Речи

Речь против Г. Верреса, назначенная к произнесению во второй сессии

Книга вторая

О судебном деле
или
О сицилийском наместничестве

Exor­dium. I. 1. По необ­хо­ди­мо­сти, судьи, я дол­жен обой­ти мол­ча­ни­ем мно­гое, чтобы иметь, нако­нец, воз­мож­ность раз­вить до неко­то­рой сте­пе­ни вопро­сы, отно­ся­щи­е­ся к вве­рен­но­му моей чест­но­сти делу. Я взял­ся вести про­цесс Сици­лии; имен­но эта про­вин­ция при­влек­ла меня к это­му делу. Но при­няв на себя это бре­мя, взяв­шись вести про­цесс сици­лий­цев, я созна­вал, что цель моя несколь­ко обшир­нее, — я взял­ся вести дело, касаю­ще­е­ся цело­го сосло­вия, я взял­ся вести дело, важ­ное для инте­ре­сов цело­го государ­ства, убеж­ден­ный в том, что толь­ко тогда воз­мож­но нам будет добить­ся пра­виль­но­го суда, если не толь­ко будет при­вле­чен к суду пре­ступ­ник, но явит­ся к раз­би­ра­тель­ству и доб­ро­со­вест­но отно­ся­щий­ся к сво­ей обя­зан­но­сти, стой­кий обви­ни­тель. 2. На этом осно­ва­нии, я дол­жен спе­шить перей­ти к обви­не­нию Верре­са сици­лий­ца­ми, — оста­вив в сто­роне осталь­ные его гра­бе­жи и пре­ступ­ле­ния, — чтобы вести его с вполне све­жи­ми сила­ми и иметь доста­точ­но вре­ме­ни для про­из­не­се­ния речи.

Преж­де чем гово­рить о несча­сти­ях Сици­лии, я счи­таю нуж­ным ска­зать несколь­ко слов о ее досто­ин­стве, испы­тан­ной вер­но­сти и прак­ти­че­ской важ­но­сти. Вы долж­ны тща­тель­но забо­тить­ся, судьи, об инте­ре­сах всех союз­ни­ков и про­вин­ци­а­лов, в осо­бен­но­сти сици­лий­цев, — по мно­гим весь­ма осно­ва­тель­ным при­чи­нам, глав­ным же обра­зом пото­му, что из всех ино­стран­ных наро­дов Сици­лия пер­вою при­бег­ла к друж­бе и покро­ви­тель­ству рим­ско­го наро­да. 241 г. Она пер­вою из всех назва­на была «про­вин­ци­ею», этим почет­ным для силы наше­го государ­ства назва­ни­ем; она пер­вая дала понять нашим пред­кам, как пре­крас­но управ­лять ино­стран­ны­ми наро­да­ми, ей одной мы можем выста­вить бле­стя­щее свиде­тель­ство в вер­но­сти и рас­по­ло­же­нии к рим­ско­му наро­ду, утвер­ждая, что сре­ди ее горо­дов нет ни одно­го, кото­рый, раз поже­лав испы­тать нашу друж­бу¹, впо­след­ст­вии бы отло­жил­ся от нас, а есть мно­гие, и при­том самые слав­ные, кото­рые веч­но были наши­ми дру­зья­ми. 3. Таким обра­зом она слу­жи­ла нашим пред­кам сту­пе­нью для рас­про­стра­не­ния сво­его вла­ды­че­ства на Афри­ку; дей­ст­ви­тель­но, силь­ный Кар­фа­ген не был бы поко­рен так лег­ко, если бы она не достав­ля­ла про­ви­ан­та и не слу­жи­ла убе­жи­щем наше­му флоту. II. Вот поче­му П. Сци­пи­он Афри­кан­ский, по раз­ру­ше­нии Кар­фа­ге­на 146 г., укра­сил горо­да Сици­лии пре­вос­ход­ны­ми ста­ту­я­ми и вооб­ще памят­ни­ка­ми искус­ства, желая поста­вить как мож­но боль­ше тро­фе­ев у тех, кого он счи­тал более дру­гих радую­щи­ми­ся победе рим­ско­го наро­да. 4. Нако­нец, сам М. Мар­целл, кото­рый дока­зал в Сици­лии свое муже­ство — вра­гам, мило­сер­дие — побеж­ден­ным, чест­ность — осталь­ным сици­лий­цам, забо­тил­ся в эту вой­ну о бла­ге не толь­ко союз­ни­ков, но и побеж­ден­ных вра­гов. Взяв силою и умом пре­крас­ные Сира­ку­зы 212 г., город силь­но укреп­лен­ный не толь­ко искус­ст­вом, но и при­кры­тый, бла­го­да­ря сво­е­му место­по­ло­же­нию, с моря и суши, он не толь­ко не раз­гра­бил его, но и оста­вил в таком виде, что воз­двиг одно­вре­мен­но памят­ник и сво­ей победы, и сво­ей крото­сти, и сво­ей воз­держ­но­сти, так как мир мог видеть, и что́ он заво­е­вал, и кого он поща­дил, и что́ он оста­вил непри­кос­но­вен­ным; так высо­ко ста­вил он Сици­лию, что не поз­во­лил себе даже раз­ру­шить враж­деб­ный нам город, нахо­див­ший­ся на дру­же­ст­вен­ном нам ост­ро­ве.

5. Поэто­му по отно­ше­нию к этой про­вин­ции мы все­гда дер­жа­лись осо­бо­го мне­ния, все ее про­из­веде­ния мы счи­та­ли не ее соб­ст­вен­ны­ми, а как бы убран­ны­ми уже на нашей зем­ле. Были ли при­ме­ры, чтобы она не доста­ви­ла к сро­ку тот хлеб, кото­рый ей сле­до­ва­ло доста­вить? Были ли при­ме­ры, чтобы она не обе­ща­ла доб­ро­воль­но того, что, по ее мне­нию, было для нас необ­хо­ди­мо? Были ли при­ме­ры, чтобы она отве­ти­ла отка­зом на наши тре­бо­ва­ния? Пото­му-то М. Катон Муд­рый назы­вал Сици­лию «жит­ни­цей наше­го государ­ства», «кор­ми­ли­цей рим­ской бед­но­ты». В важ­ную и труд­ную Ита­лий­скую вой­ну 89—88 гг. мы убеди­лись, что Сици­лия не толь­ко была для нас жит­ни­цей, но заме­ня­ла нам ту ста­рую и пол­ную каз­ну, кото­рой обла­да­ли наши деды²; она без­воз­мезд­но снаб­ди­ла наши огром­ные армии кожа­ми, туни­ка­ми и хле­бом, она оде­ва­ла, кор­ми­ла и воору­жа­ла их. III. 6. А что́ дол­жен ска­зать я, судьи, о тех ее услу­гах, важ­но­сти кото­рых мы, быть может, даже не подо­зре­ва­ем, — о том, что она обо­га­ти­ла мно­гих из наших сограж­дан, кото­рые видят в ней близ­кую, вер­ную и бога­тую про­вин­цию, куда они могут лег­ко уехать, где они охот­но ведут свои дела; неко­то­рые остав­ля­ют ее, набрав в ней това­ров для выгод­но­го сбы­та, дру­гие живут в ней, зани­ма­ясь зем­леде­ли­ем, или ското­вод­ст­вом, или тор­гов­лею, или про­сто избрав ее вто­рой роди­ной. А для государ­ства весь­ма важ­но, чтобы такое мно­же­ство граж­дан мог­ло отда­вать­ся так близ­ко от дому пре­крас­ным и очень при­быль­ным заня­ти­ям. 7. К тому же, обло­жен­ные данью зем­ли и про­вин­ции состав­ля­ют как бы поме­стья рим­ско­го наро­да; поэто­му, как вам все­го при­ят­нее ваши бли­жай­шие поме­стья, так при­ят­на и рим­ско­му наро­ду бли­жай­шая к сто­ли­це про­вин­ция.

Что же каса­ет­ся, судьи, самих жите­лей, то их трудо­лю­бие, чест­ность и береж­ли­вость тако­вы, что име­ют мно­го сход­ства с наши­ми преж­ни­ми доб­ры­ми нра­ва­ми, а не с теми, кото­рые гос­под­ст­ву­ют в насто­я­щее вре­мя. У них нет ниче­го обще­го с дру­ги­ми гре­ка­ми — они люди не празд­ные, не склон­ные к рос­ко­ши, напро­тив, при­мер­ные тру­же­ни­ки в делах как государ­ст­вен­ных, так и част­ных, весь­ма береж­ли­вые и весь­ма дея­тель­ные. А как ува­жа­ют они наших сограж­дан, вид­но из того, что они — един­ст­вен­ный народ, не отно­ся­щий­ся с нена­ви­стью к нашим откуп­щи­кам и ком­мер­сан­там. 8. Сколь­ко им ни при­хо­ди­лось выно­сить неспра­вед­ли­во­стей от наших маги­ст­ра­тов — нико­гда до насто­я­ще­го года они не иска­ли всей зем­лей убе­жи­ща у алта­ря зако­нов, не обра­ща­лись к вам за помо­щью; они пере­нес­ли даже тот памят­ный для них год³, в кото­рый их так угне­та­ли, что они едва оста­лись бы в живых, если бы неис­по­веди­мый рок не послал к ним М. Мар­цел­ла для того, чтобы сици­лий­цев спас вто­рич­но член той же фами­лии; после это­го им дала знать себя неогра­ни­чен­ная власть М. Анто­ния⁴. Они уна­сле­до­ва­ли от сво­их пред­ков столь высо­кое мне­ние о бла­го­де­я­ни­ях, ока­зан­ных Сици­лии рим­ским наро­дом, что счи­та­ли сво­им дол­гом пере­но­сить со сто­ро­ны наших сограж­дан даже неспра­вед­ли­во­сти. 9. До Верре­са их горо­да ни про­тив кого офи­ци­аль­но не дава­ли даже пока­за­ний; мало того, даже с его поведе­ни­ем они при­ми­ри­лись бы, если бы его пре­ступ­ле­ния не пре­вос­хо­ди­ли меры чело­ве­че­ских пре­гре­ше­ний, не пере­хо­ди­ли пре­де­лов испы­тан­но­го до тех пор, или по край­ней мере — если бы он огра­ни­чил­ся одним каким-нибудь родом пре­ступ­ле­ний. Но убедив­шись, что им не выне­сти его изли­шеств, жесто­ко­сти, алч­но­сти, гор­до­сти, что из-за пре­ступ­ных стра­стей одно­го чело­ве­ка они лиши­лись всех сво­их пре­иму­ществ, прав и бла­го­де­я­ний сена­та и рим­ско­го наро­да, — они реши­ли или най­ти в вас сво­их мсти­те­лей и кара­те­лей его неспра­вед­ли­во­стей, или же, если вы най­де­те их недо­стой­ны­ми полу­чить от вас помощь и защи­ту, — бро­сить свои горо­да и дома: свои зем­ли они уже оста­ви­ли рань­ше, вынуж­ден­ные к тому его при­тес­не­ни­я­ми. IV. 10. Вот поче­му все их депу­та­ции про­си­ли Л. Метел­ла заме­стить его как мож­но ско­рее; вот поче­му и жало­ва­лись они столь­ко раз на свои несча­стия сво­им патро­нам⁵; вот поче­му и пода­ли они кон­су­лам жало­бу или, вер­нее, не жало­бу, а обви­ни­тель­ный акт про­тив него. Мало того: зная мою чест­ность и бес­ко­ры­стие, они сво­им горем и сле­за­ми заста­ви­ли даже меня отсту­пить от основ­но­го пра­ви­ла моей жиз­ни и высту­пить его обви­ни­те­лем, хотя эта роль вовсе не соот­вет­ст­во­ва­ла моим рас­че­там и мое­му нра­ву⁶; прав­да, что по мое­му мне­нию, я в этом про­цес­се могу назы­вать­ся с бо́льшим пра­вом защит­ни­ком, неже­ли обви­ни­те­лем. 11. Нако­нец, сюда яви­лись, и по лич­но­му почи­ну, и в каче­стве пред­ста­ви­те­лей целых общин, люди весь­ма знат­ные и вли­я­тель­ные; чем боль­ше было оба­я­ние и зна­че­ние каж­до­го горо­да, тем с боль­шим рве­ни­ем хло­потал он о долж­ном нака­за­нии за нане­сен­ные ему обиды.

Сто­ит рас­ска­зать о том, сколь­ко труд­но­стей они долж­ны были пре­одо­леть, чтобы явить­ся сюда; дей­ст­ви­тель­но, я счи­таю поз­во­ли­тель­ным гово­рить пред вами в защи­ту сици­лий­цев сво­бод­нее, чем они, быть может, жела­ют сами; я забо­чусь боль­ше об их бла­ге, неже­ли об их жела­нии. Вы не може­те себе пред­ста­вить, чтобы когда-либо, в какой-либо про­вин­ции отсут­ст­ву­ю­щий под­суди­мый нахо­дил такую рев­ност­ную, такую горя­чую под­держ­ку про­тив про­из­во­див­ше­го след­ст­вие обви­ни­те­ля. Кве­сто­ры обо­их окру­гов про­вин­ции⁷, слу­жив­шие в его намест­ни­че­ство, в сопро­вож­де­нии сво­их лик­то­ров ока­зы­ва­ли мне про­ти­во­дей­ст­вие; не менее враж­деб­но отно­си­лись ко мне и их пре­ем­ни­ки, его пре­дан­ные слу­ги, полу­чав­шие щед­рые подач­ки от его сто­ла. 12. Вы може­те судить, каким вли­я­ни­ем поль­зо­вал­ся он, если в одной про­вин­ции он имел четы­рех кве­сто­ров сво­и­ми яры­ми защит­ни­ка­ми и бой­ца­ми; что же каса­ет­ся само­го намест­ни­ка (Л. Метел­ла) со сви­той, то по чрез­мер­но­му усер­дию, обна­ру­жен­но­му ими в его инте­ре­сах, мож­но было поду­мать, что «про­вин­ци­ей»⁸ слу­жи­ла им не столь­ко Сици­лия, кото­рую они нашли опу­сто­шен­ной, сколь­ко сам Веррес, кото­рый ушел оттуда нагру­жен­ный добы­чею. Сици­лий­цам угро­жа­ли, если они реша­ли отпра­вить депу­та­тов с жало­ба­ми на него, стра­ща­ли тех, кото­рые хоте­ли ехать, дру­гих же щед­ро обе­ща­ли награ­дить, если они ста­нут хва­лить его; в то же вре­мя силой удер­жи­ва­ли и заклю­ча­ли под стра­жу свиде­те­лей, кото­рые мог­ли дать весь­ма важ­ные пока­за­ния об его поступ­ках по отно­ше­нию к част­ным лицам, свиде­те­лей, кото­рых я при­гла­сил явить­ся сюда лич­но.

V. 13. Несмот­ря на все это, я могу ска­зать вам, что Мес­са­на была един­ст­вен­ным горо­дом, при­слав­шим депу­та­тов от име­ни цело­го насе­ле­ния с одоб­ре­ни­ем его обра­за дей­ст­вий. Но вы слы­ша­ли, что Г. Гей, гла­ва это­го посоль­ства, один из самых знат­ных граж­дан сво­его горо­да, ска­зал под клят­вою, что в Мес­сане ему выстро­и­ли огром­ное гру­зо­вое суд­но, при­чем рабо­чие были наня­ты на счет горо­да; тот же посол мамер­тин­цев⁹, его хва­ли­тель, ска­зал, что он отнял у него не толь­ко его иму­ще­ство, но даже взял нахо­див­ши­е­ся у него в доме свя­щен­ные пред­ме­ты и ста­туи богов, кото­рые доста­лись ему по наслед­ству от его пред­ков. Пре­крас­ная похва­ла, когда депу­та­ты, послан­ные по одно­му делу, испол­ня­ют два — и хва­лят его, и обви­ня­ют в вымо­га­тель­стве! Да и этот самый город неспро­ста дру­же­ски отно­сит­ся к нему; при­чи­на будет объ­яс­не­на своевре­мен­но. Вы убеди­тесь, что те самые осно­ва­ния, ради кото­рых мамер­тин­цы бла­го­во­лят к нему, могут слу­жить доста­точ­ным пово­дом для его осуж­де­ния.

14. Из дру­гих горо­дов, судьи, ни один не выра­зил офи­ци­аль­но одоб­ре­ния его обра­зу дей­ст­вий. Сила намест­ни­че­ской вла­сти мог­ла про­явить­ся лишь в том — да и то толь­ко по отно­ше­нию к очень немно­гим лич­но­стям, а не к целым горо­дам — что несколь­ко сла­бо­ха­рак­тер­ных жите­лей самых бед­ных и пустын­ных горо­дов дало себя уго­во­рить отпра­вить­ся хва­ли­те­ля­ми без согла­сия сво­их общин и их дум, — или же в том, что люди, избран­ные депу­та­та­ми и полу­чив­шие пол­но­мо­чие высту­пить свиде­те­ля­ми про­тив него от име­ни сво­их общин, силой и угро­за­ми были задер­жа­ны в Сици­лии. Я вовсе не скор­бел о том, что это ему уда­лось хотя бы по отно­ше­нию к немно­гим лич­но­стям, так как в дан­ном слу­чае пока­за­ния жите­лей осталь­ных столь мно­го­чис­лен­ных, боль­ших и зна­ме­ни­тых горо­дов, сло­вом, пока­за­ния жите­лей всей Сици­лии долж­ны иметь в ваших гла­зах бо́льшую цену, когда вы увиди­те, что их не мог­ли удер­жать силою, что им не мог­ли поме­шать угро­за­ми попы­тать­ся узнать, как смот­ри­те вы на жало­бы сво­их древ­ней­ших и вер­ней­ших союз­ни­ков. 15. Кста­ти: неко­то­рым из вас, может быть, гово­ри­ли, буд­то сира­куз­цы офи­ци­аль­но при­сла­ли ему хва­ли­те­лей. Како­ва была эта похва­ла, вы мог­ли узнать из пока­за­ния сира­куз­ца Герак­лия в пер­вой сес­сии; — тем не менее вам, в сво­ем месте, будет объ­яс­не­но все, что каса­ет­ся это­го горо­да. Вы убеди­тесь, что никто нико­го так не силь­но нена­видел, как нена­виде­ли и нена­видят его сира­куз­цы (§ 106).

VI. Но, быть может, его пре­сле­ду­ют одни толь­ко сици­лий­цы, тогда как зани­маю­щи­е­ся в Сици­лии тор­гов­лею рим­ские граж­дане сто­ят на его сто­роне, любят его, жела­ют его оправ­да­ния? Преж­де все­го, если б даже это и было так, вы долж­ны были бы выслу­шать жало­бы союз­ни­ков ввиду того, что вы — чле­ны комис­сии по делам о вымо­га­тель­ствах, учреж­ден­ной ради этих наших союз­ни­ков зако­ном, имев­шим в виду бла­го союз­ни­ков, по образ­цу судо­про­из­вод­ства по тяж­бам союз­ни­ков¹⁰. 16. Но уже в пер­вой сес­сии вы мог­ли заме­тить, что весь­ма мно­го почтен­ных рим­ских граж­дан, живу­щих в Сици­лии, дава­ли весь­ма важ­ные пока­за­ния, гово­ри­ли, что и сами они были оби­же­ны им, и зна­ют, что он обидел дру­гих. Что каса­ет­ся меня, судьи, то свое убеж­де­ние по это­му пунк­ту я могу выска­зать в сле­дую­щих сло­вах: мне кажет­ся, я ока­зал сици­лий­цам услу­гу тем, что высту­пил мсти­те­лем за нане­сен­ные им обиды, жерт­вуя сво­им трудом, навле­кая на себя враж­ду и под­вер­га­ясь опас­но­стям; но в то же вре­мя я сознаю, что не мень­шую услу­гу ока­зал я и сво­им сограж­да­нам, кото­рые убеж­де­ны, что их пра­ва, сво­бо­да и мате­ри­аль­ное бла­го­ден­ст­вие воз­мож­ны толь­ко под усло­ви­ем его осуж­де­ния. 17. Вслед­ст­вие это­го я, гово­ря об его сици­лий­ском намест­ни­че­стве, готов сде­лать ему сле­дую­щую уступ­ку: если ока­жет­ся, что он заслу­жил одоб­ре­ние како­го бы то ни было наро­да — сици­лий­цев ли, или наших сограж­дан, — како­го бы то ни было сосло­вия — кре­стьян ли, или ското­вла­дель­цев, или тор­гов­цев — если он не был их общим вра­гом и гра­би­те­лем, если он кому-либо в чем-либо когда-либо ока­зал поща­ду, то и вы ока­жи­те поща­ду ему.

I. Граж­дан­ские суды Лишь толь­ко ему доста­лось по жре­бию сици­лий­ская про­вин­ция, он, еще до отъ­езда, начал немед­лен­но рас­суж­дать сам с собою и сове­то­вать­ся с дру­зья­ми, в Риме и его окрест­но­стях, о том, каким обра­зом ему в один год зара­ботать в этой про­вин­ции наи­бо­лее круп­ную сум­му денег. Он не хотел учить­ся на месте, — хотя знал, как гра­бить про­вин­цию, не будучи нович­ком в этом отно­ше­нии — а желал отпра­вить­ся раз­бой­ни­чать в Сици­лию с выра­ботан­ным пла­ном дей­ст­вий. 18. Недоб­рую судь­бу сулил наш народ в сво­их тол­ках и пере­судах этой про­вин­ции; по одно­му его име­ни шут­ни­ки дога­ды­ва­лись, чем этот чело­век будет там зани­мать­ся¹¹. Да и в самом деле, кто, вспо­ми­ная о его бег­стве и воров­стве, совер­шен­ном им в быт­ность его кве­сто­ром, разду­мы­вая о гра­бе­же горо­дов и хра­мов, когда он был лега­том, видя на фору­ме следы гра­бе­жей его, как пре­то­ра, — кто мог оста­вать­ся в неведе­нии отно­си­тель­но того, как ему пред­сто­я­ло заявить себя в этом чет­вер­том акте его пре­ступ­ной жиз­ни? — VII. Но, чтобы вы мог­ли убедить­ся, что в Риме он рас­спра­ши­вал не толь­ко о спо­со­бах воро­вать, но и об име­нах сво­их жертв, я пред­став­лю вам вполне ясные дока­за­тель­ства, на осно­ва­нии кото­рых вы може­те лег­ко судить о его выхо­дя­щей вон из ряда наг­ло­сти.

19. В тот самый день, когда он вышел на берег в Сици­лии, — обра­ти­те вни­ма­ние, доста­точ­но ли при­готов­лен­ным при­ехал он, чтобы соглас­но пред­зна­ме­но­ва­нию, кото­рое виде­ло в его име­ни насе­ле­ние сто­ли­цы, осно­ва­тель­но «выме­сти» про­вин­цию — он немед­лен­но рас­по­рядил­ся отпра­вить из Мес­са­ны пись­мо в Гале­су, — веро­ят­но, он напи­сал его в Ита­лии, так как послал тот­час же по выхо­де из кораб­ля. В нем он при­ка­зы­вал галес­цу Дио­ну немед­лен­но явить­ся к нему, желая, по его сло­вам, разо­брать дело о наслед­стве, достав­шем­ся сыну Дио­на от его род­ст­вен­ни­ка Апол­ло­до­ра Лафи­ро­на. А наслед­ство, судьи, пред­став­ля­ло очень вну­ши­тель­ную сум­му.

20. Дион, судьи, — то самое лицо, кото­рое в насто­я­щее вре­мя поль­зу­ет­ся пра­ва­ми рим­ско­го граж­дан­ства, бла­го­да­ря мило­сти Кв. Метел­ла¹². Отно­си­тель­но его было доста­точ­но выяс­не­но для вас в пер­вой сес­сии целым рядом свиде­тель­ских пока­за­ний выдаю­щих­ся лич­но­стей и мно­же­ст­вом кас­со­вых книг, что он запла­тил мил­ли­он сестер­ци­ев для того, чтобы выиг­рать, на осно­ва­нии его при­го­во­ра, дело, в право­те кото­ро­го не мог­ло быть ни малей­ше­го сомне­ния; затем, что у него уве­ли целые табу­ны поро­ди­стых коней и забра­ли нахо­див­ше­е­ся в его доме сереб­ро и ков­ры. Таким обра­зом Кв. Дион поте­рял мил­ли­он сестер­ци­ев не по чему-либо дру­го­му, а толь­ко пото­му, что ему доста­лось наслед­ство. 21. В чью же пре­ту­ру доста­лось это наслед­ство сыну Дио­на? В ту же самую, как и Аннии, доче­ри сена­то­ра П. Анния, в ту же самую, как и сена­то­ру М. Лигу­ру, — в пре­ту­ру Г. Сацер­дота¹³. Что ж, делал тогда кто-либо затруд­не­ния Дио­ну? Ничуть, как не делал их и Лигу­ру, пока пре­то­ром был Сацер­дот. Но кто же донес о наслед­стве Верре­су? — Никто, если толь­ко не допу­стить, что квад­рупла­то­ры яви­лись к нему на бере­гу (мес­син­ско­го) про­ли­ва¹⁴. VIII. Нет, еще в то вре­мя, когда он был вбли­зи сто­ли­цы, он услы­хал, что како­му-то сици­лий­цу Дио­ну доста­лось огром­ное наслед­ство; что наслед­ни­ку вме­не­но в обя­зан­ность поста­вить на пло­ща­ди несколь­ко ста­туй и, в слу­чае неис­пол­не­ния это­го усло­вия, он дол­жен упла­тить штраф хра­му Вене­ры Эри­цин­ской¹⁵. Хотя ста­туи и были постав­ле­ны соглас­но заве­ща­нию, тем не менее Веррес наде­ял­ся най­ти воз­мож­ность при­драть­ся, бла­го здесь фигу­ри­ро­ва­ло имя Вене­ры.

22. И вот он выстав­ля­ет лицо, тре­бо­вав­шее выше­упо­мя­ну­тое наслед­ство в поль­зу хра­ма Вене­ры Эри­цин­ской. Тре­бо­вал его не кве­стор, имев­ший в сво­ем веде­нии гору Эрик¹⁵, как то было в обы­чае, а какой-то Новий Тур­пи­он, его шпи­он и ищей­ка, самый под­лый сре­ди всей этой ком­па­нии квад­рупла­то­ров, осуж­ден­ный за нане­сен­ное кому-то оскорб­ле­ние в про­пре­ту­ру Г. Сацер­дота. Дело было тако­го рода, что сам намест­ник, ища лож­но­го обви­ни­те­ля, не мог най­ти дру­го­го, хоть несколь­ко более порядоч­но­го. В кон­це кон­цов Веррес при­знал ответ­чи­ка сво­бод­ным от обя­зан­но­сти упла­тить штраф Вене­ре, но при­судил его к упла­те круп­ной сум­мы… ему, Верре­су. Конеч­но, он пред­по­чи­тал, чтобы гре­ши­ли люди, чем боги, и согла­шал­ся ско­рей сам уне­сти от Дио­на то, чего не сле­до­ва­ло, неже­ли дать Вене­ре то, чего она не долж­на была брать.

23. Зачем читать мне в дан­ном слу­чае свиде­тель­ское пока­за­ние С. Пом­пея Хло­ра, адво­ка­та Дио­на, видев­ше­го все, высо­ко ува­жае­мо­го чело­ве­ка и поль­зу­ю­ще­го­ся выдаю­щим зна­че­ни­ем и извест­но­стью во всей Сици­лии, хотя за свою храб­рость¹⁶ он уже дав­но поль­зу­ет­ся пра­ва­ми рим­ско­го граж­дан­ства? Зачем читать пока­за­ния само­го Кв. Цеци­лия Дио­на, чело­ве­ка без­упреч­ной репу­та­ции и вполне чест­но­го? Зачем читать пока­за­ния Л. Цеци­лия, Л. Лигу­ра, Т. Ман­лия, Л. Кале­на? Все они сво­им свиде­тель­ст­вом под­твер­ди­ли факт, что Дион дал Верре­су день­ги. То же самое ска­зал и М. Лукулл, — имен­но, что он зна­ет об этом несча­стии Дио­на уже дав­но, будучи его госте­при­им­цем¹⁷. — 24. К чему гово­рить обо всем этом? Раз­ве Лукулл, кото­рый тогда был в Македо­нии, зна­ет об этом луч­ше, чем ты сам, Гор­тен­сий, нахо­див­ший­ся тогда в Риме, ты, к кото­ро­му Дион обра­тил­ся с прось­бою о заступ­ни­че­стве, ты, кото­рый в пись­ме к Верре­су горя­чо жало­вал­ся на обиду, при­чи­нен­ную им Дио­ну? Это дело ново, неожи­дан­но для тебя? Ты слы­шишь сего­дня об этом пре­ступ­ле­нии в пер­вый раз? Ты ниче­го не зна­ешь о нем от Дио­на, ниче­го — от тво­ей тещи, почтен­ной жен­щи­ны, Сер­ви­лии, госте­при­им­цы Дио­на? Я думаю, здесь мно­го тако­го, чего не зна­ют мои свиде­те­ли, но что зна­ешь ты; и не его неви­нов­ность, а толь­ко закон осво­бож­да­ет тебя в этом слу­чае от обя­зан­но­сти быть по это­му пунк­ту свиде­те­лем в мою поль­зу¹⁸. IX. (Сек­ре­та­рю). Читай. Пока­за­ния Лукул­ла, Хло­ра, Дио­на… Как вы дума­е­те, доста­точ­но ли круп­на была сум­ма, кото­рую взял себе, при­кры­ва­ясь име­нем Вене­ры, этот Вене­рин поклон­ник, пря­мо из объ­я­тий Хелидо­ны отпра­вив­ший­ся в про­вин­цию?

25. Послу­шай­те теперь о том, как он взял себе менее зна­чи­тель­ную сум­му путем не менее бес­со­вест­ной напрас­ли­ны. В Аги­рии жили два бра­та, Сосипп и Фило­крат. Отец их умер назад два­дцать два года 92 г.. В сво­ем заве­ща­нии он назна­чил за неис­пол­не­ние по како­му-то пунк­ту его воли — нака­зать наслед­ни­ков штра­фом в поль­зу Вене­ры. Чрез девят­на­дцать лет после это­го 73 г., когда в про­вин­ции успе­ло сме­нить­ся столь­ко про­пре­то­ров, столь­ко кве­сто­ров, столь­ко лож­ных обви­ни­те­лей, — от наслед­ни­ков потре­бо­ва­ли наслед­ство в поль­зу Вене­ры. Вести след­ст­вие при­шлось Верре­су; чрез Вол­ка­ция он полу­чил от обо­их бра­тьев око­ло четы­рех­сот тысяч сестер­ци­ев¹⁹. Мно­го­чис­лен­ные пока­за­ния на этот счет вы слы­ша­ли рань­ше; бра­тья аги­рий­цы выиг­ра­ли про­цесс, но вышли из суда нищи­ми и разо­рен­ны­ми.

