Письма Марка Туллия Цицерона

111. Квин­ту Тул­лию Цице­ро­ну

Анций, июнь 56 г.

Марк бра­ту Квин­ту при­вет.

1. И ты боишь­ся поме­шать мне? Во-пер­вых, если бы я был занят, то ты зна­ешь, что зна­чит мешать. Кля­нусь, ты, види­мо, обу­ча­ешь анци­а­тов это­му роду веж­ли­во­сти, кото­ро­го мне, пра­во, совер­шен­но не нуж­но от тебя¹. Пожа­луй­ста, и обра­щай­ся ко мне, и пре­ры­вай, и выго­ва­ри­вай, и раз­го­ва­ри­вай. Что может быть при­ят­нее для меня? Кля­нусь тебе, ни один вдох­нов­лен­ный муза­ми не читал сво­их послед­них поэм охот­нее, чем я слу­шаю твою бесе­ду о чем угод­но — о государ­ст­вен­ных делах, о част­ных, о сель­ских, о город­ских. Из-за сво­ей неле­пой скром­но­сти я не взял тебя с собой при отъ­езде. Ты выста­вил в пер­вый раз неоспо­ри­мый довод — здо­ро­вье наше­го Цице­ро­на; я замол­чал. Во вто­рой раз — оба Цице­ро­на²; я усту­пил.

2. Теперь твое при­ят­ней­шее пись­мо несколь­ко огор­чи­ло меня: ты, види­мо, побо­ял­ся и теперь еще боишь­ся быть мне в тягость. Я побра­нил­ся бы с тобой, если бы было поз­во­ли­тель­но. Но, кля­нусь тебе, если я когда-нибудь запо­до­зрю это, то ниче­го не ска­жу, а толь­ко выра­жу опа­се­ние быть тебе в тягость, когда мы вме­сте. Вижу, что ты вздох­нул. Так и полу­ча­ет­ся:

Ведь я нико­гда не ска­жу: посту­пил³. Наше­го Мария⁴, при­знать­ся, я все-таки уло­жил бы на лек­ти­ку, но не на ту Аси­ци­е­ву лек­ти­ку царя Пто­ло­мея. Ведь я пом­ню, как мы пока­ты­ва­лись от сме­ха, когда я пере­прав­лял его из Неа­по­ля в Байи на Аси­ци­е­вой лек­ти­ке, кото­рую нес­ло восемь чело­век, в сопро­вож­де­нии сот­ни мече­нос­цев, и когда он, не зная об этой охране, вне­зап­но открыл лек­ти­ку, то он едва не умер от стра­ха, а я от сме­ха⁵. Это­го чело­ве­ка, гово­рю тебе, я, конеч­но, похи­тил бы, чтобы, нако­нец, при­об­щить­ся к утон­чен­ной веж­ли­во­сти былых вре­мен в беседе, пол­ной изя­ще­ства. Но я не хотел при­гла­шать чело­ве­ка сла­бо­го здо­ро­вьем в неза­щи­щен­ную от вет­ров усадь­бу, не обстав­лен­ную даже сей­час.

3. Насла­дить­ся здесь его обще­ст­вом было бы для меня осо­бен­но цен­ным, ибо, ска­жу тебе, све­точ этих моих уса­деб — сосед­ство Мария⁶. Вижу — уже при­готов­ле­но у Ани­ция. Я же в такой сте­пе­ни стал фило­ло­гом⁷, что могу жить даже с масте­ро­вы­ми. Этой фило­со­фи­ей я обя­зан не Гимет­ту, а вер­шине Анк­су­ра⁸. Марий же несколь­ко слаб и здо­ро­вьем и от при­ро­ды.

4. Что же каса­ет­ся пре­пят­ст­вий, то я буду посвя­щать сво­им заня­ти­ям столь­ко вре­ме­ни, сколь­ко вы дади­те. О, если бы вы совсем не дали мне его, чтобы я без­дей­ст­во­вал ско­рее по вашей вине, чем по сво­ей лени!

Меня огор­ча­ет, что ты слиш­ком боле­ешь за государ­ст­вен­ные дела⁹ и явля­ешь­ся луч­шим граж­да­ни­ном, чем Фил­ок­тет¹⁰, кото­рый, потер­пев неспра­вед­ли­вость, искал тех зре­лищ, кото­рые, как я вижу, для тебя горест­ны. Про­шу тебя, при­ле­ти сюда. Я уте­шу тебя и смою вся­кое огор­че­ние. При­ве­зи так­же с собой Мария, если любишь меня, но пото­ро­пи­тесь. При доме есть сад.