Письма Марка Туллия Цицерона

480. Сер­вию Суль­пи­цию Руфу, в про­вин­цию Ахайю

Рим, нача­ло сен­тяб­ря 46 г.

Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет Сер­вию Суль­пи­цию.

1. Каж­дый день мно­гие рас­ска­зы­ва­ют мне, что ты силь­но встре­во­жен и что тебя, сре­ди общих несча­стий, удру­ча­ет осо­бен­ная скорбь. Хотя я и менее все­го удив­ля­юсь это­му и при­знаю это до неко­то­рой сте­пе­ни сво­им уде­лом, я все же скорб­лю из-за того, что ты, наде­лен­ный едва ли не исклю­чи­тель­ной муд­ро­стью, не наслаж­да­ешь­ся сво­и­ми бла­га­ми, но стра­да­ешь от чужих несча­стий. Что каса­ет­ся меня, то хотя я и не допус­каю, что кто-либо испы­тал боль­шее огор­че­ние от поги­бе­ли и пора­же­ния государ­ства, тем не менее мно­гое уже уте­ша­ет меня, осо­бен­но же созна­ние правоты моих наме­ре­ний. Очень задол­го, слов­но с какой-то сто­ро­же­вой баш­ни¹, пред­видел я буду­щую бурю, при­чем не толь­ко само­сто­я­тель­но, но глав­ным обра­зом бла­го­да­ря тво­им пре­до­сте­ре­же­ни­ям и ука­за­ни­ям. Ведь хотя я отсут­ст­во­вал в тече­ние боль­шей части тво­е­го кон­суль­ства², тем не менее, даже отсут­ст­вуя, я узна­вал, како­во было твое мне­ние, когда ты пред­от­вра­щал и пред­ска­зы­вал эту губи­тель­ную вой­ну, и сам я был в Риме в нача­ле тво­е­го кон­суль­ства, когда ты, собрав при­ме­ры из всех граж­дан­ских войн, забот­ли­вей­ше посо­ве­то­вал сена­ту и опа­сать­ся того, о чем они пом­нят, и знать, что в то вре­мя как преж­ние, когда ни один подоб­ный при­мер не был изве­стен в государ­стве, были столь жесто­ки­ми, любой, кто впо­след­ст­вии поко­рит государ­ство ору­жи­ем, будет мно­го более невы­но­си­мым. Ведь то, что совер­ша­ет­ся по при­ме­ру, счи­та­ют совер­шаю­щим­ся так­же по пра­ву, но при­бав­ля­ют и при­со­еди­ня­ют кое-что и даже мно­гое от себя.

2. Поэто­му тебе сле­ду­ет пом­нить, что те, кто не под­чи­нил­ся тво­е­му авто­ри­те­ту и сове­ту³, пали по сво­ей соб­ст­вен­ной глу­по­сти, тогда как они мог­ли остать­ся невреди­мы­ми бла­го­да­ря тво­ей про­ни­ца­тель­но­сти. Ты ска­жешь: «Что за уте­ше­ние в этом для меня сре­ди тако­го мра­ка и как бы на раз­ва­ли­нах государ­ства?». Прав­да, в этой скор­би уте­ше­ние едва ли воз­мож­но: столь вели­ка утра­та все­го и без­на­деж­но вос­ста­нов­ле­ние. Одна­ко и сам Цезарь судит о тебе и все граж­дане пола­га­ют, что твоя чест­ность, бла­го­ра­зу­мие и досто­ин­ство све­тят подоб­но све­то­чу, когда все осталь­ное пога­ше­но. Это долж­но иметь вели­кое зна­че­ние для облег­че­ния тво­их горе­стей. Что же каса­ет­ся раз­лу­ки с близ­ки­ми, то тебе сле­ду­ет пере­но­сить ее тем лег­че, что в это же вре­мя ты избав­лен от мно­гих и боль­ших огор­че­ний. Я подроб­но опи­сал бы тебе их все, если бы не опа­сал­ся, как бы ты, отсут­ст­вуя, не узнал о них; так как ты это­го не видишь, ты, мне кажет­ся, нахо­дишь­ся в луч­ших усло­ви­ях, неже­ли мы, видя­щие это.

3. Мне кажет­ся, что до сего вре­ме­ни мое уте­ше­ние было под­хо­дя­щим, так как твой луч­ший друг сооб­щал тебе о том, что мог­ло бы облег­чить твои огор­че­ния. Про­чие уте­ше­ния, хоро­шо мне зна­ко­мые и не самые малые, а, как я нахо­жу, вели­чай­шие, — в самом тебе. На осно­ва­нии каж­до­днев­но­го опы­та я так одоб­ряю их, что они, мне кажет­ся, при­но­сят опа­се­ние. Как я пом­ню, ты с юных лет был чрез­вы­чай­но при­ле­жен ко всем уче­ни­ям и с вели­чай­шим при­ле­жа­ни­ем и ста­ра­ни­ем постиг все пере­дан­ные муд­рей­ши­ми пра­ви­ла хоро­шей жиз­ни. Это мог­ло бы быть на поль­зу и на радость даже при самых бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах. В насто­я­щее же вре­мя мы не рас­по­ла­га­ем ничем иным, в чем мы мог­ли бы най­ти отдох­но­ве­ние. Я не поступ­лю дерз­ко и не ста­ну сове­то­вать тебе, наде­лен­но­му таки­ми зна­ни­я­ми⁴ — и ода­рен­но­му от при­ро­ды, воз­вра­тить­ся к тем нау­кам, кото­рым ты посвя­тил свое рве­ние с ран­ней моло­до­сти.

4. Ска­жу толь­ко — ты это, наде­юсь, одоб­ришь, — что я, убедив­шись, что для той нау­ки, кото­рую я когда-то изу­чал, совсем нет места ни в курии, ни на фору­ме⁵, напра­вил все свое ста­ра­ние и труд на заня­тия фило­со­фи­ей. Для при­ло­же­ния тво­их выдаю­щих­ся и исклю­чи­тель­ных зна­ний оста­лось не намно­го боль­ше воз­мож­но­стей, чем для моих. Поэто­му я, пра­во, не даю тебе сове­та, но сам я убеж­ден, что и ты погру­жен в те же заня­тия, кото­рые, хотя они и менее выгод­ны, всё же отвле­ка­ют нас от тре­вог.

Во всех высо­ких нау­ках, а осо­бен­но в той, в кото­рой я, как я напи­сал, нахо­жу отдох­но­ве­ние, твой Сер­вий⁶ дела­ет выдаю­щи­е­ся успе­хи. Я же люб­лю его так, что усту­паю одно­му тебе, боль­ше нико­му, он пла­тит мне сво­ей бла­го­дар­но­стью. При этом он пола­га­ет — и это оче­вид­но, — что, отно­сясь ко мне с глу­бо­ким ува­же­ни­ем, он этим дела­ет самое при­ят­ное и тебе.