с.190 Античные источники нередко отмечают биполярный характер политической борьбы в Поздней Римской республике. Так, Саллюстий пишет о том, что после трибуната Тиберия Гракха в Риме начались раздоры между народом и знатью (Iug. 41—
Ввиду того, что эти слова явно многозначны, политически и ценностно окрашены, а их употребление не всегда последовательно, вопрос о содержании этих понятий породил много споров. Исследователи дискутируют о том, каких именно политиков в Риме называли популярами, составляли ли они некую общность, что служило для них объединяющим признаком, как они соотносились с оптиматами и является ли эта пара понятий равнозначной. От разрешения этих проблем зависят многие другие спорные вопросы: о характере и содержании политической борьбы в Поздней Римской республике, о структуре римского общества и правящего класса, об особенностях римской идеологии и, наконец, о причинах кризиса и падения Республики. В отечественных и зарубежных исследованиях можно выделить несколько основных подходов к понятию «популяры».
1. Популяры как политическая партия
В XIX — начале XX в. в историографии господствовало представление о том, что в Поздней республике борьба велась между двумя партиями, в чем-то аналогичными европейским парламентским партиям. Впервые эта концепция была четко выражена в исследовании В. Друмана, который, однако, не использует понятие «популяры» и вместо этого говорит о «народной партии», основанной братьями Гракхами и противостоящей оптиматам, т. е. сенатской партии. Руководители оптиматов и народной партии могли меняться, но равновесие не достигалось: партии сменяли друг друга у власти, и борьба не прекращалась. В конце концов политическая жизнь в Риме деградировала, обе партии были ликвидированы и установилась монархия3.
Т. Моммзен предложил классический вариант данной схемы. Он уже говорит о партиях оптиматов и популяров, которые появились в середине II в. до н. э. и, судя по названиям, должны были с.191 представлять волю аристократов и волю народа. Однако обе партии были заражены процессом политического разложения, а их программы не выходили за рамки существующего порядка4. Характеризуя партию популяров, Моммзен пишет, что она не могла управлять государством и не стремилась к этому5, а ее вождями были либо политики-новички, желавшие прославиться, либо аутсайдеры, не имевшие шансов на традиционную карьеру, и лишь когда партию возглавлял человек, нацеленный на достижение личной власти, она могла добиться какого-то успеха6. Анализируя состояние партии популяров после диктатуры Суллы, Моммзен подчеркивает разнородность ее состава и целей: это была рыхлая масса оппозиционных элементов (финансисты, городской пролетариат, транспаданцы, проскрибированные и т. д.), внутри которой исследователь выделяет популяров в узком смысле — искренних ограниченных радикалов, добивавшихся прежде всего восстановления трибуната7. На протяжении 70—
Концепция Моммзена оказала сильное влияние на советскую историографию, в частности, на работы
Если в советской историографии в 30—
2. Популяры как политики, прибегающие к демагогическому стилю или методу
Впервые двухпартийную теорию Т. Моммзена поставил под вопрос М. Гельцер: по его мнению, политическая борьба в Поздней республике представляла собой не противостояние аристократов и демократов, а соперничество за власть небольших группировок знати, которые формировались на с.192 основе родственных и дружеских связей и обмена услугами между нобилями, получали поддержку за счет их клиентелы и были довольно непостоянными по составу. В книге, где эта концепция изложена наиболее полно14, М. Гельцер вообще не оперирует понятиями «оптиматы» и «популяры», однако останавливается на них в другой работе15. Исследователь подчеркивает, что эти названия применялись лишь к политикам и никогда — к их сторонникам в народном собрании. По его мнению, популяры — это не организованная партия, а политики с новыми идеями, появившиеся во второй половине II в. до н. э. Они были сенаторами, но желали сломить сенатское правление, получить большинство голосов в народном собрании и управлять государством с Форума. Однако решения римского городского плебса выражали волю лишь малой части граждан, и, таким образом, популяры стремились не столько к тому, чтобы правительство следовало воле народа, сколько к реализации своих политических проектов.
Г. Штрасбургер развил эти идеи в статье об оптиматах в «Реальной энциклопедии Паули-Виссова», где немало внимания уделил и популярам16. Исследователь подчеркивает, что если оптиматы, благодаря связывающим их интересам представляли собой некую общность, то народ не мог противопоставить нобилитету ничего подобного. Слово popularis античные авторы употребляют только по отношению к конкретным лицам; популяры — друзья и руководители толпы, но отделены от нее. Аристократам противостоят одиночки из их собственных рядов, защищающие интересы народа; борьба ведется не против масс, а внутри элиты. Многие популяры получили это имя в результате лишь одной изолированной акции. Их связывает то, что все они ориентированы на реформы и опираются на народное собрание. Однако популяров нельзя считать демократами — они не собирались приводить к власти народ, а пользовались им как инструментом достижения своих целей. Никто из них не оспаривал руководящее положение нобилитета.
В этом же духе рассуждает Р. Сайм, по мнению которого «политическая жизнь в Римской республике характеризовалась и направлялась не партиями и программами на современный парламентский манер, не мнимым противостоянием сената и народа, оптиматов и популяров, nobiles и homines novi, но борьбой за власть, богатство и славу»17. Имя популяров присвоили себе политики, использовавшие трибунат в интересах реформы или личного честолюбия. Среди них были как мошенники и честолюбцы, так и искренние и честные реформаторы18, однако никто из них не был сторонником народного суверенитета. Римские политики могли отстаивать права народа или сената, но в действительности боролись лишь за власть19. Весьма схожие рассуждения можно встретить в работах ряда других исследователей20.
