Золотой венок Цезаря и борьба за разоблачение «тирана»

V. Диа­де­ма или золо­той цар­ский венок?

Запрет­ность диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла в Риме не состав­ля­ла тай­ны, и её нико­гда не отри­ца­ли. Одна­ко, с одной сто­ро­ны, Цезарь, как пока­за­но выше, при­нял цар­ское обла­че­ние: крас­ные сапо­ги, кото­рые яко­бы носил Ромул, позо­ло­чен­ное крес­ло и пур­пур­ную тогу древ­них рим­ских царей. К это­му при­ба­ви­лись и дру­гие при­зна­ки: пра­во, подоб­но Рому­лу, посвя­тить с.59 spo­lia opi­ma^[1] Юпи­те­ру Фере­трию, рас­ши­ре­ние поме­рия, кол­ле­гия Юли­е­вых лупер­ков, ста­туя воз­ле ста­туй мифи­че­ских царей²⁵⁸. Таким обра­зом, Цезарь явно про­во­дил монар­хи­че­скую поли­ти­ку, кото­рая, как пола­га­ют, долж­на была завер­шить­ся диа­де­мой на голо­ве и тес­но свя­зан­ным с ней цар­ским титу­лом. Этот вывод кажет­ся неко­то­рым учё­ным настоль­ко вес­ким, что ради него они сми­ря­ют­ся с без­рас­суд­ст­вом и сле­потой «реа­ли­стич­но­го поли­ти­ка» и «зна­то­ка людей» Цеза­ря, и даже с его эпи­леп­ти­че­ским безу­ми­ем или само­убий­ст­вен­ным пре­сы­ще­ни­ем жиз­нью. Дру­гие иссле­до­ва­те­ли, напро­тив, не могут пове­рить, что Цезарь настоль­ко гло­баль­но и необъ­яс­ни­мо не пони­мал обста­нов­ку, чтобы при­нять диа­де­му и цар­ский титул, поэто­му они недо­оце­ни­ва­ют аргу­мен­ты дру­гой сто­ро­ны: выше­упо­мя­ну­тое цар­ское обла­че­ние, пур­пур­ная тога и т. д. В общем, сто­ро­ны уже сбли­зи­лись настоль­ко, что Гель­цер, кото­рый верит в стрем­ле­ние Цеза­ря к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу, допус­ка­ет, что с государ­ст­вен­но-пра­во­вой точ­ки зре­ния эти вещи не были решаю­щи­ми и монар­хи­че­ское еди­но­вла­стие уже было юриди­че­ски уста­нов­ле­но при­суж­де­ни­ем Цеза­рю пожиз­нен­ной дик­та­ту­ры²⁵⁹. В кон­це кон­цов, это — фун­да­мент и для тех иссле­до­ва­те­лей, кото­рые оспа­ри­ва­ют стрем­ле­ние Цеза­ря к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу. В рецен­зии Р. Сай­ма на кни­гу Гель­це­ра о Цеза­ре разде­ли­тель­ная линия очень замет­на: «Gel­zer holds that the tit­le of dic­ta­tor per­pe­tuus pos­ses­sed in pub­lic law the full mea­ning of rex whi­le avoi­ding the odio­us word; and in the lan­gua­ge of Ro­man po­li­tics, Cae­sar’s po­si­tion could fair­ly enough be descri­bed as reg­num — com­pa­re Ci­ce­ro’s re­mark quo­ted about (eum quem re ve­ra re­gem ha­be­ba­mus). It is the­re­fo­re pa­ra­do­xi­cal to sup­po­se that Cae­sar who had a heal­thy con­tempt for na­mes and forms, de­mands the ap­pel­la­tion when he had the sub­stan­ce. Vis im­pe­rii va­let, ina­nia tra­mit­tun­tur»^[2]260. Одна­ко в послед­нем пунк­те — что Цезарь отка­зы­вал­ся от фор­маль­но­стей — невоз­мож­но усту­пить Сай­му со спо­кой­ной сове­стью, ввиду пере­чис­лен­ных выше цар­ских рега­лий дик­та­то­ра. Так­же надо при­знать, что в утвер­жде­нии Эд. Мей­е­ра о неиз­беж­ной свя­зи монар­хии с диа­де­мой и цар­ским титу­лом²⁶¹ мно­го вер­но­го, что монар­хия не мог­ла обой­тись без соот­вет­ст­ву­ю­щих сим­во­лов и что Цезарь тоже не желал отка­зы­вать­ся от таких форм пред­став­ле­ния. Оче­вид­но, Цезарь не был неосве­дом­лён о воздей­ст­вии фор­маль­но­стей на мас­сы, хотя сам лич­но и мог быть настоль­ко про­све­щён­ным рацио­на­ли­стом. Он так­же не отно­сил­ся и к осто­рож­но­му типу людей, кото­рые поже­ла­ли бы доволь­ст­во­вать­ся, подоб­но Авгу­сту, как pri­mus in­ter pa­res^[3], почёт­ны­ми зна­ка­ми выс­ше­го рес­пуб­ли­кан­ско­го маги­ст­ра­та и чрез­вы­чай­но осто­рож­но, обес­пе­чив везде пол­ную надёж­ность, лишь посте­пен­но транс­фор­ми­ро­вать их в монар­хи­че­ские сим­во­лы. Поэто­му вполне понят­но, что учё­ные не поже­ла­ли согла­сить­ся с тем, что Цезарь наме­рен­но откло­нил диа­де­му и цар­ский титул, несмот­ря на то, что таким обра­зом они пред­по­ла­га­ли у Цеза­ря непо­нят­ную сле­поту, — пото­му что опа­са­лись таким обра­зом с.60 безот­вет­ст­вен­но при­знать, буд­то Цезарь без­услов­но не желал ника­ких монар­хи­че­ских сим­во­лов и, сле­до­ва­тель­но, ника­ко­го откры­то­го и твёр­до­го монар­хи­че­ско­го гос­под­ства, а желал лишь рес­пуб­ли­кан­ско­го (пусть и ове­ян­но­го монар­хи­че­ским духом²⁶²) пожиз­нен­но­го пре­зи­дент­ства. Нераз­ре­ши­мая и непре­одо­ли­мая дилем­ма? Про­фес­сио­на­лизм иссле­до­ва­те­лей, встав­ших на про­ти­во­по­лож­ные сто­ро­ны, прак­ти­че­ски гаран­ти­ру­ет, что реше­ние, ско­рее все­го, сле­ду­ет искать посе­редине. Ключ к нему, в конеч­ном счё­те, состо­ит в пони­ма­нии того, что монар­хия Цеза­ря тре­бо­ва­ла одно­знач­но монар­хи­че­ско­го сим­во­ла, одна­ко дик­та­тор не мог най­ти его в запрет­ной элли­ни­сти­че­ской диа­де­ме и поэто­му дол­жен был искать в дру­гих пред­ме­тах. Дока­за­тель­ст­вом это­му слу­жит вновь уста­нов­лен­ный, совер­шен­но бес­спор­ный нумиз­ма­ти­че­ский факт: древ­ний золо­той цар­ский венок на всех моне­тах, отче­ка­нен­ных в послед­ний месяц жиз­ни Цеза­ря, после Лупер­ка­лий. С его помо­щью мож­но удо­вле­тво­рить тре­бо­ва­ния обе­их пар­тий совре­мен­ных интер­пре­та­то­ров. С одной сто­ро­ны, нумиз­ма­ти­че­ские дан­ные свиде­тель­ст­ву­ют, что Цезарь совер­шен­но офи­ци­аль­но стал носить голов­ной убор древ­них царей вне три­ум­фаль­ной про­цес­сии, что было уже несов­ме­сти­мо с при­ня­ты­ми в рес­пуб­ли­ке нор­ма­ми и таким обра­зом откры­то демон­стри­ро­ва­ло его монар­хи­че­ское поло­же­ние; с дру­гой сто­ро­ны, при этом он избе­жал запрет­ной диа­де­мы, кото­рую мож­но было бы истол­ко­вать лишь как необъ­яс­ни­мое затме­ние поли­ти­че­ско­го разу­ма Цеза­ря. Таким обра­зом мож­но сов­ме­стить откло­не­ние запрет­ной диа­де­мы и под­твер­ждён­ное стрем­ле­ние Цеза­ря к цар­ским рега­ли­ям на середине. Моне­ты выдви­га­ют новую аль­тер­на­ти­ву: желал ли Цезарь, чтобы сим­во­лом его монар­хи­че­ско­го гос­под­ства ста­ла элли­ни­сти­че­ская диа­де­ма или золо­той венок древ­них рим­ских царей?

