Речи

Речь против Г. Верреса, назначенная к произнесению во второй сессии

Книга третья

О хлебном деле

Подроб­но­сти об этой труд­ной мате­рии чита­тель най­дет у Mar­quardt’а Staatsverwal­tung II 180 сл. О fru­men­tum emptum, im­pe­ra­tum и aes­ti­ma­tum будет ска­за­но в свое вре­мя в при­ме­ча­ни­ях.

Exor­dium. I. 1. Кто высту­па­ет обви­ни­те­лем сво­его ближ­не­го, судьи, побуж­дае­мый к это­му не враж­дою к нему, не нане­сен­ным ему лич­но оскорб­ле­ни­ем, не обе­щан­ной ему награ­дой, а исклю­чи­тель­но имея в виду поль­зу государ­ства, тот дол­жен взве­сить не толь­ко тяжесть бре­ме­ни, кото­рое он берет на себя в дан­ном слу­чае, но и тяжесть лише­ний, кото­рым он соби­ра­ет­ся обречь себя на всю даль­ней­шую жизнь. Само­му себе пишет зако­ны непод­куп­но­сти, воз­держ­но­сти, всех вооб­ще доб­ро­де­те­лей тот, кто тре­бу­ет от дру­го­го отче­та в его жиз­ни; и это тем более, если его дей­ст­ви­я­ми руко­во­дит, как я ска­зал толь­ко что, един­ст­вен­но раде­ние об обще­ст­вен­ной поль­зе. 2. Может ли, в самом деле, чело­век, взяв­ший на себя обя­зан­ность исправ­лять нрав сво­его ближ­не­го и пори­цать его пре­гре­ше­ния, рас­счи­ты­вать на поща­ду, если он сам в чем-либо укло­нил­ся от пути, пред­на­чер­тан­но­го ему созна­ни­ем сво­его свя­щен­но­го дол­га? Вот поче­му такой граж­да­ни­ну неза­ви­си­мо от все­го про­че­го, досто­ин все­об­ще­го одоб­ре­ния и рас­по­ло­же­ния: он не толь­ко устра­ня­ет дур­но­го граж­да­ни­на и лиша­ет его пра­ва вме­ша­тель­ства в государ­ст­вен­ные дела, но и сам бес­по­во­рот­но обстав­ля­ет себя таки­ми усло­ви­я­ми, в кото­рых, поми­мо врож­ден­ной всем нам склон­но­сти к доб­ру и дол­гу, дру­гая, более непре­обо­ри­мая сила долж­на заста­вить его жить чест­но и спра­вед­ли­во. 3. Неда­ром, судьи, гова­ри­вал бла­го­род­ный и крас­но­ре­чи­вый Л. Красс, что он более все­го рас­ка­и­ва­ет­ся в том, что при­влек к суду Г. Кар­бо­на¹; с тех пор 119 г. он чув­ст­во­вал себя стес­нен­ным во всех сво­их похотях и во все мину­ты сво­ей жиз­ни окру­жен­ным гораздо бо́льшим чис­лом пыт­ли­вых глаз, чем это было жела­тель­но для него. Так-то этот чело­век, несмот­ря на то, что ему слу­жи­ли надеж­ным опло­том его гений и его бле­стя­щее поло­же­ние в обще­стве, чув­ст­во­вал тяжесть того обя­за­тель­ства, кото­рое он взял на себя в пылу моло­до­сти, когда его ум не достиг еще пол­ной зре­ло­сти. Прав­да, впро­чем, и то, что со сто­ро­ны моло­дых людей такое поведе­ние (доб­ро­воль­ное обви­не­ние дру­го­го чело­ве­ка) не явля­ет­ся столь вер­ным зало­гом в нрав­ст­вен­ной доб­ле­сти и чест­но­сти, как со сто­ро­ны людей, достиг­ших уже вполне зре­ло­го воз­рас­та; в ран­ней моло­до­сти чело­век часто высту­па­ет обви­ни­те­лем из често­лю­бия и тще­сла­вия, не успев сооб­ра­зить, насколь­ко сво­бод­нее жизнь тех, кто нико­гда нико­го не обви­нял; я, напро­тив, дока­зав­ший уже на опы­те силу и сво­ей воли, и сво­ей мыс­ли, насколь­ко она дана мне, — я нико­гда, разу­ме­ет­ся, не решил­ся бы само­му себе отре­зать путь к раздоль­ной и при­воль­ной жиз­ни, если бы не знал за собой уме­ния лег­ко сдер­жи­вать свои стра­сти.

II. 4. Мало того; если толь­ко поз­во­ли­тель­но назы­вать бре­ме­нем то, что мы несем радост­но и охот­но, то я могу ска­зать, что я взял на себя более тяж­кое бре­мя в срав­не­нии с осталь­ны­ми. Тре­бо­ва­ние наше к людям заклю­ча­ет­ся в сле­дую­щем: осте­ре­гай­тесь более все­го тех поро­ков, кото­рые вы вме­ни­ли в вину дру­го­му. Ты обви­нил кого-либо в кра­же, в гра­би­тель­стве? Отныне ты дол­жен на все­гда отка­зать­ся от все­го, что может воз­будить про­тив тебя подо­зре­ние в алч­но­сти. Ты при­влек к суду зло­дея, кро­во­пий­цу? Смот­ри, нико­гда не давай ни малей­ше­го пово­да упрек­нуть тебя в излиш­ней суро­во­сти или жесто­ко­сти. То был рас­тли­тель, пре­лю­бо­дей? Ты дол­жен зор­ко следить за собой, чтобы ни одно дей­ст­вие в тво­ей жиз­ни не ули­ча­ло тебя в склон­но­сти к чув­ст­вен­ным наслаж­де­ни­ям. Вооб­ще тебе сле­ду­ет тща­тель­но избе­гать все­го того, что ты счел пре­до­суди­тель­ным в нра­ве тво­е­го ближ­не­го; кто сам ока­зы­ва­ет­ся пре­дан­ным поро­ку, кото­рый он вме­нял в вину сво­е­му ближ­не­му, тот несно­сен в роли не толь­ко обви­ни­те­ля, но и мора­ли­ста. — 5. Но это част­но­сти, я же в лице одно­го это­го под­суди­мо­го при­вле­каю к суду все поро­ки, на кото­рые вооб­ще спо­соб­на чело­ве­че­ская испор­чен­ность и рас­пу­щен­ность; все следы, остав­ля­е­мые плот­ски­ми стра­стя­ми, склон­но­стью к пре­ступ­ле­ни­ям и отсут­ст­ви­ем сове­сти, вы може­те ясно разо­брать в его жиз­ни. Таким обра­зом, при­вле­кая к суду его, я обя­зу­юсь жить так, чтобы все­лить во всех убеж­де­ние, что я и теперь, и в тече­ние всей сво­ей жиз­ни как мож­но менее был похож на это­го чело­ве­ка не толь­ко в сво­их делах и сло­вах, но и по очер­та­ни­ям лица и выра­же­нию глаз, кото­рые у него, как вы види­те, так и отра­жа­ют его упрям­ство и высо­ко­ме­рие. Но я охот­но и без вся­ко­го чув­ства доса­ды допус­каю, чтобы тот образ жиз­ни, кото­рый сам по себе казал­ся мне при­ят­ным и до того, сде­лал­ся для меня отныне и обя­за­тель­ным по зако­ну и уго­во­ру, мною самим заклю­чен­но­му.

III. 6. И отно­си­тель­но тако­го-то чело­ве­ка ты часто спра­ши­ва­ешь меня, Гор­тен­сий, какая враж­да, какое оскорб­ле­ние с его сто­ро­ны заста­ви­ли меня высту­пить его обви­ни­те­лем? Не ста­ну гово­рить о сво­ем дол­ге, о сво­их близ­ких отно­ше­ни­ях к сици­лий­цам; отве­чу тебе на твой вопрос о при­чине моей враж­ды к нему. Как ты дума­ешь, когда может быть бо́льшая враж­да меж­ду людь­ми, чем тогда, когда у них про­ти­во­по­лож­ные мне­ния, пол­ное несход­ство стра­стей и жела­ний? Может ли чело­век, счи­таю­щий свя­щен­ною для себя обя­зан­но­стью сле­до­вать в жиз­ни пра­ви­лам чести, не быть вра­гом тому, кто, кве­сто­ром, дерз­нул огра­бить, бро­сить на про­из­вол судь­бы, пре­дать и погу­бить сво­его кон­су­ла, откры­вав­ше­го ему свои пла­ны, дове­ряв­ше­го день­ги, не скры­вав­ше­го от него ниче­го? Может ли чело­век, чту­щий стыд и стыд­ли­вость, смот­реть рав­но­душ­но на еже­днев­ные нару­ше­ния им супру­же­ской чести, на его рас­пут­ство, на раз­врат, совер­шаю­щий­ся в его доме? Может ли чело­век, сто­я­щий за сохра­не­ние уста­нов­лен­ных в честь бес­смерт­ных богов обрядов², не быть вра­гом тому, кто огра­бил все хра­мы, кто дерз­нул пожи­вить­ся даже на счет ули­цы, слу­жа­щей коле­ей для свя­щен­ных колес­ниц (р. 6 § 154)? Может ли чело­век, счи­таю­щий обя­за­тель­ным для всех посто­ян­ство в отправ­ле­нии пра­во­судия, не видеть в тебе злей­ше­го сво­его вра­га, когда он вспом­нит, как пере­мен­чи­вы и про­из­воль­ны были твои рас­по­ря­же­ния? Кто скор­бит душой, видя оскорб­ле­ния союз­ни­ков и несча­стия про­вин­ций, может ли не воз­му­щать­ся тем, что ты гра­бил Азию, угне­тал Пам­фи­лию, оста­вил в тра­у­ре и сле­зах Сици­лию? Может ли чело­век, счи­таю­щий свя­щен­ны­ми для всех пра­ва и сво­бо­ду рим­ских граж­дан, не быть еще более чем вра­гом тебе, если он вспом­нит о биче­ва­ни­ях, опре­де­лен­ных тобою, о секи­рах, дей­ст­во­вав­ших при тебе, о кре­стах, воз­двиг­ну­тых тобой для рас­пя­тия рим­ских граж­дан? 7. Если бы кто-либо издал неспра­вед­ли­вый при­каз, затра­ги­ваю­щий в каком-либо отно­ше­нии мои инте­ре­сы, ты пола­гал бы, что я спра­вед­ли­во пла­чу ему нена­ви­стью; теперь же, когда он во всех сво­их дей­ст­ви­ях шел напе­ре­кор делу, рас­че­там, выго­де и жела­ни­ям всех чест­ных людей — ты спра­ши­ва­ешь, поче­му я враг чело­ве­ку, кото­ро­го нена­видит рим­ский народ? Я, кото­рый, будучи обла­го­де­тель­ст­во­ван рим­ским наро­дом³, дол­жен взять на себя бо́льшую часть бре­ме­ни и повин­но­сти, чем та, кото­рая при­шлась бы на мою долю по рав­но­му деле­жу?

IV. Есть еще дру­гие побуж­де­ния — не столь важ­ные, при­зна­юсь, но все же спо­соб­ные про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на каж­до­го. Воз­мож­но ли допу­стить, чтобы твоя друж­ба — да, твоя, а рав­но и друж­ба дру­гих вель­мож лег­че доста­ва­лась в награ­ду бес­чест­но­сти и наг­ло­сти это­го чело­ве­ка, чем трудо­лю­бию и нрав­ст­вен­ной стро­го­сти любо­го из нас? Вам нена­вист­но усер­дие «новых людей», вы пре­зи­ра­е­те их чест­ность, ста­ви­те ни во что их скром­ность, вы жела­ли бы, чтобы их талант не нахо­дил поч­вы для себя, их доб­лесть нигде не мог­ла про­яв­лять­ся: и вы люби­те Верре­са? 8. Чем это объ­яс­нить? Вот раз­ве чем: вас в нем пле­ня­ет не доб­лесть, не трудо­лю­бие, не чест­ность, не скром­ность, не стыд­ли­вость, но его изящ­ная речь, его обра­зо­ван­ность и дели­кат­ность… Да ведь ниче­го подоб­но­го за ним нет; он, поми­мо сво­его пол­но­го бес­сла­вия и сво­ей пороч­но­сти, чело­век неве­ро­ят­но глу­пый и гру­бый! И тако­му-то чело­ве­ку откры­ва­ют­ся ваши дома? Мне кажет­ся, они не столь­ко откры­ва­ют­ся, сколь­ко раз­вер­за­ют­ся, тре­буя потач­ки. Ваши при­врат­ни­ки и спаль­ни­ки ува­жа­ют его, ваши отпу­щен­ни­ки, слу­ги и слу­жан­ки любят его; когда он при­хо­дит, его при­гла­ша­ют вне оче­реди; вво­дят одно­го его, — осталь­ные, часто весь­ма почтен­ные лич­но­сти, не удо­ста­и­ва­ют­ся этой чести. Из это­го вид­но, что самые доро­гие для вас люди те, кото­рые живут так, что не могут быть целы без вашей защи­ты. 9. Воз­мож­но ли кому-либо при­ми­рить­ся с таким поло­же­ни­ем дел, при кото­ром мы, люди небо­га­тые, живем столь чуж­дой вся­ко­го любо­с­тя­жа­ния жиз­нью, что долж­ны не богат­ст­вом, а лич­ны­ми каче­ства­ми охра­нять свое досто­ин­ство и бла­го­де­я­ния, ока­зан­ные нам рим­ским наро­дом⁴, меж­ду тем как он, без­на­ка­зан­но глу­мясь (над ограб­лен­ны­ми им людь­ми), окру­жен несмет­ны­ми богат­ства­ми, пло­дом сво­их повсе­мест­ных гра­бе­жей? Воз­мож­но ли оста­вать­ся рав­но­душ­ным, зная, что его сереб­ром бли­ста­ет на пир­ше­ствах ваша тра­пе­за, его ста­ту­я­ми и кар­ти­на­ми — форум и коми­ции — хотя вы и сами, бла­го­да­ря вашим соб­ст­вен­ным подви­гам, доста­точ­но бога­ты всем этим, — что Веррес сво­ей добы­чей укра­ша­ет ваши усадь­бы, что Веррес сопер­ни­ча­ет с Л. Мум­ми­ем, при­чем все согла­ша­ют­ся, что он огра­бил более союз­ных горо­дов, чем тот вра­же­ских, и укра­сил боль­ше усадьб памят­ни­ка­ми, похи­щен­ны­ми из хра­мов, неже­ли тот — хра­мов доспе­ха­ми вра­гов? Воз­мож­но ли доз­во­лить, чтобы вы, осы­пая таки­ми мило­стя­ми Верре­са, воз­буж­да­ли в дру­гих охоту слу­жить вашим похотям на свой соб­ст­вен­ный страх?⁵

Par­ti­tio. V. 10. Но об этом я ска­жу, — а частью ска­зал уже (р. 6 § 46 сл.) — в дру­гом месте (p. 9); теперь же пой­ду даль­ше, обра­тив­шись пред­ва­ри­тель­но к вам, судьи, с крат­кой прось­бой. Всю мою преды­ду­щую речь вы слу­ша­ли с пол­ным вни­ма­ни­ем, что очень радо­ва­ло меня; но я буду рад еще более, если вы вни­ма­тель­но дослу­ша­е­те осталь­ное, и вот поче­му. Во всем том, что было ска­за­ло рань­ше, был сво­его рода инте­рес, обу­слов­ли­вае­мый самим раз­но­об­ра­зи­ем и новиз­ной пред­ме­та и обви­не­ния; теперь же я решил гово­рить о хлеб­ном деле, кото­рое и по суще­ству сво­е­му, и вслед­ст­вие гро­мад­но­сти допу­щен­ных в нем Верре­сом зло­употреб­ле­ний, зани­ма­ет в обви­ни­тель­ном акте пер­вое место, но вслед­ст­вие сво­ей сухо­сти и сво­его одно­об­ра­зия явля­ет­ся наи­ме­нее бла­го­дар­ной темой для речи. Все же, судьи, ваш сан и ваша муд­рость дают мне пра­во наде­ять­ся, что вни­ма­ние, с кото­рым вы буде­те слу­шать мою речь, будет сораз­мер­но ваше­му чув­ству дол­га, а не зани­ма­тель­но­сти пред­ме­та. 11. Имей­те в виду, судьи, что, про­из­во­дя след­ст­вие о хлеб­ном деле, вы про­из­во­ди­те след­ст­вие о состо­я­нии сици­лий­цев, об иму­ще­стве рим­ских поме­щи­ков в Сици­лии, о пода­тях, уста­нов­лен­ных наши­ми пред­ка­ми, о насущ­ном хле­бе и самой жиз­ни рим­ско­го наро­да. Если это пока­жет­ся вам важ­ным и даже очень важ­ным, то пере­стань­те любо­пыт­ст­во­вать, суме­ет ли ора­тор в сво­ей речи обна­ру­жить доста­точ­но раз­но­об­ра­зия и счаст­ли­вой наход­чи­во­сти.

Вся­кий из вас зна­ет, судьи, что вся поль­за и важ­ность сици­лий­ской про­вин­ции для инте­ре­сов рим­ско­го наро­да состо­ит, глав­ным обра­зом, в том, что она снаб­жа­ет нас хле­бом; в осталь­ном эта про­вин­ция помо­га­ет нам, в этом же отно­ше­нии кор­мит нас и под­дер­жи­ва­ет наше суще­ст­во­ва­ние. 12. Это-то хлеб­ное дело, судьи, в моем обви­не­нии рас­па­да­ет­ся на три части: в пер­вой я буду гово­рить о деся­тине, затем о докуп­ке хле­ба, нако­нец — об оцен­ке его.

Pro­ba­tio, часть I. VI. Раз­ни­ца во взи­ма­нии земель­ных пода­тей меж­ду Сици­ли­ей и осталь­ны­ми про­вин­ци­я­ми состо­ит, судьи, в том, что на осталь­ные или нало­же­на опре­де­лен­ная сум­ма пода­тей, назы­вае­мая «сти­пен­ди­ей», как бы в виде кон­три­бу­ции и нака­за­ния за враж­деб­ные дей­ст­вия, — что́ мы видим на Испа­ни­ях и боль­шей части преж­них кар­фа­ген­ских вла­де­ний, — или же цен­зо­ры отда­ют зем­ли на откуп, как это дела­ет­ся в Азии на осно­ва­нии Сем­п­ро­ни­е­ва зако­на⁶; напро­тив, сици­лий­ские горо­да мы при­ня­ли в свой союз и друж­бу с тем, чтобы они сохра­ни­ли свои преж­ние пра­ва и под­чи­ня­лись рим­ско­му наро­ду на тех же усло­ви­ях, на каких рань­ше под­чи­ня­лись сво­им вла­стям. 13. Заво­е­ва­ны наши­ми пред­ка­ми толь­ко очень немно­гие из горо­дов Сици­лии⁷; их зем­ли были обра­ще­ны в государ­ст­вен­ную соб­ст­вен­ность рим­ско­го наро­да, но потом воз­вра­ще­ны им⁸; зем­ли эти цен­зо­ры отда­ют на откуп. Два горо­да, Мес­са­на и Тав­ро­ме­ний, при­над­ле­жат к союз­ным и не пла­тят нам деся­ти­ны⁹, затем, пять горо­дов — Цен­ту­ри­пы, Гале­са, Сеге­ста, Гали­кии и Панорм, не вхо­дя в чис­ло союз­ных, не пла­тят пода­тей и счи­та­ют­ся сво­бод­ны­ми. Все осталь­ные сици­лий­ские горо­да пла­тят деся­ти­ну со сво­их земель в том раз­ме­ре, какой был уста­нов­лен до вре­ме­ни вла­ды­че­ства рим­ско­го наро­да по жела­нию и зако­нам самих сици­лий­цев. 14. Обра­ти­те теперь вни­ма­ние, какую муд­рую забот­ли­вость про­яви­ли наши пред­ки по отно­ше­нию к Сици­лии, при­со­еди­няя к сво­е­му государ­ству это столь важ­ное под­спо­рье на вре­мя вой­ны и мира: они не толь­ко не нало­жи­ли на нее новых земель­ных нало­гов, но не отме­ни­ли даже быв­ше­го в силе уста­ва о про­да­же деся­ти­ны и не вве­ли ника­ких нов­шеств ни отно­си­тель­но ее вре­ме­ни, ни отно­си­тель­но ее места, — они поста­но­ви­ли, чтобы деся­ти­на посту­па­ла в про­да­жу в опре­де­лен­ное вре­мя года, на месте в Сици­лии, и, нако­нец, на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на¹⁰. Они име­ли в виду, чтобы сици­лий­цы сами устра­и­ва­ли свои дела, и не хоте­ли сму­щать их не толь­ко новым зако­ном, но даже одним новым име­нем зако­на. 15. На этом осно­ва­нии они при­ка­за­ли, чтобы деся­ти­на про­да­ва­лась все­гда по зако­ну Гиеро­на, дабы сици­лий­цы охот­нее под­чи­ня­лись это­му тре­бо­ва­нию, видя, что с пере­ме­ной вла­сти не толь­ко не был отме­нен закон, издан­ный так горя­чо люби­мым ими царем, но даже про­дол­жал носить его имя. Этим пра­вом сици­лий­цы неиз­мен­но поль­зо­ва­лись до намест­ни­че­ства Верре­са; он пер­вый дерз­нул попрать нога­ми поста­нов­ле­ния, кото­рых при­дер­жи­ва­лись все, заве­ты пред­ков, осно­ву друж­бы и пра­ва сою­за.

VII. 16. Тут я преж­де все­го упрек­ну и обви­ню тебя в том, что ты вооб­ще счел нуж­ным сде­лать ново­введе­ния в столь ста­ром обы­чае. Зачем это? Гени­аль­ность, что ли, тебя одо­ле­ла? Зна­чит, ты сво­им бла­го­ра­зу­ми­ем и умом оста­вил поза­ди себя столь­ко заме­ча­тель­но умных и бла­го­род­ных людей, управ­ляв­ших до тебя этой про­вин­ци­ей? Да, это достой­но тебя, тво­е­го ума и про­ни­ца­тель­но­сти, в этом отно­ше­нии отдаю тебе пре­иму­ще­ство. Я знаю, когда ты был пре­то­ром в Риме, ты на осно­ва­нии эдик­та пере­да­вал пра­во наслед­ства от детей чужим, от бли­жай­ших наслед­ни­ков — даль­ним (р. 6 § 104 сл.), вме­сто зако­нов сле­дуя сво­е­му про­из­во­лу; я знаю, что ты испра­вил эдик­ты всех сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков и пере­да­вал пра­ва наслед­ства не тем, кто предъ­яв­лял заве­ща­ние, но тем, кото­рые толь­ко гово­ри­ли, что тако­вое остав­ле­но в их поль­зу (§ 117); я знаю, что эти пред­ло­жен­ные и изо­бре­тен­ные тобою ново­введе­ния ока­за­лись очень при­быль­ны для тебя; я не забыл, что ты же уни­что­жал и изме­нял так­же кон­трак­ты, заклю­чен­ные цен­зо­ра­ми отно­си­тель­но ремон­та пуб­лич­ных зда­ний, — поста­нов­лял, чтобы под­ряд не был дан тому, на чей счет он отда­вал­ся, чтобы опе­ку­ны и род­ст­вен­ни­ки сироты не име­ли пра­ва поза­бо­тить­ся о спа­се­нии от гибе­ли все­го его состо­я­ния (§ 141 сл.); что ты назна­чал крат­кий срок для окон­ча­ния работы с целью отстра­нить от уча­стия в тор­гах дру­гих лиц, сам же не назна­чал сро­ка сво­е­му под­ряд­чи­ку (§ 148 сл.). 17. Поэто­му я не удив­ля­юсь, что ты издал новый закон отно­си­тель­но деся­ти­ны, ты, такой зна­ток пре­тор­ских эдик­тов и цен­зор­ских кон­трак­тов; не тому, повто­ряю, удив­ля­юсь я, что ты при­ду­мал нечто новое; нет, я упре­каю и обви­няю тебя в том, что ты сде­лал пере­ме­ны в зако­нах сици­лий­цев — по сво­ей воле, не спро­сив­ши согла­сия наро­да, поми­мо воли сена­та.

18. Сенат пору­чил кон­су­лам Л. Окта­вию и Г. Кот­те 75 г. про­дать в Риме деся­ти­ны вина, мас­ла и мел­ких пло­дов, кото­рые рань­ше кве­сто­ры про­да­ва­ли в Сици­лии, и заклю­чить о них кон­тракт по сво­е­му усмот­ре­нию¹¹; когда откры­лись тор­ги, откуп­щи­ки ста­ли про­сить сде­лать в кон­трак­те добав­ле­ния, не отсту­пая в то же вре­мя от дру­гих кон­трак­тов, заклю­чен­ных цен­зо­ра­ми. Про­тив это­го вос­стал слу­чай­но быв­ший тогда в Риме твой госте­при­и­мец, Веррес… да, твой госте­при­и­мец и доб­рый друг, при­сут­ст­ву­ю­щий здесь фер­ми­та­нец Сте­ний. Дело посту­пи­ло на усмот­ре­ние кон­су­лов; при­гла­сив в совет мно­гих ува­жае­мых и весь­ма сано­ви­тых лиц, они на осно­ва­нии обще­го мне­ния опре­де­ли­ли, что тор­ги состо­ят­ся на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на. VIII. 19. Таким-то обра­зом эти муд­рые и обле­чен­ные высо­кой вла­стью люди, обла­дав­шие в силу поста­нов­ле­ния сена­та и воли наро­да пол­ным пра­вом при отда­че в откуп пошлин заклю­чать кон­трак­ты по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию, ува­жи­ли-таки про­тест одно­го сици­лий­ца и не реши­лись, хотя бы даже в видах уве­ли­че­ния доход­но­сти пошлин, посту­пить­ся тем оба­я­ни­ем, кото­рым окру­жа­ло заклю­чае­мые ими кон­трак­ты имя Гиеро­на; а ты, чело­век очень неда­ле­ко­го ума и лишен­ный вся­ко­го авто­ри­те­та, отме­нил весь Гиеро­нов закон без вся­ко­го пол­но­мо­чия со сто­ро­ны наро­да и сена­та, при про­те­сте всей Сици­лии, нано­ся этим гро­мад­ный ущерб, мож­но даже ска­зать, смер­тель­ный удар пошли­нам! 20. А зна­е­те вы, что это был за закон, кото­рый он испор­тил сво­и­ми поправ­ка­ми и даже совсем отме­нил? Закон, состав­лен­ный крайне уме­ло и тща­тель­но, закон, во всех отно­ше­ни­ях обес­пе­чи­ваю­щий откуп­щи­ка от недоб­ро­со­вест­но­сти зем­ледель­ца, не даю­щий послед­не­му обма­нуть его ни на одно зер­но без стро­жай­ше­го нака­за­ния для него, ни при посе­ве, ни при убор­ке, ни при про­да­же, путем ли ута­е­ния или выво­за. Вид­но было по тща­тель­но­сти состав­ле­ния зако­на, что его автор дру­гих источ­ни­ков дохо­дов не имел; по ост­ро­умию — что он был сици­лий­цем; по стро­го­сти — что он был царем. Все же этот закон был тако­го рода, что бла­го­да­ря ему зем­леде­лие при­но­си­ло при­быль; пра­ва откуп­щи­ка были опре­де­ле­ны так ясно, что про­тив жела­ния зем­ледель­ца с него нель­зя было взять боль­ше деся­ти­ны.

21. Так-то обсто­я­ло дело. Но вот, по про­ше­ст­вии столь­ких лет и даже сто­ле­тий, нашел­ся чело­век, кото­рый не толь­ко извра­тил, но даже уни­что­жил этот закон и то, что так дол­го слу­жи­ло к бла­гу союз­ни­ков и при­но­си­ло поль­зу государ­ству, сде­лал оруди­ем сво­его гнус­но­го коры­сто­лю­бия; он пер­вый набрал людей, носив­ших имя откуп­щи­ков деся­ти­ны, на самом же деле — слуг и холо­пов его стра­стей. Они, как я дока­жу, судьи, в про­дол­же­ние трех лет так огра­би­ли и опу­сто­ши­ли про­вин­цию, что мы едва ли можем вер­нуть ее к жиз­ни в тече­ние мно­гих лет, с помо­щью мно­гих чест­ных и умных людей.

IX. 22. Гла­вою всех назы­вав­ших себя «откуп­щи­ка­ми деся­ти­ны» был извест­ный нам уже Кв. Апро­ний, кото­ро­го вы види­те здесь и кото­ро­го зна­е­те из жалоб заслу­жи­ваю­щих пол­но­го дове­рия посольств про­тив его необык­но­вен­ной низо­сти. Обра­ти­те вни­ма­ние, судьи, на лицо это­го чело­ве­ка, на его внеш­ность, и поду­май­те, как дерз­ко вел он себя по отно­ше­нию к сици­лий­цам, если он так вызы­ваю­ще смот­рит, несмот­ря на свое крайне неза­вид­ное поло­же­ние, в насто­я­щую мину­ту на нас. Это — тот Апро­ний, кото­ро­го Веррес, сби­рав­ший ото­всюду самых отча­ян­ных него­дя­ев, окру­жив­ший себя целой тол­пой подоб­ных себе, счел вполне рав­ным себе по бес­чест­но­сти, раз­вра­щен­но­сти и наг­ло­сти; отто­го-то этих людей соеди­ни­ло меж­ду собою в самое корот­кое вре­мя не дело, не денеж­ные рас­че­ты, не чья-либо реко­мен­да­ция, а про­сто сход­ство пороч­ных стрем­ле­ний. 23. Вы зна­е­те, как под­ло, как низ­ко вел себя Веррес; пред­ставь­те же себе, если може­те, чело­ве­ка, во всем похо­же­го на него в этом отно­ше­нии, точ­но так­же одер­жи­мо­го стра­стью к все­воз­мож­ным гнус­ным поро­кам, — это будет наш Апро­ний, кото­рый, судя не толь­ко по его жиз­ни, но и по его фигу­ре и лицу, пред­став­ля­ет из себя сво­его рода огром­ную кло­аку, помой­ную яму все­воз­мож­ных поро­ков и гадо­стей; ему при­над­ле­жа­ла роль глав­но­го сообщ­ни­ка во всех любов­ных похож­де­ни­ях Верре­са, в гра­бе­жах хра­мов, в непри­стой­ных попой­ках. На их при­ме­рах мож­но убедить­ся в том, как силь­но сбли­жа­ет людей сход­ство наклон­но­стей; Апро­ний, забул­ды­га и невеж­да в гла­зах дру­гих, одно­му ему казал­ся при­ят­ным и крас­но­ре­чи­вым собе­сед­ни­ком; все нена­виде­ли его и не хоте­ли смот­реть на него, — он не мог обхо­дить­ся без него; дру­гие не жела­ли сидеть за одним сто­лом с Апро­ни­ем, — он пил с ним из одно­го куб­ка; нако­нец, отвра­ти­тель­ный запах из рта и от все­го тела Апро­ния, запах, от кото­ро­го ста­ло бы тош­но даже зве­рям — при­ят­но раз­дра­жал обо­ня­ние одно­го его. Он сто­ял рядом с его судей­ским креслом, он один имел пра­во вхо­дить в его ком­на­ту, ему при­над­ле­жа­ла пер­вая роль на попой­ке, в осо­бен­но­сти когда он на этой попой­ке начи­нал пля­сать голым в при­сут­ст­вии несо­вер­шен­но­лет­не­го сына про­пре­то­ра. X. 24. Ему, как я заме­тил выше, Веррес отдал пред­по­чти­тель­но перед дру­ги­ми на раз­граб­ле­ние соб­ст­вен­ность зем­ледель­цев; да, судьи, его наг­ло­сти, пороч­но­сти и жесто­ко­сти отдал на жерт­ву этот про­пре­тор наших вер­ней­ших союз­ни­ков и луч­ших граж­дан, в силу небы­ва­лых рас­по­ря­же­ний и эдик­тов, отме­нив и уни­что­жив, как я заме­тил выше, весь Гиеро­нов закон.

25. Выслу­шай­те спер­ва, судьи, какой пре­крас­ный эдикт издал он: в каком раз­ме­ре ни потре­бу­ет себе откуп­щик деся­ти­ну от зем­ледель­ца, в таком раз­ме­ре и дол­жен дать ее зем­леде­лец откуп­щи­ку. — Что это зна­чит? — Это зна­чит, что ты дол­жен дать Апро­нию столь­ко, сколь­ко потре­бу­ет Апро­ний. — Да что это такое? Указ ли пре­то­ра союз­ни­кам, или рас­по­ря­же­ние озлоб­лен­но­го тира­на по отно­ше­нию к побеж­ден­ным вра­гам? Сле­до­ва­тель­но, я дол­жен дать столь­ко, сколь­ко он потре­бу­ет? Ну, а если он потре­бу­ет все, что я снял с поля? — Не толь­ко все, отве­ча­ет Веррес, но и более того, если он захо­чет. — Что же тогда, как по-тво­е­му? — Ты дол­жен будешь дать, или тебя обви­нять в непод­чи­не­нии сло­вам эдик­та. — Ради бес­смерт­ных богов, что ж это? Ведь это­му нель­зя верить. 26. Я думаю, судьи, если вы даже счи­та­е­те все осталь­ные обви­не­ния спра­вед­ли­вы­ми, вы все-таки сочте­те это ложью; что каса­ет­ся меня, то соглас­ное свиде­тель­ство всей Сици­лии не заста­ви­ло бы меня утвер­ждать это, если бы не имел воз­мож­но­сти про­честь вам сло­во в сло­во его эдикт в под­лин­ни­ке, что я и наме­рен сде­лать. (При­ста­ву:) дай, пожа­луй­ста, кни­гу сек­ре­та­рю, пусть он про­чтет под­лин­ный текст. (Сек­ре­та­рю:) Читай. Эдикт о пока­за­ни­ях… Но Веррес гово­рит, что я про­чел не все, — так, по край­ней мере, мож­но заклю­чить из его жестов. Что же я про­пу­стил? То место, где ты сверх ожи­да­ния забо­тишь­ся о сици­лий­цах и при­ни­ма­ешь под свое покро­ви­тель­ство бед­ных зем­ледель­цев? — Дей­ст­ви­тель­но, ты гово­ришь, что доз­во­лишь взыс­кать судом с откуп­щи­ка в вось­ме­ро боль­ший штраф про­тив того, что он возь­мет, сверх при­чи­таю­ще­го­ся ему по пра­ву. Я не желаю про­пус­кать ниче­го. (Сек­ре­та­рю:) Про­чти и то, что он тре­бу­ет, читай все. Эдикт о вось­ми­крат­ном штра­фе… Зна­чит, ты тре­бу­ешь, чтобы зем­леде­лец пре­сле­до­вал откуп­щи­ка судом? Что это за жесто­кое и неспра­вед­ли­вое тре­бо­ва­ние! Ты пере­но­сишь этих людей с нивы на пло­щадь, от плу­га к судей­ским ска­мьям, застав­ля­ешь их бро­сать поле­вые работы ради непри­выч­ной для них судеб­ной про­цеду­ры! XI. 27. В то вре­мя, как при сбо­ре дру­гих пошлин, — в Азии, Македо­нии, Испа­нии, Гал­лии, Афри­ке и самой Ита­лии, насколь­ко в ней суще­ст­ву­ют пошли­ны¹², — везде откуп­щи­ку пре­до­став­ля­ет­ся лишь пра­во высту­пать ист­цом и (в край­нем слу­чае) зало­го­дер­жа­те­лем, а не пра­во отни­мать (что́ ему взду­ма­ет­ся) и судить­ся на поло­же­нии вла­дель­ца¹³ — ты при­ме­нил к зем­ледель­цам, при­мер­ным и при­над­ле­жа­щим к высо­ко спра­вед­ли­во­му и чест­но­му сосло­вию людям — пра­ва, иду­щие враз­рез со все­ми дру­ги­ми. Что спра­вед­ли­вее, — тре­бо­вать ли сбор­щи­ку деся­ти­ны, или тре­бо­вать обрат­но свое — зем­ледель­цу? Судить­ся тогда, когда спор­ная вещь у тебя в руках, или когда ты поте­рял ее? Быть ее вла­дель­цем тому, кто при­об­рел ее труда­ми сво­их рук, или тому, кто добыл свои пра­ва на нее тем, что под­нял палец на аук­ци­оне?¹⁴ Я гово­рил пока о всех; но что делать тем, кто пашет один толь­ко югер, кто не может бро­сить работы, — а в чис­ле их до тво­ей про­пре­ту­ры¹⁵ было мно­го сици­лий­цев, — когда они дадут то, что потре­бу­ет Апро­ний? — Бро­сить пахоть­бу, бро­сить свой очаг, идти в Сира­ку­зы, пре­сле­до­вать реку­пе­ра­тор­ским судом¹⁶ перед тво­им три­бу­на­лом — на рав­ных усло­ви­ях, не прав­да ли? — Апро­ния, тво­е­го наперс­ни­ка и любим­ца? 28. Пре­крас­но, поло­жим, что выис­кал­ся энер­гич­ный и пред­при­им­чи­вый зем­леде­лец, кото­рый дал откуп­щи­ку столь­ко, сколь­ко тот потре­бо­вал, но потом при­влек его к суду с тем, чтобы полу­чить с него вось­ми­крат­ный штраф. Я жду, чтобы эдикт выка­зал свою силу, чтобы про­пре­тор тво­рил стро­гий суд; мои сим­па­тии на сто­роне зем­ледель­ца, я желаю, чтобы Апро­ния нака­за­ли вось­ми­крат­ным штра­фом. Чего тре­бу­ет зем­леде­лец? — Того, о чем ска­за­но в эдик­те: суда с нало­же­ни­ем вось­ми­крат­но­го штра­фа. — А Апро­ний? — Он готов судить­ся. — А про­пре­тор? — Он при­ка­зы­ва­ет про­из­во­дить отвод реку­пе­ра­то­ров. Пре­крас­но: будем же состав­лять спи­сок деку­рий. — «Вот еще, деку­рий! не угод­но ли отво­дить судей из моей когор­ты». — Поми­луй, да какие же люди состав­ля­ют эту когор­ту? — «Гада­тель Волу­зий, врач Кор­не­лий и вот эти псы, кото­рые, как ты видишь, лижут мой три­бу­нал». Дей­ст­ви­тель­но, из кон­вен­та рим­ских граж­дан он нико­гда не назна­чал ни судей, ни реку­пе­ра­то­ров, — по его сло­вам, все те, кто вла­дел хоть кус­ком зем­ли, вра­ги откуп­щи­ков деся­ти­ны. При­хо­ди­лось при­вле­кать Апро­ния к суду тех, у кого еще не вышел из голо­вы хмель после попой­ки у Апро­ния! Вот чуд­ный и досто­па­мят­ный суд! Вот суро­вый эдикт! Вот надеж­ное убе­жи­ще для зем­ледель­цев!