Тем не менее
Это представление о популярах как о политиках, придерживающихся определенного стиля или метода, было еще раз обосновано в нескольких важных работах, опубликованных в
Тщательно проанализировав употребления слова popularis в источниках, Ж. Эллегуар показал, что первоначально это слово было прилагательным, которое означало «народный», «принадлежащий народу», «угодный народу». Это значение, как правило, благоприятно, но в политике слово popularis чаще всего употребляется в прегнантном значении: «то, что позволяет завоевать любовь народа» — и часто в уничижительном смысле. В политическом словаре «популярами» называют совокупность тех, кто стремится опереться на народ, чтобы обеспечить себе карьеру. Это политики из сенаторского сословия, которые отторгнуты нобилитетом и вынуждены компенсировать недостаток влияния, заискивая перед народом. Гракхи первыми носили это имя; они, по-видимому, искренне желали блага плебсу и государству в целом и инициировали истинное демократическое движение. Но после них нельзя говорить о популярах как о демократической партии: социальные законы не являлись для них самоцелью, у них не имелось определенного плана действий или программы. Главное, что их объединяло, — это враждебность к сенату. Порой их мероприятия были даже противоречивыми, но все же сходство методов породило некую общность воззрений и преемственность политики. Если благо народа и не было истинной целью популяров, оно все же в определенной мере достигалось благодаря их действиям22.
В русле концепции М. Гельцера и Г. Штрасбургера написаны статья Кр. Майера о популярах в «Реальной энциклопедии Паули-Виссовы» и его же книга «Res publica amissa». Кр. Майер отмечает, что повседневная политика в Риме включала множество мелких проблем, касавшихся отдельных лиц, групп или общин. По разным вопросам часто образовывались союзы, состав которых был гибким и подвижным. Однако вокруг важных проектов, в виде исключения, могла возникать крупная партия, способная мобилизовать городской плебс и одержать победу в народном собрании. Но это происходило лишь при необходимости, изредка и ненадолго23.
Возникновение этого метода обусловливалось дуализмом римской конституции: сенат имел широкие полномочия, но компетенция народного собрания формально была неограниченной24. Городской плебс никогда не проявлял инициативу, но если политику удавалось его активизировать, то плебс становился очень могущественным, и с его помощью можно было провести отдельные важные решения. Однако плебс не мог служить постоянной опорой, так как легко поддавался подкупу и не способен был защитить оппозиционных политиков от сената, если тот применял силу. В народе не существовало собственной постоянной силы, которая бы стремилась к определенным целям и вынуждала бы политические группировки на них ориентироваться25.
Популяров Кр. Майер определяет как сенаторов, которые добивались своих целей с помощью народного собрания, представляя себя как защитников народа26. Политиков причисляли к популярам на основании их методов и ораторской манеры, но их намерения и убеждения могли быть самыми разнообразными27. Эти деятели не стремились к демократизации римской политики — они желали либо добиться личных целей, либо устранить отдельные проблемы в государстве. Различные популяры не были связаны друг с другом, и если сотрудничали, то лишь по тактическим причинам28. Популярская политика, по мнению Кр. Майера, — это определенный политический стиль, который не передавался в пределах однородной команды, но принимался как роль в репертуаре римской политики, чтобы преодолеть сопротивление большинства сената29.
В основе политического стиля популяров лежало утверждение о том, что существует антагонизм между сенатом и народом. При этом популяры противопоставляли себя современному им сенату или даже контролирующей его клике, но не сенату как учреждению вообще. Они провозглашали три основных комплекса целей и осуществляли соответствующие мероприятия: 1) восстановление свободы, обеспечение основных прав народа; 2) устранение произвола сенатской клики, с.194 обеспечение высшей власти народа в государстве; 3) повышение уровня жизни бедных слоев30. Кр. Майер оговаривает, что речь здесь идет не об истинных намерениях популяров, а лишь о том, что они провозглашали в своей агитации; и все эти лозунги и законопроекты зачастую служили лишь средством для достижения совсем иных целей31. В своей политической деятельности популяры опирались на народные собрания, через которые проводили свои законопроекты, и на сходки, на которых провозглашали свои лозунги. Также они прибегали к организации скоплений народа для давления на сенат или суд, захвату подступов к Форуму в день голосования и другим актам насилия. Популяры могли вызывать в Рим группы собственных приверженцев, собирать толпы плебса с помощью закрытия лавок, опираться на коллегии плебса и вооруженные отряды32. Тем не менее популяры действовали в достаточно узких рамках, так как справедливость существующего порядка в целом не подвергалась сомнению. Однако нападки популяров на правящую элиту ослабляли моральные основы конституции, что способствовало слому политической культуры33.
Таким образом, по мнению Кр. Майера, популяры — это не партия, не движение и не течение; это ряд отдельных политиков, которые на том или ином этапе своей карьеры действовали в рамках определенного политического стиля и использовали определенный набор лозунгов и методов для достижения собственных целей.
К схожим выводам приходит Й. Мартин34. Он выделяет три различных типа популяров: трибун-реформатор; демагог; полководец, стремящийся к личной власти. Всех их объединяет использование популярского метода: они действуют при помощи народного собрания вопреки воле сената. Поскольку сенат имел легальные средства противодействия, популярский метод почти всегда оборачивался нарушением законов и применением силы.