По край­ней мере, Цезарь уже не мог всерь­ёз стре­мить­ся к элли­ни­сти­че­ской диа­де­ме после того, как были отче­ка­не­ны его порт­ре­ты в золо­том вен­ке. При­жиз­нен­ный порт­рет на моне­тах обо­зна­чал его как монар­хи­че­ско­го вла­сти­те­ля Рим­ской импе­рии. Венок, кото­рым он увен­чан на моне­тах, нель­зя было рас­це­нить ина­че, чем сим­вол его монар­хи­че­ско­го поло­же­ния. И едва ли понят­но, зачем теперь он стал бы исполь­зо­вать этот знак как вто­ро­сте­пен­ный по срав­не­нию с диа­де­мой, кото­рую носи­ли и поко­рён­ные Римом элли­ни­сти­че­ские пра­ви­те­ли, напри­мер, Югур­та²⁶³, на их соб­ст­вен­ных и даже на рим­ских моне­тах (илл. I 10). Это так же неве­ро­ят­но, как и пред­по­ло­же­ние, что Цезарь лишь стре­мил­ся при пер­вой воз­мож­но­сти заме­нить тра­ди­ци­он­ный нацио­наль­ный рим­ский сим­вол на восточ­ную диа­де­му. Поло­же­ние дел ещё более про­яс­нит­ся, если обра­тить вни­ма­ние на то, что Цезарь уже носил золо­той венок в Лупер­ка­лии, преж­де чем ему была пред­ло­же­на диа­де­ма. Бла­го­да­ря моне­там теперь досто­вер­но извест­но, что это было не какое-то с.61 более или менее ней­траль­ное укра­ше­ние, а венок, кото­рый являл­ся несо­мнен­ным пре­ем­ни­ком рега­лий леген­дар­ных рим­ских царей. Хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ва­но, что 15 фев­ра­ля 44 г. до н. э. Цезарь впер­вые появил­ся в золо­том вен­ке, когда к нему при­бли­зи­лась про­цес­сия лупер­ков и под­бе­жал Марк Анто­ний, чтобы пред­ло­жить диа­де­му. Если этим утром Цезарь надел венок царей впер­вые²⁶⁴, воз­мож­но, под­гото­вил его спе­ци­аль­но для это­го древ­не­рим­ско­го цар­ско­го празд­ни­ка^264a и демон­стри­ро­вал его наро­ду, то сколь бес­смыс­лен­ны были бы его дей­ст­вия, если бы при этом он знал, что соби­ра­ет­ся носить эту рега­лию лишь несколь­ко мгно­ве­ний, чтобы затем про­ме­нять её на повяз­ку элли­ни­сти­че­ской диа­де­мы. Раз­ве в этом слу­чае он не пока­зал­ся бы без золо­то­го вен­ка, самое боль­шее — в вен­ке из зеле­но­го лав­ра? Одна­ко Цезарь пре­крас­но знал, что будет вос­седать оде­тым так же, как исто­ри­ки опи­сы­ва­ли древ­них рим­ских царей, в пур­пур­ной тоге, золо­том вен­ке, на позо­ло­чен­ном крес­ле. И, по мень­шей мере, обра­зо­ван­ная часть зри­те­лей, преж­де все­го, сена­то­ры, тоже это зна­ла. Про­сто неве­ро­ят­ным успе­хом было то, что ему все это пре­до­ста­ви­ли. И в таких обсто­я­тель­ствах Цезарь поже­лал бы надеть диа­де­му? Тогда, раз Цезарь уже носил древ­ний цар­ский венок, всю эту затею усу­гу­би­ло бы совер­шен­но ненуж­ное и абсурд­ное оскорб­ле­ние всех нацио­наль­ных чувств рим­лян. Тогда при­ня­тие диа­де­мы, само по себе чрез­вы­чай­но опас­ное, долж­но было пря­мо-таки нагляд­но пока­зать, что Цезарь не про­сто при­ни­ма­ет запрет­ную лен­ту, но демон­стра­тив­но пре­не­бре­га­ет сим­во­лом древ­них рим­ских царей ради диа­де­мы при­зрач­ных элли­ни­сти­че­ских пра­ви­те­лей. Дей­ст­ви­тель­но, совер­шен­но неве­ро­ят­но, чтобы Цезарь, в усло­ви­ях, когда дав­но уже испы­тан­ное сопро­тив­ле­ние диа­де­ме тре­бо­ва­ло край­ней осто­рож­но­сти, ещё боль­ше обост­рил бы ситу­а­цию, под­черк­ну­то ока­зав пред­по­чте­ние чуж­дым элли­ни­сти­че­ским фор­мам перед нацио­наль­ным рим­ским пре­да­ни­ем.