X. 26. Но, гово­рят нам, Веррес не полу­чил этих денег… Что это за защи­та? Гово­ри­те ли вы дело, или толь­ко шути­те? Для меня это новость! — Веррес выста­вил лож­но­го обви­ни­те­ля, Веррес назна­чил срок явки в суд, Веррес про­из­во­дил след­ст­вие, Веррес был судьею; были давае­мы огром­ные сум­мы денег, дав­шие их выиг­ры­ва­ли про­цесс — и ты дума­ешь защи­щать­ся, гово­ря: «эти сум­мы были упла­чи­вае­мы не Верре­су». Я при­хо­жу тебе на помощь: то же гово­рят и мои свиде­те­ли, они утвер­жда­ют, что день­ги они дали Вол­ка­цию. Но что за силу пред­став­лял из себя Вол­ка­ций, что полу­чил с дво­их четы­ре­ста тысяч? Дал ли бы кто Вол­ка­цию хоть один асс, когда бы он явил­ся по сво­ей воле? Пусть он при­дет, пусть он попро­бу­ет, — его никто не впу­стит за порог! Но я иду еще далее, — я обви­няю тебя в том, что ты полу­чил вопре­ки зако­ну сорок мил­ли­о­нов сестер­ци­ев (p. 5 § 56); я согла­сен, что лич­но тебе не дали ни одной моне­ты, но так как день­ги дава­лись за твои реше­ния, за твои эдик­ты, за твои при­ка­за­ния, за твои при­го­во­ры, — то над­ле­жа­ло спра­ши­вать не о том, чья рука счи­та­ла их, а о том, кто вымо­гал их неспра­вед­ли­во. 27. Избран­ные из тво­ей сви­ты были тво­и­ми рука­ми; твои пре­фек­ты, пис­цы, акцен­зы, вра­чи, гада­те­ли, гла­ша­таи²⁰ — все они были тво­и­ми рука­ми. Чем кто бли­же сто­ял к тебе по кро­ви, свой­ству или друж­бе, тем более смот­ре­ли на него, как на твою руку. Вся эта твоя когор­та²¹, кото­рая наде­ла­ла Сици­лии зла боль­ше, чем сто когорт бег­лых рабов, была несо­мнен­но тво­ею рукой. Все, что ни взя­то кем-либо из них, — все необ­хо­ди­мо счи­тать не толь­ко дан­ным тебе, но и отсчи­тан­ным соб­ст­вен­но­руч­но тобою. Если вы одоб­ри­те защи­ти­тель­ный довод: «он полу­чил не сам», вы може­те упразд­нить все суды о вымо­га­тель­ствах; нико­гда не най­де­те вы настоль­ко ули­чен­но­го, настоль­ко винов­но­го под­суди­мо­го, кото­рый, при­вле­чен­ный к суду, не мог бы вос­поль­зо­вать­ся подоб­но­го рода защи­той. Доста­точ­но одно­го — что ею поль­зу­ет­ся Веррес; най­дет­ся ли когда-либо потом под­суди­мый, винов­ный настоль­ко, что после срав­не­ния его с Верре­сом он не ока­жет­ся невин­ным, как Кв. Муций?²² Мне кажет­ся, эти гос­по­да не столь­ко защи­ща­ют Верре­са, сколь­ко жела­ют испы­тать на Верре­се свой спо­соб защи­ты.

28. Поэто­му, судьи, вам сле­ду­ет обра­тить на насто­я­щий пункт свое осо­бое вни­ма­ние. В дан­ном слу­чае речь идет о важ­ней­ших инте­ре­сах государ­ства, репу­та­ции наше­го сосло­вия и бла­ге союз­ни­ков. Если мы наме­ре­ны поль­зо­вать­ся сла­вой людей бес­ко­рыст­ных, мы долж­ны дер­жать в пре­де­лах доз­во­лен­но­го не толь­ко самих себя, но и сво­их това­ри­щей. XI. Преж­де все­го, необ­хо­ди­мо ста­рать­ся, чтобы мы бра­ли с собою в про­вин­цию таких лиц, кото­рые доро­жи­ли бы нашей репу­та­ци­ей и нашим доб­рым име­нем; если же при выбо­ре под­чи­нен­но­го нас вве­ла в заблуж­де­ние казо­вая сто­ро­на нашей друж­бы с ним²³ — его сле­ду­ет нака­зы­вать, отсы­лать от себя, и жить все­гда с мыс­лью, что с нас могут потре­бо­вать отчет. Сохра­нил­ся сле­дую­щий ответ Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, чело­ве­ка крайне доб­ро­душ­но­го — каче­ство похваль­ное, но тогда толь­ко, когда оно не гро­зит опас­но­стью нашей доб­рой сла­ве, как это и было у него. 29. Один из его дру­зей, дав­но уха­жи­вав­ший за ним, не добил­ся доз­во­ле­ния сопро­вож­дать его в Афри­ку в каче­стве пре­фек­та и был этим недо­во­лен. — «Не удив­ляй­ся, — ска­зал ему Сци­пи­он, — если я отве­чал тебе отка­зом. Я дав­но про­шу лицо, доро­жа­щее, как я уве­рен, моею репу­та­ци­ей, отпра­вить­ся со мною в каче­стве пре­фек­та, и до сих пор не могу полу­чить согла­сия»… Дей­ст­ви­тель­но, если мы жела­ем иметь успех и поль­зо­вать­ся доб­рой сла­вой, нам сле­ду­ет ско­рей про­сить, чтобы извест­ные лица еха­ли с вами в про­вин­цию, неже­ли пред­ла­гать им это как бла­го­де­я­ние с нашей сто­ро­ны²⁴. А ты, Веррес, когда ты при­гла­шал сво­их дру­зей в про­вин­цию как бы для разде­ла добы­чи, когда ты гра­бил и вме­сте с ними и через них, когда ты дарил их все­на­род­но золоты­ми коль­ца­ми (р. 6 § 157) — думал ли ты, что тебе при­дет­ся давать отчет не толь­ко в сво­ем соб­ст­вен­ном, но и в их поведе­нии?

30. Не доволь­ст­ву­ясь бога­той и рос­кош­ной нажи­вой на тех про­цес­сах, кото­рые он решил раз­би­рать лич­но со сво­им «сове­том», т. е. с той же сво­ей когор­той, он нашел еще бес­ко­неч­ный ряд дру­гих про­цес­сов, источ­ник неис­ся­кае­мых дохо­дов. XII. Ведь ясно, что все состо­я­ние всех людей нахо­дит­ся в рас­по­ря­же­нии, во-пер­вых, тех, кто назна­ча­ет суд, во-вто­рых, тех, кто тво­рит суд; что никто из вас не может сохра­нить за собой свой дом или зем­лю, или отцов­ское доб­ро, если, в ответ на предъ­яв­лен­ный к кому-либо из вас иск, него­дяй-пре­тор, реше­ние кото­ро­го нель­зя отме­нить, назна­чит судью по сво­е­му выбо­ру, и если судья, без­нрав­ст­вен­ный и лег­ко­мыс­лен­ный чело­век, станет руко­вод­ст­во­вать­ся в сво­ем при­го­во­ре жела­ни­я­ми пре­то­ра. 31. Но если вдо­ба­вок пре­тор будет состав­лять фор­му­лу в таких выра­же­ни­ях, что даже такой судья, как Л. Окта­вий Бальб, этот опыт­ный и доб­ро­со­вест­ный юрист, не суме­ет поста­но­вить при­го­вор ина­че, чем это поже­ла­ет пре­тор, — если, напри­мер, суд будет назна­чен по сле­дую­щей фор­му­ле: Судьей быть Л. Окта­вию. Если обна­ру­жит­ся, что капен­ское поме­стье, о кото­ром ведет­ся про­цесс, состав­ля­ет соб­ст­вен­ность по кви­рит­ско­му пра­ву Сер­ви­лия, и послед­ний отка­жет­ся усту­пить его Кв. Кату­лу…²⁵ то ведь судья Л. Окта­вий по необ­хо­ди­мо­сти дол­жен будет или заста­вить П. Сер­ви­лия усту­пить поме­стье Кв. Кату­лу, или осудить того, кого не сле­ду­ет. Подоб­но­го же рода было все пре­тор­ское пра­во, все судеб­ное дело в Сици­лии в про­дол­же­ние трех­лет­ней пре­ту­ры Верре­са. Декре­ты его были тако­вы: если твой креди­тор не поже­ла­ет удо­воль­ст­во­вать­ся упла­той той сум­мы, в кото­рую ты, долж­ник, оце­ни­ва­ешь свой долг ему, то ты можешь подать на него жало­бу; если же он станет пре­сле­до­вать тебя судеб­ным поряд­ком, можешь потре­бо­вать заклю­че­ния его в тюрь­му. Так он велел поса­дить в тюрь­му ист­ца Г. Фуфи­ция, Л. Све­ция, Л. Раци­лия. Пер­со­нал судей он состав­лял сле­дую­щим обра­зом: если ответ­чи­ка­ми были сици­лий­цы, судьи при­над­ле­жа­ли к чис­лу рим­ских граж­дан, тогда как сици­лий­цы долж­ны были быть суди­мы сво­и­ми судья­ми; если же ответ­чи­ка­ми были рим­ские граж­дане, судья­ми были сици­лий­цы. 32. Но чтобы вы мог­ли соста­вить себе поня­тие о том, как отправ­лял он пра­во­судие, поз­во­лю себе позна­ко­мить вас спер­ва с зако­на­ми сици­лий­цев, а затем с его ука­за­ми.

XIII. По сици­лий­ско­му пра­ву, два тяжу­щи­е­ся сограж­да­ни­на судят­ся по зако­нам сво­его горо­да; если же сици­ли­ец ведет про­цесс с сици­лий­цем же, но не сво­им сограж­да­ни­ном, в таком слу­чае пре­тор, на осно­ва­нии декре­та П. Рупи­лия, кото­рый он издал от име­ни деся­ти комис­са­ров²⁶ и кото­рый сици­лий­цы зовут зако­ном Рупи­лия, изби­ра­ет судей по жре­бию. Если част­ное лицо предъ­яв­ля­ет иск к горо­ду или город к част­но­му лицу, то судом назна­ча­ет­ся дума дру­го­го горо­да, при­чем каж­дой сто­роне пре­до­став­ля­ет­ся отве­сти опре­де­лен­ное чис­ло горо­дов²⁷. Если ист­цом рим­ский граж­да­нин, а ответ­чи­ком — сици­ли­ец, судьей дол­жен быть сици­ли­ец, если же сици­ли­ец предъ­яв­ля­ет иск к рим­ско­му граж­да­ни­ну, судьей назна­ча­ет­ся рим­ский граж­да­нин. При этом в обык­но­вен­ных делах судьи изби­ра­ют­ся из кон­вен­та²⁸ рим­ских граж­дан, но тяж­бы меж­ду кре­стья­на­ми и откуп­щи­ка­ми деся­ти­ны реша­ют­ся на осно­ва­нии «хлеб­но­го зако­на», извест­но­го под име­нем «Гиеро­но­ва»²⁹. 33. Все эти пра­ва были, во вре­мя его про­пре­ту­ры, не толь­ко пере­пу­та­ны, но пря­мо отня­ты и у сици­лий­цев и у рим­ских граж­дан; преж­де все­го, сици­лий­цы поте­ря­ли оста­ток сво­ей авто­но­мии.

Если сограж­да­нин имел тяж­бу с сограж­да­ни­ном, он или назна­чал судья­ми, кого ему было угод­но, — гла­ша­тая, или гада­те­ля, или вра­ча, — или, если суд про­из­во­дил­ся соглас­но зако­нам, и тяжу­щи­е­ся име­ли судьей сво­его сограж­да­ни­на, он не давал судье воз­мож­но­сти поста­нов­лять при­го­вор соглас­но сво­ей сове­сти. Поз­во­ляю себе позна­ко­мить вас с его эдик­том, кото­рым он все суды под­чи­нил сво­ей воле: если кто-либо ока­жет­ся дур­ным судьею, я рас­сле­дую дело и после след­ст­вия нака­жу его… Бла­го­да­ря тако­го рода рас­по­ря­же­нию всем было ясно, что судья — зная, что его реше­ние будет пред­став­ле­но на обсуж­де­ние дру­го­го и что, в дан­ном слу­чае, ему может гро­зить опас­ность под­верг­нуть­ся уго­лов­но­му обви­не­нию, — дол­жен при­ни­мать во вни­ма­ние волю лица, кото­рое, как он знал, может немед­лен­но воз­будить про­тив него уго­лов­ное пре­сле­до­ва­ние. Из кон­вен­та граж­дан не выби­ра­лись судьи, как не назна­ча­лись они и из куп­цов. 34. Эта мас­са судей, о кото­рых я гово­рю, назна­ча­лась из когор­ты, при­том не како­го-нибудь Кв. Сце­во­лы²² — кото­рый, впро­чем, нико­гда не назна­чал людей из сво­ей когор­ты, — а из когор­ты Гая Верре­са. А как вы дума­е­те, хоро­ша была когор­та под управ­ле­ни­ем тако­го началь­ни­ка? — Не ина­че посту­пал он в тяж­бах част­ных лиц³⁰ с общи­на­ми; вы може­те узнать об этом из его эдик­та: если дума, кото­рой будет пору­чен суд, ока­жет­ся не на высо­те сво­ей зада­чи, и т. д. Я могу дока­зать, что и город­ские думы, в тех ред­ких слу­ча­ях, когда им пору­ча­ли суд, вслед­ст­вие его дав­ле­ния, выно­си­ли при­го­вор не соглас­ный со сво­и­ми убеж­де­ни­я­ми. — Ника­ких мета­ний жре­бия, как сле­до­ва­ло бы на осно­ва­нии зако­на Рупи­лия, не про­из­во­ди­лось, кро­ме тех слу­ча­ев, кото­рые ему были совер­шен­но без­раз­лич­ны; при­го­во­ры, выне­сен­ные по мно­гим тяж­бам на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на, были уни­что­же­ны все одним его эдик­том; судей из кон­вен­та граж­дан и куп­цов опять-таки не было. Вы види­те, какую власть имел он; посмот­ри­те теперь, что́ он делал.

XIV. 35. Жил-был в Сира­ку­зах Герак­лий, сын Гиеро­на, один из самых знат­ных и — до его намест­ни­че­ства — самых бога­тых граж­дан того горо­да; теперь он пол­ный бед­няк, не вслед­ст­вие како­го-нибудь несча­стья, а исклю­чи­тель­но по мило­сти его алч­но­сти и неспра­вед­ли­во­сти. От одно­го род­ст­вен­ни­ка, Герак­лия, ему доста­лось наслед­ство при­бли­зи­тель­но в три мил­ли­о­на сестер­ци­ев, дом, пол­ный пре­крас­ной рез­ной сереб­ря­ной посуды, ков­ров и рабов высо­кой сто­и­мо­сти, — т. е., имен­но того, что́, как всем извест­но, состав­ля­ет пред­мет безум­ной его стра­сти. Ста­ли гово­рить, что Герак­лию доста­лись гро­мад­ные день­ги и что он будет не толь­ко богат, но что в его руках пре­крас­ная посуда, сереб­ро, ков­ры и рабы. Узнал об этом и Веррес. 36. Сна­ча­ла он ста­рал­ся залу­чить к себе Герак­лия путем одной из сво­их более мяг­ких хит­ро­стей, имен­но, попро­сил его одол­жить ему неко­то­рые из этих вещей для осмот­ра — конеч­но, без воз­вра­та. Но вот через несколь­ко вре­ме­ни неко­то­рые сира­куз­цы — то были Клео­мен и Эсхри­он, отча­сти род­ст­вен­ни­ки Верре­са; их жен, но край­ней мере, он нико­гда не счи­тал чужи­ми; из осталь­ных пунк­тов обви­не­ния вы пой­ме­те, каким зна­че­ни­ем поль­зо­ва­лись они у намест­ни­ка и вслед­ст­вие какой гнус­но­сти при­об­ре­ли его — они, повто­ряю, ска­за­ли Верре­су, что он может обде­лать выгод­ное дело, дом Герак­лия — пол­ная чаша во всех отно­ше­ни­ях; сам он чело­век ста­рый и не совсем лов­кий; патро­нов, к кому он мог бы по пра­ву обра­тить­ся за помо­щью, у него нет, кро­ме Мар­цел­лов; нако­нец, в заве­ща­нии ска­за­но, что назна­чен­ный наслед­ни­ком Герак­лий дол­жен поста­вить в пале­ст­ре несколь­ко ста­туй. — «Мы заста­вим, — заклю­ча­ли они, — содер­жа­те­лей пале­ст­ры объ­явить, что ста­туи не были постав­ле­ны, как того тре­бо­ва­ло заве­ща­ние, и потре­бо­вать наслед­ство от Герак­лия на том осно­ва­нии, что соглас­но заве­ща­нию оно долж­но перей­ти к пале­ст­ре». 37. Их пред­ло­же­ние понра­ви­лось Верре­су; он пони­мал, что если такое огром­ное наслед­ство будет объ­яв­ле­но спор­ным и дело о нем станет раз­би­рать­ся в суде, он, про­пре­тор, непре­мен­но уйдет с нажи­вой. Он одоб­рил их план и сове­то­вал им немед­лен­но вчи­нить иск и с воз­мож­но боль­шим шумом напасть на чело­ве­ка, все­го менее рас­по­ло­жен­но­го тас­кать­ся по судам, вслед­ст­вие сво­их пре­клон­ных лет. XV. Так-то про­тив Герак­лия воз­буди­ли судеб­ное пре­сле­до­ва­ние. Сна­ча­ла все были удив­ле­ны неспра­вед­ли­во­стью жало­бы; затем, одна­ко, те, кто его знал, частью ста­ли подо­зре­вать, частью виде­ли явно, что он зарит­ся на наслед­ство.

Меж­ду тем насту­пил день, на кото­рый он, на осно­ва­нии Рупи­ли­е­ва зако­на, объ­явил выбор по жре­бию судей для про­цес­са, назна­чен­но­го к раз­бо­ру в Сира­ку­зах. Веррес был уже в Сира­ку­зах, гото­вый руко­во­дить выбо­ром. Тогда Герак­лий стал дока­зы­вать ему, что в этот день нель­зя про­из­во­дить мета­нье жре­бия, так как закон Рупи­лия запре­щал при­сту­пать к мета­нию жре­бия рань­ше трид­ца­ти дней после пода­чи жало­бы; меж­ду тем трид­ца­ти дней еще не про­шло. Герак­лий рас­счи­ты­вал, в слу­чае, если ему удаст­ся избе­жать это­го дня, на при­езд, до вто­рой жере­бьев­ки, пре­ем­ни­ка Верре­са — Кв. Аррия, кото­ро­го тогда с край­ним нетер­пе­ни­ем ожи­да­ли в про­вин­ции³¹. 38. Вышло, одна­ко не так. Веррес отло­жил раз­бор всех осталь­ных про­цес­сов и назна­чил днем мета­нья жре­бия такой, чтобы жере­бьев­ка судей мог­ла быть про­из­веде­на, в про­цес­се Герак­лия, через трид­цать дней после пода­чи жало­бы, на осно­ва­нии зако­на. Когда день этот при­шел, про­пре­тор начал делать вид, буд­то жела­ет при­сту­пить к мета­нию жре­бия. Герак­лий явил­ся с сво­и­ми адво­ка­та­ми и потре­бо­вал, чтобы ему поз­во­ли­ли вести про­цесс с содер­жа­те­ля­ми пале­ст­ры³² соглас­но суще­ст­ву­ю­ще­му пра­ву. Тре­бо­ва­ние его про­тив­ни­ков состо­я­ло в том, чтобы в этом про­цес­се судьи были выбра­ны из чис­ла граж­дан горо­дов, вхо­див­ших в состав сира­куз­ско­го судеб­но­го окру­га, и при­том по жела­нию Верре­са; Герак­лий же наста­и­вал, со сво­ей сто­ро­ны, чтобы судей выбра­ли на осно­ва­нии Рупи­ли­е­ва зако­на, не нару­шая поста­нов­ле­ний пред­ков, реше­ния рим­ско­го сена­та, обще­си­ци­лий­ско­го пра­ва.

XVI. 39. Сто­ит ли дока­зы­вать его свое­во­лия и пре­ступ­ле­ния в судо­про­из­вод­стве? Кто из нас не рас­ку­сил его в его город­скую пре­ту­ру? Мог ли кто когда в его пре­ту­ру пре­сле­до­вать свои пра­ва про­тив воли Хелидо­ны? Не его раз­вра­ти­ла про­вин­ция, как неко­то­рых дру­гих; нет, он остал­ся таким же, каким был в Риме. Герак­лий ссы­лал­ся на то, что́ зна­ли все, — что у сици­лий­цев, в их вза­им­ных тяж­бах, есть опре­де­лен­ные зако­ны, на осно­ва­нии кото­рых сле­ду­ет вести про­цесс; что у них есть закон Рупи­ли­ев, издан­ный кон­су­лом П. Рупи­ли­ем от име­ни деся­ти комис­са­ров; что его все­гда дер­жа­лись в Сици­лии все кон­су­лы и про­пре­то­ры. Все это ему не помог­ло, Веррес не согла­сил­ся назна­чить судей по жре­бию на осно­ва­нии Рупи­ли­е­ва зако­на и выбрал пять судей по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию.

40. Что делать с подоб­но­го рода чело­ве­ком? Какое при­ду­мать нака­за­ние, достой­ное его неспра­вед­ли­во­сти? Тебе, пре­ступ­ный и бес­со­вест­ный чело­век, было ука­за­но зара­нее, чем дол­жен ты руко­вод­ст­во­вать­ся при выбо­ре судей для сици­лий­цев; воля пол­ко­во­д­ца наро­да рим­ско­го, зва­ние деся­ти комис­са­ров, столь высо­ко­по­став­лен­ных санов­ни­ков, и реше­ние сена­та, на осно­ва­нии кото­ро­го П. Рупи­лий, от име­ни деся­ти комис­са­ров, издал зако­ны для Сици­лии, — все это долж­но было бы обуздать твое свое­во­лие; далее, все преж­ние про­пре­то­ры во всем, в осо­бен­но­сти же в про­цес­сах, стро­жай­ше дер­жа­лись Рупи­ли­е­вых зако­нов, — и несмот­ря на все это, ты посмел поста­вить ни во что, ради сво­их корыст­ных целей, эти свя­щен­ные заве­ты про­шло­го? Итак, для тебя не суще­ст­во­ва­ло зако­нов, дол­га, бояз­ни за свое доб­рое имя, стра­ха пред судом? Итак, нет в тво­их гла­зах авто­ри­те­та, заслу­жи­ваю­ще­го того, чтобы ты сми­рил­ся перед ним? Нет при­ме­ра, достой­но­го того, чтобы ты сле­до­вал ему?…

41. Но вер­нем­ся к тому, о чем я начал рас­ска­зы­вать. Он назна­чил пяте­рых судей, вопре­ки зако­нам и при­ме­ру пред­ше­ст­вен­ни­ков, не доз­во­ляя отво­да, не при­бе­гая к жре­бию, руко­вод­ст­ву­ясь един­ст­вен­но соб­ст­вен­ной при­хо­тью; не для раз­бо­ра дела, а для того, чтобы они гово­ри­ли то, что́ им при­ка­жут. В тот день не было реше­но ниче­го; обе­им сто­ро­нам при­ка­за­ли явить­ся на дру­гой день. XVII. Герак­лий, меж­ду тем, видя, что про­пре­тор вся­че­ски под­ка­пы­ва­ет­ся под его состо­я­ние, решил, по сове­ту дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, не являть­ся в суд и в ту ночь бежал из Сира­куз. На сле­дую­щий день утром Веррес встал так рано, как нико­гда, и при­ка­зал позвать к себе судей. Узнав, что Герак­лия нет, он стал уго­ва­ри­вать судей про­из­не­сти Герак­лию обви­ни­тель­ный при­го­вор заоч­но. Те про­сят его, чтобы он, не во гнев ему будь ска­за­но, не нару­шал сво­его соб­ст­вен­но­го³³ поста­нов­ле­ния и не застав­лял их до исте­че­ния деся­ти часов про­из­но­сить при­го­вор отсут­ст­ву­ю­щей сто­роне соглас­но тре­бо­ва­ни­ям при­сут­ст­ву­ю­щей; он согла­ша­ет­ся. 42. Тем вре­ме­нем им овла­де­ло разду­мье; бег­ство Герак­лия было крайне непри­ят­но и ему и его дру­зьям и совет­ни­кам. Заоч­ное осуж­де­ние это­го чело­ве­ка, в осо­бен­но­сти в мил­ли­он­ном деле, долж­но было, — это они вполне пони­ма­ли — вызвать еще бо́льшее него­до­ва­ние пуб­ли­ки, чем если бы ответ­чик при­сут­ст­во­вал. К это­му при­со­еди­ня­лось еще то обсто­я­тель­ство, что судьи были даны не на осно­ва­нии зако­на Рупи­лия; они пони­ма­ли, что это сочтут еще боль­шею под­ло­стью и неспра­вед­ли­во­стью. Вот тут-то, в то вре­мя, как Веррес хотел испра­вить свою ошиб­ку, он и пока­зал свое при­стра­стие и свою неправоту. Он ска­зал, что не жела­ет поль­зо­вать­ся услу­га­ми тех пяти судей и при­ка­зал, — что сле­до­ва­ло бы сде­лать, на осно­ва­нии зако­на Рупи­лия, пер­вым делом — вызвать Герак­лия и лиц, подав­ших на него жало­бу, объ­яв­ляя, что хочет при­сту­пить к жере­бьев­ке судей, на осно­ва­нии зако­на. Нака­нуне Герак­лий не мог добить­ся это­го, несмот­ря на свои горь­кие сле­зы, прось­бы и жало­бы; теперь же эта мысль — о необ­хо­ди­мо­сти при­сту­пить к жере­бьев­ке судей, на осно­ва­нии Рупи­ли­е­ва зако­на — сама собою при­шла ему в голо­ву. По жре­бию были выбра­ны трое. Веррес при­ка­зал им про­из­не­сти Герак­лию заоч­но обви­ни­тель­ный при­го­вор; они и объ­яви­ли его винов­ным.

43. Ска­жи, несчаст­ный, не безумье ли это? Неуже­ли ты не думал, что рано или позд­но тебе при­дет­ся дать ответ в сво­ем поведе­нии? Ты не сооб­ра­зил, что когда-нибудь такие люди, как твои судьи, узна­ют о нем? Воз­мож­но ли допу­стить, чтобы наслед­ство вопре­ки пра­ву дела­лось пред­ме­том иска для того, чтобы им завла­дел намест­ник? Чтобы в этом деле было заме­ша­но имя горо­да, чтобы город со слав­ным име­нем был при­нуж­ден взять на себя позор­ную роль лжи­во­го обви­ни­те­ля? Чтобы — остав­ляя в сто­роне про­чее — при веде­нии само­го дела про­пре­тор не ста­рал­ся даже казать­ся спра­вед­ли­вым? Ска­жи мне, ради бес­смерт­ных богов, не все ли рав­но, застав­ля­ешь ли ты сво­им при­ка­зом чело­ве­ка отка­зать­ся от все­го его иму­ще­ства, или даешь тако­го рода суд, что он по необ­хо­ди­мо­сти лиша­ет­ся заоч­но все­го, что назы­вал сво­им? XVIII. 44. Без сомне­ния, ты не можешь отри­цать, что тебе сле­до­ва­ло выбрать судей по жре­бию, на осно­ва­нии зако­на Рупи­лия, тем более, если это­го тре­бо­вал Герак­лий; если же ты ска­жешь, что по жела­нию Герак­лия ты укло­нил­ся от бук­вы зако­на, то ты толь­ко сам ста­нешь себе попе­рек доро­ги, сам свя­жешь себе руки сво­ей защи­той. Во-пер­вых, поче­му Герак­лий не хотел явить­ся, раз судьи были из тех, кого он тре­бо­вал; во-вто­рых, поче­му ты, после его бег­ства, выбрал новых судей, если про­тив выбран­ных тобою преж­де не име­ла ниче­го ни одна из сто­рон? Затем, во всех осталь­ных про­цес­сах того окру­га руко­во­дил выбо­ром судей по жре­бию кве­стор М. Посту­мий; толь­ко одно это дело ты пре­до­ста­вил себе.

45. «Так что же? — ска­жет кто-нибудь, — выхо­дит что он пода­рил это наслед­ство Сира­ку­зам». Во-пер­вых, если бы даже я и согла­сил­ся с этим, вам все-таки необ­хо­ди­мо выне­сти при­го­вор не в его поль­зу: нам не поз­во­ле­но без­на­ка­зан­но отни­мать что-либо у одно­го, чтобы отдать дру­го­му. Но вы убеди­тесь, что это наслед­ство не спас­лось от его хищ­ни­че­ских рук, при­чем тай­но он делал очень немно­гое; что сира­куз­цы совер­шен­но пона­прас­ну навлек­ли на себя жесто­чай­шую нена­висть, так как барыш ото­шел к дру­го­му, а им оста­лось одно толь­ко бес­сла­вие; что те немно­гие сира­куз­цы, кото­рые объ­яв­ля­ют теперь, что яви­лись для выра­же­ния ему пуб­лич­ной бла­го­дар­но­сти, были тогда участ­ни­ка­ми его гра­бе­жа и при­шли теперь, в сущ­но­сти, не для того, чтобы защи­щать его, но для того, чтобы при оцен­ке при­чи­нен­но­го Верре­сом сици­лий­цам убыт­ка была опре­де­ле­на и та сум­ма, упла­тить кото­рую долж­ны будут они³⁴.

После того как Герак­лий был осуж­ден заоч­но, было пере­да­но во вла­де­ние сира­куз­ской пале­ст­ры, т. е. Сира­куз, не толь­ко то наслед­ство, о кото­ром вел­ся про­цесс, — сто­и­мо­стью в три мил­ли­о­на сестер­ци­ев — но и все иму­ще­ство, достав­ше­е­ся ему от отца, на циф­ру не менее круп­ную…

46. Вот како­ва была твоя про­пре­ту­ра! — Ты отнял наслед­ство, пере­шед­шее к дру­го­му от его род­ст­вен­ни­ка, пере­шед­шее по заве­ща­нию, пере­шед­шее на осно­ва­нии зако­нов, состо­я­ние, кото­рое заве­ща­тель пере­дал, задол­го до сво­ей смер­ти, в пол­ное рас­по­ря­же­ние и вла­де­ние Герак­лия; наслед­ство, о кото­ром, несмот­ря на то, что соб­ст­вен­ник его умер задол­го до тво­ей про­пре­ту­ры, не было ника­ких спо­ров, отно­си­тель­но кото­ро­го никто не заяв­лял при­тя­за­ния. XIX. Но пусть бы ты отнял наслед­ство у род­ст­вен­ни­ка, чтобы отдать его содер­жа­те­лям пале­ст­ры, пусть бы ты воро­вал чужое доб­ро, при­кры­ва­ясь име­нем горо­да, пусть бы ты тол­ко­вал по-сво­е­му зако­ны, заве­ща­ния, волю умер­ших, пра­ва живых, — зачем нуж­но было тебе отни­мать у Герак­лия даже его отцов­ское состо­я­ние? Как наг­ло, как бес­стыд­но, как явно, как бес­сер­деч­но отня­то было у него это иму­ще­ство, когда он бежал! Сколь­ко горя при­нес­ло это Герак­лию, при­бы­ли — Верре­су, сты­да — сира­куз­цам, слез — всем!

Разу­ме­ет­ся, Веррес немед­лен­но рас­по­рядил­ся, чтобы все нахо­див­ши­е­ся в чис­ле это­го иму­ще­ства рез­ные сереб­ря­ные вещи были пере­не­се­ны к нему, рав­но как и все коринф­ские вазы и ков­ры; все зна­ли, что это­го рода вещи долж­ны быть достав­ля­е­мы ему не толь­ко из раз­граб­лен­но­го, разо­рен­но­го дома, но и со всей про­вин­ции. Из рабов он взял себе тех, кого хотел, осталь­ных роздал. Был устро­ен аук­ци­он, на кото­ром цар­ст­во­ва­ла его непо­беди­мая когор­та. 47. Но вот что мило. Сира­куз­цы, кото­рые были упол­но­мо­че­ны при­сут­ст­во­вать при кон­фис­ка­ции — выра­жа­ясь пра­виль­нее, разда­че — иму­ще­ства Герак­лия, чита­ли в сво­ей думе доклад об испол­не­нии ими воз­ло­жен­но­го на них пору­че­ния. Они гово­ри­ли, что нема­ло пар куб­ков, доро­гих сереб­ря­ных кув­ши­нов, мно­же­ство ков­ров и рабов высо­кой сто­и­мо­сти — отда­ны была Верре­су; они же гово­ри­ли, сколь­ко выда­но было денег каж­до­му по его при­ка­за­нию. Сира­куз­цы оха­ли, но тер­пе­ли. Вдруг было упо­мя­ну­то об одной подач­ке в три­ста тысяч сестер­ци­ев, сде­лан­ной по при­ка­за­нию про­пре­то­ра. Тут со всех сто­рон под­нял­ся страш­ный крик; — не толь­ко те, кото­рые в нрав­ст­вен­ном отно­ше­нии были без­упреч­ны, и те, кото­рым все­гда каза­лось низ­ким отни­мать, с вели­чай­шей неспра­вед­ли­во­стью, иму­ще­ство част­но­го лица в поль­зу государ­ства, но и самые винов­ни­ки этой неспра­вед­ли­во­сти и участ­ни­ки, в неко­то­ром отно­ше­нии, его гра­бе­жей и хище­ний ста­ли кри­чать, чтобы Веррес луч­ше все наслед­ство оста­вил себе. XX. 48. Шум в курии сде­лал­ся так велик, что собрал­ся народ и весть о слу­чив­шем­ся рас­про­стра­ни­лась повсюду сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих. Немед­лен­но поле­те­ли гон­цы к нему в дом.

