи­ций для государ­ства или при осу­щест­вле­нии их искус­ства в стро­гом смыс­ле сло­ва. Их сле­ду­ет рас­смат­ри­вать лишь как раз­но­вид­ность част­ных гада­ний, кото­рая, есте­ствен­но, была постав­ле­на под наблюде­ние авгу­ров и пре­вра­ще­на ими в сво­его рода систе­му. Так, сооб­ща­ет­ся, что когда лиса, волк, лошадь, соба­ка или любое чет­ве­ро­но­гое пере­бе­га­ло кому-то доро­гу или появ­ля­лось в необыч­ном месте, — это рас­смат­ри­ва­лось как зна­ме­ние (см. e. g. Hor. Carm. III. 27). К это­му клас­су зна­ме­ний отно­сил­ся ауспи­ций «ярмо», juge aus­pi­cium (Cic. de Div. II. 36; Fest. s. v. juges aus­pi­cium; Serv. ad Virg. Aen. III. 537).

5. Ex di­ris, т. е. sig­nis. Так назы­ва­лись любые зна­ме­ния, не отно­ся­щи­е­ся к четы­рем назван­ным выше клас­сам, такие как чиха­ние, споты­ка­ние и про­чие слу­чай­но­сти (ср. Serv. ad Virg. Aen. IV. 453). Суще­ст­во­ва­ло важ­ное зна­ме­ние это­го рода, свя­зан­ное с арми­ей и назы­вав­ше­е­ся ex acu­mi­ni­bus: пла­мя, появ­ля­ю­ще­е­ся на ост­ри­ях копий или ино­го ору­жия (Cic. de Div. II. 36, de Nat. Deor. II. 3; Dio­nys. V. 46).

Обыч­но ауспи­ции в стро­гом смыс­ле сло­ва (т. е. ex cae­lo и ex avi­bus) осу­ществля­лись сле­дую­щим обра­зом. Сна­ча­ла совер­шаю­щий их чело­век с помо­щью жез­ла (li­tuus) очер­чи­вал часть неба (назы­вав­шу­ю­ся templum или tes­cum), в кото­рой соби­рал­ся про­во­дить наблюде­ния. То место, где он дол­жен был совер­шать ауспи­ции, так­же отде­ля­лось от осталь­ной зем­ли тор­же­ст­вен­ной фор­му­лой и тоже назы­ва­лось templum или tes­cum. Затем он ста­вил в этом месте шатер (ta­ber­na­cu­lum ca­pe­re), и этот шатер тоже назы­вал­ся templum или точ­нее — templum mi­nus [TEMPLUM]. Внут­ри стен Рима, точ­нее гово­ря, внут­ри поме­рия, не было необ­хо­ди­мо­сти выби­рать пози­цию и ста­вить на ней шатер, ибо в кре­по­сти, на вер­шине Капи­то­лий­ско­го хол­ма, суще­ст­во­ва­ло место, назы­вав­ше­е­ся Авгу­ра­кул и раз и навсе­гда освя­щен­ное для этой цели (Fes­tus, s. v. Augu­ra­cu­lum; cf. Liv. I. 18, IV. 18; Cic. de Off. III. 16). Подоб­но это­му, в каж­дом рим­ском лаге­ре было место, назы­вав­ше­е­ся авгу­рал (Tac. Ann. II. 13, XV. 30) и слу­жив­шее для той же цели; но в осталь­ных слу­ча­ях необ­хо­ди­мо было освя­тить место и поста­вить шатер — как, напри­мер, на Мар­со­вом поле перед про­веде­ни­ем цен­ту­ри­ат­ных коми­ций. Лицо, совер­шав­шее ауспи­ции, ожи­да­ло появ­ле­ния бла­го­при­ят­ных зна­ме­ний; но необ­хо­ди­мо было, чтобы в тече­ние это­го вре­ме­ни ничто его не пре­ры­ва­ло (si­len­tium); поэто­му сло­во si­len­tium в более широ­ком смыс­ле обо­зна­ча­ло отсут­ст­вие любых изъ­я­нов. Напро­тив, все, что дела­ло ауспи­ции недей­ст­ви­тель­ны­ми, назы­ва­лось vi­tium (Cic. de Div. II. 34; Fes­tus, s. v. si­len­tio sur­ge­re); поэто­му мы посто­ян­но встре­ча­ем у Ливия и дру­гих авто­ров упо­ми­на­ния о vi­tio ma­gistra­tus crea­ti, vi­tio lex la­ta, &c. Наблюде­ние ауспи­ций назы­ва­лось spec­tio или ser­va­re de coe­lo, объ­яв­ле­ние об увиден­ном — nun­tia­tio, или, если ауспи­ции были небла­го­при­ят­ны — ob­nun­tia­tio. В послед­нем слу­чае лицо, совер­шав­шее ауспи­ции, по-види­мо­му, обыч­но объ­яв­ля­ло alio die, в резуль­та­те чего про­во­ди­мое меро­при­я­тие — коми­ции или что-либо дру­гое — пол­но­стью оста­нав­ли­ва­лось (Cic. de Leg. II. 12).