Отка­зы­ва­ясь от пре­уве­ли­чен­но­го акцен­та Эд. Мей­е­ра на элли­ни­сти­че­ской боже­ст­вен­но-цар­ской вла­сти Цеза­ря, более новые иссле­до­ва­ния реши­тель­но скло­ня­ют­ся к тому, что Цезарь стре­мил­ся к «древ­не­рим­ской цар­ской вла­сти», при­чём элли­ни­сти­че­ские эле­мен­ты не отсут­ст­во­ва­ли и не мог­ли отсут­ст­во­вать, одна­ко они ско­рее были обу­слов­ле­ны обсто­я­тель­ства­ми, чем наме­рен­но созда­ны Цеза­рем²⁶⁵. Может ли иссле­до­ва­тель счесть, что элли­ни­сти­че­ская лен­та диа­де­мы соот­вет­ст­ву­ет это­му выво­ду немно­го луч­ше, чем знак «древ­не­рим­ской цар­ской вла­сти Цеза­ря», золо­той венок, кото­рый носи­ли древ­ние рим­ские цари, золо­той венок, орга­ни­че­ски свя­зан­ный с пур­пур­ной тогой, и крас­ны­ми сапо­га­ми царя-жре­ца Аль­бы, кото­рые носил Цезарь, с золотым креслом, с осу­щест­влён­ным Цеза­рем, подоб­но Рому­лу, рас­ши­ре­ни­ем поме­рия и созда­ни­ем пат­ри­ци­ев? В любом слу­чае, моне­ты надеж­но свиде­тель­ст­ву­ют о том, что Цезарь носил этот золо­той венок с.62 после и вне празд­ни­ка Лупер­ка­лий. Это нель­зя рас­смат­ри­вать как воз­ме­ще­ние за непо­лу­чен­ную диа­де­му, так как Цезарь надел золо­той венок ещё до пред­ло­же­ния диа­де­мы. Нуж­но так­же исклю­чить вер­сию о том, что венок был пер­вым шагом к диа­де­ме, кото­рую Цезарь стре­мил­ся полу­чить при более бла­го­при­ят­ном слу­чае. Пока диа­де­ма и цар­ский титул оста­ют­ся в Риме запрет­ны­ми, носить на голо­ве нацио­наль­ный рим­ский сим­вол, чтобы при­бли­зить­ся к чуж­до­му элли­ни­сти­че­ско­му голов­но­му укра­ше­нию, — это очень неук­лю­жий про­па­ган­дист­ский при­ём. Тем самым Цезарь ещё силь­нее пони­зил бы шан­сы полу­чить яко­бы столь желан­ную диа­де­му. Итак, обу­слов­лен­ная таким поло­же­ни­ем дел попыт­ка сов­ме­стить пред­по­ла­гае­мое стрем­ле­ние Цеза­ря к диа­де­ме с при­вяз­ка­ми дик­та­то­ра к древ­ней цар­ской вла­сти, кото­рые наблюда­ют­ся в дру­гих источ­ни­ках, обре­че­на на неуда­чу. Аль­фёль­ди²⁶⁶ очень пра­виль­но утвер­жда­ет: «Вряд ли обес­че­щен­ная элли­ни­сти­че­ская власть, кото­рую Рим попрал нога­ми, мог­ла пред­став­лять­ся желан­ной для Цеза­ря, бле­стя­ще­го поли­ти­ка-реа­ли­ста». Но с дру­гой сто­ро­ны, чтобы сохра­нить тезис о диа­де­ме как конеч­ной цели Цеза­ря, он пола­га­ет: «Одна­ко белая диа­де­ма, как ана­хро­ни­сти­че­ский арха­изм, вхо­ди­ла и в древ­нее цар­ское обла­че­ние, и толь­ко так мож­но объ­яс­нить, поче­му Цезарь с таким нетер­пе­ни­ем ожи­дал это­го сим­во­ла монар­хии; это ни в коем слу­чае не было непо­сред­ст­вен­ное под­ра­жа­ние элли­ни­сти­че­ско­му цар­ско­му обла­че­нию». Это — несо­мнен­но ост­ро­ум­ная гипо­те­за, поз­во­ля­ю­щая согла­со­вать осталь­ное обла­че­ние Цеза­ря, раз­ра­ботан­ное им в нацио­наль­ных рим­ских тра­ди­ци­ях (как раз Аль­фёль­ди бле­стя­ще его иссле­до­вал²⁶⁷), с элли­ни­сти­че­ской диа­де­мой, кото­рая вовсе с ним не соче­та­ет­ся. Эта попыт­ка была бы обос­но­ва­на, если спер­ва дока­зать, что Цезарь дей­ст­ви­тель­но желал полу­чить диа­де­му. Одна­ко, если зара­нее не счи­тать дока­зан­ным стрем­ле­ние Цеза­ря к лен­те диа­де­мы, то сле­ду­ет усо­мнить­ся в том, что Цезарь мог счи­тать рим­лян доста­точ­но сооб­ра­зи­тель­ны­ми, чтобы раз­ли­чить две внешне совер­шен­но оди­на­ко­вые лен­ты диа­де­мы, и мог желать, чтобы его сограж­дане виде­ли в одном и том же пред­ме­те то пре­зрен­ный элли­ни­сти­че­ский сим­вол, то диа­де­му доб­рых рим­ских царей. Во вся­ком слу­чае, все­об­щее сопро­тив­ле­ние диа­де­ме, как счи­та­ет и сам Аль­фёль­ди, свиде­тель­ст­ву­ет об отсут­ст­вии столь тон­ких спо­соб­но­стей к раз­ли­че­нию. Аль­фёль­ди бле­стя­ще пока­зал дилем­му меж­ду обра­зом древ­них рим­ских царей, кото­рый исполь­зо­вал Цезарь, и элли­ни­сти­че­ской диа­де­мой²⁶⁸. Одна­ко пред­став­ля­ет­ся суще­ст­вен­но более убеди­тель­ной гипо­те­за, что Цезарь не стал пред­при­ни­мать слож­ное и нико­му не понят­ное разде­ле­ние двух внешне оди­на­ко­вых диа­дем, а осо­знан­но выбрал рез­ко отлич­ный от элли­ни­сти­че­ско­го зна­ка сим­вол; и теперь эта гипо­те­за под­креп­ле­на обна­ру­же­ни­ем на моне­тах золо­то­го вен­ка этрус­ской фор­мы. Это может объ­яс­нять­ся не стрем­ле­ни­ем к анти­квар­ной точ­но­сти, а лишь жела­ни­ем выбрать не столь подо­зри­тель­ный сим­вол, как пре­зрен­ная и запрет­ная диа­де­ма, а имен­но, золо­той венок, кото­рый мож­но видеть на монет­ных порт­ре­тах.

с.63 Загля­нув в трак­тат Цице­ро­на «О государ­стве», мож­но убедить­ся, что отказ от цар­ско­го титу­ла впи­сы­ва­ет­ся в эту же поли­ти­ку и его нель­зя отож­дествлять с отка­зом от монар­хии. В зна­ме­ни­той кни­ге ора­тор осуж­да­ет не в целом монар­хи­че­скую власть одно­го чело­ве­ка, а толь­ко вырож­де­ние монар­хии в тира­нию²⁶⁹. Напро­тив, спра­вед­ли­вую цар­скую власть Цице­рон уста­ми Сци­пи­о­на назы­ва­ет отно­си­тель­но луч­шей фор­мой государ­ст­вен­но­го прав­ле­ния. При этом как нель­зя более ясно обна­ру­жи­ва­ет­ся, что хоть монар­хию и не сле­ду­ет пол­но­стью отвер­гать, но цар­ский титул осуж­да­ет­ся. Вид­но, что вся­кий раз, когда Цице­рон гово­рит о при­ем­ле­мом re­ge, он вынуж­ден чёт­ко ого­ва­ри­вать, что име­ет здесь в виду спра­вед­ли­во­го re­gem. В Риме тер­ми­но­ло­ги­че­ская труд­ность (уже затро­ну­тая ранее) состо­я­ла в том, что для монар­хи­че­ско­го само­держ­ца суще­ст­во­ва­ло толь­ко назва­ние rex, и оно преж­де все­го при­во­ди­ло на ум дур­но­го, испор­чен­но­го царя, так как неспра­вед­ли­вость послед­не­го рим­ско­го царя непо­пра­ви­мо дис­креди­ти­ро­ва­ла сло­ва rex и reg­num: Tu non vi­des uni­us in­por­tu­ni­ta­te et su­per­bia Tar­qui­nii no­men huic po­pu­lo in odi­um ve­nis­se re­gium^[4]270. Или в дру­гом месте: sed vi­des uni­us ini­us­ti­tia con­ci­dis­se ge­nus il­lud to­tum rei pub­li­cae^[5]271. Или: Tar­qui­nius… usus ini­us­te, to­tum ge­nus hoc re­giae ci­vi­ta­tis ever­te­rit^[6]272. Так воз­ник­ла пара­док­саль­ная ситу­а­ция, когда в Риме опла­ки­ва­ли re­gem Рому­ла и при этом боль­ше не мог­ли слы­шать имя rex: ita­que ut tum ca­re­re re­ge, sic pul­so Tar­qui­nio no­men re­gis audi­re non po­te­rat^[7]273. Таким обра­зом, воз­мож­но, что рим­ляне доб­рых царей ne re­ges qui­dem (ap­pel­la­bant), sed pat­riae cus­to­des, sed pat­res, sed deos^[8]274. В Риме при сло­ве rex на ум сра­зу при­хо­дил неспра­вед­ли­вый царь: cum re­gis est fac­ta men­tio, oc­cur­rit ani­mis rex etiam ini­us­tus^[9]275. У гре­ков было поня­тие «тиран» наряду с поня­ти­ем «баси­лей», озна­чаю­щим хоро­ше­го царя. Одна­ко рим­ляне и хоро­ших, и дур­ных само­держ­цев оди­на­ко­во назы­ва­ли re­ges: nostri qui­dem om­nes re­ges vo­ci­ta­ve­runt^[10]276. Поэто­му Цице­рон/Сци­пи­он, под­дер­жи­вая монар­хию, долж­ны были чёт­ко ого­во­рить, что под сло­вом rex не под­ра­зу­ме­ва­ет­ся неспра­вед­ли­вый монарх: nos autem de ini­us­to re­ge ni­hil lo­qui­mur nunc, cum de ip­sa re­ga­li re pub­li­ca quae­ri­mus^[11]277. И для с.64 сво­его государ­ст­вен­но­го руко­во­ди­те­ля, доволь­но силь­но ове­ян­но­го монар­хи­че­ским духом, Цице­ро­ну в таких обсто­я­тель­ствах при­шлось искать новое назва­ние, так как сло­во rex всё рав­но име­ло тот роко­вой отте­нок. Он про­ти­во­по­став­ля­ет Тарк­ви­ния, кото­рый обес­це­нил имя, преж­де почти оте­че­ское (no­men qua­si pat­rium re­gis)^[12]278, и bo­nus et sa­piens et pe­ri­tus uti­li­ta­tis dig­ni­ta­tis­que ci­vi­lis, qua­si tu­tor et pro­cu­ra­tor rei pub­li­cae: sic enim ap­pel­le­tur qui­cum­que erit rec­tor et gu­ber­na­tor ci­vi­ta­tis^[13]. В беседе о наи­луч­шей фор­ме прав­ле­ния в государ­стве это долж­но было стать без­обид­ным име­нем государ­ст­вен­но­го руко­во­ди­те­ля, монар­хи­че­ский харак­тер кото­ро­го, одна­ко, вряд ли мож­но пол­но­стью отри­цать²⁷⁹.