XII. 29. Слу­шай­те, что я буду гово­рить, чтобы вы мог­ли соста­вить себе поня­тие, како­го рода были эти суды о нало­же­нии вось­ми­крат­но­го штра­фа и какой сла­вой поль­зо­ва­лись реку­пе­ра­то­ры, выбран­ные из его когор­ты. Поду­май­те, не было ли сре­ди откуп­щи­ков, полу­чив­ших широ­кие пра­ва брать от зем­ледель­ца столь­ко, сколь­ко потре­бу­ют, не было ли сре­ди них таких, кто тре­бо­вал боль­ше, чем сле­до­ва­ло? Спро­си­те сами себя, были ли такие, в осо­бен­но­сти, когда они мог­ли посту­пать так не толь­ко по сво­ей алч­но­сти, а про­сто по недо­ра­зу­ме­нию. Были, конеч­но, и при­том мно­гие; я гово­рю пря­мо, что все они бра­ли боль­ше, чем деся­ти­ну, и даже мно­го боль­ше. Ука­жи же мне хоть на одно­го, кто был бы нака­зан вось­ми­крат­ным штра­фом в про­дол­же­ние трех лет тво­е­го про­пре­тор­ства, и даже не нака­зан, а хотя бы толь­ко при­вле­чен к суду на осно­ва­нии тво­е­го эдик­та. — Надоб­но, как вид­но, допу­стить, что сре­ди зем­ледель­цев не было нико­го, кто мог бы жало­вать­ся на нане­се­ние ему обиды, сре­ди откуп­щи­ков — нико­го, кто объ­явил бы, что ему при­чи­та­ет­ся хоть одним зер­ном боль­ше про­тив того, что́ ему при­чи­та­лось в дей­ст­ви­тель­но­сти. Так ли это? Да нет же; Апро­ний гра­бил и тащил столь­ко, сколь­ко хотел и от кого хотел; всюду слыш­ны были жало­бы ограб­лен­ных и угне­тае­мых им зем­ледель­цев; и все-таки они нигде не нахо­ди­ли суда. 30. Как, столь­ко пре­крас­ных, чест­ных, вли­я­тель­ных людей, столь­ко сици­лий­цев, столь­ко рим­ских всад­ни­ков, оскорб­лен­ных этим низ­ким и под­лым чело­ве­ком, не поже­ла­ли взыс­ки­вать с него вось­ми­крат­но­го штра­фа, несо­мнен­но при­чи­таю­ще­го­ся им с него? По какой при­чине, на каком осно­ва­нии? Осно­ва­ние, как вы види­те, судьи, было одно: они пони­ма­ли, что вый­дут из заседа­ния еще оскорб­лен­ны­ми и осме­ян­ны­ми. Что же это за суд, гово­ри­ли они, когда в нем заседа­ют три чело­ве­ка, назы­ваю­щи­е­ся реку­пе­ра­то­ра­ми, при­над­ле­жа­щие к той без­нрав­ст­вен­ной и гряз­ной сви­те Верре­са, его моло­дые дру­зья, реко­мен­до­ван­ные ему не сво­и­ми отца­ми, а его налож­ни­цей?¹⁷ 31. Попро­буй-ка зем­леде­лец изла­гать свою жало­бу, гово­рить, что Апро­ний не оста­вил ему ниче­го из его хле­ба, что он отнял у него даже его иму­ще­ство, что он бил и сек его; те милые люди накло­ни­ли бы один к дру­го­му свои голо­вы, гово­ри­ли бы про­меж себя о выпив­ке или о том, как бы им залу­чить к себе дев­чо­нок на обрат­ном пути их от про­пре­то­ра; каза­лось бы, что дей­ст­ви­тель­но раз­би­ра­ет­ся дело. Затем встал бы Апро­ний, ново­го рода откуп­щик, не гряз­ный и покры­тый пылью, как сбор­щик деся­ти­ны, а разду­шен­ный в пух и прах, поша­ты­ваю­щий­ся от вина и про­веден­ной без сна ночи, и при пер­вом же дви­же­нии и дыха­нии напол­нил бы все место заседа­ния иду­щим от него вин­ным запа­хом, духа­ми и вонью от его тела; он по обык­но­ве­нию ска­зал бы, что он взял на откуп не деся­ти­ну, но иму­ще­ство и состо­я­ние зем­ледель­цев, что он не откуп­щик деся­ти­ны Апро­ний, а вто­рой Веррес, их гос­по­дин и царь. После такой его речи все эти милые люди, реку­пе­ра­то­ры из чис­ла чле­нов его сви­ты, ста­ли бы сове­щать­ся не о том, чтобы объ­явить Апро­ния оправ­дан­ным по суду, но о том, чтобы поис­кать средств осудить, в уго­ду Апро­нию, само­го ист­ца…

XIII. 32. Неуже­ли ты, давая откуп­щи­кам, т. е. Апро­нию, пра­во гра­бить зем­ледель­цев, тре­бо­вать с них, сколь­ко он хотел, и брать столь­ко, сколь­ко он потре­бо­вал, неуже­ли ты думал най­ти оправ­да­ние себе в гла­зах тво­их судей, сослав­шись на то, что издал эдикт, в силу кото­ро­го реку­пе­ра­то­ры долж­ны нака­зать винов­но­го вось­ми­крат­ным штра­фом? Нет, если бы ты дал зем­ледель­цу пра­во не толь­ко отво­да реку­пе­ра­то­ров из все­го кон­вен­та¹⁸ живу­щих в Сира­ку­зах рим­ских граж­дан, пре­крас­ных во всех отно­ше­ни­ях и вполне чест­ных людей, но и пра­во выбо­ра себе их, то и тогда никто не мог бы при­ми­рить­ся с этим новым родом неспра­вед­ли­во­сти, — чтобы постра­дав­ший тре­бо­вал обрат­но свою соб­ст­вен­ность и взыс­ки­вал ее судом уже после того, когда он отдал откуп­щи­ку весь свой уро­жай и выпу­стил свое доб­ро из рук. 33. Теперь же, когда ты гово­ришь в сво­ем эдик­те о суде толь­ко для фор­мы, на самом же деле это была стач­ка лиц тво­ей сви­ты, отъ­яв­лен­ных него­дя­ев, с откуп­щи­ка­ми, тво­и­ми ком­па­ньо­на­ми и даже дове­рен­ны­ми по тво­им денеж­ным обо­ротам (р. 7 § 186 сл.), — ты сме­ешь гово­рить о каком-то суде! Тем более, когда не толь­ко из моей речи, но и из само­го дела вид­но ясно, что, несмот­ря на страш­ные несча­стия, обру­шив­ши­е­ся на зем­ледель­цев, несмот­ря на неспра­вед­ли­во­сти откуп­щи­ков деся­ти­ны, не толь­ко ни разу не соби­рал­ся суд, на осно­ва­нии тво­е­го пре­крас­но­го эдик­та, но никто даже не воз­буж­дал судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния?

34. Все же он не наме­рен посту­пать с зем­ледель­ца­ми так суро­во, как кажет­ся с пер­во­го раза: в том же эдик­те, в кото­ром он гро­зит откуп­щи­ку вось­ми­крат­ным штра­фом, он гово­рит, что с зем­ледель­цев он доз­во­лит тре­бо­вать лишь чет­вер­ной пени. Кто же после это­го посме­ет назвать его вра­гом, нена­вист­ни­ком зем­ледель­цев? Насколь­ко он снис­хо­ди­тель­нее к ним, чем к откуп­щи­кам! — Но при­смот­рим­ся к делу бли­же: он издал эдикт, где гово­рит, что сици­лий­ские маги­ст­ра­ты долж­ны взыс­кать с зем­ледель­ца то, что потре­бу­ет себе откуп­щик деся­ти­ны; к чему же тут еще суд над зем­ледель­цем? «В этом стра­хе нет ниче­го дур­но­го, — гово­рит он, — если зем­леде­лец и запла­тит, что сле­ду­ет, все же не меша­ет попу­гать его судом, чтобы он был поспо­кой­нее». Если ты жела­ешь взыс­кать что-либо с меня судом, не при­вле­кай к делу сици­лий­ских маги­ст­ра­тов; если же ты при­бе­га­ешь к наси­лию, — зачем тогда обра­щать­ся к суду? Далее, кто не согла­сит­ся луч­ше дать тво­им откуп­щи­кам то, что они потре­бу­ют, неже­ли упла­тить чет­вер­ной штраф по при­го­во­ру тво­их кле­вре­тов?

XIV. 35. Пре­вос­ход­ны заклю­чи­тель­ные сло­ва эдик­та, — что все спо­ры, могу­щие воз­ник­нуть меж­ду зем­ледель­цем и откуп­щи­ком он обе­ща­ет, в слу­чае жела­ния одной из сто­рон, пере­дать на рас­смот­ре­ние суда реку­пе­ра­то­ров. Во-пер­вых, какие могут быть спо­ры, когда тот, кому над­ле­жит тре­бо­вать, силой берет, не столь­ко, сколь­ко дол­жен, но сколь­ко ему хочет­ся, постра­дав­ший же ника­ким судом не может вер­нуть сво­его? Во вто­рых, этот гряз­ный чело­век хочет быть к тому же хит­ре­цом и лукав­цем, выра­жа­ясь так: в слу­чае жела­ния одной из сто­рон, я назна­чу реку­пе­ра­то­ров. Каким тон­ким вором дума­ет быть он! Он дает пра­во обе­им сто­ро­нам, но в чем тут раз­ни­ца, пишет ли он: «в слу­чае жела­ния одной из сто­рон», или: «в слу­чае жела­ния откуп­щи­ка деся­ти­ны»? Ведь зем­леде­лец все рав­но нико­гда не захо­чет иметь дело с тво­и­ми реку­пе­ра­то­ра­ми.

36. А како­вы те рас­по­ря­же­ния, кото­рые он изда­вал в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях по сове­ту Апро­ния! — Когда Кв. Сеп­ти­ций, вполне чест­ный рим­ский всад­ник, ока­зал про­ти­во­дей­ст­вие Апро­нию и заявил, что он не даст боль­ше деся­ти­ны, — Веррес неожи­дан­но изда­ет необык­но­вен­ный эдикт, чтобы никто не брал из тока хле­ба рань­ше, чем не покон­чит дела с откуп­щи­ком. Сеп­ти­ций мирил­ся и с этой неспра­вед­ли­во­стью, тер­пел, что его хлеб пор­тил­ся на току от дождей, когда вдруг явля­ет­ся новый, весь­ма хлеб­ный и при­быль­ный для его авто­ра эдикт, чтобы все деся­ти­ны были отправ­ле­ны до секс­тиль­ских календ 1 авг. на берег¹⁹. 37. Этим эдик­том отда­ва­лись в пол­ное рас­по­ря­же­ние Апро­ния уже не сици­лий­цы — они и так были доста­точ­но ограб­ле­ны и разо­ре­ны преж­ни­ми эдик­та­ми — а те самые рим­ские всад­ни­ки, кото­рые счи­та­ли еще воз­мож­ным спа­сти от Апро­ния свои пра­ва, люди ува­жае­мые, нахо­див­ши­е­ся в чести у дру­гих про­пре­то­ров. Послу­шай­те вни­ма­тель­но, в чем сила это­го эдик­та. Он гово­рит: «Никто не дол­жен брать хлеб из тока, пока не покон­чит дела с откуп­щи­ком». Уже в этом одном заклю­ча­ет­ся доволь­но гру­бое наси­лие с целью заста­вить меня заклю­чить невы­год­ную сдел­ку; само собою разу­ме­ет­ся, что я ско­рее согла­шусь дать боль­ше, лишь бы не выни­мать из тока хлеб поз­же, чем сле­ду­ет. Все же это наси­лие не дей­ст­ву­ет на Сеп­ти­ция и неко­то­рых дру­гих лиц, подоб­ных Сеп­ти­цию, кото­рые гово­рят: «Мы ско­рей оста­вим на месте свой хлеб, неже­ли вой­дем в согла­ше­ние». Про­тив них направ­ле­ны сле­дую­щие сло­ва: «Ты дол­жен при­вез­ти хлеб до секс­тиль­ских календ». Пре­крас­но, я при­ве­зу. «Если же ты не вой­дешь в согла­ше­ние, то не дол­жен тро­гать его с места». Таким обра­зом Веррес с одной сто­ро­ны, опре­де­ляя срок для при­во­за хле­ба, застав­лял выни­мать его из тока, а с дру­гой сто­ро­ны не давал выни­мать его рань­ше окон­ча­ния дела с откуп­щи­ком; но ведь в этом слу­чае сдел­ка полу­ча­ла харак­тер наси­лия, а не доб­ро­воль­но­го согла­ше­ния.

XV. 38. Но то, о чем я буду гово­рить теперь, не толь­ко про­тив­но зако­ну Гиеро­на, не толь­ко не соглас­но с обы­ча­ем пред­ков, но идет враз­рез даже со все­ми пра­ва­ми сици­лий­цев, дан­ны­ми им сена­том и наро­дом рим­ским, пра­ва­ми, на осно­ва­нии кото­рых никто не дол­жен при­вле­кать­ся к суду вне сво­его окру­га. Веррес решил, что зем­леде­лец дол­жен обе­щать откуп­щи­ку деся­ти­ны явить­ся в суд туда, куда поже­ла­ет откуп­щик, так что и в этом слу­чае Апро­нию пред­став­лял­ся удоб­ный слу­чай пожи­вить­ся от несчаст­ных зем­ледель­цев, воз­будив про­тив них лож­ное обви­не­ние и назна­чив, напри­мер, леон­тин­цу явить­ся на суд в Лили­бей. Но он нашел еще необык­но­вен­но хит­ро при­ду­ман­ный, един­ст­вен­ный в сво­ем роде спо­соб при­вле­кать их к суду, при­ка­зав, чтобы зем­ледель­цы объ­яви­ли чис­ло засе­вае­мых ими юге­ров. Это, как я дока­жу, мно­го спо­соб­ст­во­ва­ло заклю­че­нию крайне неспра­вед­ли­вых сде­лок, не при­нес­ло ника­кой поль­зы государ­ству, зато доз­во­ли­ло Апро­нию воз­буж­дать лож­ные обви­не­ния про­тив кого он желал. 39. Вся­ко­го, гово­рив­ше­го не по его жела­нию, он при­гла­шал явить­ся в суд по делу о чис­ле юге­ров; из стра­ха пред подоб­но­го рода судом мно­гие отку­па­лись боль­шим коли­че­ст­вом хле­ба и дава­ли огром­ные день­ги, не пото­му, чтобы было так труд­но опре­де­лить точ­но чис­ло юге­ров или пока­зать даже боль­шее, — здесь не мог­ло быть ника­кой опас­но­сти — а пото­му, что обви­не­ние, буд­то зем­леде­лец не соглас­но эдик­ту пока­зал чис­ло сво­их юге­ров, долж­но было слу­жить лишь пред­ло­гом для при­вле­че­ния его к суду. А каков был суд в его про­пре­тор­ство, вы долж­ны знать, если помни­те, что за сви­та была у него и что за обще­ство.

Но в чем же состо­ит заклю­че­ние, на кото­рое я хочу наве­сти вас, судьи, опи­сы­вая вам неспра­вед­ли­вость этих един­ст­вен­ных в сво­ем роде эдик­тов? В том ли, что с наши­ми союз­ни­ка­ми посту­па­ли неспра­вед­ли­во? — Но это слиш­ком ясно. — Или что он не ока­зал ува­же­ния сво­им пред­ше­ст­вен­ни­кам? — Он не посме­ет отри­цать это­го. — XVI. 40. Или что в его про­пре­тор­ство Апро­ний играл столь важ­ную роль? — В этом ему нель­зя не сознать­ся. — Нет, вы, быть может, спро­си­те в дан­ном слу­чае, имея в виду закон²⁰, полу­чил ли он, бла­го­да­ря это­му, какие-нибудь день­ги? Я дока­жу, что он нажил огром­ные день­ги, я дока­жу, что все те неспра­вед­ли­во­сти, о кото­рых я гово­рил выше, он допу­стил ради нажи­вы; но сна­ча­ла я дол­жен уда­лить из средств, кото­ры­ми он рас­по­ла­га­ет для сво­ей защи­ты, тот оплот, кото­рый, как он вооб­ра­жа­ет, может доста­вить ему без­опас­ность ото всех моих напа­де­ний. Он гово­рит: я про­дал деся­ти­ны за высо­кую цену. — В самом деле? Деся­ти­ны ты про­да­вал, жесто­кий и безум­ный чело­век? Ту ли часть дохо­дов про­да­вал ты, кото­рую ты дол­жен был про­дать по воле сена­та и наро­да рим­ско­го? Нет, ты про­да­вал весь уро­жай и даже более, ты про­да­вал весь скарб, все доб­ро зем­ледель­цев! Если бы гла­ша­тай откры­то объ­явил, по тво­е­му при­ка­за­нию, о про­да­же не деся­ти­ны хле­ба, а поло­ви­ны, и если бы яви­лись поку­па­те­ли, вполне уве­рен­ные, что тор­ги про­ис­хо­дят о поло­вине, — уди­вил­ся ли бы кто, когда бы ты поло­ви­ну про­дал за выс­шую цену, неже­ли дру­гие — деся­ти­ну? Твой гла­ша­тай гово­рил о про­да­же деся­ти­ны, но в дей­ст­ви­тель­но­сти, из тво­е­го кон­трак­та, из эдик­та, из всей обста­нов­ки явст­во­ва­ло, что про­да­ет­ся даже более чем поло­ви­на; и при всем том ты еще гор­дишь­ся тем, что ты то, чего не сле­до­ва­ло, про­дал доро­же, чем дру­гие то, что сле­до­ва­ло? — А, ты про­дал деся­ти­ны доро­же, чем осталь­ные. 41. Каким обра­зом уда­лось тебе это? Бла­го­да­ря тво­е­му бес­ко­ры­стию? взгля­ни на храм Касто­ра (р. 6 § 129 сл.) и затем ска­жи, если сме­ешь, что ты бес­ко­ры­стен. Бла­го­да­ря тво­ей доб­ро­со­вест­но­сти? взгля­ни на помар­ки, сде­лан­ные тобою в тво­их кни­гах под име­нем фер­ми­тан­ца Сте­ния (р. 7 § 101), и ска­жи потом сме­ло, что ты доб­ро­со­ве­стен. Бла­го­да­ря тво­е­му уму? после того, как ты отка­зал­ся сде­лать, в пер­вой сес­сии, допрос свиде­те­лям, пред­по­чел пока­зать им свое лицо, не рас­кры­вая рта, — гово­ри, сколь­ко хочешь, что и ты, и твои защит­ни­ки — умные люди. Тогда чем же достиг ты того, о чем гово­ришь? Вели­кая честь для тебя, если ты ока­за­ло умнее сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков и оста­вил сво­им пре­ем­ни­кам хоро­ший при­мер и авто­ри­тет; ты, поло­жим, не нашел нико­го, с кого ты счи­тал бы достой­ным для себя взять при­мер, но зато тебе, столь счаст­ли­во­му изо­бре­та­те­лю, будут, конеч­но, под­ра­жать все… Какой зем­леде­лец, в быт­ность твою про­пре­то­ром, отдал одну толь­ко деся­ти­ну, кто толь­ко две? Кто не счи­тал вели­чай­шим бла­го­де­я­ни­ем для себя, если он пла­тил три деся­ти­ны вме­сто одной, кро­ме тех немно­гих, кто, как соучаст­ник тво­их гра­бе­жей, не пла­тил вовсе ниче­го? Посмот­ри, какая раз­ни­ца меж­ду тво­им бес­стыд­ст­вом и доб­ротою сена­та: когда небла­го­при­ят­ные для государ­ства обсто­я­тель­ства застав­ля­ют сенат изда­вать указ о взи­ма­нии вто­рой деся­ти­ны, он при­ка­зы­ва­ет пла­тить зем­ледель­цам за эту деся­ти­ну день­ги, так что то, что берет­ся сверх долж­но­го, мож­но счи­тать не взя­тым, а куп­лен­ным; 42. а ты, тре­бо­вав­ший и брав­ший столь­ко деся­тин, не по при­ка­за­нию сена­та, а бла­го­да­ря сво­им един­ст­вен­ным в сво­ем роде эдик­там и неспра­вед­ли­вым рас­по­ря­же­ни­ям, счи­та­ешь себя бога­ты­рем, если ты про­дал деся­ти­ны за выс­шую цену, чем про­да­ва­ли их Л. Гор­тен­сий, отец при­сут­ст­ву­ю­ще­го здесь Кв. Гор­тен­сия, чем Гн. Пом­пей 82 г., чем Г. Мар­целл²¹ 79 г., дей­ст­во­вав­шие в духе спра­вед­ли­во­сти, зако­на и дан­ных им при­ка­за­ний?

43. Или ты счи­тал поз­во­ли­тель­ным иметь в виду лишь один-два года, на бла­го­со­сто­я­ние же про­вин­ции, на инте­ре­сы хлеб­но­го дела, на жизнь государ­ства в буду­щем — не обра­щать вни­ма­ния? Когда ты всту­пил в отправ­ле­ние сво­ей долж­но­сти, рим­ско­му наро­ду хва­та­ло хле­ба, достав­ляв­ше­го­ся из Сици­лии, да и зем­ледель­цы нахо­ди­ли выгод­ным пахать и возде­лы­вать зем­лю; что же ты сде­лал, чего достиг? Чтобы доста­вить рим­ско­му наро­ду в свое намест­ни­че­ство незна­чи­тель­ный изли­шек от про­да­жи деся­ти­ны, ты повел дело так, что паха­ри бро­си­ли свои поля. Пре­ем­ни­ком тво­им был Л. Метелл. Что же, ты бес­ко­рыст­нее Метел­ла, ты более его забо­тишь­ся о чести и сла­ве? Веррес, види­те ли, дол­жен был думать о сво­ем кон­су­ла­те, Метел­лу, напро­тив, отцов­ское и дедов­ское имя было нипо­чем. — Итак, Метелл про­дал деся­ти­ны мно­го дешев­ле, не толь­ко тебя, но даже тво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков. XVII. Ска­жи же мне, — уж если он не мог при­ду­мать лич­но, как бы ему про­дать их за воз­мож­но боль­шую цену, — раз­ве он не мог идти по све­жим следам сво­его бли­жай­ше­го пред­ше­ст­вен­ни­ка, дей­ст­во­вать в духе при­ду­ман­ных впер­вые тобою чуд­ных эдик­тов и рас­по­ря­же­ний? 44. Нет, он счи­тал вели­чай­шим позо­ром для чле­на рода Метел­лов под­ра­жать в чем-либо тебе; мало того, когда он убедил­ся, что ему при­дет­ся отпра­вить­ся в про­вин­цию, он из само­го горо­да Рима — не име­ю­щий себе подоб­но­го при­мер, — отпра­вил пись­ма жите­лям сици­лий­ских горо­дов, где сове­то­вал им и про­сил их пахать и сеять. Да, про­пре­тор про­сил об этом, как об одол­же­нии, задол­го до сво­его при­езда²² и вме­сте с тем объ­явил, что отно­си­тель­но про­да­жи деся­ти­ны он будет дер­жать­ся Гиеро­но­ва зако­на, дру­ги­ми сло­ва­ми, что он ни в каком отно­ше­нии не станет сле­до­вать его при­ме­ру. И он писал об этом не из тще­сла­вия — чтобы послать, рань­ше вре­ме­ни, пись­мо в про­вин­цию, кото­рой управ­лял дру­гой, — нет, он пони­мал, что если упу­стить вре­мя посе­ва, мы не полу­чим из Сици­лии ни одно­го зер­на. 45. Поз­во­ляю себе позна­ко­мить вас с содер­жа­ни­ем пись­ма Метел­ла. (Сек­ре­та­рю:) Читай. Пись­мо Метел­ла…

XVIII. Вот это-то пись­мо Метел­ла, судьи, кото­рое вы толь­ко что заслу­ша­ли, вырас­ти­ло весь хлеб, добы­тый в Сици­лии за нынеш­ний год; не будь его, ни один сици­ли­ец не про­вел бы ни одной борозды на поле, обло­жен­ном деся­ти­ной. Что ж, эта мысль была вну­ше­на Метел­лу свы­ше, или ее пода­ли ему сици­лий­цы, при­ез­жав­шие в Рим в огром­ном чис­ле, и тор­гу­ю­щие в Сици­лии рим­ляне, кото­рые, как всем извест­но, часто сби­ра­лись мно­го­люд­ным обще­ст­вом у Мар­цел­лов, древ­ней­ших патро­нов Сици­лии, у Гн. Пом­пея, назна­чен­но­го кон­су­ла, и у про­чих, нахо­дя­щих­ся с этой про­вин­ци­ей в близ­ких отно­ше­ни­ях? Люди, иму­ще­ство и дети кото­рых нахо­ди­лись в его пол­ной вла­сти, обви­ня­ли явно его, нахо­див­ше­го­ся в отсут­ст­вии, — един­ст­вен­ный при­мер в сво­ем роде, судьи; при­чи­нен­ные им обиды были так вели­ки, что они согла­ша­лись тер­петь, что угод­но, лишь бы не лишать себя пра­ва пла­кать­ся и жало­вать­ся на его неспра­вед­ли­вость. — 46. Итак, Метелл послал во все горо­да чуть не умо­ля­ю­щие пись­ма, и все-таки пло­щадь посе­ва нигде не мог­ла быть рав­на преж­ней; очень мно­гие — о чем я ска­жу ниже — бежа­ли не толь­ко с полей, но, спа­са­ясь от его неспра­вед­ли­во­стей, бро­си­ли даже дво­ры сво­их отцов.

Судьи! Я буду гово­рить не с тем, чтобы уве­ли­чи­вать его вины, — я хочу прав­ди­во и по воз­мож­но­сти точ­но пере­дать вам то чув­ство, кото­рое оста­ви­ли в моей душе пред­ста­вив­ши­е­ся мне кар­ти­ны. 47. Когда я, спу­стя четы­ре года (после моей кве­сту­ры) 74—70 г., при­ехал в Сици­лию, ее зем­ли пока­за­лись мне как бы вынес­ши­ми жесто­кую и про­дол­жи­тель­ную вой­ну. Те поля и хол­мы, кото­рые я видел рань­ше таки­ми цве­ту­щи­ми, уто­пав­ши­ми в зеле­ни, я видел теперь опу­сто­шен­ны­ми и бро­шен­ны­ми, так что, каза­лось, сама нива тос­ко­ва­ла по зем­ледель­це и пла­ка­ла по хозя­ине. Зем­ли гер­бит­ская, энней­ская, мур­ген­тин­ская, ассо­рин­ская, има­хар­ская, аги­рий­ская были в гро­мад­ном боль­шин­стве слу­ча­ев в таком поло­же­нии, что хоте­лось спра­ши­вать, куда же делось мно­же­ство… не толь­ко рабо­че­го скота, но и людей; этней­ская же область, все­гда отли­чав­ша­я­ся пло­до­ро­ди­ем, и леон­тин­ская зем­ля, глав­ным обра­зом снаб­жав­шая нас хле­бом, зем­ля, при взгляде на кото­рую рань­ше, когда она была под посе­вом, нече­го было боять­ся голо­да²³ — зем­ли эти были в таком ужас­ном и невоз­мож­ном состо­я­нии, что в самой пло­до­нос­ной части Сици­лии при­хо­ди­лось спра­ши­вать: «Да где же Сици­лия?» Уже за год рань­ше бла­го­со­сто­я­ние зем­ледель­цев было потря­се­но; теперь оно руши­лось окон­ча­тель­но.

XIX. 48. И ты сме­ешь гово­рить мне о деся­ти­нах? ты, сво­ей небы­ва­лой неспра­вед­ли­во­стью, сво­ею страш­ною жесто­ко­стью, сво­и­ми бес­чис­лен­ны­ми, ужас­ны­ми при­тес­не­ни­я­ми вко­нец разо­рив­ший зем­ледель­цев, — хотя знал, что сици­лий­ская про­вин­ция дер­жит­ся сво­им зем­леде­ли­ем и покро­ви­тель­ст­ву­ю­щи­ми ему зако­на­ми, — заста­вив­ший их бро­сить поля, не оста­вив­ший в этой столь бога­той и пло­до­род­ной про­вин­ции нико­му не толь­ко его соб­ст­вен­но­сти, но даже хоть какую-нибудь надеж­ду, — ты дума­ешь заслу­жить одоб­ре­ние наро­да, ука­зы­вая на то, что ты про­дал деся­ти­ны за выс­шую цену, чем осталь­ные? Да раз­ве сенат и народ рим­ский дава­ли тебе при­ка­за­ние отни­мать у зем­ледель­цев, под пред­ло­гом сбо­ра деся­ти­ны, все их состо­я­ние, лишать рим­ский народ на буду­щее вре­мя воз­мож­но­сти лег­ко достав­лять себе хлеб, ради того, чтобы ты, при­ба­вив части­цу сво­ей добы­чи к выру­чае­мой (обык­но­вен­но) при про­да­же деся­тин сум­ме, мог высту­пать в роли бла­го­де­те­ля государ­ства и рим­ско­го наро­да?

Но что я делаю? Я гово­рю, как буд­то его без­за­ко­ние состо­я­ло в том, что он из често­лю­бия, чтобы собрать боль­ше денег от про­да­жи деся­тин в срав­не­нии с дру­ги­ми, заклю­чил не в меру суро­вый кон­тракт, издал не в меру стро­гие эдик­ты, не обра­щал вни­ма­ния на рас­по­ря­же­ния сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков! Да, ты про­дал деся­ти­ны за выс­шую цену. 49. Но как же быть, если я дока­жу, что ты не мень­шую сум­му обра­тил в свою соб­ст­вен­ность, чем была та, кото­рую ты яко­бы за деся­ти­ны отпра­вил в Рим? Чем же твое поведе­ние может быть при­ят­но наро­ду, если ты из денег, собран­ных в про­вин­ции рим­ско­го наро­да, взял себе такую же часть, какую послал рим­ско­му наро­ду? А если я дока­жу, что ты вдвое более хле­ба взял себе, чем послал рим­ско­му наро­ду, — неуже­ли твой защит­ник, гово­ря об этом пунк­те обви­не­ния, будет закиды­вать голо­ву и заис­ки­вать перед окру­жаю­щей нас тол­пой наро­да? Об этом, судьи, вы слы­ша­ли уже рань­ше, но слы­ша­ли, быть может, со слов мол­вы, из речей дру­гих. Убеди­тесь теперь, какие огром­ные день­ги нажил он при сбо­ре хле­ба, чтобы вме­сте с тем убедить­ся в осно­ва­тель­но­сти его наг­ло­го заяв­ле­ния, что одни­ми теми день­га­ми, нажи­ты­ми им при сбо­ре деся­тин, ему мож­но будет купить без­опас­ность от всех гро­зя­щих ему напа­де­ний.

XX. 50. Мы слы­ша­ли, судьи, уже дав­но, — и я твер­до уве­рен, что вся­кий из вас слы­шал об этом не раз, — что откуп­щи­ки деся­тин были его сообщ­ни­ка­ми. По-мое­му, это един­ст­вен­ная кле­ве­та про­тив него со сто­ро­ны тех, кто был о нем невы­год­но­го мне­ния. Сообщ­ни­ки долж­ны делить при­быль поров­ну; я же гово­рю, что все иму­ще­ство зем­ледель­цев при­над­ле­жа­ло ему одно­му, а Апро­ний, рабы Вене­ры — ново­го рода откуп­щи­ки в его про­пре­тор­ство — и осталь­ные откуп­щи­ки деся­ти­ны были толь­ко его управ­ля­ю­щи­ми в денеж­ных обо­ротах и при­служ­ни­ка­ми в гра­бе­жах. — 51. Как же это дока­зать? Да так же, как я дока­зал его гра­беж по отда­че под­ряда на колон­ны (р. 6 § 129 сл.); глав­ная ули­ка, на мой взгляд, это — неспра­вед­ли­вость и небы­ва­лость заклю­чен­но­го тобой кон­трак­та. Кто когда-либо решил­ся попрать все суще­ст­во­вав­шие зако­ны и обы­чаи, навле­кая при этом на себя пори­ца­ние, — не имея в виду корыст­ных целей? Но я пой­ду даль­ше и объ­яс­нюсь подроб­нее. Ты ска­жешь, пожа­луй, что ты про­да­вал деся­ти­ны по неспра­вед­ли­во­му кон­трак­ту для того, чтобы про­дать их доро­же; пре­крас­но. Поче­му же уже тогда, когда деся­ти­ны были при­суж­де­ны и про­да­ны, когда нель­зя было уве­ли­чить выру­чен­ную за них сум­му, но мож­но было мно­гим уве­ли­чить нажи­тые тобою день­ги — поче­му тогда неожи­дан­но воз­ни­ка­ли новые, сооб­ра­зо­ван­ные с обсто­я­тель­ства­ми эдик­ты? Ведь все эдик­ты, о кото­рых была речь — и о том, чтобы откуп­щик имел пра­во при­вле­кать зем­ледель­ца к ответ­ст­вен­но­сти в избран­ном им по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию горо­де, и о том, чтобы зем­леде­лец не выни­мал хле­ба из тока преж­де, чем он не покон­чит дела с откуп­щи­ком, и о том, чтобы он доста­вил деся­ти­ны рань­ше секс­тиль­ских календ, — все они были изда­ны тобой тогда, когда деся­ти­ны уже были про­да­ны²⁴. Если бы ты делал это в инте­ре­сах государ­ства, то эти усло­вия были бы вклю­че­ны в кон­тракт при самой про­да­же; но ты имел в виду исклю­чи­тель­но себя; что ты по недо­гад­ли­во­сти упу­стил, то ты поста­рал­ся при слу­чае навер­стать, чтобы не поте­рять сво­ей добы­чи. 52. Но оста­вим это; воз­мож­но ли допу­стить, чтобы ты, не имея в виду при­бы­ли для себя, и при­том огром­ной при­бы­ли, пре­не­брег ожи­дав­шим тебя несмы­вае­мым позо­ром, страш­ной опас­но­стью, гро­зив­шей тво­ей жиз­ни и тво­е­му состо­я­нию, чтобы ты, слы­ша еже­днев­но вопли и жало­бы всей Сици­лии, пред­видя, как ты сам гово­рил, что тебя обви­нят, пред­став­ляя себе не раз мыс­лен­но этот самый суд и пере­жи­вае­мый тобой ныне кри­зис — тем не менее поз­во­лял под­вер­гать зем­ледель­цев вопи­ю­щим неспра­вед­ли­во­стям и гра­бе­жам? Не верю; при всей тво­ей чудо­вищ­ной жесто­ко­сти и наг­ло­сти ты все-таки не захо­тел бы оттолк­нуть от себя целую про­вин­цию, сде­лать сво­и­ми завзя­ты­ми вра­га­ми столь­ко в выс­шей сте­пе­ни чест­ных и состо­я­тель­ных людей, если бы жаж­да денег и нахо­див­ша­я­ся на виду у тебя добы­ча не взя­ли верх над рас­суди­тель­но­стью и заботой о тво­ем спа­се­нии.

53. Не имея воз­мож­но­сти, судьи, пред­ста­вить вам лишь крат­кий свод и пере­чень его пре­ступ­ле­ний, я — так как гово­рить о каж­дой его обиде в отдель­но­сти было бы нескон­чае­мо — про­шу вас озна­ко­мить­ся с избран­ны­ми образ­чи­ка­ми целых родов его без­за­ко­ний.

XXI. В Цен­ту­ри­пах жил некто Ним­фон, чело­век дея­тель­ный и работя­щий, весь­ма опыт­ный и знаю­щий свое дело зем­леде­лец. Он арен­до­вал боль­шое про­стран­ство зем­ли — в Сици­лии суще­ст­ву­ет этот обы­чай даже у бога­тых людей, как он, — и не щадил денег для его обра­бот­ки и покуп­ки зем­ледель­че­ских орудий, пока неправота Верре­са не заста­ви­ла его не толь­ко бро­сить зем­лю, но даже бежать из Сици­лии в Рим, куда он при­ехал со мно­ги­ми изгнан­ны­ми этим чело­ве­ком людь­ми. По сове­ту послед­не­го, откуп­щик деся­ти­ны объ­явил, — осно­вы­ва­ясь на том пре­крас­ном эдик­те (§ 38), кото­рый слу­жил толь­ко для подоб­но­го рода вымо­га­тельств, — что Ним­фон не пока­зал чис­ла обра­ба­ты­вае­мых им юге­ров. 54. Так как Ним­фон был не прочь защи­щать­ся пред насто­я­щим судом, то он дал ему реку­пе­ра­то­ра­ми пре­вос­ход­ных во всех отно­ше­ни­ях людей, того же извест­но­го нам уже вра­ча Кор­не­лия, — он же и Арте­ми­дор Пер­ге­ец²⁵, научив­ший его неко­гда, как ему луч­ше все­го огра­бить храм Диа­ны в его род­ном горо­де 80 г. (р. 6 § 54) — гада­те­ля Волу­зия и гла­ша­тая Вале­рия. Не успел Ним­фон явить­ся на суд, как он уже был осуж­ден. — Вы спро­си­те, быть может, сколь­ко дол­жен был он запла­тить. В эдик­те не было назна­че­но опре­де­лен­ной сум­мы штра­фа; он дол­жен был выдать весь хлеб, быв­ший в току. Таким обра­зом, откуп­щик Апро­ний взял не ту деся­ти­ну, кото­рую сле­до­ва­ло, не уве­зен­ный и ута­ен­ный хлеб²⁶, а семь тысяч медим­нов пше­ни­цы с полей Ним­фо­на — не в силу при­об­ре­тен­но­го отку­пом пра­ва, а в силу опре­де­лен­но­го в эдик­те нака­за­ния.

XXII. 55. У жены Ксе­но­на, знат­но­го менен­ца²⁷, кре­стья­нин взял в арен­ду уча­сток зем­ли; затем он, не будучи в состо­я­нии пере­но­сить при­тес­не­ния откуп­щи­ков, бежал с поля. Веррес при­влек Ксе­но­на к суду по люби­мо­му сво­е­му обви­не­нию в даче непра­виль­ных сведе­ний отно­си­тель­но чис­ла обра­ба­ты­вае­мых юге­ров; Ксе­нон гово­рил, что это дело его не каса­ет­ся, ссы­ла­ясь на то, что зем­ля была отда­на в арен­ду²⁸. Тогда про­пре­тор соста­вил тако­го рода фор­му­лу: если ока­жет­ся, что в том име­нии боль­ше юге­ров, чем пока­зал кре­стья­нин, тогда, конеч­но, осудить Ксе­но­на. Напрас­но дока­зы­вал обви­ня­е­мый, что он не толь­ко не возде­лы­вал зем­ли сам, — что́ было доста­точ­но для его оправ­да­ния — но и не был ни соб­ст­вен­ни­ком, ни отдач­ни­ком зем­ли, что она состав­ля­ет соб­ст­вен­ность его жены, кото­рая сама ведет свои дела и сама отда­ва­ла ее в арен­ду; напрас­но защи­щал Ксе­но­на почтен­ный и вли­я­тель­ный М. Кос­су­ций; про­пре­тор опре­де­лил сум­му иска в пять­де­сят тысяч сестер­ци­ев 2675 р. з.. Обви­ня­е­мый видел, что судьи ему будут назна­че­ны из чис­ла чле­нов раз­бой­ни­чьей когор­ты, одна­ко изъ­явил жела­ние под­верг­нуть­ся суду. Тогда Веррес гро­мо­вым голо­сом — чтобы Ксе­нон мог слы­шать — при­ка­зал рабам Вене­ры сте­речь его во все вре­мя раз­би­ра­тель­ства, а по окон­ча­нии дела отве­сти к нему, при­чем при­ба­вил: «Штра­фа ты, как чело­век бога­тый, не боишь­ся, но к роз­гам вряд ли отне­сешь­ся рав­но­душ­но». Под дав­ле­ни­ем тако­го-то наси­лия и запу­ги­ва­ния ответ­чик дал откуп­щи­кам деся­ти­ны столь­ко, сколь­ко при­ка­зал дать Веррес.

XXIII. 56. В Мур­ген­ции жил некто Поле­марх, чело­век доб­рый и чест­ный. Ему было при­ка­за­но запла­тить в каче­стве деся­ти­ны за пять­де­сят юге­ров семь­сот медим­нов пше­ни­цы; когда же он отка­зал­ся, его при­ве­ли для суда в дом намест­ни­ка и вве­ли — так как послед­ний еще почи­вал — в его спаль­ню, куда допус­ка­лись толь­ко жен­щи­ны и откуп­щи­ки. Там его били кула­ка­ми, топ­та­ли нога­ми, пока он, не желав­ший преж­де дать семи­сот медим­нов, не обе­щал тыся­чу. — В Цен­ту­ри­пах жил некто Евбу­лид Гро­сп, чело­век, по сво­им нрав­ст­вен­ным каче­ствам, знат­но­му роду и, кро­ме того, по богат­ству счи­тав­ший­ся в чис­ле пер­вых в сво­ем горо­де. Знай­те, судьи, у это­го ува­жае­мо­го граж­да­ни­на ува­жае­мо­го горо­да оста­лось лишь столь­ко… не хле­ба, а кро­ви и жиз­ни, сколь­ко оста­ви­ло свое­во­лие Апро­ния; с помо­щью наси­лия, оскорб­ле­ний и побо­ев его заста­ви­ли дать хле­ба не столь­ко, сколь­ко сле­до­ва­ло, но столь­ко, сколь­ко ему было веле­но.

57. Сострат, Нуме­ний и Ним­фо­дор, три бра­та-сона­след­ни­ка из Цен­ту­рип же, бежа­ли из сво­их полей, так как им при­ка­зы­ва­ли выдать хле­ба боль­ше, чем они собра­ли. Тогда Апро­ний созвал людей, при­шел на их поля, ото­брал все зем­ледель­че­ские орудия, увел рабов и угнал скот. Когда затем Ним­фо­дор явил­ся к нему в Этну и стал умо­лять вер­нуть ему его соб­ст­вен­ность, он при­ка­зал схва­тить его и при­ве­сить к дикой мас­лине на пло­ща­ди в Этне. Так-то этот союз­ник и друг рим­ско­го наро­да²⁹, ваш зем­леде­лец и пахарь, висел на пло­ща­ди союз­но­го горо­да, пока желал Апро­ний.

58. Но все это, о чем я уже дав­но вам рас­ска­зы­ваю, судьи, — толь­ко образ­чи­ки его бес­чис­лен­ных пре­ступ­ле­ний, толь­ко по одно­му на каж­дый род; все несмет­ное мно­же­ство еди­нич­ных слу­ча­ев я остав­ляю в сто­роне, пре­до­став­ляя вам самим нагляд­но пред­ста­вить себе в сво­ем уме все эти повсе­мест­ные во всей Сици­лии погро­мы со сто­ро­ны откуп­щи­ков, рас­хи­ще­ние добра зем­ледель­цев, жесто­кость Верре­са, свое­во­лие Апро­ния. Что и гово­рить, сици­лий­цев он пре­зи­рал, не счи­тал их людь­ми, был уве­рен, что ни сами они не будут энер­гич­но отста­и­вать свои инте­ре­сы, ни вы не отне­се­тесь серь­ез­но к нане­сен­ным им обидам. XXIV. 59. Пусть будет так; он имел лож­ное мне­ние о сици­лий­цах, дур­ное — о вас; но, оби­жая их, он, быть может, ува­жал рим­ских граж­дан, забо­тил­ся о них, ста­рал­ся об угож­де­нии их жела­ни­ям и при­об­ре­те­нии сре­ди них себе попу­ляр­но­сти. — Он ува­жал рим­ских граж­дан? Он был их злей­шим, непри­ми­ри­мым вра­гом! Я не ста­ну гово­рить о том, что он зако­вы­вал их в цепи, сажал в тюрь­мы, сек их, рубил им голо­вы, не ста­ну, нако­нец, гово­рить о том кре­сте, сим­во­ле его бла­го­во­ле­ния и рас­по­ло­же­ния к рим­ским граж­да­нам; все это, повто­ряю, я пока обой­ду мол­ча­ни­ем, об этом я буду гово­рить в дру­гом месте; теперь я наме­рен гово­рить о взи­ма­нии им деся­ти­ны, об обра­ще­нии его с зани­мав­ши­ми­ся зем­леде­ли­ем рим­ски­ми граж­да­на­ми. Как обра­ща­лись с ними, о том вы, судьи, слы­ша­ли от них самих; они ска­за­ли, что их иму­ще­ство было отня­то у них. 60. Вели­ка беда! в тако­го рода деле мож­но бы еще при­ми­рить­ся с тем, что спра­вед­ли­вость и обще­при­ня­тые обы­чаи были пору­га­ны; к тому же, нет столь вели­ко­го убыт­ка, кото­ро­го бы не мог пере­не­сти дея­тель­ный чело­век с муже­ст­вен­ною и сво­бод­ною душой. Но что ска­зать о том, что в про­пре­тор­ство Верре­са рука Апро­ния кос­ну­лась всад­ни­ков рим­ских, людей не тем­ных и неиз­вест­ных, а ува­жае­мых и бла­го­род­ных? Ска­жи­те, что сле­ду­ет мне при­ба­вить? По-мое­му, нам сле­ду­ет поско­рей спра­вить­ся с Верре­сом, чтобы немед­лен­но перей­ти к Апро­нию, соглас­но обе­ща­нию, дан­но­му ему мной еще в Сици­лии. В Леон­ти­нах, судьи, он дер­жал два дня в пуб­лич­ном месте Мат­ри­ния, чело­ве­ка высо­ко­нрав­ст­вен­но­го, весь­ма дея­тель­но­го и поль­зо­вав­ше­го­ся широ­кой попу­ляр­но­стью. Да, судьи, Кв. Апро­ний, чело­век, родив­ший­ся в гря­зи, вырос­ший сре­ди поро­ков, пособ­ник Верре­са в его низ­мен­ных стрем­ле­ни­ях и под­лых стра­стях, — этот Апро­ний дер­жал два дня без пищи, под откры­тым небом рим­ско­го всад­ни­ка, два дня сте­рег его под кара­у­лом на пло­ща­ди Леон­тин, и отпу­стил не преж­де, чем он согла­сил­ся на его усло­вия.