Объ­яс­нив, что пред­став­ля­ли собой ауспи­ции и как они совер­ша­лись, мы долж­ны уста­но­вить, кто имел пра­во их совер­шать. Преж­де все­го, досто­вер­но извест­но, что в древ­ние вре­ме­на их не мог совер­шать никто, кро­ме пат­ри­ци­ев, и пле­беи не име­ли пра­ва это­го делать. Боги рим­ско­го государ­ства были бога­ми толь­ко пат­ри­ци­ев, поэто­му попыт­ка пле­бея тол­ко­вать их волю рас­смат­ри­ва­лась как про­фа­на­ция. Таким обра­зом, обла­да­ние ауспи­ци­я­ми (ha­be­re aus­pi­cia) было одной из наи­бо­лее извест­ных пре­ро­га­тив пат­ри­ци­ев: об ауспи­ци­ях гово­ри­ли, что они в руках отцов (pe­nes pat­rum), и назы­ва­ли их aus­pi­cia pat­rum (Liv. VI. 41, X. 8¹, cf. IV. 6). Далее, может пока­зать­ся, что каж­дый пат­ри­ций имел пра­во совер­шать ауспи­ции; одна­ко сле­ду­ет ука­зать на одно раз­ли­чие. Уже было отме­че­но, что в самые древ­ние вре­ме­на ни одно дело част­но­го или пуб­лич­но­го харак­те­ра не мог­ло совер­шить­ся без обра­ще­ния к ауспи­ци­ям (ni­si aus­pi­ca­to, Cic. de Div. I. 16; Val. Max. II. 1 § 1); отсюда воз­ник­ло раз­ли­чие меж­ду ауспи­ци­я­ми част­ны­ми (aus­pi­cia pri­va­ta) и обще­ст­вен­ны­ми (aus­pi­cia pub­li­ca). Чаще все­го част­ные ауспи­ции совер­ша­лись при заклю­че­нии бра­ка (Cic., Val. Max. ll. cc.); поэто­му после того, как част­ные ауспи­ции пол­но­стью вышли из употреб­ле­ния, в позд­ней­шие вре­ме­на рим­ляне (в соот­вет­ст­вии со сво­ей обыч­ной любо­вью к сохра­не­нию древ­них форм) име­ли обы­чай при­вле­кать к уча­стию в свадь­бах ауспи­ков, кото­рые, одна­ко, все­го лишь игра­ли роль дру­зей жени­ха, свиде­тель­ст­во­ва­ли выпла­ту при­да­но­го и следи­ли за соблюде­ни­ем раз­лич­ных сва­деб­ных обрядов (Plaut. Cas. prol. 85; Suet. Claud. 26; Tac. Ann. XI. 27). Пат­ри­ции исполь­зо­ва­ли уча­стие ауспи­ков в свадь­бах как весо­мый аргу­мент про­тив бра­ков меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми, кото­рые, по их сло­вам, долж­ны были при­ве­сти к per­tur­ba­tio­nem aus­pi­cio­rum pub­li­co­rum pri­va­to­rum­que (Liv. IV. 2). В дру­гом месте у Ливия обла­да­ние эти­ми част­ны­ми ауспи­ци­я­ми выра­же­но сло­ва­ми pri­va­tim aus­pi­cia ha­be­re (Liv. VI. 41). По-види­мо­му, эти част­ные ауспи­ции совер­шал любой пат­ри­ций, с.177 знав­ший, как созда­вать templa, зна­ко­мый с искус­ст­вом гада­ния и назы­вав­ший­ся поэто­му ауспи­ком или авгу­ром: судя по все­му, в таких слу­ча­ях не было ни необ­хо­ди­мо­сти, ни обы­чая обра­щать­ся к пуб­лич­ным авгу­рам, чле­нам кол­ле­гии, кото­рые поэто­му часто назы­ва­лись augu­res pub­li­ci, чтобы отли­чить их от част­ных авгу­ров (Cic. de Leg. II. 8, ad Fam. VI. 6; Fes­tus, s. v. quin­que ge­ne­ra). Одна­ко эта ситу­а­ция силь­но отли­ча­лась от обще­ст­вен­ных ауспи­ций, кото­рые обыч­но назы­ва­ли про­сто ауспи­ци­я­ми, — т. е., от тех ауспи­ций, кото­рые отно­си­лись к государ­ству. Их мог­ли совер­шать толь­ко лица, пред­став­ля­ю­щие государ­ство и дей­ст­ву­ю­щие как посред­ни­ки меж­ду бога­ми и государ­ст­вом; ибо хотя все пат­ри­ции име­ли пра­во совер­шать ауспи­ции, но толь­ко маги­ст­ра­ты дей­ст­ви­тель­но ими обла­да­ли. До тех пор, пока суще­ст­во­ва­ли какие-либо маги­ст­ра­ты-пат­ри­ции, ауспи­ции нахо­ди­лись исклю­чи­тель­но в их руках; они полу­ча­ли ауспи­ции при вступ­ле­нии в долж­ность (ac­ci­pie­bant aus­pi­cia, Cic. de Div. II. 36), обла­да­ли ими до тех пор, пока нахо­ди­лись на сво­ем посту (ha­be­bant или erant eorum aus­pi­cia, Gell. XIII. 15) и сла­га­ли их по исте­че­нии сро­ка пол­но­мо­чий (po­ne­bant или de­po­ne­bant aus­pi­cia, Cic. de Nat. Deor. II. 3). Одна­ко в слу­чае, если маги­ст­ра­ты-пат­ри­ции отсут­ст­во­ва­ли, ауспи­ции пере­хо­ди­ли ко всей сово­куп­но­сти пат­ри­ци­ев, что обо­зна­ча­лось сло­ва­ми aus­pi­cia ad pat­res re­deunt (Cic. Brut. 5). В цар­ский пери­од это слу­ча­лось после смер­ти царя; пат­ри­ции тогда выби­ра­ли интеррек­са, кото­ро­го наде­ля­ли пра­вом совер­шать ауспи­ции и, таким обра­зом, высту­пать посред­ни­ком меж­ду бога­ми и государ­ст­вом при избра­нии ново­го царя. Подоб­ное про­ис­хо­ди­ло и в рес­пуб­ли­кан­ский пери­од: когда счи­та­лось, что ауспи­ции при избра­нии кон­су­лов не были совер­ше­ны долж­ным обра­зом и кон­су­лы поэто­му долж­ны были сло­жить свои пол­но­мо­чия, ауспи­ции воз­вра­ща­лись ко всей сово­куп­но­сти пат­ри­ци­ев, кото­рые при­бе­га­ли к меж­ду­цар­ст­вию, чтобы воз­об­но­вить ауспи­ции и в без­упреч­ном состо­я­нии пере­дать их новым маги­ст­ра­там; отсюда про­ис­хо­дит выра­же­ние re­pe­te­re de in­teg­ro aus­pi­cia и re­no­va­re per in­ter­reg­num aus­pi­cia (Liv. V. 17, 31, VI. 1).