Как и Цице­рон, Цезарь, несо­мнен­но, знал о стран­ном двой­ном зна­че­нии сло­ва rex, и если Цице­рон, прин­ци­пи­аль­но под­дер­жи­вая монар­хи­че­скую фор­му прав­ле­ния, стре­мил­ся пред­от­вра­тить недо­ра­зу­ме­ние, укло­ня­ясь от сло­ва rex или подроб­но его ком­мен­ти­руя, то и Цезарь, чтобы избе­жать подо­зре­ния в том, что явля­ет­ся неспра­вед­ли­вым монар­хом, дол­жен был во всех слу­ча­ях избе­гать титу­ла rex, хотя и хотел быть монар­хом²⁸⁰. Поэто­му он неиз­беж­но дол­жен был искать дру­гой титул. В прин­ци­пе, это та же самая ситу­а­ция, что и с диа­де­мой, толь­ко най­ти под­хо­дя­щую заме­ну титу­ла было слож­нее. Гро­мозд­кие опре­де­ле­ния не годи­лись. Исклю­ча­лось и изо­бре­те­ние ново­го титу­ла, отсут­ст­ву­ю­ще­го в лек­си­ке. Мож­но было лишь при­дать опре­де­лён­но­му поня­тию осо­бое зна­че­ние, что, как мы виде­ли, было сде­ла­но с ней­траль­ны­ми сло­ва­ми «дуче» или «фюрер». Крат­кий срок жиз­ни, остав­ший­ся Цеза­рю, конеч­но, не поз­во­лил этим намет­кам созреть; одна­ко мно­гое ука­зы­ва­ет на то, что Цезарь пытал­ся напол­нить суще­ст­ву­ю­щие поня­тия монар­хи­че­ским содер­жа­ни­ем. Одну из таких намё­ток мож­но увидеть в выра­же­нии pa­rens pat­riae, кото­рое вполне сов­па­да­ет с реше­ни­ем, кото­рое неко­гда нашёл Цице­рон для заме­ны изжив­ше­го себя цар­ско­го титу­ла, когда ора­тор назвал усоп­ших доб­рых царей ne re­ges qui­dem, а pat­res (pat­riae)^[14]281. В глу­бо­ких ана­ли­ти­че­ских ста­тьях Аль­фёль­ди ясно пока­зал монар­хи­че­ское содер­жа­ние титу­ла pa­rens pat­riae, кото­рый про­дол­жа­ет суще­ст­во­вать в импе­ра­тор­ской титу­ла­ту­ре в фор­ме pa­ter pat­riae²⁸². Вто­рая намёт­ка и попыт­ка най­ти заме­ну запрет­но­му цар­ско­му титу­лу — это пре­об­ра­зо­ва­ние поня­тия im­pe­ra­tor, как опи­са­но у Дио­на Кас­сия: τό τε τοῦ αὐτοκ­ρά­τορος ὄνο­μα οὐ κα­τὰ τὸ ἀρχαῖον ἔτι μό­νον, ὥσπερ ἄλ­λοι τε καὶ ἐκεῖ­νος πολ­λά­κις ἐκ τῶν πο­λέ­μων ἐπεκ­λή­θησαν, οὐδ’ ὡς οἵ τι­να αὐτο­τελῆ ήγε­μο­νίαν ἢ καἰ ἄλ­λην τινἀ ἐξου­χίαν λα­βόν­τες ὠνο­μάζον­το, ἀλλὰ κα­θάπαξ τοῦ­το δὴ καὶ νῦν τοῖς τὀ κρά­τος ἀεὶ ἔχου­σι δι­δόμε­νον ἐκεί­νῳ τό­τε πρώ­τῳ τε καὶ πρώ­τον, ὥσπερ τι κύ­ριον, προ­σέ­θεσαν. καὶ с.65 το­σαύτῃ γε ὑπερ­βολῇ κο­λακείας ἐχρή­σαν­το ὥστε καὶ τοὺς παῖδας τοὺς τε ἐγ­γό­νους αὺτοῦ οὕτω κα­λεῖσ­θαι ψη­φίσασ­θαι^[15]283 Уже было спра­вед­ли­во ука­за­но, что не может быть ника­кой непо­сред­ст­вен­ной свя­зи меж­ду этим новым име­нем импе­ра­то­ра и про­кон­суль­ским импе­ри­ем, для кото­ро­го, к тому же, суще­ст­во­вал соот­вет­ст­ву­ю­щий тер­мин «про­кон­сул»²⁸⁴. Разу­ме­ет­ся, нель­зя отри­цать воен­ную осно­ву титу­ла, акту­аль­ную для терри­то­рии вне горо­да. Вооб­ще вряд ли мож­но было най­ти титу­ла­ту­ру, в рав­ной мере выра­жаю­щую выс­шие граж­дан­ские, рели­ги­оз­ные и воен­ные функ­ции ново­го монар­ха, так что при­хо­ди­лось при­ни­мать во вни­ма­ние раз­ные ком­по­нен­ты.

На осно­ва­нии опре­де­ле­ния Дио­на Кас­сия мно­гие иссле­до­ва­те­ли при­ня­ли, что уже у Цеза­ря имя «импе­ра­тор» было окра­ше­но новым монар­хи­че­ским содер­жа­ни­ем, поэто­му при­ни­ма­ет­ся так­же и сооб­ще­ние это­го исто­ри­ка о наслед­ст­вен­но­сти титу­ла²⁸⁵. Одна­ко в послед­нее вре­мя вновь пыта­ют­ся вер­нуть­ся к дис­сер­та­ции Мак-Фей­де­на. Ваген­форт сету­ет: «Yet such is of­ten the fa­te of an Ame­ri­can dis­ser­ta­tion that at least in the old world it is soon for­got­ten, and so in the most re­cent li­te­ra­tu­re sta­te­ments oc­cur which twen­ty years ago were clear­ly pro­ved to be wrong»^[16]286. Мак-Фей­ден счи­тал, что дока­зал, на осно­ва­нии над­пи­сей, обра­ще­ний в пере­пис­ке Цице­ро­на с Цеза­рем и монет, что Цезарь носил титул «импе­ра­тор» толь­ко в соот­вет­ст­вии с импе­ра­тор­ской аккла­ма­ци­ей, но не после вступ­ле­ния в пре­де­лы поме­рия, то есть, не в пери­од меж­ду октяб­рем 45 г. и 15 мар­та 44 г. до н. э., и что у Окта­ви­а­на Авгу­ста этот титул полу­чил новое раз­ви­тие вне свя­зи с Цеза­рем. Над­пи­си и обра­ще­ния в пись­мах Цице­ро­на до октяб­ря 45 г. не реле­вант­ны для дан­но­го вопро­са. Из более позд­них свиде­тельств име­ет­ся над­пись CIL I² 788 = VIII 977 и Flav. Joseph. 14, 211: IMP или αὐτοκ­ρά­τωρ. В законе коло­нии Юлия Гене­ти­ва CIL II 5439 не соблюда­ет­ся еди­но­об­ра­зие в употреб­ле­нии титу­ла «импе­ра­тор». Капи­то­лий­ские кон­суль­ские фасты (Inscr. It. XIII с. 57) отредак­ти­ро­ва­ны позд­нее, и если, на осно­ва­нии Cic. Phil. II 34, 87, кажет­ся, что они были так сфор­му­ли­ро­ва­ны изна­чаль­но, то в луч­шем слу­чае речь идёт об ar­gu­men­tum ex si­len­tio²⁸⁷, кото­рый, к тому же, нахо­дит­ся под воздей­ст­ви­ем обыч­ной для фаст схе­мы. Све­то­ний оши­боч­но гово­рит о prae­no­mi­ne im­pe­ra­to­ris у Цеза­ря, но это не долж­но ста­вить под сомне­ние новое содер­жа­ние име­ни «импе­ра­тор» у Цеза­ря, кото­рое опи­сы­ва­ет Дион Кас­сий, с.66 так как понят­но, что для чёт­кой харак­те­ри­сти­ки авто­ру потре­бо­вал­ся обыч­ный в его вре­мя тер­мин prae­no­men. Так­же и совре­мен­ный исто­рик мог бы употре­бить выра­же­ние prae­no­men im­pe­ra­to­ris, чтобы крат­ко выра­зить объ­ек­тив­ное содер­жа­ние титу­ла. У Све­то­ния, так ска­зать, отсут­ст­ву­ют толь­ко кавыч­ки.