Законы, предлагавшиеся популярами, Мартин делит на три группы: реформы, нацеленные на разрешение общегосударственных проблем; мероприятия, повышавшие эффективность популярского метода; законы, предназначенные для достижения личных целей35. Мартин отмечает, что почти все популяры осуществляли свои мероприятия в должности трибунов: она позволяла применять самый простой законодательный механизм, была идеологически связана с народом и независима от сената. Реформаторская фаза деятельности популяров продолжалась до трибуната Сульпиция в 88 г.; после Суллы они служили отдельным влиятельным нобилям, конфликтующим с сенатом36. Римский народ не участвовал в управлении, не имел собственных политических целей и был расколот на городское и сельское население; он просто использовался как инструмент во внутренней борьбе нобилитета. Народ никогда не был надежной опорой для популяров, что в конце концов привело к созданию вооруженных отрядов37.
В отличие от Кр. Майера, Й. Мартин все же считает возможным говорить о популярской идеологии. Ее важнейшими составляющими являлись права трибунов и provocatio; это объясняется тем, что трибунат был главным оружием популяров, а senatusconsultum ultimum — главным оружием сената. Популярское понимание истории предполагало проекцию данной идеологии в прошлое с тем, чтобы сделать популярскую политику более респектабельной38.
Римляне считали популярский метод важным критерием различения политиков, и в борьбе вокруг него Й. Мартин видит проявление глубокого раскола римского нобилитета. Популяры не опирались на революционный класс и не имели революционных целей; они использовали народ как политическое средство и не пытались уничтожить сенат и магистратуры. Они желали в рамках республики занимать выдающееся положение и оказывать определяющее влияние на политику. Однако популяры многократно нарушали традиции и законы и содействовали разрушению патроната и клиентелы, поэтому Мартин считает их важными факторами дезинтеграции римской политической жизни39.
Целиком в русле представлений М. Гельцера и Кр. Майера написана статья У. Хакль40, в которой подчеркивается значительное сходство реформаторской программы Ливия Друза, трибуна 91 г. до н. э., с мероприятиями Гая Гракха с одной стороны и Суллы — с другой. По мнению У. Хакль, это с.195 сходство еще раз подтверждает, что не существовало никакой популярской или оптиматской программы, но имелись некоторые срочные и насущные проблемы, которые необходимо было решить. Политики, осознавшие это, добивались реформ и использовали их для того, чтобы занять высокое положение в государстве. Отличие популяров и оптиматов было только в методах, и для всех популяров общим стало лишь одно — они обращались напрямую в народное собрание, в обход сената.
Г. Добльхофер, исследовавший политику популяров в 111—
В позиции Г. Добльхофера присутствует определенная двойственность: оставаясь в целом в рамках концепции просопографической школы, исследователь вместе с тем ставит под сомнение ее основополагающий тезис. Возможно, эта двойственность связана с тем, что в 70—
3. Популяры как защитники интересов неимущих слоев
Необходимость учитывать экономические противоречия и классовую борьбу в римском обществе подчеркнули выдающиеся итальянские романисты, находившиеся под влиянием марксизма, — Ф. де Мартино и Ф. Серрао. Они исследовали законодательную деятельность популяров и пришли к выводу, что социальные контрасты и классовая борьба играли более важную роль, чем личные связи нобилей, с.196 их честолюбие и корыстолюбие44. Политическую борьбу в Риме вели два политических движения, представлявшие обширные социально-экономические интересы — аристократическое (оптиматы) и демократическое (популяры). Сами римляне не скрывали экономическую сущность этой борьбы и говорили, что оптиматы отражают интересы знати, популяры — интересы народа45. Наибольшую активность популяры развивали на сходках, их главным полем деятельности было законодательство. Коллегии, имевшие политический характер, можно рассматривать как зачатки партийных ячеек46. На протяжении долгого времени в законодательной деятельности популяров наблюдается немалая преемственность, что свидетельствует о существовании крупного движения с единой программой47. Особенно важное место занимают в ней экономические требования: аграрные законопроекты, которые начиная с конца II в. до н. э. предназначаются для обеспечения не только плебса, но и ветеранов, хлебные законопроекты, облегчение долгового бремени48. Концепция свободы у популяров имела прямую связь с социально-экономическими реформами: аграрные и хлебные законы способствовали равноправию и справедливости, которые считались необходимыми составляющими свободы49. Движением популяров всегда руководили нобили, однако их мероприятия отвечали потребностям широких слоев народа, и эти слои служили важным источником силы при проведении реформ. Популяры пользовались поддержкой низших классов в личных целях, но и сами вынуждены были подчиняться демократическому движению и проводить определенные мероприятия, даже если они и не всегда составляли единый замысел50.
Если Ф. Де Мартино и Ф. Серрао исследуют движение популяров сквозь призму их законодательной деятельности, то Л. Перелли особое внимание уделяет анализу классов и слоев, которые поддерживали популяров на различных этапах их деятельности. Главной опорой популяров на протяжении всего последнего века Республики он считает сельский плебс — мелких землевладельцев, арендаторов и поденщиков: именно они столкнулись с наиболее тяжелыми проблемами и были заинтересованы в аграрных и колониальных законах, а также в снижении долгового бремени. Сельский плебс составлял для популяров более надежную базу, чем городской, потому что был свободнее от клиентских связей с нобилитетом. Эта свобода укрепилась бы в сочетании с экономической независимостью, поэтому популяры стремились восстановить класс мелких собственников. Однако сельский плебс проживал далеко от Рима: популяры могли мобилизовать его для принятия важных предложений, но не удержать в столице надолго51.