Из ска­зан­но­го мож­но сде­лать вывод, что рим­ское государ­ство было раз­но­вид­но­стью тео­кра­тии: его пра­ви­те­ля­ми были боги, и посред­ст­вом ауспи­ций они объ­яв­ля­ли свою волю пред­ста­ви­те­лям наро­да, то есть, маги­ст­ра­там. Отсюда сле­ду­ет, что, как уже отме­ча­лось, ни одно государ­ст­вен­ное дело не мог­ло быть совер­ше­но без обра­ще­ния к ауспи­ци­ям — ни про­веде­ние выбо­ров, ни при­ня­тие зако­на, ни веде­ние вой­ны, — ибо пре­не­бре­же­ние ауспи­ци­я­ми было рав­но­знач­но заяв­ле­нию, что боги пере­ста­ли управ­лять рим­ским государ­ст­вом.

В свя­зи с ауспи­ци­я­ми сле­ду­ет рас­смот­реть еще три вопро­са: 1. Отно­ше­ние маги­ст­ра­тов к авгу­рам при совер­ше­нии ауспи­ций. 2. Спо­соб полу­че­ния ауспи­ций маги­ст­ра­та­ми. 3. Вза­и­моот­но­ше­ния раз­лич­ных маги­ст­ра­тов меж­ду собой в свя­зи с ауспи­ци­я­ми. По каж­до­му из этих важ­ных вопро­сов мы можем сде­лать лишь несколь­ко корот­ких заме­ча­ний и за более пол­ной инфор­ма­ци­ей долж­ны ото­слать чита­те­лей к пре­крас­но­му все­сто­рон­не­му иссле­до­ва­нию Руби­но (Ru­bi­no, Röm. Ver­fas­sung, p. 48, &c.), кото­ро­му мы обя­за­ны боль­шей частью дан­ной ста­тьи.