Оста­ют­ся ещё моне­ты. Мак-Фей­ден утвер­жда­ет, что ни одну моне­ту Цеза­ря с титу­лом «импе­ра­тор» нель­зя с уве­рен­но­стью отне­сти к интер­ва­лу меж­ду октяб­рем 45 и 15 мар­та 44 г. до н. э.²⁸⁸ Это невер­но, так как моне­та­рий Мет­тий выпу­стил дена­рий с леген­дой DICT. QUART. (ещё не DICT. PERP.) и CAE­SAR IM­PER. Эти моне­ты были отче­ка­не­ны до мар­тов­ских ид, так как на пер­вых дена­ри­ях после смер­ти дик­та­то­ра он изо­бра­жён с покры­той голо­вой, и Мет­тий в этой чекан­ке боль­ше не участ­ву­ет. Аль­фёль­ди уста­но­вил, на осно­ва­нии сим­во­ла диа­де­мы, что выпуск дена­ри­ев Мет­тия начал­ся при­мер­но в дни Лупер­ка­лий, и все сомне­ния отно­си­тель­но этой даты дол­жен устра­нить золо­той венок, кото­ро­го не мог­ло быть до празд­ни­ка. Таким обра­зом, город­ские рим­ские дена­рии с леген­да­ми CAE­SAR IM­PER., CAE­SAR IMP., CAE­SAR IM. P. M. были отче­ка­не­ны моне­та­ри­я­ми Мет­ти­ем, Сепул­ли­ем Мак­ром и Эми­ли­ем Букой в послед­ний месяц жиз­ни Цеза­ря²⁸⁹, — в то вре­мя, когда, соглас­но тези­су Мак-Фей­де­на, Цезарь не дол­жен был иметь титу­ла «импе­ра­тор». Одно­вре­мен­но с этим титу­лом появ­ля­ет­ся золо­той цар­ский венок, что может лишь под­черк­нуть монар­хи­че­ское зна­че­ние титу­ла «импе­ра­тор».

Оце­ни­вая нумиз­ма­ти­че­ский мате­ри­ал, свя­зан­ный с Окта­виа­ном-Авгу­стом, Мак-Фей­ден тоже допус­ка­ет ошиб­ки²⁹⁰. Моне­ты не толь­ко не дока­зы­ва­ют, как он пола­га­ет, неза­ви­си­мость prae­no­mi­nis im­pe­ra­to­ris у Окта­ви­а­на от Цеза­ря, но свиде­тель­ст­ву­ют о пря­мо про­ти­во­по­лож­ном. Чтобы увидеть это, нуж­но не рас­смат­ри­вать чекан­ки изо­ли­ро­ван­но, в схе­ма­ти­че­ском поряд­ке Бабе­ло­на и Коэна, а соста­вить их орга­ни­че­скую клас­си­фи­ка­цию. Тогда полу­ча­ют­ся сле­дую­щие груп­пы:

В осно­ве это­го обзо­ра в сущ­но­сти лежат дан­ные Сай­ден­х­э­ма или Грю­бе­ра. Они тре­бу­ют уточ­не­ния и ана­ли­за, кото­рые, одна­ко, не явля­ют­ся необ­хо­ди­мы­ми для целей дан­ной ста­тьи³¹⁹. Я отнёс чекан­ку Окта­ви­а­на в Риме (C 2 b) вме­сте с Грю­бе­ром к 38/37 гг. до н. э. Дати­ров­ка неиз­беж­но сле­ду­ет из при­ведён­ных ниже рас­суж­де­ний о зна­че­нии DI­VI F. Важ­ная для нас отно­си­тель­ная после­до­ва­тель­ность трёх групп может счи­тать­ся надеж­но уста­нов­лен­ной. След­ст­вия это­го тако­вы:

Груп­пы A-B

На под­кон­троль­ных им монет­ных дво­рах три­ум­ви­ры чека­нят и порт­ре­ты сво­их кол­лег. При этом педан­тич­но учи­ты­ва­ет­ся рав­но­цен­ность титу­ла­ту­ры. На более ран­них выпус­ках (A) как Анто­ний, так и Окта­виан изо­бра­жа­ют так­же порт­рет Цеза­ря. Он не назван Di­vus, и Окта­виан не обо­зна­ча­ет себя как Di­vi F. Цезарь ещё счи­та­ет­ся общим поли­ти­че­ским родо­на­чаль­ни­ком. Одна­ко в после­дую­щей чекан­ке (B) порт­рет Цеза­ря исче­за­ет с монет Анто­ния, но оста­ёт­ся у Окта­ви­а­на, что пред­ве­ща­ет раз­ви­тие в груп­пе C.

с.69 Груп­па C

Анто­ний и Окта­виан боль­ше не чека­нят на под­кон­троль­ных им монет­ных дво­рах порт­ре­ты кол­лег, отно­ше­ния с кото­ры­ми ста­ли отчуж­дён­ны­ми. Монет­ные леген­ды уже не чека­нят­ся на одних и тех же монет­ных дво­рах, но по-преж­не­му точ­но парал­лель­ны друг дру­гу. Оба про­тив­ни­ка стре­мят­ся не усту­пить друг дру­гу в долж­но­стях и титу­лах и откры­то сопер­ни­ча­ют за пер­вен­ство. Третьим в этой борь­бе высту­па­ет Секст Пом­пей. Порт­рет Цеза­ря изо­бра­жа­ет толь­ко Окта­виан. При этом впер­вые появ­ля­ет­ся ука­за­ние на про­ис­хож­де­ние: DI­VI IV­LI F. В про­па­ган­дист­ской борь­бе за пер­вен­ство Окта­виан назы­ва­ет Цеза­ря, точ­нее, — Боже­ст­вен­но­го Юлия, отцом. Это дела­ет­ся не для того, чтобы почтить уве­ко­ве­чен­но­го, поэто­му порт­рет обыч­но сопро­вож­да­ет­ся не над­пи­сью DIVVS IV­LIVS, а в роди­тель­ном паде­же (в бук­валь­ном смыс­ле) DI­VI IV­LI (без F)³²⁰. В первую оче­редь этот лозунг направ­лен про­тив Секс­та Пом­пея, кото­рый чека­нит на моне­те порт­рет отца, а под изо­бра­же­ни­ем Неп­ту­на дела­ет под­пись NEPTVNI, соот­вет­ст­ву­ю­щую DI­VI IV­LI у Окта­ви­а­на, так что его про­ис­хож­де­ние от пове­ли­те­ля морей ста­но­вит­ся пре­тен­ци­оз­ным лозун­гом в борь­бе. Бле­стя­щее изоби­лие титу­лов Пом­пея явно сопер­ни­ча­ет с нагро­мож­де­ни­ем долж­но­стей Окта­ви­а­на и Анто­ния. Послед­ний мог отве­тить на при­тя­за­ния сопер­ни­ков на выдаю­щих­ся отцов лишь гораздо менее эффект­ным ука­за­ни­ем M. F. M. N., что в луч­шем слу­чае было неким экви­ва­лен­том, тогда как Окта­виан мог сослать­ся толь­ко на бла­го­род­ных пред­ков. Сопер­ни­че­ство Мар­ка Анто­ния и Окта­ви­а­на осо­бен­но ярко выра­же­но в поле­ми­че­ском про­ти­во­по­став­ле­нии титу­ла­ту­ры, когда Анто­ний вне­зап­но назы­ва­ет себя IMP. TERT., хотя ранее на моне­тах не ука­зы­вал вто­рой аккла­ма­ции. У Пом­пея это­му соот­вет­ст­ву­ет IMP. ITER. Окта­виан назы­ва­ет себя IMP. DI­VI F. TERT. III VIR R. P. C., что пол­но­стью сле­до­ва­ло бы читать IMP. DI­VI F. IMP. TERT. III VIR R. P. C. Одна­ко в после­дую­щей чекан­ке Окта­виан пере­ста­ёт ука­зы­вать свою третью аккла­ма­цию и даль­ше ведёт про­па­ган­ду с помо­щью пре­но­ме­на Импе­ра­тор. Здесь ни Анто­ний, ни Пом­пей не могут за ним после­до­вать. Неве­ро­ят­но, чтобы они отка­за­лись от это­го доб­ро­воль­но. Собы­тия мож­но понять, толь­ко если при­нять сооб­ще­ние Дио­на Кас­сия о том, что Цезарь пере­дал по наслед­ству осо­бый импе­ра­тор­ский титул. Пер­вое появ­ле­ние пре­но­ме­на Импе­ра­тор сов­па­да­ет с пер­вым появ­ле­ни­ем DI­VI F., и это ясно пока­зы­ва­ет, что Окта­виан рас­смат­ри­вал его как наслед­ство дик­та­то­ра. Не вызы­ва­ет сомне­ний, что и пре­но­мен Импе­ра­тор, и DI­VI F. одно­вре­мен­но и впер­вые появ­ля­ют­ся в 38 г. до н. э. Они не могут быть новым изо­бре­те­ни­ем; ско­рее, Окта­виан не употреб­лял их рань­ше, так как дол­жен был огляды­вать­ся на Анто­ния, а теперь пере­стал это делать. Спор о почёт­ном крес­ле Боже­ст­вен­но­го Юлия, кото­рое Анто­ний запре­тил Окта­виа­ну поста­вить в 44 г.³²¹, ясно свиде­тель­ст­ву­ет, что оба зна­ли, сколь эффек­тив­ным сред­ст­вом про­па­ган­ды рас­по­ла­га­ет Окта­виан как сын Боже­ст­вен­но­го Юлия с.70. С 44 г. вели­кий лозунг IMP. DI­VI F. лежал нагото­ве; теперь Окта­виан под­нял его^321a.

