Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1951.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
704. Титу Помпонию Аттику, в Рим
Усадьба Гая Мация под Римом, 7 апреля 44 г.
1. Я завернул к тому, о ком говорил с тобой утром1: ничего хуже, положение безвыходное2. «И действительно, если он3, при таком уме, не находил выхода, кто теперь найдет?». Что еще нужно? Он говорил, что все погибло (не знаю, так ли это, но он — радуясь), и утверждал, что меньше чем через двадцать дней будет восстание в Галлии; что после мартовских ид он не беседовал ни с кем, кроме Лепида4; словом, — нынешнее положение не может так прекратиться. О благоразумный Оппий! Он тоскует по нему3 нисколько не меньше, но не говорит ничего, что оскорбило бы кого-нибудь из честных. Но об этом достаточно.
2. Что бы ни было нового (а я жду многого), прошу, не ленись писать, в частности — достаточно ли верно насчет Секста5, особенно же насчет нашего Брута6. О нем, по словам того, к кому я завернул, Цезарь обычно говорил: «Очень важно, чего он хочет, но чего бы он ни хотел, хочет он сильно»7, и что он заметил это, когда тот говорил в Никее в защиту Дейотара8; как ему показалось, он говорил очень настойчиво и свободно; опять-таки (ведь как только что-нибудь всплывает, я охотно пишу) недавно, когда я был у него3 по просьбе Сестия и ждал сидя, пока меня позовут, он сказал: «Сомневаться ли мне в том, что меня глубоко ненавидят, когда сидит Марк Цицерон и не может поговорить со мной с удобством для себя. А ведь если есть сговорчивый человек, то это он. Однако не сомневаюсь, что он глубоко ненавидит меня». Это и многое в таком роде. Но — к главному: что ни случится, — не только важное, но и малое, — напишешь. Со своей стороны, я ничего не пропущу.
ПРИМЕЧАНИЯ