1. Одной из наи­бо­лее слож­ных про­блем, свя­зан­ных с этим пред­ме­том, явля­ет­ся раз­ли­чие меж­ду обя­зан­но­стя­ми маги­ст­ра­тов и авгу­ров при совер­ше­нии ауспи­ций; но, веро­ят­но, удо­вле­тво­ри­тель­ное раз­ре­ше­ние этих труд­но­стей мож­но най­ти с помо­щью исто­ри­че­ско­го под­хо­да к вопро­су. Сооб­ща­ет­ся, что цари не толь­ко обла­да­ли ауспи­ци­я­ми, но и сами были зна­ко­мы с этим искус­ст­вом и осу­ществля­ли его на прак­ти­ке. Рому­ла назы­ва­ют наи­луч­шим авгу­ром, и от него все после­дую­щие авгу­ры полу­чи­ли глав­ный сим­вол сво­ей долж­но­сти — литу­ус (li­tuus), с помо­щью кото­ро­го царь осу­ществлял свою дея­тель­ность (Cic. de Div. I. 2, II. 17; Liv. I. 10). Далее, утвер­жда­ет­ся, что он назна­чил трех авгу­ров, но толь­ко в каче­стве сво­их помощ­ни­ков при совер­ше­нии ауспи­ций — обсто­я­тель­ство, кото­рое важ­но иметь в виду (Cic. de Rep. II. 9). Их досто­ин­ство посте­пен­но уве­ли­чи­ва­лось бла­го­да­ря их уча­стию в инав­гу­ра­ции царей, а так­же вслед­ст­вие того, что они ста­ли хра­ни­те­ля­ми авгур­ской нау­ки. Обра­зуя кол­ле­гию, они пере­да­ва­ли сво­им пре­ем­ни­кам раз­лич­ные пра­ви­ла этой нау­ки, тогда как цари и затем рес­пуб­ли­кан­ские маги­ст­ра­ты мог­ли менять­ся. Таким обра­зом, их обя­зан­но­сти ста­ли двой­ст­вен­ны­ми: помощь маги­ст­ра­там при совер­ше­нии ауспи­ций и сохра­не­ние науч­ных зна­ний об этом искус­стве. Сами они не обла­да­ли ауспи­ци­я­ми, хотя раз­би­ра­лись в них луч­ше, чем маги­ст­ра­ты; не выпол­ня­ли ника­ких неза­ви­си­мых функ­ций — ни поли­ти­че­ских, ни рели­ги­оз­ных — и поэто­му опи­сы­ва­ют­ся Цице­ро­ном как pri­va­ti (De Di­vin. I. 40). Посколь­ку авгу­ры, таким обра­зом, были все­го лишь помощ­ни­ка­ми маги­ст­ра­тов, они не мог­ли совер­шать ауспи­ции без послед­них, хотя маги­ст­ра­ты, напро­тив, мог­ли обхо­дить­ся без помо­щи авгу­ров, как часто долж­но было про­ис­хо­дить при назна­че­нии кон­су­лом дик­та­то­ра в усло­ви­ях воен­но­го похо­да вда­ли от горо­да. В то же вре­мя, сле­ду­ет иметь в виду, что авгу­ры были тол­ко­ва­те­ля­ми этой нау­ки, они име­ли пра­во объ­яв­лять о том, были ли ауспи­ции дей­ст­ви­тель­ны­ми или недей­ст­ви­тель­ны­ми, а так­же о том, при­сут­ст­во­ва­ли ли они (авгу­ры) при их про­веде­нии; и тот, кто оспа­ри­вал их реше­ние, под­ле­жал суро­во­му нака­за­нию (Cic. de Leg. II. 8). Таким обра­зом, они фак­ти­че­ски обла­да­ли пра­во вето в отно­ше­нии всех важ­ных обще­ст­вен­ных дел. Имен­но эта власть сде­ла­ла дан­ную долж­ность пред­ме­том жела­ний самых выдаю­щих­ся людей Рима и дала осно­ва­ние Цице­ро­ну (кото­рый и сам был авгу­ром) опи­сать ее как наи­выс­шее досто­ин­ство в государ­стве (de Leg. II. 12). Авгу­ры часто исполь­зо­ва­ли свою власть как поли­ти­че­ское сред­ство — чтобы сде­лать недей­ст­ви­тель­ным избра­ние тех пар­тий, кото­рые были пред­став­ля­ли угро­зу для исклю­чи­тель­ных при­ви­ле­гий пат­ри­ци­ев (Liv. VI. 27, VIII. 23).