61. Гово­рить ли мне, судьи, о Кв. Лол­лии, испы­тан­ной чест­но­сти всад­ни­ке рим­ском? То, о чем я наме­рен гово­рить, — дело извест­ное, его зна­ет до мель­чай­ших подроб­но­стей вся Сици­лия. Он зани­мал­ся зем­леде­ли­ем в этней­ском окру­ге; когда этот округ вме­сте с про­чи­ми был отдан в рас­по­ря­же­ние Апро­ния, Лол­лий, пола­га­ясь на свое дав­ниш­нее всад­ни­че­ское зна­че­ние и вли­я­ние, объ­явил, что не даст откуп­щи­кам боль­ше того, что сле­ду­ет. Его сло­ва пере­да­ли Апро­нию; он засме­ял­ся, выра­зил свое удив­ле­ние, что Лол­лий ниче­го не слы­шал ни о Мат­ри­нии, ни о дру­гих, и послал к нему рабов Вене­ры. Обра­ти­те, меж­ду про­чим, вни­ма­ние на то, что откуп­щик поль­зу­ет­ся слу­жи­те­ля­ми, дан­ны­ми ему намест­ни­ком³⁰; мне кажет­ся, это слу­жит нема­ло­важ­ным дока­за­тель­ст­вом того, что послед­ний зло­употреб­ля­ет име­нем откуп­щи­ков ради лич­ных сво­их целей. Рабы Вене­ры при­ве­ли, или вер­нее, при­та­щи­ли Лол­лия; Апро­ний толь­ко что вер­нул­ся из пале­ст­ры и лежал в три­кли­нии, кото­рый он при­ка­зал устро­ить для себя на город­ской пло­ща­ди в Этне; к это­му-то ран­не­му пиру³¹ наших раз­бой­ни­ков при­ве­ли Лол­лия. 62. Кля­нусь, судьи, я не пове­рил бы тому, что гово­рю, хотя слы­шал о том от всех и каж­до­го, если бы сам ста­рик, явив­ший­ся со сле­за­ми на гла­зах бла­го­да­рить меня за мое согла­сие высту­пить обви­ни­те­лем в этом про­цес­се, не рас­ска­зал мне об этом сам, вну­шая к сво­им сло­вам пол­ное дове­рие. Рим­ский всад­ник, гово­рю я, почти девя­но­сто­лет­ний ста­рик, сто­ял в сто­ло­вой Апро­ния, пока тот мазал души­стою мазью свою голо­ву и лицо. — «Вот как, Лол­лий, — ска­зал он, — ты нуж­да­ешь­ся в стро­гих мерах для того, чтобы испол­нять свою обя­зан­ность?» XXV. Почтен­ный ста­рик не знал, как ему быть, мол­чать или отве­чать, вооб­ще не знал, что делать. Апро­ний, меж­ду тем, велел пода­вать еду и питье; его рабы, кото­рые вели себя по при­ме­ру сво­его гос­по­ди­на и были одно­го с ним про­ис­хож­де­ния и зва­ния, носи­ли все это перед гла­за­ми Лол­лия. Гости сме­я­лись, гром­ко сме­ял­ся и сам Апро­ний; да и как не сме­ять­ся за выпив­кой и орги­я­ми чело­ве­ку, кото­рый не может сдер­жать сво­его сме­ха даже теперь в опас­ную, гро­зя­щую ему гибе­лью мину­ту. Дело кон­чи­лось тем, что Лол­лий под гне­том этих оскорб­ле­ний согла­сил­ся на усло­вия, про­дик­то­ван­ные ему Апро­ни­ем. 63. Сам Лол­лий по ста­ро­сти и болез­ни не мог явить­ся свиде­те­лем; оно и не нуж­но. Все зна­ют о слу­чив­шем­ся с ним, все твои дру­зья, все выстав­лен­ные тобой свиде­те­ли; никто из тех, кого ты спро­сишь, не ска­жет, что об этом он слы­шит в пер­вый раз. Пре­крас­ный во всех отно­ше­ни­ях моло­дой чело­век, сын его, М. Лол­лий, здесь; вы слы­ша­ли его пока­за­ние. Дру­гой его сын, Кв. Лол­лий, обви­нив­ший Кали­дия, пре­крас­ный моло­дой чело­век, дея­тель­ный, обла­дав­ший заме­ча­тель­ным даром сло­ва³², был убит в доро­ге, когда, воз­му­щен­ный эти­ми оскорб­ле­ни­я­ми и неспра­вед­ли­во­стя­ми, он отпра­вил­ся в Сици­лию. Убий­ство его взва­ли­ли на бег­лых рабов³³; на самом же деле, никто в Сици­лии не сомне­вал­ся, что он был убит за то, что не мог скры­вать сво­их пла­нов отно­си­тель­но Верре­са; да и сам Веррес был убеж­ден, что тот, обви­нив рань­ше дру­го­го под вли­я­ни­ем юно­ше­ско­го пыла, теперь, под тяж­ким впе­чат­ле­ни­ем нане­сен­ных его отцу и роду оскорб­ле­ний, тот­час по его воз­вра­ще­нии высту­пит про­тив него.

XXVI. 64. Пони­ма­е­те ли вы теперь, судьи, какая язва, какое чудо­ви­ще опу­сто­ша­ло нашу древ­ней­шую, вер­ней­шую и бли­жай­шую к нам про­вин­цию? Ясно ли для вас теперь, поче­му Сици­лия, мирив­ша­я­ся рань­ше с гра­бе­жа­ми, раз­бо­я­ми, неспра­вед­ли­во­стя­ми и оскорб­ле­ни­я­ми со сто­ро­ны столь­ких лиц, не мог­ла при­ми­рить­ся с этим новым, един­ст­вен­ным и необык­но­вен­ным видом неправоты и свое­во­лия? Теперь все пони­ма­ют, поче­му вся про­вин­ция выбра­ла защит­ни­ком сво­их жиз­нен­ных инте­ре­сов чело­ве­ка, доста­точ­но чест­но­го, тща­тель­но­го и стой­ко­го, чтобы лишить его вся­кой надеж­ды на воз­мож­ность спа­стись. Столь­ких судов были вы чле­на­ми, столь­ко пре­ступ­ни­ков и зло­де­ев было обви­не­но как на вашем веку, так и в живу­щие еще в вашей памя­ти вре­ме­на наших пред­ков; при­хо­ди­лось ли вам видеть или слы­шать, чтобы чело­век был ули­чен в столь круп­ных, столь явных гра­бе­жах, в такой наг­ло­сти, в таком бес­стыд­стве? 65. Гвар­ди­ей Апро­ния были рабы Вене­ры, он возил их с собой по горо­дам, он при­ка­зы­вал кор­мить себя обеда­ми на счет горо­дов, накры­вать три­кли­нии, и еще на пло­ща­ди; он при­зы­вал к пир­ше­ствам почтен­ней­ших людей не толь­ко из сици­лий­цев, но и из рим­ских всад­ни­ков; чело­век, с кото­рым раз­ве толь­ко самые низ­кие и испор­чен­ные люди жела­ли водить зна­ком­ство, застав­лял самых ува­жае­мых и сте­пен­ных людей быть свиде­те­ля­ми его выпи­вок³⁴. Ты знал об этом, пре­ступ­ней­ший из смерт­ных, тебе гово­ри­ли еже­днев­но, ты был свиде­те­лем; мог ли ты допус­кать, чтобы совер­ша­лись столь гибель­ные для тебя дела, если бы эти дела не были вме­сте с тем источ­ни­ка­ми гро­мад­ной нажи­вы для тебя? Неуже­ли корысть Апро­ния, его саль­ный раз­го­вор и под­лая лесть име­ли в тво­их гла­зах столь высо­кую цену, что в тво­ей душе нико­гда не про­буж­да­лись заботы и думы о тво­ей судь­бе?

66. Вы види­те, судьи, какой гро­мад­ный пожар, зажжен­ный откуп­щи­ка­ми, уни­что­жил в его про­пре­тор­ство не толь­ко поля, но и осталь­ную соб­ст­вен­ность зем­ледель­цев, и не толь­ко их иму­ще­ство, но и пра­ва, обес­пе­чи­вав­шие их сво­бо­ду и граж­дан­ство. Вы види­те, как одних при­ве­ши­ва­ют к дере­ву, дру­гих бьют и секут, третьих дер­жат под кара­у­лом в пуб­лич­ном месте, чет­вер­тых застав­ля­ют сто­ять за сто­лом пиру­ю­щих, пятым выно­сят обви­ни­тель­ный при­го­вор врач и гла­ша­тай про­пре­то­ра, меж­ду тем как соб­ст­вен­ность всех их все-таки уно­сит­ся, насиль­но берет­ся с их полей. И это назы­ва­ет­ся вла­стью рим­ско­го наро­да, зако­на­ми рим­ско­го наро­да, его суда­ми над его вер­ней­ши­ми союз­ни­ка­ми, бли­жай­шей к сто­ли­це про­вин­ци­ей? Ведь это — такая гнус­ность, на кото­рую не решил­ся бы даже сам Афи­ни­он³⁵, если бы он победил! Нет, судьи; куда бег­лым рабам, при всем их свое­во­лии, до его испор­чен­но­сти!

XXVII. Так посту­пал он с част­ны­ми лица­ми, — как же посту­пал он с общи­на­ми? Вы, судьи, слы­ша­ли пока­за­ния пред­ста­ви­те­лей весь­ма мно­гих горо­дов и буде­те иметь слу­чай слы­шать осталь­ных. 67. Преж­де все­го, выслу­шай­те крат­кий рас­сказ о том, что про­изо­шло с жите­ля­ми Аги­рия, вер­но­го нам и извест­но­го горо­да; до его про­пре­тор­ства он был весь­ма ува­жа­ем и в чис­ле сво­их жите­лей имел мно­гих бога­чей и дель­ных зем­ледель­цев. Когда его область взял на откуп тот же Апро­ний, он при­ехал в Аги­рий. Он явил­ся туда со сво­и­ми подья­чи­ми, стал хозяй­ни­чать и угро­жать и кон­чил тем, что потре­бо­вал для себя гро­мад­ной сум­мы, чтобы, полу­чив свое, уйти; он гово­рил, что не жела­ет бес­по­ко­ить нико­го и наме­рен, полу­чив день­ги, немед­лен­но при­нять­ся за дру­гой город. Сици­лий­цы вооб­ще не из роб­ко­го десят­ка, пока в дело не вме­ши­ва­ют­ся наши вла­сти; они доста­точ­но муже­ст­вен­ные и вполне чест­ные и здра­во­мыс­ля­щие люди, в осо­бен­но­сти жите­ли того горо­да, о кото­ром я гово­рю, судьи. 68. Поэто­му аги­рий­цы отве­ча­ли это­му мошен­ни­ку, что дадут ему деся­ти­ну в том раз­ме­ре, в каком сле­ду­ет, но при­бав­ки не дадут, тем более, что сум­ма, за кото­рую он купил их деся­ти­ну, и так уж очень высо­ка³⁶.

XXVIII. Апро­ний рас­ска­зал об этом деле тому, кого оно било по кар­ма­ну³⁷. Мож­но было думать, что аги­рий­цы соста­ви­ли какой-либо заго­вор про­тив государ­ства или изби­ли лега­та про­пре­то­ра³⁸ — так быст­ро потре­бо­вал он к себе аги­рий­ских маги­ст­ра­тов и пять чле­нов город­ской упра­вы. Они при­еха­ли в Сира­ку­зы, куда явил­ся и Апро­ний; он ска­зал, что имен­но при­шед­шие нару­ши­ли пре­тор­ский эдикт. «В чем?» — спра­ши­ва­ют они; он отве­тил, что ска­жет об этом перед реку­пе­ра­то­ра­ми. Наша вопло­щен­ная спра­вед­ли­вость начи­на­ет по сво­е­му обык­но­ве­нию стра­щать несчаст­ных аги­рий­цев, пугая их тем, что назна­чит реку­пе­ра­то­ра­ми лиц сво­ей сви­ты; аги­рий­цы, как люди муже­ст­вен­ные, отве­ча­ют, что гото­вы под­верг­нуть­ся суду. 69. Он назна­чил им реку­пе­ра­то­ра­ми вра­ча Арте­ми­до­ра Кор­не­лия, живо­пис­ца Тле­по­ле­ма Кор­не­лия и тако­го рода лиц, в чис­ле кото­рых не было ни одно­го рим­ско­го граж­да­ни­на, были лишь свя­тотат­цы-гре­ки, сде­лав­ши­е­ся него­дя­я­ми дав­но, Кор­не­ли­я­ми — недав­но²⁵. Аги­рий­цы пони­ма­ли, что все, что ни станет гово­рить Апро­ний перед эти­ми реку­пе­ра­то­ра­ми, будет сочте­но дока­зан­ным; тем не менее, они жела­ли луч­ше быть осуж­ден­ны­ми и этим по край­ней мере навлечь на Верре­са все­об­щую нена­висть и бес­сла­вие, неже­ли при­нять усло­вия откуп­щи­ка. Они ста­ли спра­ши­вать про­пре­то­ра, какую фор­му­лу дает он реку­пе­ра­то­рам; он отве­чал: если ока­жет­ся, что они посту­пи­ли несо­глас­но с эдик­том; а в чем — это, гово­рил он, будет объ­яв­ле­но во вре­мя суда. И все-таки они пред­по­чи­та­ли бороть­ся с крайне неспра­вед­ли­вой фор­му­лой и вполне бес­чест­ны­ми реку­пе­ра­то­ра­ми, чем в чем-либо доб­ро­воль­но усту­пить про­пре­то­ру. Он под­сы­лал Тимар­хида, кото­рый сове­то­вал им, если у них есть ум, вой­ти в сдел­ку; они отка­за­лись наот­рез. «Что же, вы хоти­те луч­ше упла­тить штраф по пяти­де­ся­ти тысяч сестер­ци­ев каж­дый?» 2675 р. з. — «Да», — отве­ча­ли они. Тогда Веррес ска­зал гром­ко, во все­услы­ша­ние: «Объ­яв­лен­ный по суду винов­ным будет засе­чен роз­га­ми до смер­ти». Тогда все они ста­ли со сле­за­ми про­сить и умо­лять его поз­во­лить им отдать в пол­ное рас­по­ря­же­ние Апро­ния их посе­вы, их хле­ба и все их поля, лишь бы им самим уда­лить­ся, не под­вер­га­ясь позо­ру и оскорб­ле­ни­ям.

70. Вот, судьи, каков был кон­тракт, на осно­ва­нии кото­ро­го Веррес про­дал деся­ти­ны. XXIX. Пусть Гор­тен­сий гово­рит, если хочет, что Веррес про­дал деся­ти­ны за высо­кую цену; в его про­пре­тор­ство с зем­ледель­ца­ми обра­ща­лись так, что они счи­та­ли себя счаст­ли­вы­ми, если им поз­во­ля­ли отдать в пол­ное рас­по­ря­же­ние Апро­ния их поля, — они жела­ли спа­стись от мно­же­ства ждав­ших их пыток. На осно­ва­нии эдик­та Апро­нию сле­до­ва­ло дать столь­ко, сколь­ко тре­бо­вал Апро­ний. Если даже он потре­бо­вал бы боль­ше, чем было в дей­ст­ви­тель­но­сти? — Да. — Каким обра­зом? — В его эдик­те было ска­за­но, что взыс­ки­вать долж­ны маги­ст­ра­ты. — Но зем­леде­лец мог потре­бо­вать свое обрат­но. — Да, толь­ко реку­пе­ра­то­ром был Арте­ми­дор. — А что, если бы зем­леде­лец дал мень­ше, чем потре­бо­вал Апро­ний? — Гро­зил суд и чет­вер­ной штраф. — Кто будет судьей? — Во всех отно­ше­ни­ях чест­ные люди из его зна­ме­ни­той пре­тор­ской когор­ты: — Это все? — Нет; я утвер­ждаю, что ты пока­зал чис­ло сво­их юге­ров мень­ше, чем оно в дей­ст­ви­тель­но­сти. Отво­ди реку­пе­ра­то­ров; ты ослу­шал­ся эдик­та. — Откуда отво­дить? — Из той же когор­ты. — Что же будет в кон­це кон­цов? — Если ты будешь осуж­ден, или, вер­ней, когда ты будешь осуж­ден — мож­но ли было сомне­вать­ся в обви­ни­тель­ном при­го­во­ре, когда реку­пе­ра­то­ра­ми были подоб­ные люди! — тебя засе­кут роз­га­ми. — Так-то, из стра­ха перед роз­га­ми, аги­рий­цы обе­ща­ли испол­нить его при­ка­за­ние. Есть ли в мире столь огра­ни­чен­ный чело­век, кото­рый — при таких зако­нах и усло­ви­ях — пове­рит, что лишь деся­ти­на была про­да­вае­ма (Верре­сом), осталь­ные же девять деся­тых оста­ва­лись зем­ледель­цу? кото­рый не пой­мет, что этот чело­век видел во всем, что толь­ко име­ли, чем вла­де­ли, чем поль­зо­ва­лись зем­ледель­цы, лишь сред­ства к лич­ной нажи­ве, лишь достав­шу­ю­ся лич­но ему добы­чу?

XXX. 71. Послу­шай­те теперь, како­вы были его при­ка­за­ния, и гово­ри­те, если може­те, буд­то вы не пони­ма­е­те, — что поня­ла вся Сици­лия — что деся­ти­ны взи­мал сам пре­тор или, вер­нее, что он был гос­по­ди­ном и царем над зем­ледель­ца­ми. Он при­ка­зал аги­рий­цам, чтобы они выку­пи­ли для сво­ей общи­ны пра­во взи­мать свою деся­ти­ну, дав Апро­нию при­бав­ку. Если он и без того купил ее за высо­кую цену, поче­му же ты счи­тал нуж­ным, чтобы откуп­щи­ку была дана при­бав­ка, — ведь ты же самым тща­тель­ным обра­зом назна­чал цены, ты же, по тво­им сло­вам, выгод­но про­дал деся­ти­ну? Пре­крас­но, — поло­жим, что ты так думал, но поче­му же ты при­ка­зал сде­лать при­бав­ку? Закон запре­ща­ет тебе «пря­мо или кос­вен­но брать день­ги (с про­вин­ци­а­лов)»; что под эти­ми сло­ва­ми разу­меть, как не то, что́ сде­лал ты, когда ты силой тво­ей вла­сти при­нудил их дать про­тив сво­ей воли при­бав­ку — ста­ло быть, день­ги — третье­му лицу? — 72. «Ну, что ж? — ска­жут, — им при­ка­за­ли дать Апро­нию, любим­цу про­пре­то­ра, пустяч­ную при­ба­воч­ку». Верь­те, что ее полу­чил Апро­ний, если она пока­жет­ся вам (в дей­ст­ви­тель­но­сти) апро­ни­ев­ской при­ба­воч­кой, а не пре­тор­ской добы­чей³⁹. Ты при­ка­зы­ва­ешь, чтобы они деся­ти­ну взя­ли себе, дав Апро­нию в при­бав­ку трид­цать три тыся­чи медим­нов пше­ни­цы. Как! один город, одна область долж­на дать Апро­нию, на осно­ва­нии при­ка­за­ния про­пре­то­ра, почти столь­ко, сколь­ко хва­тит на про­корм­ле­ние в тече­ние меся­ца — всех бед­ных Рима? И ты утвер­жда­ешь, что про­дал деся­ти­ны за высо­кую цену, когда откуп­щи­ку деся­ти­ны дали такую огром­ную при­бав­ку? А ведь, если бы ты тща­тель­но назна­чил цену, в то вре­мя, когда шли тор­ги, они пред­по­чли бы при­ба­вить десять тысяч медим­нов, чем после — шесть­сот тысяч сестер­ци­ев…⁴⁰ Да, добы­ча вели­ка, но дослу­шай­те до кон­ца, отне­си­тесь вни­ма­тель­нее к моим сло­вам, чтобы вам не так удив­лять­ся тому, что сици­лий­цы, под гне­том необ­хо­ди­мо­сти, обра­ти­лись за помо­щью к сво­им патро­нам, кон­су­лам, сена­ту, зако­нам и суду.

73. За испы­та­ние каче­ства той пше­ни­цы, кото­рая дава­лась Апро­нию, Веррес при­ка­зал аги­рий­цам давать Апро­нию по сестер­цию за каж­дый медимн. XXXI. Как! неуже­ли было мало при­ка­зать выдать такое огром­ное коли­че­ство хле­ба, под видом при­бав­ки, — нуж­но было выжать день­ги за освиде­тель­ст­во­ва­ние каче­ства хле­ба? Если бы даже хлеб сле­до­ва­ло отме­ри­вать вой­ску, раз­ве мог бы не толь­ко Апро­ний, а кто угод­но, при­знать сици­лий­ский хлеб недоб­ро­ка­че­ст­вен­ным, хлеб, кото­рый мог бы отме­ри­вать­ся ему пря­мо с гум­на, если бы он это­го желал? Ты при­ка­зал дать огром­ное коли­че­ство хле­ба; при­ка­за­ние твое испол­ня­ет­ся. Ты недо­во­лен, велишь кро­ме того дать еще денег; их дают. И это­го мало; ты тре­бу­ешь новые день­ги — за деся­ти­ны ячме­ня, при­ка­зы­ва­ешь выдать в при­бав­ку трид­цать тысяч сестер­ци­ев 1605 р. з.. Таким обра­зом, с одно­го горо­да, с помо­щью наси­лия, угроз, при­ка­за­ний и неспра­вед­ли­во­стей про­пре­то­ра было взя­то трид­цать три тыся­чи медим­нов пше­ни­цы и, сверх того, шесть­де­сят тысяч сестер­ци­ев⁴¹. Вы дума­е­те, это сде­ла­но тай­но? Да если бы даже все люди это­го жела­ли — его образ дей­ст­вий не мог бы остать­ся тай­ной. Ведь обо всем этом ты гово­рил пуб­лич­но; все слы­ша­ли, как ты при­ка­зы­вал, все виде­ли, как ты взыс­ки­вал день­ги; ведь аги­рий­ские вла­сти и пять чле­нов упра­вы, кото­рых ты ради сво­ей лич­ной нажи­вы потре­бо­вал к себе, доло­жи­ли думе сво­его горо­да о тво­их рас­по­ря­же­ни­ях и при­ка­зах в этом деле; ведь этот доклад был соглас­но их зако­нам сдан в архив в каче­стве обще­ст­вен­ной гра­моты, ведь их депу­та­ты, люди знат­ные, нахо­дят­ся в Риме, и они пока­за­ли то же самое и в каче­стве свиде­те­лей! 74. Поз­во­ляю себе позна­ко­мить вас с содер­жа­ни­ем обще­ст­вен­ной гра­моты аги­рий­цев, затем с пока­за­ни­ем, дан­ным ими от име­ни горо­да. (Сек­ре­та­рю). Читай. Обще­ст­вен­ная гра­мота… Пока­за­ние депу­та­тов… Вы заме­ти­ли, судьи, как во вре­мя допро­са Апол­ло­дор, по про­зви­щу Пирагр⁴², один из пер­вых граж­дан сво­его горо­да, пла­кал, гово­ря, что с тех пор, как сици­лий­цы услы­ша­ли имя рим­ско­го наро­да, аги­рий­цы нико­гда ниче­го не ска­за­ли и не сде­ла­ли во вред хотя бы послед­не­му из рим­ских граж­дан, теперь же им при­хо­дит­ся давать пуб­лич­ное пока­за­ние про­тив про­пре­то­ра рим­ско­го наро­да, бла­го­да­ря его воз­му­ти­тель­ным неспра­вед­ли­во­стям и страш­ным при­тес­не­ни­ям. Да, Веррес, ты не можешь защи­щать­ся от обви­не­ний, воз­во­ди­мых на тебя одним этим горо­дом; так высо­ко ценит рим­ский народ его граж­дан за их вер­ность, так собо­лез­ну­ет он им за пре­тер­пен­ные ими обиды, так убеж­ден он в спра­вед­ли­во­сти их свиде­тель­ских пока­за­ний. Но ведь не один этот город, а все горо­да Сици­лии пре­тер­пе­ли от тебя такие же обиды и при­тес­не­ния, все они пре­сле­ду­ют тебя депу­та­ци­я­ми и свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми!

XXXII. 75. В самом деле, посмот­рим затем, как разо­рил он, как заму­чил граж­дан Гер­би­ты, почтен­но­го и бога­то­го рань­ше горо­да. А что это были за люди! — пре­крас­ные зем­ледель­цы, не знав­шие три­бу­на­лов, судов, про­цес­сов; люди, кото­рых ты, оли­це­тво­ре­ние поро­ка, дол­жен был бы щадить и беречь самым тща­тель­ны­ми обра­зом. В пер­вом году деся­ти­ны это­го окру­га были про­да­ны за восем­на­дцать тысяч моди­ев пше­ни­цы. Ати­дий, так­же один из его слуг при взи­ма­нии деся­тин, взяв­ший их на откуп, при­ехал в Гер­би­ту в зва­нии пре­фек­та⁴³ вме­сте с раба­ми Вене­ры; гер­бит­цы отве­ли ему поме­ще­ние на счет горо­да. И вот им велят дать ему в при­бав­ку трид­цать восемь тысяч восемь­сот моди­ев пше­ни­цы, тогда как деся­ти­ны были про­да­ны все­го за восем­на­дцать моди­ев пше­ни­цы. Столь­ко при­бав­ки веле­но было дать горо­ду тогда, когда отдель­ные зем­ледель­цы уже бежа­ли с полей, разо­рен­ные и изму­чен­ные неспра­вед­ли­во­стя­ми откуп­щи­ков. 76. Во вто­рой год, когда Апро­ний взял деся­ти­ну на откуп за два­дцать пять тысяч восемь­сот моди­ев пше­ни­цы и лич­но при­ехал в Гер­би­ту со сво­ей раз­бой­ни­чьей шай­кой, было при­ка­за­но граж­да­нам дать ему от име­ни горо­да в при­бав­ку два­дцать одну тыся­чу моди­ев пше­ни­цы и две тыся­чи сестер­ци­ев в при­да­чу⁵⁰ 107 р. з.. Отно­си­тель­но при­да­чи я счи­таю воз­мож­ным, что ее дали само­му Апро­нию в награ­ду за его усер­дие и наг­лость, что же каса­ет­ся до пше­ни­цы, то уже гро­мад­ное чис­ло моди­ев не доз­во­ля­ет нам сомне­вать­ся в том, что она, подоб­но аги­рий­ско­му хле­бу, попа­ла в руки «хлеб­но­го» раз­бой­ни­ка. XXXIII. На тре­тий год Веррес с этой обла­стью посту­пил по-цар­ски. Гово­рят, у вар­вар­ских царей пер­сид­ских и сирий­ских было мно­го жен⁴⁴, и этим женам они дава­ли горо­да сле­дую­щим обра­зом: такой-то город дол­жен вно­сить подать на повяз­ку цар­ской жене, такой-то на оже­ре­лья, такой-то на укра­ше­нье голо­вы. Таким обра­зом, они не толь­ко не скры­ва­ли от наро­да сво­его сла­до­стра­стья, но даже дела­ли его сво­им пособ­ни­ком. 77. Такой же про­из­вол, такую же необуздан­ность обна­ру­жи­вал и он, этот само­зва­ный царь Сици­лии; слу­шай­те.

В Сира­ку­зах живет Эсхри­он, имя жены кото­ро­го, Пипы, бла­го­да­ря блуд­ли­во­сти Верре­са поль­зу­ет­ся дур­ною сла­вой во всей Сици­лии; об этой жен­щине писа­лось мно­го сти­хов над судей­ским креслом и над голо­вой само­го про­пре­то­ра. Этот-то Эсхри­он, фик­тив­ный муж Пипы, при новых тор­гах о гер­бит­ской деся­тине выдви­га­ет­ся (Верре­сом) впе­ред как откуп­щик. Гер­бит­цы пони­ма­ли, что если деся­ти­на оста­нет­ся за Эсхри­о­ном, они будут ограб­ле­ны по про­из­во­лу в выс­шей сте­пе­ни похот­ли­вой жен­щи­ны, поэто­му тор­го­ва­лись, пока счи­та­ли себя в состо­я­нии. Эсхри­он пред­ло­жил выс­шую цену, будучи уве­рен, что, в быт­ность Верре­са про­пре­то­ром, «откуп­щи­ца» не оста­нет­ся в убыт­ке. Откуп был отдан ему за восемь тысяч сто медим­нов, почти вдвое боль­ше, чем в преды­ду­щем году. Зем­ледель­цам гро­зи­ла окон­ча­тель­ная гибель, тем более, что уже в преж­ние годы у них были отня­ты почти послед­ние сред­ства к суще­ст­во­ва­нию. Веррес понял, что про­дал деся­ти­ны за такую высо­кую цену, что боль­ше ему не выжать с гер­бит­цев ниче­го; поэто­му он умень­шил сум­му на шесть­сот медим­нов и при­ка­зал вме­сто вось­ми тысяч ста медим­нов вне­сти в кни­ги семь тысяч пять­сот⁴⁵. — XXXIV. 78. Деся­ти­ну ячме­ня купил в той же обла­сти Доким. Это был тот самый Доким, за кото­ро­го Веррес выдал Тер­цию, дочь мими­че­ско­го акте­ра⁴⁶ Иси­до­ра, отняв ее у флей­ти­ста Родия. Эта Тер­ция ока­зы­ва­ла на него боль­шее вли­я­ние, чем Пипа, боль­шее, чем про­чие жен­щи­ны; мож­но ска­зать, она игра­ла у него такую же важ­ную роль в его про­пре­тор­ство в Сици­лии, какую Хелидо­на — когда он был город­ским пре­то­ром.

И вот в Гер­би­ту явля­ют­ся оба — не опас­ные, впро­чем — сопер­ни­ка про­пре­то­ра, бес­со­вест­ные дове­рен­ные тех негод­ных жен­щин⁴⁷, и начи­на­ют хло­потать, тре­бо­вать, угро­жать; но они не мог­ли разыг­рать роль Апро­ния, несмот­ря на все свое жела­ние: сици­лий­цы не так-то боя­лись сици­лий­цев. Пустив в ход все улов­ки, они взя­ли-таки с гер­бит­цев обя­за­тель­ство явить­ся в суд в Сира­ку­зы. Когда послед­ние яви­лись, их заста­ви­ли дать Эсхри­о­ну, т. е. Пипе столь­ко, сколь­ко было ски­ну­то с глав­ной сум­мы, — три тыся­чи шесть­сот моди­ев пше­ни­цы; слиш­ком круп­ной при­бы­ли от деся­тин про­пре­тор не хотел давать откуп­щи­це, чтобы она вме­сто сво­его ноч­но­го ремес­ла не заня­лась отку­пом пошлин… 79. Гер­бит­цы дума­ли, что дело сде­ла­но, когда он ска­зал: «А как же насчет ячме­ня и мое­го мило­го дру­га, Доки­ма?» Это он гово­рил, судьи, в сво­ей спальне, лежа на посте­ли. Те отве­ча­ли, что не полу­ча­ли насчет это­го ника­ких пору­че­ний. «Вздор, — гово­рить он, — отсчи­тай­те две­на­дцать тысяч сестер­ци­ев 642 р. з.»… Что было делать или не делать этим несчаст­ным? Они виде­ли на посте­ли све­жие еще следы тела откуп­щи­цы и пони­ма­ли, что эти следы раз­жи­га­ют Верре­са и заста­вят его насто­ять на сво­ем. Таким обра­зом, один союз­ный и дру­же­ст­вен­ный нам город был в про­пре­тор­ство Верре­са обло­жен пода­тя­ми в поль­зу двух дрян­ных жен­щин.

Столь­ко-то хле­ба, столь­ко-то денег долж­на была упла­тить откуп­щи­кам гер­бит­ская общи­на; все же этот хлеб и эти день­ги не спас­ли граж­дан от неспра­вед­ли­во­стей откуп­щи­ков. Иму­ще­ство зем­ледель­цев было уже разо­ре­но и раз­граб­ле­но, когда откуп­щи­кам дава­лись эти сум­мы, чтобы они хоть когда-нибудь оста­ви­ли их поля и горо­да. 80. Когда поэто­му гер­би­тец Филин, чело­век крас­но­ре­чи­вый, умный и знат­ный, в каче­стве депу­та­та (в пер­вой сес­сии), стал гово­рить о несча­стии зем­ледель­цев, об их бег­стве, о неболь­шом чис­ле остав­ших­ся, — вы, судьи, заме­ти­ли, как тяже­ло взды­хал народ рим­ский, все­гда в боль­шом коли­че­стве посе­щав­ший заседа­ния суда по это­му делу. О незна­чи­тель­ном чис­ле зем­ледель­цев я ска­жу в дру­гом месте (§ 119 сл.).

XXXV. Я чуть не обо­шел мол­ча­ни­ем одно­го пунк­та, кото­рый, одна­ко, как мне кажет­ся, заслу­жи­ва­ет неко­то­ро­го вни­ма­ния. Боги бес­смерт­ные! Да може­те ли вы, судьи, хлад­но­кров­но… я не гово­рю «допу­стить», но даже слу­шать о том, что он сба­вил столь­ко-то с откуп­ной сум­мы? 81. До сих пор, со вре­ме­ни осно­ва­ния Рима, был один чело­век — воля бес­смерт­ных богов да не попу­стит быть дру­го­му — кото­ро­му государ­ство, угне­тен­ное несча­сти­я­ми и разди­рае­мое меж­до­усо­би­ца­ми, все­це­ло отда­ло себя в рас­по­ря­же­ние; то был Л. Сул­ла. Власть его была так вели­ка, что про­тив его жела­ния никто не мог сохра­нить ни иму­ще­ства, ни сво­его оте­че­ства, ни жиз­ни; о его сме­ло­сти доста­точ­но свиде­тель­ст­ву­ют сло­ва, ска­зан­ные им без стес­не­ния в при­сут­ст­вии наро­да, при про­да­же иму­ще­ства рим­ских граж­дан — что он про­да­ет «свою добы­чу». Все его поста­нов­ле­ния мы не толь­ко при­зна­ем, но даже отста­и­ва­ем, в лице пред­ста­ви­те­лей государ­ст­вен­ной вла­сти, из стра­ха перед бо́льши­ми опас­но­стя­ми и несча­сти­я­ми: одно толь­ко его рас­по­ря­же­ние сенат заклей­мил целым рядом поста­нов­ле­ний 72 г., опре­де­ляя, чтобы лица, кото­рым он сба­вил сле­ду­е­мую с них государ­ству сум­му, вно­си­ли ее в каз­на­чей­ство пол­нотой⁴⁸. Итак, по мне­нию сена­та, даже тот муж, кото­ро­му он раз­ре­шил все, не име­ет пра­ва делать сбав­ку в сум­мах денег, при­об­ре­тен­ных рим­ским наро­дом; 82. по убеж­де­нию сена­то­ров, он не имел пра­во делать эту сбав­ку даже в поль­зу наших храб­рей­ших граж­дан; как же ты дума­ешь, опре­де­лят ли эти сена­то­ры сво­им при­го­во­ром, что ты посту­пил пра­виль­но, делая эту сбав­ку в поль­зу дрян­ной жен­щи­ны? Его, ради кото­ро­го рим­ский народ велел издать закон, воз­во­дя­щий в закон его лич­ную волю⁴⁹, — его, тем не менее, пори­ца­ют в одном этом слу­чае из ува­же­ния к ста­рым зако­нам; а ты, свя­зан­ный по рукам и ногам все­ми зако­на­ми, захо­тел поста­вить себе вме­сто зако­на свои стра­сти! Его пори­ца­ют за то, что он сде­лал умень­ше­ние в тех день­гах, кото­рые сам при­об­рел; неуже­ли же сде­ла­ют уступ­ку тебе, умень­шив­ше­му общую сум­му дохо­дов рим­ско­го наро­да?

XXXVI. В этой обла­сти сво­их пре­ступ­ле­ний он пока­зал себя еще наг­лее при взи­ма­нии деся­ти­ны с жите­лей Акесты. 83. Он отдал ее на откуп тому же Доки­му, т. е. Тер­ции, за пять тысяч моди­ев пше­ни­цы, при­чем велел дать в при­да­чу⁵⁰ пол­то­ры тыся­чи сестер­ци­ев и заста­вил акест­цев имен­но за эту сум­му при­нять деся­ти­ну от Доки­ма в поль­зу горо­да⁵¹, что вы може­те узнать из свиде­тель­ско­го пока­за­ния акест­цев. (Сек­ре­та­рю) Читай. Свиде­тель­ское пока­за­ние. Слы­ши­те, за какую цену полу­чил город деся­ти­ну от Доки­ма, — за пять тысяч моди­ев пше­ни­цы и при­да­чу. Узнай­те теперь, какую сум­му впи­сал Веррес в кон­тракт. Кон­тракт о деся­ти­нах в про­пре­тор­ство Г. Верре­са… В этой ста­тье, как вы види­те, сум­ма умень­ше­на на три тыся­чи моди­ев пше­ни­цы; эту сум­му он учел из насущ­но­го хле­ба рим­ско­го наро­да, из глав­ной арте­рии дохо­дов, из самой кро­ви каз­ны, и пода­рил пля­су­нье Тер­ции! Чему тут более удив­лять­ся? бес­со­вест­но­сти ли его, что он отнял эту сум­му у союз­ни­ков? или без­нрав­ст­вен­но­сти, что он пода­рил ее блуд­ни­це? или бес­чест­но­сти, что он лишил ее рим­ский народ? или, нако­нец, наг­ло­сти, что он совер­шил под­лог в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах? Неуже­ли какая-либо сила или под­куп спа­сет тебя от стро­го­сти этих судей? — Нет; но если бы ты и спас­ся, — неуже­ли ты не пони­ма­ешь, что то, о чем я так дол­го гово­рю, под­ле­жит веде­нию дру­го­го суда, — раз­би­раю­ще­го дела по рас­хи­ще­нию казен­но­го иму­ще­ства? 84. Я не ста­ну поэто­му касать­ся это­го пунк­та обви­не­ния здесь, я обра­щусь к тому, о кото­ром я начал уже гово­рить, — о том, как ты сби­рал деся­ти­ны с хле­ба.

В то вре­мя как боль­шие и пло­до­род­ные обла­сти он опу­сто­шал лич­но, т. е. чрез Апро­ния, вто­ро­го Верре­са, — в неболь­шие горо­да он посы­лал, как собак, дру­гих него­дя­ев, кото­рым при­ка­зы­вал давать от име­ни общи­ны хлеб или день­ги. XXXVII. Есть в Сици­лии пере­вод­чик, А. Вален­ций, кото­рым он поль­зо­вал­ся обык­но­вен­но не для пере­во­дов на гре­че­ский язык, а для гра­бе­жей и удо­вле­тво­ре­ния сво­их гряз­ных жела­ний. Неожи­дан­но этот пере­вод­чик, без­дель­ник и бед­няк, дела­ет­ся откуп­щи­ком, поку­па­ет за шесть­сот медим­нов пше­ни­цы деся­ти­ну с липар­ско­го окру­га, с бед­ным, голо­даю­щим насе­ле­ни­ем. Вызы­ва­ют липар­цев, велят им выку­пить деся­ти­ну и отсчи­тать в при­бав­ку Вален­цию трид­цать тысяч сестер­ци­ев 1605 р. з.… Боги бес­смерт­ные! что тебе тут ска­зать в свою защи­ту? Что ты про­дал деся­ти­ну так деше­во, что город немед­лен­но, по сво­е­му жела­нию, дал в при­бав­ку к шести­стам медим­нам трид­цать тысяч сестер­ци­ев, т. е. две тыся­чи медим­нов пше­ни­цы? или же, что, про­дав деся­ти­ны за высо­кую цену, ты выжал от липар­цев эти день­ги про­тив их жела­ния?⁵² 85. Но зачем я спра­ши­ваю тебя, что ска­жешь ты в свою защи­ту, — не луч­ше ли мне узнать, как было дело, от самих граж­дан? (Сек­ре­та­рю:) Про­чти спер­ва свиде­тель­ское пока­за­ние липар­цев, затем — прото­кол о том, как были даны день­ги Вален­цию. Свиде­тель­ское пока­за­ние депу­та­тов… Извле­чен­ный из обще­ст­вен­ных гра­мот прото­кол об упла­те денег… Неуже­ли этот такой малень­кий горо­док, так дале­ко лежа­щий от тво­их рук и глаз, отде­лен­ный от Сици­лии морем, рас­по­ло­жен­ный на диком и бед­ном ост­ров­ке, горо­док, испы­тав­ший от тебя мно­го и дру­гих, еще бо́льших неспра­вед­ли­во­стей, — сде­лал­ся тво­ей добы­чей, источ­ни­ком нажи­вы даже и теперь, при взи­ма­нии тобою хле­ба? Неуже­ли и с того ост­ров­ка, кото­рый ты и без того весь отдал, в виде дру­же­ско­го подар­ка, одно­му из сво­их собу­тыль­ни­ков, тре­бо­ва­лись те же при­бав­ки на хлеб, как и с горо­дов в глу­бине ост­ро­ва? Таким обра­зом, насе­ле­ние, столь­ко лет отку­пав­ше­е­ся от пира­тов, при­нуж­де­но было отку­пить­ся назна­чен­ною тобой денеж­ной сум­мой и от тебя.