Веррес рас­сви­ре­пел; нена­вист­ны были ему доклад­чи­ки, еще более нена­вист­ны кри­ку­ны; все же он изме­нил сво­е­му пра­ву. Вы зна­е­те ведь мед­ный лоб это­го чело­ве­ка, зна­е­те, на что он спо­со­бен; тем не менее шум, кри­ки наро­да, мысль, что воров­ство такой гро­мад­ной сум­мы всплы­ва­ет нару­жу — все это сму­ти­ло его тогда. При­дя в себя, он при­гла­сил к себе сира­куз­цев. Он не мог отри­цать того, что полу­чил с них день­ги, поэто­му сва­лил всю вину на чело­ве­ка не чужо­го ему — никто бы ему не пове­рил — а очень близ­ко­го, почти что его вто­ро­го сына³⁵: он-то, гово­рил он, взял эти день­ги себе, но он заста­вит его воз­вра­тить их. Когда послед­ний услы­шал это, он посту­пил так, как того тре­бо­ва­ла его честь, его годы и его знат­ный род, — про­из­нес в думе речь и дока­зал, что он к это­му делу непри­ча­стен. Отно­си­тель­но Верре­са он ска­зал то, что зна­ли все, и при­том в про­зрач­ной фор­ме. Сира­куз­цы поста­ви­ли ему за это ста­тую, он же, при пер­вой воз­мож­но­сти, поки­нул Верре­са и уда­лил­ся из про­вин­ции. 49. И после это­го нам рас­ска­зы­ва­ют еще об его тро­га­тель­ных сето­ва­ни­ях на свою горь­кую участь, на то, что он тер­пит не за свои гре­хи, а за то, в чем про­ви­ни­лись близ­кие ему люди.

В самом деле? Три года слу­жил ты в про­вин­ции. Зять твой, пре­крас­ный моло­дой чело­век, был с тобою толь­ко один год; твои това­ри­щи, люди сте­пен­ные, твои лега­ты бро­си­ли тебя в пер­вый же год; един­ст­вен­ный остав­ший­ся у тебя легат, П. Тадий, был с тобой недол­го; если бы он был с тобой все­гда, он поста­рал­ся бы самым тща­тель­ным обра­зом щадить твою, а еще более свою репу­та­цию. Тебе ли винить дру­гих? Тебе ли, не то что сва­ли­вать свою вину на дру­гих, но хотя бы толь­ко назы­вать дру­гих соучаст­ни­ка­ми?

50. Сира­куз­цам упла­ти­ли выше­упо­мя­ну­тые три­ста тысяч сестер­ци­ев; но каким обра­зом они вер­ну­лись к нему потом околь­ным путем, я рас­ска­жу вам, судьи, на осно­ва­нии пись­мен­ных доку­мен­тов и свиде­тель­ских пока­за­ний.

XXI. Вслед­ст­вие этой-то пре­ступ­ной неспра­вед­ли­во­сти это­го чело­ве­ка, судьи — так как нема­ло людей вопре­ки воле сира­куз­ско­го наро­да и сена­та полу­чи­ло долю в той добы­че — и были совер­ше­ны Феом­на­стом, Эсхри­о­ном, Дио­ни­со­до­ром и Клео­ме­ном те пре­ступ­ле­ния, о кото­рых речь будет тот­час; сам город в них ника­ко­го уча­стья не при­ни­мал. Во-пер­вых, ограб­лен был весь город — о чем я решил гово­рить в дру­гом месте — при­чем Веррес украл, через посред­ство выше­упо­мя­ну­тых лиц, все ста­туи, всю сло­но­вую кость из хра­мов, все кар­ти­ны, где бы они ни были, нако­нец, все ста­туи богов, какие толь­ко хотел. Далее, в сира­куз­ской рату­ше или, как ее назы­ва­ют, булев­те­рии, самом ува­жае­мом и почет­ном в гла­зах сира­куз­цев зда­нии, там, где постав­ле­на была ста­туя того само­го М. Мар­цел­ла, кото­рый спас и сохра­нил сира­куз­цам то зда­ние, хотя мог отнять его у них по пра­ву вой­ны и победы, — там поста­ви­ли позо­ло­че­ную ста­тую Верре­су и дру­гую — его сыну, с тем, чтобы, пока жива будет память о нем, сира­куз­ские сена­то­ры не мог­ли вхо­дить в рату­шу без слез и сте­на­ний. 51. Через тех же людей, делив­ших­ся с ним сво­и­ми гра­бе­жа­ми, наси­ли­я­ми и лас­ка­ми сво­их жен, в прав­ле­ние это­го чело­ве­ка, при гром­ких сто­нах и горе насе­ле­ния, было отме­не­но празд­но­ва­ние Мар­цел­лий. В этот празд­нич­ный день сира­куз­цы возда­ва­ли долж­ное за недав­ние бла­го­де­я­ния Г. Мар­цел­лу³, и в то же вре­мя с живей­шей готов­но­стью пла­ти­ли свой долг его роду, име­ни и фами­лии Мар­цел­лов. Мит­ри­дат, имея в сво­их руках всю про­вин­цию Азию, не отме­нил, одна­ко, Муций³⁶; он, наш враг, враг страш­но кро­во­жад­ный и бес­сер­деч­ный в осталь­ном, тем не менее не хотел нару­гать­ся над поче­стя­ми в память это­го чело­ве­ка, поче­стя­ми, освя­щен­ны­ми рели­ги­ей, — а ты не желал дать сира­куз­цам одно­го дня для празд­ни­ка в честь фами­лии Мар­цел­лов, бла­го­да­ря кото­рым сира­куз­цы име­ют воз­мож­ность справ­лять осталь­ные празд­ни­ки. 52. Вза­мен его ты дал им дру­гой радост­ный день, при­ка­зав празд­но­вать «Веррии» и сдать на несколь­ко лет впе­ред под­ряд на постав­ку необ­хо­ди­мо­го для жерт­во­при­но­ше­ний и народ­ных уго­ще­ний в этот день!

Пра­во, его наг­лость столь вели­ка, что я при­нуж­ден несколь­ко пони­зить тон сво­ей речи: в про­тив­ном слу­чае мои веч­ные упре­ки, веч­ные жало­бы пока­жут­ся одно­об­раз­ны­ми. В самом деле, дня бы не хва­ти­ло, голос изме­нил бы мне, грудь бы уто­ми­лась, если бы я поже­лал ска­зать вам с тою силой, какой это дело заслу­жи­ва­ет, как печаль­но и оскор­би­тель­но долж­но быть празд­но­ва­ние дня в его честь тем, кто счи­та­ет себя вко­нец загуб­лен­ным по его мило­сти! О эти чуд­ные Веррии! Ска­жи мне, куда при­хо­дил ты без того, чтобы не при­не­сти с собою и это­го дня?¹¹ В какой дом, в какой город, в какой, нако­нец, храм всту­пал ты без того, чтобы не выме­сти и не очи­стить его дотла? Поэто­му, конеч­но, мож­но оста­вить за эти празд­ни­ком имя Веррии, чтобы каза­лось, что он уста­нов­лен не в честь тво­е­го име­ни, а в честь тво­их рук и тво­е­го харак­те­ра.

XXII. 53. Обра­ти­те вни­ма­ние, судьи, как лег­ко при­об­ре­та­ет­ся при­выч­ка делать неспра­вед­ли­во­сти и под­ло­сти, и как труд­но бороть­ся с нею. Вбли­зи Сира­куз есть малень­кий горо­док — Бидис. Здесь выдаю­щим­ся зна­че­ни­ем меж­ду сограж­да­на­ми поль­зу­ет­ся некий Епи­к­рат; ему доста­лось наслед­ство в пять­сот тысяч сестер­ци­ев от одной его род­ст­вен­ни­цы, близ­кой настоль­ко, что в слу­чае ее смер­ти без духов­но­го заве­ща­ния наслед­ни­ком дол­жен был сде­лать­ся, на осно­ва­нии бидий­ских зако­нов, Епи­к­рат. То, о чем я рас­ска­зы­вал рань­ше, — про сира­куз­ца Герак­лия, кото­рый не поте­рял бы сво­его состо­я­ния, не достань­ся ему наслед­ство, — было еще све­жо в памя­ти. 54. Наслед­ство доста­лось, как я ска­зал, и это­му Епи­к­ра­ту. И вот вра­ги его при­шли к убеж­де­нию, что, пока про­пре­то­ром тот же Веррес, Епи­к­ра­та мож­но лишить его иму­ще­ства так же лег­ко, как лиши­ли Герак­лия; они тай­ком обду­ма­ли свой план и сооб­щи­ли о нем через третье лицо Верре­су. Дело устро­и­ли так: пале­ст­ри­ты предъ­яви­ли в Биди­се иск отно­си­тель­но наслед­ства к Епи­к­ра­ту, точ­но так же, как пале­ст­ри­ты же предъ­яви­ли его в Сира­ку­зах к Герак­лию. Вы, веро­ят­но, нико­гда не виде­ли дру­го­го про­пре­то­ра, кото­рой был бы столь ярым поклон­ни­ком пале­ст­ры!³⁷ Все же он покро­ви­тель­ст­во­вал пале­ст­ри­там так уме­ло, что сам ухо­дил от них нама­зан­ным жир­ней преж­не­го.

55. Он тот­час при­ка­зал отсчи­тать одно­му из сво­их при­я­те­лей сколь­ко было налич­ных, восемь­де­сят тысяч сестер­ци­ев³⁸. Дело дер­жать в тайне было нель­зя; кто-то из при­сут­ст­во­вав­ших уве­до­мил Епи­к­ра­та. Послед­ний отнес­ся спер­ва к их сло­вам с пре­зре­ни­ем, — в спра­вед­ли­во­сти его прав не мог­ло быть ника­ких сомне­ний. Но потом он стал думать об исто­рии с Герак­ли­ем; зная об алч­но­сти про­пре­то­ра, он решил все­го луч­ше уехать тай­ком из про­вин­ции, что и сде­лал. XXIII. Он отпра­вил­ся в Регий. — Узнав об этом, дав­шие день­ги ста­ли бес­по­ко­ить­ся; по их мне­нию, в отсут­ст­вие Епи­к­ра­та их уси­лия не мог­ли при­ве­сти ни к чему, Герак­лий был нали­цо, по край­ней мере, тогда, когда в пер­вый раз назна­ча­ли судей; но отно­си­тель­но Епи­к­ра­та, бежав­ше­го рань­ше явки в суд, рань­ше даже, чем зашла речь о чьем-либо при­тя­за­нии, они не вери­ли в успех.

И вот они едут в Регий, явля­ют­ся к Епи­к­ра­ту и рас­ска­зы­ва­ют то, что он знал и так, — что они дали восемь­де­сят тысяч сестер­ци­ев. Они про­сят его поза­бо­тить­ся попол­нить их рас­ход и пред­ло­жи­ли Епи­к­ра­ту потре­бо­вать от них какой угод­но пору­ки в том, что отно­си­тель­но его наслед­ства никто не будет иметь с ним про­цес­са; 56. Епи­к­рат обсто­я­тель­но выбра­нил этих гос­под и про­гнал. Из Регия они вер­ну­лись в Сира­ку­зы и, как водит­ся, ста­ли жало­вать­ся мно­гим, что напрас­но дали восемь­де­сят тысяч сестер­ци­ев; изве­стие об этом раз­нес­лось всюду и ста­ло темой раз­го­во­ра для всех и каж­до­го. Тогда Веррес воз­об­но­вил свою сира­куз­скую про­дел­ку — объ­явил о сво­ем наме­ре­нии про­из­ве­сти след­ст­вие отно­си­тель­но тех вось­ми­де­ся­ти тысяч сестер­ци­ев и при­гла­сил мно­гих в свиде­те­ли. Бидий­цы ска­за­ли, что дали день­ги Вол­ка­цию, не при­ба­вив того, что дали по при­ка­за­нию Верре­са. Послед­ний послал за Вол­ка­ци­ем и велел при­не­сти день­ги. Вол­ка­ций, не морг­нув­ши ни одним гла­зом, при­нес день­ги — он не терял ниче­го — и вер­нул их на гла­зах мно­гих; бидий­цы унес­ли день­ги. — 57. Мне могут ска­зать: «Поче­му ты, в дан­ном слу­чае, напа­да­ешь на Верре­са? Он не толь­ко не вор сам, но не поз­во­лил воро­вать и дру­гим». А не угод­но ли послу­шать; вы сей­час убеди­тесь, что день­ги, толь­ко что ушед­шие от него стол­бо­вой доро­гой, вер­ну­лись к нему про­сел­ком.

Как дол­жен был посту­пить про­пре­тор, если, рас­сле­до­вав дело в при­сут­ст­вии сво­его сове­та, он убедил­ся, что член его сви­ты дал себя под­ку­пить с обя­за­тель­ст­вом ока­зать вли­я­ние на пра­во, про­пре­тор­ский декрет и судеб­ный при­го­вор, от чего постра­да­ло бы доб­рое имя само­го про­пре­то­ра, и что бидий­цы совер­ши­ли этот под­куп, под­ка­пы­ва­ясь под сла­ву и обще­ст­вен­ное поло­же­ние про­пре­то­ра? Не дол­жен ли был он нака­зать и того, кто взял день­ги, и тех, кто их дал? — Как! ты, решив­ший рань­ше нака­зы­вать тех, кто поста­нов­лял непра­виль­ные при­го­во­ры (§ 33) — что часто дела­ет­ся по незна­нию — даешь уда­лить­ся без­на­ка­зан­но тем, кто счи­тал поз­во­ли­тель­ным за день­ги про­дать или купить твой при­го­вор? XXIV. 58. Вол­ка­ций, всад­ник рим­ский, остал­ся по-преж­не­му при тебе и после, несмот­ря на нане­сен­ное ему страш­ное оскорб­ле­ние; может ли быть боль­ший позор для сво­бод­но­рож­ден­но­го, может ли быть что-либо менее достой­ное чело­ве­ка сво­бод­но­го, как быть при­нуж­ден­ным, в при­сут­ст­вии мно­го­чис­лен­но­го обще­ства, вер­нуть кра­де­ное по при­ка­зу маги­ст­ра­та? Если б он дер­жал­ся такой высоты нрав­ст­вен­ных убеж­де­ний, какой дол­жен дер­жать­ся не толь­ко всад­ник рим­ский, но каж­дый сво­бод­ный чело­век, он не решил­ся бы взгля­нуть потом тебе в лицо, он дол­жен был бы пре­вра­тить­ся, жесто­ко опо­зо­рен­ный, в тво­е­го злей­ше­го вра­га, — не будь он тогда в сдел­ке с тобою и не заботь­ся он боль­ше о тво­ей репу­та­ции, неже­ли о сво­ей. А в какой тес­ной друж­бе нахо­дил­ся он с тобою не толь­ко тогда, когда был с тобою в про­вин­ции, но нахо­дит­ся и теперь, в то вре­мя, как тебя оста­ви­ли осталь­ные дру­зья, пони­ма­ешь ты и можем иметь пред­став­ле­ние и мы.

Не думай­те, одна­ко, чтобы уча­стье Верре­са в этой сдел­ке дока­зы­ва­лось толь­ко бла­го­ду­ши­ем Вол­ка­ция, не рас­сер­див­ше­го­ся на сво­его про­пре­то­ра, и мяг­ко­стью это­го послед­не­го, не нака­зав­ше­го ни Вол­ка­ция, ни бидий­цев. 59. Конеч­но, и это важ­ная ули­ка; но самое важ­ное заклю­ча­ет­ся вот в чем. Он имел пол­ное осно­ва­ние гне­вать­ся на бидий­цев, он знал, что они имен­но пото­му сде­ла­ли попыт­ку добить­ся взят­кой его декре­та, что прав­дой ниче­го не мог­ли добить­ся от Епи­к­ра­та, даже если бы он при­сут­ст­во­вал, и что же? Этим самым бидий­цам он при­судил не толь­ко то наслед­ство, кото­рое доста­лось Епи­к­ра­ту, но, как и в деле сира­куз­ца Герак­лия, и все его отцов­ское иму­ще­ство; в этом слу­чае он посту­пил еще бес­сер­деч­нее, так как Епи­к­ра­та вовсе не вызы­ва­ли в суд. Он вво­дит новый обы­чай — объ­яв­ля­ет, что если кто жела­ет предъ­явить иск к отсут­ст­ву­ю­ще­му, он назна­чит суд. Явля­ют­ся бидий­цы, начи­на­ют про­сить себе наслед­ства. Дове­рен­ные (Епи­к­ра­та) тре­бу­ют, чтобы про­пре­тор или пре­до­ста­вил им судить­ся по их зако­нам, или велел про­тив­ни­кам подать жало­бу по зако­ну Рупи­лия. Про­тив это­го ист­цы не нашлись ниче­го воз­ра­зить; поло­же­ние их каза­лось без­вы­ход­ным. 60. Прав­да, они нача­ли было сочи­нять, буд­то ответ­чик уда­лил­ся с обман­ною целью, и потре­бо­ва­ли, чтобы на его иму­ще­ство было нало­же­но запре­ще­ние; но тут-то ока­за­лось, что Эпи­к­рат нико­му не был дол­жен ни гро­ша, сверх того, его дру­зья объ­яви­ли, что буде явит­ся креди­тор, они соглас­ны отве­чать перед судом и вне­сти залог в обес­пе­че­ние упла­ты в слу­чае про­иг­ры­ша дела³⁹.

XXV. Дело не подви­га­лось впе­ред. Но вот ист­цы начи­на­ют, по вну­ше­нию Верре­са, гово­рить, что Епи­к­рат под­де­лал доку­мен­ты, — в чем его нель­зя было даже запо­до­зрить — и тре­бу­ют, чтобы про­тив него было воз­буж­де­но судеб­ное пре­сле­до­ва­ние. Тогда его дру­зья ста­ли про­те­сто­вать про­тив вся­кой его попыт­ки назна­чить суд или даже раз­би­рать дело лич­но, пока отсут­ст­ву­ет тот, доб­рое имя кото­ро­го заме­ша­но в этом деле, и в то же вре­мя не пере­ста­ва­ли тре­бо­вать, чтобы он пре­до­ста­вил им судить­ся по их соб­ст­вен­ным зако­нам. 61. Он, напро­тив, заме­чая, что нашел­ся-таки пункт, по кото­ро­му его дру­зья не реша­ют­ся защи­щать его в его отсут­ст­вие, обра­до­вал­ся счаст­ли­вой наход­ке и объ­явил, что наме­рен допу­стить судеб­ное пре­сле­до­ва­ние пред­по­чти­тель­но по это­му пунк­ту… Так как всем было ясно, что к нему вер­ну­лись не толь­ко те день­ги, кото­рые яко­бы он воз­вра­тил, но что он полу­чил потом еще бо́льшие сум­мы, то дру­зья Епи­к­ра­та отсту­пи­лись от его защи­ты, и Веррес отдал в пол­ное рас­по­ря­же­ние и соб­ст­вен­ность бидий­цев все иму­ще­ство Епи­к­ра­та. К преж­ним пяти­стам тыся­чам сестер­ци­ев, достав­шим­ся ему в наслед­ство, при­со­еди­ни­лось его преж­нее состо­я­ние в пол­то­ра мил­ли­о­на сестер­ци­ев. — Раз­ве самое нача­ло про­цес­са и его конец, раз­ве огром­ная сум­ма иска, затем, самый харак­тер Верре­са поз­во­ля­ют думать, что то, о чем я гово­рил, сде­ла­но даром?

62. Поз­воль­те же теперь, судьи, рас­ска­зать вам о несча­стии сици­лий­цев. И сира­ку­зец Герак­лий, и биди­ец Епи­к­рат, лишив­ши­е­ся все­го сво­его состо­я­ния, при­еха­ли в Рим. В тра­ур­ной одеж­де, с длин­ны­ми боро­дой и воло­са­ми⁴⁰ они почти два года про­бы­ли в Риме, пока в про­вин­цию не отпра­вил­ся Л. Метелл; тогда они уеха­ли вме­сте с Метел­лом, покро­ви­тель­ст­вом кото­ро­го они поль­зо­ва­лись в пол­ной мере. Когда Метелл при­был в Сира­ку­зы, он объ­явил недей­ст­ви­тель­ны­ми при­го­во­ры по делу Епи­к­ра­та и Герак­лия, но от состо­я­ния того и дру­го­го не оста­лось ниче­го, кро­ме недви­жи­мо­го иму­ще­ства. XXVI. 63. Вооб­ще Метелл с пер­во­го же дня сво­его при­езда рас­по­рядил­ся пре­крас­но, кас­си­ро­вав везде, где толь­ко мог, неспра­вед­ли­вые при­го­во­ры Верре­са. А так как сира­куз­цы вопре­ки его рас­по­ря­же­нию отка­зы­ва­лись водво­рить Герак­лия в его пра­вах и пре­иму­ще­ствах, то он при­ка­зал каж­до­го сира­куз­ско­го сена­то­ра, кото­ро­го Герак­лий вызы­вал перед его три­бу­нал, заклю­чать в тюрь­му; таким обра­зом поса­же­ны были очень мно­гие. Епи­к­рат же был немед­лен­но вос­ста­нов­лен в сво­их пра­вах. Точ­но так­же были кас­си­ро­ва­ны при­го­во­ры в Лили­бее, Агри­ген­те и Панор­ме; рав­ным обра­зом Метелл объ­явил, что не наме­рен руко­во­дить­ся теми таб­ли­ца­ми цен­за, кото­рые были состав­ле­ны в намест­ни­че­ство это­го чело­ве­ка, и что деся­ти­ны, кото­рый тот про­да­вал вопре­ки зако­ну Гиеро­на²⁹, будут про­да­вае­мы им соглас­но это­му зако­ну. Одним сло­вом, все рас­по­ря­же­ния Метел­ла были тако­го рода, что, каза­лось, он не столь­ко стро­ит зда­ние соб­ст­вен­ной про­пре­ту­ры, сколь­ко сно­сит про­пре­ту­ру сво­его пред­ше­ст­вен­ни­ка. 64. Но сто­и­ло при­ехать в Сици­лию мне — и он стал неузна­ва­ем. За два дня до это­го к нему явил­ся какой то Лети­лий, зна­ток род­ной пись­мен­но­сти; зная за ним это каче­ство, Веррес застав­лял его раз­но­сить его пись­ма⁴¹. Он при­вез с собою мас­су писем и одно меж­ду ними — из дому. Это-то пись­мо и сде­ла­ло про­пре­то­ра неузна­вае­мым; вне­зап­но он начал гово­рить, что очень бла­го­во­лит к Верре­су, так как он ему друг и род­ст­вен­ник. Все удив­ля­лись тому, что он вспом­нил об этом уже после того, как нанес ему смер­тель­ный удар сво­и­ми поступ­ка­ми и рас­по­ря­же­ни­я­ми; неко­то­рые дума­ли, что Лети­лий при­ехал в каче­стве послан­ца Верре­са, чтобы напом­нить про­пре­то­ру о суще­ст­во­вав­ших меж­ду ними при­я­тель­ских отно­ше­ни­ях, друж­бе и род­стве. С тех пор он начал тре­бо­вать изъ­яв­ле­ний бла­го­дар­но­сти обра­зу дей­ст­вий Верре­са, стал не толь­ко запу­ги­вать свиде­те­лей, но и удер­жи­вать их силой; и если бы я, по сво­ем при­езде, не ока­зал в извест­ном отно­ше­нии про­ти­во­дей­ст­вия его попыт­кам и не всту­пил с ним в борь­бу, дей­ст­вуя на сици­лий­цев пись­ма­ми не Метел­ла, а Глаб­ри­о­на⁴², и опи­ра­ясь на закон, — я не мог бы явить­ся сюда с таким мно­же­ст­вом свиде­те­лей.

XXVII. 65. Но я хочу про­дол­жать о том, о чем начал гово­рить, — узнай­те о несча­стии наших союз­ни­ков. Герак­лий и Епи­к­рат изда­ле­ка вышли ко мне навстре­чу в сопро­вож­де­нии всех сво­их дру­зей, когда я при­шел в Сира­ку­зы; они, со сле­за­ми, бла­го­да­ри­ли меня и про­си­ли взять их в Рим. Мне оста­ва­лось еще объ­ездить очень мно­го горо­дов, поэто­му я усло­вил­ся с ними о вре­ме­ни, когда нам встре­тить­ся в Мес­сане. Но здесь я вме­сто них нашел гон­ца с изве­сти­ем, что их не пус­ка­ет про­пре­тор; так-то люди, кото­рым я при­ка­зал быть свиде­те­ля­ми, име­на кото­рых я сооб­щил Метел­лу, люди, страст­но желав­шие уехать в сто­ли­цу, глу­бо­ко оби­жен­ные, — до сих пор еще не яви­лись. Вот како­вы пра­ва, кото­ры­ми поль­зу­ют­ся союз­ни­ки, — им нель­зя даже опла­ки­вать свои несча­стия!

66. Пока­за­ние цен­ту­ри­пин­ца Герак­лия, пре­крас­но­го и знат­но­го моло­до­го чело­ве­ка, вы уже слы­ша­ли; с него, воз­му­ти­тель­но неспра­вед­ли­вым иском, взыс­ки­ва­лось сто тысяч сестер­ци­ев. Верре­су, одна­ко, уда­лось путем штра­фов и тре­тей­ских судов выжать с него четы­ре­ста тысяч сестер­ци­ев; когда же один тре­тей­ский судья — цен­ту­ри­пи­нец, с обо­юд­но­го согла­сия раз­би­рав­ший дело двух цен­ту­ри­пин­цев — осме­лил­ся выне­сти бла­го­при­ят­ный Герак­лию при­го­вор, Веррес этот при­го­вор при­знал недей­ст­ви­тель­ным; мало того, он решил, что судья судил непра­виль­но (§ 33), ввиду это­го лишил его пра­ва являть­ся в думу и зани­мать почет­ное место в пуб­лич­ных собра­ни­ях, издал эдикт, где обе­щал остав­лять без нака­за­ния нане­сен­ную кем-либо ему обиду и, в слу­чае, если ему вчи­нят иск, назна­чить судью из чис­ла чле­нов сво­ей сви­ты, лич­но же его лишил вся­ко­го пра­ва при­вле­кать кого-либо к суду. 67. И что же? Как вели­ко было оба­я­ние авто­ри­те­та Верре­са, вид­но из того, что, хотя он, про­пре­тор, в сво­ей про­вин­ции на сло­вах доз­во­лил это, а на деле даже под­стре­кал к это­му, — тем не менее никто не решил­ся оскор­бить преж­не­го судью; что хотя он всем сво­им авто­ри­те­том ручал­ся в без­на­ка­зан­но­сти бес­со­вест­но­му ист­цу, никто не вчи­нил про­тив него иска. А то позор­ное нака­за­ние оста­лось в силе столь­ко же вре­ме­ни, сколь­ко оста­вал­ся в про­вин­ции Веррес, не долее.

Вы види­те, каки­ми неслы­хан­ны­ми, бес­при­мер­ны­ми сред­ства­ми он поль­зо­вал­ся, чтобы наве­сти страх на судив­ших; как же вам кажет­ся, воз­мож­но ли допу­стить, чтобы хоть одно дело было реше­но в Сици­лии не по его мано­ве­нию? Воз­мож­но ли допу­стить, чтобы он имел в виду завла­деть день­га­ми лишь Герак­лия — хотя он имел в виду и это? Не ясно ли, что дело каса­лось несмет­ной добы­чи — что он стре­мил­ся к тому, чтобы, при­кры­ва­ясь судом, иметь в сво­ей само­лич­ной вла­сти состо­я­ние всех!

2. Уго­лов­ные суды. XXVIII. 68. Пере­хо­жу к уго­лов­ным судам. Не счи­тая нуж­ным пере­чис­лять все дела, выбе­ру из чис­ла мно­гих похо­жих друг на дру­га при­ме­ров два, в кото­рых силь­нее все­го ска­за­лась его бес­чест­ность. В Гали­ки­ях⁴³ жил некто Сопатр, чело­век поль­зо­вав­ший­ся ува­же­ни­ем сре­ди сограж­дан и один из пер­вых бога­чей меж­ду ними. Будучи обви­нен сво­и­ми вра­га­ми в уго­лов­ном деле пред намест­ни­ком Г. Сацер­дотом, он без труда добил­ся оправ­да­ния 74 г.. Подоб­но­го же рода обви­не­ние воз­ве­ли на того же Сопат­ра его вра­ги и пред Г. Верре­сом, сме­нив­шим Сацер­дота. Сопат­ру дело каза­лось неваж­ным: во-пер­вых он был неви­нен, во-вто­рых, он не думал, что тот осме­лит­ся кас­си­ро­вать реше­ние Сацер­дота⁴⁴. Обви­ня­е­мый был вызван в суд. Дело раз­би­ра­лось в Сира­ку­зах⁴⁵; 69. обви­ни­тель взво­дил те обви­не­ния, кото­рые рань­ше были опро­верг­ну­ты не толь­ко защи­той, но и самим при­го­во­ром; защит­ни­ком Сопат­ра был Кв. Мину­ций, рим­ский всад­ник, поль­зо­вав­ший­ся боль­шой извест­но­стью и ува­же­ни­ем, небезыз­вест­ный и вам, судьи; дело не дава­ло ника­ко­го пово­да не толь­ко к опа­се­ни­ям, но даже к малей­шим коле­ба­ни­ям. В это вре­мя его отпу­щен­ник и акценз⁴⁶ Тимар­хид. кото­рый был, как вы мог­ли убедить­ся из пока­за­ний мно­го­чис­лен­ных свиде­те­лей в пер­вой сес­сии, его помощ­ни­ком и при­служ­ни­ком в подоб­но­го рода делах, явля­ет­ся к Сопат­ру и гово­рит ему, чтобы он не слиш­ком пола­гал­ся на при­го­вор Сацер­дота и на правоту сво­его дела, при­чем доба­вил, что его обви­ни­те­ли и вра­ги хотят дать про­пре­то­ру взят­ку, но что про­пре­тор пред­по­чи­та­ет полу­чить ее за спа­се­ние обви­ня­е­мо­го и жела­ет вме­сте с тем, если это мож­но, не кас­си­ро­вать преж­не­го при­го­во­ра. Для Сопат­ра это было пол­ной неожи­дан­но­стью; поэто­му он был сму­щен и ниче­го дру­го­го не нашел сра­зу отве­тить Тимар­хиду, кро­ме того, что он поду­ма­ет; в то же вре­мя он дал ему понять, что его денеж­ные дела в очень пло­хом состо­я­нии. Затем он рас­ска­зал о про­ис­шед­шем сво­им дру­зьям⁴⁷; когда те дали ему совет купить свое спа­се­ние день­га­ми, он при­шел к Тимар­хиду. Рас­ска­зав о сво­их денеж­ных затруд­не­ни­ях, он дотор­го­вал­ся с ним до вось­ми­де­ся­ти тысяч 4280 р. з. сестер­ци­ев и отсчи­тал ему эти день­ги.