Городской плебс, несмотря на попытку Гая Гракха завоевать его симпатии с помощью хлебного закона, первоначально мало поддерживал популяров и нередко был враждебен их инициативам. Только с начала
Рассматривая роль солдат и ветеранов, Л. Перелли подчеркивает, что даже после реформы Мария солдаты не считались профессионалами и были ориентированы на отставку и возвращение к мирной жизни. Собственно военные вмешательства армии в политику Л. Перелли не анализирует, так как они выходят за рамки борьбы оптиматов и популяров. Но если в политическом процессе участвовали ветераны, они, как правило, поддерживали популяров, ибо в основном происходили из с.197 сельского плебса и их главные стремления совпадали со стремлениями их класса53. Италийцы, как подчеркивает Л. Перелли, не были однородной социальной группой, но вопрос о предоставлении гражданства волновал все слои италийского населения, а это предложение поддерживали популяры, чтобы максимально расширить число голосующих. После того как италийцы получили полное гражданство, их политический выбор был обусловлен классовыми интересами: сельский плебс остался верен популярам, высшие классы поддержали оптиматов, средние слои сочувствовали умеренным популярам-реформистам, которые не угрожали правам собственности, но обещали расширить их политическое участие54. Что касается всадников, то с ними популяры заключали случайные союзы, но не искали их постоянной поддержки. В моменты острых кризисов всадники всегда вставали на сторону оптиматов и выступали против требований низших слоев; в других случаях их вклад в дело популяров был второстепенным55.
С другой стороны, П. Брант полагает, что не следует концентрировать внимание на борьбе аристократических группировок и пренебрегать установками других классов. В эпоху Цицерона родственники нередко расходились в политике, дружба бывала преходящей и номинальной, и человек мог одновременно иметь обязательства перед двумя враждующими политиками. Вокруг сильного лидера действительно могли формироваться группировки приверженцев, но они обычно упоминаются в периоды военных действий, а не в мирное время. Аристократические амбиции препятствовали образованию личных партий; рядовые сенаторы настороженно относились к политикам, чье влияние было так велико, что угрожало их достоинству и независимости57.
Таким образом, по мнению П. Бранта, в Риме не существовало прочных и крупных семейных союзов, а раздоры между мелкими группировками имели меньше значения, чем расхождения в принципах и интересах, которые разделяли оптиматов и популяров. В традиционной римской морали обязательства перед близкими и друзьями весили меньше, чем обязательства перед отечеством. В любом публичном споре соображения государственных интересов всегда занимали первое место58, а во время гражданских войн противоположные принципы (авторитет сената и свобода народа) провозглашались в пропаганде и оказывали воздействие на умы людей59. Этот раскол, по мнению П. Бранта, не следует объяснять только политическими разногласиями. Именно то, каким образом оптиматы использовали свою власть, вызывало недовольство бедных, интересы которых защищали популяры. И Саллюстий, и Цицерон признают, что бедные слои поддерживают «дурных» и завидуют «порядочным» и стремятся опрокинуть существующий порядок. Напротив, для Цицерона главная функция государства — охрана прав собственности, а собственники, в свою очередь, — его естественные защитники. Он считал, что, удовлетворяя народ за их счет, популяры вредят государству; а задачу оптиматов видел в том, чтобы служить интересам всех состоятельных людей. Соответственно, оптиматы считали, что народу нужно предоставлять лишь видимость свободы, а магистраты должны повиноваться воле сената. Популяры же полагали, что если сенат не принимает мер, необходимых для общего блага, то магистраты вправе представлять предложения суверенному народному собранию60.
П. Брант признает, что оптиматы не отличались высокими принципами и преданностью интересам граждан, однако не сомневается, что они искренне считали господство сената наилучшим способом государственного устройства. С другой стороны, как отмечает П. Брант, в социальных конфликтах всегда находятся члены элиты, которые из принципа принимают сторону масс, и популяры вполне с.198 могли считать свои мероприятия необходимыми для государства. Менее вероятно, что для них имел значение народный суверенитет — они просто вынуждены были его защищать, так как действовали через народное собрание. Но даже если эти люди лишь добивались карьерного продвижения или личной власти, важно, что они для этого обыгрывали недовольство разных слоев, которым сенат пренебрегал61.
Большое внимание участию различных социальных слоев в римской политике уделяет и
Однако в трактате «О государстве» Цицерон использует понятия «оптиматы» и «популяры» в ином значении: выражениями regnum, optimatium civitas и popularis civitas он вынужден переводить греческие термины «монархия», «аристократия» и «демократия». Это сочинение оказало значительное влияние на последующие источники, и в них данные термины уже употребляются в «грецизированном» значении: оптиматы как знать, популяры как демократы. Однако, по мнению
Исследователи, принадлежащие к данному направлению, как правило, полагают, что популяры не были изолированными друг от друга политиками, но составляли некую группу, пусть даже очень аморфную и нестабильную65. Но все же эти авторы предпочитают говорить о популярском течении или движении, а не о партии. Однако в конце
4. Популяры как политическая партия — возрождение концепции
Важный вклад в выявление организационной структуры популяров внес П. Вандербрук — исследователь, тесно примыкающий к просопографической школе. Он вполне разделяет ее представления о том, что у популяров отсутствовали общая программа или идеология, а единственной общей с.199 чертой всех политиков-популяров был используемый ими метод мобилизации плебса66. Тем не менее он обнаруживает некие организационные связи и групповую лояльность, объединявшие популяров. П. Вандербрук выделяет три типа лидеров-популяров. Во-первых, это «высшие руководители»: Гракхи, Марий, Помпей, Цезарь, Красс, Клодий, Катилина. Они вели активную политику и обращались к народу, чтобы провести новые законы и приобрести последователей, которые смогут поддержать их личные амбиции. Они разделяли идеологию элиты и не предлагали альтернатив существующей структуре власти. Это лидерство было формальным: только Клодий способен был мобилизовать толпу, не занимая никакой должности. Поэтому когда «высший руководитель» являлся частным лицом, ему требовались «лидеры-помощники»67.