XXXVIII. 86. Про­дол­жаю. Прав­да ли, что с Тис­сы, очень неболь­шо­го и бед­но­го горо­да, но насе­лен­но­го весь­ма трудо­лю­би­вы­ми зем­ледель­ца­ми и пре­крас­ны­ми во всех отно­ше­ни­ях людь­ми, было взя­то, под видом при­бав­ки, боль­ше, чем сколь­ко сня­ло с полей хле­ба все насе­ле­ние? Ты послал к ним сбор­щи­ком деся­ти­ны Дио­гне­та, раба Вене­ры, — ново­го рода откуп­щи­ка; поче­му бы с лег­кой руки Верре­са не допу­стить и в Рим государ­ст­вен­ных рабов к отку­пу пошлин? — На вто­рой год тис­сей­цев заста­ви­ли дать в при­бав­ку два­дцать одну тыся­чу сестер­ци­ев 1123¹∕₂ р. з.; на тре­тий год им при­ка­за­ли выдать в при­бав­ку рабу Вене­ры Дио­гне­ту две­на­дцать тысяч моди­ев пше­ни­цы. А все же у это­го Дио­гне­та, кото­рый полу­чал столь­ко при­ба­вок из государ­ст­вен­ных дохо­дов, нет ни одно­го вика­рия, ров­но ника­ко­го част­но­го иму­ще­ства⁵³. Сомне­вай­тесь теперь, если може­те, себе ли взял такое огром­ное коли­че­ство пше­ни­цы раб Вене­ры и при­служ­ник Верре­са, или потре­бо­вал для него. 87. В послед­нем вы може­те убедить­ся из свиде­тель­ско­го пока­за­ния тис­сей­цев. Свиде­тель­ское пока­за­ние тис­сей­ских депу­та­тов… Может ли быть назван тем­ным тот факт, что сам про­пре­тор являл­ся (в этом слу­чае) откуп­щи­ком, коль ско­ро его при­служ­ни­ки тре­бу­ют от горо­дов хлеб, взыс­ки­ва­ют с них день­ги, берут себе гораздо боль­ше в виде при­бав­ки, чем наме­ре­ны дать рим­ско­му наро­ду под име­нем деся­ти­ны? Вот како­во было рав­но­пра­вие в твое прав­ле­ние, вот до чего дохо­ди­ла про­пре­тор­ская лас­ко­вость: ты допус­кал, чтобы рабы Вене­ры дела­лись гос­по­да­ми сици­лий­цев! Вот с дру­гой сто­ро­ны, как ты умел раз­ли­чать людей, вот как ты каж­до­му отво­дил его место: зем­ледель­цев ты пре­вра­щал в рабов, рабов — в откуп­щи­ков!⁵⁴

XXXIX. 88. Прав­да ли, затем, что несчаст­ные аме­ст­рат­цы, обло­жен­ные таки­ми высо­ки­ми деся­ти­на­ми, что им самим не оста­ва­лось от хле­ба ниче­го, были, несмот­ря на это, вынуж­де­ны запла­тить день­ги? Деся­ти­ны оста­лись за М. Цези­ем, на тор­гах при­сут­ст­во­ва­ли депу­та­ты Аме­ст­ра­та; вслед за тем одно­го из депу­та­тов, Герак­лия, заста­ви­ли упла­тить два­дцать две тыся­чи сестер­ци­ев⁵¹. Что это такое? Как назвать это хище­ние, это наси­лие, это раз­граб­ле­ние добра наших союз­ни­ков? Если Герак­лий полу­чил от сво­ей думы пору­че­ние купить деся­ти­ну (за эту сум­му), то поче­му же он ее не купил? если же нет, каким же обра­зом мог он доб­ро­воль­но упла­тить день­ги? 89. Он докла­ды­ва­ет, что дал их Цезию; поз­во­ляю себе позна­ко­мить вас с его докла­дом, зане­сен­ным в чис­ло обще­ст­вен­ных гра­мот. (Сек­ре­та­рю:) Читай. Из обще­ст­вен­ных гра­мот (аме­ст­рат­цев)… Где поста­нов­ле­ние думы, даю­щее депу­та­ту такое пол­но­мо­чие? — Его нет. — Поче­му же он посту­пил так? — Его заста­ви­ли. — Кто гово­рит это? — Все граж­дане. (Сек­ре­та­рю:) Про­чти свиде­тель­ское пока­за­ние. Свиде­тель­ское пока­за­ние депу­та­тов… Из чте­ния это­го же пока­за­ния вы мог­ли убедить­ся, что во вто­рой год от того же само­го горо­да были таким же обра­зом взыс­ка­ны день­ги и даны С. Вен­но­нию. В тре­тий год ты застав­ля­ешь этих бед­ных людей⁵⁵ дать рабу Вене­ры Барио­ба­лу, — обра­ти­те вни­ма­ние на име­на откуп­щи­ков — взяв­ше­му от тебя на откуп их деся­ти­ны за восемь­сот медим­нов, бо́льшую при­бав­ку, чем та сум­ма, за кото­рую они пошли, хотя они пошли за высо­кую цену; Барио­ба­лу было дано восемь­сот пять­де­сят медим­нов и пол­то­ры тыся­чи сестер­ци­ев⁵⁶. Конеч­но, Веррес нико­гда не посту­пил бы так безум­но, что поз­во­лил бы полу­чить с земель рим­ско­го наро­да боль­ше хле­ба рабу Вене­ры, чем рим­ско­му наро­ду, когда бы все это не пере­хо­ди­ло в руки его само­го, при­кры­вав­ше­го­ся име­нем раба.

90. Жите­ли Пет­ры, несмот­ря на то, что их деся­ти­ны были про­да­ны за высо­кую цену, все-таки были при­нуж­де­ны дать про­тив сво­его жела­ния пять­де­сят две тыся­чи сестер­ци­ев 2728 р. з. П. Невию Тур­пи­о­ну, отъ­яв­лен­но­му него­дяю, осуж­ден­но­му за оскорб­ле­ние в про­пре­тор­ство Сацер­дота. Не небреж­но ли про­да­вал ты деся­ти­ны, если, в то вре­мя как медимн сто­ил пят­на­дцать сестер­ци­ев, а деся­ти­ны были про­да­ны за три тыся­чи медим­нов, т. е. за сорок пять тысяч сестер­ци­ев, откуп­щи­ку доста­лись в при­бав­ку пять­де­сят две тыся­чи сестер­ци­ев? И ты гово­ришь, что про­дал деся­ти­ны это­го окру­га за очень высо­кую цену… Конеч­но, он хва­ста­ет­ся не тем, что Тур­пи­о­ну сде­ла­на была при­бав­ка, но тем, что он силой взял день­ги у пет­рей­цев⁵⁷.

XL. 91. Прав­да ли, затем, что гали­кий­цы — у кото­рых толь­ко посе­ляне⁵⁸ пла­тят деся­ти­ну, меж­ду тем как зем­ля граж­дан сво­бод­на от нало­гов — были при­нуж­де­ны упла­тить тому же Тур­пи­о­ну пят­на­дцать тысяч сестер­ци­ев 802¹∕₂ р. з., хотя деся­ти­ны пошли за сто медим­нов? Если бы ты мог дока­зать, — что́ ты очень хочешь — что эти при­бав­ки пошли в поль­зу откуп­щи­ков, и что ты к это­му непри­ча­стен, все-таки эти день­ги, как «пря­мо или кос­вен­но взя­тые» (§ 71) путем наси­лия и неспра­вед­ли­во­стей с тво­ей сто­ро­ны, долж­ны были бы слу­жить при­чи­ной тво­е­го осуж­де­ния; если же никто не может пове­рить, чтобы ты был так безу­мен, что желал обо­га­тить, ценой опас­но­сти для себя лич­но и сво­их детей, рабов Апро­ния и Тур­пи­о­на, то кто же станет сомне­вать­ся, что все эти день­ги, собран­ные тво­и­ми послан­ца­ми, посту­пи­ли в твою поль­зу?

92. Рав­ным обра­зом в Сеге­сту, сво­бод­ный город, был послан откуп­щи­ком раб Вене­ры, Сим­мах. Он при­вез пись­ма Верре­са, где тот, вопре­ки всем поста­нов­ле­ни­ям сена­та, вопре­ки зако­ну Рупи­лия (р. 7 § 32), вызы­ва­ет зем­ледель­цев в суд в чужой округ. Про­слу­шай­те пись­мо, кото­рое он послал в Сеге­сту. Пись­мо Г. Верре­са. Как оскорб­лял этот раб Вене­ры зем­ледель­цев, — вы може­те узнать из кон­трак­та одно­го чест­но­го и ува­жае­мо­го граж­да­ни­на; осталь­ные в том же роде. 93. Панор­ми­та­нец Диокл, по про­зви­щу Фимет, чело­век извест­ный и знат­ный, был арен­да­то­ром участ­ка зем­ли в сеге­стан­ской обла­сти — арен­да­то­ром, так как никто из ино­го­род­цев не име­ет пра­ва при­об­ре­тать зем­лю в этой обла­сти⁵⁹; за арен­ду он пла­тил шесть тысяч сестер­ци­ев. Будучи при­бит Вене­ри­ным рабом, он согла­сил­ся дать в каче­стве деся­ти­ны шест­на­дцать тысяч сестер­ци­ев и шесть­сот пять­де­сят четы­ре медим­на. В этом вы може­те убедить­ся из книг само­го Сим­ма­ха. (Взнос панор­ми­тан­ца Диок­ла.) Тому же само­му Сим­ма­ху сена­тор Г. Анней Брокх⁶⁰, знат­ность и чест­ность кото­ро­го извест­ны вам всем, дол­жен был дать, кро­ме хле­ба, еще день­ги. Вот, ста­ло быть, до чего мы дожи­ли в твою про­пре­ту­ру! Такой чело­век, сена­тор рим­ско­го наро­да был источ­ни­ком нажи­вы для раба Вене­ры!

XLI. 94. Неуже­ли ты забыл, что это сосло­вие выше про­чих, неуже­ли ты не знал, что ему при­над­ле­жит судеб­ная власть? Рань­ше, пока судья­ми были всад­ни­ки, бес­со­вест­ные и хищ­ные маги­ст­ра­ты заис­ки­ва­ли в про­вин­ци­ях у откуп­щи­ков, отли­ча­ли их аген­тов⁶¹ и ока­зы­ва­ли услу­ги и одол­же­ния каж­до­му рим­ско­му всад­ни­ку, кото­ро­го они виде­ли в про­вин­ции. Это не столь­ко при­но­си­ло поль­зы тем из них, кото­рые ока­зы­ва­лись винов­ны­ми, сколь­ко вреди­ло мно­гим, когда они дела­ли что-либо про­тив поль­зы и жела­ния это­го сосло­вия. Они тогда тща­тель­но при­дер­жи­ва­лись пра­ви­ла, уста­нов­лен­но­го как бы с обще­го согла­сия, чтобы тот, кто поз­во­лял себе оскор­бить одно­го како­го-нибудь рим­ско­го всад­ни­ка, счи­тал­ся заслу­жи­ваю­щим неми­лость цело­го сосло­вия; 95. ты же… ну да, ты пре­зи­рал сена­тор­ское сосло­вие, по тво­е­му мне­нию все были рав­ны перед тво­им свое­во­ли­ем и само­дур­ст­вом, ты твер­до решил в сво­ей душе отве­сти из чис­ла тво­их судей всех, кто толь­ко вла­дел поме­стья­ми в Сици­лии или посе­тил Сици­лию в твою про­пре­ту­ру; но как же ты не поду­мал о том, что тво­и­ми судья­ми будут чле­ны того же сосло­вия? А они, даже не чув­ст­вуя себя оскорб­лен­ны­ми лич­но, все же не мог­ли бы забыть, что в лице одно­го оскорб­лен­но­го оскорб­ле­ны они, что затро­ну­та и пору­га­на честь цело­го сосло­вия. По мое­му мне­нию, судьи, к это­му рав­но­душ­но отне­стись нель­зя. Есть жало у оскорб­ле­ния; чем кто совест­ли­вее и чест­нее, тем для него невы­но­си­мее его укол. 96. Ты огра­бил сици­лий­цев; что ж, они при­вык­ли мол­ча пере­но­сить обиды. Ты при­тес­нял куп­цов; ну да, они неохот­но и ред­ко бро­са­ют свою тор­гов­лю, чтобы идти (жало­вать­ся) в Рим. Ты при­нес рим­ских всад­ни­ков в жерт­ву неспра­вед­ли­во­стям Апро­ния; могут ли быть еще опас­ны люди, у кото­рых отня­то пра­во суда? Но если ты в выс­шей сте­пе­ни неспра­вед­ли­во посту­па­ешь с сена­то­ра­ми, раз­ве ты не гово­ришь этим: «Дай мне еще это­го сена­то­ра; пус­кай люди видят, что слав­ный сан сена­то­ра создан не толь­ко пред­ме­том нена­ви­сти для невежд, но и слу­жит пред­ме­том оскорб­ле­ний для него­дя­ев»? — 97. Но он посту­пал так не с одним Анне­ем, а со все­ми сена­то­ра­ми (с кото­ры­ми имел дело); мож­но было думать, что этот титул достав­лял сво­е­му вла­дель­цу не почет, а пре­зре­ние. Обра­ти­те вни­ма­ние, как бес­со­вест­но посту­пил он с бла­го­род­ным и доб­лест­ным Г. Кас­си­ем⁶², хотя тот и был кон­су­лом в то самое вре­мя, в пер­вый год его намест­ни­че­ства 73 г.: он при­ка­зал откуп­щи­кам взять себе весь хлеб из вот­чи­ны его жены, знат­ной жен­щи­ны, лежав­шей в Леон­тин­ской обла­сти. Потер­пев­ший будет нахо­дить­ся в чис­ле свиде­те­лей, Веррес, так как ты зара­нее поза­бо­тил­ся о том, чтобы ему не быть тво­им судьею (р. 7 пр. 55). 98. Что же каса­ет­ся вас, судьи, то вы долж­ны про­ник­нуть­ся убеж­де­ни­ем, что мы все свя­за­ны меж­ду собою уза­ми общих инте­ре­сов. У наше­го сосло­вия мно­го обя­зан­но­стей, мно­го работы, нам гро­зит мно­же­ство опас­но­стей не толь­ко со сто­ро­ны зако­нов и судов, но и со сто­ро­ны мол­вы и обще­го настро­е­ния вре­ме­ни. Наше сосло­вие постав­ле­но на такую высоту, что может быть обу­ре­вае­мо ото­всюду дую­щи­ми вет­ра­ми нена­ви­сти. Неуже­ли же, судьи, сре­ди таких опас­но­стей и бед, угро­жаю­щих наше­му суще­ст­во­ва­нию, мы не сохра­ним за собой даже того, чтобы нас не пре­зи­ра­ли, чтобы над нами не насме­ха­лись наши маги­ст­ра­ты, когда мы борем­ся за свои пра­ва?

XLII. 99. Про­дол­жаю. Фер­ми­тан­цы отпра­ви­ли депу­та­тов купить деся­ти­ну с уро­жая сво­ей обла­сти⁵¹. Они дума­ли, что для них выгод­нее при­об­ре­сти ее в поль­зу горо­да, хотя бы даже за боль­шую сум­му, неже­ли попасть в лапы одно­му из его кле­вре­тов. Став­лен­ни­ком Верре­са на покуп­ку деся­ти­ны был некто Вену­лей; он не пере­ста­вал набав­лять цену. Они так­же набав­ля­ли, пока было мож­но, но нако­нец отка­за­лись от тор­гов; Вену­лей взял откуп за восемь тысяч медим­нов пше­ни­цы. Один из упол­но­мо­чен­ных, Посидор, при­нес это изве­стие домой; несмот­ря на свои друж­ные про­те­сты, они были при­нуж­де­ны дать Вену­лею вза­мен его обя­за­тель­ства не при­хо­дить к ним (соби­рать деся­ти­ну) семь тысяч моди­ев пше­ни­цы и, кро­ме того, две тыся­чи сестер­ци­ев 107 р. з.. Из это­го лег­ко вид­но, что́ доста­лось в нажи­ву откуп­щи­ку деся­ти­ны, что́ в добы­чу про­пре­то­ру⁶³. (Сек­ре­та­рю:) Про­чти гра­моты и свиде­тель­ское пока­за­ние фер­ми­тан­цев. Гра­моты и свиде­тель­ское пока­за­ние фер­ми­тан­цев…

100. Има­хар­цев, весь хлеб кото­рых был уже отнят, вся каз­на кото­рых была уже исто­ще­на тво­и­ми неспра­вед­ли­во­стя­ми, ты заста­вил еще в их горе и нище­те собрать подуш­ную подать, при­ка­зав им дать Апро­нию два­дцать тысяч сестер­ци­ев. (Сек­ре­та­рю). Про­чти так­же декрет отно­си­тель­но подуш­но­го сбо­ра и свиде­тель­ское пока­за­ние. Поста­нов­ле­ние (има­хар­ской) думы о подуш­ном сбо­ре… Свиде­тель­ское пока­за­ние има­хар­цев…

Энней­цы, когда деся­ти­на энн­ской обла­сти была про­да­на за восемь тысяч две­сти медим­нов, при­нуж­де­ны были дать Апро­нию восем­на­дцать тысяч моди­ев пше­ни­цы и три тыся­чи сестер­ци­ев. — Обра­ти­те, про­шу вас, вни­ма­ние на то, какое огром­ное коли­че­ство хле­ба было взя­то со всей деся­тин­ной обла­сти; я в сво­ей речи гово­рю о всех горо­дах, кото­рые долж­ны были пла­тить деся­ти­ну, и теперь, судьи, имею в виду тот род вымо­га­тельств, посред­ст­вом кото­ро­го не каж­дый из зем­ледель­цев в отдель­но­сти был лишен все­го сво­его состо­я­ния, а целые общи­ны издер­жи­ва­лись на при­бав­ки откуп­щи­кам, чтобы они нако­нец, наев­шись до отва­ла, убра­лись из их полей и горо­дов с этим круп­ней­шим и край­ним бары­шом.

XLIII. 101. На каком осно­ва­нии при­ка­зал ты калак­тин­цам, в тре­тий год сво­его про­пре­тор­ства, сво­зить деся­ти­ну сво­его окру­га, — кото­рую они обык­но­вен­но сво­зи­ли в Калак­ту, — откуп­щи­ку М. Цезию в Аме­ст­рат? Они не дела­ли это­го до тво­е­го про­пре­тор­ства, да и сам ты не при­ка­зы­вал ниче­го подоб­но­го в два преды­ду­щие года⁶⁴.

Поче­му ты послал в Мутикский округ откуп­щи­ком деся­ти­ны сира­куз­ца Феом­на­ста, кото­рый так мучил зем­ледель­цев, что они при­нуж­де­ны были по необ­хо­ди­мо­сти поку­пать пше­ни­цу, за неиме­ни­ем ее, для взно­са вто­рой деся­ти­ны⁶⁵, — что́, как я дока­жу, было и в дру­гих горо­дах?

102. Из кон­трак­та, заклю­чен­но­го с гиб­лей­ца­ми, вы може­те убедить­ся, что в силу его было взя­то от зем­ледель­цев откуп­щи­ком деся­ти­ны Гн. Сер­ги­ем вше­сте­ро боль­ше того, что было посе­я­но. (Сек­ре­та­рю). Про­чти циф­ры уро­жая и кон­трак­та из город­ских гра­мот.

Обра­ти­те вни­ма­ние на кон­тракт меней­цев, заклю­чен­ный с рабом Вене­ры; взгля­ни­те на коли­че­ство зем­ли, засе­ян­ной меней­ца­ми, и ста­тьи кон­трак­та. Неуже­ли, судьи, вы отне­се­тесь рав­но­душ­но к тому, что от союз­ни­ков, от паха­рей рим­ско­го наро­да, от тех людей, кото­рые трудят­ся ради вас, работа­ют в вашу поль­зу, кото­рые так заботят­ся о про­корм­ле­нии наро­да рим­ско­го, что остав­ля­ют себе и сво­им детям столь­ко лишь, сколь­ко нуж­но для их суще­ст­во­ва­ния, — что от них, с помо­щью жесто­чай­шей неспра­вед­ли­во­сти, с помо­щью воз­му­ти­тель­ней­ших оскорб­ле­ний, взя­ли гораздо боль­ше хле­ба, чем роди­лось у них?

103. Я сознаю, судьи, что мне необ­хо­ди­мо быть более крат­ким в сво­ей речи, чтобы не нагнать на вас ску­ки. Я не наме­рен боль­ше гово­рить об этом одном роде зло­употреб­ле­ний, обой­ду мол­ча­ни­ем в сво­ей речи осталь­ные подроб­но­сти, остав­ляя, одна­ко, за ними зна­че­ние обви­ни­тель­ных пунк­тов. Вы услы­ши­те жало­бы агри­ген­тин­цев, людей в выс­шей сте­пе­ни дея­тель­ных и весь­ма при­леж­ных зем­ледель­цев; вы узна­е­те о несча­стии и неспра­вед­ли­во­стях, выпав­ших на долю энтелль­цев, людей трудо­лю­би­вых и ста­ра­тель­ных; вам рас­ска­жут о бед­ст­ви­ях герак­лей­цев, гелон­цев, солунт­цев; вы узна­е­те, что поля катин­цев, людей весь­ма состо­я­тель­ных и весь­ма рас­по­ло­жен­ных к нам, опу­сто­ше­ны Апро­ни­ем: вам ска­жут, что слав­ная Тин­да­рида, Кефа­ледий, Галунт, Апол­ло­ния, Енгий, Капи­тий⁶⁶ разо­ре­ны вко­нец неспра­вед­ли­во­стя­ми, допу­щен­ны­ми при сбо­ре деся­ти­ны; что у насе­ле­ния Ины, Мур­ген­ции, Ассо­ра, Гело­ра, Иета²⁹ не ока­за­лось ров­но ниче­го; что жите­ли малень­ких горо­дов Кета­рии и Схе­ры совер­шен­но ограб­ле­ны и разо­ре­ны; нако­нец, что в тече­ние трех лет вся деся­тин­ная область была дан­ни­цей рим­ско­го наро­да в раз­ме­ре одной деся­той, дан­ни­цей Г. Верре­са в раз­ме­ре всех осталь­ных девя­ти деся­тых сво­его уро­жая; что гро­мад­но­му боль­шин­ству зем­ледель­цев не оста­лось реши­тель­но ниче­го, если же что и было остав­ле­но и отпу­ще­но, то толь­ко пото­му, что его алч­ность уже была напи­та­на до пре­сы­ще­ния.

XLIV. 104. Я при­бе­рег к кон­цу две обла­сти, судьи, едва ли не луч­шие и наи­бо­лее пло­до­род­ные из всех — Этней­скую и Леон­тин­скую. Остав­ляя в сто­роне нажи­ву Верре­са на этих обла­стях за все трех­ле­тие, выбе­ру один год, чтобы лег­че спра­вить­ся с тем, о чем я завел свою речь. Возь­му тре­тий год, пото­му что он самый све­жий, а рав­но и пото­му, что Веррес, — зная, что ему навер­ное при­дет­ся уехать — нисколь­ко не сму­щал­ся при мыс­ли, что после это­го года его адми­ни­ст­ра­ции в Сици­лии не оста­нет­ся ни одно­го зем­ледель­ца. Итак, речь идет о деся­тине Этней­ской и Леон­тин­ской обла­стей; слу­шай­те вни­ма­тель­но, судьи. Место нашей дра­мы — пло­до­род­ная рав­ни­на; вре­мя — тре­тий год его про­пре­ту­ры; герой — откуп­щик Апро­ний. 105. Отно­си­тель­но этней­цев я огра­ни­чусь весь­ма немно­гим; они гово­ри­ли сами через сво­их депу­та­тов в первую сес­сию. Вы не забы­ли, конеч­но, пока­за­ния гла­вы их посоль­ства, этней­ца Арте­ми­до­ра, что Апро­ний при­ехал в Этну с раба­ми Вене­ры, что он при­звал к себе маги­ст­ра­тов, что он при­ка­зал поста­вить себе на пло­ща­ди три­кли­ний, что он еже­днев­но браж­ни­чал не толь­ко в казен­ном месте, но и на казен­ные день­ги; и вот, пока на этих попой­ках игра­ла музы­ка и вино нали­ва­лось в боль­шие куб­ки, зем­ледель­цы долж­ны были сто­ять, и путем не толь­ко неспра­вед­ли­во­сти, но и оскорб­ле­ния с них выжи­ма­ли столь­ко хле­ба, сколь­ко тре­бо­вал Апро­ний. 106. Вы слы­ша­ли это, судьи, все это теперь я обхо­жу мол­ча­ни­ем. Я ниче­го не гово­рю о рос­кош­ной жиз­ни Апро­ния, о его высо­ко­ме­рии, ниче­го о тех воль­но­стях, кото­рые ему спус­кал Веррес, ниче­го об его необык­но­вен­ной испор­чен­но­сти и без­нрав­ст­вен­но­сти; я буду гово­рить толь­ко о тех дохо­дах и при­бав­ках, кото­рые он полу­чил в тече­ние одно­го года и с одной обла­сти, — чтобы вы мог­ли лег­че пред­ста­вить себе, что полу­чил он за три года со всей Сици­лии. Гово­ря об этней­цах, я буду немно­го­сло­вен, — они сами нали­цо, они лич­но при­вез­ли с собою город­ские гра­моты; они ска­за­ли вам, сколь­ко при­ба­вок полу­чил доб­ро­по­рядоч­ный чело­век, друг про­пре­то­ра Апро­ний. Попро­шу вас позна­ко­мить­ся с этим из их соб­ст­вен­но­го пока­за­ния. (Сек­ре­та­рю:) Читай. Пока­за­ние этней­цев… XLV. Сколь­ко? Читай, про­шу тебя, гром­че, чтобы народ рим­ский узнал о судь­бе сво­их дохо­дов, сво­их паха­рей, сво­их союз­ни­ков и дру­зей… Пять­де­сят тысяч медим­нов и пять­де­сят тысяч сестер­ци­ев 2675 р. з.. Боги бес­смерт­ные! с одной обла­сти, в тече­ние одно­го года Апро­нию доста­лось в при­бав­ку три­ста тысяч моди­ев пше­ни­цы и, кро­ме того, пять­де­сят тысяч день­га­ми!.. Что же допу­стить? Настоль­ко ли ниже сво­ей дей­ст­ви­тель­ной цены были про­да­ны деся­ти­ны, или они были про­да­ны за доволь­но высо­кую цену, и это гро­мад­ное коли­че­ство хле­ба и денег было взя­то у зем­ледель­цев силой? 107. Что бы ты ни ска­зал, ты будешь винов­ным¹⁴. Третьей воз­мож­но­сти нет; ты не ска­жешь, конеч­но, — как хотел бы я, чтобы ты ска­зал это! — что Апро­ний не полу­чил столь­ко: я ули­чу тебя бес­по­щад­но кон­трак­та­ми и гра­мота­ми не толь­ко общин, но и отдель­ных зем­ледель­цев, и ты пой­мешь, что обна­ру­жен­но­му тобой в совер­ше­нии гра­би­тельств искус­ству нисколь­ко не усту­па­ет мое уме­ние выво­дить их на чистую воду. И ты дума­ешь, что ты не будешь уни­что­жен этим обви­не­ни­ем? что кто-либо суме­ет най­ти для тебя тут оправ­да­ние? что эти твои судьи, если бы они и реши­лись про­из­не­сти тебе рас­хо­дя­щий­ся с тре­бо­ва­ни­ем спра­вед­ли­во­сти вер­дикт, не будут раздав­ле­ны бре­ме­нем позо­ра? В один свой при­езд, с одной обла­сти, Кв. Апро­ний взял в виде при­бав­ки, кро­ме тех денег, о кото­рых я гово­рил выше, еще три­ста тысяч моди­ев пше­ни­цы! 108. И раз­ве это гово­рят одни толь­ко этней­цы? — Нет, так­же и цен­ту­ри­пин­цы, кото­рым при­над­ле­жит бо́льшая поло­ви­на этней­ской обла­сти⁵⁸. Прав­да, их бла­го­род­ные депу­та­ты, Анд­рон и Арте­мон, полу­чи­ли от сво­ей думы пол­но­мо­чия толь­ко по тем пунк­там обви­не­ния, кото­рые каса­ют­ся самой цен­ту­ри­пин­ской общи­ны; дума и вече Цен­ту­рип не поже­ла­ли посы­лать депу­та­тов с жало­бой на те неспра­вед­ли­во­сти, кото­рым под­вер­га­лись цен­ту­ри­пин­ские граж­дане не в сво­ей, а в чужой обла­сти; но зато сами зем­ледель­цы (посе­ляне) из цен­ту­ри­пин­цев — чис­ло их в Сици­лии очень вели­ко, и это в выс­шей сте­пе­ни чест­ные и очень состо­я­тель­ные люди — выбра­ли из сво­ей среды трех упол­но­мо­чен­ных, сво­их сограж­дан, чтобы рас­ска­зать вам их сло­ва­ми о бед­ст­ви­ях насе­ле­ния не одной их обла­сти, а почти всей Сици­лии: дей­ст­ви­тель­но, цен­ту­ри­пин­цы вла­де­ют поме­стья­ми, мож­но ска­зать, во всех обла­стях Сици­лии; их свиде­тель­ские пока­за­ния про­тив тебя будут еще более досто­вер­ны и важ­ны, чем пока­за­ния осталь­ных, так как осталь­ные горо­да жалу­ют­ся на одни свои несча­стия, цен­ту­ри­пин­цы же, вла­де­ю­щие зем­ля­ми почти повсюду в Сици­лии, пере­нес­ли на себе так­же бед­ст­вия и убыт­ки, обру­шив­ши­е­ся на осталь­ные общи­ны.

XLVI. 109. Но, как я заме­тил выше, все, касаю­ще­е­ся этней­цев, не под­ле­жит сомне­нию, поко­ясь на город­ских и част­ных гра­мотах; в бо́льшей мере свиде­тель­ст­ву­ет о моей тща­тель­но­сти моя работа в Леон­тин­ской обла­сти, так как сами леон­тин­цы очень немно­го помог­ли мне офи­ци­аль­но; дело в том, судьи, что неспра­вед­ли­во­сти откуп­щи­ков в намест­ни­че­ство Верре­са не осо­бен­но повреди­ли им, ско­рее, при­нес­ли поль­зу. Быть может, вам пока­жет­ся уди­ви­тель­ным и неве­ро­ят­ным, что сре­ди ужас­ных несча­стий, выпав­ших на долю зем­ледель­цам, леон­тин­цы, достав­ля­ю­щие столь­ко хле­ба, как никто, не испы­та­ли бед­ст­вий и неспра­вед­ли­во­стей. Это пото­му, судьи, что в Леон­тин­ской обла­сти никто из леон­тин­цев, если не счи­тать семьи одно­го Мна­си­стра­та, не вла­де­ет ни пядью зем­ли. Пока­за­ние Мна­си­стра­та, чело­ве­ка чест­но­го и достой­но­го, вы слы­ша­ли; пока­за­ния со сто­ро­ны про­чих леон­тин­цев, полям кото­рых не мог нане­сти вред не толь­ко Апро­ний, но даже какая-нибудь буря, ждать вам не сле­ду­ет. Они не толь­ко не понес­ли ника­ких убыт­ков, но даже оста­лись в бары­ше, бла­го­да­ря гра­бе­жам Апро­ния.

110. Вслед­ст­вие это­го, ввиду невоз­мож­но­сти, по выше­ука­зан­ной при­чине, поль­зо­вать­ся услу­га­ми общи­ны и депу­та­ции леон­тин­цев, я дол­жен уже сам отыс­кать доро­гу к дохо­дам Апро­ния, — выра­жа­ясь опре­де­лен­нее, к его огром­ной и чудо­вищ­ной добы­че. На тре­тий год деся­ти­ны Леон­тин­ской обла­сти были про­да­ны за трид­цать шесть тысяч медим­нов пше­ни­цы, т. е. за две­сти шест­на­дцать тысяч моди­ев пше­ни­цы. За боль­шую сум­му, судьи, отри­цать это­го я не могу; необ­хо­ди­мо пред­по­ло­жить одно из двух, — или откуп­щи­ки деся­ти­ны оста­лись в убыт­ке, или, конеч­но, в неболь­ших бары­шах, как это быва­ет обык­но­вен­но с теми, кто пред­ло­жит слиш­ком высо­кую цену. — 111. А что, если я дока­жу, что на одних этих тор­гах они зара­бота­ли⁶⁷ сто тысяч моди­ев пше­ни­цы? что, если — две­сти? что, если три­ста? что, если четы­ре­ста тысяч? Буде­те вы еще сомне­вать­ся, кому доста­лась такая огром­ная добы­ча? Мне могут заме­тить, что я посту­паю неспра­вед­ли­во, подо­зре­вая дру­гих в воров­стве и хищ­ни­че­стве на осно­ва­нии боль­шой сум­мы бары­ша. А что, судьи, если я дока­жу, что те, кото­рые полу­чи­ли четы­ре­ста тысяч моди­ев бары­ша, оста­лись бы в убыт­ке, если бы не твое при­стра­стие и реку­пе­ра­то­ры из чис­ла чле­нов тво­ей сви­ты? — Будет ли кто сомне­вать­ся, при­ни­мая во вни­ма­ние гро­мад­ность и бары­ша, и неспра­вед­ли­во­сти, что ты бла­го­да­ря сво­ей бес­чест­но­сти полу­чил столь­ко при­бы­ли, бла­го­да­ря гро­мад­но­сти при­бы­ли — решил быть бес­чест­ным?

XLVII. 112. Каким же обра­зом мне узнать, судьи, сколь­ко полу­чи­лось бары­ша? — Не из книг Апро­ния, кото­рые я искал, но не нашел; при­влек­ши его к суду, я вынудил у него при­зна­ние, что книг он не вел. Если это неправ­да, — поче­му он не предъ­явил их, раз эти кни­ги не мог­ли ули­чать тебя? Если же он дей­ст­ви­тель­но ниче­го не запи­сы­вал, то не слу­жит ли одно это доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом, что он работал не на себя? Ведь откуп­ное дело тако­во, что без мно­же­ства запи­сей с ним не спра­вить­ся; необ­хо­ди­мо вне­сти в кни­ги име­на отдель­ных зем­ледель­цев и усло­вия, заклю­чен­ные отдель­но с каж­дым из них по взи­ма­нию деся­ти­ны. — Все зем­ледель­цы пока­за­ли, по тво­е­му рас­по­ря­же­нию и при­ка­за­нию (§ 38), чис­ло сво­их юге­ров. Не думаю, чтобы кто-либо пока­зал мень­ше, чем засе­ял их, так как им гро­зи­ло столь­ко муче­ний, столь­ко истя­за­ний, столь­ко реку­пе­ра­то­ров из чис­ла лиц тво­ей сви­ты. В Леон­тин­ской обла­сти при непре­рыв­ном и рав­но­мер­ном посе­ве на югер сеет­ся медимн. Сам восемь счи­та­ет­ся хоро­шим уро­жа­ем, сам десять — таким, луч­ше кото­ро­го нече­го и желать. В послед­нем слу­чае деся­ти­на опре­де­ля­ет­ся коли­че­ст­вом посе­ва, т. е. сколь­ко засе­я­но юге­ров — столь­ко медим­нов и нуж­но отдать откуп­щи­ку.

113. Тако­во поло­же­ние дел в Леон­тин­ской обла­сти. Теперь я преж­де все­го утвер­ждаю, что деся­ти­ны Леон­тин­ско­го окру­га были про­да­ны на несколь­ко тысяч медим­нов доро­же про­тив того, сколь­ко юге­ров было засе­я­но в Леон­тин­ской обла­сти. Если с юге­ра нель­зя было снять более деся­ти медим­нов, откуп­щи­ку же деся­ти­ны сле­до­ва­ло дать с юге­ра медимн, когда поле, что быва­ет крайне ред­ко, дава­ло уро­жая сам десять, то что за рас­чет был откуп­щи­кам, — раз в про­да­жу шли деся­ти­ны, а не иму­ще­ство зем­ледель­цев, — поку­пать деся­ти­ны мно­ги­ми медим­на­ми доро­же про­тив коли­че­ства засе­ян­ных юге­ров? В Леон­тин­ской обла­сти юге­ров было, соглас­но заяв­ле­нию, не более трид­ца­ти тысяч, меж­ду тем деся­ти­ны были про­да­ны за трид­цать шесть тысяч медим­нов. XLVIII. Что же, ошиб­ся Апро­ний, или, луч­ше ска­зать, сошел с ума? Нет, он ока­зал­ся бы сошед­шим с ума тогда, если бы зем­ледель­цы име­ли воз­мож­ность пла­тить сколь­ко сле­до­ва­ло, и не были вынуж­де­ны давать что бы ни при­ка­зал Апро­ний (§ 25).

114. Если я дока­жу, что никто не дал деся­ти­ны с юге­ра менее трех медим­нов, ты, наде­юсь, согла­сишь­ся, что, даже если уро­жай был сам десять, никто не дал менее трех деся­тин. А ведь это­го у Апро­ния про­си­ли как мило­сти, чтобы за каж­дый югер он поз­во­лил пла­тить три медим­на; мно­гие пла­ти­ли четы­ре и даже пять медим­нов, у мно­гих изо всей жат­вы, от трудов цело­го года, не оста­лось не толь­ко зер­на, но даже отру­бей. Тогда-то цен­ту­ри­пин­ские зем­ледель­цы, чис­ло кото­рых в Леон­тин­ской обла­сти дохо­дит до гро­мад­ной циф­ры, собра­лись вме­сте и отпра­ви­ли послом к Апро­нию одно­го из пер­вых по чест­но­сти и извест­но­сти граж­дан сво­его горо­да, цен­ту­ри­пин­ца Анд­ро­на, — того само­го, кото­ро­го в насто­я­щее вре­мя Цен­ту­ри­пы при­сла­ли к нам в суд в каче­стве сво­его упол­но­мо­чен­но­го и свиде­те­ля, — чтобы он объ­яс­нил откуп­щи­ку жела­ние зем­ледель­цев и про­сил бы его не взыс­ки­вать с цен­ту­ри­пин­ских зем­ледель­цев более трех медим­нов с каж­до­го юге­ра. 115. Апро­ний наси­лу согла­сил­ся на это, и то в знак вели­чай­ше­го бла­го­де­я­ния по отно­ше­нию к тем, кто в то вре­мя не был еще разо­рен. Но доби­ва­ясь это­го, они доби­ва­лись, оче­вид­но, того, чтобы вме­сто одной деся­ти­ны им дали поз­во­ле­ние пла­тить три; как же это объ­яс­нить? Если бы здесь не был заме­шан ты, они ста­ли бы про­сить ско­рей тебя, чтобы ты не поз­во­лял брать более одной деся­ти­ны, неже­ли Апро­ния о том, чтобы с них не взыс­ки­ва­ли более трех. Теперь — остав­ляя в сто­роне то чисто цар­ское или, вер­ней, тира­ни­че­ское обра­ще­ние, кото­рое поз­во­лил себе тогда Апро­ний с зем­ледель­ца­ми, а так­же и име­на тех лиц, у кото­рых он отнял весь хлеб и кото­рым он не оста­вил ниче­го не толь­ко от уро­жая, но даже из их иму­ще­ства — я желаю ска­зать вам, сколь­ко бары­ша он полу­чил от этих трех медим­нов, на кото­рые он согла­сил­ся в виде бла­го­де­я­ния, боясь оскор­бить про­сив­ших.

