Письма Марка Туллия Цицерона

422. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Брун­ди­сий, 8 мар­та 47 г.

1. Кефа­ли­он вру­чил мне пись­мо от тебя за семь дней до мар­тов­ских ид, вече­ром; но в этот день утром я отпра­вил пись­мо­нос­цев, кото­рым дал пись­мо к тебе. Одна­ко, про­чи­тав твое пись­мо, я счел нуж­ным хоть что-нибудь напи­сать в ответ, осо­бен­но пото­му, что ты сооб­ща­ешь о сво­ем сомне­нии, как имен­но наме­рен я объ­яс­нить Цеза­рю свой отъ­езд — тогда, когда я выехал из Ита­лии. Новое объ­яс­не­ние мне совер­шен­но не нуж­но; ведь я часто писал ему и мно­гим пору­чал пере­дать ему, что я не мог, хотя и желал, выно­сить люд­ские тол­ки, и мно­гое в этом смыс­ле. Ведь я менее все­го хотел, чтобы он пола­гал, буд­то я в столь важ­ном деле руко­вод­ст­во­вал­ся не сво­и­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Впо­след­ст­вии, когда мне было при­сла­но пись­мо от Баль­ба Кор­не­лия млад­ше­го с ука­за­ни­ем, что тот¹ счи­та­ет бра­та Квин­та «бое­вым рож­ком»² мое­го отъ­езда (так ведь он и напи­сал), я, еще не узнав, что Квинт обо мне напи­сал мно­гим, хотя, нахо­дясь со мной, он и выска­зал и совер­шил мно­го жесто­ко­го по отно­ше­нию ко мне, — тем не менее напи­сал Цеза­рю в таких выра­же­ни­ях:

2. «О бра­те моем Квин­те я бес­по­ко­юсь не менее, чем о себе самом, но в сво­ем нынеш­нем поло­же­нии не осме­ли­ва­юсь пре­по­ру­чать его тебе. Одна­ко осме­люсь про­сить тебя толь­ко об одном, о чем тебя молю, — не счи­тай, что им было что-либо совер­ше­но с тем, чтобы осла­бить мои обя­за­тель­ства перед тобой или мою любовь к тебе; счи­тай, что он ско­рее был созда­те­лем наше­го сою­за и спут­ни­ком при моем отъ­езде, не пред­во­ди­те­лем. Поэто­му в про­чем ты воздашь ему столь­ко, сколь­ко тре­бу­ет твоя доб­рота и ваша друж­ба. Еще и еще насто­я­тель­но про­шу тебя, чтобы не ока­за­лось, что я повредил ему в тво­их гла­зах».

3. Поэто­му, если у меня будет какая-нибудь встре­ча с Цеза­рем, то — хотя я и не сомне­ва­юсь, что он будет к нему мягок, и он об этом уже объ­явил — я тем не менее буду тем, кем был все­гда. Но, как вижу, нам сле­ду­ет гораздо боль­ше бес­по­ко­ить­ся из-за Афри­ки, кото­рая, как ты пишешь, с каж­дым днем укреп­ля­ет­ся, пода­вая надеж­ду ско­рее на согла­ше­ние, неже­ли на победу. О, если бы это было так! Но я пони­маю, что это совер­шен­но ина­че, и пола­гаю, что ты так и дума­ешь, но ина­че пишешь не ради того, чтобы обма­нуть, но чтобы обо­д­рить меня, осо­бен­но когда к Афри­ке при­со­еди­ня­ет­ся так­же Испа­ния³.

4. Ты сове­ту­ешь мне напи­сать Анто­нию и про­чим; если тебе пока­жет­ся, что нуж­но что-либо, пожа­луй­ста, сде­лай то, что ты часто делал⁴; ведь мне не при­хо­дит на ум ниче­го, о чем я бы счел нуж­ным напи­сать. Что каса­ет­ся того, что я, по слу­хам, несколь­ко вос­пря­нул духом, то как можешь ты это счи­тать, видя, что к преж­ним огор­че­ни­ям при­со­еди­ня­ют­ся пре­крас­ные поступ­ки зятя?⁵ Все-таки, пожа­луй­ста, не пере­ста­вай писать мне, насколь­ко ты смо­жешь, если даже у тебя не будет о чем писать. Ведь твои пись­ма все­гда при­но­сят мне что-нибудь. Наслед­ство Лалео­на я при­нял; ведь я счи­таю, что при­ня­тие было про­стым⁶, так как мне ниче­го не было при­сла­но. За семь дней до мар­тов­ских ид.