«Лидеры-помощники» тоже входили в элиту, но занимали младшую магистратуру — трибунат. Эта должность позволяла им созывать трибутные комиции и вносить законы, выгодные для «высших руководителей», а также препятствовать невыгодным для них решениям с помощью права вето. В 80—
На третьем уровне находились «лидеры-посредники»: это представители городского плебса, обладавшие внутри него более высоким социальным статусом. Они транслировали плебсу планы лидеров-популяров и мобилизовали его для их поддержки. К этой же группе П. Вандербрук относит, например, служителей при магистратах, клакеров и раздатчиков денег, которые оказывали лидерам-популярам важную техническую помощь69.
Таким образом, по мнению П. Вандербрука, среди популяров конца Республики наблюдается нечто подобное политической организации: политики на разных уровнях вынуждены были сотрудничать и зависели друг от друга. Влиятельные фигуры, желавшие противостоять правящей олигархии, стремились опереться на народ, но для его мобилизации им требовалась помощь политиков среднего и низшего уровня, которые в обмен на свои услуги получали престиж, карьерные возможности и материальные выгоды70. Таким образом, в концепции П. Вандербрука налицо некоторая двойственность: с одной стороны, популяров связывает квазипартийная организация, с другой — у них нет ни программы, ни идеологии; т. е. при наличии средств для достижения общей цели у них отсутствует сама эта цель.
Э. Ференци также характеризует популяров как оппозиционную партию: ее программа не предполагала свержения существующего строя и предусматривала обеспечение и расширение прав трибуната, защиту жизни и свободы граждан. Для достижения этих целей создавались коллегии, которые могут рассматриваться как политические объединения. Введение тайных выборов свидетельствует о том, что народ обладал гражданским сознанием и мог свободно выражать свои политические убеждения. К 59 г. до н. э. одним из лидеров популяров был Цезарь, а в свое консульство он поднялся на вершину движения. Однако после победы Цезаря в гражданской войне отношения популяров с ним ухудшились, так как он исполнил их программу лишь частично. Враждебность популяров была также вызвана политикой милосердия Цезаря по отношению к оптиматам, а также тем, что Цезарь проводил важные решения не через комиции, а через реорганизованный сенат. Но сближение популяров с противниками Цезаря было лишь временным, и после убийства Цезаря они вновь примкнули к цезарианцам и содействовали их победе71.
По мнению Дж. Цеккини, зарождавшиеся в Риме политические партии погибли вместе с Республикой. Он полагает, что под влиянием греческой философии во II в. до н. э. в Риме возникли две с.200 противоположные концепции государства, одна из которых ставила в центр сенат, а другая — народ. Постепенно римская политика все более идеологизировалась, что способствовало появлению политических образований и быстрой эволюции традиционных coitiones (краткосрочных ситуативных союзов) в идеологически определенные factiones и далее в partes, основанные на содержательной программе реформ. В
В отечественной историографии двухпартийной схемы придерживается
5. Популяры как приверженцы демократической идеологии
В рамках дуалистического подхода, сторонники которого считают политическую жизнь в Поздней республике поляризованной, существует и еще одно направление исследований — основное внимание в нем уделяется политическим воззрениям, терминологии, лозунгам популяров. Авторы данных работ обычно не рассматривают популяров как организованную группу, движение или партию (что сближает их с просопографической школой), однако подчеркивают, что в Поздней республике существовало две весьма различных идеологии или традиции — оптиматская и популярская. Наиболее активно это направление исследований развивается в два последних десятилетия, однако и ранее неоднократно публиковались статьи и книги, посвященные анализу популярской идеологии.
Первые серьезные возражения против мнения М. Гельцера о том, что в Риме не было противостояния аристократов и демократов, еще в 1927 г. высказал В. Энслин. Он пишет о том, что до последней трети II в. до н. э. Римом управляла аристократия, и народ соглашался на это, пока правительство обеспечивало его благосостояние. Однако после того, как испанские войны во второй половине II в. до н. э. истощили силы римского народа, господство нобилитета пошатнулось, и граждане стали выше оценивать собственное значение в политике. Одновременно в римскую культуру проникают греческие политические теории74. Тиберий Гракх впервые реализовал принцип подотчетности магистратов народу — не из властолюбия, а ради проведения необходимой социальной реформы. Его программа была нацелена на слом господства нобилитета и утверждение народного суверенитета. Тиберий погиб, но его деятельность изменила расстановку сил: верность плебса знати стала менее с.201 прочной, и популяры теперь могли опираться на народ75. Гаю Гракху удалось на время установить в Риме настоящую демократию (как ее понимали в античности): все вопросы он решал в народном собрании. Однако он потерпел поражение, так как потерял расположение народа, как только попытался дать гражданство союзникам. Несмотря на победу нобилитета, популяры не были уничтожены, и последующие события развивались под влиянием наследия Гракхов. Однако уже при Цинне популяры далеко ушли от того, что ранее считалось демократией. Цезарь же уничтожил как олигархию нобилитета, так и ее демократическую оппозицию76.