XLIX. 116. Соглас­но заяв­ле­нию, в Леон­тин­ской обла­сти счи­та­ет­ся 30000 юге­ров; с них он полу­чил 90000 медим­нов пше­ни­цы, или 540000 моди­ев. Вычи­тая из этой сум­мы 216000 моди­ев пше­ни­цы, — пла­ту за деся­ти­ны, — полу­ча­ем в остат­ке 324000 моди­ев пше­ни­цы. При­бавь­те сюда 6 % с общей сум­мы 540000, что́ состав­ля­ет 32400 моди­ев пше­ни­цы — дей­ст­ви­тель­но, со всех еще взыс­ки­ва­лось 6 % — вот вам уже, круг­лым сче­том, 360000 моди­ев пше­ни­цы. Но я ска­зал выше (§ 111), что барыш опре­де­ля­ет­ся в 400000 моди­ев; дей­ст­ви­тель­но, в насто­я­щей сме­те не при­ня­ты в сооб­ра­же­ние те, кото­рым не было поз­во­ле­но пла­тить три медим­на. Но чтобы мне попол­нить и в этом сче­те сум­му, кото­рую я обе­щал выве­сти, я заме­чу, что мно­гие при­нуж­де­ны были пла­тить, в при­да­чу⁵⁰, с медим­на два сестер­ция, мно­гие пол­то­ра, самое мень­шее — один сестер­ций. Беря самое мень­шее, нам при­дет­ся при­ба­вить сюда, бла­го­да­ря это­му мерз­ко­му ново­введе­нию Верре­са — еще 90000 сестер­ци­ев, так как речь шла о девя­но­ста тыся­чах медим­нах. — 117. И он посме­ет ска­зать, что про­дал деся­ти­ны за высо­кую цену, когда из той же обла­сти он взял себе вдвое боль­ше того, что послал рим­ско­му наро­ду? Ты про­дал деся­ти­ны Леон­тин­ской обла­сти за две­сти шест­на­дцать тысяч сестер­ци­ев; если ты сде­лал это с тем, чтобы соблюда­лись зако­ны, то сум­ма эта вели­ка; но если с тем, чтобы зако­ном слу­жил твой про­из­вол, чтобы под деся­ти­ной разу­ме­лась поло­ви­на, то ты про­дал их деше­во: годо­вой сбор хле­ба в Сици­лии мож­но было про­дать за гораздо выс­шую цену, если бы была на то воля сена­та или рим­ско­го наро­да. Часто деся­ти­ны шли, на осно­ва­нии Неро­но­ва зако­на, за такую же цену, за какую они пошли теперь на осно­ва­нии зако­на Верре­са. (Сек­ре­та­рю). Про­чти кон­тракт о про­да­же деся­тин Г. Нор­ба­ном⁶⁸. Кон­тракт о про­да­же деся­тин Леон­тин­ской обла­сти Г. Нор­ба­ном… А тогда не было судов по пово­ду невер­но­го объ­яв­ле­ния чис­ла юге­ров (§ 38), не было реку­пе­ра­то­ров вро­де Арте­ми­до­ра Кор­не­лия (§ 28); сици­лий­ским маги­ст­ра­там не при­хо­ди­лось тре­бо­вать с зем­ледель­цев столь­ко, сколь­ко при­ка­зы­вал откуп­щик (§ 25); у откуп­щи­ка не про­си­ли, как мило­сти, поз­во­ле­ния давать за каж­дый югер три медим­на; зем­ледель­ца не застав­ля­ли давать ни денег в при­да­чу, ни шести про­цен­тов с пше­ни­цы — и все-таки наро­ду рим­ско­му посы­ла­лось огром­ное коли­че­ство хле­ба.

L. 118. Откуда вооб­ще взя­лись эти про­цен­ты, откуда эта при­да­ча? Посту­пал ли ты в дан­ном слу­чае на осно­ва­нии пра­ва, или хоть на осно­ва­нии чужо­го при­ме­ра? — Зем­леде­лец давал день­ги; с какой ста­ти давал и откуда брал он их? Если бы он хотел пока­зать свою щед­рость, он мерил бы более щед­рой мерой, как то обык­но­вен­но дела­лось рань­ше при взи­ма­нии деся­тин, когда они про­да­ва­лись на осно­ва­нии рав­ных для обе­их сто­рон зако­нов и усло­вий. Он давал день­ги; откуда? От про­да­жи хле­ба? — Как буд­то в твое про­пре­тор­ство ему было что про­да­вать! Сле­до­ва­тель­но, ему при­хо­ди­лось отре­зать живую часть сво­его тела, чтобы иметь воз­мож­ность сде­лать Апро­нию денеж­ную при­бав­ку к дан­но­му ему коли­че­ству хле­ба. Ска­жи затем, — дава­ли они ее по доб­рой воле или насиль­но? По доб­рой воле? Как бы не так; очень уж они люби­ли Апро­ния. Ста­ло быть, насиль­но? Чем же мог­ли их при­нудить, как не силой и угро­за­ми? Да, этот безум­ный чело­век к каж­дой деся­тине выго­ва­ри­вал себе денеж­ную при­да­чу, доволь­но незна­чи­тель­ную, впро­чем, по две — по три тыся­чи сестер­ци­ев 107—160¹∕₂ р. з.; за три года это соста­ви­ло сум­му око­ло пяти­сот тысяч сестер­ци­ев 26750 р. з.. Он делал это не по чье­му-либо при­ме­ру, не по пра­ву, он не внес денег в каз­на­чей­ство, и никто нико­гда не при­ду­ма­ет, каким обра­зом может он защи­тить­ся даже от это­го незна­чи­тель­но­го обви­не­ния.

119. Раз это так, сме­ешь ли ты гово­рить, что ты про­дал деся­ти­ны за высо­кую цену, когда ясно, что ты про­дал все состо­я­ние зем­ледель­цев, при­том не ради рим­ско­го наро­да, а ради сво­ей соб­ст­вен­ной выго­ды? Если бы, напри­мер, управ­ля­ю­щий име­ни­ем, при­но­сив­шим рань­ше десять тысяч сестер­ци­ев, выру­бил и про­дал лес, разо­брал кры­ши постро­ек, сбыл сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия и скот и послал вла­дель­цу вме­сто деся­ти тысяч сестер­ци­ев два­дцать тысяч, взяв в то же вре­мя себе тысяч сто, — вла­де­лец, не подо­зре­вая сво­его несча­стия, спер­ва обра­до­вал­ся бы, при­шел бы в вос­торг от сво­его управ­ля­ю­ще­го, кото­рый так силь­но уве­ли­чил доход­ность име­ния; но когда бы он узнал, что то, без чего име­ние не может при­но­сить дохо­да, зем­ля — быть возде­лы­вае­ма, рас­кра­де­но и про­да­но, — он жесто­чай­шим обра­зом нака­зал бы сво­его управ­ля­ю­ще­го и понял бы, что с ним сыг­ра­ли злую шут­ку. Так народ рим­ский, слы­ша, что Г. Веррес про­дал деся­ти­ны за более высо­кую цену, чем бес­ко­рыст­ней­ший чело­век Г. Сацер­дот, кото­ро­го он был пре­ем­ни­ком, счи­тал его доб­рым стра­жем сво­ей зем­ли, заботя­щим­ся об уве­ли­че­нии ее доход­но­сти; но когда он узна­ет, что он про­дал все орудия зем­ледель­цев, все то, бла­го­да­ря чему могут посту­пать дохо­ды, что он сво­ею алч­но­стью лишил его всех надежд на буду­щее, что он опу­сто­шил и разо­рил все обло­жен­ные пода­тя­ми поля и сам сде­лал себе из это­го источ­ник гро­мад­ных при­бы­лей и небы­ва­лой нажи­вы, он пой­мет, что с ним посту­пи­ли очень дур­но и най­дет винов­ни­ка достой­ным жесто­чай­ше­го нака­за­ния.

LI. 120. Откуда же мож­но заклю­чить об этом? — Глав­ным обра­зом из того, что вслед­ст­вие его алч­но­сти деся­тин­ная область Сици­лий­ской про­вин­ции опу­сте­ла. Не толь­ко ста­ли возде­лы­вать мень­ше юге­ров те немно­гие, кото­рые оста­лись на сво­ей зем­ле, но и весь­ма мно­го бога­тых людей, круп­ных и дель­ных земле­вла­дель­цев, бро­си­ли свои огром­ные и пло­до­нос­ные поля и совер­шен­но пере­ста­ли зани­мать­ся обра­бот­кой зем­ли. Это лег­ко видеть из гра­мот отдель­ных горо­дов, так как, на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на, у город­ских вла­стей состав­ля­ют­ся еже­год­но офи­ци­аль­ные спис­ки чис­ла зем­ледель­цев. (Сек­ре­та­рю). Про­чти, сколь­ко зем­ледель­цев было в Леон­тин­ской обла­сти в год вступ­ле­ния Верре­са в долж­ность. — Восемь­де­сят четы­ре. — А сколь­ко сде­ла­ло заяв­ле­ния в тре­тий год? — Трид­цать два. — Таким обра­зом я вижу, что пять­де­сят два зем­ледель­ца бро­си­ли свои поля, не оста­вив даже заме­сти­те­лей. Сколь­ко зем­ледель­цев было при тво­ем при­езде в Мутикской обла­сти? Обра­тим­ся к офи­ци­аль­ным сведе­ни­ям. — Сто восемь­де­сят семь. — А через два года? — Восемь­де­сят шесть. — Сто одно­го зем­ледель­ца поте­ря­ла бла­го­да­ря его неспра­вед­ли­во­стям одна область; с нею и наше государ­ство — так как нало­ги с этой обла­сти при­над­ле­жат рим­ско­му наро­ду — поте­ря­ло это столь зна­чи­тель­ное чис­ло хозя­ев и тре­бу­ет их обрат­но от Верре­са. В Гер­бит­ской обла­сти было в пер­вый год две­сти пять­де­сят два зем­ледель­ца, в тре­тий — сто два­дцать; сто трид­цать хозя­ев бежа­ли, лишен­ные кро­ва. В Аги­рий­ской обла­сти было в пер­вый год тво­е­го про­пре­тор­ства две­сти пять­де­сят зем­ледель­цев — и каких людей, каких чест­ных, каких состо­я­тель­ных! А на тре­тий год? — Восемь­де­сят, как вы мог­ли убедить­ся из чте­ния аги­рий­ски­ми депу­та­та­ми офи­ци­аль­ных гра­мот.

LII. 121. Боги бес­смерт­ные! Да если бы ты даже на всю про­вин­цию изгнал сто семь­де­сят зем­ледель­цев, раз­ве ты мог бы в гла­зах стро­гих судей рас­счи­ты­вать на спа­се­ние? Ныне же в одной Аги­рий­ской обла­сти не ста­ло ста семи­де­ся­ти зем­ледель­цев; из это­го вы може­те соста­вить себе поня­тие, сколь­ко мень­ше ста­ло их в целой про­вин­ции. Вы най­де­те то же самое во всех деся­тин­ных обла­стях: у кого уце­ле­ло хоть что-либо из гро­мад­но­го состо­я­ния отцов, те оста­лись на сво­ей зем­ле, хотя и с мень­шим чис­лом сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных орудий и гораздо мень­шим чис­лом рабо­че­го скота, и оста­лись пото­му, что боя­лись поте­рять послед­ние остат­ки сво­его состо­я­ния в слу­чае сво­его ухо­да; те же, кото­рым, по его мило­сти, было нече­го терять, те пря­мо бежа­ли не толь­ко со сво­их полей, но даже из горо­дов. Да и остав­ши­е­ся, едва деся­тая часть преж­них зем­ледель­цев, хоте­ли все бро­сить свои зем­ли и бро­си­ли бы их, если бы Метелл не послал им из Рима пись­ма, где обе­щал про­да­вать деся­ти­ны на осно­ва­нии зако­на Гиеро­на, и если бы он не про­сил их сеять как мож­но боль­ше; рань­ше они дела­ли это ради соб­ст­вен­ных выгод без вся­ких просьб, пока они зна­ли, что сеют для себя и рим­ско­го наро­да, что они тра­тят­ся и трудят­ся не ради Верре­са и Апро­ния.

122. Судьи! Если вы не обра­ща­е­те вни­ма­ния на несча­стия сици­лий­цев, если для вас все рав­но, как обхо­дят­ся наши маги­ст­ра­ты с союз­ни­ка­ми рим­ско­го наро­да, то при­ми­те на себя общее дело наро­да рим­ско­го и засту­пи­тесь за него. Я утвер­ждаю, что зем­ледель­цы выгна­ны со сво­их мест, что подат­ные зем­ли опу­сто­ше­ны и исто­ще­ны Верре­сом, что про­вин­ция разо­ре­на и ограб­ле­на; все это я дока­зы­ваю на осно­ва­нии город­ских гра­мот, ссы­ла­ясь на свиде­тель­ские пока­за­ния, как офи­ци­аль­ные, со сто­ро­ны почтен­ных горо­дов, так и част­ные, от лица ува­жае­мых людей; что же вам боль­ше? LIII. Или вы жде­те, пока не даст заоч­ное пока­за­ние о пре­ступ­но­сти, бес­чест­но­сти и наг­ло­сти Верре­са — Л. Метелл, тот, кото­рый запу­гал сво­ею вла­стью и силой мно­гих свиде­те­лей про­тив него? — Не думаю. Прав­да, что имен­но он, пре­ем­ник Верре­са, всех луч­ше мог про­из­ве­сти след­ст­вие; поло­жим, но ему меша­ет друж­ба его с обви­ня­е­мым. Прав­да, что он дол­жен сде­лать вам доне­се­ние, в каком состо­я­нии нахо­дит­ся про­вин­ция; конеч­но, но его никто не застав­ля­ет. 123. Может ли кто, при таких обсто­я­тель­ствах ожи­дать, чтобы Л. Метелл явил­ся свиде­те­лем? Нет. Может ли кто это­го тре­бо­вать? Не пола­гаю. — Что же вы ска­же­те, если я дока­жу все выше­ска­зан­ное свиде­тель­ст­вом Л. Метел­ла и его пись­мом? Что он, будучи Метел­лом⁶⁹, гово­рит неправ­ду, или, будучи дру­гом Верре­са, хочет ему повредить, или, будучи намест­ни­ком, не зна­ет, в каком состо­я­нии нахо­дит­ся его про­вин­ция? (Сек­ре­та­рю:) Про­чти пись­мо Л. Метел­ла к кон­су­лам Гн. Пом­пею и М. Крас­су, к пре­то­ру М. Мум­мию и город­ским кве­сто­рам. Пись­мо Л. Метел­ла… Я про­дал деся­ти­ны на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на. Как пони­мать выра­же­ние в его пись­ме, что он про­дал их «на осно­ва­нии зако­на Гиеро­на»?⁷⁰ — Что он про­дал их так, как все, кро­ме Верре­са, что он вер­нул сици­лий­цам мило­сти, даро­ван­ные им наши­ми пред­ка­ми, но отня­тые Верре­сом — их пра­ва, их пре­иму­ще­ства, при­об­ре­тен­ные сою­зом, друж­бой, дого­во­ра­ми с нами. — Затем он гово­рит, за сколь­ко он про­дал деся­ти­ны каж­дой обла­сти; что же он пишет даль­ше? 124. Я употре­бил все ста­ра­ния, чтобы про­дать деся­ти­ны за воз­мож­но выс­шую цену. Так поче­му же ты, Метелл, спу­стил цену? Пото­му, что ты нашел паш­ни бро­шен­ны­ми, поля пустын­ны­ми, про­вин­цию в бед­ст­вен­ном состо­я­нии. Далее: каким обра­зом были най­де­ны люди, согла­сив­ши­е­ся засе­ять хоть ту незна­чи­тель­ную пло­щадь зем­ли, кото­рая дей­ст­ви­тель­но была засе­я­на? (Сек­ре­та­рю:) Читай… Итак, он гово­рит, что он отпра­вил к ним пись­ма, про­сил их сам, пустил в ход свое лич­ное вли­я­ние, едва не дал зем­ледель­цам залож­ни­ков в дока­за­тель­ство того, что он ни в каком отно­ше­нии не наме­рен сле­до­вать при­ме­ру Верре­са. О чем же он так ста­рал­ся, по его сло­вам? Читай. Чтобы остав­ши­е­ся зем­ледель­цы засе­я­ли как мож­но боль­шую пло­щадь. Какие «остав­ши­е­ся»? Как пони­мать это выра­же­ние «остав­ши­е­ся»? От какой вой­ны, от како­го погро­ма? Что за страш­ное бед­ст­вие, что за вой­ну при­шлось испы­тать Сици­лии в твое про­пре­тор­ство, столь про­дол­жи­тель­ную, столь гибель­ную, что тво­е­му пре­ем­ни­ку при­шлось соби­рать остав­ших­ся зем­ледель­цев и забо­тить­ся об улуч­ше­нии их мате­ри­аль­но­го поло­же­ния?

LIV. 125. Сици­лию опу­сто­ша­ли вой­ны с кар­фа­ге­ня­на­ми; поз­же, при наших отцах и в наше вре­мя в этой про­вин­ции два раза бес­чин­ст­во­ва­ли гро­мад­ные шай­ки бег­лых рабов (р. 7 пр. 21), и все-таки зем­ледель­цы оста­лись целы. Не про­из­во­ди­лось посе­вов, или жат­ва поги­ба­ла, вслед­ст­вие чего мы лиша­лись дохо­дов за один год; но чис­ло поме­щи­ков и зем­ледель­цев оста­ва­лось одно и то же; пре­то­рам, пре­ем­ни­кам М. Леви­на⁷¹, или П. Рупи­лия, или Ман. Акви­лия, не при­хо­ди­лось сби­рать уцелев­ших зем­ледель­цев. Неуже­ли же Веррес и Апро­ний наде­ла­ли сици­лий­ской про­вин­ции боль­ше бед, неже­ли Азд­ру­бал⁷² с кар­фа­ген­ски­ми вой­ска­ми или Афи­ни­он с бес­чис­лен­ны­ми шай­ка­ми рабов? ведь в то вре­мя, лишь толь­ко враг был побеж­ден, все поля были запа­ха­ны, пре­то­ру не при­хо­ди­лось умо­лять зем­ледель­цев пись­ма­ми и про­сить их лич­но о том, чтобы они «засе­я­ли как мож­но бо́льшую пло­щадь» — а теперь, даже после ухо­да этой губи­тель­ной чумы, не нахо­дит­ся нико­го, кто стал бы пахать по доб­рой воле, и толь­ко немно­гих «остав­ших­ся» мог­ло вер­нуть на их поля и к их семей­но­му оча­гу лич­ное вли­я­ние Л. Метел­ла!

126. Неуже­ли ты не пони­ма­ешь, бес­со­вест­ный, безум­ный чело­век, что этим пись­мом тебе нане­сен смер­тель­ный удар? Неуже­ли ты не видишь, что если твой пре­ем­ник гово­рит об «остав­ших­ся» зем­ледель­цах, он ясно свиде­тель­ст­ву­ет, что они уце­ле­ли не от вой­ны или како­го-либо дру­го­го бед­ст­вия, но от тво­ей пре­ступ­но­сти, занос­чи­во­сти, алч­но­сти и жесто­ко­сти? (Сек­ре­та­рю): Про­чти осталь­ное… Все же, насколь­ко поз­во­ля­ли небла­го­при­ят­но сло­жив­ши­е­ся обсто­я­тель­ства и мало­чис­лен­ность зем­ледель­цев… «Мало­чис­лен­ность зем­ледель­цев», — гово­рит он; если бы я, обви­ни­тель, стал столь­ко же раз гово­рить об одном и том же, я боял­ся бы надо­есть вам, судьи. Метелл гром­ко гово­рит: если бы я не посы­лал писем… Мало того; если бы я не про­сил лич­но… И это­го недо­ста­точ­но: остав­ши­е­ся зем­ледель­цы… «Остав­ши­е­ся»? — он поль­зу­ет­ся чуть ли не зло­ве­щим сло­вом, чтобы дать поня­тие о бед­ст­вии, постиг­шем сици­лий­скую про­вин­цию; он при­бав­ля­ет еще: мало­чис­лен­ность зем­ледель­цев…

LV. 127. Жди­те же, судьи, жди­те, если може­те, боль­ше дока­за­тельств мое­му обви­не­нию. Я гово­рю, что Веррес сво­им коры­сто­лю­би­ем выгнал зем­ледель­цев из их домов, — Метелл пишет, что «остав­ши­е­ся зем­ледель­цы» были упро­ше­ны им… Я гово­рю, что поля опу­сте­ли, паш­ни остав­ле­ны — Метелл пишет о «мало­чис­лен­но­сти зем­ледель­цев». Но ведь, выра­жа­ясь так, он дает нам понять, что дру­зья наро­да рим­ско­го про­гна­ны, лише­ны все­го сво­его состо­я­ния. Если бы им при­шлось испы­тать, бла­го­да­ря ему, какое-либо несча­стие даже без вреда для наших дохо­дов, все же вы долж­ны были бы нака­зать его, тем более, что вы суди­те его на осно­ва­нии зако­на, уста­нов­лен­но­го ради союз­ни­ков; ныне же, когда вслед­ст­вие пол­но­го разо­ре­ния наших союз­ни­ков дохо­ды рим­ско­го наро­да умень­ши­лись, когда сбор хле­ба, под­воз про­ви­ан­та, сред­ства к жиз­ни и самое суще­ст­во­ва­ние наше­го горо­да и вой­ска, бла­го­да­ря его алч­но­сти, отныне ста­ли невоз­мож­ны­ми, — то не посту­пи­тесь, по край­ней мере, выго­да­ми рим­ско­го наро­да, если уже не жела­е­те пора­деть о бла­ге сво­их вер­ней­ших союз­ни­ков. 128. А чтобы вам понять, что Веррес ради сво­ей нажи­вы в насто­я­щем вре­ме­ни пре­не­брег наши­ми дохо­да­ми в буду­щем, посмот­рим, что пишет Метелл в кон­це. Все же я поза­бо­тил­ся о поступ­ле­нии дохо­дов на буду­щее вре­мя. Он гово­рит, что «поза­бо­тил­ся о поступ­ле­нии дохо­дов» на буду­щее вре­мя; он не стал бы писать, что он «поза­бо­тил­ся о поступ­ле­нии дохо­дов», если бы не желал ска­зать этим, что ты источ­ни­ки этих дохо­дов поте­рял. В самом деле, в чем мог­ла бы ска­зать­ся забота Метел­ла о деся­ти­нах и о хлеб­ном деле вооб­ще, если бы он сво­им стрем­ле­ни­ем к нажи­ве не уни­что­жил дохо­дов рим­ско­го наро­да? Да и сам Метелл, заботя­щий­ся о поступ­ле­нии пошлин, сби­раю­щий остав­ших­ся зем­ледель­цев, — чего мог он добить­ся, как не того толь­ко, что те немно­гие, кто мог, у кого Апро­ний, при­бли­жен­ный Верре­са, оста­вил хоть плуг, кто хоть остал­ся на сво­их полях в надеж­де на при­езд Метел­ла, — ста­ли пахать зем­лю? — А осталь­ные сици­лий­цы? А то гро­мад­ное чис­ло зем­ледель­цев, кото­рые не толь­ко были выгна­ны с полей, но и при­нуж­де­ны бежать из сво­их горо­дов и даже из про­вин­ции, будучи лише­ны все­го сво­его иму­ще­ства? Как нам его вер­нуть? Сколь­ко бес­ко­рыст­ных и умных про­пре­то­ров нуж­но для того, чтобы все это гро­мад­ное чис­ло зем­ледель­цев когда-либо вер­ну­лось на свои поля и в свои дома!

LVI. 129. Чтобы вам не удив­лять­ся побе­гу тако­го мно­же­ства, о каком вы узна­ли из обще­ст­вен­ных гра­мот и объ­яв­ле­ний зем­ледель­цев, знай­те, что Веррес был так жесток, так запят­нал себя пре­ступ­ле­ни­я­ми по отно­ше­нию к зем­ледель­цам, — труд­но верит­ся, судьи, но то, о чем я наме­рен гово­рить, было в дей­ст­ви­тель­но­сти, об этом зна­ет вся Сици­лия — что мно­гие лиша­ли себя жиз­ни вслед­ст­вие неспра­вед­ли­во­стей и свое­во­лия откуп­щи­ков. Извест­но, что бога­тый цен­ту­ри­пи­нец Диокл пове­сил­ся в тот день, когда ему ска­за­ли, что деся­ти­ны купил Апро­ний. Вы слы­ша­ли от гелор­ца Архо­нида, чело­ве­ка весь­ма знат­но­го, что точ­но таким же обра­зом покон­чил с собою Тира­кин, один из пер­вых граж­дан сво­его горо­да, когда услы­шал, что откуп­щик деся­ти­ны потре­бо­вал на осно­ва­нии Верре­со­ва эдик­та столь­ко, сколь­ко тот не мог дать, даже отдав все свое иму­ще­ство. Ты все­гда был самым лег­ко­мыс­лен­ным и жесто­ким из всех людей, все же ты нико­гда не довел бы дела до того — ведь вопли и сто­ны про­вин­ции гро­зи­ли опас­но­стью тво­ей же жиз­ни! — ты, повто­ряю, нико­гда не довел бы дела до того, чтобы люди в смер­ти через пове­ше­ние иска­ли спа­се­ния от тво­ей неспра­вед­ли­во­сти, если бы эта твоя неспра­вед­ли­вость не сули­ла тебе выгод и бога­той добы­чи!

Рав­ным обра­зом ты нико­гда не довел бы дела и до того, к чему я пере­хо­жу теперь. 130. Слу­шай­те вни­ма­тель­но, судьи: я дол­жен употре­бить все силы, чтобы все поня­ли, в каком гряз­ном, в каком явном, в каком оче­вид­ном деле хочет он отку­пить­ся день­га­ми. Вам при­дет­ся услы­шать обви­не­ние важ­ное и жесто­кое, самое важ­ное изо всех, какие толь­ко запом­нят люди со вре­ме­ни учреж­де­ния судов о вымо­га­тель­ствах — обви­не­ние о сдел­ке намест­ни­ка с откуп­щи­ка­ми.

LVII. Не впер­вые слы­шит он это обви­не­ние теперь, в каче­стве част­но­го чело­ве­ка от сво­его вра­га, в каче­стве под­суди­мо­го от сво­его обви­ни­те­ля; еще тогда, когда он в сане намест­ни­ка сидел на сво­ем крес­ле, когда он управ­лял про­вин­ци­ей Сици­ли­ей, когда он всем вну­шал страх не толь­ко сво­ей вла­стью — это при­су­ще всем намест­ни­кам — но и сво­ей жесто­ко­стью — что при­су­ще толь­ко ему — еще тогда он слы­шал это обви­не­ние тыся­чу раз, но пре­сле­до­вать сво­им мще­ни­ем гово­рив­ших меша­ла ему не его бес­печ­ность, нет, ему свя­зы­ва­ло руки созна­ние сво­ей пре­ступ­но­сти и алч­но­сти. Откуп­щи­ки гово­ри­ли об этом не стес­ня­ясь, и более всех тот, кото­рый играл у него такую гро­мад­ную роль, опу­сто­ши­тель столь­ких полей, — Апро­ний; они гово­ри­ли, что им из тех огром­ных бары­шей доста­ет­ся очень немно­го, так как в ком­па­нии с ними нахо­дит­ся про­пре­тор. 131. И несмот­ря на то, что откуп­щи­ки откры­то гово­ри­ли об этом по всей про­вин­ции и ссы­ла­лись на твое имя в таком гряз­ном, пре­ступ­ном деле — тебе не при­шла в голо­ву мысль поза­бо­тить­ся о сво­ей репу­та­ции, при­нять меры хоть для спа­се­ния сво­ей жиз­ни и сво­его состо­я­ния? А меж­ду тем твое имя наво­ди­ло страх на слух и души зем­ледель­цев, и откуп­щи­ки дей­ст­во­ва­ли при заклю­че­нии кон­трак­тов с зем­ледель­ца­ми не сво­ей силой, а тво­им име­нем, упо­ми­на­ни­ем о тво­ем пре­ступ­ле­нии! Неуже­ли ты думал, что есть в Риме столь небреж­ный, столь при­страст­ный, столь про­даж­ный суд, от кото­ро­го тебя спа­сет хотя бы сама боги­ня Спа­се­ния, когда обна­ру­жит­ся, что — после про­да­жи тобой деся­тин вопре­ки уста­ву, вопре­ки зако­нам, вопре­ки всем обы­ча­ям — откуп­щи­ки гово­ри­ли, что ты участ­ник в гра­бе­же иму­ще­ства зем­ледель­цев, что это твое дело, твоя добы­ча, — и что ты мол­чал и, не имея воз­мож­но­сти при­тво­рять­ся невин­ным, мог пере­но­сить все это, мог пото­му, что вели­чи­на добы­чи скры­ва­ла от тебя вели­чи­ну опас­но­сти, что жаж­да денег была в тебе мно­го силь­нее стра­ха перед судом!

132. Но допу­стим, что ты кру­гом вино­ват; как же ты не оста­вил себе даже послед­не­го оплота — воз­мож­но­сти ска­зать, что ты не слы­шал ниче­го подоб­но­го, что мол­ва о тво­ем позо­ре не дохо­ди­ла до тво­их ушей? Зем­ледель­цы жало­ва­лись со сле­за­ми и воп­ля­ми, — ты не знал это­го? Вся про­вин­ция роп­та­ла, — никто не ска­зал тебе об этом? В Риме жало­ва­лись на твои неспра­вед­ли­во­сти, гово­ри­ли о них на сход­ках — ты не имел обо всем этом ни малей­ше­го поня­тия? Пусть так; ну, а когда в Сира­ку­зах пуб­лич­но, при мно­го­люд­ной тол­пе наро­да и в тво­ем при­сут­ст­вии Л. Руб­рий вызы­вал Кв. Апро­ния заклю­чить с ним спон­сию по фор­му­ле если ока­жет­ся, что Апро­ний не гово­рил, что его участ­ни­ком в дохо­дах с деся­тин явля­ешь­ся ты⁷³, неуже­ли эта фра­за не потряс­ла тебя, не сму­ти­ла, не заста­ви­ла поза­бо­тить­ся о сво­ей жиз­ни и сво­ем состо­я­нии? Ты мол­чал, ты мирил спо­ря­щих, ты хло­потал о том, чтобы спон­сия не состо­я­лась! LVIII. Боги бес­смерт­ные! Да мог ли отне­стись к это­му рав­но­душ­но чело­век невин­ный? мог ли даже винов­ный, если толь­ко он верил в суще­ст­во­ва­ние судов в Риме, не поста­рать­ся хоть при­твор­ст­вом спа­сти себя в мне­нии людей? 133. Что это такое? Про­ис­хо­дит спон­сия о тво­ем доб­ром име­ни — а ты спо­кой­но сидишь, не инте­ре­су­ешь­ся делом, не выка­зы­ва­ешь сво­ей энер­гии, не спра­ши­ва­ешь, кому гово­рил Апро­ний, кто это слы­шал, с чего это нача­лось, каким обра­зом раз­нес­лась об этом мол­ва? Если бы тебе шеп­ну­ли на ухо, что Апро­ний назы­ва­ет тебя сво­им ком­па­ньо­ном — ты дол­жен был рас­сер­дить­ся, при­звать Апро­ния и не счи­тать себя удо­вле­тво­рен­ным им, пока ты не дал бы сам удо­вле­тво­ре­ния обще­ст­вен­но­му мне­нию; теперь же, когда в столь мно­го­люд­ном цен­тре судо­про­из­вод­ства, при столь несмет­ной тол­пе такое обви­не­ние было про­из­не­се­но, на сло­вах про­тив Апро­ния, на деле же про­тив тебя — то мог ли ты мол­ча пере­не­сти столь тяж­кую рану, если бы ты не созна­вал, что каж­дое сло­во, про­из­не­сен­ное тобою в этом столь явном деле, лишь ухуд­шит твое поло­же­ние? 134. Мно­гие отка­зы­ва­ют­ся от сво­их кве­сто­ров, лега­тов, пре­фек­тов и воен­ных три­бу­нов и велят им уда­лить­ся из про­вин­ции, счи­тая их опас­ны­ми для сво­ей репу­та­ции, или же нахо­дя их самих винов­ны­ми в каком-либо отно­ше­нии; мож­но ли допу­стить, чтобы ты Апро­нию, это­му полу­ра­бу, это­му испор­чен­но­му, пре­ступ­но­му, гнус­но­му чело­ве­ку, кото­рый не сумел сохра­нить чистой не толь­ко свою душу, но даже свой дух⁷⁴ — чтобы ты это­му чело­ве­ку не ска­зал даже рез­ко­го сло­ва в этом столь позор­ном для тебя деле, чтобы для тебя нало­жен­ные това­ри­ще­ст­вом с ним обя­зан­но­сти ока­за­лись свя­щен­нее даже забот о пред­от­вра­ще­нии столь страш­ной опас­но­сти — если бы ты не видел, что дело вполне ясно и оче­вид­но для всех?⁷⁵

135. Того же само­го Апро­ния П. Скан­ди­лий, рим­ский всад­ник, извест­ный каж­до­му из вас, заста­вил заклю­чить с ним ту же спон­сию, какую хотел заклю­чить и Руб­рий, о това­ри­ще­стве; он наста­и­вал на сво­ем, не отста­вал, не отпус­кал его, пока тот не согла­сил­ся на спон­сию в 5000 сест. Затем Скан­ди­лий стал тре­бо­вать назна­че­ния реку­пе­ра­то­ров или судьи. LIX. Как вы дума­е­те, доста­точ­но ли креп­ки око­вы, нало­жен­ные на дур­но­го намест­ни­ка в его про­вин­ции, ска­жу более, на его судей­ском крес­ле, если ему при­хо­дит­ся выби­рать одно из двух: или допу­стить, чтобы в его при­сут­ст­вии, перед его три­бу­на­лом состо­ял­ся суд об его доб­ром име­ни, или сознать­ся, что его ни один суд не в состо­я­нии оправ­дать? Спон­сия долж­на состо­ять­ся по фор­му­ле: если ока­жет­ся, что Апро­ний не назы­вал тебя сво­им ком­па­ньо­ном по дохо­дам с деся­тин; про­вин­ци­ей управ­ля­ешь ты; ты при­сут­ст­ву­ешь в заседа­нии; от тебя тре­бу­ют суда. Что же ты дела­ешь, что реша­ешь? Ты гово­ришь, что назна­чишь реку­пе­ра­то­ров. Вот это пре­крас­но; хотя, с дру­гой сто­ро­ны, най­дут­ся ли реку­пе­ра­то­ры столь жесто­ко­вый­ные, чтобы выне­сти при­го­вор не толь­ко про­тив­ный жела­ни­ям про­пре­то­ра, но и невы­год­ный для его инте­ре­сов — в его же про­вин­ции, и даже в его при­сут­ст­вии? 136. Но все рав­но: дело оче­вид­но; все гово­рят, что они ясно слы­ша­ли то, о чем идет речь; свиде­те­ля­ми были бы люди зажи­точ­ные и вполне чест­ные; все в Сици­лии зна­ли, что деся­ти­ны шли к про­пре­то­ру; все не раз слы­ша­ли, как Апро­ний гово­рил это; затем реку­пе­ра­то­ров сле­до­ва­ло брать из кон­вен­та рим­ских граж­дан, жив­ших в Сира­ку­зах, чест­ных людей, меж­ду про­чим, мно­гих всад­ни­ков рим­ских, выдаю­щих­ся лич­но­стей, кото­рые мог­ли судить толь­ко по сове­сти. Скан­ди­лий про­дол­жа­ет тре­бо­вать реку­пе­ра­то­ров. И вот, Веррес, чело­век невин­ный, желаю­щий снять с себя подо­зре­ние, объ­яв­ля­ет, что дает реку­пе­ра­то­ров из чис­ла чле­нов сво­ей когор­ты. — LX. 137. Закли­наю вас бога­ми и людь­ми, ска­жи­те, кого я обви­няю? Про­тив кого направ­ле­но мое усер­дие и рве­ние? Чего дол­жен я достичь, чего добить­ся сво­ей речью и дума­ми? В моих руках, в моих руках, повто­ряю, чело­век, гра­бив­ший сре­ди бела дня пода­ти рим­ско­го наро­да, дохо­ды сици­лий­ской про­вин­ции, явно обра­тив­ший в свою поль­зу поступ­ле­ния с хле­ба, гро­мад­ные день­ги; он, повто­ряю, в моих руках и не может отри­цать это­го. Да и что ска­зать ему? — Апро­ния, тво­е­го дове­рен­но­го, заста­ви­ли заклю­чить спон­сию, пред­ме­том кото­рой было твое доб­рое имя, по фор­му­ле: если ока­жет­ся, что он не назы­вал тебя сво­им ком­па­ньо­ном по дохо­дам с деся­тин; все ждут с нетер­пе­ни­ем, как отне­сешь­ся ты к это­му делу, каким обра­зом захо­чешь вос­ста­но­вить свою репу­та­цию в гла­зах людей; и в таком деле ты хочешь назна­чить реку­пе­ра­то­ра­ми сво­его вра­ча, гада­те­ля и гла­ша­тая, или хотя бы того само­го, кото­рый был в тво­ей когор­те «Кас­си­е­вым судьей»⁷⁶ в более важ­ных делах — Папи­рия Пота­мо­на, чело­ве­ка дей­ст­ви­тель­но суро­во­го, про­ник­ну­то­го ста­ры­ми пре­да­ни­я­ми всад­ни­че­ско­го сосло­вия?

Скан­ди­лий тре­бу­ет назна­че­ния реку­пе­ра­то­ров из кон­вен­та рим­ских граж­дан; тогда Веррес гово­рит, что не жела­ет вве­рить свою честь кому-либо, кро­ме сво­их при­бли­жен­ных. Куп­цы счи­та­ют позор­ным для себя отка­зы­вать­ся от раз­би­ра­тель­ства сво­их дел в том горо­де, в кото­ром они тор­гу­ют, объ­яв­ляя под клят­вой его граж­дан враж­деб­но рас­по­ло­жен­ны­ми к ним; а намест­ник счи­та­ет при­страст­ною по отно­ше­нию к себе целую про­вин­цию. 138. Вот заме­ча­тель­ная наг­лость! Он тре­бу­ет, чтобы его оправ­да­ли в Риме, он, кото­рый решил, что ему нико­им обра­зом нель­зя добить­ся оправ­да­тель­но­го при­го­во­ра в сво­ей про­вин­ции! он вооб­ра­жа­ет, что ско­рее суме­ет подей­ст­во­вать день­га­ми на почтен­ных сена­то­ров, чем стра­хом — на каких-нибудь трех тор­гов­цев!⁷⁷ Но Скан­ди­лий отве­ча­ет, что он не ска­жет ни сло­ва пред реку­пе­ра­то­ром Арте­ми­до­ром, и в то же вре­мя пред­ла­га­ет тебе все новые и новые выгод­ные — если бы ты желал при­нять их — усло­вия, если же ты решил, что тебе не най­ти во всей сици­лий­ской про­вин­ции дру­гих под­хо­дя­щих судей или реку­пе­ра­то­ров, он тре­бу­ет, чтобы ты пере­нес дело в Рим. 139. Тогда ты вос­кли­ца­ешь, что он дей­ст­ву­ет ковар­но, тре­буя, чтобы при­го­вор о тво­ем доб­ром име­ни состо­ял­ся там, где, как ему извест­но, тебя нена­видят; ты отка­зы­ва­ешь­ся пере­не­сти дело в Рим, отка­зы­ва­ешь­ся дать реку­пе­ра­то­ров из кон­вен­та и пред­ла­га­ешь выбрать их из чис­ла чле­нов тво­ей когор­ты. Скан­ди­лий гово­рит, что он пре­кра­ща­ет дело до более удоб­но­го вре­ме­ни; что же дела­ешь ты? Ты при­ка­зы­ва­ешь Скан­ди­лию… как бы вы дума­ли, что? Объ­явить себя удо­вле­тво­рен­ным?⁷⁸ Было бы наг­ло так упразд­нить суд о тво­ей репу­та­ции, кото­ро­го жда­ли все; но ты это­го не дела­ешь. — 140. Что же тогда? Пре­до­ста­вить⁷⁹ Апро­нию выбор в реку­пе­ра­то­ры любых чле­нов когор­ты? Было бы недо­стой­но давать одной толь­ко из сто­рон воз­мож­ность выби­рать судей из чис­ла при­страст­ных людей, а не обе­им — воз­мож­ность отво­дить судей из чис­ла людей бес­при­страст­ных; все же ты и это­го не дела­ешь. — Но что же, нако­нец? Раз­ве есть третья воз­мож­ность, еще более бес­чест­ная? Есть: он при­ка­зы­ва­ет Скан­ди­лию упла­тить те 5000 сест. Апро­нию⁸⁰.

LXI. Мог ли посту­пить удач­нее доро­жа­щий сво­ею репу­та­ци­ею намест­ник, если желал снять с себя вся­кое подо­зре­ние, смыть с себя пят­но позо­ра? О нем отзы­ва­лись дур­но, его нена­виде­ли, осуж­да­ли; него­дяй, гряз­ная лич­ность, Апро­ний, гово­рил, что его това­рищ — про­пре­тор; дело дошло до кри­зи­са, до суда; он, чело­век чест­ный и без­уко­риз­нен­ный, имел воз­мож­ность нака­зать Апро­ния и этим снять с себя в выс­шей сте­пе­ни позор­ное клей­мо. Какое же нака­за­ние при­ду­мы­ва­ет он для Апро­ния? — Он застав­ля­ет Скан­ди­лия дать Апро­нию за его необык­но­вен­ную гнус­ность и наг­лость, за хваст­ли­вое рас­про­стра­не­ние мол­вы о неопрят­ной сдел­ке — награ­ду и бла­го­дар­ность в пять тысяч сестер­ци­ев! 141. О бес­со­вест­ней­ший из смерт­ных! Да раз­ве такой при­го­вор не рав­но­си­лен лич­но­му при­зна­нию в досто­вер­но­сти того, что гово­рил о тебе Апро­ний? Если бы в тебе была хоть искра сты­да или хоть стра­ха, ты не дол­жен был отпус­кать это­го чело­ве­ка, не нака­зав его; а ты отпу­стил его с награ­дой! — Из одной этой исто­рии со Скан­ди­ли­ем вы, судьи, може­те соста­вить себе поня­тие обо всем деле: во-пер­вых, что это обви­не­ние в сдел­ке с откуп­щи­ка­ми не было созда­но лишь в Риме, не было выду­ма­но обви­ни­те­лем, что оно не сво­его, домаш­не­го изготов­ле­ния — как у нас ино­гда выра­жа­ют­ся в защи­ти­тель­ных речах, — что оно не резуль­тат бла­го­при­ят­но сло­жив­ших­ся обсто­я­тельств в тво­ем про­цес­се, а обви­не­ние дав­ниш­нее, часто про­из­но­сив­ше­е­ся в твое намест­ни­че­ство, не сочи­нен­ное тво­и­ми вра­га­ми в Риме, а пере­не­сен­ное в Рим из про­вин­ции. 142. Вме­сте с тем явст­ву­ет и его при­стра­стие к Апро­нию, и досто­вер­ность при­зна­ния, или, вер­нее, похваль­но­го отзы­ва о нем Апро­ния. Кро­ме того, вы може­те убедить­ся и в том, что по его соб­ст­вен­но­му созна­нию во всей про­вин­ции при­го­вор об его чести мог быть пору­чен толь­ко лицам его когор­ты.

