Письма Марка Туллия Цицерона

737. От Гая Тре­бо­ния Цице­ро­ну, в Ита­лию

Афи­ны, 25 мая 44 г.

Тре­бо­ний¹ Цице­ро­ну при­вет.

1. Если ты здрав­ст­ву­ешь, хоро­шо. В Афи­ны я при­был за десять дней до июнь­ских календ и там — чего я осо­бен­но хотел — видел тво­е­го сына, кото­рый пре­дан наи­луч­шим заня­ти­ям и очень про­сла­вил­ся сво­ей скром­но­стью. Какое боль­шое удо­воль­ст­вие я полу­чил от это­го, ты можешь знать, даже если я про­мол­чу. Ведь тебе хоро­шо извест­но, как высо­ко я ценю тебя и как, ввиду нашей ста­рей­шей и искрен­ней­шей при­яз­ни, раду­юсь всем тво­им, даже малей­шим уда­чам, не толь­ко тако­му вели­ко­му бла­гу. Не счи­тай, мой Цице­рон, что я этим лас­каю твой слух: из всех тех, кто нахо­дит­ся в Афи­нах, нет ниче­го ни любез­нее тво­е­го или, ско­рее, наше­го юно­ши (ведь у меня ничто не может быть отдель­но от тебя), ни рев­ност­нее к тем нау­кам, кото­рые ты любишь боль­ше все­го, то есть к наи­луч­шим. Поэто­му — могу сде­лать это искренне — поздрав­ляю тебя так­же охот­но и не в мень­шей сте­пе­ни себя, так как тот, кого нуж­но было любить, каков бы он ни был, ока­зы­ва­ет­ся у нас таким, что мы и охот­но любим его.

2. Когда он в беседе намек­нул мне о сво­ем жела­нии посе­тить Азию, я не толь­ко при­гла­сил его, но даже попро­сил сде­лать это имен­но во вре­мя мое­го намест­ни­че­ства в про­вин­ции. В том, что я с рас­по­ло­же­ни­ем и любо­вью выпол­ню по отно­ше­нию к нему твой долг, ты не дол­жен сомне­вать­ся. Я поза­бо­чусь так­же о том, чтобы Кра­типп² был вме­сте с ним, дабы ты не счи­тал, что в Азии он будет сво­бо­ден от тех заня­тий, к кото­рым его побуж­да­ют твои сове­ты. Ведь хотя он, как вижу, готов и высту­пил пол­ным шагом, мы не пре­кра­тим сове­тов, чтобы он, обу­ча­ясь и упраж­ня­ясь, тем даль­ше шел впе­ред с каж­дым днем.

3. Отправ­ляя это пись­мо, я не знал, како­вы у вас государ­ст­вен­ные дела. Я слы­хал о чем-то бур­ном; желаю, чтобы это было лож­ным, дабы мы нако­нец насла­ди­лись спо­кой­ст­ви­ем и сво­бо­дой, что мне до сего вре­ме­ни менее все­го выпа­ло на долю. Все-таки улу­чив во вре­мя сво­его пла­ва­ния немно­го досу­га, я, соглас­но сво­е­му наме­ре­нию, при­гото­вил тебе пода­ро­чек³, и вклю­чил выска­зы­ва­ние, ска­зан­ное тобой с боль­шим поче­том для меня, и вни­зу над­пи­сал обра­ще­ние к тебе. Если в этих стиш­ках я, на осно­ва­нии неко­то­рых выра­же­ний, пока­жусь тебе более откро­вен­ным, то позор того лица, на кото­рое я напа­даю несколь­ко сво­бод­но⁴, оправ­да­ет меня. Ты так­же про­стишь мою вспыль­чи­вость, кото­рая спра­вед­ли­ва по отно­ше­нию к тако­го рода людям и граж­да­нам. Нако­нец, поче­му Луци­лию⁵ было доз­во­ле­но поль­зо­вать­ся боль­шей сво­бо­дой, неже­ли мне, раз он, хотя и отно­сил­ся с рав­ной нена­ви­стью к тем, кого он уяз­вил, тем не менее, конеч­но, не имел перед собой людей, более достой­ных быть пред­ме­том его напа­док с такой сво­бо­дой выра­же­ний?

4. Как ты мне обе­щал, воз­мож­но ско­рее введи меня в свои беседы. Ведь я не сомне­ва­юсь в том, что если ты напи­шешь что-либо о гибе­ли Цеза­ря, ты не допу­стишь, чтобы мне доста­лась наи­мень­шая доля, и в деле и в тво­ей при­яз­ни⁶. Будь здо­ров и счи­тай мою мать и моих пре­по­ру­чен­ны­ми тебе. Отправ­ле­но за семь дней до июнь­ских календ, из Афин.