XXIX. 70. В день суда все защит­ни­ки Сопат­ра были спо­кой­ны и без­за­бот­ны; в самом деле, вины за ним не было ника­кой, дело было реше­но еще рань­ше, нако­нец, Веррес полу­чил день­ги; мог ли кто сомне­вать­ся отно­си­тель­но того, что́ пред­сто­я­ло? — Пре­ния в тот день не были кон­че­ны, судьи разо­шлись; Тимар­хид вто­рич­но явля­ет­ся к Сопат­ру и гово­рят, что его обви­ни­те­ли сули­ли про­пре­то­ру гораздо бо́льшую сум­му, чем та, кото­рую дал он; поэто­му, если он умен, он пони­ма­ет, что́ сле­ду­ет ему делать. Хотя тот был и сици­лий­цем, и обви­ня­е­мым, сле­до­ва­тель­но был и оби­жен пра­ва­ми, и стес­нен обсто­я­тель­ства­ми, тем не менее он не мог ни выно­сить при­сут­ст­вия Тимар­хида, ни слу­шать его доль­ше. «Може­те делать, что угод­но, — ска­зал он, — боль­ше вы от меня не полу­чи­те!» С ним соглас­ны были и его дру­зья и защит­ни­ки, тем более, что Веррес, како­во бы ни было его лич­ное поведе­ние в этом про­цес­се, имел заседа­те­ля­ми чест­ных людей из чис­ла жив­ших в сира­куз­ском окру­ге (рим­ских граж­дан), кото­рые, кро­ме того, были судья­ми при Сацер­до­те в про­цес­се, кон­чив­шем­ся оправ­да­ни­ем того же Сопат­ра. На этом осно­ва­нии они отнюдь не дума­ли, чтобы они, оправ­дав­шие его тогда, этот раз, по тому же само­му обви­не­нию, при тех же самых свиде­те­лях, при­зна­ли его винов­ным. 71. На это исклю­чи­тель­но и пола­га­лись они, явив­шись в суд.

И вот, когда они яви­лись в суд, когда собра­лись в боль­шом чис­ле быть заседа­те­ля­ми те самые, кото­рые были ими обык­но­вен­но, когда вся надеж­да защи­ты заклю­ча­лась в этой мно­го­чис­лен­но­сти и доб­ро­ка­че­ст­вен­но­сти соста­ва заседа­те­лей, а рав­но и в том, что суди­ли, как я уже ска­зал, те же люди, кото­рые рань­ше по тому же обви­не­нию его оправ­да­ли — тут-то он и выка­зал, как вы увиди­те, свою бес­чест­ность и наг­лость в ее пол­ном блес­ке, не обна­ру­жив не толь­ко уме­ния, но даже жела­ния скрыть ее; одно­му из заседа­те­лей, рим­ско­му всад­ни­ку, М. Пети­лию, он при­ка­зы­ва­ет идти испол­нять свою обя­зан­ность, так как послед­ний был судьею в граж­дан­ском деле⁴⁸. Пети­лий отве­чал отка­зом, ссы­ла­ясь на то, что Веррес удер­жи­ва­ет в чис­ле сво­их заседа­те­лей его дру­зей, кото­рых ему само­му хоте­лось бы иметь заседа­те­ля­ми в сво­ем деле. Тогда этот вели­ко­душ­ный чело­век объ­яв­ля­ет, что не жела­ет удер­жи­вать нико­го из тех, кто хочет быть заседа­те­лем Пети­лия. Ушли все, так как и дру­гие полу­чи­ли поз­во­ле­ние уда­лить­ся, гово­ря, что жела­ют при­сут­ст­во­вать при раз­би­ра­тель­стве в инте­ре­сах той или дру­гой из сто­рон⁴⁹. Таким обра­зом. он остал­ся один со сво­ей бес­со­вест­ной когор­той. 72. Мину­ций, защит­ник Сопат­ра, был уве­рен, что, рас­пу­стив судей, Веррес не станет в этот день раз­би­рать дело; как вдруг послед­ний при­ка­зы­ва­ет ему начать свою речь. «Перед кем?» — спра­ши­ва­ет защит­ник. «Пере­до мною, — отве­ча­ет про­пре­тор, — если толь­ко я могу, по тво­е­му мне­нию, быть судьей како­го-нибудь сици­лий­ско­го гре­ка». — «Можешь, — гово­рит тот, — но я очень хотел бы, чтобы яви­лись преж­ние судьи, зна­ко­мые с делом». — «Начи­най, — отве­ча­ет Веррес, — они не могут прий­ти». — «Очень жаль, — отве­ча­ет Мину­ций, — но и меня Пети­лий про­сил быть в чис­ле его заседа­те­лей!» XXX. 73. С эти­ми сло­ва­ми он начал уда­лять­ся от судей­ских ска­мей; в серд­цах, тот стал осы­пать его бра­нью и даже страш­но гро­зить ему за то, что он остав­ля­ет его в столь пре­до­суди­тель­ной и нена­вист­ной пуб­ли­ке обста­нов­ке. Мину­ций, кото­рый, зани­ма­ясь в Сици­лии тор­гов­лею, нико­гда не забы­вал чув­ства дол­га и сво­его досто­ин­ства и, кро­ме того, знал, что, заботясь о при­об­ре­те­нии в про­вин­ции состо­я­ния, он не дол­жен ни в каком отно­ше­нии ронять сво­его зва­ния сво­бод­но­го граж­да­ни­на, отве­тил Верре­су то, что́ по его мне­нию сле­до­ва­ло, насколь­ко он мог делать это, не рискуя собой и делом, и объ­явил, что отка­зы­ва­ет­ся от защи­ты, раз суд рас­пу­щен. Таким обра­зом, он ушел из суда; его при­ме­ру после­до­ва­ли и про­чие дру­зья Сопат­ра, под­дер­жи­вав­шие защи­ту⁴⁹, кро­ме сици­лий­цев. 74. Несмот­ря на свою отча­ян­ную наг­лость, Веррес, остав­шись вне­зап­но один, испу­гал­ся не в шут­ку; он не знал, что́ ему делать, как ему быть. Отло­жить пока раз­бор дела? Но он не мог не пони­мать, что, когда потом судья­ми будут лица, кото­рых он уда­лил, Сопатр будет оправ­дан; с дру­гой сто­ро­ны, если бы он осудил чело­ве­ка без­за­щит­но­го и невин­но­го, будучи сам судьей без заседа­те­лей, имея перед собой под­суди­мо­го без пове­рен­но­го и адво­ка­тов и вдо­ба­вок кас­си­руя при­го­вор Г. Сацер­дота — он созна­вал, что ему не усто­ять про­тив того страш­но­го взры­ва все­об­ще­го него­до­ва­ния, кото­рый после­до­вал бы за этим поступ­ком. В сво­ей нере­ши­тель­но­сти он метал­ся туда и сюда не толь­ко душой, но и телом; все при­сут­ст­во­вав­шие мог­ли заме­тить, как в его серд­це чув­ство стра­ха борет­ся с чув­ст­вом алч­но­сти. Пуб­ли­ки в суде было очень мно­го; цари­ла мерт­вая тиши­на; все с нетер­пе­ни­ем жда­ли, какой исход най­дет его жад­ность. 75. Его акценз Тимар­хид то и дело шеп­тал ему на ухо; нако­нец он гово­рить, обра­ща­ясь к ответ­чи­ку: «Начи­най!» Тот начи­на­ет про­сить и молить о том, чтобы его дело раз­би­ра­лось при уча­стии заседа­те­лей. Тогда тот неожи­дан­но при­ка­зы­ва­ет вызвать свиде­те­лей. Они дали крат­кие пока­за­ния, ника­ких вопро­сов им не пред­ла­га­лось; после это­го гла­ша­тай объ­явил об окон­ча­нии пре­ний. Тогда он, как бы боясь, чтобы Пети­лий после окон­ча­ния или отсроч­ки граж­дан­ско­го про­цес­са не явил­ся в заседа­ние вме­сте с про­чи­ми заседа­те­ля­ми, быст­ро вско­чил с крес­ла и вынес, с согла­сия сво­его пис­ца, вра­ча и гада­те­ля, обви­ни­тель­ный при­го­вор чело­ве­ку невин­но­му, объ­яв­лен­но­му Г. Сацер­дотом сво­бод­ным от суда и не имев­ше­му воз­мож­но­сти защи­щать­ся.

XXXI. 76. Бере­ги­те, бере­ги­те его, судьи, в чис­ле граж­дан; щади­те, заботь­тесь о нем, чтобы он мог заседать в суде вме­сте с вами и пода­вать в сена­те бес­при­страст­ные мне­ния в вопро­сах вой­ны и мира! Впро­чем, нам и рим­ско­му наро­ду не сле­ду­ет бес­по­ко­ить­ся мно­го о том, какие мне­ния будет он пода­вать в сена­те. Какой авто­ри­тет будет иметь он? Когда он посме­ет или суме­ет выска­зать свое мне­ние? Ска­жу более, когда заглянет в курию этот при­вык­ший жить в такой рос­ко­ши и празд­но­сти чело­век… кро­ме раз­ве в фев­ра­ле меся­це?⁵⁰ Но пусть он явля­ет­ся, пусть пода­ет голос за объ­яв­ле­ние вой­ны Кри­ту⁵¹, за даро­ва­ние Визан­тии прав сво­бод­но­го горо­да⁵², за при­зна­ние Пто­ле­мея царем⁵³, — пусть он гово­рит все, пода­ет голос за все, что отве­ча­ет жела­ни­ям Гор­тен­сия! это не каса­ет­ся нас, не угро­жа­ет нашей жиз­ни, не пред­став­ля­ет боль­шой опас­но­сти для наше­го бла­го­со­сто­я­ния. 77. Но вот что дей­ст­ви­тель­но опас­но и ужас­но для нас, вот чего сле­ду­ет боять­ся каж­до­му чест­но­му чело­ве­ку: если его вырвет из рук судей какая-либо сила, ему, по необ­хо­ди­мо­сти, при­дет­ся быть судьею само­му и решать сво­им при­го­во­ром судь­бу рим­ских граж­дан, быть зна­ме­но­нос­цем в вой­ске того, кто хочет цар­ст­во­вать в судах⁵⁴. С этим не может поми­рить­ся народ рим­ский, это­го он не может допу­стить, — он гром­ко объ­яв­ля­ет и гово­рит вам, что если вам любы такие люди, если на них жела­е­те вы осно­вать сла­ву ваше­го сосло­вия и ува­же­ние к сена­ту, — вы може­те, сколь­ко угод­но, заседать вме­сте с ним в сена­те, никто не запре­ща­ет вам так­же избрать его судьею над сами­ми собою; но что люди, не при­над­ле­жа­щие к ваше­му сосло­вию, кото­рым чуд­ные Кор­не­ли­е­вы зако­ны дают пра­во отво­да не более, как трех судей⁵⁵, — что эти люди не согла­сят­ся, чтобы их судил такой жесто­кий, такой пре­ступ­ный, такой нече­сти­вый чело­век.

XXXII. 78. Если пре­ступ­но — лич­но я не могу себе пред­ста­вить ниче­го более под­ло­го и низ­ко­го — брать взят­ку за свой при­го­вор, про­да­вать за день­ги свою честь и совесть, то насколь­ко же пре­ступ­нее, под­лее и гнус­нее осуж­дать чело­ве­ка, кото­ро­го ты заста­вил выку­пить свое оправ­да­ние, и будучи пре­то­ром, не обла­дать даже чест­но­стью раз­бой­ни­ка! Пре­ступ­ле­ние — при­ни­мать день­ги от обви­ня­е­мо­го, еще боль­шее — от обви­ни­те­ля, но еще боль­шее — от того и дру­го­го! Конеч­но, раз ты в про­вин­ции пустил свою честь с тор­гов, пред­по­чти­тель­ным поку­па­те­лем был тот, кто пред­ла­гал более круп­ную сум­му; что ж, воз­мож­но, что кто-нибудь когда-нибудь и посту­пал таким обра­зом. Но ты, раз про­дав свою честь и совесть одно­му и полу­чив от него день­ги, затем за бо́льшую сум­му пере­про­дав ее дру­го­му, счи­та­ешь поз­во­ли­тель­ным обма­нуть и того, и дру­го­го и не воз­вра­тить даже его денег тому, кого ты обма­нул? 79. Тебе ли ссы­лать­ся на Буль­ба, на Стай­е­на?⁵⁶ — Слы­ха­ли ли мы или вида­ли ли когда-либо подоб­но­го рода извер­га, кото­рый всту­пил бы в сдел­ку с обви­ня­е­мым, чтобы потом вой­ти в согла­ше­ние с обви­ни­те­лем, кото­рый отпу­стил бы судей, чест­ных и знав­ших дело людей, и один про­из­нес бы обви­ни­тель­ный при­го­вор под­суди­мо­му, объ­яв­лен­но­му рань­ше сво­бод­ным от суда, не воз­вра­щая ему даже денег! И это­го чело­ве­ка мы будем иметь в чис­ле судей? Он будет судьей во вто­рой деку­рии сена­то­ров?⁵⁷ Он будет про­из­но­сить при­го­во­ры о жиз­ни сво­бод­но­рож­ден­но­го чело­ве­ка? Ему будут вру­че­ны судей­ские таб­лич­ки? — Да, он сде­ла­ет на них помет­ки не толь­ко вос­ком, но, если будет нуж­но, даже кро­вью!⁵⁸

XXXIII. 80. Может ли он, в самом деле, отпи­рать­ся от одно­го како­го-нибудь пре­ступ­ле­ния из чис­ла рас­ска­зан­ных мною? Раз­ве толь­ко от одно­го того — это уж необ­хо­ди­мо — что он полу­чил взят­ку. И в самом деле, отче­го бы ему не отпи­рать­ся? Но Кв. Мину­ций, всад­ник рим­ский, защит­ник Сопат­ра, пове­рен­ный всех его тайн и дел, гово­рит под клят­вою, что день­ги были даны, он гово­рит под клят­вою, что, по сло­вам Тимар­хида, обви­ни­те­ли дали ему бо́льшую сум­му; это под­твер­дят мно­гие сици­лий­цы, это ска­жут все гали­кий­цы, это ска­жет и несо­вер­шен­но­лет­ний сын Сопат­ра, кото­ро­го этот изверг лишил ни в чем не винов­но­го отца и отцов­ско­го состо­я­ния. — 81. Но если бы я и не мог вполне дока­зать свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми тот факт, что ты взял день­ги, — неуже­ли ты можешь отри­цать или будешь отри­цать теперь, что рас­пу­стив сво­их судей, уда­лив чест­ных людей, кото­рые состав­ля­ли суд при Г. Сацер­до­те и все­гда нахо­ди­лись так­же при тебе, ты поста­но­вил при­го­вор в деле уже решен­ном? Что ты без раз­би­ра­тель­ства дела и в отсут­ст­вии заседа­те­лей осудил того само­го чело­ве­ка, кото­ро­го Г. Сацер­дот, при уча­стии заседа­те­лей, разо­брав дело, объ­явил оправ­дан­ным? А будучи при­нуж­ден сознать­ся в том, что́ про­ис­хо­ди­ло откры­то на сира­куз­ской пло­ща­ди, что́ виде­ла вся про­вин­ция — утвер­ждай, если хочешь, что взят­ки ты не полу­чал; авось тебе удаст­ся най­ти чело­ве­ка, кото­рый, зная о тво­их явных делах, сочтет нуж­ным еще спра­ши­вать, что́ ты делал без свиде­те­лей; чело­ве­ка, кото­рый будет коле­бать­ся, кому луч­ше верить, — моим ли свиде­те­лям, или тво­им защит­ни­кам…

XXXIV. 82. Как я ска­зал уже выше (§ 68), я не наме­рен пере­чис­лять все его пре­ступ­ле­ния в этом роде, а хочу выбрать из них наи­бо­лее рази­тель­ные. Поз­во­ляю теперь позна­ко­мить вас с извест­ным его про­ступ­ком, о кото­ром часто гово­рят во мно­гих местах, про­ступ­ком тако­го рода, что, кажет­ся, в нем одном заклю­ча­ют­ся все виды пре­ступ­ле­ний. Слу­шай­те вни­ма­тель­но, — вы убеди­тесь, что его роди­ла алч­ность, вырас­ти­ла беше­ная страсть, завер­ши­ла и увен­ча­ла жесто­кость. 83. Здесь вме­сте со мною сидит Сте­ний Фер­ми­тан­ский, извест­ный рань­ше мно­гим сво­ею высо­кою нрав­ст­вен­но­стью и ари­сто­кра­ти­че­ским про­ис­хож­де­ни­ем, теперь извест­ный всем, бла­го­да­ря сво­им несча­сти­ям и заме­ча­тель­ной неспра­вед­ли­во­сти Верре­са. Поль­зу­ясь его госте­при­им­ст­вом и часто бывая у него в Фер­мах, он унес из его дома все, что толь­ко может до неко­то­рой сте­пе­ни пле­нить чье-либо серд­це или зре­ние. Дело в том, что Сте­ний смо­ло­ду усерд­но при­об­ре­тал раз­лич­но­го рода брон­зы изящ­ной делос­ской или коринф­ской работы, кар­ти­ны, а так­же кра­си­вые вещи из сереб­ра, насколь­ко это поз­во­ля­ли сред­ства граж­да­ни­на Ферм. В моло­до­сти, в быт­ность свою в Азии, он усерд­но ста­рал­ся, как я заме­тил выше, при­об­ре­тать их не столь­ко ради соб­ст­вен­но­го удо­воль­ст­вия, сколь­ко для обста­нов­ки при при­гла­ше­ни­ях и при­е­мах наших сограж­дан и сво­их дру­зей и госте­при­им­цев. 84. Когда Веррес все это частью выпра­ши­вал у него, частью взыс­ки­вал, частью про­сто уно­сил, Сте­ний тер­пел, пока мог. Его серд­це сжи­ма­лось от боли при мыс­ли, что тот обо­брал и опу­сто­шил почти дочи­ста его дом, преж­де кра­си­вый и бога­тый; тем не менее он не пове­рял сво­его горя нико­му, — по его мне­нию, неспра­вед­ли­во­сти намест­ни­ка сле­до­ва­ло пере­но­сить мол­ча, неспра­вед­ли­во­сти гостя — бла­го­душ­но.

85. Меж­ду тем в Верре­се, когда он увидел в Фер­мах постав­лен­ные на пуб­лич­ном месте пре­крас­ней­шей работы древ­ние ста­туи, вспых­ну­ла его извест­ная, не щадив­шая нико­го страсть. Он начал про­сить Сте­ния, чтобы тот дал сло­во помочь ему уне­сти их; Сте­ний не толь­ко отве­чал отка­зом, но и дал понять, что это­го реши­тель­но нель­зя сде­лать, что нель­зя уне­сти из Ферм напо­ми­нав­шие о П. Сци­пи­оне Афри­кан­ском древ­ние ста­туи, пока суще­ст­ву­ет этот город и власть рим­ско­го наро­да.

XXXV. 86. Надоб­но вам знать — чтобы вме­сте с тем позна­ко­мить­ся с образ­чи­ком гуман­но­сти и спра­вед­ли­во­сти Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, — что кар­фа­ге­няне взя­ли неко­гда Гиме­ру, один из самых извест­ных и бога­тых горо­дов Сици­лии 409 г.. Сци­пи­он, счи­тая достой­ным сла­вы рим­ско­го наро­да, чтобы по окон­ча­нии вой­ны союз­ни­ки полу­чи­ли вслед­ст­вие нашей победы то, что им при­над­ле­жа­ло, по взя­тии Кар­фа­ге­на 146 г. всем сици­лий­цам воз­вра­тил все, что было мож­но. Но Гиме­ра была раз­ру­ше­на; граж­дане, спас­ши­е­ся от бед­ст­вий вой­ны, посе­ли­лись в Фер­мах внут­ри пре­де­лов ее терри­то­рии и непо­да­ле­ку от ста­ро­го горо­да⁵⁹. Они счи­та­ли, что бла­го­со­сто­я­ние и честь их отцов вос­ста­нов­ле­ны, когда были постав­ле­ны в их горо­де ста­туи, при­над­ле­жав­шие их пред­кам. 87. Ста­туй было доволь­но мно­го; они были мед­ные. В чис­ле их была ста­туя жен­щи­ны необык­но­вен­ной кра­соты, пред­став­ляв­шая город и реку Гиме­ру⁶⁰. Была, кро­ме того, ста­туя поэта Сте­си­хо­ра⁶¹, сгорб­лен­но­го ста­ри­ка с кни­гой, счи­таю­ща­я­ся высо­ко­худо­же­ст­вен­ным про­из­веде­ни­ем; он был уро­жен­цем Гиме­ры, но за свой талант поль­зу­ет­ся и поль­зо­вал­ся глу­бо­ким ува­же­ни­ем и сла­вой во всей Гре­ции. Вот эти-то ста­туи вну­ши­ли Верре­су страсть, гра­ни­чив­шую с безу­ми­ем. Была там еще — о чем я чуть не забыл рас­ска­зать — козоч­ка, даже на наш вкус, хотя мы и невеж­ды в этом деле, заме­ча­тель­но пре­крас­ное и изящ­ное про­из­веде­ние. Как эти вещи, так и дру­гие, Сци­пи­он не по незна­нию бро­сил, чтобы их мог уне­сти с собою зна­ток Веррес, а нароч­но вер­нул фер­ми­тан­цам, вер­нул не пото­му, чтобы у него лич­но не было садов, поме­стья вбли­зи сто­ли­цы или вооб­ще места, где он мог бы поста­вить их, а пото­му, что, если бы он увез их домой, они вско­ре сде­ла­лись бы соб­ст­вен­но­стью не Сци­пи­о­на, а наслед­ни­ков его после его смер­ти; теперь же, когда они постав­ле­ны там, им наве­ки, пола­гаю я, суж­де­но являть­ся памят­ни­ка­ми Сци­пи­о­на и назы­вать­ся так.

XXXVI. 88. В то вре­мя, как Веррес тре­бо­вал эти ста­туи, и это тре­бо­ва­ние обсуж­да­лось даже в думе, Сте­ний энер­ги­че­ски про­ти­вил­ся и, как выдаю­щий­ся ора­тор сре­ди сици­лий­цев, ука­зал на мно­гое — фер­ми­тан­цам, гово­рил он, боль­ше чести поки­нуть город, неже­ли поз­во­лить увез­ти из горо­да наследие пред­ков, добы­чу, отня­тую у вра­гов, памят­ни­ки бла­го­де­я­ний вели­ко­го чело­ве­ка, дока­за­тель­ства сою­за и друж­бы рим­ско­го наро­да. Все были рас­тро­га­ны; все гово­ри­ли, что луч­ше уме­реть. Таким обра­зом, Веррес нашел-таки один город — пока едва ли не един­ст­вен­ный в мире — откуда он не мог уне­сти из пуб­лич­но­го места ни одной из подоб­но­го рода вещей ни силой, ни тай­но, ни сво­им при­ка­за­ни­ем, ни заис­ки­ва­ни­ем, ни за день­ги. Но об алч­но­сти его в таких слу­ча­ях я рас­ска­жу в дру­гом месте (р. 9.); теперь же вер­нусь к Сте­нию.

89. Веррес страш­но разо­злил­ся на Сте­ния, объ­явил, что он ему более не госте­при­и­мец, и выехал из его дома, т. е. гово­ря точ­нее, вышел сам, так как жить у него он пере­стал уже рань­ше. Тот­час же закля­тые вра­ги Сте­ния при­гла­си­ли его к себе на дом, рас­счи­ты­вая лжи­вым обви­не­ни­ем воору­жить его еще более про­тив Сте­ния. То были — Ага­тин, чело­век знат­ный, и Доро­фей, жена­тый на доче­ри Ага­ти­на, Кал­лида­ме. Веррес слы­шал о ней рань­ше, поэто­му пред­по­чел перей­ти на квар­ти­ру к зятю Ага­ти­на. Успе­ла прой­ти одна толь­ко ночь, а уж он так любил Доро­фея, что мож­но было при­нять их за дру­зей, ни в чем друг дру­гу не отка­зы­ваю­щих; к Ага­ти­ну же отно­сил­ся с заме­ча­тель­ным вни­ма­ни­ем, точ­но к одно­му из сво­их род­ст­вен­ни­ков или близ­ких людей. Каза­лось, он сде­лал­ся уже рав­но­душ­ным к той ста­туе Гиме­ры, — его инте­ре­со­ва­ли гораздо боль­ше стан и личи­ко хозяй­ки…

XXXVII. 90. И вот он начал про­сить этих гос­под поду­мать, нель­зя ли как-нибудь втя­нуть Сте­ния в про­цесс, взве­сти на него обви­не­ние; они отве­ча­ли, что у них нет мате­ри­а­лов для обви­не­ния. Тогда он пря­мо объ­явил им и пору­чил­ся, что они выиг­ра­ют про­цесс, сто­ит им подать на Сте­ния какую угод­но жало­бу. Они не ста­ли откла­ды­вать дела до зав­тра и немед­лен­но воз­буди­ли про­тив Сте­ния судеб­ное пре­сле­до­ва­ние, ссы­ла­ясь на то, что он под­де­лал офи­ци­аль­ные бума­ги. Сте­ний потре­бо­вал, чтобы — при­ни­мая во вни­ма­ние, что его сограж­дане обви­ня­ют его в под­ло­ге офи­ци­аль­ных доку­мен­тов, что след­ст­вие об это­го рода делах пола­га­ет­ся вести на осно­ва­нии фер­ми­тан­ских зако­нов, что сенат и народ рим­ский вер­нул фер­ми­тан­цам их город, зем­лю и само­управ­ле­ние за то, что они оста­ва­лись неиз­мен­но вер­ны­ми дру­зья­ми Рима, что впо­след­ст­вии Пуб­лий Рупи­лий, на осно­ва­нии сенат­ско­го поста­нов­ле­ния от име­ни деся­ти комис­са­ров⁶² пре­до­ста­вил сици­лий­ским граж­да­нам пра­во судить­ся по сво­им зако­нам, что нако­нец, сам Веррес под­твер­дил это рас­по­ря­же­ние сво­им эдик­том — чтобы в виду все­го это­го Веррес поз­во­лил ему судить­ся по зако­нам сво­его род­но­го горо­да.

91. В ответ на это, Веррес, стро­го при­дер­жи­вав­ший­ся тре­бо­ва­ний спра­вед­ли­во­сти во всем и чуж­дый вся­ко­го при­стра­стия, объ­явил о сво­ем наме­ре­нии про­из­ве­сти след­ст­вие лич­но и при­ка­зал Сте­нию явить­ся в девя­том часу 3 часа попо­лу­дни гото­вым к защи­те. Отно­си­тель­но наме­ре­ний это­го пре­ступ­но­го и бес­чест­но­го чело­ве­ка не мог­ло быть сомне­ний; он пло­хо хра­нил тай­ну сам, да не мог­ла дер­жать язы­ка за зуба­ми и его любов­ни­ца. Было ясно, что он соби­рал­ся осудить Сте­ния без вся­ких дока­за­тельств и свиде­тель­ских пока­за­ний, чтобы затем, забыв и о чести, и о состра­да­нии, под­верг­нуть биче­ва­нию бла­го­род­но­го стар­ца, сво­его быв­ше­го хозя­и­на. Пони­мая его цели, Сте­ний, по сове­ту сво­их дру­зей и при­я­те­лей, бежал из Ферм в Рим; он пред­по­чел вве­рить­ся бур­но­му морю, лишь бы спа­стись от бури и бед­ст­вия, раз­ра­зив­ше­го­ся над всею Сици­ли­ей.

XXXVIII. 92. Наш акку­рат­ный и доб­ро­со­вест­ный Веррес явил­ся к девя­то­му часу и рас­по­рядил­ся вызвать Сте­ния; заме­тив, что его нет, он при­шел в ярость, гра­ни­чив­шую с безу­ми­ем, послал на квар­ти­ру Сте­ния рабов хра­ма Вене­ры⁶³, разо­слав, кро­ме того, кон­ных по его сосед­ним зем­лям и дачам. Он ждал, не при­не­сут ли ему каких либо новых изве­стий, и до третье­го часа ночи 9 часов вече­ра не покидал пло­ща­ди. Утром на сле­дую­щий день он сно­ва отпра­вил­ся на пло­щадь, при­гла­сил к себе Ага­ти­на и при­ка­зал ему обви­нять Сте­ния в под­ло­ге офи­ци­аль­ных бумаг в его отсут­ст­вие. Дело было тако­го рода, что тот не мог ниче­го ска­зать даже в отсут­ст­вие про­тив­ной сто­ро­ны, и при­том пред таким судьей, кото­рый был враж­деб­но настро­ен по отно­ше­нию к обви­ня­е­мо­му. 93. Он ска­зал толь­ко, что в намест­ни­че­ство Сацер­дота Сте­ний совер­шил под­лог в офи­ци­аль­ных бума­гах. Едва он ска­зал это, тот объ­явил при­го­вор в сле­дую­щей фор­ме: При­знаю Сте­ния винов­ным в под­ло­ге офи­ци­аль­ных бумаг, после чего этот поклон­ник Вене­ры⁶⁴ дела­ет невидан­ную, не имев­шую рань­ше при­ме­ра при­бав­ку: вслед­ст­вие чего опре­де­ляю взыс­кать с иму­ще­ства Сте­ния пять­сот тысяч сестер­ци­ев в поль­зу Вене­ры Эри­цин­ской. Немед­лен­но назна­ча­ет он в про­да­жу его иму­ще­ство и дей­ст­ви­тель­но пустил бы его с тор­гов, если бы вышло хотя малей­шее замед­ле­ние в упла­те ему денег.

94. Они были упла­че­ны ему, тем не менее, он не был дово­лен одной этой неспра­вед­ли­во­стью. Он откры­то гово­рит с высоты сво­его три­бу­на­ла, что, если кто жела­ет обви­нить отсут­ст­ву­ю­ще­го Сте­ния в уго­лов­ном деле, он при­мет жало­бу, и вме­сте с тем начи­на­ет под­го­ва­ри­вать сво­его ново­го род­ст­вен­ни­ка и госте­при­им­ца Ага­ти­на высту­пить обви­ни­те­лем. Тогда тот ясно, во все­услы­ша­ние, заявил, что не сде­ла­ет это­го и что он не настоль­ко нена­видит Сте­ния, чтобы обви­нить его в уго­лов­ном деле. В это вре­мя явля­ет­ся какой-то Паци­лий, чело­век ниче­го не имев­ший за душой и гото­вый на все, и гово­рит, что жела­ет, если ему поз­во­лят, высту­пить обви­ни­те­лем отсут­ст­ву­ю­ще­го. Веррес гово­рит, что поз­во­ля­ет, что это в поряд­ке вещей и что он при­мет жало­бу. Пода­ет­ся жало­ба; он немед­лен­но при­ка­зы­ва­ет Сте­нию быть в Сира­ку­зах к декабрь­ским кален­дам 1 дек. 72 г.. 95. Тот меж­ду тем был уже в Риме; несмот­ря на небла­го­при­ят­ное вре­мя года, его пла­ва­ние было доволь­но бла­го­по­луч­ным; во всей при­ро­де он нашел более спра­вед­ли­во­сти и состра­да­ния, чем в душе сво­его про­пре­то­ра и госте­при­им­ца; обо всем рас­ска­зал он сво­им дру­зьям, при­чем все по досто­ин­ству оце­ни­ли нане­сен­ное ему неслы­хан­ное оскорб­ле­ние.