Пред­по­ла­га­лось, что Агрип­па поло­жил нача­ло введе­нию пре­но­ме­на Импе­ра­тор для Окта­ви­а­на, так как на ревер­сах монет сто­ит M. AG­RIP­PA COS. DE­SIG.³²² Одна­ко вряд ли это наиме­но­ва­ние так уж зна­чи­мо, так как оно вхо­дит в ряд парал­лель­ных при­ме­ров. В это же вре­мя у Мар­ка Анто­ния вхо­дит в тра­ди­цию назы­вать на моне­тах име­на выдаю­щих­ся сорат­ни­ков и под­чи­нён­ных, напри­мер, L. AT­RA­TI­NUS AVGVR COS. DE­SIG.³²³ или L. BIBVLVS M. F. PR. DE­SIG.³²⁴, и, кажет­ся, Секст Пом­пей точ­но так же упо­ми­на­ет на ревер­се сво­их дена­ри­ев Q. NA­SI­DIVS³²⁵. Имя Агрип­пы на моне­тах Окта­ви­а­на назва­но в таком же смыс­ле; отсюда нель­зя сде­лать вывод о его вли­я­нии на титу­ла­ту­ру Импе­ра­тор.

В свя­зи с этим мож­но про­ком­мен­ти­ро­вать недав­но выска­зан­ное мне­ние Штрас­бур­ге­ра: «В “Дея­ни­ях” он назы­ва­ет Цеза­ря толь­ко сво­им отцом, но не пред­ше­ст­вен­ни­ком; и всё же ему долж­но было бы быть доволь­но важ­но и в государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти утвер­дить­ся как наслед­ни­ку Цеза­ря»³²⁶. При­ведён­ный выше нумиз­ма­ти­че­ский мате­ри­ал вполне свиде­тель­ст­ву­ет, что в DI­VI F. содер­жит­ся пра­во на поли­ти­че­ское наслед­ство дик­та­то­ра; что же дру­гое дол­жен был напи­сать Август в «Дея­ни­ях», чтобы выра­зить поли­ти­че­скую пре­ем­ст­вен­ность?

Нумиз­ма­ти­че­ские свиде­тель­ства дока­зы­ва­ют шат­кость тези­сов Мак-Фей­де­на, и нет серь­ёз­ных при­чин гово­рить вслед за Шмит­тен­не­ром: «Но не хва­та­ет види­мой связ­ки меж­ду Авгу­стом и яко­бы уна­сле­до­ван­ной им от Цеза­ря поче­стью»³²⁷. Пожа­луй, мож­но уве­рен­но при­со­еди­нить­ся к мне­нию, выска­зан­но­му Аль­фёль­ди, что Цезарь пере­че­ка­нил имя «импе­ра­тор» в титул пра­ви­те­ля³²⁸.

Одна­ко я не счи­таю воз­мож­ным сле­до­вать за Аль­фёль­ди даль­ше, когда он, с одной сто­ро­ны, при­зна­ёт «монар­хи­че­ский потен­ци­ал име­ни “импе­ра­тор” у Цеза­ря» и согла­ша­ет­ся, что «имя созда­но вполне в сти­ле элли­ни­сти­че­ских цар­ских титу­лов», но одно­вре­мен­но счи­та­ет, что появ­ле­ние име­ни «импе­ра­тор» на моне­тах Цеза­ря после Лупер­ка­лий — это «отступ­ле­ние на пози­ции, ещё до неко­то­рой сте­пе­ни тер­пи­мые для рес­пуб­ли­кан­цев». По мое­му мне­нию, это не «отступ­ле­ние» и не какой-то непо­нят­ный «зиг­за­го­об­раз­ный курс»; с титу­ла­ту­рой Цезарь посту­па­ет так же, как и с инсиг­ни­я­ми с золотым цар­ским вен­ком, то есть, с.71 ищет фор­мы выра­же­ния, кото­рые будут ука­зы­вать на монар­хи­че­ско­го пра­ви­те­ля, но имен­но на при­ем­ле­мо­го монар­ха, и не поз­во­лят заклей­мить монар­ха как неспра­вед­ли­во­го тира­на. Если Цезарь отпра­вил диа­де­му Юпи­те­ру на Капи­то­лий, заявив, что толь­ко Юпи­тер может быть re­ge рим­лян и име­ет пра­во носить диа­де­му, то это не может озна­чать, что Цезарь сам не хочет быть монар­хом; это лишь озна­ча­ет, что Юпи­тер — един­ст­вен­ный пра­во­моч­ный гос­по­дин над жиз­нью и смер­тью, сле­до­ва­тель­но, rex в смыс­ле «абсо­лют­ный вла­сти­тель, не отве­чаю­щий ни перед кем» (сре­ди людей — это то же самое, что и тиран) и, будучи богом, может носить крайне зло­ве­щий титул и запрет­ную лен­ту, не навле­кая на себя оши­боч­ные подо­зре­ния. Реак­ция Цеза­ря — это не изощ­рён­ное дипло­ма­ти­че­ское, рели­ги­оз­но-поли­ти­че­ское реше­ние, а пря­мо-таки непо­сред­ст­вен­ная отсыл­ка к отрыв­кам трак­та­та Цице­ро­на «О государ­стве»: sunt enim om­nes, qui in po­pu­lum vi­tae ne­cis­que po­tes­ta­tem ha­bent ty­ran­ni, sed se Iovis op­ti­mi no­mi­ne ma­lunt re­ges vo­ca­ri^[17]329, или: cur enim re­gem ap­pel­lent Iovis op­ti­mi­no­mi­ne ho­mi­nem do­mi­nan­di cu­pi­dum aut im­pe­rii sin­gu­la­ris, po­pu­lo oppres­sa do­mi­nan­tem, non ty­ran­num po­tius^[18]330. Цезарь хочет ска­зать, что не жела­ет быть тира­ни­че­ским гос­по­ди­ном над жиз­нью и смер­тью, что не исклю­ча­ет хоро­шей монар­хии. Иссле­до­ва­те­ли неред­ко мучи­лись, пыта­ясь убеди­тель­но сов­ме­стить под­держ­ку, кото­рую Цице­рон ока­зы­ва­ет монар­хии в трак­та­те «О государ­стве», и его борь­бу про­тив монар­ха Цеза­ря. Это мож­но сде­лать, толь­ко если при­нять во вни­ма­ние выше­опи­сан­ное двой­ное зна­че­ние сло­ва rex: общее наиме­но­ва­ние монар­ха, хоро­ше­го или дур­но­го, и рим­ское наиме­но­ва­ние дур­но­го, тира­ни­че­ско­го само­держ­ца^331a.