Хотя авгу­ры и мог­ли объ­яв­лять о нару­ше­ни­ях, допу­щен­ных в ходе ауспи­ций, но с дру­гой сто­ро­ны, их долж­ность не дава­ла им пра­ва заяв­лять, что им яви­лось некое небла­го­при­ят­ное зна­ме­ние — ибо ауспи­ции посы­ла­лись не им. Так, сооб­ща­ет­ся, что авгу­ры не обла­да­ли spec­tio, то есть, пра­вом совер­ше­ния государ­ст­вен­ных ауспи­ций. Это spec­tio (наблюде­ние), о кото­ром уже крат­ко гово­ри­лось выше, име­ло две раз­но­вид­но­сти: рас­ши­рен­ную и огра­ни­чен­ную. В пер­вом слу­чае лицо, совер­шав­шее наблюде­ния, мог­ло оста­но­вить дей­ст­вия любо­го дру­го­го маги­ст­ра­та путем обнун­ци­а­ции: это пра­во назы­ва­лось spec­tio et с.178 nun­tia­tio (воз­мож­но, так­же spec­tio cum nun­tia­tio­ne) и при­над­ле­жа­ло толь­ко выс­шим маги­ст­ра­там: кон­су­лам, дик­та­то­рам, интеррек­сам и, с неко­то­ры­ми ого­вор­ка­ми, пре­то­рам. Во вто­ром слу­чае долж­ност­ное лицо совер­ша­ло наблюде­ния лишь для выпол­не­ния сво­их соб­ст­вен­ных обя­зан­но­стей и не мог­ло вме­ши­вать­ся в дея­тель­ность дру­го­го маги­ст­ра­та: это пра­во назы­ва­лось spec­tio si­ne nun­tia­tio­ne и при­над­ле­жа­ло всем осталь­ным маги­ст­ра­там: цен­зо­рам, эди­лам и кве­сто­рам. Посколь­ку авгу­ры не обла­да­ли ауспи­ци­я­ми, соот­вет­ст­вен­но, они не име­ли и пра­ва наблюде­ния (ha­be­re spec­tio­nem); но ввиду того, что авгу­ры посто­ян­но участ­во­ва­ли в про­во­ди­мых маги­ст­ра­та­ми ауспи­ци­ях, они осу­ществля­ли наблюде­ние, хотя и не обла­да­ли пра­вом наблюде­ния в силу сво­ей долж­но­сти. Когда авгу­ры при­вле­ка­лись маги­ст­ра­та­ми к уча­стию в ауспи­ци­ях, они полу­ча­ли пра­во нун­ци­а­ции, то есть, мог­ли оста­но­вить любое важ­ное обще­ст­вен­ное дело с помо­щью обнун­ци­а­ции — заяв­ле­ния о небла­го­при­ят­ных зна­ме­ни­ях (Cic. de Leg. II. 12). Таким обра­зом мож­но понять утвер­жде­ние Цице­ро­на (Phi­lipp. II. 32), что авгу­ры име­ют пра­во нун­ци­а­ции, а кон­су­лы и дру­гие (выс­шие) маги­ст­ра­ты — как пра­во наблюде­ния, так и пра­во нун­ци­а­ции; хотя в то же вре­мя сле­ду­ет иметь в виду, что пра­во нун­ци­а­ции при­над­ле­жа­ло авгу­рам толь­ко вслед­ст­вие того, что маги­ст­ра­ты при­вле­ка­ли их к ауспи­ци­ям. (О фраг­мен­те Феста, s. v. spec­tio, где, как кажет­ся, пре­по­да­ет­ся иное уче­ние, см. Ru­bi­no, p. 58).