XXXIX. На этом осно­ва­нии кон­су­лы Гн. Лен­тул и Л. Гел­лий немед­лен­но внес­ли в сенат пред­ло­же­ние, чтобы, если угод­но будет сена­то­рам, они изда­ли указ, запре­щаю­щий осуж­дать заоч­но про­вин­ци­а­лов по обви­не­нию в уго­лов­ном деле, при­чем подроб­но рас­ска­за­ли сена­то­рам о деле Сте­ния и жесто­ко­сти и неспра­вед­ли­во­сти Верре­са. При­сут­ст­во­вав­ший в сена­те отец послед­не­го со сле­за­ми на гла­зах умо­лял каж­до­го из сена­то­ров поща­дить его сына, но успе­ха не имел; воля сена­та была непре­клон­на. Сена­то­ры ста­ли выска­зы­вать­ся в сле­дую­щем духе: Так как Сте­ний был обви­нен заоч­но, то его дело не долж­но рас­смат­ри­вать­ся судом в его отсут­ст­вие, и при­го­вор, буде тако­вой уже поста­нов­лен, дол­жен счи­тать­ся недей­ст­ви­тель­ным. 96. В тот день не мог­ло быть реше­но ниче­го, как пото­му, что было уже позд­но, так и пото­му, что Веррес-отец нашел людей, тянув­ших вре­мя сво­и­ми реча­ми. После это­го ста­рик Веррес собрал всех защит­ни­ков и дру­зей Сте­ния и стал про­сить и умо­лять их, чтобы они не напа­да­ли на его сына, отно­си­тель­но же Сте­ния не бес­по­ко­и­лись, так как он-де сам при­мет меры к тому, чтобы его сын не мог повредить ему в каком-либо отно­ше­нии, и пошлет для это­го в Сици­лию надеж­ных людей и по морю, и сушей. До декабрь­ских календ, до того дня, в кото­рый Веррес назна­чил Сте­нию явить­ся в Сира­ку­зы, оста­ва­лось око­ло трид­ца­ти дней. 97. Дру­зья Сте­ния согла­си­лись; они наде­я­лись, что пись­ма отца и его послан­ные сдер­жат бешен­ство сына в его пре­де­лах. К Верре­су при­еха­ли послан­ные из дому и пере­да­ли пись­мо отца; это было рань­ше декабрь­ских календ, когда он еще не при­сту­пал к раз­бо­ру дела Сте­ния; в то же самое вре­мя он полу­чил мас­су писем оди­на­ко­во­го содер­жа­ния от мно­гих сво­их дру­зей и род­ст­вен­ни­ков. XL. Но он, кото­рый в делах, где были заме­ша­ны его стра­сти, нико­гда не обра­щал вни­ма­ния на тре­бо­ва­ния дол­га, лич­ной без­опас­но­сти, сынов­ней люб­ви и гуман­но­сти, решил и в этом слу­чае пре­не­бречь в уго­ду сво­ей стра­сти и вла­стью уве­щав­ше­го его отца, и рас­по­ло­же­ни­ем про­сив­ших его дру­зей, — и утром в декабрь­ские кален­ды при­ка­зал, соглас­но сво­е­му рас­по­ря­же­нию, вызвать Сте­ния в суд.

98. Если бы твой отец про­сил тебя об этом толь­ко по прось­бе дру­га, на кото­рую он согла­сил­ся бы по сво­ей доб­ро­те или из-за рас­че­та, воля тво­е­го отца долж­на была бы быть для тебя свя­щен­ной. Но он про­сил тебя ради тво­е­го бла­га и послал из дому надеж­ных людей, кото­рые при­еха­ли к тебе в такое опас­ное для пла­ва­ния вре­мя года⁶⁵ — и все-таки тебя не заста­ви­ли посту­пать соглас­но тре­бо­ва­нию дол­га и здра­во­го смыс­ла, если не чув­ство сынов­ней люб­ви, то хоть чув­ство само­со­хра­не­ния? — Итак, он вызы­ва­ет под­суди­мо­го; тот не явля­ет­ся. Он вызы­ва­ет обви­ни­те­ля, — про­шу вас, судьи, обра­ти­те вни­ма­ние, до какой сте­пе­ни сама судь­ба про­ти­ви­лась его безум­но­му поступ­ку, и вме­сте с тем посмот­ри­те, какой счаст­ли­вый слу­чай помог Сте­нию в его деле, — но вызван­ный им обви­ни­тель, М. Паци­лий, поче­му-то не отве­тил⁶⁶, не явил­ся. 99. Если бы Сте­ний при­сут­ст­во­вал при обви­не­нии, если бы даже он был пой­ман с полич­ным, то и тогда его не име­ли пра­ва осудить, раз его обви­ни­тель не явил­ся к раз­би­ра­тель­ству. Ведь если бы обви­ня­е­мо­го мож­но было осудить в отсут­ст­вие обви­ни­те­ля, мне неза­чем было бы ехать на кро­шеч­ном суде­ныш­ке из Вибо­на в Велию, про­би­рать­ся меж­ду ору­жи­ем бег­лых рабов, мор­ских раз­бой­ни­ков и тво­им соб­ст­вен­ным, когда при­чи­на всей моей поспеш­но­сти, соеди­нен­ной с опас­но­стью для моей жиз­ни, заклю­ча­лась лишь в опа­се­нии, как бы твое дело не было сня­то с оче­реди, если бы я не поспел к сро­ку в суд⁶⁷. Если для тебя, в тво­ем про­цес­се, было весь­ма жела­тель­но, чтобы я, будучи вызван, не ока­зал­ся при­сут­ст­ву­ю­щим, поче­му же ты не допу­стил, чтобы и Сте­нию послу­жи­ла облег­че­ни­ем неяв­ка к сро­ку его обви­ни­те­ля? — Веррес посту­пил так, что конец дела вполне соот­вет­ст­во­вал его нача­лу, — чело­ве­ка, обви­нен­но­го им заоч­но, он осудил в отсут­ст­вие обви­ни­те­ля…

XLI. 100. Он знал с само­го нача­ла, что о про­цес­се этом идет речь в сена­те, о чем подроб­но писал ему и его отец; знал так­же, что по пово­ду дела Сте­ния выра­жал свое неудо­воль­ст­вие в народ­ной сход­ке и народ­ный три­бун М. Пали­кан⁶⁸; знал, нако­нец, что я сам — ввиду еди­но­глас­но­го эдик­та народ­ных три­бу­нов, запре­щаю­ще­го осуж­ден­ным в уго­лов­ном деле оста­вать­ся в Риме⁶⁹, — вел в заседа­нии их кол­ле­гии дело Сте­ния, изло­жил им его в таком виде, в каком изла­гаю его теперь вам, дока­зал, что осуж­де­ние Сте­ния не долж­но счи­тать­ся дей­ст­ви­тель­ным, и добил­ся их еди­но­глас­но­го поста­нов­ле­ния, что их эдикт не лиша­ет Сте­ния пра­ва про­жи­вать в Риме. 101. Впро­чем, когда Верре­су сооб­щи­ли об этом, он несколь­ко сму­тил­ся, испу­гал­ся… и сде­лал помар­ку в сво­их кни­гах, чем окон­ча­тель­но зама­рал⁷⁰ свое дело и не оста­вил себе ника­ко­го сред­ства к защи­те. Дей­ст­ви­тель­но, если бы он мог защи­щать­ся таким обра­зом: «Воз­будить судеб­ное пре­сле­до­ва­ние про­тив отсут­ст­ву­ю­ще­го обви­ня­е­мо­го мож­но, делать это в про­вин­ции не запре­ща­ет ни один закон», — его защи­та была бы пло­ха и бес­чест­на, но все же это была бы хоть какая-нибудь защи­та; если бы он мог, нако­нец, при­бег­нуть к послед­не­му сред­ству для сво­его спа­се­ния, ска­зать, что он посту­пил так по незна­нию, думая, что это поз­во­ле­но — это было бы уже поис­ти­не отча­ян­ной защи­той, но все же ее мож­но бы было при­нять к сведе­нию. XLII. 102. Но он и ее не оста­вил себе; он уни­что­жил в кни­ге то, что соот­вет­ст­во­ва­ло истине, и напи­сал, что при­нял жало­бу, когда обви­ня­е­мый нахо­дил­ся нали­цо.

Посмот­ри­те, каким мно­же­ст­вом самых нераз­ре­ши­мых узлов он опу­тал себя. Во-пер­вых, сам он часто гова­ри­вал в Сици­лии и откры­то с высоты сво­его три­бу­на­ла, и в раз­го­во­ре со мно­ги­ми лица­ми, что воз­буж­дать пре­сле­до­ва­ние мож­но и в отсут­ст­вие обви­ня­е­мо­го; что то, что́ он сде­лал, он сде­лал на осно­ва­нии преж­них при­ме­ров. Что он часто твер­дил это, — об этом гово­рил в пер­вой сес­сии и С. Пом­пей Хлор, о доб­ле­сти кото­ро­го я упо­ми­нал выше (§ 23), и Гн. Пом­пей Фео­дор, чело­век, во мно­гих важ­ных делах заслу­жив­ший пол­ное одоб­ре­ние бла­го­род­но­го Гн. Пом­пея и поль­зу­ю­щий­ся везде луч­шей репу­та­ци­ей, и Посидес Мак­рон из Солун­та, чело­век весь­ма знат­но­го рода, все­ми ува­жае­мый и достой­ный; об этом ска­жут вам, если вы захо­ти­те, мно­гие и в насто­я­щей сес­сии — как лица, при­над­ле­жа­щие к чис­лу пер­вых в нашем сосло­вии, слы­шав­шие об этом лич­но от Верре­са, так и дру­гие, при­сут­ст­во­вав­шие тогда, когда он при­ни­мал обви­не­ние про­тив отсут­ст­ву­ю­ще­го обви­ня­е­мо­го. Затем в Риме, когда дело посту­пи­ло на рас­смот­ре­ние в сенат, все его дру­зья, меж­ду про­чим, и его отец, утвер­жда­ли, что он не посту­па­ет про­ти­во­за­кон­но, что это­му быва­ли мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры, что если он и посту­пил так, то посту­пил на осно­ва­нии преж­них слу­ча­ев. 103. Далее, об этом ска­жет вся Сици­лия, кото­рая в про­ше­ни­ях, подан­ных кон­су­лам сооб­ща все­ми горо­да­ми, про­си­ла и умо­ля­ла так­же сена­то­ров издать поста­нов­ле­ние, запре­щаю­щее воз­буж­дать пре­сле­до­ва­ние про­тив отсут­ст­ву­ю­щих. Отно­си­тель­но это­го пунк­та вам было про­чи­та­но так­же пока­за­ние Гн. Лен­ту­ла⁷¹, патро­на Сици­лии, пре­крас­но­го моло­до­го чело­ве­ка, о том, что сици­лий­цы, объ­яс­няя ему свое дело, кото­рое он взял­ся защи­щать в сена­те, жало­ва­лись так­же на несча­стье, постиг­шее Сте­ния, и имен­но вслед­ст­вие при­чи­нен­ной Сте­нию обиды реши­ли поста­вить выше­озна­чен­ное тре­бо­ва­ние.

104. И в этом-то так ясном, так хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ван­ном, так осно­ва­тель­но тобою же раз­гла­шен­ном деле у тебя хва­ти­ло безу­мия и дер­зо­сти совер­шить под­лог офи­ци­аль­ной гра­моты? Но посмот­рим, в чем состо­ял этот под­лог — он тако­го рода, что, если б даже все мы мол­ча­ли, одни твои кни­ги мог­ли бы слу­жить к тво­е­му осуж­де­нию. (При­ста­ву:) При­не­си сюда кни­ги и пока­жи их каж­до­му. Види­те, все то место, где гово­рит­ся, что суд про­ис­хо­дил в при­сут­ст­вии обви­ня­е­мо­го, напи­са­но на сгла­жен­ной поверх­но­сти дос­ки? Что бы мог­ло быть напи­са­но здесь рань­ше? Какую ошиб­ку испра­вил он? — Каких еще дока­за­тельств для его обви­не­ния ждать вам от меня, судьи? Мне нече­го добав­лять: кни­ги нали­цо, а они гром­ко гово­рят, что они под­де­ла­ны, что в них сде­ла­ны поправ­ки. 105. И ты наде­ешь­ся выпу­тать­ся из беды, когда мы пре­сле­ду­ем тебя не на осно­ва­нии сомни­тель­ных пред­по­ло­же­ний, а гоним­ся за тобою по тем ясным, све­жим следам, кото­рые ты оста­вил в пред­став­ля­е­мых государ­ству кни­гах? Он осудил Сте­ния, не выслу­шав его оправ­да­ний, в под­дел­ке офи­ци­аль­ных доку­мен­тов, а сам, меж­ду тем, не может защи­тить­ся от обви­не­ния в под­дел­ке им пред­став­ля­е­мых государ­ству книг, в деле само­го Сте­ния!

XLIII. 106. Обра­ти­те затем вни­ма­ние на новое дока­за­тель­ство его безу­мия, обра­ти­те вни­ма­ние, как он, желая выпу­тать­ся, запу­ты­ва­ет­ся еще более. Он запи­сал пове­рен­ным Сте­ния…⁷² кого? — Его род­ст­вен­ни­ка или близ­ко­го ему чело­ве­ка? — Нет. — Како­го-нибудь фер­ми­тан­ца, чело­ве­ка чест­но­го и знат­но­го? — Ничуть не быва­ло. — Сици­лий­ца, чем-нибудь выдаю­ще­го­ся и ува­жае­мо­го? — Нет. — Так кого же? — Рим­ско­го граж­да­ни­на… Мож­но ли это думать! Сте­ний, при­над­ле­жа­щей к чис­лу пер­вых ари­сто­кра­тов в род­ном горо­де, име­ю­щий огром­ную род­ню, мас­су дру­зей, поль­зу­ю­щий­ся, кро­ме того, боль­шим вли­я­ни­ем и попу­ляр­но­стью во всей Сици­лии, не мог най­ти сици­лий­ца, кото­рый согла­сил­ся бы быть его защит­ни­ком! И в таком поступ­ке ты дума­ешь оправ­дать­ся? — Или он сам пред­по­чел иметь защит­ни­ком рим­ско­го граж­да­ни­на? Но ведь не было при­ме­ра, чтобы, если обви­ня­е­мым был сици­ли­ец, защит­ни­ком его был рим­ский граж­да­нин. При­не­си все дела быв­ших до тебя про­пре­то­ров и про­чти их; если ты най­дешь хоть один слу­чай подоб­но­го рода, я согла­шусь, что в тво­их кни­гах нет под­ло­га. — 107. Но, быть может, Сте­ний счи­тал честью для себя выбрать защит­ни­ка из чис­ла рим­ских граж­дан, из мно­же­ства сво­их дру­зей и госте­при­им­цев. Кого же он выбрал? Кто запи­сан в кни­гах? — Г. Клав­дий, сын Гая, из пала­тин­ской три­бы⁷³. Я не справ­ля­юсь о том, кто такой этот Клав­дий, доста­точ­но ли он зна­тен, бла­го­ро­ден и вооб­ще досто­ин того, чтобы Сте­ний, пле­нив­шись его авто­ри­те­том и высо­ким поло­же­ни­ем, отсту­пил от обы­чая всех сици­лий­цев и выбрал себе защит­ни­ком рим­ско­го граж­да­ни­на, — ни о чем подоб­ном я не спра­ши­ваю: веро­ят­но, Сте­ний обра­тил вни­ма­ние не на его знат­ность, а на свои близ­кие отно­ше­ния к нему… Ну, а если ока­жет­ся, что этот Г. Клав­дий — злей­ший враг Сте­ния в целом мире; что он был им все­гда, как в этом про­цес­се, так и в дру­гих слу­ча­ях, что он дал, в деле о под­ло­ге офи­ци­аль­ных доку­мен­тов, небла­го­при­ят­ные для него пока­за­ния, что он вся­че­ски ста­рал­ся дей­ст­во­вать во вред ему, — неуже­ли мы не при­дем к убеж­де­нию, что ты не столь­ко назна­чил дей­ст­ви­тель­ным пове­рен­ным Сте­ния его вра­га, сколь­ко облыж­но вос­поль­зо­вал­ся его име­нем в том месте, где ты запи­сал осуж­де­ние⁷⁴ Сте­ния?

XLIV. 108. Но, дабы ни у кого не оста­ва­лось сомне­ний отно­си­тель­но того, как велось все это дело, я попро­шу у вас еще немно­го вни­ма­ния, хотя уве­рен, что для всех вас дав­но уже оче­вид­на низость Верре­са. Види­те вон это­го кур­ча­во­го брю­не­та, кото­рый смот­рит на нас так, как буд­то хотел ска­зать: «Ну, не умни­ца ли я?» В руках у него таб­лич­ки; он пишет, дает сове­ты и сидит бок о бок с ним. Это и есть Клав­дий, кото­рый был в Сици­лии его комис­си­о­не­ром, тол­ма­чом, хода­та­ем по делам; мож­но ска­зать, что он счи­тал­ся това­ри­щем Тимар­хида⁷⁵, теперь же он зани­ма­ет такое место, что отно­си­тель­но бли­зо­сти к нему усту­па­ет, кажет­ся, едва ли не одно­му Апро­нию, тому, кото­рый гово­рил, что он кол­ле­га и това­рищ не Тимар­хида, а само­го Верре­са… 109. Сомне­вай­тесь теперь, если може­те, в том, что он выбрал его пред­по­чти­тель­но пред все­ми, чтобы при­пи­сать ему гнус­ную роль пове­рен­но­го-само­зван­ца пото­му, что счи­тал его злей­шим вра­гом обви­ня­е­мо­го и вполне пре­дан­ным ему само­му! Но неуже­ли вы, судьи, буде­те коле­бать­ся нака­зать его неве­ро­ят­ную наг­лость, его чудо­вищ­ную жесто­кость, его выхо­дя­щую вон из ряда неспра­вед­ли­вость? Неуже­ли вы буде­те коле­бать­ся после­до­вать при­ме­ру тех судей, кото­рые, осудив Гн. Дола­бел­лу, кас­си­ро­ва­ли обви­ни­тель­ный при­го­вор по делу опунт­ца Фило­да­ма, хотя он был обви­нен не в свое отсут­ст­вие — что́ крайне неспра­вед­ли­во и жесто­ко — а лишь по полу­че­нии им уже коман­ди­ров­ки от сво­ей общи­ны в Рим?⁷⁶ Если эти судьи вня­ли голо­су спра­вед­ли­во­сти в деле несрав­нен­но менее важ­ном, неуже­ли вы буде­те коле­бать­ся посту­пить так же в про­цес­се пер­вой важ­но­сти, в осо­бен­но­сти, когда у вас перед гла­за­ми есть уже при­мер дру­гих, кото­рый может слу­жить вам руко­вод­ст­вом?

XLV. 110. И кого же так силь­но, так жесто­ко обидел ты, Г. Веррес? Кого осудил ты заоч­но, не выслу­шав оправ­да­ния, по делу о под­дел­ке офи­ци­аль­ных доку­мен­тов? На кого при­нял ты жало­бу в его отсут­ст­вие? Кого осудил ты заоч­но не толь­ко без­вин­но, без свиде­те­лей, но даже без обви­ни­те­ля? Кого? Боги бес­смерт­ные! Не гово­рю о том, что он был тво­им дру­гом — хотя это в гла­зах людей важ­ное зве­но — и тво­им госте­при­им­цем — хотя это зве­но свя­щен­ное; гово­ря о Сте­нии, я очень неохот­но вспо­ми­наю об этих его отно­ше­ни­ях к тебе; я могу най­ти в нем лишь одно, за что я впра­ве сде­лать ему упрек, — это то, что он, чело­век без­услов­но умный и чест­ный, при­нял к себе в дом отча­ян­но­го раз­врат­ни­ка, без­нрав­ст­вен­но­го и пре­ступ­но­го чело­ве­ка; это то, что он, будучи рань­ше, — а отча­сти и поныне — госте­при­им­цем Г. Мария, Гн. Пом­пея, Г. Мар­цел­ла, Л. Сизен­ны, тво­е­го защит­ни­ка (Гор­тен­сия) и дру­гих бла­го­род­ных мужей⁷⁷, вклю­чил в чис­ло этих высо­коз­на­ме­ни­тых людей и твое имя. 111. Поэто­му я не ста­ну жало­вать­ся на то, что ты сво­им гнус­ным пре­ступ­ле­ни­ем попрал пра­ва госте­при­им­ства; я ска­жу… да и то не для тех, кото­рые зна­ют Сте­ния, т. е. для всех тех, кто был в Сици­лии, — вся­кий зна­ет, каким блес­ком поль­зу­ет­ся он в род­ном горо­де, каким вли­я­ни­ем и ува­же­ни­ем во всей Сици­лии, — а для того, чтобы и те, кто не был в этой про­вин­ции, мог­ли понять, како­го рода чело­ве­ка избрал ты жерт­вой для поступ­ка, поми­мо сво­ей неспра­вед­ли­во­сти воз­му­тив­ше­го всех еще и тем, что он был направ­лен про­тив столь достой­но­го мужа.

XLVI. 112. Ведь это — тот самый Сте­ний, кото­рый так лег­ко достиг всех поче­стей в сво­ем род­ном горо­де, кото­рый, полу­чив их, выка­зал себя столь щед­рым и не жале­ю­щим денег чело­ве­ком, кото­рый доволь­но скром­ный город укра­сил столь пыш­ны­ми пуб­лич­ны­ми зда­ни­я­ми и памят­ни­ка­ми на соб­ст­вен­ный счет, в честь кото­ро­го, ввиду его заслуг по отно­ше­нию к горо­ду Фер­мам и всей Сици­лии, в зале фер­ми­тан­ской думы была при­би­та мед­ная дос­ка, где было выра­же­но пуб­лич­ное изъ­яв­ле­ние ему бла­го­дар­но­сти за его бла­го­де­я­ния; прав­да, дос­ка эта, по тво­е­му при­ка­за­нию, была сорва­на, но теперь я при­вез ее сюда, чтобы все мог­ли знать, в какой чести и ува­же­нии нахо­дит­ся он у сво­их сограж­дан. 113. Ведь когда его вра­ги и обви­ни­те­ли при­влек­ли его к суду зна­ме­ни­то­го Гн. Пом­пея, по обви­не­нию в поли­ти­че­ском пре­ступ­ле­нии — имен­но, в том, что он водил друж­бу и хлеб-соль с Г. Мари­ем, — обви­не­нии, кото­рое воз­ве­ли на него не пото­му, чтобы оно было спра­вед­ли­во, а для того ско­рее, чтобы воз­будить про­тив него нена­висть, — ведь Гн. Пом­пей не толь­ко оправ­дал его, но во вре­мя само­го суда счел его вполне достой­ным того, чтобы быть его госте­при­им­цем, а сици­лий­цы отзы­ва­лись о нем с такою похва­лою, защи­ща­ли его с таким жаром, что тот же Пом­пей, объ­яв­ляя его сво­бод­ным от суда, твер­до рас­счи­ты­вал снис­кать этим бла­го­дар­ность не его толь­ко одно­го, но и целой про­вин­ции! Нако­нец, како­во было его граж­дан­ское муже­ство и его вли­я­ние сре­ди сво­их зем­ля­ков — об этом крас­но­ре­чи­во свиде­тель­ст­ву­ет факт, что ему одно­му во всей Сици­лии уда­лось то, что́ в твое намест­ни­че­ство не уда­лось бы не толь­ко нико­му из про­чих сици­лий­цев, но даже всей Сици­лии — уда­лось добить­ся того, что ты не при­кос­нул­ся ни к одной ста­туе, ни к одно­му худо­же­ст­вен­но­му про­из­веде­нию, укра­шаю­ще­му свя­ты­ню или обще­ст­вен­ное зда­ние, хотя тако­вых было мно­го, при­том вещей пре­вос­ход­ных, и ты жад­но косил­ся на все! 114. Посмот­ри же, в заклю­че­ние, какая раз­ни­ца меж­ду тобою, в чью честь сици­лий­цы справ­ля­ют празд­не­ство, зна­ме­ни­тые Веррии, чьи позо­ло­чен­ные ста­туи сто­ят в Риме, постав­лен­ные, как гла­сит над­пись, от име­ни всей Сици­лии, — посмот­ри, какая раз­ни­ца меж­ду тобою и тем сици­лий­цем, кото­ро­го осудил ты, патрон Сици­лии. Ему изъ­яв­ля­ет пуб­лич­ную бла­го­дар­ность мас­са сици­лий­ских горо­дов, выра­жа­ет ее сво­и­ми пока­за­ни­я­ми и отправ­кой нароч­но пред­на­зна­чен­ных для это­го посольств; тебе же, патро­ну всей Сици­лии, изъ­яв­ля­ет пуб­лич­ную бла­го­дар­ность одна Мес­са­на, соучаст­ни­ца тво­их гра­бе­жей и пре­ступ­ле­ний — но изъ­яв­ля­ет ее каким-то стран­ным обра­зом; послы обви­ня­ют тебя, посоль­ство хва­лит, — тогда как все осталь­ные горо­да пуб­лич­но обви­ня­ют тебя, жалу­ют­ся на тебя, ули­ча­ют как пись­ма­ми, так и отправ­кой посольств и свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми; в слу­чае тво­е­го оправ­да­ния они счи­та­ют себя погиб­ши­ми на веки.

XLVII. 115. И насчет это­го чело­ве­ка и его состо­я­ния ты даже на горе Эри­ке оста­вил памят­ник сво­их пре­ступ­ле­ний и сво­ей жесто­ко­сти, памят­ник, на кото­ром сто­ит имя фер­ми­тан­ца Сте­ния! Я видел сереб­ря­ную ста­ту­эт­ку Купидо­на с факе­лом в руке. Дава­ло ли это дело малей­шее осно­ва­ние к тому, чтобы из всей захва­чен­ной у Сте­ния добы­чи посвя­щать богам имен­но Купидо­на? Дол­жен был он слу­жить сим­во­лом тво­ей похот­ли­во­сти, или зна­ком тво­ей друж­бы к нему и заклю­чен­но­го с ним сою­за госте­при­им­ства, или же свиде­тель­ст­вом о тво­ей… люб­ви?⁷⁸ Быва­ют слу­чаи, что люди, кото­рые при сво­ей глу­бо­кой испор­чен­но­сти нахо­дят удо­воль­ст­вие не толь­ко в удо­вле­тво­ре­нии сво­их гряз­ных стра­стей и жела­ний, но и в дур­ной сла­ве про свою без­нрав­ст­вен­ность, ста­ра­ют­ся оста­вить во мно­гих местах зна­ки и следы сво­их пре­ступ­ле­ний. 116. Он был влюб­лен в ту свою хозяй­ку, ради кото­рой попрал пра­ва госте­при­им­ства, и хотел, чтобы об этом не толь­ко зна­ли, но и все­гда пом­ни­ли; поэто­му он решил, что в том деле, кото­рое он разо­брал при уча­стии Ага­ти­на-обви­ни­те­ля, Вене­ра, кото­рая воз­буди­ла все это обви­не­ние и весь про­цесс, заслу­жи­ва­ет глав­ной награ­ды. Но я назвал бы тебя бла­го­дар­ным по отно­ше­нию к богам лишь в том слу­чае, если бы ты посвя­тил этот дар Вене­ре, взяв его не из иму­ще­ства Сте­ния, а при­об­ре­тя на свои сред­ства; это ты без гре­ха мог сде­лать, тем более, что в тот самый год тебе доста­лось наслед­ство после Хелидо­ны…

117. Если б даже я при­нял на себя веде­ние про­цес­са не по жела­нью всех сици­лий­цев, если б об этом одол­же­нии меня не про­си­ла вся про­вин­ция; если б даже меня не при­нуж­да­ло к это­му мое усер­дие на поль­зу государ­ства и моя любовь к нему, а рав­но и оскорб­ле­ние, нане­сен­ное чести наше­го сосло­вия и его судам; если б я взял­ся вести его толь­ко пото­му, что ты так жесто­ко, так под­ло, так низ­ко посту­пил со Сте­ни­ем, моим дру­гом и госте­при­им­цем, кото­ро­го я в быт­ность свою кве­сто­ром горя­чо любил, о кото­ром я был луч­ше­го мне­ния, в рев­ност­ных заботах кото­ро­го и искрен­них ста­ра­ни­ях о под­дер­жа­нии моей репу­та­ции я убедил­ся, когда был в про­вин­ции, — то и тогда я, в сво­их гла­зах, имел бы вес­кий повод к тому, чтобы навлечь на себя враж­ду него­дяя, защи­щая жизнь и состо­я­ние сво­его госте­при­им­ца. 118. Так посту­па­ли мно­гие из наших пред­ков; так же посту­пил недав­но бла­го­род­ный Гн. Доми­ций, обви­нив­ший быв­ше­го кон­су­ла М. Сила­на в нане­се­нии обиды его госте­при­им­цу, транс­аль­пин­цу Эгри­то­ма­ру⁷⁹. Я счел бы себя впра­ве после­до­вать при­ме­ру гуман­но­сти и вер­но­сти дол­гу и думал бы дать сво­им дру­зьям и госте­при­им­цам надеж­ду, что жизнь их будет более спо­кой­на, бла­го­да­ря моей защи­те; но так как в общем ряду неспра­вед­ли­во­стей по отно­ше­нию к целой про­вин­ции нахо­дит­ся и дело Сте­ния, так как я одно­вре­мен­но защи­щаю мно­же­ство людей, кото­рые свя­за­ны со мною сою­зом друж­бы и госте­при­им­ства, заклю­чен­ным или с ними лич­но, или же офи­ци­аль­но с их общи­на­ми — то я не боюсь заслу­жить с чьей бы то ни было сто­ро­ны упрек, буд­то я пред­при­нял это дело не ради испол­не­ния тре­бо­ва­ний, нала­гае­мых самы­ми свя­щен­ны­ми обя­зан­но­стя­ми.

3. Тор­гов­ля обще­ст­вен­ны­ми долж­но­стя­ми. XLVIII. Но чтобы нам пере­стать, нако­нец, гово­рить о том, каков он в раз­бо­ре дел и назна­че­нии судей, чтобы нам — коль ско­ро его пре­ступ­ле­ния по этой части бес­чис­лен­ны — хоть в сво­ей обви­ни­тель­ной речи най­ти им меру и пре­дел, возь­мем несколь­ко при­ме­ров в дру­гом роде. 119. Вы слы­ша­ли пока­за­ние Кв. Вария, что его дове­рен­ные доби­лись от него при­го­во­ра толь­ко ценой взят­ки в сто трид­цать тысяч сестер­ци­ев: вы помни­те, что это пока­за­ние Кв. Вария и вооб­ще весь этот факт были удо­сто­ве­ре­ны свиде­тель­ским пока­за­ни­ем почтен­но­го Г. Сацер­дота; вы зна­е­те, что Гн. Сер­тий и М. Модий, всад­ни­ки рим­ские, кро­ме того мас­са рим­ских граж­дан и мно­же­ство сици­лий­цев пока­за­ли, что они дали ему взят­ку за при­го­вор. Что же мне гово­рить об этом пунк­те обви­не­ния, раз он все­це­ло осно­ван на свиде­тель­ских пока­за­ни­ях? К чему мне при­во­дить даль­ней­шие дока­за­тель­ства, когда это дело ясно для всех? Из всех най­дет­ся ли хотя один, кто станет сомне­вать­ся, чтобы он тор­го­вал в Сици­лии сво­ей судеб­ной вла­стью, если в Риме он про­да­вал за день­ги весь свой эдикт и все свои рас­по­ря­же­ния? чтобы он брал с сици­лий­цев взят­ки за свои поста­нов­ле­ния, если он потре­бо­вал с М. Окта­вия Лигу­ра денег за суд? — 120. Но и поми­мо того, есть ли хоть один спо­соб вымо­га­тель­ства денег, кото­рый он оста­вил бы без вни­ма­ния? кото­ро­го он не при­ду­мал бы, если бы даже все осталь­ные намест­ни­ки не дошли до него? Пред­став­ля­ет­ся ли хоть что-либо в сици­лий­ских горо­дах жела­тель­ным, будучи источ­ни­ком поче­та или вла­сти или при­бы­ли, чего ты не вклю­чил бы все­це­ло⁸⁰ в чис­ло тех пред­ме­тов, из кото­рых ты извле­кал при­быль, тор­гуя ими?