Несмотря на возражения В. Энслина, концепция М. Гельцера в течение нескольких десятилетий господствовала в западной историографии, но в 1958 г. было опубликовано исследование К. Рюбелинга, в котором основное внимание уделяется особенностям идеологии популяров, а отправной точкой служит употребление понятия popularis в античности. Автор приходит к выводу, что оно имело как неполитическое значение (связанный с народом, приятный народу), так и политическое (защитник народа и его интересов). Стремление быть угодным народу связано с этим смыслом, но не составляет ядро понятия, однако враждебная традиция нередко употребляет слово «популяр» в значении «демагог». Таким образом, популяр — это политик, который защищает интересы народа и отдельных граждан против патрициев, оптиматов, сената и магистратов. Популяр проводит свои законы в народном собрании и стремится увеличить власть народа за счет авторитета сената. Популяры — это не политическая группа или партия, а определенный тип политиков, который стремится действовать для народа и через народ77. Рюбелинг доказывает, что понятие «популяр» возникло как имитация греческого «демократ». В Риме не существовало партий аристократов и демократов, но были patres в сенате и отдельные политики, выступавшие за плебс (publicolae, plebicolae). Историки-анналисты, писавшие по-гречески, могли их отождествить, а затем эти понятия были переведены на латынь как оптиматы и популяры. Под словом «популяр» образованные люди стали понимать политика, который заботится об интересах народа и добивается народной любви, — т. е. тип демократа, с которым в греческой философии связано представление о потенциальном тиране78.
Идеологию популяров К. Рюбелинг восстанавливает по сочинениям Саллюстия и Цезаря: согласно их воззрениям, исторически государство разделялось на две партии — patres и plebs. В ходе борьбы сословий народ завоевал свободу и с тех пор обладал высшей властью, однако постепенно нравственно опустился и попал в рабство к знати. Свободу народа необходимо восстановить, избавив его от господства клики. Идеология оптиматов, напротив, гласила, что в Риме господствует свобода, но популяры нарушают сложившиеся властные отношения, а следовательно, стремятся к царской власти. К. Рюбелинг отмечает, что воззрения популяров выглядят архаизированными, однако их цель — свержение господства знати и возвращение народу свободы — в конечном счете равнозначна народному господству79.
Итак, по мнению К. Рюбелинга, оптиматы и популяры предстают как два абсолютно разных политических типа. В источниках противостояние аристократов и демократов наблюдается гораздо отчетливее, чем личные объединения политиков, и сами римляне расценивали его как раскол государства и народа80.
В 1972 г. вышла в свет статья Р. Сигера, где рассматриваются особенности употребления понятия «популяр» у Цицерона81. Он еще раз оспаривает представление о популярах как о партии и подчеркивает, что они нигде не предстают как группа, даже сколь угодно рыхлая и кратковременная82, однако считает корректным говорить о популярской традиции и популярских ценностях (конституционные права народа, его благосостояние, права трибунов и имитация таких образцов, как Гракхи и Сатурнин)83. Р. Сигер отмечает, что Цицерон лишь раз дает определение популярам (Sest. 96), и его контекст (Cic. Sest. 96—
После того как аргументы сторонников дуалистического подхода к исследованию политической борьбы конца Республики несколько пошатнули позиции приверженцев плюралистической концепции, попытку разрешить этот спор предпринял Г. Ашар85. Он поставил вопрос: как сами римляне определяли место сограждан в политике — через отношение к res publica и сенату или через связи с тем или иным деятелем? Проведенное им исследование показало, что формулы, указывающие на отношение персонажа к сенату, государству или существующему положению (optimus, bonus, amans rei publicae и т. д. или, напротив, popularis, improbus, hostis и т. д.), встречаются в источниках чаще, чем эпитеты или обороты, указывающие на связи с кем-то (amicissimus… familiaris… или, напротив, molestus… и т. д.). Однако еще более важным Г. Ашар считает тот факт, что многие формулы включают двойную квалификацию: один термин уточняет личные связи, второй — отношение к республике, сенату и т. д. (например constans ciuis et… Graccho molestus — Cic. Brut. 117). В годы стабильности обычно имеется соответствие между этими структурами: гражданин — друг того или иного лица и одновременно разделяет его мнение о государстве. Но когда политическая борьба обостряется, две эти составляющие часто приходят в противоречие, и двойные выражения особенно многочисленны в источниках там, где речь идет о кризисах. В периоды тирании говорится только о личных связях. Следовательно, для римлян место человека в политике одновременно определялось его отношением к государству и его связями с той или иной важной персоной, гражданин одновременно входил в структуру личных связей и дихотомическую общественную структуру.
Начало новому этапу исследований положила статья Н. Маки86. Полемизируя со сторонниками просопографического подхода, автор отмечает: в концепцию о том, что популяр — это политик, использующий определенный метод (обращение к народу ради достижения собственных целей), не укладываются важные факты. Во-первых, римляне различали истинных и ложных популяров; во-вторых, в популярском методе важную роль играло идеологическое обоснование. Это предполагает существование настоящих споров между популярами и их противниками, суть которых заключалась в том, как следует разграничить авторитет сената и свободу народа. Оптиматы утверждали, что сенат лучше знает, в чем состоит благо для государства, а государственные институты, охраняемые законами и обычаями, священны. Популяры заявляли, что сенат пренебрегает общими интересами и преследует собственную выгоду, народ же должен активнее участвовать в управлении и вернуть себе свободу. Оптиматы и популяры во многом разделяли общие ценности и не отвергали аргументы друг друга, а вынуждены были их оспаривать. Невозможно представить, по мнению Н. Маки, что все эти аргументы, звучавшие публично, ни во что не ставились ораторами и их аудиторией. С другой стороны, удельный вес законов, направленных на расширение и защиту прав народа, был слишком велик, чтобы считать, что популяры просто защищали его материальные интересы. Н. Маки указывает, что мотивы популяров можно оценить лишь вероятностно и применительно к конкретным случаям. Римская политика не предполагала жесткого партийного разделения, и по разным вопросам политик мог примыкать к разным группам. Однако истинную непоследовательность римляне видели и осуждали. Чтобы считаться популяром, недостаточно было ни обращаться к народу в популярской манере, ни даже провести популярский закон. По мнению Н. Маки, главный признак популяра — это публичная приверженность идеологической теме прав и интересов народа.