В Риме при­шло вре­мя для монар­хии, а с Цеза­рем при­шла и сама монар­хия. Вспых­ну­ла ост­рая поли­ти­че­ская борь­ба. Край­ние рес­пуб­ли­кан­цы опи­сы­ва­ют её как прин­ци­пи­аль­ную борь­бу про­тив любой фор­мы монар­хии, но необ­хо­ди­мость монар­хии не раз была при­зна­на и в основ­ном спор дол­жен был вестись вокруг того, явля­ет­ся ли власть Цеза­ря тира­ни­че­ской, неспра­вед­ли­вой монар­хи­ей или при­ем­ле­мой, хоро­шей монар­хи­ей. Насколь­ко уже раз­ви­лась готов­ность к ком­про­мис­су с уме­рен­ной монар­хи­ей, луч­ше все­го вид­но у Цице­ро­на. Таким обра­зом, лозун­ги rex и «диа­де­ма» полу­ча­ют пра­виль­ную оцен­ку. В целом дис­кус­сию мож­но оза­гла­вить l’as­pi­ra­zio­ne di Ce­sa­re al tro­no^[19] и далее — «монар­хия Цеза­ря». Одна­ко под­за­го­ло­вок не может зву­чать как «стрем­ле­ние Цеза­ря к цар­ско­му титу­лу и диа­де­ме». Он дол­жен выглядеть так: «Борь­ба за раз­об­ла­че­ние дур­ной монар­хии и заклей­ме­ние Цеза­ря как тира­ни­че­ско­го монар­ха с помо­щью цар­ско­го титу­ла и диа­де­мы». При этом бое­вые поряд­ки про­ти­во­бор­ст­ву­ю­щих в Риме пар­тий выст­ра­и­ва­ют­ся так, что не тре­бу­ет­ся ни отвер­гать какие-либо извест­ные фак­ты, ни пред­по­ла­гать ослеп­ше­го или устав­ше­го от жиз­ни Цеза­ря и судо­рож­но дока­зы­вать это вопре­ки вся­ко­му прав­до­по­до­бию. Если при­нять наше реше­ние, то боль­ше не при­хо­дит­ся удив­лять­ся «непо­нят­но­му зиг­за­го­об­раз­но­му кур­су» Цеза­ря, кото­рый то доби­ва­ет­ся диа­де­мы, то отвер­га­ет её; не при­хо­дит­ся удив­лять­ся, что Цезарь «здесь впер­вые в жиз­ни не осме­ли­ва­ет­ся сра­зу при­нять реши­тель­ные меры»: с.72 Цезарь вовсе не напа­да­ет, а защи­ща­ет­ся и сно­ва и сно­ва вынуж­ден обо­ро­нять­ся. В рим­ском обще­ст­вен­ном мне­нии цар­ский титул и диа­де­ма были сим­во­ла­ми выро­див­ше­го­ся монар­ха и свя­щен­ным при­зы­вом к убий­ству тира­на. Толь­ко с помо­щью диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла мож­но было заклей­мить монар­хи­че­ско­го вла­сти­те­ля, кото­рый стал необ­хо­дим в силу исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия и необ­хо­ди­мость кото­ро­го осо­зна­ва­ли, как нена­вист­но­го тира­на. Поэто­му если Цезарь, будучи в здра­вом рас­суд­ке, дол­жен был любой ценой избе­гать этих сим­во­лов, кото­рые, кро­ме того, были неже­ла­тель­ны из-за парал­ле­лей с малы­ми элли­ни­сти­че­ски­ми государ­ства­ми, то оппо­зи­ция по так­ти­че­ским при­чи­нам долж­на была ста­рать­ся при­пи­сать Цеза­рю стрем­ле­ние к диа­де­ме и цар­ско­му титу­лу в гла­зах обще­ст­вен­но­сти, чтобы убедить её, что Цезарь не явля­ет­ся при­ем­ле­мым и хоро­шим монар­хом. При этом оппо­зи­ция не мог­ла желать ниче­го луч­ше­го, чем излиш­нее рве­ние при­вер­жен­цев Цеза­ря, кото­рые, веро­ят­но, тоже пред­ла­га­ли Цеза­рю диа­де­му. Но для сенат­ской оппо­зи­ции речь явно шла не толь­ко о том, чтобы не допу­стить при­ня­тия диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла. Совер­шен­но неве­ро­ят­но, чтобы «сена­то­ры не жела­ли дать Цеза­рю лишь нена­вист­ное имя царя»³³¹. Это были лишь при­пра­вы к уже суще­ст­ву­ю­ще­му монар­хи­че­ско­му прав­ле­нию, но тем эффект­нее были эти лозун­ги в борь­бе про­тив него. Цезарь был убит из-за того, что достиг еди­но­лич­ной вла­сти и осу­ществлял её, а так­же из-за зна­чи­тель­ных поче­стей, полу­чен­ных в свя­зи с этим, а не для того, чтобы поме­шать ему при­ба­вить к этим поче­стям диа­де­му и цар­ский титул. «He was kil­led be­cau­se of what he was, not be­cau­se of what he might be»^[20]332. Это утвер­жде­ние Эдко­ка вер­но постоль­ку, посколь­ку Цезарь был убит не пото­му, что на самом деле желал полу­чить диа­де­му и цар­ский титул. Одна­ко он, несо­мнен­но был убит и «be­cau­se of what he might be»^[21]; точ­нее, из-за того, кем хотел стать по мне­нию оппо­зи­ции: тира­ном. При­зна­ние, что Цезарь отка­зал­ся от диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла, совсем не пред­по­ла­га­ет осуж­де­ние заго­вор­щи­ков как низ­ких убийц. Они заре­за­ли чело­ве­ка, кото­рый заме­нил рес­пуб­ли­ку откры­той монар­хи­ей. Их про­па­ган­да, свя­зан­ная с титу­лом rex и диа­де­мой, долж­на свиде­тель­ст­во­вать о том, что, вопре­ки уме­рен­но­сти Цеза­ря, они счи­та­ли его власть тира­ни­че­ской. Здесь не пред­по­ла­га­ет­ся выяс­нять, что спра­вед­ли­вее: при­тя­за­ние Цеза­ря на то, что он — при­ем­ле­мый, хоро­ший монарх, и утвер­жде­ние его про­тив­ни­ков, что он — тиран. Мож­но сослать­ся на Гель­це­ра: «Исто­рия не повто­рит этот при­го­вор (“тиран”)»³³³.

При­ня­тие диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла было гораздо важ­нее как под­твер­жде­ние пра­ва оппо­зи­ции дей­ст­во­вать, чем как под­твер­жде­ние гос­под­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния Цеза­ря. Имен­но пото­му что Цезарь не назвал­ся царём и не при­нял запрет­ную диа­де­му, убий­цы в кон­це кон­цов лиши­лись народ­но­го одоб­ре­ния и ока­за­лись в изо­ля­ции. И мас­сы и, несо­мнен­но, часть ари­сто­кра­тии одоб­ря­ли Цеза­ря как хоро­ше­го и необ­хо­ди­мо­го монар­ха, как pa­ren­tem pat­riae. Имен­но бла­го­да­ря умно­му — с.73 или сле­ду­ет ска­зать, хит­ро­му — отка­зу от диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла уби­тый ещё вос­тор­же­ст­во­вал над сво­и­ми убий­ца­ми.