2. Гово­ря о спо­со­бе полу­че­ния ауспи­ций маги­ст­ра­та­ми, нет при­чин счи­тать вслед за мно­ги­ми совре­мен­ны­ми авто­ра­ми, что ауспи­ции пере­да­ва­лись им каким-то осо­бым обра­зом. Маги­ст­ра­ты полу­ча­ли ауспи­ции в силу само­го акта их избра­ния, ибо коми­ции, назна­чав­шие их на долж­ность, про­во­ди­лись по совер­ше­нии ауспи­ций (aus­pi­ca­to) и, сле­до­ва­тель­но, счи­та­лось, что их назна­че­ние одоб­ре­но бога­ми. Таким обра­зом, ауспи­ции пере­хо­ди­ли в их руки немед­лен­но после ухо­да в отстав­ку их пред­ше­ст­вен­ни­ков по долж­но­сти. Мне­ние о том, что маги­ст­ра­ты полу­ча­ли ауспи­ции путем како­го-то спе­ци­аль­но­го акта, воз­ник­ло бла­го­да­ря двум обсто­я­тель­ствам. Во-пер­вых, новый маги­ст­рат сра­зу после полу­но­чи, в кото­рую начи­нал­ся срок его долж­но­сти, все­гда наблюдал небе­са, чтобы полу­чить бла­го­при­ят­ное зна­ме­ние для нача­ла сво­их обя­зан­но­стей (Dio­nys. II. 6). Одна­ко он делал это не для того, чтобы полу­чить ауспи­ции; он ими уже обла­дал и имен­но в силу обла­да­ния ауспи­ци­я­ми имел пра­во наблюдать небе­са. Вто­рое обсто­я­тель­ство, на кото­рое нам ука­зы­ва­ют, — это инав­гу­ра­ция царей в кре­по­сти (Arx) после их избра­ния коми­ци­я­ми (Liv. I. 18). Одна­ко эта инав­гу­ра­ция отно­си­лась толь­ко к жре­че­ской долж­но­сти царя и поэто­му не совер­ша­лась в отно­ше­нии рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тов, хотя по-преж­не­му осу­ществля­лась при назна­че­нии царя свя­щен­но­дей­ст­вий и дру­гих жре­цов.

3. Ауспи­ции, при­над­ле­жав­шие раз­лич­ным маги­ст­ра­там, дели­лись на два вида: боль­шие и малые ауспи­ции (aus­pi­cia ma­xi­ma или majo­ra и mi­no­ra). Пер­вые сна­ча­ла при­над­ле­жа­ли царям, а после учреж­де­ния рес­пуб­ли­ки пере­шли к кон­су­лам и экс­тра­ор­ди­нар­ным маги­ст­ра­там: дик­та­то­рам, интеррек­сам и кон­су­ляр­ным три­бу­нам. После того, как с тече­ни­ем вре­ме­ни кон­су­лы лиши­лись части сво­их пол­но­мо­чий и для осу­щест­вле­ния этих пол­но­мо­чий были учреж­де­ны отдель­ные маги­ст­ра­ты, они, есте­ствен­но, тоже полу­чи­ли боль­шие ауспи­ции; так про­изо­шло с цен­зо­ра­ми и пре­то­ра­ми. Напро­тив, кве­сто­ры и куруль­ные эди­лы име­ли лишь малые ауспи­ции, ибо полу­ча­ли их от кон­су­лов и пре­то­ров теку­ще­го года, и их ауспи­ции про­ис­хо­ди­ли от боль­ших ауспи­ций стар­ших маги­ст­ра­тов (Mes­sal­la, ap. Gell. XIII. 15).

Оста­ет­ся про­следить исто­рию кол­ле­ги авгу­ров. Мы уже виде­ли, что соглас­но обще­при­ня­то­му в антич­но­сти мне­нию, авгу­рат вел свое про­ис­хож­де­ние от пер­во­го рим­ско­го царя, и утвер­жда­лось, что Ромул назна­чил кол­ле­гию из трех авгу­ров в соот­вет­ст­вии с коли­че­ст­вом древ­них триб: рам­нов, тици­ев и луце­ров. Таков рас­сказ Цице­ро­на (de Rep. II. 9), кото­рый счи­та­ет, что Нума доба­вил еще двух авгу­ров (II. 14), не пояс­няя, одна­ко, как эти послед­ние соот­но­си­лись с три­ба­ми. С дру­гой сто­ро­ны, име­ют­ся раз­лич­ные утвер­жде­ния Ливия, пер­вое из кото­рых (IV. 4), веро­ят­но, явля­ю­ще­е­ся ошиб­кой, при­пи­сы­ва­ет учреж­де­ние авгу­ров Нуме, по-види­мо­му, на осно­ва­нии тео­рии о том, что вся рим­ская рели­гия ведет про­ис­хож­де­ние от вто­ро­го царя; вто­рое утвер­жде­ние (X. 6) гораздо важ­нее; оно гла­сит, что во вре­мя при­ня­тия Огуль­ни­е­ва зако­на авгу­ров было толь­ко четы­ре; сам Ливий, при­знаю­щий прин­цип соот­вет­ст­вия чис­ла авгу­ров чис­лу триб, счи­та­ет это слу­чай­но­стью. Но это неве­ро­ят­но, как пока­зал Нибур (Hist. of Ro­me, vol. III p. 352), счи­таю­щий, что третья три­ба была исклю­че­на из кол­ле­гии авгу­ров и четы­ре авгу­ра, таким обра­зом, пред­став­ля­ли толь­ко рам­нов и тици­ев. Одна­ко труд­но пред­по­ло­жить, что это пре­вос­ход­ство рам­нов и тици­ев над третьей три­бой мог­ло сохра­нять­ся до вре­ме­ни Огуль­ни­е­ва зако­на (300 г. до н. э.): более того, если от каж­дой из пер­вых двух триб назна­ча­лось по два авгу­ра, а осталь­ные пять — от пле­бе­ев, то неяс­но, как вооб­ще луце­ры мог­ли когда-либо полу­чить эту при­ви­ле­гию. Иной спо­соб согла­со­ва­ния про­ти­во­ре­ча­щих друг дру­гу цифр «четы­ре» и «три» обна­ру­жи­ва­ет­ся в еще одном утвер­жде­нии Цице­ро­на (de Div. I. 40) о том, что цари явля­лись авгу­ра­ми, так что после их изгна­ния вме­сто них мог­ли доба­вить еще одно­го авгу­ра к пер­во­на­чаль­но­му их чис­лу, пред­став­ля­ю­ще­му три­бы. Веро­ят­но, это один из мно­гих слу­ча­ев ран­ней рим­ской исто­рии, о кото­ром мы можем сде­лать толь­ко один вывод: тео­рия о том, как долж­но было быть соглас­но анти­ква­рам позд­ней­ших вре­мен, отли­ча­лась от того, что было на самом деле соглас­но древ­ней­шим свиде­тель­ствам, исполь­зо­ван­ным Ливи­ем.