XLIX. В пер­вой сес­сии дава­лись пока­за­ния как част­ны­ми лица­ми, так и от име­ни общин; дава­ли пока­за­ния пред­ста­ви­те­ли горо­дов Цен­ту­рип, Гале­сы, Кати­ны, Панор­ма и мно­гих дру­гих, а част­ных лиц — мас­са; из их пока­за­ний вы мог­ли убедить­ся, что в про­дол­же­ние трех лет ни в одном горо­де во всей Сици­лии никто не сде­лал­ся сена­то­ром ина­че, как за день­ги, никто по голо­со­ва­нию, — как бы сле­до­ва­ло по мест­ным зако­нам — все в силу его при­ка­за­ния уст­но­го или пись­мен­но­го; что при всех этих избра­ни­ях сена­то­ров не про­из­во­ди­лось не толь­ко голо­со­ва­ния, но не обра­ща­лось даже вни­ма­ния ни на то, про­ис­хо­дят ли кан­дида­ты из того сосло­вия, чле­нам кото­ро­го досту­пен сенат, ни на их ценз, ни на их воз­раст; ника­ко­го зна­че­ния не при­да­ва­лось и осталь­ным пра­вам сици­лий­цев. 121. Кто захо­тел сде­лать­ся сена­то­ром, тот им и делал­ся все­гда; будь он маль­чиш­ка, или чело­век недо­стой­ный, или про­ис­хо­ди он из тако­го сосло­вия, кото­рое не дава­ло ему прав на это зва­ние, — дан­ной Верре­су взят­кой он побеж­дал пра­во­спо­соб­ных кан­дида­тов. И не толь­ко зако­ны сици­лий­цев не ста­ви­лись Верре­сом ни во что в подоб­ных слу­ча­ях, но даже те, кото­рые изда­ны были сена­том и наро­дом рим­ским; я гово­рю «сена­том и наро­дом рим­ским», так как зако­ны, дан­ные нашим союз­ни­кам и дру­зьям тем, кто име­ет власть, дан­ную ему рим­ским наро­дом, и пра­во изда­вать зако­ны, даро­ван­ное сена­том, долж­ны счи­тать­ся зако­на­ми, дан­ны­ми рим­ским сена­том и наро­дом.

122. Галес­цы обра­ти­лись недав­но в кон­суль­ство Л. Лици­ния и Кв. Муция 95 г. к наше­му сена­ту со спра­вед­ли­вой прось­бой дать им зако­ны в награ­ду за неод­но­крат­ные и важ­ные услу­ги и дока­за­тель­ства дру­же­ско­го рас­по­ло­же­ния к наше­му государ­ству со сто­ро­ны их и их пред­ков, после того, как у них вышел спор по пово­ду избра­ния в чис­ло чле­нов их думы. Сенат в состав­лен­ном в лест­ных выра­же­ни­ях поста­нов­ле­нии при­ка­зал пре­то­ру Г. Клав­дию Пуль­х­ру, сыну Аппия⁸¹, соста­вить для них зако­ны для руко­вод­ства ими при избра­нии сена­то­ров. Г. Клав­дий при­гла­сил всех нахо­див­ших­ся в живых чле­нов рода Мар­цел­лов, после сове­ща­ния с ними дал зако­ны галес­цам. В них он подроб­но гово­рил о воз­расте изби­рае­мых, — имен­но, чтобы лицо, име­ю­щее от роду менее трид­ца­ти лет, не высту­па­ло кан­дида­том, — о про­фес­сии — имен­но, чтобы ком­мер­сан­ты не име­ли досту­па в думу, — о цен­зе и т. д.; все это соблюда­лось наши­ми маги­ст­ра­та­ми до вступ­ле­ния его в долж­ность про­пре­то­ра, и нахо­ди­ло себе пол­ное одоб­ре­ние в гла­зах галес­цев. Он, напро­тив, давал за день­ги пра­во быть сена­то­ром любо­му гла­ша­таю, если послед­ний желал это­го; это зва­ние поку­па­ли себе даже шест­на­дца­ти-сем­на­дца­ти­лет­ние маль­чи­ки. Таким обра­зом, то, что соглас­но жела­ни­ям, ува­жен­ным Римом, галес­цев, наших самых древ­них и вер­ных союз­ни­ков и дру­зей, не долж­но было про­из­во­дить­ся даже путем голо­со­ва­ния — то он сде­лал воз­мож­ным путем взят­ки.

L. 123. У агри­гент­цев отно­си­тель­но выбо­ра дум­цев есть ста­рин­ные зако­ны Сци­пи­о­на 205 г.. содер­жа­щие кро­ме тех поста­нов­ле­ний, о кото­рых речь была толь­ко что, еще и сле­дую­щее. Так как агри­гент­цев два коле­на, — одно состо­ит из потом­ков ста­рых жите­лей, дру­гое из коло­ни­стов, кото­рых пре­тор Т. Ман­лий пере­се­лил в Агри­гент на осно­ва­нии ука­за сена­та 207 г., — то в зако­нах Сци­пи­о­на есть ука­за­ние, что чис­ло чле­нов агри­гент­ской думы из коло­ни­стов не долж­но пре­вы­шать чис­ло чле­нов из корен­ных жите­лей. Он, урав­ни­вав­ший за день­ги все пра­ва, уни­что­жав­ший за взят­ку вся­кие раз­ли­чия, не толь­ко не сооб­ра­жал­ся с тре­бо­ва­ни­я­ми отно­си­тель­но лет, зва­ния и заня­тий изби­рае­мых, но пере­ме­шал раз­ли­чие меж­ду эти­ми дву­мя коле­на­ми ста­рых и новых граж­дан. 124. Одна­жды умер один из чис­ла сена­то­ров, при­над­ле­жав­ших к чис­лу корен­ных граж­дан; так как чис­ло остав­ших­ся чле­нов из обо­их колен было оди­на­ко­вым, то на осно­ва­нии зако­на сле­до­ва­ло избрать сена­то­ра из чис­ла корен­ных жите­лей, чтобы чис­ло послед­них было боль­ше. Несмот­ря на это, к Верре­су яви­лись для покуп­ки сена­тор­ско­го места не толь­ко корен­ные граж­дане, но и потом­ки коло­ни­стов. Слу­чи­лось так, что один из новых граж­дан пре­взо­шел всех взят­кой; он и при­нес в Агри­гент пись­мо про­пре­то­ра. Агри­гент­цы отпра­ви­ли к нему депу­та­цию, чтобы ука­зать ему на зако­ны, сослать­ся на обы­чай, суще­ст­во­вав­ший все вре­мя, и дать понять ему, что он про­дал место чело­ве­ку, кото­рый даже не имел пра­ва купить его; но он, раз полу­чив день­ги, не обра­тил на их пред­став­ле­ния ни малей­ше­го вни­ма­ния.

125. То же про­де­лал он и в Герак­лее. Сюда точ­но так же вывел коло­нию П. Рупи­лий 131 г., дав­ший ей такие же зако­ны отно­си­тель­но избра­ния дум­цев и чис­ла чле­нов из корен­ных жите­лей и пере­се­лен­цев. И здесь он не толь­ко взял день­ги, как и в дру­гих горо­дах, но не обра­тил вни­ма­ния ни на коле­на из корен­ных граж­дан и коло­ни­стов, ни на чис­ло чле­нов из них. — LI. Не ожи­дай­те, чтобы я стал гово­рить в сво­ей речи обо всех горо­дах, — одним сло­вом будет ска­за­но все: в его про­пре­тор­ство сена­то­ром мог сде­лать­ся толь­ко тот, кто давал ему взят­ку.

126. То же самое могу я ска­зать отно­си­тель­но выбо­ров в маги­ст­ра­ты, кура­то­ры⁸², жре­цы; в этих послед­них слу­ча­ях он попрал не толь­ко пра­ва людей, но и тре­бо­ва­ния бес­смерт­ных богов. В Сира­ку­зах есть сакраль­ный закон, на осно­ва­нии кото­ро­го еже­год­но дол­жен про­из­во­дить­ся выбор по жре­бию на долж­ность жре­ца Юпи­те­ра, самое выс­шее из их жре­че­ских зва­ний в их гла­зах. 127. Когда из трех колен выбе­рут по голо­со­ва­нию три чело­ве­ка, при­сту­па­ют к выни­ма­нию жре­бия. Поль­зу­ясь сво­ею вла­стью, он устро­ил так, что путем голо­со­ва­ния в чис­ло тех трех лиц был избран его при­я­тель, Феом­наст. При выну­тии жре­бия он не мог вос­поль­зо­вать­ся сво­ею вла­стью, поэто­му окру­жаю­щие жда­ли с нетер­пе­ни­ем, как он посту­пит. Он начал с того, что и было все­го лег­че сде­лать, — запре­тил выни­мать жре­бий и при­ка­зал, без вся­кой жере­бьев­ки, выбрать Феом­на­ста. Сира­куз­цы отве­ча­ли, что, на осно­ва­нии их рели­ги­оз­ных обы­ча­ев, делать это­го нель­зя нико­им обра­зом; сло­вом, отве­ча­ли, что здесь они видят кощун­ство. Он при­ка­зы­ва­ет про­честь ему закон; ему чита­ют. Там гово­ри­лось, что сколь­ко чело­век будет избра­но, столь­ко жре­бьев долж­но быть бро­ше­но в урну; чье имя выну­то, тот и полу­ча­ет зва­ние жре­ца. Тогда этот смет­ли­вый и наход­чи­вый чело­век гово­рит: «Пре­крас­но. В законе ска­за­но: сколь­ко чело­век будет избра­но… А сколь­ко избра­но?…» Отве­ча­ют: «Трое». — «Зна­чит, нуж­но толь­ко бро­сить три жре­бия и вынуть один?» — «Толь­ко». Он при­ка­зы­ва­ет бро­сить три жре­бия; на всех их было напи­са­но имя Феом­на­ста. Про­изо­шел страш­ный крик, — всем это каза­лось воз­му­ти­тель­ным и нече­сти­вым поступ­ком. Таким обра­зом, с помо­щью подоб­но­го рода обма­на, почет­ная долж­ность жре­ца Юпи­те­ра доста­лась Феом­на­сту.

LII. 128. У кефа­ледий­цев есть осо­бый месяц, когда долж­но про­ис­хо­дить избра­ние стар­ше­го жре­ца. Чести этой доби­вал­ся какой-то Арте­мон, по про­зва­нию Кли­ма­кий, чело­век дей­ст­ви­тель­но бога­тый и знат­ный сре­ди сво­их сограж­дан. Но он не мог наде­ять­ся на успех, если бы кан­дида­том высту­пил некто Геро­дот, а что в этот год это почет­ное место сле­до­ва­ло полу­чить ему, — это было столь ясно для всех, что даже сам Кли­ма­кий с этим не мог спо­рить. Дело посту­пи­ло на рас­смот­ре­ние Верре­са и было реше­но по его пра­ви­лам: он унес рез­ные метал­ли­че­ские сосуды зна­ме­ни­тых масте­ров и боль­шой сто­и­мо­сти. Геро­дот был в Риме; он думал, что явит­ся доста­точ­но вовре­мя к выбо­рам, если при­е­дет нака­нуне их. Тогда Веррес стал думать, каким бы обра­зом устро­ить ему выбо­ры, с одной сто­ро­ны — ни в каком дру­гом меся­це кро­ме того, кото­рый тре­бо­вал­ся сакраль­ным зако­ном, с дру­гой сто­ро­ны — так, чтобы у Геро­до­та почесть была отня­та не в его при­сут­ст­вии; на этом послед­нем наста­и­вал Кли­ма­кий, Верре­су это было совер­шен­но без­раз­лич­но. И он при­ду­мал — я уже ска­зал, что нет и не было чело­ве­ка ост­ро­ум­нее его — при­ду­мал, повто­ряю, сред­ство про­из­ве­сти выбо­ры в закон­ном меся­це и при том в отсут­ст­вии Геро­до­та. 129. У сици­лий­цев и осталь­ных гре­ков есть обык­но­ве­ние, для того, чтобы согла­со­вать свои дни и меся­цы с дви­же­ни­я­ми и солн­ца, и луны — отни­мать ино­гда, в слу­чае несо­гла­сия, от меся­ца один или, самое боль­шое, два дня, кото­рые они назы­ва­ют висо­кос­ны­ми дня­ми; точ­но так же ино­гда они дела­ют месяц одним или дву­мя дня­ми боль­ше. Когда об этом узнал наш новый аст­ро­ном, — кото­рый обра­щал одна­ко вни­ма­ние не столь­ко на небо, сколь­ко на сереб­ря­ные сосуды⁸³, — он при­ка­зал отнять не один день от меся­ца, а целых пол­то­ра меся­ца от года, так что, напри­мер, день январ­ских ид 13 янва­ряон велел счи­тать днем мар­тов­ских календ 1 мар­та. Это и было сде­ла­но, несмот­ря на все про­те­сты и сле­зы. День этот был закон­ным для выбо­ров; таким обра­зом, Кли­ма­кий был выбран в жре­цы. 130. Когда Геро­дот при­ехал из Рима, за пят­на­дцать дней, как он думал, до нача­ла выбо­ров — он услы­хал, что выбо­ры уже про­изо­шли трид­ца­тью дня­ми рань­ше, и что теперь тот месяц, кото­рый сле­ду­ет за меся­цем выбо­ров. Тогда кефа­ледий­цы уста­но­ви­ли висо­кос­ный месяц в сорок пять дней, чтобы осталь­ные меся­цы чере­до­ва­лись в сво­ем поряд­ке. — Если бы это было воз­мож­но в Риме, Веррес, конеч­но, так или ина­че поста­рал­ся бы уни­что­жить про­ме­жу­ток в трид­цать пять дней меж­ду дву­мя игра­ми⁸⁴, то вре­мя, в кото­рое толь­ко и мог раз­би­рать­ся в суде его про­цесс.

LIII. 131. Инте­рес­но так­же узнать, каким обра­зом изби­ра­лись в быт­ность его про­пре­то­ром цен­зо­ры⁸⁵ в Сици­лии. Долж­ность эта дает­ся в Сици­лии наро­дом крайне осмот­ри­тель­но, так как все сици­лий­цы еже­год­но пла­тят пода­ти сооб­раз­но со сво­им цен­зом; при цен­зе же цен­зор вполне волен оце­нить иму­ще­ство в какую угод­но циф­ру и сооб­раз­но с этим назна­чить налог. На этом осно­ва­нии народ весь­ма осто­рож­но изби­ра­ет лиц, кото­рым вполне дове­ря­ет оцен­ку сво­его состо­я­ния; с дру­гой сто­ро­ны, долж­ность эту доби­ва­ют­ся полу­чить из рук наро­да весь­ма рев­ност­но, бла­го­да­ря той боль­шой вла­сти, кото­рую она дает. 132. В этом слу­чае Веррес не желал ниче­го делать тай­но, ни мошен­ни­чать при мета­нии жре­бия, ни выкиды­вать дни из кален­да­ря; он попы­тал­ся дей­ст­во­вать не лукав­ст­вом и не под­ло­стью, а — чтобы унять стра­сти и стрем­ле­ние к поче­стям, чтобы иско­ре­нить често­лю­бие и из душ отдель­ных лиц, и из целых общин, ввиду опас­но­сти, кото­рой оно угро­жа­ет этим послед­ним, — объ­явил, что цен­зо­ров во все горо­да назна­чит он. 133. Лишь толь­ко про­пре­тор назна­чил столь гро­мад­ную рас­про­да­жу, к нему, в Сира­ку­зы, ста­ли сбе­гать­ся люди со всех сто­рон; весь его дом как бы пылал от люд­ских стра­стей и жела­ний — и неуди­ви­тель­но: все выбо­ры столь­ких горо­дов про­ис­хо­ди­ли в одном доме, все често­лю­би­вые жела­ния насе­ле­ния целой про­вин­ции были запер­ты в одной ком­на­те. Взыс­кав явно день­ги и покон­чив с аук­ци­о­ном, Тимар­хид стал назна­чать цен­зо­ров по два на каж­дый город; бла­го­да­ря его заботам и трудам в этом непри­ят­ном деле, Веррес без вся­ких хло­пот полу­чил огром­ные день­ги. Какую сум­му собрал этот Тимар­хид, вы не мог­ли узнать точ­но до сих пор, но как наг­ло гра­бил он, сколь раз­но­об­раз­ные спо­со­бы пус­кал он в ход, вы зна­е­те из пока­за­ний мно­гих свиде­те­лей в пер­вой сес­сии.

LIV. 134. Чтобы вам не удив­лять­ся, поче­му этот отпу­щен­ник играл при нем такую роль, я рас­ска­жу вам, не вда­ва­ясь в подроб­но­сти, что это за чело­век; это дока­жет вам и нрав­ст­вен­ную испор­чен­ность того, кто имел его при себе, да еще в каче­стве столь близ­ко­го чело­ве­ка, и несча­стье про­вин­ции. Я убедил­ся, что Тимар­хид этот был уди­ви­тель­но удач­но создан и пред­на­зна­чен для удо­вле­тво­ре­ния его гряз­ных жела­ний и неве­ро­ят­но пороч­ных стрем­ле­ний в деле совра­ще­ния жен­щин и во всех подоб­но­го рода гадо­стях и мер­зо­стях. Он умел высле­жи­вать их, являть­ся к ним, заво­дить раз­го­вор, обо­льщать их, пус­кать в ход в подоб­но­го рода делах какую угод­но хит­рость, какую угод­но сме­лую выход­ку, какую угод­но наг­лость; он же при­ду­мы­вал уди­ви­тель­ные в сво­ем роде спо­со­бы воро­вать. Дей­ст­ви­тель­но сам Веррес, при всей сво­ей страш­ной алч­но­сти, нико­гда не покидав­шей его и не знав­шей пре­де­ла, не был ни умен, ни изо­бре­та­те­лен; поэто­му во всем, что он делал по соб­ст­вен­но­му почи­ну, виден был ско­рей раз­бой­ник, неже­ли хит­рый вор, в чем вы мог­ли убедить­ся в Риме. 135. Но у того было искус­ство и уди­ви­тель­ная спо­соб­ность самым ост­ро­ум­ным обра­зом про­ню­хи­вать и про­веды­вать все, что с кем ни слу­чи­лось в целой про­вин­ции, в чем кто имел нуж­ду, — тща­тель­но раз­уз­на­вать всех недру­гов кого-либо, всех его про­тив­ни­ков, заго­ва­ри­вать с ними, под­за­до­ри­вать их; узнать жела­ния, силы и сред­ства каж­дой из сто­рон, напу­гать того, кого сле­до­ва­ло, обна­де­жить — кого было выгод­но. В его рас­по­ря­же­нии нахо­ди­лись все обви­ни­те­ли и донос­чи­ки; кому он хотел наде­лать хло­пот, он делал это без труда; он весь­ма уме­ло и хит­ро про­да­вал все декре­ты, ука­зы и пись­ма Верре­са. 136. Он был не толь­ко пособ­ни­ком его стра­стей, но не забы­вал и о себе, он не толь­ко под­би­рал моне­ты, кото­рые ронял тот, — из кото­рых соста­вил огром­ную сум­му, — но и соби­рал остат­ки его гряз­ных наслаж­де­ний. Знай­те поэто­му, в про­дол­же­ние трех лет царем всех горо­дов Сици­лии был бег­лец, но не Афи­ни­он⁸⁶, не взяв­ший ни одно­го горо­да, а Тимар­хид; во вла­сти Тимар­хида нахо­ди­лись дети, жены, соб­ст­вен­ность и все состо­я­ние самых ста­рых и вер­ных союз­ни­ков рим­ско­го наро­да. И так, повто­ряю, Тимар­хид, полу­чив день­ги, назна­чил цен­зо­ров во все горо­да: в намест­ни­че­ство Верре­са не были даже ради фор­мы объ­яв­ле­ны выбо­ры цен­зо­ров.

4. Ста­туи Верре­су LV. 137. — Но вот в чем он осо­бен­но про­явил свое бес­стыд­ство. Он откры­то — по-види­мо­му он счи­тал это доз­во­лен­ным зако­на­ми — при­ка­зал каж­до­му из цен­зо­ров вне­сти по три­ста дена­ри­ев 64 р. з. на ста­тую про­пре­то­ру. Цен­зо­ра­ми было назна­че­но сто трид­цать чело­век; про­ти­во­за­кон­но они дали тай­ком выше­упо­мя­ну­тую сум­му, как пла­ту за назна­че­ние их цен­зо­ра­ми, но явно, не нару­шая зако­на, они внес­ли трид­цать девять тысяч дена­ри­ев 8320 р. з. на поста­нов­ку ста­туи. Во-пер­вых, поче­му такую боль­шую сум­му? Во-вто­рых, поче­му имен­но цен­зо­ры сло­жи­лись для поста­нов­ки тебе ста­туи? Раз­ве цен­зо­ры состав­ля­ют отдель­ное какое-нибудь сосло­вие, кол­ле­гию, класс? Подоб­но­го рода честь ока­зы­ва­ют пуб­лич­но или горо­да, или отдель­ные сосло­вия, как, напри­мер, кре­стьяне, куп­цы, судов­щи­ки; но с каких пор ее обя­за­ны ока­зы­вать цен­зо­ры, а не, напри­мер, эди­лы? За твое ли бла­го­де­я­ние? Сле­до­ва­тель­но ты созна­ешь­ся, что они выпро­си­ли у тебя эту. маги­ст­ра­ту­ру, — что ты про­дал ее, это­го ты не посме­ешь ска­зать — сле­до­ва­тель­но, ты дал ее в виде бла­го­де­я­ния, не сооб­ра­зу­ясь с инте­ре­са­ми государ­ства? Если ты созна­ешь­ся в этом, для кого не будет ясно, что ты пре­не­бре­гал тою нена­ви­стью и озлоб­ле­ни­ем, кото­рое возы­ме­ло к тебе насе­ле­ние целой про­вин­ции, не пото­му, чтобы ты желал при­об­ре­сти себе чье-либо рас­по­ло­же­ние или ока­зать кому-либо бла­го­де­я­ние, но ради того, чтобы при­об­ре­сти себе день­ги? — 138. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, те цен­зо­ры дела­ли то же, что дела­ют обык­но­вен­но у нас в государ­стве лица, полу­чив­шие маги­ст­ра­ту­ру с помо­щью взят­ки: они ста­ра­лись вести себя, при отправ­ле­нии ими их долж­но­сти, так, чтобы попол­нить тот недо­чет, кото­рый обра­зо­вал­ся в их хозяй­стве. И вот в твое намест­ни­че­ство был уста­нов­лен такой ценз, на осно­ва­нии кото­ро­го не мог­ла пра­виль­но управ­лять­ся ни одна общи­на — ценз бога­тых умень­шал­ся, бед­ных — уве­ли­чи­вал­ся; поэто­му рас­пре­де­ле­ни­ем пода­тей про­стой народ был угне­тен так силь­но, что, хотя бы он и мол­чал, само поло­же­ние дела свиде­тель­ст­во­ва­ло бы про­тив это­го цен­за, что мож­но очень лег­ко понять из сле­дую­ще­го фак­та.

LVI. Когда Л. Метелл, — тот самый, кото­рый после мое­го при­бы­тия в Сици­лию для про­из­вод­ства след­ст­вия сде­лал­ся неожи­дан­но не толь­ко дру­гом, но даже род­ст­вен­ни­ком Верре­са, и все это бла­го­да­ря при­езду Л. Лети­лия (§ 64), — когда он заме­тил, что при его цен­зе Сици­лия нико­им обра­зом не может суще­ст­во­вать, он при­ка­зал при­дер­жи­вать­ся цен­за, уста­нов­лен­но­го доб­лест­ным и бес­ко­рыст­ным про­пре­то­ром С. Педу­це­ем⁸⁷. Дей­ст­ви­тель­но в то вре­мя 76 г. цен­зо­ры достиг­ли сво­ей долж­но­сти закон­ным путем. будучи избра­ны сво­и­ми горо­да­ми, при­чем им за про­ступ­ки были назна­че­ны зако­ном нака­за­ния; 139. твои же цен­зо­ры мог­ли ли боять­ся зако­на, — кото­рый их не касал­ся, так как они сде­ла­лись цен­зо­ра­ми вопре­ки зако­ну — или нака­за­ния с тво­ей сто­ро­ны, если они про­да­ва­ли дру­гим то, что купи­ли у тебя? Пусть Метелл удер­жи­ва­ет моих свиде­те­лей, пусть он застав­ля­ет дру­гих хва­лить Верре­са, что́ он про­бо­вал делать со мно­ги­ми, лишь бы он про­дол­жал посту­пать (с рас­по­ря­же­ни­я­ми Верре­са) так, как посту­пал поныне; нико­гда никто из маги­ст­ра­тов не был оскорб­лен так силь­но, нико­гда никто не был так опо­зо­рен дру­гим. Каж­дые пять лет во всей Сици­лии про­из­во­дит­ся ценз; был ценз при про­пре­то­ре Педу­цее 76 г.; через пять лет, в твое про­пре­тор­ство, был сде­лан новый ценз 71 г.; на сле­дую­щий год 70 г. Л. Метелл запре­тил при­ни­мать в сооб­ра­же­ние твой ценз, объ­явил, что жела­ет про­из­ве­сти новые выбо­ры всех цен­зо­ров, а пока при­ка­зал при­дер­жи­вать­ся цен­за Педу­цея⁸⁸. Если бы это сде­лал твой враг, то это рас­по­ря­же­ние было бы суро­во даже со сто­ро­ны вра­га, пред­по­ла­гая пол­ное рав­но­ду­шие про­вин­ции; но это сде­лал твой новый друг и доб­ро­воль­ный⁸⁹ род­ст­вен­ник и не мог сде­лать ина­че, если хотел беречь про­вин­цию, если хотел оста­вать­ся в про­вин­ции живым. LVII. 140. И ты ждешь еще, что ска­жут твои судьи? Да если бы он пред­ло­жил отре­шить тебя от долж­но­сти, он нанес бы тебе мень­шее оскорб­ле­ние, неже­ли в том слу­чае, когда он уни­что­жил и объ­явил недей­ст­ви­тель­ны­ми все рас­по­ря­же­ния, сде­лан­ные тобою, как маги­ст­ра­том. И он посту­пил так не толь­ко в этом слу­чае, но во мно­же­стве дру­гих и при­том весь­ма важ­ных, до мое­го при­езда в Сици­лию. Так, напри­мер, он при­ка­зал тво­им излюб­лен­ным сира­куз­ским пале­ст­ри­там вер­нуть иму­ще­ство Герак­лию (§ 62), бидий­ским — Епи­к­ра­ту (ibid.), А. Клав­дию — дре­пан­ско­му сиро­те (р. 9 § 37), и если бы Лети­лий при­ехал в Сици­лию с пись­ма­ми поз­же, Метелл мень­ше, чем в трид­цать дней, уни­что­жил бы все рас­по­ря­же­ния, сде­лан­ные тобою, как про­пре­то­ром, в про­дол­же­ние трех лет.

141. Так как я начал гово­рить о тех день­гах, кото­рые дали тебе цен­зо­ры на ста­тую, то я счи­таю нуж­ным рас­ска­зать о том спо­со­бе, каким ты при­об­рел себе день­ги, заста­вив горо­да вне­сти их под пред­ло­гом поста­нов­ки ста­туи. Я знаю, что сум­ма эта очень вели­ка, — два мил­ли­о­на сестер­ци­ев 107000 р. з., — тако­ва она по свиде­тель­ским пока­за­ни­ям и пись­мен­ным сооб­ще­ни­ям горо­дов. Да и он согла­сен с этим и не может гово­рить ина­че; что же думать нам о том, в чем он запи­ра­ет­ся, если так низ­ко то, в чем он созна­ет­ся? — Чему хочешь ты заста­вить верить? Что все те день­ги израс­хо­до­ва­ны на ста­туи? Пусть будет так, но нель­зя ника­ким обра­зом при­ми­рить­ся с тем, чтобы с союз­ни­ков бра­лись огром­ные сум­мы для поста­нов­ки на всех пере­ул­ках ста­туй отча­ян­но­го раз­бой­ни­ка, как бы для того, чтобы заста­вить думать, что туда не без­опас­но вой­ти. LVIII. 142. Но где же нако­нец, на какие ста­туи были употреб­ле­ны такие огром­ные день­ги? Ты ска­жешь: «Они будут израс­хо­до­ва­ны». Зна­чит, мы долж­ны будем ждать закон­ных пять лет; если в этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни он не истра­тит их, тогда, нако­нец, мы можем обви­нить его во взя­точ­ни­че­стве под пред­ло­гом поста­нов­ки ста­туй. Не так ли? Чело­век, винов­ный в бес­чис­лен­ных круп­ных пре­ступ­ле­ни­ях, вызван в суд; мы зна­ем, что он под одним этим пред­ло­гом взял два мил­ли­о­на сестер­ци­ев. Если ты будешь осуж­ден, ты, конеч­но, не ста­нешь хло­потать о том, чтобы истра­тить эти день­ги в про­дол­же­ние пяти лет на поста­нов­ку ста­туй, если же тебя оправ­да­ют, — най­дет­ся ли такой глу­пец, кото­рый взду­ма­ет при­влечь тебя чрез пять лет к суду по делу о ста­ту­ях, когда ты сумел вый­ти сух из столь­ких тяж­ких обви­не­ний? Итак, если эти день­ги не истра­че­ны до сих пор и несо­мнен­но не будут истра­че­ны, то мы нашли уже такой спо­соб, каким он мог без­на­ка­зан­но полу­чить на один пред­ме­та два мил­ли­о­на сестер­ци­ев, и каким могут добыть себе под этим пред­ло­гом какие угод­но сум­мы дру­гие, раз вы одоб­ри­те его посту­пок; а если так, то будет ясно, что мы уже не запре­ща­ем людям взя­точ­ни­че­ство под стра­хом нака­за­ния, а, одоб­ряя неко­то­рые спо­со­бы. лихо­им­ства, застав­ля­ем их толь­ко при­кры­вать бла­го­вид­ны­ми назва­ни­я­ми свои пре­ступ­ный дей­ст­вия⁹⁰. 143. В самом деле, если бы Г. Веррес потре­бо­вал, напри­мер, от жите­лей Цен­ту­рип сто тысяч сестер­ци­ев 5350 р. з. и полу­чил от них эти день­ги, его сле­до­ва­ло бы, без сомне­ния, осудить, когда бы это обна­ру­жи­лось. Ну, а если он потре­бо­вал от насе­ле­ния это­го же горо­да две­сти тысяч сестер­ци­ев, заста­вил дать их и взял себе, неуже­ли он будет объ­яв­лен сво­бод­ным от суда вслед­ст­вие при­пис­ки, что день­ги эти даны для поста­нов­ки ста­туй? — Я думаю, нет, если толь­ко мы не жела­ем дока­зать людям, что мы ста­ра­ем­ся не о том, чтобы мешать нашим маги­ст­ра­там брать взят­ки, а о том, чтобы при­ду­мать для наших союз­ни­ков пред­лог для упла­ты их.

LIX. 144. Поэто­му, если кого-либо осо­бен­но вос­хи­ща­ет поста­нов­ка ста­туй, если кто-либо видит в ней осо­бую честь и сла­ву для себя, он дол­жен дер­жать­ся сле­дую­щих пра­вил: во-пер­вых, не уно­сить к себе на дом назна­чен­ных для это­го денег, затем, знать какую-нибудь меру в поста­нов­ке самих ста­туй, нако­нец, не тре­бо­вать этой чести про­тив воли тех, кем она ока­зы­ва­ет­ся.