Часто под­чер­ки­ва­ют про­па­ган­ду, кото­рую вели цеза­ри­ан­цы за пре­до­став­ле­ние Цеза­рю диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла. При этом в источ­ни­ках обна­ру­жи­ва­ет­ся гораздо боль­ше кле­вет­ни­че­ской контр­про­па­ган­ды, свя­зан­ной с эти­ми сим­во­ла­ми. Едва ли допу­сти­мо рас­це­ни­вать эти сооб­ще­ния не как кле­ве­ту (διαβο­λή), о чём гово­рят источ­ни­ки, а как объ­ек­тив­ную харак­те­ри­сти­ку истин­ных наме­ре­ний Цеза­ря. На самом деле, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, уже в антич­но­сти суще­ст­во­ва­ло два раз­ных мне­ния о борь­бе вокруг диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла. В отно­ше­нии обо­их этих пред­ме­тов мы счи­та­ем пра­виль­ным то тол­ко­ва­ние, кото­рое не тре­бу­ет счи­тать Цеза­ря без­рас­суд­ным. Преж­де все­го, лишь это мне­ние о зна­че­нии диа­де­мы и цар­ско­го титу­ла согла­су­ет­ся с золотым этрус­ским вен­ком на монет­ных порт­ре­тах Цеза­ря. В соот­вет­ст­вии с выше­при­ведён­ны­ми обос­но­ва­ни­я­ми, этот золо­той венок сле­ду­ет счи­тать несо­мнен­ным фак­том. Учи­ты­вая пур­пур­ную тогу, золо­тое крес­ло и крас­ные сапо­ги, я вижу лишь одну воз­мож­ность: иден­ти­фи­ци­ро­вать этот венок с древним цар­ским вен­ком. На это могут воз­ра­зить, что Цезарь в золо­том вен­ке, веро­ят­но, уже узна­вал­ся как царь, так что про­па­ган­да долж­на была преж­де все­го высту­пать про­тив него. Несо­мнен­но, кри­ти­ко­ва­ли и золо­той венок, как и пур­пур­ную тогу. Одна­ко эти пред­ме­ты были менее уяз­ви­мы, так как костюм рим­ско­го маги­ст­ра­та ещё сохра­нял нема­ло эле­мен­тов цар­ско­го обла­че­ния, и, в част­но­сти, три­ум­фа­тор в про­цес­сии был одет в пол­ный цар­ский костюм, но на этом осно­ва­нии его не подо­зре­ва­ли в еди­но­вла­стии. Поэто­му в опре­де­лён­ных обсто­я­тель­ствах цар­ские укра­ше­ния мог­ли тол­ко­вать­ся как наи­выс­шая рес­пуб­ли­кан­ская почесть и защи­щать от упре­ков, тогда как диа­де­ма и цар­ский титул одно­знач­но нахо­ди­лись за пре­де­ла­ми допу­сти­мо­го. Таким обра­зом, золо­той венок Цеза­ря ещё зани­ма­ет некое неопре­де­лен­ное место меж­ду почет­ны­ми зна­ка­ми выс­шей вла­сти в рес­пуб­ли­ке и рега­ли­я­ми цар­ско­го гос­под­ства. Во вся­ком слу­чае, золо­той венок этрус­ской фор­мы на моне­тах бес­спо­рен. Глав­ная цель ста­тьи — про­де­мон­стри­ро­вать это. Кро­ме того, пред­при­ня­та пер­вая попыт­ка вклю­чить нумиз­ма­ти­че­ское свиде­тель­ство в исто­ри­че­скую оцен­ку Цеза­ря.

В золо­том вен­ке, а так­же в пур­пур­ной тоге и золо­том крес­ле я вижу одно­знач­ное дока­за­тель­ство того, что Цезарь стре­мил­ся к монар­хии и пола­гаю, что он нико­гда не мог сверх того желать диа­де­мы. Одна­ко отказ от диа­де­мы, как и от цар­ско­го титу­ла, не рав­но­зна­чен отка­зу от откры­то­го монар­хи­че­ско­го гос­под­ства. Отказ ско­рее объ­яс­ня­ет­ся тем, что исто­ри­че­ски эти сим­во­лы были в Риме запрет­ны, а оппо­зи­ция исполь­зо­ва­ла их в про­па­ган­де. Если бы диа­де­ма и цар­ский титул годи­лись в каче­стве сим­во­лов уме­рен­ной монар­хии, кото­рой желал и достиг Цезарь, то он бы к ним стре­мил­ся и хотел бы их полу­чить. Одна­ко в рим­ских усло­ви­ях они для это­го не годи­лись, и Цезарь осо­знан­но отка­зал­ся от них и дол­жен был отка­зать­ся, и вме­сто них стал искать себе дру­гие сим­во­лы, более при­год­ные и менее уяз­ви­мые. Цезарь стре­мил­ся к тому, чтобы выглядеть не тира­ни­че­ским re­ge, а при­ем­ле­мым само­держ­цем. Насколь­ко он им был — это дру­гой с.74 вопрос. Его нель­зя решить с помо­щью титу­ла и сим­во­ла. Выбор древ­не­рим­ской цар­ской рега­лии не может слу­жить логи­че­ским дока­за­тель­ст­вом того, что Цезарь пла­ни­ро­вал пра­вить в соот­вет­ст­вии с тогдаш­ни­ми пред­став­ле­ни­я­ми о мифи­че­ском цар­ском вре­ме­ни, — точ­но так же как «пче­лы» из моги­лы Хиль­де­ри­ха, избран­ные Напо­лео­ном в каче­стве гер­бо­вой фигу­ры³³⁴, не поз­во­ля­ют сде­лать вывод о пла­нах по вос­ста­нов­ле­нию вла­сти Меро­вин­гов. Выби­рая фор­му пред­став­ле­ния, сле­до­ва­ло най­ти золотую середи­ну меж­ду необ­хо­ди­мо­стью сим­во­ла гос­под­ства и невоз­мож­но­стью при­нять запрет­ную диа­де­му. Одна­ко отказ от элли­ни­сти­че­ской цар­ской повяз­ки нель­зя про­сто при­рав­нять к откло­не­нию любых форм и дости­же­ний элли­ни­сти­че­ской цар­ской вла­сти. И тем не менее, выбор древ­не­рим­ско­го цар­ско­го вен­ка даёт новые осно­ва­ния для того, чтобы и в дру­гих вопро­сах не пере­оце­ни­вать элли­ни­сти­че­скую состав­ля­ю­щую.

Те при­зна­ки элли­ни­сти­че­ско­го обо­жест­вле­ния пра­ви­те­ля, кото­рые более или менее уве­рен­но обна­ру­жи­ва­ют­ся у Цеза­ря, тоже не могут дока­зы­вать, что лишь элли­ни­сти­че­скую диа­де­му дик­та­тор счи­тал адек­ват­ным сим­во­лом сво­ей монар­хии. У элли­ни­сти­че­ских пра­ви­те­лей обо­жест­вле­ние и диа­де­ма тоже не име­ют при­чин­но-след­ст­вен­ной свя­зи. Они лежат в раз­ных плос­ко­стях. Обо­жест­вле­ние слу­жит для обос­но­ва­ния гос­под­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния за счёт вну­ше­ния под­дан­ным рели­ги­оз­но­го тре­пе­та. У Цеза­ря при­сут­ст­ву­ет эта эмо­цио­наль­ная состав­ля­ю­щая, но диа­де­ма или золо­той цар­ский венок не име­ют с ней ниче­го обще­го. Кро­ме того, обо­жест­вле­ние не леги­ти­ми­зи­ро­ва­ло элли­ни­сти­че­ско­го пра­ви­те­ля в государ­ст­вен­но-пра­во­вом смыс­ле^334a. Кро­ме того, обо­жест­вле­ние в элли­ни­сти­че­ском мире пред­став­ля­ло пра­ви­те­ля не как гос­по­ди­на над жиз­нью и смер­тью, а как So­te­ra^[22]. Сле­до­ва­тель­но, оно ско­рее озна­ча­ло ослаб­ле­ние тира­ни­че­ско­го абсо­лют­но­го вла­сти­те­ля и поз­во­ля­ло вве­сти баси­лея, как спа­си­те­ля и помощ­ни­ка, в демо­кра­ти­че­ский строй поли­са, где не было ника­ко­го места для монар­ха как тако­во­го. Обо­жест­вле­ние элли­ни­сти­че­ско­го типа пря­мо-таки соот­вет­ст­ву­ет при­тя­за­нию Цеза­ря, что он явля­ет­ся не абсо­лют­ным тира­ном, а хоро­шим монар­хом, помощ­ни­ком и защит­ни­ком, pa­ren­te pat­riae, — но, есте­ствен­но, монар­хом.