Огуль­ни­ев закон (300 г. до н. э.), уве­ли­чив­ший чис­ло пон­ти­фи­ков до вось­ми за счет добав­ле­ния четы­рех пле­бе­ев и чис­ло авгу­ров — до девя­ти путем добав­ле­ния пяти пле­бе­ев, может счи­тать­ся новой эрой в рим­ской исто­рии. Рели­ги­оз­ное раз­ли­чие меж­ду сосло­ви­я­ми, на кото­ром так часто и упор­но наста­и­ва­ли, теперь исчез­ло, и ста­ло невоз­мож­но исполь­зо­вать ауспи­ции как поли­ти­че­ское сред­ство про­тив пле­бе­ев. Уста­нов­лен­ное зако­ном коли­че­ство авгу­ров, рав­ное девя­ти, оста­ва­лось неиз­мен­ным до дик­та­ту­ры Сул­лы, кото­рый уве­ли­чил его до пят­на­дца­ти, крат­но­го пер­во­на­чаль­ным трем, веро­ят­но, с отсыл­кой к древним три­бам (Liv. Epit. 89). Шест­на­дца­то­го чле­на доба­вил Юлий Цезарь после сво­его воз­вра­ще­ния из Егип­та (Dion Cass. XLII. 51).

Чле­ны кол­ле­гии авгу­ров обла­да­ли пра­вом избра­ния сво­их кол­лег (coop­ta­ti). Сна­ча­ла их назна­чал царь, но, посколь­ку сам царь являл­ся с.179 авгу­ром, такое назна­че­ние не счи­та­лось про­ти­во­ре­ча­щим прин­ци­пу кооп­та­ции (Ro­mu­lus coop­ta­vit augu­res, de Rep. II. 9). Они сохра­ня­ли за собой пра­во кооп­та­ции до при­ня­тия Доми­ци­е­ва зако­на в 103 г. до н. э. Соглас­но это­му зако­ну, вакант­ные места в жре­че­ских кол­ле­ги­ях долж­ны были запол­нять­ся путем голо­со­ва­ния мень­шин­ства триб, то есть, сем­на­дца­ти из трид­ца­ти пяти, выбран­ных по жре­бию (Cic. de Leg. Agr. II. 7; Vell. Pat. II. 12; Suet. Ner. 2). Доми­ци­ев закон был отме­нен Сул­лой в 81 г. до н. э. (Pseu­do-As­con. in Cic. Div. p. 102, ed. Orel­li), но воз­об­нов­лен в 63 г. до н. э., в кон­суль­ство Цице­ро­на, три­бу­ном Т. Анни­ем Лаби­е­ном при под­держ­ке Цеза­ря (Dion Cass. XXXVII. 37). Вто­рой раз его отме­нил Анто­ний в 44 г. до н. э. (Dion Cass. XLIV. 53); неяс­но, воз­об­но­ви­ли ли его Гир­ций и Пан­са, отме­нив­шие все рас­по­ря­же­ния Анто­ния в целом. Импе­ра­то­ры име­ли пра­во изби­рать авгу­ров по сво­е­му усмот­ре­нию.