По пер­во­му пунк­ту ска­жи мне, сами ли горо­да отда­ва­ли под­ряд на поста­нов­ку тебе ста­туй лицу, пред­ло­жив­ше­му им самые выгод­ный усло­вия, либо пору­ча­ли это дело чинов­ни­ку, на кото­ро­го были воз­ло­же­ны обя­зан­но­сти по поста­нов­ке ста­туй, или же выда­ли на этот пред­мет день­ги — либо тебе лич­но, либо кому ты при­ка­зал. Если ста­туи были постав­ля­е­мы теми, кто ока­зы­вал тебе эту честь, я ниче­го не имею про­тив; но, если день­ги были выда­вае­мы Тимар­хиду — тогда я про­шу тебя пере­стать при­тво­рять­ся, буд­то ты был често­лю­бив и любил ста­туи, когда, на самом деле, ты пой­ман в самом несо­мнен­ном воров­стве.

145. Отно­си­тель­но же вто­ро­го пунк­та — неуже­ли не сле­ду­ет поло­жить пре­дел поста­нов­ке ста­туй? Даже необ­хо­ди­мо; поду­май­те вот о чем. Сира­ку­зы, чтобы огра­ни­чить­ся ими, поста­ви­ли ста­тую ему — что же, это знак ува­же­ния к нему, — его отцу, — пре­крас­ное и при­быль­ное дока­за­тель­ство яко­бы сынов­ней люб­ви — и сыну; с послед­ним мож­но еще при­ми­рить­ся, так как его сына они не име­ли при­чи­ны нена­видеть⁹¹. Но сколь­ко же раз и под сколь­ки­ми пред­ло­га­ми заста­вишь ты сира­куз­цев ста­вить ста­туи тебе! Ты велел им поста­вить их на фору­ме, ты при­ка­зал поста­вить их в курии, ты заста­вил их вне­сти день­ги и на те ста­туи, кото­рый пред­по­ла­га­лось поста­вить в Риме. Ты при­ка­зал дать день­ги от име­ни зем­ледель­цев, — они дали; ты велел дать их как часть всей сум­мы, кото­рую долж­на была дать вся Сици­лия, — они и это испол­ни­ли. Если один город дол­жен был дать день­ги под столь­ки­ми пред­ло­га­ми, при­чем его при­ме­ру после­до­ва­ли и про­чие горо­да, — неуже­ли этот слу­чай не гово­рит вам о необ­хо­ди­мо­сти поло­жить какой-нибудь конец такой алч­но­сти?

А что, если доб­ро­воль­но это­го не сде­ла­ло ни одно государ­ство, а все внес­ли день­ги на поста­нов­ку ста­туй по при­ка­за­нию, будучи запу­ги­вае­мы и при­нуж­дае­мы, — ска­жи­те же, может ли быть сомне­ние у кого-либо в том, что, если и поз­во­ле­но при­ни­мать день­ги на поста­нов­ку ста­туй, тем самым не поз­во­ле­но брать их силой? 146. Преж­де все­го я при­ве­ду здесь пока­за­ние насе­ле­ния всей Сици­лии, кото­рое гово­рит мне в один голос, что на поста­нов­ку ста­туй была насиль­но взыс­ка­на огром­ная сум­ма денег. Пред­ста­ви­те­ли всех горо­дов в жало­бах от лица всех, жало­бах, кото­рые все почти явля­лись след­ст­ви­ем тво­их неспра­вед­ли­во­стей, про­си­ли, меж­ду про­чим, чтобы их лиши­ли пра­ва обя­зы­вать­ся ста­вить кому-либо ста­тую до его отъ­езда из про­вин­ции.

LX. Столь­ко пре­то­ров пере­бы­ва­ло в Сици­лии, столь­ко посольств из Сици­лии при­ни­мал наш сенат, как во вре­ме­на наших пред­ков, так и в наше вре­мя, но подоб­но­го рода необы­чай­ное тре­бо­ва­ние в пер­вый раз было предъ­яв­ле­но вслед­ст­вие тво­ей про­пре­ту­ры. 147. Слы­ха­ли мы о столь необы­чай­ном тре­бо­ва­нии — необы­чай­ном не по сво­е­му содер­жа­нию, а по все­му сво­е­му харак­те­ру? Дей­ст­ви­тель­но, осталь­ное в этой жало­бе на твои неспра­вед­ли­во­сти так­же ново по содер­жа­нию, но самый род жало­бы не нов. Сици­лий­цы про­сят и умо­ля­ют сена­то­ров заста­вить наших маги­ст­ра­тов про­да­вать впредь деся­ти­ну на осно­ва­нии Гиеро­но­ва зако­на. Ты пер­вый про­да­вал ее не на осно­ва­нии его; все же это я пони­маю. Они про­сят, чтобы вме­сто хле­ба, пред­на­зна­чен­но­го для кла­до­вых про­пре­то­ра, с них не тре­бо­ва­ли денег⁹². Прось­ба эта, бла­го­да­ря тво­ей исто­рии с тре­мя дена­ри­я­ми, предъ­яв­ля­ет­ся теперь впер­вые, но самый род тре­бо­ва­ния не пред­став­ля­ет из себя ниче­го необык­но­вен­но­го. Они жела­ют, чтобы в отсут­ст­вие обви­ня­е­мо­го про­тив него не воз­буж­да­лось про­цес­са; эта прось­ба явля­ет­ся след­ст­ви­ем несча­стия, постиг­ше­го Сте­ния, и тво­ей неспра­вед­ли­во­сти. Осталь­но­го я не при­во­жу; все тре­бо­ва­ния сици­лий­цев тако­го рода, что их мож­но при­нять за ряд обви­не­ний про­тив одно­го тебя; но, заклю­чая в себе, все до одно­го, един­ст­вен­ные в сво­ем роде при­ме­ры неспра­вед­ли­во­стей, они обле­че­ны, одна­ко, в фор­му обык­но­вен­ных жалоб. 148. Эта же их прось­ба — прось­ба отно­си­тель­но поста­нов­ки ста­туй — кажет­ся смеш­ной тому, кто не пони­ма­ет ее сути. Чего, в самом деле, тре­бу­ют они? Чтобы их не застав­ля­ли ста­вить ста­туи? — Нет. — Тогда чего же? — Чтобы им не поз­во­ля­ли это­го. Как, ты про­сишь меня о том, чтобы я не поз­во­лил тебе делать то, что в тво­ей вла­сти? Про­си луч­ше, чтобы тебя не застав­ля­ли насиль­но давать обе­ща­ния и испол­нять их. «Это будет бес­по­лез­но, — гово­рят они, — никто не ска­жет, что он пустил в ход наси­лие; если вы жела­е­те, чтобы мы были целы, употре­би­те по отно­ше­нию к нам наси­лие, поста­но­ви­те, чтобы мы не име­ли пра­ва давать обе­ща­ния». Подоб­но­го рода прось­ба предъ­яв­ля­ет­ся впер­вые — и бла­го­да­ря тво­е­му про­пре­тор­ству. При­бе­гая к ней, они наме­ка­ют или даже пря­мо гово­рят, что дали день­ги на поста­нов­ку тебе ста­туй вслед­ст­вие запу­ги­ва­ний, по при­нуж­де­нию, отнюдь не по доб­рой воле.

149. Да и если б они не гово­ри­ли так, раз­ве ты сам не дол­жен был бы согла­сить­ся с этим? Посмот­ри и поду­май, какую тебе най­ти защи­ту; тогда ты пой­мешь, что тебе необ­хо­ди­мо сознать­ся в спра­вед­ли­во­сти того, что гово­рят отно­си­тель­но поста­нов­ки ста­туй. LXI. Мне пере­да­ют, что твои защит­ни­ки, люди умные, реши­ли при­бег­нуть в тво­ем про­цес­се к сле­дую­щей мере — так ты научил их, такой совет дал им ты: когда какой-либо граж­да­нин сици­лий­ской про­вин­ции, чело­век вли­я­тель­ный и чест­ный, дает пока­за­ние не в твою поль­зу, — мас­су тако­го рода пока­за­ний дали мно­гие почтен­ные сици­лий­цы, — тогда ты тот­час же гово­ришь сво­им защит­ни­кам: «Он про­тив меня, пото­му что он зем­леде­лец». Зна­чит, вы жела­е­те, как мне кажет­ся, зама­рать одним сло­вом все сосло­вие зем­ледель­цев, раз утвер­жда­е­те, что они воору­же­ны про­тив него, нена­видят его за то, что он при сбо­ре деся­ти­ны посту­пал с ними стро­го. Сле­до­ва­тель­но, все зем­ледель­цы твои вра­ги и недру­ги, все они жаж­дут тво­ей гибе­ли? Вооб­ще, ты нахо­дишь­ся в счаст­ли­вых усло­ви­ях, если то сосло­вие, те лица, кото­рые зани­ма­ют самое почет­ное место, поль­зу­ют­ся таким ува­же­ни­ем, как никто, сосло­вие, кото­рое одно и состав­ля­ет глав­ную опо­ру и государ­ства и, в осо­бен­но­сти, про­вин­ции — смер­тель­но нена­видит тебя… 150. Но пусть будет так. О чув­ствах к тебе зем­ледель­цев и о нане­сен­ных им оскорб­ле­ни­ях я буду гово­рить в дру­гом месте (р. 8), теперь же я рад тво­е­му при­зна­нию, что они твои смер­тель­ные вра­ги и, как ты объ­яс­ня­ешь, из-за спо­со­ба взи­ма­ния с них деся­ти­ны. Пре­крас­но; пра­вы ли они, или непра­вы в сво­ей нена­ви­сти к тебе, это­го я не спра­ши­ваю, но что же зна­чат те позо­ло­чен­ные кон­ные ста­туи, кото­рые так непри­ят­но разят зре­ние рим­ско­му наро­ду и воз­му­ща­ют его душу, у хра­ма Вул­ка­на⁹³ — ведь, судя по над­пи­си, одна из этих ста­туй постав­ле­на зем­ледель­ца­ми? Если они поста­ви­ли ста­тую в знак сво­его ува­же­ния к тебе, они не вра­ги тебе; будем же верить свиде­те­лям: рань­ше они забо­ти­лись о тво­ей чести, теперь долж­ны пом­нить о соб­ст­вен­ной сове­сти. Если же они дали день­ги из стра­ха, при­дет­ся прий­ти к заклю­че­нию, что ты заста­вил про­вин­ци­а­лов вне­сти день­ги на поста­нов­ку ста­туй насиль­но и путем угроз. Выби­рай любое, что для тебя выгод­нее.

LXII. 151. Я с удо­воль­ст­ви­ем немед­лен­но пере­стал бы обви­нять тебя по делу о ста­ту­ях, если бы ты согла­сил­ся со мною в том, что в выс­шей сте­пе­ни почет­но для тебя, — в том, что зем­ледель­цы дали день­ги на поста­нов­ку тебе ста­туи доб­ро­воль­но, в знак ува­же­ния к тебе. Согла­сись со мною — и ты лишишь себя почти всех средств к защи­те: ты не можешь более гово­рить, что зем­ледель­цы воору­же­ны про­тив тебя, что они — твои вра­ги. Вот един­ст­вен­ный в сво­ем роде про­цесс! Вот несчаст­ное и отча­ян­ное поло­же­ние защи­ты! Обви­ня­е­мый, и при том такой обви­ня­е­мый, кото­рый был про­пре­то­ром в Сици­лии, не хочет согла­сить­ся с обви­ни­те­лем в том, что зем­ледель­цы поста­ви­ли ему ста­тую по соб­ст­вен­но­му жела­нию, что зем­ледель­цы пре­крас­но­го мне­ния о нем, что они его дру­зья, что они жела­ют ему добра! Он боит­ся, чтобы вы это­му не пове­ри­ли, и боит­ся не без осно­ва­ния: пока­за­ния зем­ледель­цев уни­что­жа­ют его. — Что ж, я вос­поль­зу­юсь хоть тем, что́ мне дано; конеч­но, вы согла­си­тесь, что те, кого он сам выда­ет за сво­их закля­тых вра­гов, дали день­ги на поста­нов­ку ста­туи в его честь не по доб­рой воле. 152. Чтобы вы мог­ли вполне убедить­ся во всем этом, пусть он спро­сит любо­го из тех сици­лий­ских свиде­те­лей, кото­рых я при­ве­ду в суд, рим­ско­го ли граж­да­ни­на или сици­лий­ца, все рав­но, — при­том тако­го, кого он счи­та­ет сво­им злей­шим вра­гом, кто ска­жет, что он был ограб­лен им; пусть он спро­сит его, внес ли он от себя лич­но день­ги на поста­нов­ку ему ста­туи. Он не най­дет нико­го, кто бы отве­тил отри­ца­тель­но: внес­ли их все. 153. Кто же будет сомне­вать­ся, что тот, кого сле­ду­ет счи­тать тво­им закля­тым вра­гом, кто был тяж­ко оскорб­лен тобою, мог вне­сти день­ги под пред­ло­гом поста­нов­ки ста­туи толь­ко под дав­ле­ни­ем силы и угроз, а не доб­ро­воль­но, из рас­по­ло­же­ния к тебе. Прав­да, я не разо­брал­ся и не мог разо­брать­ся в этой гро­мад­ной, самым наг­лым вымо­га­тель­ст­вом добы­той сум­ме, сколь­ко имен­но было собра­но с зем­ледель­цев, сколь­ко с куп­цов, тор­гу­ю­щих в Сира­ку­зах, Агри­ген­те, Панор­ме или Лили­бее; все же, как вы види­те, он сам при­зна­ет­ся уже в том, что эта сум­ма добы­та путем наси­лия.

LXIII. 154. Теперь я наме­рен гово­рить о горо­дах Сици­лии, чув­ства кото­рых по отно­ше­нию к нему весь­ма нетруд­но узнать. Раз­ве и сици­лий­цы внес­ли день­ги про­тив сво­его жела­ния? Неве­ро­ят­но: извест­но, что Г. Веррес, в быт­ность свою про­пре­то­ром в Сици­лии, — когда не мог удо­вле­тво­рить обе сто­ро­ны, и сици­лий­цев, и рим­ских граж­дан — ста­рал­ся боль­ше о том, чтобы испол­нить свой долг по отно­ше­нию к союз­ни­кам, неже­ли о том, чтобы снис­кать себе попу­ляр­ность у сво­их сограж­дан. Пото­му-то я и видел в Сира­ку­зах над­пись, где он назван не толь­ко «патро­ном» ост­ро­ва, но и «соте­ром». Зна­е­те вы, что зна­чит это сло­во? Его зна­че­ние столь вели­ко, что по-латы­ни его нель­зя выра­зить одним сло­вом: «сотер» — это тот, кто спа­са­ет дру­го­го. В честь его сици­лий­цы справ­ля­ют так­же празд­не­ство вели­ко­леп­ных Веррий, не по образ­цу Мар­цел­лий, но вме­сто Мар­цел­лий, отме­нен­ных ими по его при­ка­за­нию (§ 51); в честь его на пло­ща­ди Сира­куз сто­ит три­ум­фаль­ная арка⁹⁴, где нахо­дит­ся голая ста­туя его сына, сам же он смот­рит с коня на голую, по его мило­сти, про­вин­цию; его ста­туи встре­ча­ют­ся везде для того, чтобы пока­зать, веро­ят­но, что он поста­вил в Сира­ку­зах ста­туй едва ли не боль­ше, чем украл; затем, в Риме мы видим, что на пьеде­ста­лах ста­туй огром­ны­ми бук­ва­ми высе­че­но: от име­ни всей Сици­лии. 155. Кто же может, поэто­му, думать, что такая высо­кая честь ока­за­на ему про­тив жела­ния тех, кто ока­зал ее?

LXIV. В дан­ном слу­чае тебе нуж­но еще более поду­мать, посмот­реть, что́ тебе отве­тить, неже­ли немно­го рань­ше, отно­си­тель­но зем­ледель­цев. Весь­ма важ­но знать, счи­та­ешь ли ты сици­лий­цев, как в целом, так и отдель­но, дру­зья­ми или вра­га­ми. Если вра­га­ми — что тебе делать? Где най­дешь ты под­держ­ку и спа­се­ние? — Толь­ко что ты оттолк­нул от себя гро­мад­ное чис­ло зем­ледель­цев, весь­ма ува­жае­мых и бога­тых людей, как сици­лий­цев, так и рим­ских граж­дан; что же ска­жешь ты теперь о горо­дах Сици­лии? Ска­жешь, что сици­лий­цы твои дру­зья? — Может ли это быть? Они, нико­гда ни про­тив кого не давав­шие рань­ше офи­ци­аль­но пока­за­ний — хотя весь­ма мно­гие лица, быв­шие у них в про­вин­ции про­пре­то­ра­ми, были осуж­де­ны, а оправ­да­ны толь­ко двое⁹⁵, — теперь яви­лись сюда с пись­ма­ми, яви­лись с пору­че­ни­я­ми, яви­лись с пока­за­ни­я­ми от име­ни горо­дов! Если бы они хва­ли­ли тебя пуб­лич­но, все же они сле­до­ва­ли бы в дан­ном слу­чае ско­рей сво­ей при­выч­ке, неже­ли дела­ли это по тво­им заслу­гам; ныне же, жалу­ясь пуб­лич­но на твои поступ­ки, они ясно дают понять, како­вы были пере­не­сен­ные ими от тебя обиды, если они пред­по­чи­та­ют отсту­пить от сво­ей при­выч­ки, лишь бы не обой­ти мол­ча­ни­ем тво­е­го поведе­ния. 156. Тебе при­дет­ся, сле­до­ва­тель­но, по необ­хо­ди­мо­сти сознать­ся, что сици­лий­цы твои вра­ги; они пода­ли на тебя кон­су­лам жало­бу с весь­ма тяж­ки­ми обви­не­ни­я­ми, они умо­ля­ли меня при­нять на себя их защи­ту и веде­ние про­цес­са об их жиз­нен­ных инте­ре­сах; они — как ни ста­рал­ся про­ти­во­дей­ст­во­вать им про­пре­тор, как ни засту­па­ли им доро­гу четы­ре кве­сто­ра⁹⁶, — заботясь о сво­ем спа­се­нии, не обра­ща­ли вни­ма­ния на все угро­зы и все опас­но­сти; они в пер­вой сес­сии засы­па­ли под­суд­но­го пока­за­ни­я­ми, о силе и рез­ко­сти кото­рых доста­точ­но свиде­тель­ст­ву­ет факт, что одно­го из них, Арте­мо­на⁹⁷, упол­но­мо­чен­но­го и офи­ци­аль­но­го свиде­те­ля от име­ни Цен­ту­рип, Кв. Гор­тен­сий назвал обви­ни­те­лем, а не свиде­те­лем. Дей­ст­ви­тель­но его сограж­дане избра­ли его послом вме­сте с чест­ным и сте­пен­ным Анд­ро­ном не толь­ко за его доб­лесть и чест­ность, но и за его ора­тор­ские спо­соб­но­сти, чтобы он мог нари­со­вать вам пол­ную и вер­ную кар­ти­ну мно­же­ства его неспра­вед­ли­во­стей в их раз­лич­ных видах.

LXV. Дава­ли свои пока­за­ния галес­цы, катин­цы, тин­да­рид­цы, энней­цы, гер­би­тан­цы, аги­рий­цы, нетин­цы, сеге­стан­цы; пере­чис­лять всех нет нуж­ды. Вы зна­е­те, что мно­гие ска­за­ли мно­гое в пер­вой сес­сии; теперь будут гово­рить, кро­ме них, и осталь­ные. 157. Сло­вом, все узна­ют, что в слу­чае его оправ­да­ния, сици­лий­цы реши­лись бро­сить свои дома и наде­лы и уйти или даже бежать из Сици­лии. И ты дума­ешь убедить нас, что эти люди дали огром­ные день­ги по сво­ей доб­рой воле, в знак ува­же­ния к тебе, рев­нуя о тво­ей чести? Да, верю, что люди, желав­шие тво­ей гибе­ли в род­ном тво­ем горо­де, жела­ли поста­вить эти памят­ни­ки в сво­их горо­дах, чтобы они напо­ми­на­ли им о тво­ем лице и име­ни! Ход дела пока­жет, чего они жела­ли, — мне кажет­ся, я дав­но уже с излиш­ней подроб­но­стью соби­раю дока­за­тель­ства мне­ния о тебе сици­лий­цев.

158. Никто нико­гда не слы­хал, чтобы с кем-либо про­изо­шло то, что про­изо­шло с тобою, — чтобы его ста­туи, постав­лен­ные про­вин­ци­а­ла­ми в пуб­лич­ных местах, отча­сти даже в хра­мах, были ярост­но низ­верг­ну­ты целым наро­дом. Сколь­ко лиц ока­зы­ва­лось винов­ны­ми в Азии, сколь­ко — в Афри­ке, сколь­ко — в Испа­нии, Гал­лии, Сар­ди­нии, сколь­ко в самой Сици­лии — и о ком слы­ша­ли вы когда-либо нечто подоб­ное? Это вооб­ще что-то необы­чай­ное, а для Сици­лии и вооб­ще для гре­ков — что-то чудо­вищ­ное, судьи. Слу­чаю со ста­ту­я­ми я не пове­рил бы, если бы не видал их сбро­шен­ны­ми и лежа­щи­ми на зем­ле; не пове­рил бы пото­му, что вся­кий грек, ока­зы­вая чело­ве­ку честь поста­нов­кой подоб­но­го рода памят­ни­ков, счи­та­ет их неко­то­рым обра­зом посвя­щен­ны­ми богам. 159. На этом осно­ва­нии родо­с­цы, кото­рые почти соб­ст­вен­ны­ми сила­ми вели первую вой­ну с царем Мит­ри­да­том 88 г. и отби­ли все ярост­ные напа­де­ния его войск бла­го­да­ря сво­им сте­нам, выгод­но­му поло­же­нию бере­го­вой линии и флоту⁹⁸, не тро­ну­ли его ста­туи, постав­лен­ные на самом люд­ном месте горо­да, не тро­ну­ли даже в мину­ту самой страш­ной опас­но­сти для их роди­ны, хотя были завзя­ты­ми вра­га­ми царя. С трудом мож­но было бы пове­рить, конеч­но, что они поща­ди­ли ста­тую чело­ве­ка, смер­ти кото­ро­го страст­но жела­ли; но я видел, когда был у них, что в этом отно­ше­нии они дер­жат­ся рели­ги­оз­но­го взгляда, кото­рый заве­ща­ли им их пред­ки, при­чем рас­суж­да­ют сле­дую­щим обра­зом: отно­си­тель­но ста­туи сле­до­ва­ло при­ни­мать во вни­ма­ние то вре­мя, когда она была постав­ле­на, отно­си­тель­но же его само­го насто­я­щее вре­мя, когда он ведет с ними вой­ну и дей­ст­ву­ет враж­деб­но. LXVI. 160. Таким обра­зом вы види­те, что рели­ги­оз­ный обы­чай гре­ков, в силу кото­ро­го ока­зы­ва­ют поща­ду ста­ту­ям вра­гов даже во вре­мя вой­ны, не спас ста­туи про­пре­то­ра рим­ско­го наро­да во вре­мя глу­бо­ко­го мира. На что уж тав­ро­ме­ни­тан­цы, жите­ли союз­но­го с нами горо­да⁹⁹, люди спо­кой­ные, защи­щен­ные, бла­го­да­ря сою­зу с нами, от каких бы то ни было неспра­вед­ли­во­стей со сто­ро­ны наших маги­ст­ра­тов; а и они без вся­ких коле­ба­ний сбро­си­ли наземь его ста­туи; сам пьеде­стал они, одна­ко, оста­ви­ли на пло­ща­ди, думая, что для Верре­са будет оскор­би­тель­нее мол­ва, что тав­ро­ме­ни­тан­цы сбро­си­ли наземь его ста­туи, неже­ли мне­ние, что они нико­гда не ста­ви­ли их. Тин­да­рид­цы, опро­ки­нув его ста­тую на пло­ща­ди, на том же осно­ва­нии оста­ви­ли одну лошадь. Леон­тин­цы, жите­ли бед­но­го, малень­ко­го город­ка, и те пова­ли­ли его ста­тую, сто­яв­шую в пале­ст­ре. А что мне гово­рить про сира­куз­цев! В этом деле при­ни­ма­ли уча­стие не одни сира­куз­цы, но и жите­ли все­го окру­га, мож­но ска­зать, насе­ле­ние всей про­вин­ции. Сколь­ко наро­ду, какая тол­па собра­лась, гово­рят, тогда, когда были сбро­ше­ны с пьеде­ста­лов его ста­туи! А где, дума­е­те вы, слу­чи­лось это? На самом люд­ном и свя­щен­ном месте, у вхо­да в храм Сера­пи­са!¹⁰⁰ Вооб­ще, если бы Метелл не посту­пил так кру­то, не вме­шал­ся в дело сво­ею вла­стью и эдик­том, во всей Сици­лии не оста­лось бы даже следа верре­со­вых ста­туй.

161. Я вполне обес­пе­чен от подо­зре­ния, буд­то что-либо из рас­ска­зан­но­го мною слу­чи­лось… не гово­рю, по моим вну­ше­ни­ям, но хотя бы даже под впе­чат­ле­ни­ем мое­го при­езда; все это про­изо­шло рань­ше, когда не толь­ко я не всту­пал на поч­ву Сици­лии, но даже он не выса­жи­вал­ся на берег Ита­лии. Пока я был в Сици­лии, ни одна ста­туя не была сбро­ше­на с места; после мое­го отъ­езда слу­чи­лось сле­дую­щее. LXVII. Дума и народ­ное собра­ние горо­да Цен­ту­рип поста­но­ви­ли, чтобы кве­сто­ры устро­и­ли тор­ги на снос ста­туй само­го Г. Верре­са, его отца и сына, и чтобы при этом сно­се при­сут­ст­во­ва­ло не менее трид­ца­ти дум­цев. Види­те, как сте­пен­но и с каким досто­ин­ст­вом вели себя граж­дане это­го горо­да: они не жела­ли, чтобы в нем сто­я­ли те ста­туи, кото­рые они поста­ви­ли насиль­но, по при­нуж­де­нию, при­том ста­туи тако­го чело­ве­ка, жало­вать­ся на кото­ро­го они офи­ци­аль­но отпра­ви­ли в Рим депу­та­тов с весь­ма тяж­ки­ми обви­не­ни­я­ми, чего они не дела­ли рань­ше; вме­сте с тем они дума­ли, что при­ня­тая ими мера будет серь­ез­нее, если она ока­жет­ся резуль­та­том сове­ща­ний общин­но­го сове­та, а не вспыш­ки склон­ной к наси­лию тол­пы. 162. Соглас­но это­му поста­нов­ле­нию цен­ту­ри­пин­цы на счет горо­да снес­ли ста­туи Верре­са. Услы­шав об этом, Метелл раз­гне­вал­ся, велел явить­ся к нему цен­ту­ри­пин­ским вла­стям и деся­ти чле­нам упра­вы¹⁰¹ и силь­ны­ми угро­за­ми заста­вил их поста­вить ста­туи на преж­нее место. Те объ­яви­ли об этом в думе; ста­туи, кото­рые не мог­ли ни в каком отно­ше­нии помочь делу Верре­са, были постав­ле­ны на преж­нее место, декре­ты цен­ту­ри­пин­ской думы отно­си­тель­но ста­туй, одна­ко, не были отме­не­ны. Мно­гое мно­гим доз­во­ля­ет­ся; но Метелл — чело­век умный, ему я реши­тель­но не могу про­стить нера­зум­но­го поступ­ка. Неуже­ли по его мне­нию сила обви­не­ния заклю­ча­ет­ся в том, что ста­туи сбро­ше­ны со сво­их мест? Ведь это сплошь и рядом быва­ет от вет­ра или от дру­гих при­чин; за это никто не посмел бы обви­нить или даже упрек­нуть Верре­са. Где же, сле­до­ва­тель­но, источ­ник обви­не­ния? В при­го­во­ре и суж­де­нии людей (повед­шем к уда­ле­нию ста­туй).

LXVIII. 163. Дей­ст­ви­тель­но, допу­стим, что Метелл не заста­вил цен­ту­ри­пин­цев поста­вить ста­туи на ста­рое место; в этом слу­чае я мог бы ска­зать: «Види­те, судьи, какую страш­ную, жгу­чую скорбь чув­ст­ву­ют в сво­ей душе, бла­го­да­ря неспра­вед­ли­во­стям Верре­са, наши союз­ни­ки и дру­зья; Цен­ту­ри­пы, вполне пре­дан­ный и вер­ный нам город, свя­зан­ный с рим­ским наро­дом мно­же­ст­вом обо­юд­но ока­зан­ных услуг настоль­ко, что ему все­гда было доро­го не толь­ко наше государ­ство, но даже самое имя рим­ля­ни­на в любом из наших сограж­дан, — реша­ют с обще­го согла­сия, что в горо­де не долж­но быть ни одной ста­туи Г. Верре­са!»… Я про­чи­тал бы вам декре­ты цен­ту­ри­пин­ской думы, я похва­лил бы этот город, что́ я мог бы сде­лать с пол­ным нра­вом, я напом­нил бы, что в Цен­ту­ри­пах десять тысяч граж­дан, наших вполне надеж­ных и вер­ных союз­ни­ков, и что все они реши­ли, чтобы у них в горо­де не сто­я­ло ни одной ста­туи Верре­са. 164. Вот что ска­зал бы я, если бы Метелл не при­ка­зал поста­вить ста­туи на преж­нее место. Хоте­лось бы мне спро­сить теперь Метел­ла, в чем он уре­зал эту мою речь сво­им рас­по­ря­же­ни­ем и наси­ли­ем; я пола­гаю, что все ее сло­ва и поныне оста­лись в силе. Ведь если бы ста­туи и оста­лись сбро­шен­ны­ми с мест, я все-таки не мог бы пока­зать их вам лежа­щи­ми на зем­ле; я ска­зал бы толь­ко: граж­дане тако­го извест­но­го горо­да реши­ли уни­что­жить ста­туи Г. Верре­са. А это­го пра­ва Метелл не лишил меня; мало того, он поз­во­лил мне в при­да­чу жало­вать­ся, если я захо­чу, на такое наси­лие над наши­ми союз­ни­ка­ми и дру­зья­ми, на то, что им не дают посту­пать соглас­но сво­е­му жела­нию даже в при­суж­дае­мых ими награ­дах; он дал мне воз­мож­ность пре­до­ста­вить вам дога­дать­ся о поведе­нии его (Метел­ла) отно­си­тель­но меня в тех слу­ча­ях, когда он дей­ст­ви­тель­но мог вредить мне — коль ско­ро он в этом столь невин­ном деле про­явил такое при­стра­стье. Но я не сер­жусь на Метел­ла и не лишаю его пра­ва поль­зо­вать­ся тем изви­не­ни­ем, кото­рое он при­во­дит все­гда, желая подать вид, буд­то он ниче­го не сде­лал с дур­ным наме­ре­ни­ем¹⁰².

LXIX. 165. Таким обра­зом, ты, оче­вид­но, не можешь отри­цать, что все ста­ви­ли тебе ста­туи толь­ко по при­нуж­де­нию, и что все день­ги на поста­нов­ку ста­туй ты заста­вил дать тебе силой. Тут для нас важ­но не толь­ко то, что ты заста­вил вне­сти на поста­нов­ку тебе ста­туй два мил­ли­о­на сестер­ци­ев, еще более важ­на дру­гая сто­ро­на это­го дела, заод­но дока­зан­ная — неве­ро­ят­ная сила нена­ви­сти к тебе зем­ледель­цев и вооб­ще сици­лий­цев. Не могу при­ду­мать, как будешь ты защи­щать­ся. 166. «Сици­лий­цы нена­видят меня, — я сде­лал мно­гое в поль­зу рим­ских граж­дан». Но ведь и послед­ние твои злей­шие вра­ги. «Рим­ские граж­дане нена­видят меня за то, что я отста­и­вал инте­ре­сы и пра­ва союз­ни­ков». Но имен­но союз­ни­ки жалу­ют­ся, что ты видел в них сво­их вра­гов. «Зем­ледель­цы нена­видят меня за сбор с них деся­ти­ны». Пре­крас­но, но поче­му же нена­видят тебя те, кто не пла­тит за зем­лю ника­ких пода­тей? Поче­му воору­же­ны про­тив тебя галес­цы, цен­ту­ри­пин­цы, сеге­стан­цы, гали­кий­цы?¹⁰³ Могу ли я назвать хоть один класс, обще­ство, сосло­вие, кото­рое не нена­виде­ло бы тебя, будь то рим­ские граж­дане или сици­лий­цы? Если бы я и не мог ука­зать на при­чи­ны нена­ви­сти к тебе, я все-таки счи­тал бы нуж­ным ска­зать, что чело­век, нена­види­мый всем миром, дол­жен быть нена­видим и вами.