В. Арена также говорит о существовании в позднереспубликанском Риме двух интеллектуальных традиций: оптиматской и популярской. Обе трактовали свободу как неподчинение произволу другого лица или группы, но расходились в вопросе о том, что необходимо для достижения и сохранения свободы и сколько свободы должны иметь различные общественные группы. Популярская традиция нигде не изложена последовательно, но информацию о ней можно извлечь из трактата Цицерона «О государстве» (I. 47—
В рамках популярской традиции гражданское сообщество признается единственным носителем власти и высшим собственником всех благ. Народ не просто вверяет кому-то власть, но непосредственно осуществляет правление через народное собрание, которое отвечает за принятие общеобязательных решений и справедливое распределение благ. Сенат должен быть покорен воле народа; если магистраты не исполняют воли народа, то он вправе отрешить их от должности. Понятие «величие римского народа» заимствовано популярами из области внешней политики и стало означать право народа на выражение своей воли в народном собрании и превосходство последнего над магистратами и сенатом. Свобода, таким образом, идентифицируется с властью, с возможностью управлять государством. Понятие справедливости в популярской традиции предполагает равенство политических прав граждан а также их равную долю в общих благах. Государство понимается как сообщество, в котором интересы каждого члена идентичны интересам всего сообщества и каждый гражданин является собственником всего91.
с.204 Таким образом, В. Арена, как и многие ее предшественники92, подчеркивает, что в Поздней республике существовало две конкурирующие системы взглядов. Однако она, как и некоторые другие историки (Н. Маки,
6. Идеологическая однородность политического дискурса
Р. Морстейн-Маркс, рассматривая дебаты на народных сходках, доказывает, что их нельзя считать соперничеством двух идеологий — оптиматской и популярской. В народных собраниях (в отличие от философии, переписки, речей в сенате или суде) консервативные политики никогда не признавали, что разделяют иную систему ценностей, чем их противники. Они использовали тот же лозунг, что и популяры, — свобода от тирании и выгоды народа. Вопрос ставился так: действительно ли данный политик своим предложением защищает интересы народа, или же он добивается каких-то личных целей. На сходке никто не осмеливался утверждать, что авторитет сената имеет больший вес, чем воля народа, но никто и не призывал сократить полномочия сената; популяры порицали лишь первых лиц в сенате. Таким образом, на народной сходке разрушалась дихотомия «оптиматы — популяры». И те, и другие поддерживали идеологическую однородность и спорили о том, кто из них должен считаться истинным представителем одной и той же — популярской — идеологии, которую Р. Морстейн-Маркс называет также народной идеологией, идеологией сходки. Она представляла собой общенародный консенсус, который лежал в основе всех успешных речей перед народом. В сенате тоже наблюдалось единство дискурса, но уже другого. Таким образом, существовало две различные сферы, где один и тот же сенатор мог играть две очень разные роли93.
К. Гэлбрайт признает, что после Суллы существовал раскол на оптиматов и популяров, однако считает, что применять эти категории для анализа предшествующих событий не вполне корректно. Исследователь отмечает, что понятия, в которых политики выражали свою позицию (и прежде всего понятие res publica), были очень широкими и гибкими, допускали различную интерпретацию. В политическом дискурсе не было традиционалистов и радикалов, защитников статус-кво и реформаторов; противники спорили о том, что именно представляет собой традиционная res publica94. В первой половине II в. до н. э. термин popularis имел значение «нечто относящееся к народу и его интересам», а исходное значение термина «оптимат» — «гражданин, наделенный лучшими качествами». Исходно они не предполагали противопоставления, но ко временам Цицерона стали означать политические противоположности: те, кто верит в первенство народа, и те, кто желает, чтобы народом управлял сильный сенат. Однако в эпоху от Гракхов до Суллы дело еще обстояло иначе: в сенате существовал спектр мнений, политики не группировались вокруг двух полюсов. Каждый вопрос рассматривался сам по себе, а не как консервативная или популярная мера, и в карьере многих политиков сложным образом сочетались оптиматские и популярские мероприятия. Для данного периода нет свидетельств не только реального, но даже риторического противопоставления оптиматов и популяров. Ораторы противоположных политических направлений определяли себя как bonus, optimus или optimas и пытались оспорить право оппонентов на это имя. Популяров как противоположности оптиматам не существовало95.