LXII. Есть ли хоть один судья, кото­рый бы с само­го нача­ла обви­не­ния его в непра­виль­ном взи­ма­нии деся­ти­ны не понял, что он раз­гра­бил самое иму­ще­ство зем­ледель­цев? кто бы не заклю­чил это­го тот­час же из пер­во­го дока­зан­но­го мною пунк­та? — что он про­дал деся­ти­ны по ново­му зако­ну, или, вер­нее, без вся­ких зако­нов, вопре­ки обще­при­ня­тым обы­ча­ям и поста­нов­ле­ни­ям (§ 14—39)? 143. Но если бы даже наши судьи не были так стро­ги, так чест­ны, так вер­ны сво­е­му дол­гу, — есть ли хоть один сре­ди них, кото­рый дав­но уже не при­знал бы это­го, при­ни­мая во вни­ма­ние его страш­ные неспра­вед­ли­во­сти, его при­страст­ные декре­ты, его лице­при­ят­ный суд (§ 51—66)? — Но если бы даже нашел­ся чело­век, столь небреж­но отно­ся­щей­ся к сво­ей судей­ской обя­зан­но­сти, обра­щаю­щий столь мало вни­ма­ния на зако­ны, на свой долг, на бла­го государ­ства, на наших союз­ни­ков и дру­зей, — может ли он сомне­вать­ся в его винов­но­сти, слы­ша о столь гро­мад­ных бары­шах, о столь неспра­вед­ли­вых кон­трак­тах, заклю­чен­ных под гне­том силы и стра­ха, о том, что пред­ста­ви­те­ли общин под дав­ле­ни­ем его вла­сти, под стра­хом розог и смер­ти, долж­ны были упла­тить эти столь круп­ные бары­ши не толь­ко Апро­нию и подоб­ным ему людям, но даже рабам Вене­ры (§ 67—118)? — 144. Но даже тот, кого вовсе не тро­га­ют бед­ст­вия наших союз­ни­ков — и тот, без сомне­ния, подаст свой голос про­тив вся­ко­го снис­хож­де­ния к обви­ня­е­мо­му, узнав из город­ских гра­мот и пись­ма Л. Метел­ла, что Сици­лия опу­сте­ла, поля ее бро­ше­ны (§ 119—129). Но допу­стим, что най­дет­ся чело­век, спо­соб­ный оста­вить все это без вни­ма­ния, чело­век, на кото­ро­го побе­ги зем­ледель­цев, их несча­стия, их ски­та­ния по чуж­бине, даже их само­убий­ства не про­из­во­дят осо­бен­но­го впе­чат­ле­ния⁸¹: я при­вел спон­сии, заклю­чен­ные в его при­сут­ст­вии об его сдел­ке с откуп­щи­ка­ми, спон­сии, кото­рые он не допу­стил к раз­би­ра­тель­ству (§ 130—142): каких же более ясных дока­за­тельств желать вам? Я не сомне­ва­юсь, что удо­вле­тво­рил вас, судьи; все же я пой­ду даль­ше, не пото­му, конеч­но, чтобы убедить вас еще более, чем вы уже, пола­гаю я, убеж­де­ны, но для того, чтобы он поло­жил нако­нец какой-нибудь пре­дел сво­ей наг­ло­сти; чтобы он пере­стал нако­нец рас­счи­ты­вать, что ему удаст­ся купить у дру­гих то, что он сам все­гда про­да­вал дру­гим — честь, вер­ность клят­ве, прав­ду, долг, совесть; чтобы его дру­зья пере­ста­ли сво­и­ми реча­ми вредить всем нам, гряз­нить нас, навле­кать на нас нена­висть и бес­сла­вие. — 145. И что это за дру­зья! О несчаст­ное сена­тор­ское сосло­вие, — как нена­видят и оскорб­ля­ют тебя по вине немно­гих недо­стой­ных лич­но­стей! До того дело дошло, что какой-то Эми­лий Аль­ба, сидя у вхо­да в мяс­ной ряд, гово­рил при всех, что Веррес победил, что его судьи под­куп­ле­ны, один за четы­ре­ста тысяч сестер­ци­ев, дру­гой — за пять­сот, самый деше­вый — за три­ста тысяч 21400 р. з.! Ему гово­рят, что это немыс­ли­мо, что мно­же­ство свиде­те­лей будут давать свои пока­за­ния, что, кро­ме того, и я постою за себя; он отве­ча­ет: «пусть они все гово­рят что угод­но; если не будет при­веде­на столь ясная ули­ка, что в ответ нель­зя будет и пик­нуть, то победа наша». 146. И пре­крас­но, Аль­ба, — я при­ни­маю твое усло­вие. В тво­их гла­зах ниче­го не зна­чат на суде заклю­че­ния, подо­зре­ния, оцен­ки преж­ней жиз­ни под­суди­мо­го, свиде­тель­ства чест­ных людей, авто­ри­тет и пись­мен­ные пока­за­ния горо­дов, — ты ищешь ясных улик. Не надо мне кас­си­е­вых судей⁷⁶, не надо стро­го­сти ста­рых судов; я не взы­ваю к вашей чест­но­сти, ваше­му досто­ин­ству, вашей сове­сти, — судьей будет Аль­ба, чело­век, разыг­ры­ваю­щий из себя гнус­ней­ше­го шута, но шута­ми все­гда счи­тае­мый ско­рей раз­бой­ни­ком, неже­ли шутом. В деле взи­ма­ния деся­тин я при­ве­ду такую ули­ку, что он будет обви­нен при­го­во­ром само­го Аль­бы, как чело­век, откры­то и несо­мнен­но раз­гра­бив­ший хлеб­ные богат­ства Сици­лии и доб­ро зем­ледель­цев.

LXIII. 147. Ты гово­ришь, что доро­го про­дал деся­ти­ну Леон­тин­ской обла­сти. Я уже в нача­ле дока­зал, что нель­зя назы­вать «доро­го про­дав­шим» чело­ве­ка, кото­рый по бук­ве кон­трак­та про­дал деся­ти­ну, но по самим усло­ви­ям про­да­жи, по основ­но­му зако­ну, по эдик­ту, по пре­до­став­лен­ной откуп­щи­кам сво­бо­де, не оста­вил зем­ледель­цам ни одной деся­ти­ны. Я дока­зал так­же и то, что и дру­гие про­да­ва­ли деся­ти­ны как леон­тин­ской обла­сти, так и про­чих за высо­кую цену, про­да­ва­ли их на осно­ва­нии Неро­но­ва зако­на, про­да­ва­ли еще выгод­нее, чем ты, и не воз­буж­да­ли со сто­ро­ны зем­ледель­цев ника­ких жалоб; жало­вать­ся послед­ним не было при­чи­ны ввиду того, что деся­ти­ны про­да­ва­лись на осно­ва­нии вполне спра­вед­ли­во­го зако­на; вооб­ще зем­ледель­цам все­гда было без­раз­лич­но, за какую цену они про­да­ва­лись. Ведь повин­ность зем­ледель­ца не нахо­дит­ся в зави­си­мо­сти от откуп­ной сум­мы; послед­няя меня­ет­ся сооб­раз­но с уро­жа­ем, для зем­ледель­ца же выгод­но такое состо­я­ние посе­вов, при кото­ром деся­ти­на про­да­ет­ся за наи­выс­шую цену; глав­ное для зем­ледель­ца, чтобы с него не бра­ли более деся­ти­ны; а впро­чем, чем боль­ше ока­жет­ся эта деся­ти­на, тем для него луч­ше. — 148. Но как бы там ни было, насколь­ко я тебя понял, глав­ная сила тво­ей защи­ты заклю­ча­ет­ся, по тво­е­му же мне­нию, в том, что ты выгод­но про­дал деся­ти­ну наи­бо­лее пло­до­род­ной леон­тин­ской обла­сти, имен­но за 216000 моди­ев пше­ни­цы. Ну, а если я дока­жу, что ты мог про­дать ее еще выгод­нее, но не хотел отдать ее на откуп тем, кото­рые тор­го­ва­лись вме­сте с Апро­ни­ем, а отдал Апро­нию за гораздо более низ­кую цену, чем та, за кото­рую ты мог про­дать дру­гим; если я дока­жу это, — будет ли в состо­я­нии при­знать тебя невин­ным сам Аль­ба, твой ста­рей­ший не толь­ко друг, но и обо­жа­тель?

LXIV. Я утвер­ждаю, что почтен­ный⁸² рим­ский всад­ник Кв. Мину­ций вме­сте с дру­ги­ми пред­ла­гал взять на откуп деся­ти­ну леон­тин­ской обла­сти, при­бав­ляя (к пред­ло­жен­ной Апро­ни­ем сум­ме) не тыся­чу, не две, не три тыся­чи моди­ев пше­ни­цы, а трид­цать тысяч моди­ев пше­ни­цы за деся­ти­ну одной этой обла­сти, но что ему она не была про­да­на, чтобы не оби­жать Апро­ния. 149. Это­го ты нико­им обра­зом не можешь отри­цать, если толь­ко ты не решил отри­цать все; это про­ис­хо­ди­ло откры­то в Сира­ку­зах при гро­мад­ном сте­че­нии наро­да; свиде­тель­ни­цей это­му вся про­вин­ция, так как для покуп­ки деся­тин туда сте­ка­ют­ся обык­но­вен­но со всех сто­рон. А раз ты в этом созна­ешь­ся — доб­ро­воль­но или нехотя, все рав­но — то раз­ве ты не видишь, сколь­ко тут несо­мнен­ных улик про­тив тебя? Преж­де все­го этим дока­за­но, что дело Апро­ния было тво­им делом, добы­ча Апро­ния — тво­ей добы­чей; дей­ст­ви­тель­но, если это не так, то что за цель была тебе отда­вать деся­ти­ну леон­тин­ской обла­сти Апро­нию, кото­ро­го все счи­та­ли тво­им пред­ста­ви­те­лем при про­да­же деся­тин, тво­им дове­рен­ным, — пред­по­чти­тель­но пред Мину­ци­ем? Затем, что извле­чен­ные (вами) бары­ши были гро­мад­ны; дей­ст­ви­тель­но, если ты не пре­льстил­ся трид­ца­тью тыся­ча­ми моди­ев, то Мину­ций, конеч­но, охот­но дал бы эту при­бав­ку Апро­нию, если бы тот поже­лал при­нять ее. 150. Какую, ста­ло быть, при­быль рас­счи­ты­вал он полу­чить, если с пре­зре­ни­ем отка­зал­ся от столь зна­чи­тель­ной при­бав­ки, кото­рую он мог полу­чить сей­час же, без вся­ко­го труда! Затем, сам Мину­ций нико­гда не захо­тел бы взять деся­ти­ну на откуп, если бы ты про­да­вал ее на осно­ва­нии зако­на Гиеро­на; но он наде­ял­ся, на осно­ва­нии тво­их новых эдик­тов и в выс­шей сте­пе­ни неспра­вед­ли­вых рас­по­ря­же­ний, взять мно­го боль­ше деся­ти­ны и поэто­му наба­вил цену. Меж­ду тем Апро­нию ты все­гда поз­во­лял гораздо боль­ше, чем то мож­но было на осно­ва­нии тво­их эдик­тов; какую же при­быль извлек он, кому было все поз­во­ле­но, если такую гро­мад­ную при­бав­ку желал сде­лать тот, кому Веррес не дал бы в слу­чае покуп­ки им деся­ти­ны таких льгот? 151. Нако­нец, у тебя будет отня­то и то сред­ство к защи­те, кото­рым ты думал при­крыть все свои гра­бе­жи и пре­ступ­ле­ния, что ты выгод­но про­дал деся­ти­ны, что ты забо­тил­ся о бед­ном наро­де в Риме, при­ни­мал меры для обес­пе­че­ния его хле­бом. Нет, это­го не может гово­рить тот, кто дол­жен сознать­ся, что он про­дал деся­ти­ну одной толь­ко обла­сти трид­ца­тью тыся­ча­ми моди­ев дешев­ле, чем мог; так что, если я даже сде­лаю тебе уступ­ку, пред­по­ло­жив, что ты не дал деся­ти­ны Мину­цию пото­му, что уже при­судил ее Апро­нию — ходит слух, что ты гово­ришь это, и я жду и желаю, чтобы ты на этом постро­ил свою защи­ту, — если я и пред­по­ло­жу это, все-таки ты не можешь гово­рить, как о каком то подви­ге, об этой выгод­ной про­да­же тобой деся­ти­ны, раз ты дол­жен сознать­ся, что тебе пред­ло­жи­ли гораздо выс­шую цену.

LXV. 152. Итак, судьи, он ули­чен, и ули­чен неопро­вер­жи­мо, в алч­но­сти и коры­сто­лю­бии, в неспра­вед­ли­во­сти, бес­со­вест­но­сти и наг­ло­сти. Но что же вы ска­же­те, если увиди­те, что то, что я гово­рю, состав­ля­ет мне­ние о нем его дру­зей и защит­ни­ков? може­те ли вы желать боль­шо­го? — Когда при­ехал про­пре­тор Л. Метелл, и Веррес сво­ей пана­це­ей успел сде­лать всех чле­нов его когор­ты сво­и­ми дру­зья­ми, к Метел­лу обра­ти­лись за судом. Ответ­чи­ком был Апро­ний, ист­цом — пре­крас­ный во всех отно­ше­ни­ях чело­век, сена­тор Г. Галл; он тре­бо­вал, чтобы Л. Метелл, на осно­ва­нии сво­его эдик­та, дал на Апро­ния суд за то, что он лишил дру­гих их соб­ст­вен­но­сти, с помо­щью наси­лия или угроз, — эту Окта­ви­е­ву⁸³ фор­му­лу Метелл еще рань­ше при­нял в свой рим­ский эдикт и оста­вил в эдик­те про­вин­ци­аль­ном. Ист­цу было отка­за­но; Метелл гово­рил, что не жела­ет, чтобы путем это­го суда состо­ял­ся пред­ва­ри­тель­ный при­го­вор (praeju­di­cium) отно­си­тель­но глав­но­го дела Верре­са. Чле­ны когор­ты Метел­ла ока­за­лись бла­го­дар­ны­ми — все они сто­я­ли на сто­роне Апро­ния; Г. Галл, при­над­ле­жа­щий к одно­му сосло­вию с вами, не мог полу­чить суда от сво­его близ­ко­го дру­га Л. Метел­ла на осно­ва­нии его же эдик­та… 153. Я не осуж­даю Метел­ла — он поща­дил сво­его дру­га и — так, гово­рят, назы­ва­ет его он сам (р. 7 § 139) — род­ст­вен­ни­ка; повто­ряю, я не осуж­даю Метел­ла, — я удив­ля­юсь толь­ко тому, каким обра­зом он, не хотев­ший, чтобы в суде реку­пе­ра­то­ров был про­из­не­сен пред­ва­ри­тель­ный при­го­вор об этом чело­ве­ке, сам про­из­нес ему не пред­ва­ри­тель­ный, а окон­ча­тель­ный при­го­вор, и при­том стро­гий и бес­по­щад­ный. Во пер­вых, если он счи­тал воз­мож­ным оправ­да­ние Апро­ния, то ему не было осно­ва­ния боять­ся пред­ва­ри­тель­но­го при­го­во­ра; затем, — если все осталь­ные лишь по осуж­де­нии Апро­ния дога­да­лись бы, что дело Верре­са свя­за­но с его делом, то Метелл уже зара­нее решил, что у них общее дело и общая опас­ность, объ­яв­ляя осуж­де­ние Апро­ния пред­ва­ри­тель­ным при­го­во­ром Верре­су. Одно­вре­мен­но дока­за­на вер­ность двух поло­же­ний: что зем­ледель­цы, бла­го­да­ря наси­лию и угро­зам Апро­ния, при­нуж­де­ны были дать гораздо боль­ше, чем сле­до­ва­ло, и что Апро­ний сво­им име­нем при­кры­вал его дело, — раз Л. Метелл решил, что нель­зя осудить Апро­ния, не про­из­но­ся в то же вре­мя при­го­во­ра о пре­ступ­но­сти и бес­со­вест­но­сти Верре­са.

LXVI. 154. Пере­хо­жу теперь к пись­му Верре­со­ва отпу­щен­ни­ка и акцен­за⁸⁴ — Тимар­хида; покон­чив с ним, я покон­чу и с обви­не­ни­ем Верре­са в зло­употреб­ле­ни­ях при взи­ма­нии деся­тин. Пись­мо это, судьи, я нашел в Сира­ку­зах, в доме Апро­ния, когда я искал пись­мен­ных доку­мен­тов для насто­я­ще­го про­цес­са; посла­но оно, как ска­за­но в нем самом, с доро­ги, когда Веррес уехал уже из про­вин­ции, и писа­но рукой Тимар­хида. (Сек­ре­та­рю). Читай. Пись­мо Тимар­хида. Тимар­хид, акценз Верре­са, шлет при­вет Апро­нию… Тут я не став­лю в упрек авто­ру, что он при­пи­сал титул «акценз». Поче­му одним толь­ко пис­цам при­сва­и­вать себе пра­во писать, напри­мер, так: «писец Л. Папи­рий»? — Пусть это дела­ют и акцен­зы и лик­то­ры, и виа­то­ры… Будь осто­ро­жен во всем, от чего может постра­дать сла­ва намест­ни­ка. Он реко­мен­ду­ет Верре­са Апро­нию и про­сит бороть­ся с его вра­га­ми. Хоро­шо защи­ще­на твоя сла­ва, если она вве­ре­на осто­рож­но­сти и авто­ри­те­ту Апро­ния! 155. Ты энер­ги­чен и крас­но­ре­чив. Как усерд­но хва­лит Апро­ния Тимар­хид, как горя­чо! Кому может не понра­вить­ся чело­век, о кото­ром Тимар­хид тако­го лест­но­го мне­ния? Денеж­ные сред­ства у тебя есть. Еще бы; кому же достать­ся избыт­ку ваше­го бары­ша в хлеб­ном деле, как не тому, кто был вашим оруди­ем? Забе­ри в свои руки новых пис­цов и слу­жи­те­лей; руби, бей, Л. Вол­тея, кото­рый поль­зу­ет­ся огром­ным вли­я­ни­ем. Види­те, как пола­га­ет­ся Тимар­хид на свою без­нрав­ст­вен­ность, если дает уро­ки под­ло­сти даже Апро­нию! А эти сло­ва «руби», «бей»! раз­ве не ясно, что он заучил в доме сво­его патро­на эти удоб­ные для выра­же­ния вся­ко­го рода гадо­стей выра­же­ния?⁸⁵ Я хотел бы, милый брат, чтобы ты верил сво­е­му бра­тиш­ке… т. е. соучаст­ни­ку в при­бы­ли и воров­стве, близ­не­цу, двой­ни­ку по без­нрав­ст­вен­но­сти, бес­со­вест­но­сти и наг­ло­сти. LXVII. Ты дол­жен снис­кать себе любовь чле­нов когор­ты. Как пони­мать выра­же­ние «когор­ты»? К кому оно отно­сит­ся? Ты учишь Апро­ния? По тво­е­му сове­ту попал он в вашу когор­ту или по сво­ей воле? Что кому нуж­но, то ты ему сули. Посуди­те же, как нагл дол­жен был быть этот чело­век во вре­мя сво­его гос­под­ства, если он так подл после сво­его бег­ства! Он гово­рит, что день­га­ми мож­но добить­ся все­го; что нуж­но для победы давать взят­ки, не жалея денег. Мне это не было бы так непри­ят­но, если бы Тимар­хид давал сове­ты Апро­нию, не делая одно­вре­мен­но тех же ука­за­ний и сво­е­му патро­ну. Ведь все­гда все полу­ча­ют желае­мое, если за них про­сишь ты. 156. Да, в про­пре­ту­ру Верре­са, а не Сацер­дота, Педу­цея или само­го Метел­ла. Ты зна­ешь, Метелл умный чело­век. Ну, это уже про­сто невы­но­си­мо. Л. Метелл, пре­крас­ный во всех отно­ше­ни­ях чело­век, под­вер­га­ет­ся за свой ум насмеш­ке и глум­ле­нию со сто­ро­ны бег­ло­го раба Тимар­хида! Если Вол­тей будет на тво­ей сто­роне, сде­лать все осталь­ное тебе будет нетруд­но. Тимар­хид жесто­ко оши­ба­ет­ся, если дума­ет, что Вол­тея мож­но под­ку­пить день­га­ми, или что Метелл, как про­пре­тор, слу­ша­ет­ся сове­тов одно­го чело­ве­ка, но это оши­боч­ное мне­ние он усво­ил себе дома; он видел, что мно­гие без труда полу­ча­ли от Верре­са мно­гое, частью через него, частью через дру­гих, и дума­ет, что того же добьет­ся от всех дру­гих. Пото­му было вам лег­ко добить­ся, чего вы жела­ли, от Верре­са, что вам было извест­но мно­го его про­де­лок. Метелл и Вол­тей убеж­де­ны, что ты разо­рил зем­ледель­цев. Кто же винил Апро­ния, если он разо­рял како­го-либо зем­ледель­ца, или Тимар­хида, если он про­да­вал за день­ги при­го­во­ры, реше­ния, при­ка­за­ния или льготы, или лик­то­ра Секс­тия, если он каз­нил невин­но­го?⁸⁶ — Никто; все это при­пи­сы­ва­лось тогда тому, кого теперь жела­ют видеть обви­нен­ным. 157. Им про­жуж­жа­ли уши, гово­ря, что ты был в стач­ке с про­пре­то­ром. Видишь, как это ясно и было ясно, если это­го боит­ся даже Тимар­хид? Можешь ли ты утвер­ждать, что это обви­не­ние выду­ма­но нами про­тив тебя, если твой отпу­щен­ник дав­но ищет какой-нибудь защи­ты про­тив него? Твой отпу­щен­ник и акценз, близ­ко знав­ший все дела твои и тво­их детей, твои дове­рен­ный, пишет Апро­нию, что все в один голос назы­ва­ют в раз­го­во­рах с Метел­лом Апро­ния тво­им това­ри­щем в деся­тин­ном деле! Ска­жи ему о мошен­ни­че­ских про­дел­ках зем­ледель­цев: с помо­щью богов мы заста­вим их потеть. Ска­жи­те пожа­луй­ста, откуда такая закля­тая нена­висть про­тив зем­ледель­цев, чем объ­яс­нить ее? Чем обиде­ли зем­ледель­цы Верре­са, если даже его отпу­щен­ник и акценз так воору­жен про­тив них, так их пре­сле­ду­ет в сво­их пись­мах?

LXVIII. Я не стал бы читать вам, судьи, пись­мо это­го бег­ло­го раба, если бы не желал позна­ко­мить вас с пра­ви­ла­ми, настав­ле­ни­я­ми и поряд­ка­ми, кото­рым все сле­до­ва­ли в этом доме. Види­те, как он учит Апро­ния, каки­ми услу­га­ми, каки­ми подар­ка­ми может он сде­лать­ся при­бли­жен­ным Метел­ла, под­ку­пить Вол­тея, задоб­рить пис­цов и акцен­зов; он дает сове­ты на осно­ва­нии виден­но­го, он учит чужо­го чело­ве­ка тому, что он изу­чил в сво­ем доме, оши­ба­ясь в одном лишь, — в том, что вооб­ра­жа­ет, буд­то со все­ми мож­но подру­жить­ся одним и тем же путем. 158. Я имею осно­ва­тель­ные при­чи­ны сер­дить­ся на Метел­ла, все же не скрою прав­ды; само­го Метел­ла Апро­нию не под­ку­пить ни день­га­ми⁸⁷, ни обеда­ми, ни жен­щи­на­ми, ни гряз­ны­ми и без­нрав­ст­вен­ны­ми раз­го­во­ра­ми, — тем, чем он при­об­рел друж­бу Верре­са, при­том не посте­пен­но, не шаг за шагом, нет — в корот­кое вре­мя забрал в свои руки все­го его и всю его про­пре­ту­ру; когор­ту же Метел­ла, о кото­рой он гово­рит, не к чему было и под­ку­пать, так как из чис­ла ее чле­нов не назна­ча­лись реку­пе­ра­то­ры, чтобы судить зем­ледель­цев. 159. Прав­да, он пишет еще, что у Метел­ла есть отрок-сын, но и эта его надеж­да обман­чи­ва: не все про­пре­тор­ские сыно­вья оди­на­ко­во доступ­ны. Да, Тимар­хид, у Метел­ла есть в про­вин­ции сын, но не отрок, а пре­крас­ный, стыд­ли­вый моло­дой чело­век, достой­ный пред­ста­ви­тель сво­его рода и име­ни; как вел себя в про­вин­ции несо­вер­шен­но­лет­ний сын ваше­го про­пре­то­ра, об этом я рас­ска­зал бы кое-что, если бы счи­тал винов­ным в этом сына, а не отца. Как мог ты, зная себя и свою жизнь, повез­ти с собой в Сици­лию под­рас­таю­ще­го, но еще несо­вер­шен­но­лет­не­го сына, чтобы, если бы врож­ден­ное чув­ство и откло­ня­ло маль­чи­ка от отцов­ских поро­ков и удер­жи­ва­ло его от жела­ния под­ра­жать дур­ным при­ме­рам чле­нов сво­ей фами­лии, — обще­ство и вос­пи­та­ние не поз­во­ля­ли ему быть вырод­ком? 160. Допус­кая даже, что у него были каче­ства и задат­ки Г. Лелия или М. Като­на, — мож­но ли было ожи­дать от него хоро­ше­го, если он жил у рас­пут­но­го отца так, что ни разу не видел чест­но­го, при­стой­но­го обеда, еже­днев­но при­сут­ст­вуя на рас­цве­те сво­ей моло­до­сти, в тече­ние трех лет на пируш­ках сре­ди бес­стыд­ных жен­щин и раз­гуль­ных муж­чин, нико­гда не слы­шал от отца сло­ва, кото­рое вну­ша­ло бы ему стыд­ли­вость и доб­ро­де­тель, нико­гда не заста­вал отца за таким делом, кото­ро­му он мог бы под­ра­жать, не опа­са­ясь про­слыть за… за достой­но­го сына сво­его отца; хуже я ниче­го при­ду­мать не могу.

LXIX. 161. В этом отно­ше­нии, Веррес, ты сде­лал зло не толь­ко сыну, но и государ­ству. Ты вос­пи­ты­вал сво­их детей не толь­ко для себя, но и для оте­че­ства, чтобы они мог­ли не толь­ко радо­вать тебя, но быть со вре­ме­нем полез­ны­ми и государ­ству. Ты дол­жен был вос­пи­ты­вать их в духе и нра­вах пред­ков, в духе зако­нов государ­ства, а не в духе соб­ст­вен­ной испор­чен­но­сти и гадо­сти; тогда у бес­по­лез­но­го, бес­чест­но­го и без­нрав­ст­вен­но­го отца мог бы быть дея­тель­ный, стыд­ли­вый и доб­рый сын, и государ­ство мог­ло бы быть хоть в неко­то­ром отно­ше­нии обя­за­но тебе. Теперь же ты вме­сто себя дал государ­ству вто­ро­го Верре­са, может быть еще худ­ше­го — если толь­ко это воз­мож­но — худ­ше­го пото­му, что ты вышел таким, будучи вос­пи­тан в доме чело­ве­ка не без­нрав­ст­вен­но­го, а толь­ко воро­ва­то­го и состо­яв­ше­го диви­зо­ром⁸⁸. 162. Будет он хва­том, нече­го ска­зать, если он твой сын по рож­де­нию, твой уче­ник по пра­ви­лам, твой порт­рет по наклон­но­стям! — А впро­чем, судьи, чем он будет луч­ше и дель­нее, тем для меня при­ят­нее — меня не бес­по­ко­ит мысль о могу­щей воз­ник­нуть меж­ду нами непри­яз­ни в буду­щем. Если я во всех отно­ше­ни­ях буду без­упре­чен и оста­нусь верен себе, — может ли повредить мне его враж­да? Если же я сде­ла­юсь в каком-либо отно­ше­нии похо­жим на Верре­са, то враг для меня най­дет­ся, как нашел­ся он для Верре­са. Тако­во и долж­но быть, судьи, поло­же­ние государ­ства — и тако­вым оно будет, когда в судах будет царить спра­вед­ли­вость — чтобы винов­ный не избе­гал враж­ды, а невин­ный не опа­сал­ся ее⁸⁹. На этом осно­ва­нии у меня нет ника­ких при­чин не желать ему отстать от гряз­ной жиз­ни и поро­ков отца; прав­да, для него это очень труд­но, но все же воз­мож­но, в осо­бен­но­сти, если он и впредь, как ныне — бла­го его отец так бес­пе­чен и рас­пу­щен — будет нахо­дить­ся под над­зо­ром дру­зей.

163. Но я более, чем наме­рен был, уда­лил­ся от пись­ма Тимар­хида, чте­ни­ем кото­ро­го я пред­по­ла­гал заклю­чить обви­не­ние по деся­тин­но­му делу; послед­нее дало вам воз­мож­ность убедить­ся, что несмет­ное коли­че­ство моди­ев хле­ба было в про­дол­же­ние трех лет, в ущерб государ­ству, гра­би­тель­ски отня­то у зем­ледель­цев.

Pro­ba­tio, часть II. LXX. Затем мне при­хо­дит­ся, судьи, позна­ко­мить вас с его страш­ным и отча­ян­ным гра­би­тель­ст­вом при покуп­ке хле­ба⁹⁰; про­шу вас вни­ма­тель­но выслу­шать те немно­го­чис­лен­ные, но неопро­вер­жи­мые и очень важ­ные пунк­ты, кото­рые я наме­рен вкрат­це раз­вить по это­му делу.

Хлеб Веррес дол­жен был поку­пать в Сици­лии на осно­ва­нии сенат­ско­го поста­нов­ле­ния и хлеб­но­го зако­на Терен­ция и Кас­сия. Покуп­ка про­из­во­ди­лась дву­мя спо­со­ба­ми: в пер­вом слу­чае поку­па­лись (вто­рые) деся­ти­ны; дру­гой же состо­ял в том, что все горо­да долж­ны были доста­вить на про­да­жу, по рав­но­мер­но­му рас­пре­де­ле­нию, извест­ное коли­че­ство хле­ба. Сум­ма (вто­рых) деся­тин была та же, что и пер­вых; «заказ­но­го» же хле­ба еже­год­но долж­но было быть достав­ля­е­мо 800000 моди­ев пше­ни­цы; цена была назна­че­на деся­тин­но­му хле­бу по 3 сест. за модий, заказ­но­му — по 3¹∕₂ сест. Таким обра­зом, на заказ­ной хлеб Верре­су выда­ва­лось на руки еже­год­но 2800000 сест. для упла­ты зем­ледель­цам, на вто­рые же деся­ти­ны — око­ло девя­ти мил­ли­о­нов; все­го на покуп­ку это­го хле­ба в Сици­лии было ассиг­но­ва­но око­ло две­на­дца­ти мил­ли­о­нов сестер­ци­ев 642000 р. з. в год, в тече­ние трех лет.

164. Эти гро­мад­ные день­ги, отпу­щен­ные тебе из небо­га­той, исто­щен­ной рас­хо­да­ми государ­ст­вен­ной каз­ны, отпу­щен­ные на хлеб, т. е. на удо­вле­тво­ре­ние насущ­ных потреб­но­стей жиз­ни, отпу­щен­ные для упла­ты тобою сици­лий­цам, зем­ледель­цам, на кото­рых государ­ство воз­ло­жи­ло такое тяж­кое бре­мя, — эти день­ги, гово­рю я, были так рас­хи­ще­ны тобою, что, если бы я хотел, я мог бы любо­го убедить, что все эти день­ги ты унес к себе домой; ты вел все это дело так, что дал мне воз­мож­ность все­лить это убеж­де­ние даже в наи­бо­лее бес­при­страст­но к тебе отно­ся­щем­ся судье.

Но я не забу­ду, кто я, буду пом­нить, с каки­ми целя­ми и наме­ре­ни­я­ми взял­ся я вести уго­лов­ный про­цесс. Я не буду гово­рить с тобой, как обви­ни­тель, не буду при­во­дить ника­ких дога­док; не хочу убеж­дать нико­го в спра­вед­ли­во­сти сво­их слов, не убедив пред­ва­ри­тель­но само­го себя. 165. Казен­ные день­ги, судьи, воро­ва­лись тре­мя спо­со­ба­ми: во-пер­вых, они остав­ля­лись у тех ком­па­ний, на кото­рые был сде­лан пере­вод, — за два­дцать четы­ре про­цен­та годо­вых, во-вто­рых, он весь­ма мно­гим горо­дам ниче­го ров­но не запла­тил за хлеб, нако­нец, если како­му из горо­дов и запла­тил, он тем не менее отсчи­тал себе столь­ко, сколь­ко хотел, и нико­му не дал пол­нотою того, что сле­до­ва­ло.

LXXI. Преж­де все­го, ска­жи мне ты, кому откуп­щи­ки выра­зи­ли бла­го­дар­ность вслед­ст­вие пись­ма Кар­пи­на­ция (р. 7 § 172), делал ли ты источ­ни­ком нажи­вы для себя казен­ные день­ги, выдан­ные из государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства, ассиг­но­ван­ные из дохо­дов рим­ско­го наро­да, брал ли за них два­дцать четы­ре про­цен­та? Конеч­но, ты отве­тишь отри­ца­тель­но: при­зна­ние было бы позор­но и опас­но. 166. Мне же очень труд­но будет дока­зать это обви­не­ние; кого, в самом деле, мне выста­вить свиде­те­лем? Откуп­щи­ков? перед ними ты заис­ки­вал, они будут мол­чать. — Их пись­ма? они уни­что­же­ны на осно­ва­нии реше­ния откуп­щи­ков деся­ти­ны (ib. § 173). Куда же мне обра­тить­ся? Неуже­ли я дол­жен обой­ти мол­ча­ни­ем такое бес­чест­ное дело, такое дерз­кое, отча­ян­ное пре­ступ­ле­ние — из-за недо­стат­ка свиде­те­лей и пись­мен­ных доку­мен­тов? Нет, судьи, я не сде­лаю это­го, у меня будет свиде­тель. Кто? — П. Вет­тий Хилон, почтен­ный рим­ский всад­ник, кото­рый так дру­жен с Верре­сом, что хотя бы и не был порядоч­ным чело­ве­ком, все же его пока­за­ние про­тив него име­ло бы важ­ное зна­че­ние; кото­рый столь честен, что хотя бы он был его злей­шим вра­гом, все же его пока­за­нию необ­хо­ди­мо было бы верить.

167. Веррес с удив­ле­ни­ем ждет, что ска­жет Вет­тий. Он ска­жет не то, что ска­зал бы (быть может), сооб­ра­жа­ясь с обсто­я­тель­ства­ми, дей­ст­вуя по соб­ст­вен­ной воле, имея воз­мож­ность выбо­ра. Он отпра­вил пись­мо в Сици­лию к Кар­пи­на­цию, будучи пред­ста­ви­те­лем ком­па­нии по отку­пу паст­бищ и шести (дру­гих) нало­гов (р. 7 пр. 104); это пись­мо я нашел в Сира­ку­зах у Кар­пи­на­ция, в сво­де полу­чен­ных писем, а копию — в Риме, в сво­де отправ­лен­ных писем, у тво­е­го дру­га, пред­ста­ви­те­ля Л. Тул­лия; это пись­мо дает вам пред­став­ле­ние о наг­ло­сти это­го ростов­щи­ка. Пись­мо пред­ста­ви­те­лей П. Вет­тия, П. Сер­ви­лия и Г. Анти­стия… Итак, Вет­тий гово­рит, что не упу­стит тебя из виду, что он будет наблюдать, каким обра­зом ты будешь давать отчет государ­ст­вен­но­му каз­на­чей­ству, чтобы, если ты не вне­сешь в каз­ну выру­чен­ные с про­цен­тов день­ги, взыс­кать их от име­ни това­ри­ще­ства⁹¹.

168. Могу ли я счи­тать заслу­жи­ваю­щим дове­рия это­го свиде­те­ля, дока­за­тель­ны­ми — пись­ма почтен­ных пред­ста­ви­те­лей това­ри­ще­ства, П. Сер­ви­лия и Г. Анти­стия, доста­точ­но вес­ким — авто­ри­тет това­ри­ще­ства, пись­ма­ми кото­ро­го я поль­зу­юсь? или дол­жен я искать дру­гих, более силь­ных и серь­ез­ных дока­за­тельств? LXXII. Вет­тий, твой самый близ­кий друг, Вет­тий, твой род­ст­вен­ник, твой шурин, Вет­тий, брат тво­е­го кве­сто­ра, гово­рит в сво­их пись­мах о тво­ем наг­лом в выс­шей сте­пе­ни воров­стве и вполне явном каз­но­крад­стве, — как же ина­че мож­но назвать отда­чу в свою поль­зу под про­цен­ты казен­ных денег? Он гово­рит, Веррес, что усло­вия отда­чи под про­цен­ты состав­лял твой писец; вслед­ст­вие это­го и ему угро­жа­ют в сво­ем пись­ме пред­ста­ви­те­ли, — слу­чай­но два пис­ца были тогда кол­ле­га­ми Вет­тия по пред­ста­ви­тель­ству⁹². Они гово­рят, что при­сво­е­ние Верре­сом два­дца­ти четы­рех про­цен­тов не может быть тер­пи­мо, и, гово­ря так, они пра­вы. Посту­пал ли кто когда таким обра­зом, пытал­ся ли кто посту­пать так или хоть счи­тал такой посту­пок воз­мож­ным, чтобы — в то вре­мя как сенат часто давал откуп­щи­кам снис­хож­де­ние в упла­те при­чи­таю­щих­ся ему про­цен­тов, — маги­ст­рат поз­во­лил себе тре­бо­вать с откуп­щи­ков день­ги за остав­ле­ние у них казен­ной сум­мы? Ему, конеч­но, не оста­ва­лось бы ника­кой надеж­ды на спа­се­ние, если бы его суди­ли откуп­щи­ки, т. е. всад­ни­ки рим­ские; 169. еще мень­ше долж­на быть она теперь, судьи, когда дело рас­смат­ри­ва­е­те вы, настоль­ко мень­ше, насколь­ко чест­нее иметь в виду обиду, нане­сен­ную дру­гим, неже­ли ущерб, от кото­ро­го потер­пе­ли мы.

Что можешь ты отве­тить на это? Ска­жешь ли ты в свою защи­ту, что это­го не было, или что это было тебе поз­во­ле­но? Но каким обра­зом можешь ты отри­цать это? Для того, чтобы тебя ули­чи­ли заслу­жи­ваю­щие пол­но­го дове­рия пись­ма и мас­са свиде­те­лей-откуп­щи­ков? Каким обра­зом, далее, можешь ты ска­зать, что ты имел на это пра­во? Ведь если бы я дока­зал, что ты, будучи про­пре­то­ром, отда­вал в рост в про­вин­ции свои день­ги, ты не мог бы избе­жать обви­не­ния⁹³; неуже­ли же ты дума­ешь убедить кого-либо, что тебе дали пра­во отда­вать под про­цен­ты казен­ные день­ги, отпу­щен­ные на покуп­ку хле­ба, да еще откуп­щи­кам? Не толь­ко дру­гие, но и ты сам не делал ниче­го более наг­ло­го и гнус­но­го. Даже того, что всем кажет­ся чем-то един­ст­вен­ным в сво­ем роде, того, о чем мне при­дет­ся гово­рить тот­час — что он мно­гим общи­нам ров­но ниче­го не запла­тил за хлеб — даже это­го поступ­ка я не могу назвать более наг­лым и бес­сты­жим. Поло­жим, там добы­ча была круп­нее, но бес­со­вест­но­сти он обна­ру­жил едва ли не более здесь. — 170. Впро­чем, об этом ростов­щи­че­стве ска­за­но доста­точ­но; теперь обра­ти­те вни­ма­ние на то, как он при­сво­ил себе всю (при­чи­таю­щу­ю­ся отдель­ным горо­дам) сум­му.