167. Или ты осме­лишь­ся ска­зать, что для тво­е­го дела без­раз­лич­но, хоро­шо ли, дур­но ли дума­ют о тебе зем­ледель­цы и хотя бы все сици­лий­цы? — Нет, ты не посме­ешь ска­зать это­го, да и не можешь, если бы захо­тел: гово­рить это­го не поз­во­ля­ют тебе те кон­ные ста­туи, кото­рые ты поста­вил недав­но, до сво­его при­езда в сто­ли­цу, при­ка­зав сде­лать на них над­пись, чтобы ути­шить нена­висть к тебе всех тво­их вра­гов и обви­ни­те­лей. 168. Мог ли кто высту­пить тво­им про­тив­ни­ком или осме­лить­ся при­влечь тебя к суду, увидев ста­туи, постав­лен­ные куп­ца­ми, зем­ледель­ца­ми, насе­ле­ни­ем всей Сици­лии? Есть ли еще какие сосло­вия в этой про­вин­ции? — Нет. Сле­до­ва­тель­но, вся про­вин­ция, в общем и в част­но­сти, не толь­ко любит его, но и ока­зы­ва­ет свое рас­по­ло­же­ние на деле. Кто же посме­ет дотро­нуть­ся до него? Име­ешь ли ты после это­го пра­во гово­рить, что тебе нисколь­ко не долж­ны вредить пока­за­ния зем­ледель­цев, куп­цов, всех сици­лий­цев, когда, при­ка­зав выре­зать на ста­ту­ях их име­на, ты наде­ял­ся поту­шить этим все пла­мя вспых­нув­шей про­тив тебя нена­ви­сти и спа­стись от позо­ра? Ты пытал­ся, при­кры­ва­ясь их име­нем, заста­вить видеть осо­бую честь в поста­нов­ке тебе ста­туй; поче­му же я не могу вос­поль­зо­вать­ся их име­нем, чтобы при­дать бо́льшую силу сво­е­му обви­не­нию?

5. Про­дел­ка с откуп­щи­ка­ми 169. Но, быть может, тебя уте­ша­ет надеж­да на то, что ты был попу­ля­рен сре­ди откуп­щи­ков. Чтобы эта попу­ляр­ность не мог­ла при­не­сти тебе поль­зы, это­го я достиг сво­ею неуто­ми­мой дея­тель­но­стью; а ты сво­ей муд­ро­стью поза­бо­тил­ся даже о том, чтобы она ока­за­лась гибель­ной для тво­е­го дела.

LXX. Про­ма­ги­ст­ром откуп­щи­ков паст­бищ в Сици­лии состо­ит некий Л. Кар­пи­на­ций¹⁰⁴, чело­век, весь­ма близ­ко сошед­ший­ся с Верре­сом, и ради сво­их выгод, и, быть может, в инте­ре­сах това­ри­ще­ства. Бегая за про­пре­то­ром везде, где тво­рил­ся им суд, не уда­ля­ясь от него ни на шаг, он вско­ре так подру­жил­ся с ним, про­да­вая его декре­ты и при­го­во­ры и обде­лы­вая его дела, что счи­тал­ся чуть не вто­рым Тимар­хидом⁶⁰; 170. но он был еще опас­нее, — так как давал под про­цен­ты день­ги тем, кто о чем-либо тор­го­вал­ся с Верре­сом. Ростов­щи­че­ство это, судьи, было тако­го рода, что в нем имел долю при­бы­лей и про­пре­тор; дей­ст­ви­тель­но, сум­мы, кото­рые он ссу­жал нуж­даю­щим­ся, он запи­сы­вал в кредит под име­нем его сек­ре­та­ря или Тимар­хида, или даже его само­го¹⁰⁵, кро­ме того, он давал под про­цен­ты от сво­его име­ни при­над­ле­жав­шие Верре­су огром­ные экс­тра­ор­ди­нар­ные сум­мы. 171. Сна­ча­ла, когда наш Кар­пи­на­ций не успел еще сой­тись с ним так близ­ко, он несколь­ко раз посы­лал пись­ма това­ри­ще­ству¹⁰⁶, где гово­рил о его неспра­вед­ли­во­стях; в то же вре­мя Кану­лей, состо­яв­ший аген­том по пошли­нам с това­ров, выво­зи­мых из сира­куз­ской гава­ни¹⁰⁷, так­же очень мно­го писал това­ри­ще­ству отдель­но о каж­дой из его бес­чис­лен­ных краж, имен­но, о том, что из Сира­куз были бес­по­шлин­но выве­зе­ны това­ры; а надоб­но знать, что пошли­ны как с сира­куз­ско­го пор­та, так и с государ­ст­вен­ных паст­бищ име­ла на откуп одна ком­па­ния. 172. Таким обра­зом, мы мог­ли бы при­ве­сти про­тив него очень мно­го обви­не­ний и пока­за­ний, на осно­ва­нии писем това­ри­ще­ства; но дело в том, что Кар­пи­на­ций, кото­рый успел весь­ма близ­ко сой­тись с ним не толь­ко по част­ной сим­па­тии, но и ради общих целей и инте­ре­сов, стал потом посы­лать к ком­па­ньо­нам частые пись­ма, где гово­рил о его гро­мад­ных услу­гах и бла­го­де­я­ни­ях обще­му делу; дей­ст­ви­тель­но, с одной сто­ро­ны про­пре­тор делал и решал все, чего ни тре­бо­вал Кар­пи­на­ций, с дру­гой сто­ро­ны, послед­ний еще пре­уве­ли­чи­вал в пись­мах това­ри­ще­ству его услуж­ли­вость, чтобы, по воз­мож­но­сти, совер­шен­но уни­что­жить дур­ное впе­чат­ле­ние, про­из­веден­ное пер­вы­ми пись­ма­ми.

Нако­нец, когда про­пре­тор уже соби­рал­ся уез­жать из про­вин­ции, тот стал посы­лать им пись­ма, в кото­рых про­сил их вый­ти ему навстре­чу¹⁰⁸ целым обще­ст­вом, побла­го­да­рить его и обе­щать ему сде­лать рев­ност­но все, что он при­ка­жет. Ком­па­ньо­ны сде­ла­ли это, при­дер­жи­ва­ясь ста­рин­но­го обы­чая откуп­щи­ков, не пото­му, чтобы счи­та­ли его достой­ным какой бы то ни было чести; нет, они побла­го­да­ри­ли его пото­му, что пока­зать себя при­зна­тель­ны­ми вхо­ди­ло в их рас­чет, при­чем ска­за­ли, что Кар­пи­на­ций не раз писал им о его услу­гах това­ри­ще­ству.

LXXI. 173. Он отве­чал, что сде­лал это охот­но, рас­сы­пал­ся в похва­лах усер­дию Кар­пи­на­ция и пору­чил одно­му из сво­их при­я­те­лей, в то вре­мя состо­яв­ше­му пред­ста­ви­те­лем¹⁰⁹ това­ри­ще­ства, тща­тель­нее поза­бо­тить­ся и обра­тить вни­ма­ние на то, чтобы в пись­мах това­ри­ще­ству не было ниче­го, что мог­ло бы дать пищу обви­не­нию или угро­жать его репу­та­ции. Тогда тот, из всех ком­па­ньо­нов созвав одних откуп­щи­ков деся­ти­ны, объ­яс­нил, в чем дело; те оста­но­ви­лись на реше­нии уни­что­жить пись­ма, где затро­ну­та была честь Г. Верре­са, и поста­рать­ся о том, чтобы с этой сто­ро­ны Г. Верре­су не угро­жа­ло ника­кой опас­но­сти. — 174. Если я дока­жу, что откуп­щи­ки деся­ти­ны поста­но­ви­ли это реше­ние, если я сде­лаю оче­вид­ным, что на осно­ва­нии это­го реше­ния пись­ма были уни­что­же­ны, — чего же боль­ше ждать вам? Могу ли я пред­ло­жить на рас­смот­ре­ние суда дело более решен­ное, при­ве­сти туда под­суди­мо­го с бо́льши­ми дока­за­тель­ства­ми его винов­но­сти? — И кто же осудил его? Те, кото­рым хоте­ли бы дать судей­скую власть люди, желаю­щие более стро­гих судов; кото­рых теперь тре­бу­ет в судьи народ; о кото­рых обна­ро­до­вал закон чело­век не наше­го сосло­вия, не всад­ник по про­ис­хож­де­нию, а кров­ный ари­сто­крат!¹⁰⁹ 175. Откуп­щи­ки деся­ти­ны, т. е. пер­вые, сво­его рода сена­то­ры меж­ду откуп­щи­ка­ми, реши­ли уни­что­жить пись­ма. Я выстав­лю свиде­те­ля­ми тех из них, кото­рые при­сут­ст­во­ва­ли при этом, кото­рым я верю в дан­ном слу­чае, людей вполне чест­ных и очень бога­тых, самых глав всад­ни­че­ско­го сосло­вия, на оба­я­ние кото­рых едва ли и не рас­счи­ты­ва­ет глав­ным обра­зом автор зако­на, раз­ви­вая в сво­ей речи свои пред­ло­же­ния. Они высту­пят, они ска­жут, что было реше­но, и, конеч­но, — если я не ошиб­ся в них, — не солгут: они мог­ли скрыть пере­пис­ку това­ри­ще­ства, но не могут гово­рить про­тив соб­ст­вен­ной чести и сове­сти. Сле­до­ва­тель­но, рим­ские всад­ни­ки, про­из­нес­шие уже тебе при­го­вор сами, не поже­ла­ли, одна­ко, чтобы тебя осуди­ли эти судьи. Вы може­те теперь решить, сле­ду­ет ли вам под­чи­нить­ся их реше­нию, или их жела­нию.

LXXII. 176. Посмот­ри, как помог­ли тебе усер­дие тво­их дру­зей, твой ум, услу­ги ком­па­ньо­нов. Я наме­рен гово­рить откро­вен­но; никто, конеч­но, уже не ска­жет, что я гово­рю более в инте­ре­сах обви­не­ния, чем по пря­мо­ду­шию. Если бы пред­ста­ви­те­ли това­ри­ще­ства не уни­что­жи­ли писем, в силу рас­по­ря­же­ния откуп­щи­ков деся­ти­ны, я мог бы гово­рить про­тив тебя, осно­вы­ва­ясь толь­ко на том, что́ нашел бы в пись­мах; теперь же, раз это рас­по­ря­же­ние при­веде­но в испол­не­ние, и пись­ма уни­что­же­ны, я имею пра­во гово­рить, сколь­ко смею, судьи име­ют пра­во подо­зре­вать, сколь­ко им взду­ма­ет­ся. Итак, я утвер­ждаю, что ты вывез из Сира­куз гро­мад­ное коли­че­ство золота, сереб­ра, сло­но­вой кости, пур­пу­ро­вых тка­ней, мас­су мелит­ских мате­рий, мно­же­ство ков­ров, мно­го делос­ских изде­лий, мно­го коринф­ских ваз, мно­го чет­вер­тей хле­ба, мно­го меду; что за это не была упла­че­на пошли­на, что об этом и писал това­ри­ще­ству Л. Кану­лей, агент по пор­то­вым пошли­нам. 177. Как вы дума­е­те, доста­точ­но ли важ­но это обви­не­ние? — Боль­ше­го, мне кажет­ся, не может быть. Каким же обра­зом будет защи­щать­ся Гор­тен­сий? Станет он тре­бо­вать, чтобы я предъ­явил пись­ма Кану­лея, ска­жет, что обви­не­ние — кле­ве­та, если оно не может быть дока­за­но пись­ма­ми? Я гром­ко заяв­лю, что пись­ма уни­что­же­ны, что, бла­го­да­ря поста­нов­ле­нию ком­па­ньо­нов, я не могу пред­ста­вить дока­за­тельств, поз­во­ля­ю­щих судить о его гра­бе­жах. Ему необ­хо­ди­мо выбрать одно из двух — или оспа­ри­вать, что это поста­нов­ле­ние состо­я­лось, или при­нять на себя все уда­ры про­тив­ни­ка. — Ты гово­ришь, что оно не состо­я­лось? Этот спо­соб защи­ты по душе мне; я при­ни­маю вызов; спор рав­ный, про­тив­ни­ки на оди­на­ко­во­го рода усло­ви­ях. Я выстав­лю свиде­те­лей и выстав­лю в одно вре­мя мно­гих: они были вме­сте тогда, когда про­изо­шел тот слу­чай, пусть они будут вме­сте и теперь; пусть их при­нуж­да­ет гово­рить при допро­се прав­ду не толь­ко страх пре­сту­пить клят­ву и лишить­ся доб­ро­го име­ни, но и созна­ние вза­им­но­го соуча­стья. 178. Если будет дока­за­но, что дело было так, как я гово­рю, — можешь ли ты, Гор­тен­сий, утвер­ждать, что в тех пись­мах не было ниче­го, затра­ги­ваю­ще­го честь Верре­са? — Мало того, тебе нель­зя будет ска­зать даже, что этих оскор­би­тель­ных для него пунк­тов было хоть одним мень­ше про­тив того, что́ я пере­чис­лил. Таким обра­зом, вы сво­им умом и вли­я­ни­ем достиг­ли, как я толь­ко что ска­зал, того, что мне дана пол­ная воз­мож­ность обви­нять, суду — широ­кое поле для подо­зре­ний.

LXXIII. 179. Несмот­ря на это, я не ста­ну ниче­го выду­мы­вать. Я не забу­ду, что я высту­пил не в каче­стве доб­ро­воль­но­го обви­ни­те­ля, а при­нял на себя защи­ту дру­гих по их прось­бе; не забу­ду сво­ей глав­ной цели — дока­зать вам, что не я воз­будил про­цесс, а чрез меня его воз­буди­ли дру­гие; не забу­ду, что я удо­вле­тво­рю сици­лий­цев, если доб­ро­со­вест­но изло­жу то, что я узнал в Сици­лии, что ска­за­ли мне сами они; удо­вле­тво­рю рим­ский народ, если не испу­га­юсь ничье­го наси­лия, ничье­го могу­ще­ства; удо­вле­тво­рю вас, если сво­им доб­ро­со­вест­ным отно­ше­ни­ем к делу и сво­ею чест­но­стью дам воз­мож­ность поста­но­вить чест­ный и бес­при­страст­ный при­го­вор; удо­вле­тво­рю само­го себя, если не отступ­лю ни на шаг от тех пра­вил, кото­рым решил неуклон­но сле­до­вать в сво­ей жиз­ни. 180. Поэто­му тебе нече­го боять­ся напрас­ли­ны с моей сто­ро­ны; напро­тив, у тебя есть даже чему радо­вать­ся: я обой­ду мол­ча­ни­ем мно­гие из тво­их подви­гов, досто­вер­но извест­ных мне, пото­му что они слиш­ком гряз­ны или слиш­ком неве­ро­ят­ны. Все­го это­го дела с това­ри­ще­ст­вом я наме­рен толь­ко слег­ка кос­нуть­ся¹¹⁰. Преж­де все­го я постав­лю вопрос, было ли сде­ла­но то поста­нов­ле­ние; полу­чив утвер­ди­тель­ный ответ я спро­шу далее, были ли уни­что­же­ны пись­ма, а затем, когда и на это будет дан утвер­ди­тель­ный ответ, пре­кра­щу допрос, пре­до­став­ляя вам самим сде­лать сле­дую­щее сооб­ра­же­ние: если бы те, кто вынес­ли то бла­го­при­ят­ное ему поста­нов­ле­ние, были его судья­ми и в насто­я­щем про­цес­се, они, без сомне­ния, осуди­ли бы его, зная, что те пись­ма, где гово­ри­лось о его кра­жах, пись­ма, адре­со­ван­ные на их имя, были уни­что­же­ны по их при­ка­за­нию; а если те самые люди, кото­рые вполне пре­да­ны ему, кото­рые были осы­па­ны его бла­го­де­я­ни­я­ми, при­нуж­де­ны выне­сти ему обви­ни­тель­ный при­го­вор, — то есть ли какая-либо воз­мож­ность для него добить­ся оправ­да­тель­но­го при­го­во­ра от вас?

181. Не думай­те, одна­ко, чтобы ули­ки, упря­тан­ные ими и отня­тые у меня, были все так тща­тель­но схо­ро­не­ны, чтобы путем той тща­тель­но­сти, кото­рой вы впра­ве, пола­гаю я, тре­бо­вать от меня, нель­зя было выследить и обна­ру­жить ни одной из них; знай­те, судьи, что все, что́ мож­но было най­ти каким бы то ни было спо­со­бом, най­де­но; вы ско­ро увиди­те, что пре­ступ­ник пой­ман на месте пре­ступ­ле­ния. Посвя­тив едва ли не боль­шую часть сво­ей жиз­ни делам откуп­щи­ков и ста­ра­ясь ока­зы­вать им все­воз­мож­ные услу­ги, я путем лич­но­го опы­та, мне кажет­ся, доста­точ­но озна­ко­мил­ся с их при­выч­ка­ми. LXXIV. 182. Итак, убедив­шись, что пись­ма, адре­со­ван­ные това­ри­ще­ству, ута­е­ны, я сосчи­тал, в какие годы он был в Сици­лии, а затем спра­вил­ся — что́ было весь­ма лег­ко узнать — кто в эти годы сто­ял во гла­ве ком­па­нии и вел ее при­хо­до-рас­ход­ные кни­ги. Я знал, что те пред­ста­ви­те­ли ком­па­нии, кото­рые ведут кни­ги, сда­вая кни­ги ново­му пред­ста­ви­те­лю, име­ют при­выч­ку остав­лять дру­гой их экзем­пляр у себя. На этом осно­ва­нии я отпра­вил­ся преж­де все­го к Л. Вибию, почтен­но­му рим­ско­му всад­ни­ку, кото­рый, как я узнал, был одним из пред­ста­ви­те­лей в тот самый год, о кото­ром мне осо­бен­но хоте­лось полу­чить сведе­ния. Нече­го и гово­рить, что я явил­ся к нему неждан­но-нега­дан­но; я пере­ша­рил, что мог, допро­сил его обо всем, но нашел толь­ко два сче­та, послан­ные това­ри­ще­ству из сира­куз­ско­го пор­та Л. Кану­ле­ем, сче­та, где были поиме­но­ва­ны вещи, выве­зен­ные Верре­сом бес­по­шлин­но в про­дол­же­ние несколь­ких меся­цев. Я немед­лен­но опе­ча­тал их. 183. Сче­та эти были имен­но такие, какие я и желал все­го более най­ти в бума­гах това­ри­ще­ства, но я нашел их, судьи, так мало, что могу предъ­явить их вам толь­ко в каче­стве образ­ца: при всем том, все, что будет най­де­но в этих сче­тах, мно­го ли, мало ли, долж­но счи­тать­ся дока­зан­ным; по ним вы може­те соста­вить себе поня­тие о про­чих. (Сек­ре­та­рю). Про­чти мне, пожа­луй­ста, спер­ва пер­вый счет, потом вто­рой. Сче­ты Кану­лея.

Я не спра­ши­ваю, откуда очу­ти­лось у тебя четы­ре­ста амфор меду, столь­ко мелит­ских мате­рий, пять­де­сят дива­нов, столь­ко кан­де­лябров, — повто­ряю, я спра­ши­ваю тебя не о том, каким путем ты при­об­рел их; я спра­ши­ваю, к чему пона­до­би­лось тебе их такое коли­че­ство. О меде я не гово­рю, но к чему так мно­го мелит­ских мате­рий? Или ты хотел пода­рить их так­же женам сво­их дру­зей? LXXV. 184. К чему столь­ко дива­нов? Или ты хотел укра­сить ими все их вил­лы? А меж­ду тем в этих кни­гах нахо­дят­ся сче­та за несколь­ко меся­цев; може­те себе пред­ста­вить итог за три года! Мне кажет­ся, по тем коро­тень­ким запи­сям, кото­рые най­де­ны у одно­го из пред­ста­ви­те­лей ком­па­нии, вы може­те уже соста­вить поня­тие, как огра­бил он про­вин­цию, как вели­ка, как раз­но­об­раз­на, как бес­ко­неч­на была его алч­ность, сколь­ко денег наво­ро­вал он не толь­ко в моне­те, но и в подоб­но­го рода вещах. Об этом я рас­ска­жу вам подроб­нее в свое вре­мя (р. 9), а теперь обра­щу ваше вни­ма­ние вот на что. 185. Агент пишет, что поте­ри това­ри­ще­ства от неупла­ты пяти­про­цент­ной пошли­ны, бла­го­да­ря бес­по­шлин­но­му выво­зу из Сира­куз выше­по­име­но­ван­ных пред­ме­тов, дохо­дят до шести­де­ся­ти тысяч сестер­ци­ев 3210 р. з.. Зна­чит, в про­дол­же­ние тех немно­гих меся­цев из одно­го толь­ко горо­да было выве­зе­но, как сто­ит в тех дрян­ных кни­жон­ках, награб­лен­но­го пре­то­ром — на мил­ли­он две­сти тысяч сестер­ци­ев 64200 р. з.. Сосчи­тай­те же теперь, поду­май­те, сколь­ко выве­зе­но из дру­гих мест — ведь гео­гра­фи­че­ское поло­же­ние Сици­лии тако­во, что из любой ее части мож­но выехать в море¹¹¹, из Агри­ген­та, Лили­бея, Панор­ма, Ферм, Гале­сы, Кати­ны и из дру­гих горо­дов, — сколь­ко глав­ным обра­зом из Мес­са­ны, кото­рую он счи­тал вполне без­опас­ным для себя убе­жи­щем, где все­гда чув­ст­во­вал себя спо­кой­но и сво­бод­но, так как мамер­тин­цы были избра­ны им для того, чтобы сво­зить к ним все, что он счи­тал нуж­ным скры­вать пот­ща­тель­нее или вывез­ти с соблюде­ни­ем бо́льшей тай­ны. — Когда я нашел эти сче­та, осталь­ные были упря­та­ны и забот­ли­во скры­ты; я, одна­ко, чтобы все убеди­лись в моем бес­при­стра­стии, удо­воль­ст­ву­юсь одни­ми эти­ми сче­та­ми.

LXXVI. 186. Вер­нем­ся теперь к при­хо­до-рас­ход­ным кни­гам ком­па­нии, кото­рые нель­зя было скрыть чест­но нико­им обра­зом, и к тво­е­му при­я­те­лю Кар­пи­на­цию. Я читал в Сира­ку­зах кни­ги това­ри­ще­ства, веден­ные Кар­пи­на­ци­ем, из кото­рых было вид­но, что неко­то­рые лица по несколь­ку раз зани­ма­ли у Кар­пи­на­ция день­ги для того, чтобы дать их Верре­су. Это будет для вас, судьи, яснее дня, когда я при­ве­ду тех самых лиц, кото­рые дали взят­ку. Вы убеди­тесь, что вре­мя, когда они, нахо­дясь под судом, отку­па­лись от него день­га­ми, сов­па­да­ет с вре­ме­нем, озна­чен­ным в кни­гах, не толь­ко по годам, но даже по меся­цам.

187. Но вот, про­из­во­дя розыск с эти­ми кни­га­ми в руках, я заме­чаю, что неко­то­рые места под­скоб­ле­ны, заме­чаю, так ска­зать, све­жие раны, нане­сен­ные кни­гам. У меня быст­ро заро­ди­лось подо­зре­ние, и я впил­ся гла­за­ми в соот­вет­ст­вен­ные ста­тьи. Зна­чи­лось, что были упла­че­ны день­ги Г. Верру­цию, сыну Гая, но зна­чи­лось так: до вто­ро­го «р» все бук­вы были нетро­ну­ты, все же осталь­ные были на под­скоб­лен­ном месте; тоже было со вто­рой, третьей, чет­вер­той и мно­ги­ми дру­ги­ми запи­ся­ми. Под­лог был несо­мне­нен; оче­вид­но, я имел дело с пре­ступ­ной, заме­ча­тель­но наг­лой под­дел­кой книг. Поэто­му я стал спра­ши­вать Кар­пи­на­ция, кто такое этот Верру­ций, с кото­рым он имел такие боль­шие денеж­ные дела. Тот стал в тупик, начал зами­нать­ся, крас­неть. Ввиду того, что по зако­ну кни­ги откуп­щи­ков не долж­ны быть отправ­ля­е­мы в Рим, я, желая по воз­мож­но­сти вполне выяс­нить дело и зару­чить­ся свиде­те­ля­ми, при­влек Кар­пи­на­ция к суду перед три­бу­на­лом Метел­ла и предъ­явил кни­ги това­ри­ще­ства. Сте­че­ние пуб­ли­ки было гро­мад­ное, а так как у Кар­пи­на­ция было това­ри­ще­ство с про­пре­то­ром по отда­че денег в рост, то все сго­ра­ли нетер­пе­ни­ем узнать, что содер­жит­ся в кни­гах.

LXXVII. 188. Я изло­жил Метел­лу суть дела, ска­зал, что пере­смот­рел кни­ги това­ри­ще­ства, что в этих кни­гах мно­же­ство круп­ных запи­сей на имя Г. Верру­ция, что из срав­не­ния годов и меся­цев я при­хо­жу к заклю­че­нию, что этот Верру­ций не имел ника­ких денеж­ных дел с Кар­пи­на­ци­ем ни до при­езда Г. Верре­са, ни после его отъ­езда, а поэто­му я тре­бую, чтобы он отве­тил мне, кто этот Верру­ций, купец ли он, или круп­ный про­мыш­лен­ник, зем­леде­лец или ското­вла­де­лец, нахо­дит­ся ли он в Сици­лии, или успел уехать. Все при­сут­ст­ву­ю­щие¹¹² гром­ко заяви­ли, что в Сици­лии нико­гда не было ника­ко­го Верру­ция. Я стал наста­и­вать, чтобы ответ­чик ска­зал мне, кто он, где он и откуда, затем: поче­му раб, состо­яв­ший в служ­бе това­ри­ще­ства, все­гда делал на извест­ном месте ошиб­ку в име­ни Верру­ция. 189. Я тре­бо­вал это не пото­му, чтобы счи­тал необ­хо­ди­мым вынудить у него про­тив его жела­ния при­зна­ние, но для того, чтобы все мог­ли убедить­ся в хищ­ни­че­ских про­дел­ках одно­го, в позор­ном попу­сти­тель­стве вто­ро­го, в наг­ло­сти обо­их. Поэто­му я оста­вил его сто­ять перед судьей оне­ме­лым, поте­ряв­шим память и чуть живым от стра­ха и созна­ния сво­его пре­ступ­ле­ния, и велел пере­пи­сать в суде кни­ги, при гро­мад­ном сте­че­нии пуб­ли­ки. Пере­пи­сы­ва­ли пере­до­вые люди окру­га; все бук­вы и помар­ки в кни­гах были тща­тель­но вне­се­ны в копии; 190. затем все было вполне акку­рат­но и доб­ро­со­вест­но про­чи­та­но, све­ре­но и запе­ча­та­но людь­ми, заслу­жи­ваю­щи­ми пол­но­го ува­же­ния.

Так как Кар­пи­на­ций отка­зал­ся отве­чать мне тогда, ответь мне ты, Веррес, кто такой этот Верру­ций, этот чуть не тез­ка тебе? Не может быть, чтобы ты не знал в сво­ей про­вин­ции чело­ве­ка, жив­ше­го, по-види­мо­му, в Сици­лии, когда ты был про­пре­то­ром, и, судя по сче­там, — бога­то­го? Чтобы не тянуть вре­ме­ни и не остав­лять ниче­го под сомне­ни­ем (при­ста­вам), при­не­си­те и рас­крой­те копии тех книг, точ­ный сни­мок с ори­ги­на­ла, чтобы весь мир мог видеть уже не следы его алч­но­сти, а самую ее бер­ло­гу. LXXVIII. 191. Види­те имя Верру­ция? Види­те, что пер­вые бук­вы не тро­ну­ты? Види­те, как послед­ние бук­вы име­ни, самый верре­сов хво­стик¹¹³, точ­но в грязь, погру­зил­ся в помар­ку? Вы види­те, судьи, како­вы эти кни­ги; чего ж вы жде­те, чего вам боль­ше спра­ши­вать? Да и сам ты, Веррес, чего сидишь, чего ждешь? — Тебе при­хо­дит­ся или объ­яс­нить нам, кто такой Верру­ций, или при­знать­ся, что Верру­ций — это ты.

Pe­ro­ra­tio. Преж­них ора­то­ров, Крас­сов и Анто­ни­ев, хва­ли­ли за то, что они уме­ли ясно раз­би­вать обви­не­ния и крас­но­ре­чи­во защи­щать обви­ня­е­мых. Но они име­ли пре­иму­ще­ство пред нынеш­ни­ми ора­то­ра­ми не толь­ко в умст­вен­ном отно­ше­нии, — им бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли самые обсто­я­тель­ства. В то вре­мя никто не был так пре­сту­пен, чтобы не оста­ва­лось места для его защи­ты, никто не жил так, чтобы ни одна часть его жиз­ни не оста­лась сво­бод­ной от самых позор­ных пре­ступ­ле­ний, никто не был так явно вино­вен, чтобы его запи­ра­тель­ство каза­лось еще наг­лее тех про­ступ­ков, за кото­рые его при­влек­ли к ответ­ст­вен­но­сти. 192. Но что делать теперь его защит­ни­ку, Гор­тен­сию? Может ли он при­крыть его пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные под вли­я­ни­ем алч­но­сти, похва­ла­ми его воз­держ­но­сти? — Но ведь он защи­ща­ет отъ­яв­лен­но­го гре­хо­вод­ни­ка, страш­но­го раз­врат­ни­ка, завзя­то­го него­дяя. — Или он может заста­вить вас забыть об его испор­чен­но­сти, обра­щая ваше вни­ма­ние в дру­гую сто­ро­ну, упо­ми­ная об его храб­ро­сти? — Да раз­ве мож­но пред­ста­вить себе более вяло­го и трус­ли­во­го чело­ве­ка, чело­ве­ка, кото­ро­го с бо́льшим пра­вом мож­но было бы назвать муж­чи­ною сре­ди жен­щин и раз­врат­ной жен­щи­ной сре­ди муж­чин? — Ука­жет ли он на его лас­ко­вый нрав? — Да есть ли кто над­мен­нее, гру­бее, занос­чи­вее его? — Что ж, ска­жет он, он этим не дела­ет зла нико­му. — Но посту­пал ли кто жесто­че, ковар­нее, бес­че­ло­веч­нее? — Как посту­пи­ли бы в отно­ше­нии это­го чело­ве­ка и его про­цес­са все Крас­сы и Анто­нии? Одно мог­ли, я думаю, сде­лать они, Гор­тен­сий: отка­зать­ся от защи­ты и не марать сво­ей чистой репу­та­ции гря­зью дру­го­го. Они бра­ли на себя защи­ту под­суди­мых, будучи сами сво­бод­ны­ми и ничем не свя­зан­ны­ми в отно­ше­нии их; они не вели себя так, чтобы (в извест­ных слу­ча­ях) им оста­ва­лось толь­ко выби­рать одно из двух: или пока­зать­ся бес­стыд­ны­ми, защи­щая под­суди­мо­го, или, отка­зы­ва­ясь от его защи­ты, навлечь на себя упрек в небла­го­дар­но­сти¹¹⁴.