Итак, в развитии исследований, посвященных деятельности популяров, можно выделить следующие тенденции. Первоначально, в XIX — начале XX в., господствовало заложенное Т. Моммзеном представление о том, что в Поздней республике за власть боролись две политические партии, в чем-то схожие с европейскими парламентскими партиями: аристократическая и консервативная партия оптиматов и демократическая и реформистская партия популяров. Впоследствии эта теория подверглась серьезной критике, но до настоящего времени предпринимаются попытки выявить структуру и/или программу партии популяров (например, в работах П. Вандербрука, Дж. Цеккини и
Новым этапом в исследовании римских политических группировок стала концепция М. Гельцера. Ее сторонники, преобладавшие в историографии в 30—
Возражения против данного подхода стали особенно многочисленны в последней трети XX в. Исследователи, желающие вернуться к дихотомической модели, как правило, уже не считают популяров политической партией, но все же усматривают некую объединяющую их программу или идеологию. Некоторые историки (Ф. Де Мартино, Л. Перелли, П. Брант,
С
Однако в последнее десятилетие в западной историографии высказываются сомнения в существовании подобного идеологического раскола. Напротив, ряд исследователей (Н. Морстейн-Маркс, с.206 К. Гэлбрайт, Н. Робб) утверждают, что в римской политике наблюдается идеологическая однородность, — по крайней мере, в определенные периоды или в определенных публичных ситуациях. Среди римских нобилей существовал консенсус относительно базовых ценностей, и дискуссии велись лишь о том, отвечает ли предлагаемое мероприятие истинным интересам народа, или же его инициатор преследует собственные эгоистические интересы. Таким образом, проблемы, связанные с римскими политическими партиями и группировками, с политической и идеологической борьбой в эпоху Поздней республики, по-прежнему остаются в центре внимания исследователей и продолжают вызывать серьезные дискуссии, причем по сравнению с концом XIX или серединой XX в. в наше время гораздо труднее выделить из существующих парадигм и концепций основную и ведущую.
Литература
1. Егоров
2. Ковалев
3. Лапырёнок
4. Лапырёнок
5. Машкин
6. Моммзен Т. 1937: История Рима / Рус. пер. под ред.
7. Моммзен Т. 1941: История Рима / Рус. пер. под ред.
8. Токарев
9. Трухина
10. Утченко
11. Adcock
12. Archard G. 1982: Langage et société. À propos des optimates et des populares // Latomus. 41, 794—
13. Arena V. 2012: Libertas and the Practice of Politics in the Late Roman Republic. Cambr.
14. Brunt
15. De Martino F. 1980: Motivi economici nelle lotte dei populares // De iustitia et iure. Festschrift Ulrich von Lübtow / M. Harder, G. Thielmann (Hrsg.). B.
16. Doblhofer G. 1990: Die Popularen der Jahre 111—
17. Drumann W. 1964: Geschichte Roms in seinem Übergange von der republikanischen zur monarchischen Verfassung oder Pompeius, Caesar, Cicero und ihre Zeitgenossen / Bd 3. 2 Aufl. P. Groebe (Hrsg.). Hildesheim.
18. Duplá A. 2011: Consules populares // Consul and Res publica / H. Beck, A. Duplá, M. Jehne, F. Pina Polo (eds.). Cambr., 279—
19. Ensslin W. 1927: Die Demokratie und Rom // Philologus. 82, 313—
20. Ferenczy E. 1991: Caesar und die Popularen // Klio. 73, 413—
21. Ferrary
22. Galbraith C. 2004: The language of popular politics from the Gracchi to Sulla. PhD Thesis. St. Andrews.
23. Gelzer M. 1912: Die Nobilität der römischen Republik. B.
24. Gelzer M. 1968: Caesar: Politician and Statesman / Transl. P. Needham. Cambr., Mass.
25. Hackl U. 1987: Die Bedeutung der popularen Methode von den Gracchen bis Sulla im Spiegel der Gesetzgebung des jüngeren Livius Drusus, Volkstribun 91 v. Chr. // Gymnasium. 94, 109—
26. Hellegouarc’h J. 1963: Le vocabulaire latin des rélations et des partis politiques. P.
27. Holkeskamp
28. Lintott A. 1992: Political history, 146—
с.207 29. Lintott A. 1999: The Constitution of the Roman Republic. Oxf.
30. Mackie N. 1992: Popularis Ideology and Popular Politics at Rome in the First Century
31. Martin J. 1965: Die Populären in der Geschichte der Späten Republik. Freiburg im Brisgau.
32. Meier Chr. 1965: Populares // RE. Suppl. Bd 10 / K. Ziegler (Hrsg.). 578—
33. Meier Chr. 1966: Res publica amissa. Wiesbaden.
34. Morstein-Marx R. 2004: Mass Oratory and Political Power in the Late Republic. Cambr.
35. Mouritsen H. 2010: Plebs and Politics in the Late Roman Republic. Cambr.
36. Perelli L. 1982: Il movimento popolare nell’ultimo secola della Repubblica. Torino.
37. Robb
38. Rübeling K. 1958: Untersuchungen zu den Popularen. Düsseldorf.
39. Scullard
40. Seager R. 1972: Cicero and the Word Popularis // CQ. 22, 328—
41. Seager R. 1977: Populares in Livy and the Livian tradition // CQ. 27, 377—
42. Serrao F. 1974: Classi, partiti e legge nella Repubblica romana. Pisa.
43. Strasburger Н. 1939: Optimates // RE. Bd XVIII. 1, 773—
44. Syme R. 1939: The Roman Revolution. Oxf.
45. Tatum
46. Taylor
47. Tracy C. 2008—
48. Vanderbroek
49. Wirszubski Ch. 1968: Libertas as a Political Idea at Rome during the Late Republic and Early Principate. Cambr.
50. Zecchini G. 2009: I partiti politici nella crisi della repubblica // Partiti e fazioni nell’esperienza politica romana / G. Zecchini (a cura di). Milano, 105—
ПРИМЕЧАНИЯ