LXXIII. Сре­ди мно­же­ства бога­тых и извест­ных горо­дов Сици­лии сле­ду­ет поста­вить, судьи, на пер­вом месте Гале­су, — вы не най­де­те ни одно­го более чест­но отно­ся­ще­го­ся к сво­им обя­зан­но­стя­ми более бога­то­го и более ува­жае­мо­го. Ей Веррес при­ка­зы­вал еже­год­но достав­лять 60000 моди­ев пше­ни­цы, но вме­сто пше­ни­цы брал день­ги по той цене, по какой про­да­ва­лась в Сици­лии пше­ни­ца, и все полу­чен­ные им казен­ные день­ги остав­лял себе. Я был пора­жен, судьи, когда мне, впер­вые ска­зал об этом в галес­ской думе талант­ли­вый, умный и вли­я­тель­ный гале­сец Эней, кото­ро­му дума пору­чи­ла быть пред­ста­ви­те­лем горо­да, чтобы выра­зить бла­го­дар­ность мне и мое­му бра­ту и вме­сте с тем дать нам сведе­ния, нуж­ные для это­го про­цес­са. 171. Он ска­зал, что тот все­гда посту­пал так: так как весь (тре­бу­е­мый) хлеб и без того уже, бла­го­да­ря его зло­употреб­ле­ни­ям в деся­тин­ном деле, был в его руках, то он, вза­мен достав­ля­е­мо­го ему хле­ба, кото­рый он при­зна­вал негод­ным, тре­бо­вал от горо­дов день­ги, и все коли­че­ство хле­ба, кото­рое дол­жен был отпра­вить в Рим, посы­лал из сво­их кла­до­вых. Я тре­бую сче­та, про­смат­ри­ваю гра­моты, вижу, что галес­цы не дали ни одно­го зер­на из тех шести­де­ся­ти тысяч моди­ев, кото­рые им сле­до­ва­ло доста­вить, что, напро­тив, дали день­ги Вол­ка­цию, Тимар­хиду и пис­цу (Верре­са); одним сло­вом, я откры­ваю изо­бре­тен­ный Верре­сом новый спо­соб обо­га­ще­ния, состо­я­щий в том, что про­пре­тор не поку­па­ет тот хлеб, кото­рый он дол­жен был купить, а про­да­ет, и день­ги, кото­рые он дол­жен был выдать отдель­ным горо­дам, все берет себе. Не воров­ст­вом уже, а чем-то чудо­вищ­ным, невидан­ным каза­лось мне это: он при­зна­вал негод­ным хлеб, достав­лен­ный горо­да­ми, и доб­ро­ка­че­ст­вен­ным — свой; при­зна­вая доб­ро­ка­че­ст­вен­ным свой, назна­чал это­му хле­бу цену, назна­чив ее — брал ее от горо­дов, удер­жи­вая себе ту сум­му, кото­рую он полу­чил от рим­ско­го наро­да.

LXXIV. 172. Сколь­ко, по-ваше­му, долж­но быть сту­пе­ней, так ска­зать, в одном и том же воров­стве, сту­пе­ней таких, чтобы я мог его задер­жать на любой из них? А, ты нахо­дишь сици­лий­ский хлеб недоб­ро­ка­че­ст­вен­ным. Ну, а тот, кото­рый ты сам посы­ла­ешь? У тебя есть какая-либо своя Сици­лия, кото­рая может достав­лять тебе дру­гой хлеб? Если сенат поста­но­вил, или народ при­ка­зал поку­пать хлеб в Сици­лии, он хотел, конеч­но, ска­зать этим, что из Сици­лии сле­ду­ет при­во­зить сици­лий­ский хлеб; ты же, забра­ко­вав огу­лом весь сици­лий­ский хлеб, наме­рен посы­лать в Рим хлеб из Егип­та или Сирии? Недоб­ро­ка­че­ст­вен­ный хлеб поста­ви­ли тебе и гадес­цы, и фер­ми­тан­цы, и кефа­ледий­цы, и аме­ст­рат­цы, и тин­да­рид­цы, и гер­бит­цы и, кро­ме того, мас­са дру­гих горо­дов! Как же объ­яс­нить, что с полей, при­над­ле­жа­щих жите­лям этих горо­дов, снят был, в твое про­пре­тор­ство, хлеб тако­го каче­ства, что его не мог най­ти доб­ро­ка­че­ст­вен­ным ни ты, ни рим­ский народ, — тем более, когда откуп­щи­ки при­вез­ли в Рим деся­тин­ный хлеб, сня­тый с тех же самых полей, уро­жая того же само­го года? Поче­му деся­тин­ный хлеб был при­знан доб­ро­ка­че­ст­вен­ным, а взя­тый с того же амба­ра плат­ный — нет? 173. Не ясно ли, что вся эта бра­ков­ка была при­ду­ма­на ради нажи­вы? — Пре­крас­но, ты не при­зна­ешь доб­ро­ка­че­ст­вен­ным хлеб галес­цев, нахо­дишь луч­ший в дру­гом горо­де; так купи же тот, кото­рый тебе нра­вит­ся, и отпу­сти подоб­ру-поздо­ро­ву тех, чей хлеб ты забра­ко­вал. Но нет, с тех, хлеб кото­рых ты нашел недоб­ро­ка­че­ст­вен­ным, ты тре­бу­ешь день­ги за все то коли­че­ство его, кото­рое ты при­ка­зал доста­вить это­му горо­ду. Из офи­ци­аль­ных доку­мен­тов я вижу, что галес­цы упла­ти­ли тебе по пят­на­дца­ти сестер­ци­ев за каж­дый медимн⁹⁴; я дока­жу, на осно­ва­нии книг самых бога­тых зем­ледель­цев, что в это вре­мя никто в Сици­лии не про­да­вал хлеб за более высо­кую цену.

LXXV. Какой же тут смысл, или вер­нее, какая бес­смыс­ли­ца — сна­ча­ла забра­ко­вы­вать хлеб, посту­паю­щий оттуда, где при­ка­зал поку­пать его сенат и народ рим­ский, и при­том из той же груды хле­ба, часть кото­рой ты нахо­дил доб­ро­ка­че­ст­вен­ной, когда она посту­па­ла в каче­стве деся­ти­ны, а затем застав­лять горо­да давать день­ги на покуп­ку хле­ба, когда ты полу­чил их из государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства? Раз­ве Терен­ци­ев закон велит тебе поку­пать хлеб на день­ги сици­лий­цев, а не поку­пать его у сици­лий­цев на день­ги рим­ско­го наро­да? 174. Вы види­те, все те день­ги, кото­рые он полу­чил из государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства, кото­рые он дол­жен был упла­тить тем горо­дам за хлеб, он взял себе. Ты берешь по 15 сестер­ци­ев за медимн: столь­ко сто­ил тогда медимн; удер­жи­ва­ешь 21 (6 × 3¹∕₂) сестер­ций: столь­ко сто­ил (заказ­ной) сици­лий­ский хлеб по зако­ну. Какая же раз­ни­ца, посту­пил ли ты так, или же одоб­рил сици­лий­ский хлеб, но одоб­рив и при­няв хлеб, взял все казен­ные день­ги и не запла­тил ни одно­му горо­ду ниче­го? Ведь казен­ная оцен­ка хле­ба столь высо­ка, что, будучи снос­ной для сици­лий­цев в обык­но­вен­ное вре­мя, она в твое про­пре­тор­ство долж­на была пока­зать­ся им очень выгод­ной. На осно­ва­нии зако­на, модий сто­ит 3¹∕₂ сестер­ция, в твое же про­пре­тор­ство — чем ты хва­стал­ся во мно­гих пись­мах к сво­им дру­зьям — он про­да­вал­ся за 2 сестер­ция; но, поло­жим, что за 2¹∕₂ сестер­ция, пото­му что ты столь­ко потре­бо­вал за каж­дый модий от горо­дов. Если бы ты запла­тил сици­лий­цам столь­ко, сколь­ко велел рим­ский народ, зем­ледель­цы были бы очень доволь­ны; но ты не толь­ко не желал дать им то, что сле­до­ва­ло, но и заста­вил дать тебе, то, чего они не долж­ны были давать! 175. Что это было так, в этом вы може­те удо­сто­ве­рить­ся как из офи­ци­аль­ных доку­мен­тов горо­дов, так и из свиде­тель­ских пока­за­ний депу­та­тов, в кото­рых нет — в чем вы убеди­тесь — ниче­го лжи­во­го, ниче­го сочи­нен­но­го сооб­раз­но с обсто­я­тель­ства­ми: все, что я гово­рю, я гово­рю на осно­ва­нии сче­тов горо­дов, состав­лен­ных без под­де­лок, без пута­ни­цы, не на ско­рую руку, а вер­но, пра­виль­но, по фор­ме. (Сек­ре­та­рю). Читай. Сче­ты галес­цев… Кому, гово­ришь ты, упла­че­ны день­ги?… Читай же гром­че! Вол­ка­цию, Тимар­хиду, Мевию…

LXXVI. Что же ты ска­жешь, Веррес? — Ты не оста­вил себе ника­кой защи­ты; ты не можешь ска­зать даже, что этим делом зани­ма­лись под­ряд­чи­ки, что забра­ко­ва­ли хлеб под­ряд­чи­ки, что под­ряд­чи­ки услов­ли­ва­лись с горо­да­ми насчет цены, что они полу­чи­ли день­ги от тебя, яко­бы для упла­ты горо­дам, а затем сами ску­па­ли хлеб, что это до тебя не отно­сит­ся! Прав­да, это пло­хая, нена­деж­ная защи­та, если намест­ник гово­рит: «я не полу­чал хле­ба, не видел его, я дал пра­во нахо­дить хлеб доб­ро­ка­че­ст­вен­ным, или бра­ко­вать его — под­ряд­чи­кам; под­ряд­чи­ки дра­ли с горо­дов день­ги, под­ряд­чи­кам дал я ту сум­му, кото­рую дол­жен был дать горо­дам». 176. Пло­хая это, повто­ряю, защи­та, и даже не защи­та, а позор­ное созна­ние в страш­ных зло­употреб­ле­ни­ях с их сто­ро­ны и в гнус­ной бес­печ­но­сти со сто­ро­ны намест­ни­ка; но даже ею ты при всем жела­нии не можешь вос­поль­зо­вать­ся; впу­ты­вать в дело под­ряд­чи­ков не дает тебе Вол­ка­ций, люби­мец твой и тво­их при­я­те­лей; Тимар­хид, опо­ра вашей семьи, еще более заты­ка­ет рот тво­ей защи­те, — он вме­сте с Вол­ка­ци­ем полу­чил от горо­дов день­ги; окон­ча­тель­но же не поз­во­ля­ет тебе при­бег­нуть к это­му сред­ству твой писец, со сво­им золотым перст­нем, кото­рый ему достал­ся бла­го­да­ря тому, что про­изо­шло. Что же тебе оста­ет­ся, кро­ме одно­го, — сознать­ся, что ты отпра­вил в Рим хлеб, куп­лен­ный на день­ги сици­лий­цев, а казен­ные день­ги при­сво­ил себе?

О как слад­ка при­выч­ка совер­шать пре­ступ­ле­ния серд­цу злых и отча­ян­ных людей, если пер­вый их шаг по этой сте­зе остал­ся без­на­ка­зан­ным, и они при­об­ре­ли уве­рен­ность, что им все доз­во­ля­ет­ся! Не теперь впер­вые ловят его в хище­нии казен­ных денег, но теперь толь­ко пой­ма­ли его. 177. Мы виде­ли, что ему в быт­ность его кве­сто­ром выда­ли из государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства день­ги на содер­жа­ние кон­суль­ско­го вой­ска; мы виде­ли, что чрез несколь­ко меся­цев и кон­сул, и вой­ско были ограб­ле­ны; но все эти день­ги скры­лись в том мра­ке, кото­рой в то вре­мя навис над всем государ­ст­вом (р. 6 § 34) 83 г.. Затем, он посту­пил на убы­лое место в зва­нии кве­сто­ра и украл у Дола­бел­лы огром­ные день­ги, но отчет свой он сумел схо­ро­нить при осуж­де­нии Дола­бел­лы (ib. § 98). И вот он — намест­ник, и ему вве­ря­ет­ся огром­ная сум­ма; глядишь — он не меч­та­ет о том, как бы ему неза­мет­но и роб­ко отгрызть кусо­чек гнус­ней­шей нажи­вы, а разом, не заду­мы­ва­ясь, про­гла­ты­ва­ет всю казен­ную сум­му. Так-то врож­ден­ная ему пре­ступ­ная наклон­ность, не встре­чая пре­пят­ст­вия сво­им про­яв­ле­ни­ям, все рас­тет и рас­тет, пока не дости­га­ет такой силы, что он сам уже не в состо­я­нии поло­жить пре­дел сво­им зло­дей­ствам. 178. Но вот он пой­ман нако­нец, и пой­ман в столь же важ­ном, сколь­ко и явном пре­ступ­ле­нии: мне кажет­ся, сами боги дали ему совер­шить это пре­ступ­ле­ние для того, чтобы он не толь­ко понес кару за бли­жай­шее про­шлое, но и иску­пил свои вины по отно­ше­нию к Кар­бо­ну и Дола­бел­ле.

LXXVII. Да, судьи, в этой части обви­не­ния явля­ет­ся еще новая сто­ро­на, кото­рая рас­се­и­ва­ет все сомне­ние отно­си­тель­но выше­при­веден­но­го обви­не­ния его в зло­употреб­ле­ни­ях при взи­ма­нии деся­ти­ны. Если даже обой­ти мол­ча­ни­ем тот факт, что весь­ма мно­гие зем­ледель­цы, не имея вто­рых деся­тин и тех 800000 моди­ев, кото­рые они долж­ны были про­дать рим­ско­му наро­ду, купи­ли их у тво­е­го дове­рен­но­го, т. е. Апро­ния — из чего мож­но заклю­чить, что ты не оста­вил зем­ледель­цам ниче­го, — если даже обой­ти мол­ча­ни­ем этот, выво­ди­мый из мно­го­чис­лен­ных свиде­тель­ских пока­за­ний факт — может ли быть что-либо оче­вид­нее того, что в про­дол­же­ние трех лет весь сици­лий­ский хлеб, весь уро­жай деся­тин­ной обла­сти нахо­дил­ся у тебя, в тво­их кла­до­вых? 179. Если ты тре­бо­вал с горо­дов денег вме­сто хле­ба, откуда же брал­ся хлеб, кото­рый ты отправ­лял в Рим, — если не допу­стить, что весь он был заперт и сло­жен у тебя? Так-то в этом хле­бе нажи­вой был для тебя, во-пер­вых, сам он, этот хлеб, кото­рый был отнят у зем­ледель­цев; но поми­мо того, ты один и тот же хлеб — тот самый, кото­рый ты копил неправ­дой в тече­ние трех лет — про­дал не раз, а два, не за одну, а за две раз­ные цены, — один раз горо­дам, по 15 сестер­ци­ев за медимн, дру­гой — рим­ско­му наро­ду, с кото­ро­го ты взял за этот самый хлеб по 21 сестер­ций за медимн.

180. Но, ска­жут, ты нашел доб­ро­ка­че­ст­вен­ным хлеб цен­ту­ри­пин­цев, агри­ген­тин­цев и, кро­ме того, быть может, еще неко­то­рых дру­гих горо­дов и запла­тил им за него день­ги. Да, были неко­то­рые горо­да, хлеб кото­рых ты не желал бра­ко­вать, — что ж из это­го? Все ли день­ги упла­тил ты этим горо­дам, кото­рые им сле­до­ва­ло полу­чить за хлеб? Най­ди мне, — не гово­рю уже «один город», но хоть одно­го зем­ледель­ца; смот­ри, ищи, выгляды­вай, есть кто в той про­вин­ции, кото­рой ты управ­лял в про­дол­же­ние трех лет, кто не желал бы тво­ей гибе­ли; ука­жи мне, повто­ряю, хоть на одно­го из тех зем­ледель­цев, кото­рые дали день­ги на поста­нов­ку тебе ста­туй (р. 7 § 150), — кто ска­зал бы, что он полу­чил за хлеб все, что сле­до­ва­ло. Руча­юсь судьи, это­го не ска­жет никто.

LXXVIII. 181. Из всех тех денег, кото­рые ты дол­жен был упла­тить зем­ледель­цам, все­гда дела­лись под раз­лич­ны­ми пред­ло­га­ми выче­ты, во-пер­вых, за кон­троль моне­ты и аджио, затем в виде каких-то «вос­ко­вых»⁹⁵. Все­ми эти­ми тер­ми­на­ми обо­зна­ча­лись, судьи, не какие-нибудь опре­де­лен­ные опе­ра­ции, а самые без­за­стен­чи­вые гра­бе­жи. Может ли быть речь об аджио, если моне­та везде оди­на­ко­ва?⁹⁶ Ну, а «вос­ко­вые»? — Может ли о них быть речь при сче­тах маги­ст­ра­тов, при выда­че казен­ных денег? Третье­го рода вычет про­из­во­дил­ся с такой раз­вяз­но­стью, как буд­то он был не толь­ко доз­во­лен, но и целе­со­об­ра­зен, не толь­ко целе­со­об­ра­зен, но и необ­хо­дим: в поль­зу пис­ца вычи­ты­ва­лось 4 % со всей сум­мы. Кто поз­во­лил это тебе? На осно­ва­нии како­го зако­на, како­го сенат­ско­го поста­нов­ле­ния, како­го вооб­ще спра­вед­ли­во­го сооб­ра­же­ния твой писец взял себе такие огром­ные сум­мы, либо из иму­ще­ства зем­ледель­цев, либо из дохо­дов рим­ско­го наро­да? 182. Если мож­но брать эти день­ги, не при­тес­няя зем­ледель­цев, — пусть берет их рим­ский народ, в осо­бен­но­сти, когда сред­ства государ­ст­вен­ная каз­на­чей­ства не вели­ки; если же и рим­ский народ при­ка­зал, и спра­вед­ли­вость тре­бу­ет, чтобы их полу­чи­ли зем­ледель­цы — то раз­ве мож­но допу­стить, чтобы чинов­ник тво­ей кан­це­ля­рии⁹⁷, полу­чаю­щий вполне доста­точ­ное воз­на­граж­де­ние от наро­да, нажи­вал­ся на счет зем­ледель­цев? И в таком-то вопро­се Гор­тен­сий хочет воз­будить про­тив меня сосло­вие пис­цов, утвер­ждая, что я тре­бую уни­что­же­ния его при­ви­ле­гий, отме­ны его прав. Да раз­ве пра­во, о кото­ром идет речь, осно­ва­но на чьем-либо при­ме­ре, на каком-либо законе? Сто­ит ли тут при­во­дить при­ме­ры из древ­но­сти, гово­рить о тех пис­цах, кото­рые были людь­ми заве­до­мо чест­ны­ми и бес­ко­рыст­ны­ми? На при­ме­ры из древ­но­сти, судьи, теперь смот­рят, я знаю, как на лжи­вые бас­ни; нет, я огра­ни­чусь нынеш­ни­ми, испор­чен­ны­ми и печаль­ны­ми вре­ме­на­ми. Недав­но ты, Гор­тен­сий, был кве­сто­ром. Что дела­ли твои пис­цы, об этом можешь гово­рить ты, о сво­их же я ска­жу, что когда я в той же Сици­лии пла­тил горо­дам день­ги за хлеб 75 г., имея у себя пис­ца­ми двух пре­крас­ней­ших людей, Л. Мами­лия и Л. Сер­гия, — не было вычи­тае­мо не толь­ко 4 %, но вооб­ще ни одно­го гро­ша. Заслу­гу эту я мог бы при­пи­сать себе, если бы они про­си­ли меня про­из­ве­сти этот вычет, если бы вооб­ще они дума­ли о нем. LXXVIX. 183. И поче­му вычет дела­ет­ся в поль­зу пис­ца, а не того погон­щи­ка, кото­рый при­вез день­ги, или пись­мо­нос­ца, через кото­ро­го зем­ледель­цы были изве­ще­ны о наступ­ле­нии дня тре­бо­ва­ния денег, или гла­ша­тая, кото­рый вызы­вал их, или слу­жи­те­ля, или же раба Вене­ры, кото­рый носил сун­дук с день­га­ми? — Что же за осо­бен­ная работа здесь пис­цам, что за при­ви­ле­гия им, в силу кото­рой им, поми­мо столь зна­чи­тель­но­го казен­но­го воз­на­граж­де­ния, сле­до­ва­ло бы уде­лять долю в такой гро­мад­ной сум­ме? — Это, ска­жут, почтен­ное сосло­вие. Кто станет это отри­цать? Но в каком отно­ше­нии это нахо­дит­ся к делу? Еще бы не быть ему почтен­ным, когда чест­но­сти его чле­нов дове­ря­ют­ся государ­ст­вен­ные акты и гра­моты, могу­щие погу­бить маги­ст­ра­тов⁹⁸. Спро­сим же, что дума­ют об этих 4 % те пис­цы, кото­рые слу­жат укра­ше­ни­ем сво­его сосло­вия, отцы семей­ства, люди хоро­шие и чест­ные; вы увиди­те, что все они счи­та­ют этот посту­пок вполне необык­но­вен­ным и позо­ря­щим их. 184. Ссы­лай­ся, пожа­луй­ста, на таких пис­цов, а не соби­рай таких, кото­рые, соста­вив себе капи­та­лец из подар­ков мотов и воз­на­граж­де­ний за сце­ни­че­ские дебю­ты, вку­пи­лись в деку­рию и гово­рят, что из пер­во­го сосло­вия осви­стан­ных, пере­шли во вто­рое сосло­вие в государ­стве⁹⁹. Пусть рас­судят нас с тобой по это­му вопро­су те пис­цы, кото­рые воз­му­ще­ны суще­ст­во­ва­ни­ем таких кол­лег. А впро­чем — если даже в том сосло­вии, доступ в кото­рое открыт толь­ко для людей дея­тель­ных и достой­ных, мы видим мно­го непо­д­хо­дя­щих чле­нов¹⁰⁰, то мож­но ли удив­лять­ся, если най­дет­ся несколь­ко гряз­ных лич­но­стей в том сосло­вии, в кото­рое может попасть за день­ги кто угод­но? — LXXX. И ты, сознаю­щий­ся, что твой писец, с тво­е­го поз­во­ле­ния, украл из казен­ных денег мил­ли­он три­ста тысяч сестер­ци­ев 60550 р. з., — дума­ешь еще най­ти для себя сред­ство защи­ты? Раз­ве ты дума­ешь, что это может быть тер­пи­мо, что хоть кому-нибудь, даже из чис­ла под­дер­жи­ваю­щих твою защи­ту (р. 2 пр. 2) при­ят­но слу­шать это? В том самом государ­стве, в кото­ром бла­го­род­ный кон­су­ляр Г. Катон был при­суж­ден к воз­ме­ще­нию убыт­ков про­вин­ции, оце­нен­ных в 8000 толь­ко сестер­ци­ев¹⁰¹, в этом самом государ­стве ты тре­бу­ешь пра­ва для сво­его чинов­ни­ка заби­рать по одной толь­ко ста­тье 1300000 сест.?

185. Вот чем заслу­жил он тот золо­той пер­стень¹⁰², кото­рый ты пода­рил ему на сход­ке; этот неслы­хан­но наг­лый пода­рок все сици­лий­цы сочли необык­но­вен­ным, а я — даже неве­ро­ят­ным. Часто наши пол­ко­вод­цы, после победы над вра­га­ми, ока­зав важ­ные услу­ги оте­че­ству, дари­ли на сход­ках сво­их пис­цов золоты­ми перст­ня­ми, — но на каком осно­ва­нии поз­во­лил себе ты собрать сход­ку, чтобы под­не­сти пода­рок сво­е­му пис­цу? како­го вра­га победил ты? При­том ты не толь­ко пода­рил пер­стень сво­е­му пис­цу, но и награ­дил вен­ком, фале­ра­ми и оже­ре­льем¹⁰³ пре­крас­но­го во всех отно­ше­ни­ях, ничем не похо­же­го на тебя Кв. Руб­рия, чело­ве­ка дель­но­го, сте­пен­но­го и бога­то­го, затем без­упреч­но чест­но­го М. Кос­су­ция, затем М. Каст­ри­ция, чело­ве­ка знат­но­го, умно­го и вли­я­тель­но­го. 186. За что даны были тобою подар­ки трем этим рим­ским граж­да­нам? Мало того, ты ода­рил самых вли­я­тель­ных и знат­ных сици­лий­цев, но в них ты ошиб­ся: твое рас­по­ло­же­ние к ним не заста­ви­ло их отка­зать­ся от пода­чи пока­за­ний про­тив тебя, а при­да­ло толь­ко более веса их пока­за­ни­ям. Что за доспе­хи отнял ты от вра­гов, какую победу одер­жал, какую добы­чу захва­тил, чтобы давать эти подар­ки? В чем вооб­ще состо­ят твои подви­ги? В том ли, что в твою про­пре­ту­ру кор­са­ры, нагря­нув на несколь­ких бри­ган­ти­нах, сво­и­ми рука­ми сожгли наш пре­крас­ный флот, оплот Сици­лии, глав­ную бое­вую силу всей про­вин­ции (р. 10 § 91)? Или в том, что в твою же про­пре­ту­ру сира­куз­ская область была разо­ре­на пожа­ра­ми, кото­рые про­из­ве­ли раз­бой­ни­ки? Или в том, что сира­куз­ская пло­щадь была зали­та кро­вью капи­та­нов наше­го флота (ib. § 121 сл.)? Или в том, что в сира­куз­ской гава­ни раз­гу­ли­ва­ла кор­сар­ская бри­ган­ти­на (ib. § 97)? Не могу при­ду­мать, ради чего решил­ся ты на подоб­но­го рода безу­мие, если толь­ко ты не сде­лал это­го для того, чтобы в люд­ских серд­цах не умер­ло вос­по­ми­на­ние о тво­их зло­де­я­ни­ях. 187. Ты пода­рил пис­цу золо­той пер­стень; для вру­че­ния его была собра­на сход­ка. Что было напи­са­но у тебя на лице, когда тебе при­шлось увидеть тех людей, на счет иму­ще­ства кото­рых ты дарил золо­той пер­стень, людей, кото­рые сня­ли золотые перст­ни с себя лич­но, сня­ли их с рук сво­их детей, дабы твой писец полу­чил сред­ства для того, чтобы жить, не марая это­го тво­е­го подар­ка? — Затем, что ска­зал ты перед вру­че­ни­ем подар­ка? Те сло­ва, не прав­да ли, кото­рые исста­ри гово­ри­ли пол­ко­вод­цы: Поне­же ты… как же даль­ше? в бою? на войне? в воен­ном деле? Да ведь обо всем этом и речи не было в твое намест­ни­че­ство! Уж не так ли: поне­же ты нико­гда не отка­зы­вал­ся потвор­ст­во­вать моим стра­стям и низ­мен­ным жела­ни­ям, участ­во­вал во всех моих мер­зо­стях и в мою лега­цию, и в пре­ту­ру, и здесь в Сици­лии — я, пода­рив­ший тебе уже богат­ство, дарю тебе этот золо­той пер­стень? Эти сло­ва отве­ча­ли бы дей­ст­ви­тель­но­сти, — ясно, что этот золо­той пер­стень, будучи дан тобою, слу­жит дока­за­тель­ст­вом, что его вла­де­лец не столь­ко отли­чал­ся, сколь­ко нажи­вал­ся. Если бы этот же самый пер­стень дал дру­гой, мы счи­та­ли бы награж­ден­но­го чело­ве­ком храб­рым; когда же его дал ты, — мы счи­та­ем его дока­за­тель­ст­вом богат­ства награж­дае­мо­го.

Pro­ba­tio, часть III. LXXXI. 188. Я кон­чил, судьи, речь и о деся­тин­ном, и о плат­ном хле­бе; оста­ет­ся ска­зать о послед­нем пунк­те обви­не­ния — об оцен­ке хле­ба¹⁰⁴. В этом слу­чае как гро­мад­ность укра­ден­ных им денег, так и самый род мошен­ни­че­ства долж­ны про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на каж­до­го, тем более, что про­тив это­го пунк­та он наме­рен пустить в ход не какую-нибудь искус­ную защи­ту, а самое без­за­стен­чи­вое созна­ние¹⁰⁵. Соглас­но сенат­ско­му поста­нов­ле­ние и зако­нам, Верре­су пре­до­став­ля­лось тре­бо­вать хлеб для сво­их кла­до­вых, при­чем сенат назна­чил сле­дую­щие цены: 4 сестер­ция за модий пше­ни­цы, 2 за модий ячме­ня. Что же дела­ет Веррес? Он не толь­ко про­из­воль­но уве­ли­чил коли­че­ство моди­ев пше­ни­цы, кото­рое ему раз­ре­ша­лось тре­бо­вать¹⁰⁶, но и взял с зем­ледель­цев, путем оцен­ки, по три дена­рия (12 сестер­ци­ев) за модий пше­ни­цы¹⁰⁷. Не в том виню я Верре­са, Гор­тен­сий, — гово­рю тебе это забла­говре­мен­но, чтобы ты не гото­вил­ся отве­чать мне, что мно­го доб­рых людей посту­па­ло так — не в том, повто­ряю, что он куп­но с зем­ледель­ца­ми и общи­на­ми про­из­во­дил оцен­ку назна­чен­но­го для его кла­до­вых хле­ба и вме­сто хле­ба взял день­ги. Я знаю, что́ доз­во­ля­ет обы­чай, знаю, что́ доз­во­ля­ют зако­ны; в дан­ном слу­чае я не вме­няю ему в вину ниче­го тако­го, что́ бы когда-либо рань­ше было в обы­чае доб­рых людей, мое обви­не­ние каса­ет­ся вот чего. 189. В то вре­мя, как модий пше­ни­цы сто­ил в Сици­лии два сестер­ция, — что вид­но из адре­со­ван­но­го к тебе его пись­ма — или, в край­нем слу­чае, три сестер­ция, как в этом мож­но было убедить­ся рань­ше, на осно­ва­нии пока­за­ний всех свиде­те­лей и при­хо­до-рас­ход­ных книг зем­ледель­цев, — он потре­бо­вал с зем­ледель­цев три дена­рия за каж­дый модий пше­ни­цы. Вот где его вина; теперь, наде­юсь, ты понял, что обви­не­ние осно­ва­но не на оцен­ке вооб­ще и не на трех дена­ри­ях, а на отно­ше­нии оце­ноч­ной цены к рыноч­ной.

LXXXII. Надоб­но знать, что эта оцен­ка хле­ба введе­на пер­во­на­чаль­но не ради пре­то­ров и кон­су­лов, судьи, а ради зем­ледель­цев и общин. Никто не был вна­ча­ле так бес­со­ве­стен, чтобы вме­сто сле­ду­е­мо­го ему хле­ба тре­бо­вать день­ги; почин при­над­ле­жал, конеч­но, зем­ледель­цам или общи­нам, кото­рые обя­за­ны были достав­лять хлеб. Когда они или ока­зы­ва­лись про­дав­ши­ми уже хлеб, или хоте­ли оста­вить его у себя, или не жела­ли вез­ти в то место, куда им назна­ча­ли, — они про­си­ли как одол­же­ния и мило­сти, чтобы им поз­во­ли­ли дать вме­сто хле­ба его сто­и­мость. Бла­го­да­ря это­му, бла­го­да­ря снис­хо­ди­тель­но­сти и любез­но­сти наших маги­ст­ра­тов, был введен обы­чай оцен­ки хле­ба. 190. Нашлись затем алч­ные маги­ст­ра­ты, кото­рые, одна­ко, при сво­ей алч­но­сти суме­ли най­ти, кро­ме доро­ги к обо­га­ще­нию, еще и спо­соб и сред­ство защи­ты. Они взя­ли за пра­ви­ло при­ка­зы­вать отправ­лять хлеб в самые отда­лен­ные места и при­том в такие, куда было крайне труд­но при­во­зить его, — чтобы труд­но­стью достав­ки при­нудить зем­ледель­цев пред­ло­жить такую оцен­ку, какой жела­ли они. Такой образ дей­ст­вий под­ле­жит лишь нрав­ст­вен­но­му, но не юриди­че­ско­му осуж­де­нию; посту­паю­ще­го так мы можем счи­тать алч­ным чело­ве­ком, но вряд ли можем при­влечь его к ответ­ст­вен­но­сти, ввиду неотъ­ем­ле­мо­го пра­ва наших маги­ст­ра­тов выби­рать по соб­ст­вен­но­му жела­нию место для достав­ки хле­ба. Вот это-то и есть то, что сде­ла­ли мно­гие; мно­гие, согла­сен, но все же не те, без­услов­ная чест­ность кото­рых нам памят­на и извест­на.

LXXXIII. 191. Вот вам два рода маги­ст­ра­тов; теперь я спра­ши­ваю тебя, Гор­тен­сий, с кото­ры­ми дума­ешь ты, в дан­ном слу­чае, срав­нить сво­его кли­ен­та? — С теми, — не прав­да ли? — кото­рые из любез­но­сти поз­во­ли­ли горо­дам, как милость и бла­го­де­я­ние, упла­тить вме­сто хле­ба день­ги. Как же: зем­ледель­цы про­си­ли его доз­во­лить им упла­тить за каж­дый модий три дена­рия, тогда как они не мог­ли про­дать его даже за три сестер­ция… Или ты, не смея гово­рить это, взду­ма­ешь сослать­ся на то, что, при­ни­мая во вни­ма­ние труд­ность пере­воз­ки, они пред­по­чли дать три дена­рия?… Какой пере­воз­ки? Откуда и куда? Из Фило­ме­лия в Эфес?¹⁰⁸ Я знаю, какая раз­ни­ца в цене хле­ба здесь и там, знаю, сколь­ко дней зай­мет доро­га, знаю, что фило­ме­лий­цам выгод­нее дать день­ги во Фри­гии по эфес­ским ценам на хлеб, чем вез­ти хлеб в Эфес, или посы­лать в Эфес упол­но­мо­чен­ных с день­га­ми для покуп­ки хле­ба. Но есть ли что-либо подоб­ное в Сици­лии? 192. Наи­бо­лее отда­ле­на от моря Энна; заставь энней­цев отме­рять тебе хлеб на бере­гу моря — это край­ний пре­дел тво­е­го пра­ва — в Фин­тии, Гале­се или Катине, местам очень отда­лен­ным одно от дру­го­го; они при­ве­зут его в тот самый день, в кото­рый ты при­ка­жешь. Не тре­бу­ет­ся, впро­чем, даже пере­воз­ки. Весь доход от оцен­ки осно­ван, судьи, на раз­ни­це цен на хлеб; маги­ст­рат в про­вин­ции может добить­ся, чтобы ему сда­ва­ли хлеб там, где он все­го доро­же. Этот спо­соб оцен­ки при­ме­ня­ет­ся в Азии, при­ме­ня­ет­ся в Испа­нии, вооб­ще в тех про­вин­ци­ях, где цены на хлеб не оди­на­ко­вы; но в Сици­лии не все ли рав­но, где кому сда­вать хлеб? Его нече­го пере­во­зить; каж­дый, кому было при­ка­за­но пере­вез­ти его, мог купить на месте хлеб за столь­ко, за сколь­ко он про­дал его дома. — 193. Поэто­му, если ты, Гор­тен­сий, хочешь дока­зать, что в оцен­ке хле­ба твой кли­ент посту­пал по при­ме­ру дру­гих, тебе при­дет­ся дока­зать, что в про­пре­тор­ство Верре­са в каком-либо месте Сици­лии модий пше­ни­цы сто­ил три дена­рия.

LXXXIV. Видишь, какое ору­жие вру­чаю я тебе для тво­ей защи­ты, сколь неспра­вед­ли­вое по отно­ше­нию к союз­ни­кам, сколь опас­ное для инте­ре­сов государ­ства, сколь несо­глас­ное с волей и духом зако­на. В самом деле, что же это? Я готов дать тебе хлеб на моих полях, в моем горо­де, там, нако­нец, где ты нахо­дишь­ся, где ты дей­ст­ву­ешь, где ты управ­ля­ешь про­вин­ци­ей, — а ты назна­ча­ешь мне какой-то глу­хой, забро­шен­ный угол! Ты при­ка­зы­ва­ешь мне сдать хлеб там, куда мне невы­год­но вез­ти его, где мне его не купить! 194. Это бес­со­вест­ный, воз­му­ти­тель­ный, не доз­во­лен­ный ника­ки­ми зако­на­ми посту­пок, судьи, хотя, быть может, за него никто не был еще нака­зан. И что же? Этот образ дей­ст­вий, кото­рый мне кажет­ся воз­му­ти­тель­ным, я согла­сен, судьи, объ­явить доз­во­лен­ным и закон­ным для Верре­са. Если где-либо в его про­вин­ции хлеб про­да­вал­ся по той цене, в кото­рую он его оце­нил, я не счи­таю дей­ст­ви­тель­ным его обви­не­ние по насто­я­ще­му пунк­ту; но ведь в том-то и дело, что в то вре­мя, когда в любом месте про­вин­ции хлеб про­да­вал­ся за два или в край­нем слу­чае три сестер­ция, ты тре­бо­вал две­на­дцать сестер­ци­ев¹⁰⁹. Если у нас с тобою не может быть спо­ров ни о рыноч­ной, ни об оце­ноч­ной цене, — что же ты сидишь, чего ждешь, в чем защи­ща­ешь­ся? Созна­ешь­ся ли ты в том, что ты «пря­мо или кос­вен­но добыл день­ги» (§ 71) вопре­ки зако­нам, во вред государ­ству, к вели­чай­шей обиде союз­ни­ков, или ты еще утвер­жда­ешь, что посту­пил пра­виль­но, чест­но, с поль­зою для государ­ства, не оби­жая нико­го?

195. Когда сенат отпу­стил тебе день­ги из государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства и назна­чил тебе для упла­ты зем­ледель­цам по одно­му дена­рию за модий, — что́ дол­жен был ты делать? Если бы ты желал сле­до­вать при­ме­ру зна­ме­ни­то­го Л. Пизо­на Чест­но­го, того, кото­рый впер­вые пред­ло­жил закон о вымо­га­тель­ствах¹¹⁰ — ты купил бы хлеб по рыноч­ной цене, а изли­шек воз­вра­тил бы казне¹⁰⁴; если бы ты захо­тел посту­пить так, как посту­па­ют люди често­лю­би­вые или лас­ко­вые, ты ввиду того, что казен­ная цена была выше рыноч­ной, упла­тил бы день­ги соглас­но оцен­ке сена­та, а не дей­ст­ви­тель­ной сто­и­мо­сти хле­ба¹¹¹; если же тебя более соблаз­нял при­мер боль­шин­ства намест­ни­ков, имев­ших в виду свою соб­ст­вен­ную нажи­ву — вполне чест­ную, впро­чем, и закон­ную — ты мог бы не поку­пать вовсе хле­ба, ввиду его деше­виз­ны, а отпу­щен­ные тебе сена­том для тво­их кла­до­вых день­ги оста­вить себе.

LXXXV. 196. Но как же назвать твой посту­пок? Как защи­тить его, не с точ­ки зре­ния спра­вед­ли­во­сти, а хотя бы даже с точ­ки зре­ния тво­ей неспра­вед­ли­во­сти и пре­ступ­но­сти? Ведь вся­кий маги­ст­рат, решив­шись на какой-нибудь без­нрав­ст­вен­ный посту­пок на виду у всех, при­во­дит в его оправ­да­ние, если и не заслу­жи­ваю­щие вни­ма­ния, то все же хоть какие-нибудь дово­ды. Что же видим мы здесь? При­хо­дит про­пре­тор и гово­рит: «Мне пору­че­но купить у тебя хле­ба». — «Доб­рое дело». — «По дена­рию за модий». — «Вот за это спа­си­бо; мне не про­дать его и за три сестер­ция». — «Хле­ба мне не нуж­но, я желаю денег». — «Эх-ма! — гово­рит зем­леде­лец, — а я наде­ял­ся полу­чить по дена­рию; ну что ж, коли так нуж­но, при­кинь, сколь­ко при­хо­дит­ся за хлеб». — «Я знаю, цена ему два сестер­ция». — «Какие же день­ги дол­жен я дать тебе еще, если сенат выдал тебе по четы­ре сестер­ция?…» Что же он тре­бу­ет? — Вни­май­те судьи, про­шу вас, отве­ту и вме­сте с тем спра­вед­ли­во­сти про­пре­то­ра. 197. «Те четы­ре сестер­ция, кото­рые ассиг­но­вал мне сенат и выда­ло государ­ст­вен­ное каз­на­чей­ство, я остав­лю себе и из казен­но­го сун­ду­ка пере­ло­жу в свой». — Что же даль­ше? Что? — «За каж­дый модий, кото­рый я тре­бую от тебя, ты дол­жен дать мне восемь сестер­ци­ев». — «На каком осно­ва­нии?» — «Ты взду­мал спра­ши­вать о каких-то осно­ва­ни­ях? Дело не в осно­ва­ни­ях, а в выго­дах и бары­шах». — «Гово­ри же, гово­ри яснее», — про­сит зем­леде­лец. — «Сенат при­ка­зал, чтобы ты дал мне день­ги, я тебе — хлеб; ты же те день­ги, кото­рые сенат при­ка­зал выдать мне, остав­ля­ешь себе, а меня, кото­ро­му сле­до­ва­ло полу­чить по дена­рию, застав­ля­ешь пла­тить тебе по два, и свое гра­би­тель­ство и хищ­ни­че­ство назы­ва­ешь забота­ми о снаб­же­нии хле­бом сво­ей кла­до­вой?» 198. Толь­ко этой неспра­вед­ли­во­сти, это­го несча­стия не доста­ва­ло испы­тать зем­ледель­цам в твое про­пре­тор­ство, чтобы они лиши­лись все­го осталь­но­го сво­его состо­я­ния; что, в самом деле, оста­ва­лось делать чело­ве­ку, кото­рый бла­го­да­ря подоб­но­го рода неспра­вед­ли­во­сти, терял не толь­ко весь хлеб, но и при­нуж­ден был про­да­вать даже сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия? куда ему обра­тить­ся? какой хлеб еще про­дать, чтобы полу­чить день­ги для отда­чи тебе? Под видом взи­ма­ния деся­ти­ны у него было взя­то столь­ко, сколь­ко хотел Апро­ний, за вто­рую деся­ти­ну и вооб­ще за плат­ный хлеб или не было упла­че­но ниче­го, или дано столь­ко, сколь­ко оста­ви­ли пис­цы, или даже, как вы убеди­лись (§ 170), было еще взыс­ка­но; все­го это­го мало, теперь зем­ледель­цев застав­ля­ют вно­сить день­ги. LXXXVI. За что? где пра­во? где при­ме­ры про­шло­го? Ведь когда гра­би­ли и вся­че­ски­ми неправ­да­ми рас­хи­ща­ли уро­жай зем­ледель­цев, зем­леде­лец терял, по край­ней мере, не более того, что он сам добыл сво­им плу­гом, что ему дала его работа, что про­из­ве­ли его нивы, его посе­вы; при всей тяже­сти этих обид ему оста­ва­лось хоть одно жал­кое уте­ше­ние — надеж­да навер­стать поте­рян­ное при дру­гом намест­ни­ке из того же поля. 199. Но чтобы дать день­ги, кото­рых он не выпа­шет, кото­рые он добы­ва­ет не плу­гом и рукою, зем­леде­лец дол­жен про­дать и быков, и самый плуг, и все свои сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия. Не гово­ри­те, что у него есть капи­тал, есть недви­жи­мое иму­ще­ство в горо­де; если на зем­ледель­ца нала­га­ют какую-либо повин­ность, сле­ду­ет обра­щать вни­ма­ние не на то, есть ли у чело­ве­ка дру­гие сред­ства к жиз­ни, а на про­из­во­ди­тель­ность и состо­я­ние само­го поля, — что́ может и долж­но оно выдер­жать, что́ мож­но и долж­но извлечь из него. Прав­да, что он и людей вся­че­ски высо­сал и изну­рил, но дело не в том: вам сле­ду­ет опре­де­лить, какие повин­но­сти по отно­ше­нию к государ­ству дол­жен нести зем­леде­лец, сораз­мер­но со вспа­хи­вае­мой им зем­лей. Вы нала­га­е­те на них деся­ти­ну, они ниче­го не име­ют про­тив; вто­рую — они счи­та­ют сво­им дол­гом помочь вам в ваших нуж­дах; если вы жела­е­те, они дадут, кро­ме того, и плат­ный¹¹² хлеб. Как тяже­ло это и сколь­ко чисто­го дохо­да может остать­ся у хозя­ев после упла­ты этих повин­но­стей, — об этом вы може­те, мне кажет­ся, соста­вить себе поня­тие по ваше­му сель­ско­му хозяй­ству. 200. Теперь при­ми­те во вни­ма­ние эдик­ты, рас­по­ря­же­ния, неспра­вед­ли­во­сти Верре­са, при­бавь­те к это­му бес­чин­ства и гра­бе­жи Апро­ния и рабов Вене­ры в деся­тин­ной обла­сти. Но все это я обхо­жу мол­ча­ни­ем, я гово­рю о снаб­же­нии хле­бом его кла­до­вых. Жела­е­те вы, чтобы сици­лий­цы дава­ли хлеб для мага­зи­нов ваших маги­ст­ра­тов даром? Может ли быть что-либо хуже, неспра­вед­ли­вее это­го? Знай­те же, что в намест­ни­че­ство Верре­са такой порядок счи­тал­ся жела­тель­ным и выгод­ным для зем­ледель­цев!

