География

Кн. I, гл. 2, § 3

3. Эра­то­сфен ука­зы­ва­ет, что цель вся­ко­го поэта — достав­лять наслаж­де­ния, а не поучать. Древ­ние же, напро­тив, утвер­жда­ли, что поэ­зия есть нечто вро­де началь­ной фило­со­фии, кото­рая с дет­ства вво­дит нас в жизнь и, достав­ляя нам удо­воль­ст­вие, фор­ми­ру­ет наш харак­тер, чув­ства и поступ­ки. И наша шко­ла⁶, сверх того, утвер­жда­ет, что «толь­ко муд­рец явля­ет­ся поэтом»⁷.

Поэто­му-то раз­лич­ные государ­ства Гре­ции пер­во­на­чаль­но вос­пи­ты­ва­ют моло­дежь на поэ­зии; конеч­но, не для про­сто­го раз­вле­че­ния, но ради мораль­но­го назида­ния. 16 Поэто­му так­же и музы­кан­ты, обу­ча­ясь петь, играть на лире или на флей­те, пре­тен­ду­ют на пони­ма­ние это­го искус­ства: ведь они утвер­жда­ют, что эти заня­тия име­ют вос­пи­та­тель­ное зна­че­ние и спо­соб­ст­ву­ют нрав­ст­вен­но­му усо­вер­шен­ст­во­ва­нию. Такие утвер­жде­ния мож­но услы­шать не толь­ко от пифа­го­рей­цев, в таком же духе выска­зы­ва­ет­ся и Ари­сток­сен. И Гомер назы­ва­ет аэдов мораль­ны­ми руко­во­ди­те­ля­ми, когда гово­рит о стра­же Кли­тем­не­стры,

и добав­ля­ет, что Эгист не мог овла­деть Кли­тем­не­строй, пока

Но и, кро­ме это­го, Эра­то­сфен про­ти­во­ре­чит себе: ведь немно­го рань­ше упо­мя­ну­то­го заяв­ле­ния и в самом нача­ле сво­его трак­та­та по гео­гра­фии он гово­рит, что с древ­ней­ших вре­мен все поэты стре­ми­лись пока­зать свое зна­ние гео­гра­фии.

В самом деле, гово­рит он, Гомер внес в свои поэ­мы все, что он узнал об эфи­о­пах и жите­лях Егип­та и Ливии; при опи­са­нии Гре­ции он увлек­ся даже излиш­ни­ми c подроб­но­стя­ми, назы­вая Тис­бу «любез­ной ста­дам голу­би­ным» (Ил. II, 502), Гали­арт — «мно­готрав­ным» (Ил. II, 503), Анфедон — «пре­дель­ным» (Ил. II, 508*), Лилею же — нахо­дя­щей­ся «при шум­ном исхо­де Кефис­ско­го тока» (Ил. II, 523*). Эра­то­сфен добав­ля­ет, что Гомер нико­гда напрас­но не бро­са­ет эпи­те­тов.

В таком слу­чае, спра­ши­ваю я, похож ли поэт на чело­ве­ка, кото­рый раз­вле­ка­ет или поуча­ет?⁸ «Конеч­но, кля­нусь Зев­сом, послед­нее пра­виль­но, — ска­жет он, — но несмот­ря на то что Гомер употре­бил эти эпи­те­ты с целью поуче­ния, все, что нахо­дит­ся за пре­де­ла­ми его наблюде­ния, и он и дру­гие поэты напол­ни­ли мифи­че­ски­ми небы­ли­ца­ми». Тогда Эра­то­сфе­ну сле­до­ва­ло бы ска­зать, что «вся­кий поэт в одном слу­чае пишет для раз­вле­че­ния, в дру­гом — для поуче­ния».

И Эра­то­сфен совер­шен­но напрас­но ста­ра­ет­ся, d когда спра­ши­ва­ет: что при­бав­ля­ет­ся к высо­ко­му досто­ин­ству поэта от того, что он стал зна­то­ком гео­гра­фии, воен­но­го дела, зем­леде­лия, рито­ри­ки или любой дру­гой обла­сти зна­ния, кото­рую неко­то­рые поже­ла­ли ему при­пи­сать?

Поэто­му стрем­ле­ние наде­лить Гоме­ра зна­ни­я­ми во всех обла­стях мож­но рас­смат­ри­вать как свой­ство чело­ве­ка, често­лю­бие кото­ро­го пере­шло долж­ные гра­ни­цы; как если бы, по сло­вам Гип­пар­ха, кто-нибудь пове­сил на атти­че­скую ире­си­о­ну⁹ ябло­ки и гру­ши или еще что-нибудь, чего она не может про­из­ве­сти; так неле­по было бы наде­лять Гоме­ра все­ми зна­ни­я­ми и все­ми искус­ства­ми.

В этом слу­чае, ты, Эра­то­сфен, пожа­луй, и прав, но не прав, когда отни­ма­ешь у Гоме­ра вели­кую уче­ность и объ­яв­ля­ешь поэ­зию ста­ру­ше­чьи­ми сказ­ка­ми, где поз­во­ля­лось, как ты гово­ришь, 17 выду­мы­вать все, что кажет­ся под­хо­дя­щим для цели раз­вле­че­ния; но раз­ве, дей­ст­ви­тель­но, поэ­зия ниче­го не при­бав­ля­ет к высо­ко­му досто­ин­ству тех, кто слу­ша­ет поэтов? Я имею в виду опять, что поэт явля­ет­ся зна­то­ком гео­гра­фии, воен­но­го дела, зем­леде­лия или рито­ри­ки — всех пред­ме­тов, зна­ние кото­рых, есте­ствен­но, при­пи­сы­ва­ют поэту слу­ша­те­ли.