Авгу­ры изби­ра­лись пожиз­нен­но и не теря­ли свое жре­че­ское досто­ин­ство, даже будучи при­го­во­рен­ны­ми к смерт­ной каз­ни (Plin. Ep. IV. 8). Когда появ­ля­лась вакан­сия, два стар­ших чле­на кол­ле­гии назы­ва­ли кан­дида­та (Cic. Phil. II. 2), при­но­си­ли при­ся­гу, и новый член тор­же­ст­вен­но всту­пал в долж­ность (Cic. Brut. 1). В таких слу­ча­ях все­гда устра­и­ва­ли вели­ко­леп­ный бан­кет, на кото­ром ожи­да­лось при­сут­ст­вие всех авгу­ров (Cic. ad Fam. VII. 26, ad Att. XII. 13, 14, 15). Един­ст­вен­ная иерар­хия внут­ри кол­ле­гии была воз­раст­ной: стар­ший авгур все­гда голо­со­вал рань­ше млад­ше­го, даже если млад­ший зани­мал одну из выс­ших долж­но­стей в государ­стве (Cic. de Sen. 18). Гла­ва кол­ле­гии назы­вал­ся ma­gis­ter col­le­gii. Ожи­да­лось, что все авгу­ры долж­ны нахо­дить­ся в дру­же­ских отно­ше­ни­ях меж­ду собой и суще­ст­во­ва­ло пра­ви­ло, что на эту долж­ность не мог быть избран враг кого-либо из чле­нов кол­ле­гии (Cic. ad Fam. III. 10). Авгур, кото­рый ввел в долж­ность ново­го чле­на, все­гда дол­жен был почи­тать­ся послед­ним как отец (in pa­ren­tis eum lo­co co­le­re, Cic. Brut. 1).

В каче­стве инсиг­ний авгу­ры носи­ли тра­бею (tra­bea), или офи­ци­аль­ную одеж­ду (Serv. ad Aen. VII. 612), и дер­жа­ли в руках литу­ус, или изо­гну­тый жезл [LITU­US]. На моне­тах рим­лян, зани­мав­ших авгур­скую долж­ность, мы посто­ян­но встре­ча­ем литу­ус и вме­сте с ним неред­ко ca­pis, гли­ня­ный сосуд, исполь­зо­вав­ший­ся при жерт­во­при­но­ше­ни­ях (Liv. X. 7; Varr. L. L. V. 121, ed. Mül­ler). Оба этих пред­ме­та мож­но увидеть на при­ла­гае­мой моне­те Лен­ту­ла.

Нау­ка авгу­ров назы­ва­лась авгур­ское пра­во (jus augu­rum или jus augu­rium) и сохра­ня­лась в кни­гах (lib­ri augu­ra­les), часто упо­ми­нае­мых антич­ны­ми авто­ра­ми. Обра­ще­ние к авгу­рам за кон­суль­та­ци­ей назы­ва­лось re­fer­re ad augu­res, а их отве­ты — dec­re­ta или res­pon­sa augu­rum. Ко вре­ме­ни Цице­ро­на нау­ка пред­ска­за­ний при­шла в силь­ный упа­док, и, хотя он часто сету­ет на пре­не­бре­же­ние ею в сво­ем труде «О диви­на­ции», но ни он, ни кто-либо дру­гой из обра­зо­ван­ных клас­сов, по-види­мо­му, нисколь­ко в нее не вери­ли. Каким фар­сом она ста­ла через несколь­ко лет, мож­но увидеть из рас­ска­за Дио­ни­сия (II. 6), кото­рый сооб­ща­ет нам, что ново­го маги­ст­ра­та, совер­шав­ше­го ауспи­ции в пер­вый день сво­ей долж­но­сти, обыч­но сопро­вож­дал авгур, воз­ве­щав­ший ему, что сле­ва от него увидел мол­нию — что счи­та­лось хоро­шим зна­ком, — и тако­го заяв­ле­ния было доста­точ­но, хотя ниче­го подоб­но­го на самом деле не име­ло места (Mas­cov, De Jure Aus­pi­cii apud Ro­ma­nos, Lips. 1721; Wer­ther, De Augu­riis Ro­ma­nis, Lem­go, 1835; Creu­zer, Sym­bo­lik, vo. II p. 935, &c.; Mül­ler, Et­rus­ker, vol. II p. 110, &c.; Har­tung, Die Re­li­gion der Rö­mer, vol. I p. 98, &c.; Göttling, Ge­schich­te der Röm. Staatsverf. p. 198, &c.; Becker, Röm. Al­terth. vol. II part I. p. 304; но преж­де все­го Ru­bi­no, Röm. Ver­fas­sung, p. 34, &c.).