LXXXVII. В Энтел­ле живет некто Соси­фей, чело­век знат­ный в сво­ем горо­де; вы услы­ши­те его, так как он был послан сюда в суд в каче­стве пред­ста­ви­те­ля сво­их сограж­дан вме­сте с пре­крас­ны­ми лич­но­стя­ми, Арте­мо­ном и Менис­ком. Дол­го раз­го­ва­ри­вая со мною в энтелль­ской думе о неспра­вед­ли­во­стях Верре­са, он, меж­ду про­чим, ска­зал: что если все про­ис­шед­шее с хле­бом для кла­до­вых и с его оцен­кой будет при­зна­но закон­ным, то сици­лий­цы пред­по­чтут обе­щать сена­ту достав­лять даром хлеб для кла­до­вых, осво­бож­дая нас таким обра­зом от надоб­но­сти ассиг­но­вать нашим маги­ст­ра­там такие день­ги. 201. Наде­юсь, вы пони­ма­е­те, как выгод­но это усло­вие для сици­лий­цев не с точ­ки зре­ния спра­вед­ли­во­сти, а как мень­шее зло: в самом деле, давая Верре­су даром свою долю — ска­жем, тыся­чу моди­ев — хле­ба для кла­до­вых, зем­леде­лец теря­ет толь­ко 2000 или в край­нем слу­чае 3000 сест., меж­ду тем как теперь его за то же коли­че­ство моди­ев заста­ви­ли дать 8000 сест. Зем­леде­лец не мог, конеч­но, выру­чить этой сум­мы в про­дол­же­ние трех лет дохо­да­ми со сво­его поля и по необ­хо­ди­мо­сти про­да­вал свои сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия. Если зем­леде­лие может нести эти повин­но­сти, эти земель­ные пода­ти — дру­ги­ми сло­ва­ми, если может нести их Сици­лия, пусть их полу­ча­ет ско­рей народ рим­ский, чем наши маги­ст­ра­ты; это боль­шие день­ги, боль­шой, пре­крас­ный доход, если толь­ко мы можем полу­чать его, не разо­ряя про­вин­цию и не оби­жая союз­ни­ков. Я ниче­го не отни­маю от маги­ст­ра­тов, — пусть для их мага­зи­нов дают столь­ко, сколь­ко дава­лось все­гда; но что каса­ет­ся дру­гих тре­бо­ва­ний Верре­са, то я желаю, чтобы сици­лий­цы или не удо­вле­тво­ря­ли их, если они неис­пол­ни­мы, или, если они испол­ни­мы, удо­вле­тво­ря­ли их на поль­зу рим­ско­му наро­ду, а не намест­ни­ку. — 202. Затем, поче­му эта оцен­ка долж­на про­из­во­дить­ся толь­ко отно­си­тель­но одно­го это­го хле­ба, раз она спра­вед­ли­ва и тер­пи­ма? Сици­лия обло­же­на деся­ти­ной в поль­зу рим­ско­го наро­да; пусть дает за каж­дый модий пше­ни­цы три дена­рия, а хлеб остав­ля­ет себе. Тебе, Веррес, даны день­ги, во-пер­вых, для того, чтобы ты поку­пал хлеб в свой мага­зин, во-вто­рых, чтобы поку­пал хлеб у горо­дов для отправ­ле­ния его в Рим. Дан­ные тебе день­ги ты взял себе и, кро­ме того, взял огром­ные день­ги лич­но для себя; делай то же самое отно­си­тель­но хле­ба, кото­рый сле­ду­ет отпра­вить рим­ско­му наро­ду; тре­буй с горо­дов день­ги по той же самой оцен­ке и вно­си в каз­на­чей­ство то, что ты полу­чишь; ско­ро каз­на рим­ско­го наро­да будет бога­та, как нико­гда. 203. «Но, — гово­ришь ты, — сици­лий­цы не в силах пла­тить это, если дело кос­нет­ся хле­ба, иду­ще­го в каз­ну; они были в силах тогда толь­ко, когда хлеб шел мне». Как же эта оцен­ка, будучи спра­вед­ли­ва, пока поль­зу из нее извле­кал ты, сде­ла­лась неспра­вед­ли­вой, лишь толь­ко ста­ла сулить выго­ду рим­ско­му наро­ду? В чем вооб­ще раз­ни­ца меж­ду тво­им поступ­ком и тем, кото­рый имею в виду я? в роде ли неспра­вед­ли­во­сти, или лишь в коли­че­стве выру­чен­ных денег?

Но в том-то и дело, что этот самый спо­соб достав­ки хле­ба для тво­их кла­до­вых сици­лий­цам нев­мо­готу; допус­кая даже, что все осталь­ное изле­чи­мо, что ото всех дру­гих неспра­вед­ли­во­стей и при­тес­не­ний, кото­рые они пре­тер­пе­ли в твое намест­ни­че­ство, они со вре­ме­нем могут опра­вить­ся — этот хлеб для кла­до­вых и эта оцен­ка пре­вос­хо­дит их силы. LXXXVIII. 204. Мно­го, слы­шу я, гово­рил недав­но агри­ген­ти­нец Сосипп, заме­ча­тель­ный ора­тор и весь­ма обра­зо­ван­ный и чест­ный чело­век, с кон­су­лом Гн. Пом­пе­ем от лица всей Сици­лии о бед­ст­ви­ях зем­ледель­цев, гово­рил убеди­тель­но, подроб­но и тро­га­тель­но, но ничто так не воз­му­ти­ло при­сут­ст­во­вав­ших — дело про­ис­хо­ди­ло в мно­го­люд­ном собра­нии — как хищ­ность намест­ни­ка и ограб­ле­ние зем­ледель­цев имен­но в том деле, в кото­ром сенат отнес­ся к зем­ледель­цам так мило­сти­во и вели­ко­душ­но, назна­чая такую щед­рую и выгод­ную для них цену; как мысль, что это не толь­ко совер­ши­лось, но совер­ши­лось даже как нечто закон­ное и доз­во­лен­ное.

205. Что ска­жет на это Гор­тен­сий? Что обви­не­ние вымыш­ле­но? — Это­го он нико­гда не ска­жет. Что эти­ми про­дел­ка­ми добы­ты неболь­шие сум­мы? — И это­го он не ска­жет. Что с сици­лий­ски­ми зем­ледель­ца­ми поступ­ле­но спра­вед­ли­во? Как может он ска­зать это? Что ж, нако­нец, ска­жет он? — Что так посту­па­ли и дру­гие… Что же это? Он защи­ща­ет­ся, или ищет себе попу­т­чи­ков в изгна­ние? Как, ты в нашем государ­стве, в кото­ром вся­кие пре­ступ­ле­ния не толь­ко совер­ша­лись, но даже при поло­же­нии судов до послед­не­го вре­ме­ни счи­та­лись доз­во­лен­ны­ми, дума­ешь дока­зы­вать спра­вед­ли­вость сво­его обра­за дей­ст­вий, осно­вы­ва­ясь не на законе, не на сво­ем дол­ге, не на сво­ем пра­ве, а на при­ме­ре, подан­ном тем или дру­гим? Дру­гие это дела­ли? 206. О да, они дела­ли и мно­гое кро­ме того; поче­му же ты толь­ко по это­му пунк­ту так защи­ща­ешь­ся?¹¹³ Даже согла­ша­ясь с этим дово­дом, я не могу допу­стить, чтобы он слу­жил тебе защи­той; луч­ше осудить тебя и этим отнять у дру­гих воз­мож­ность защи­щать свою неправоту, чем, оправ­ды­вая тебя, давать им пра­во счи­тать доз­во­лен­ны­ми свои самые пре­ступ­ные дея­ния.

LXXXIX. 207. Все про­вин­ции скор­бят, все сво­бод­ные наро­ды жалу­ют­ся, все цар­ства гром­ко сету­ют на нашу алч­ность и неспра­вед­ли­вость; нет уже ни одно­го места до само­го Оке­а­на, места, столь дале­ко­го и скры­то­го, куда бы не про­ник­ли в послед­нее вре­мя свое­во­лие и неспра­вед­ли­вость наших сограж­дан; рим­ский народ не может уже усто­ять… не про­тив силы, ору­жия, натис­ка, а про­тив слез, горя и жалоб всех наро­дов. Если при таких обсто­я­тель­ствах, при таком состо­я­нии нра­вов, под­суди­мый, пой­ман­ный на месте пре­ступ­ле­ния, поже­ла­ет дока­зы­вать, что подоб­но ему посту­па­ли и дру­гие, то при­ме­ров он най­дет не мало; но государ­ство не най­дет себе спа­се­ния, если него­дяи будут осво­бож­дать­ся от суда и след­ст­вия, ссы­ла­ясь на при­мер дру­гих него­дя­ев. 208. Вы счи­та­е­те поз­во­ли­тель­ны­ми такие нра­вы, счи­та­е­те поз­во­ли­тель­ным, чтобы маги­ст­ра­ты отправ­ля­ли свою долж­ность так, как они отправ­ля­ют ее по сие вре­мя, счи­та­е­те поз­во­ли­тель­ным, чтобы и в остав­ше­е­ся наше­му государ­ству вре­мя жиз­ни¹¹⁴ союз­ни­ки под­вер­га­лись тому же обра­ще­нию, как и поныне? Зачем же я тру­жусь пона­прас­ну? Зачем сиди­те вы? Поче­му вы не вста­не­те и не уйде­те до кон­ца моей речи? — Или вы жела­е­те хоть в неко­то­ром отно­ше­нии огра­ни­чить подоб­но­го рода наг­лость и свое­во­лие? Тогда вам сле­ду­ет пере­стать сомне­вать­ся, что́ полез­нее, — поща­дить ли одно­го него­дяя ради мно­гих рав­ных ему, или дать отпор нрав­ст­вен­ной испор­чен­но­сти мно­гих — осуж­де­ни­ем одно­го него­дяя.

XC. 209. А впро­чем посмот­рим, какие это мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры? В подоб­но­го рода важ­ных про­цес­сах, когда защит­ник начи­на­ет гово­рить, каса­ясь серь­ез­но­го во всех отно­ше­ни­ях обви­не­ния, что «так посту­па­ли и дру­гие» — его слу­ша­те­ли ждут при­ме­ров из ста­рин­ных вре­мен, почерп­ну­тых из памят­ни­ков и лите­ра­тур­ных свиде­тельств, пол­ных досто­ин­ства и того вели­чия, кото­рое нераздель­но с древ­но­стью; такие при­ме­ры дают наи­боль­шую силу дока­за­тель­ствам и пре­лесть — речи. Ука­жешь ты мне на Сци­пи­о­нов Афри­кан­ских, Като­нов и Лели­ев и ска­жешь, что подоб­ным обра­зом посту­па­ли и они? Не одоб­ряя само­го дела, я тем не менее буду не в силах гово­рить про­тив столь достой­ных людей. Или ты, не будучи в состо­я­нии сослать­ся на них, при­ведешь мне при­ме­ры из недав­не­го про­шло­го, ука­жешь на Кв. Кату­ла-отца, Г. Мария, Кв. Сце­во­лу. М. Скав­ра, Кв. Метел­ла?¹¹⁵) Все они управ­ля­ли про­вин­ци­я­ми и при­ка­зы­ва­ли достав­лять хлеб в их мага­зи­ны; велик авто­ри­тет этих людей, так велик, что им мож­но при­крыть даже такие дей­ст­вия, кото­рые сами по себе пока­за­лись бы нам небла­го­вид­ны­ми. 210. Но даже поль­зу­ясь при­ме­ра­ми недав­не­го про­шло­го ты не можешь ска­зать, чтобы кто-либо делал такую оцен­ку, какую делал ты. Куда же поведешь ты меня, на какие при­ме­ры ука­жешь мне? Уж не наме­рен ли ты, — оста­вив этих людей, слу­жив­ших государ­ству в те вре­ме­на, когда и нра­вы были чисты, и чело­век доро­жил мне­ни­ем сво­их ближ­них, и суд отли­чал­ся стро­го­стью — сослать­ся на насто­я­щую эпо­ху все­об­ще­го свое­во­лия и бес­пра­вия и про­из­ве­сти в при­мер­ные люди тех, кото­рых рим­ский народ счи­та­ет достой­ны­ми при­мер­но­го нака­за­ния? А впро­чем, я ниче­го не имею и про­тив нынеш­них нра­вов, лишь бы эти при­ме­ры были из чис­ла тех, кото­рые одоб­ря­ет народ рим­ский, а не из чис­ла тех, кото­рые он пори­ца­ет. Не буду дале­ко ходить, — возь­му в при­мер тво­их судей, пер­вых людей в государ­стве, — П. Сер­ви­лия (р. 6 пр. 32) и Кв. Кату­ла¹¹⁵. Они поль­зу­ют­ся таким авто­ри­те­том, име­ют за собой такое слав­ное про­шлое, что их мож­но вклю­чить в чис­ло тех вели­ких людей глу­бо­кой древ­но­сти, о кото­рых я гово­рил выше. Ведь нам нуж­ны при­ме­ры, и при­том не из дале­ко­го про­шло­го: каж­дый из них началь­ст­во­вал над вой­ском недав­но. 211. Спро­си, Гор­тен­сий, что они дела­ли, раз уж ты любишь ссы­лать­ся на при­ме­ры из недав­не­го про­шло­го… А, вот оно что: Кв. Катул брал хлеб, но не тре­бо­вал денег; П. Сер­ви­лий пять лет 79—75 г. началь­ст­во­вал над вой­ском и мог по спо­со­бу Верре­са нажить себе гро­мад­ные день­ги, но не счи­тал чест­ным для себя делать то, чего не дела­ли ни отец его, ни бла­го­род­ный дед его, Кв. Метелл (Македон­ский); и вдруг явля­ет­ся какой-то Г. Веррес, гово­рит, что поз­во­ле­но делать все, что полез­но, и ссы­ла­ет­ся на «при­ме­ры дру­гих» в таком деле, в каком при­ме­ра­ми ему могут слу­жить одни лишь мошен­ни­ки!

Он ска­жет: «В Сици­лии было мно­го подоб­но­го рода при­ме­ров». Поче­му же на долю Сици­лии выпал такой несчаст­ный жре­бий? XCI. Поче­му для нее имен­но неспра­вед­ли­вость воз­во­дит­ся в закон, для нее, кото­рой сле­до­ва­ло ока­зы­вать пред­по­чте­ние перед дру­ги­ми, как самой древ­ней, вер­ной и близ­кой к нам про­вин­ции? 212. Но и гово­ря об этой Сици­лии, мне не при­дет­ся ходить дале­ко за при­ме­ра­ми; при­мер у меня здесь, в суде. На тебя ука­зы­ваю я, Г. Мар­целл. Когда ты в каче­стве про­кон­су­ла управ­лял сици­лий­скою про­вин­ци­ей 79 г., раз­ве ты застав­лял, поль­зу­ясь пре­до­став­лен­ной тебе вла­стью, вно­сить день­ги под пред­ло­гом попол­не­ния хле­бом тво­их мага­зи­нов? Я даже не хва­лю тебя за это, — дру­гие твои поступ­ки и дей­ст­вия достой­ны вели­чай­шей похва­лы, так как ты ими при­звал к жиз­ни, вос­кре­сил разо­рен­ную и опу­сто­шен­ную вко­нец про­вин­цию; отно­си­тель­но же снаб­же­ния мага­зи­нов хле­бом не поз­во­лял себе зло­употреб­ле­ний даже Лепид, твой пред­ше­ст­вен­ник. — Какие же при­ме­ры можешь ты при­ве­сти в деле снаб­же­ния в Сици­лии мага­зи­нов хле­бом, если ты не в состо­я­нии защи­щать­ся от это­го обви­не­ния при­ме­ром не толь­ко Мар­цел­ла, но даже Лепида? 213. Или ты хочешь ука­зать мне, какую оцен­ку давал хле­бу и как тре­бо­вал за него день­ги М. Анто­ний (Крит­ский р. 4 пр. 28)? «Да, — гово­рит он, — я хочу ука­зать на Анто­ния», — так, по край­ней мере, мож­но тол­ко­вать его одоб­ри­тель­ный кивок. Зна­чит, из чис­ла всех пре­то­ров, кон­су­лов и пол­ко­вод­цев ты выбрал для под­ра­жа­ния одно­го М. Анто­ния, а изо всех дей­ст­вий Анто­ния имен­но самое гнус­ное! Но в дан­ном слу­чае для нас нисколь­ко не затруд­ни­тель­но сле­дую­щее при­зна­ние, гром­кое — для меня, мол­ча­ли­вое — для наших судей: М. Анто­ний, имея неогра­ни­чен­ную власть, вел себя так, что для Верре­са гораздо опас­нее в некра­си­вом деле ссыл­ка на при­мер М. Анто­ния, чем было бы выра­жен­ное в его защи­те созна­ние, что он в сво­ей жиз­ни нико­гда не брал образ­цом себе М. Анто­ния! Под­суди­мые ссы­ла­ют­ся обык­но­вен­но при защи­те не на то, что дела­ли дру­гие, но на то, чем они заслу­жи­ли себе похва­лу. Что же каса­ет­ся Анто­ния, то он мно­го дур­но­го сде­лал, мно­го наме­рен был сде­лать в ущерб и союз­ни­кам и про­из­во­ди­тель­но­сти про­вин­ций, но смерть застиг­ла его сре­ди его неспра­вед­ли­во­стей и гра­бе­жей; а ты защи­ща­ешь сво­его кли­ен­та, ссы­ла­ясь на при­мер М. Анто­ния, — как буд­то сенат, народ и суд одоб­ри­ли все его поступ­ки и наме­ре­ния!

XCII. 214. «Но, — гово­ришь ты, — это делал и Сацер­дот». Ты назы­ва­ешь чело­ве­ка бес­ко­рыст­но­го и в выс­шей сте­пе­ни умно­го; но его посту­пок мож­но было бы поста­вить в один ряд с поступ­ком Верре­са лишь тогда, если бы он был направ­лен к той же цели; про­тив оцен­ки вооб­ще я нико­гда ниче­го не имел, но ее спра­вед­ли­вость опре­де­ля­ет­ся выго­да­ми и жела­ни­я­ми зем­ледель­цев. Нель­зя ниче­го ска­зать про­тив такой оцен­ки, кото­рая не толь­ко не убы­точ­на, но и при­ят­на зем­ледель­цу. Сацер­дот тот­час по при­езде в про­вин­цию при­ка­зал доста­вить хлеб для его кла­до­вых; так как модий пше­ни­цы до ново­го уро­жая сто­ил пять дена­ри­ев, то горо­да ста­ли про­сить про­пре­то­ра сде­лать оцен­ку; его оцен­ка была мно­го ниже дей­ст­ви­тель­ной цены на хлеб; он оце­нил его в три дена­рия. Как видишь, одна и та же оцен­ка вслед­ст­вие раз­ли­чия в обсто­я­тель­ствах для него явля­ет­ся источ­ни­ком сла­вы, для тебя — обви­не­ния, с его сто­ро­ны была бла­го­де­я­ни­ем, с тво­ей — зло­дей­ст­вом. 215. В то же почти вре­мя и Анто­ний оце­нил хлеб в три дена­рия, но после жат­вы, когда цены на него были крайне низ­ки, и зем­ледель­цы пред­по­чли бы дать его даром; он гово­рил, что оце­нил хлеб во столь­ко же, во сколь­ко Сацер­дот, и не лгал, но одной и той же оцен­кой один помог зем­ледель­цам, дру­гой — разо­рил их. Вооб­ще, в хлеб­ном деле сле­ду­ет сооб­ра­зо­вать­ся с обсто­я­тель­ства­ми и рыноч­ны­ми цена­ми, а не с одной толь­ко денеж­ной сум­мой; в про­тив­ном слу­чае, Кв. Гор­тен­сий, ты нико­гда не заслу­жил бы такой бла­го­дар­но­сти рим­ско­го наро­да тем, что назна­чил каж­до­му граж­да­ни­ну пол­то­ра модия¹¹⁶, само по себе это — очень незна­чи­тель­ное коли­че­ство, но вслед­ст­вие доро­го­виз­ны хле­ба оно, будучи неболь­шим по суще­ству, каза­лось вели­ким по вре­ме­ни. Попро­буй дать тот же самый пода­рок рим­ско­му наро­ду при деше­визне хле­ба; твое бла­го­де­я­ние воз­буди­ло бы лишь смех и пре­зре­ние.

XCIII. 216. Не гово­ри же, что он посту­пил по при­ме­ру Сацер­дота; он делал это не в одно вре­мя с ним и не при оди­на­ко­вых ценах на хлеб. Ска­жи луч­ше, бла­го под­хо­дя­щий при­мер у тебя есть, что то, что́ Анто­ний сде­лал в один свой при­езд, запа­са­ясь хле­бом не более как на месяц, твой кли­ент про­де­лы­вал в про­дол­же­ние трех лет; защи­щай его невин­ность, ссы­ла­ясь на посту­пок и при­мер М. Анто­ния. Дру­го­го при­ме­ра нет; в самом деле, что ска­же­те вы о доб­лест­ном и бес­ко­рыст­ном Педу­цее? — Жало­вал­ся ли на него когда-либо хоть один зем­леде­лец? Кто не назы­ва­ет до сих пор его про­пре­тор­ство самым бес­ко­рыст­ным и чест­ным из всех? Он управ­лял про­вин­ци­ей два года. В пер­вом году 76 г. хлеб был дешев, во вто­ром очень дорог, но дал ли хоть один зем­леде­лец хоть один сестер­ций — при деше­визне хле­ба, или жало­вал­ся на оцен­ку хле­ба — при его доро­го­визне? Но, ска­жут мне, бла­го­да­ря доро­го­визне хле­ба, пра­во тре­бо­ва­ния запа­сов для кла­до­вых дава­ло ему боль­шие дохо­ды. — Верю; в этом нет ниче­го ново­го и дур­но­го. 217. Недав­но 88 г. мы виде­ли, что Г. Сен­ций, чело­век ста­рых и ред­ких пра­вил, нажил, в быт­ность свою в Македо­нии, бла­го­да­ря это­му пра­ву огром­ные день­ги, вслед­ст­вие доро­го­виз­ны хле­ба. Так и тебе я не мешаю забо­тить­ся о тво­их выго­дах, насколь­ко они закон­ны; я жалу­юсь на твою неспра­вед­ли­вость, обли­чаю твое без­за­ко­ние, при­вле­каю тебя к ответ­ст­вен­но­сти и суду за твою алч­ность.

Если же вы все-таки поже­ла­е­те воз­будить в судьях опа­се­ния, что тот пункт обви­не­ния, о кото­ром идет речь, отно­сит­ся не к одно­му толь­ко чело­ве­ку, не к одной толь­ко про­вин­ции — я не испу­га­юсь этой вашей защи­ты, а напро­тив, объ­яв­лю, что высту­паю заступ­ни­ком всех про­вин­ций. Да, я утвер­ждаю гром­ко, во все­услы­ша­ние: где бы ни было совер­ше­но это дело — оно совер­ше­но вопре­ки зако­ну: кто бы ни был винов­ник — он заслу­жи­ва­ет стро­жай­шей кары. XCIV. 218. Закли­наю вас, судьи, взгля­ни­те, поду­май­те в сво­ем серд­це, что с нами будет! Мно­гие заста­ви­ли, под пред­ло­гом снаб­же­ния хле­бом сво­их мага­зи­нов, вне­сти огром­ные день­ги и горо­да про­тив их воли, и зем­ледель­цев про­тив их жела­ния, — поло­жим, что, по мое­му убеж­де­нию делал это один Веррес, но я делаю вам эту уступ­ку и гово­рю, что это дела­ли мно­гие; в его лице, как види­те, это без­за­ко­ние при­вле­че­но к суду. Что вам делать? — Долж­ны ли вы не обра­тить вни­ма­ния на при­сво­е­ние им огром­ной сум­мы, вы, судьи по «пря­мо­му или кос­вен­но­му добы­ва­нию денег» оста­вать­ся глу­хи­ми к жало­бам союз­ни­ков, когда закон издан на поль­зу союз­ни­ков? 219. И здесь я делаю вам уступ­ку, — если хоти­те, не обра­щай­те вни­ма­ния на про­шлое, но поза­боть­тесь о буду­щем, чтобы не лишить нас наших послед­них надежд, чтобы не разо­рить всех про­вин­ций, чтобы не открыть вашим авто­ри­те­том тор­ной, широ­кой доро­ги алч­но­сти, кото­рая до сих пор кра­лась тай­ны­ми и узки­ми путя­ми. Если вы одоб­ри­те его посту­пок и рас­суди­те, что доз­во­ле­но брать день­ги под выше­на­зван­ным пред­ло­гом, — то, конеч­но, раз­ве отъ­яв­лен­ный глу­пец не сде­ла­ет того, что теперь дела­ет один отъ­яв­лен­ный него­дяй¹¹⁷. 220. Затем, обра­ти­те вни­ма­ние, судьи, какую неогра­ни­чен­ную сво­бо­ду брать день­ги дади­те вы таким людям. Если тот, кто застав­лял давать себе три дена­рия, будет оправ­дан, — дру­гой при­ка­жет нести себе четы­ре, пять, нако­нец, десять или два­дцать. В чем обви­нить его? На кото­ром шагу его неспра­вед­ли­во­сти дает ему нако­нец отпор стро­гость судьи? Кото­рый дена­рий будет объ­яв­лен пре­вос­хо­дя­щим меру доз­во­лен­но­го? с кото­ро­го нач­нем мы пенять на неспра­вед­ли­вость и бес­со­вест­ность оцен­ки? Не забудь­те, что вы одоб­ря­е­те не опре­де­лен­ную сум­му, а самый род оцен­ки, и что вы не може­те объ­яв­лять закон­ной оцен­ку в три дена­рия и неза­кон­ной оцен­ку в десять дена­ри­ев; сто­ит вам раз решить, что мери­лом оцен­ки долж­на слу­жить не срав­ни­тель­ная сто­и­мость хле­ба и не выго­да зем­ледель­ца, а при­хоть намест­ни­ка — и пре­де­лом ее будет уже не закон и чув­ство дол­га людей, а их похот­ли­вость и алч­ность; XCV. сто­ит вам раз в сво­ем при­го­во­ре пере­шаг­нуть пре­де­лы прав­ды и закон­но­сти — и нет более при оцен­ке гра­ниц без­за­ко­нию и жад­но­сти дру­гих.

221. Обра­ти­те же вни­ма­ние, как мно­го­го тре­бу­ют от вас разом. Оправ­дай­те его, кото­рый созна­ет­ся, что взял огром­ные день­ги, крайне неспра­вед­ли­во посту­пил с союз­ни­ка­ми. Это­го мало; есть мно­го дру­гих, кото­рые сде­ла­ли то же самое: осво­бо­ди­те от суда и их, сколь­ко их ни есть, — чтобы одним при­го­во­ром оправ­дать мас­су него­дя­ев. И это­го мало: сде­лай­те так, чтобы и осталь­ным поз­во­ле­но было делать впредь то же самое. — «Будет поз­во­ле­но». — Но и это­го мало: дай­те им пра­во делать такую оцен­ку, какую поже­ла­ет каж­дый из них. — «Пра­во дано». Теперь резуль­тат нали­цо: чем кто умнее, тем выше будет он про­из­во­дить оцен­ку. Теперь вы види­те, конеч­но, судьи, что, одоб­рив сде­лан­ную Верре­сом оцен­ку, вы не буде­те иметь воз­мож­но­сти ни сдер­жать впредь в извест­ных пре­де­лах люд­скую алч­ность, ни нака­зать зло­де­ев. — 222. Что же ты дела­ешь, Гор­тен­сий? Ты избран в кон­су­лы, тебе доста­лась по жре­бию про­вин­ция; когда ты будешь гово­рить об оцен­ке хле­ба, мы будем слу­шать тебя с зад­ней мыс­лью, что защи­щая спра­вед­ли­вость поступ­ка сво­его кли­ен­та, ты изла­га­ешь про­грам­му сво­их соб­ст­вен­ных дей­ст­вий в близ­ком буду­щем, и что ты горя­чо жела­ешь счи­тать доз­во­лен­ным само­му себе то, что ты объ­яв­ля­ешь доз­во­лен­ным ему. Но если это будет поз­во­ле­но, знай­те, никто не совер­шит в буду­щем тако­го пре­ступ­ле­ния, за кото­рое его мож­но будет обви­нить в вымо­га­тель­ствах; какую бы огром­ную сум­му денег ни поже­лал взять кто-либо, он возь­мет ее путем высо­кой оцен­ки, под пред­ло­гом покуп­ки хле­ба для мага­зи­нов.

XCVI. 223. Есть одна­ко кое-что, чего Гор­тен­сий, прав­да, не ска­жет явно в сво­ей защи­те, но что он очень недву­смыс­лен­но дает вам понять: — что это выгод­но сена­то­рам, полез­но для судей и для тех, кто дума­ет рано ли, позд­но ли отпра­вить­ся в про­вин­ции в зва­нии маги­ст­ра­та или лега­та. Хоро­ше­го же ты мне­ния о наших судьях, если дума­ешь, что они про­стят чужие вины, чтобы лег­че полу­чить воз­мож­ность делать пре­ступ­ле­ния самим. Неуже­ли мы долж­ны желать, чтобы народ рим­ский, про­вин­ции, союз­ни­ки и ино­зем­ные наро­ды свык­лись с мыс­лью, что, если судья­ми будут сена­то­ры, то, по край­ней мере, этот род вымо­га­тель­ства гро­мад­ных денеж­ных сумм с помо­щью воз­му­ти­тель­ной неспра­вед­ли­во­сти оста­нет­ся без­на­ка­зан­ным? Если это так, что́ можем отве­тить мы тому пре­то­ру (р. 5 пр. 1), кото­рый еже­днев­но зани­ма­ет свя­щен­ную три­бу­ну и гово­рит, что государ­ство может суще­ст­во­вать при том лишь усло­вии, если судей­ская власть будет пере­да­на сосло­вию всад­ни­ков? 224. Если он станет раз­ви­вать одну лишь ту мысль, что есть один спе­ци­аль­но сена­тор­ский род вымо­га­тель­ства, кото­рый счи­та­ет­ся уже почти что доз­во­лен­ным это­му сосло­вию, путем кото­ро­го с союз­ни­ков взи­ма­ют­ся крайне неспра­вед­ли­вым обра­зом огром­ные день­ги, кото­рый одна­ко никак не может быть пре­се­чен при сена­тор­ских судах, хотя он не суще­ст­во­вал вовсе, пока судья­ми были всад­ни­ки, — кто может высту­пить про­тив него? Кто будет отно­сить­ся так доб­ро­же­ла­тель­но к вам, так горя­чо отста­и­вать пра­ва ваше­го сосло­вия, чтобы заявить про­тест про­тив пере­да­чи судей­ской вла­сти?

XCVII. Как желал бы я, чтобы Веррес мог защи­щать­ся от взво­ди­мо­го на него обви­не­ния каким бы то ни было обра­зом, хотя бы лжи­вым, но толь­ко бы чело­ве­че­ским и обыч­ным! вам при­шлось бы судить его с мень­шею опас­но­стью для себя, с мень­шею опас­но­стью для всех про­вин­ций. Пусть бы он ска­зал, что он не делал выше­упо­мя­ну­той оцен­ки; пусть бы вы пове­ри­ли ему; было бы ясно, что вы дали веру сло­вам это­го чело­ве­ка, но не одоб­ри­ли поступ­ка, в кото­ром он обви­нял­ся. Но отри­цать он не может — про­тив него подав­ля­ю­щие свиде­тель­ства всей Сици­лии; из все­го гро­мад­но­го чис­ла зем­ледель­цев нет ни одно­го, от кото­ро­го не были бы взя­ты день­ги под пред­ло­гом снаб­же­ния хле­бом его кла­до­вых. — 225. Пусть бы он мог ска­зать хотя бы то, что это до него не отно­сит­ся, что хлеб­ная часть нахо­ди­лась на обя­зан­но­сти кве­сто­ров. Но ему нель­зя ска­зать даже это­го; были про­чте­ны его пись­ма к горо­дам об этих трех дена­ри­ях. — Что же гово­рит он в свою защи­ту? «Я сде­лал то, в чем ты меня обви­ня­ешь; под видом снаб­же­ния хле­бом сво­их кла­до­вых я взял себе огром­ные день­ги; но я имел на это пра­во, буде­те иметь это пра­во и вы, если поза­бо­ти­тесь об этом». Опас­но для про­вин­ций одоб­рять при­го­во­ром один из видов неспра­вед­ли­во­сти; опас­но для ваше­го сосло­вия вну­шать рим­ско­му наро­ду убеж­де­ние, что вы, будучи сами ослуш­ни­ка­ми зако­нов, не може­те с над­ле­жа­щей доб­ро­со­вест­но­стью засту­пать­ся за зако­ны в сво­их при­го­во­рах.

Мимо­хо­дом заме­чу, что в его намест­ни­че­ство не соблюда­лась мера не толь­ко в оцен­ке хле­ба, но и в его коли­че­стве¹¹⁸; он при­ка­зы­вал достав­лять ему не сколь­ко сле­до­ва­ло, а сколь­ко ему угод­но было. На осно­ва­нии обще­ст­вен­ных гра­мот и свиде­тель­ских пока­за­ний горо­дов я могу ска­зать вам, какое коли­че­ство хле­ба он при­ка­зал доста­вить для его кла­до­вых; вы убеди­тесь, судьи, что он потре­бо­вал от горо­дов впя­те­ро боль­ше про­тив того, сколь­ко ему было поз­во­ле­но взять. Что же мож­но при­ба­вить для дока­за­тель­ства его наг­ло­сти, если он и оцен­ку такую делал, какая была не по силам людям, и при­ка­зы­вал давать ему гораздо боль­ше, чем он мог на осно­ва­нии зако­нов?

Pe­ro­ra­tio. 226. Озна­ко­мив­шись со всем этим хлеб­ным делом вы може­те, судьи, весь­ма лег­ко убедить­ся, что Сици­лия, пло­до­род­ней­шая и удоб­ней­шая из про­вин­ций рим­ско­го наро­да, поте­ря­на для него, если вы не вер­не­те ее к жиз­ни, про­из­нес­ши ему обви­ни­тель­ный при­го­вор. Что пред­став­ля­ет из себя Сици­лия, если уни­что­жить в ней обра­бот­ку зем­ли, если изгла­дить вся­кое вос­по­ми­на­ние об ее преж­них мно­го­чис­лен­ных зем­ледель­цах? А есть ли такое бед­ст­вие, кото­ро­го бы не испы­та­ли несчаст­ные зем­ледель­цы в его намест­ни­че­ство вслед­ст­вие его неслы­хан­ных неспра­вед­ли­во­стей и при­тес­не­ний? Они долж­ны были давать деся­ти­ну — вме­сто того у них самих едва оста­лась деся­ти­на; они долж­ны были полу­чить день­ги и не полу­чи­ли их; сенат желал, чтобы они дава­ли хлеб для мага­зи­нов по самой выгод­ной для них оцен­ке; — меж­ду тем им при­шлось про­дать даже свои сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия.

XCVIII. 227. Выше я заме­тил, судьи, что — даже остав­ляя в сто­роне все эти неспра­вед­ли­во­сти, — зем­ледель­ца под­дер­жи­ва­ет не столь­ко извле­кае­мая им из его работы мате­ри­аль­ная поль­за, сколь­ко надеж­да и отрад­ность само­го дела. Зем­леде­лец дол­жен еже­год­но ради неиз­вест­ной выго­ды вло­жить в зем­лю извест­ное коли­че­ство труда и денег. Но вот хлеб убран; выгод­но про­дать его мож­но толь­ко в неуро­жай, если же уро­жай был хорош, то цены пада­ют. Так-то бла­го­дат­ное лето сулит ему невы­год­ную про­да­жу хле­ба; наобо­рот, если цены хоро­ши, то мож­но заклю­чить, что уро­жая не было. Но и поми­мо того все сель­ское хозяй­ство осно­ва­но не на разум­ных сооб­ра­же­ни­ях и труде, а на вполне неиз­вест­ных фак­то­рах, на вет­рах и пого­де. Теперь поду­май­те: одну деся­ти­ну взи­ма­ют на осно­ва­нии зако­на и обы­чая, дру­гую при­ка­зы­ва­ют дать в силу новых пра­вил, вслед­ст­вие поло­же­ния хлеб­но­го дела у нас; кро­ме того еже­год­но берет каз­на еще дру­гой хлеб, нако­нец при­ка­зы­ва­ют давать его и на содер­жа­ние маги­ст­ра­тов и лега­тов; мно­го ли оста­ет­ся у хозя­и­на от его уро­жая в его пол­ном рас­по­ря­же­нии? мно­го ли может он счи­тать в нем сво­ею соб­ст­вен­но­стью? — 228. Но вот они все это выно­сят, они соглас­ны сво­им ста­ра­ни­ем, затра­та­ми и трудом слу­жить ско­рей вам и государ­ству, неже­ли себе и сво­им выго­дам; неуже­ли же им при­дет­ся пови­но­вать­ся еще этим новым эдик­там и рас­по­ря­же­ни­ям про­пре­то­ров, под­вер­гать­ся тиран­нии Апро­ния, гра­бе­жам и хищ­ни­че­ствам рабов Вене­ры? неуже­ли им при­дет­ся давать «плат­ный» хлеб даром? неуже­ли они, изъ­явив­шие уже свое согла­сие на даро­вую достав­ку хле­ба для кла­до­вых, будут при­нуж­де­ны давать в при­да­чу огром­ные день­ги? неуже­ли они обя­за­ны выно­сить эти столь огром­ные поте­ри и убыт­ки, усу­губ­лен­ные еще в выс­шей сте­пе­ни неспра­вед­ли­вым и оскор­би­тель­ным обра­ще­ни­ем с ними? Нет, судьи; они нико­им обра­зом не мог­ли выне­сти все это, они это­го и не вынес­ли; вам гово­рят, что все поля во всей Сици­лии опу­сте­ли и остав­ле­ны сво­и­ми хозя­е­ва­ми, и в этом-то и состо­ит глав­ная цель насто­я­ще­го след­ст­вия, чтобы древ­ней­шие и вер­ней­шие наши союз­ни­ки¹¹⁹, тру­же­ни­ки — паха­ри рим­ско­го наро­да, бла­го­да­ря вашей стро­го­сти и доб­ро­со­вест­но­сти, а мое­му почи­ну, согла­си­лись вер­нуть­ся на поля род­ной зем­ли.