КО́НСУЛ (Cónsul, ὕπα­τος), выс­ший рес­пуб­ли­кан­ский маги­ст­рат в Риме. Про­ис­хож­де­ние это­го титу­ла до сих пор доволь­но неяс­но. Рим­ляне воз­во­ди­ли его к con­su­le­re («сове­то­вать»): «qui rec­te con­su­lat, con­sul cluat»^[1] (Var­ro, L. L. V. § 80: ср. Cic. de Leg. III. 3, 8; de Orat. II. 39, 165), и Корс­сен (Ausspr. II. 71) при­ни­ма­ет это объ­яс­не­ние, свя­зы­вая само сло­во con­su­le­re с кор­нем sal в sa­li­re («пры­гать»): дру­гие авто­ры усмат­ри­ва­ют в сло­ве con­sul тот же корень, но отри­ца­ют связь с con­su­le­re. Неко­то­рые же пред­по­чи­та­ют корень sed (sel), «сидеть» или sal, «оби­тать». (Ср. Nettles­hip // Jour­nal of Phi­lo­lo­gy, IV. 272 ff.).

Суще­ст­ву­ет пре­да­ние о том, что царь Сер­вий, упо­рядо­чив кон­сти­ту­цию государ­ства, наме­ре­вал­ся отме­нить цар­скую власть и заме­нить ее еже­год­ной кон­суль­ской маги­ст­ра­ту­рой; как бы мы ни рас­це­ни­ва­ли дан­ное пре­да­ние, но чело­век, при­ду­мав­ший эту долж­ность, дол­жен был глу­бо­ко пони­мать при­ро­ду рим­ско­го государ­ства и его учреж­де­ний; и, как бы то ни было, тот факт, что кон­суль­ская долж­ность была учреж­де­на немед­лен­но после отме­ны цар­ской вла­сти, гово­рит о том, что она обду­мы­ва­лась зара­нее. Несо­мнен­но так­же, что кон­суль­ство не явля­лось латин­ским учреж­де­ни­ем, ибо в Лации цар­ская власть сме­ни­лась дик­та­ту­рой — маги­ст­ра­ту­рой, наде­лен­ной теми же пол­но­мо­чи­я­ми, что и царь, за исклю­че­ни­ем того, что она была огра­ни­че­на опре­де­лен­ным сро­ком.

Рес­пуб­ли­кан­ский харак­тер кон­суль­ства, осно­ван­но­го в Риме как рес­пуб­ли­кан­ская долж­ность сра­зу же после отме­ны цар­ской вла­сти, про­яв­лял­ся в том, что его пол­но­мо­чия были разде­ле­ны меж­ду дву­мя лица­ми (im­pe­rium dup­lex), и в том, что его про­дол­жи­тель­ность состав­ля­ла лишь год (an­nuum). Этот прин­цип, в целом, соблюдал­ся на про­тя­же­нии все­го рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да; един­ст­вен­ные исклю­че­ния состо­я­ли в том, что ино­гда вме­сто двух кон­су­лов назна­чал­ся дик­та­тор, а ино­гда, в слу­чае смер­ти одно­го из кон­су­лов, вто­рой оста­вал­ся в долж­но­сти один — либо пото­му, что остав­ша­я­ся часть года была слиш­ком мала, либо по рели­ги­оз­ным при­чи­нам (Dio­nys. V. 57; Dio Cass. XXXV. 4), — ибо в иных слу­ча­ях, если один из кон­су­лов уми­рал либо отстра­нял­ся от долж­но­сти до исте­че­ния сро­ка сво­их пол­но­мо­чий, закон тре­бо­вал, чтобы его кол­ле­га созвал коми­ции для выбо­ра пре­ем­ни­ка (sub­ro­ga­re или suf­fi­ce­re col­le­gam). Толь­ко во вре­мя потря­се­ний послед­не­го века Рес­пуб­ли­ки, после смер­ти Цин­ны, Кар­бон оста­вал­ся един­ст­вен­ным кон­су­лом на про­тя­же­нии почти все­го года (App. Bell. Civ. I. 78; Vell. Pat. II. 24; Liv. Epit. LXXXIII), а Пом­пея сде­ла­ли еди­но­лич­ным кон­су­лом, чтобы не при­шлось назна­чать дик­та­то­ра (As­con. ad Cic. pro Mil. с. 37; Liv. Epit. 107; App. Bell. Civ. II. 23, 25). Но даже он через пять меся­цев обес­пе­чил избра­ние себе кол­ле­ги. Одна­жды во вре­мя граж­дан­ских войн Цин­на и Марий без вся­ких выбо­ров про­дли­ли себе кон­суль­скую власть на вто­рой год (Liv. Epit. LXXX).

В прав­ле­ние пер­вых импе­ра­то­ров про­дол­жи­тель­ность кон­суль­ства меня­лась весь­ма про­из­воль­но. (Mom­msen, Staatsr. II. 79—81).

В древ­ней­шие вре­ме­на выс­шие маги­ст­ра­ты носи­ли титул не толь­ко «кон­сул», но и «пре­тор» (Mad­vig, Verf. I. 368); что харак­те­ри­зо­ва­ло их как коман­дую­щих арми­я­ми рес­пуб­ли­ки. Следы это­го титу­ла встре­ча­ют­ся в древ­них пра­во­вых и жре­че­ских доку­мен­тах (Liv. VII. 3; Fest. p. 161), a так­же в назва­ни­ях prae­to­rium (палат­ка кон­су­ла) и por­ta prae­to­ria^[2] в рим­ском лаге­ре (Paul. Diac. с. 123; Pseu­do-As­con. ad Cic. in Verr. I. 14). Кро­ме того, види­мо, этот титул исполь­зо­вал­ся в зако­нах Две­на­дца­ти таб­лиц (Plin. H. N. XVIII. § 12). После учреж­де­ния долж­но­сти город­ско­го пре­то­ра (prae­tor ur­ba­nus), кон­су­лы назы­ва­лись вер­хов­ны­ми пре­то­ра­ми (prae­to­res ma­xi­mi, στρα­τηγοὶ ὕπα­τοι), а пре­то­ры в узком смыс­ле — млад­ши­ми пре­то­ра­ми (prae­to­res mi­nors), но этот послед­ний эпи­тет обыч­но про­пус­кал­ся, с.533 и гре­ки зна­ли их про­сто как στρα­τηγοί. Ино­гда кон­су­лы обо­зна­ча­лись титу­лом judi­ces (судьи), осо­бен­но когда руко­во­ди­ли цен­ту­ри­ат­ны­ми коми­ци­я­ми (Var­ro, de L. L. VI. 88; Liv. III. 55). После 449 г. до н. э. (Zo­nar. VII. 19) тер­мин con­su­les оста­вал­ся обще­при­знан­ным титу­лом до само­го паде­ния Рим­ской импе­рии. С осно­ва­ни­ем рес­пуб­ли­ки, после изгна­ния Тарк­ви­ния, все пол­но­мо­чия, ранее при­над­ле­жав­шие царю, были вру­че­ны кон­су­лам, за исклю­че­ни­ем пол­но­мо­чий царя как вер­хов­но­го жре­ца в государ­стве; ибо их отде­ли­ли от про­чих и пере­да­ли жре­че­ской долж­но­сти царя свя­щен­но­дей­ст­вий (rex sac­ro­rum или rex sac­ri­fi­cu­lus).

Что каса­ет­ся кон­суль­ских выбо­ров, то они неиз­мен­но про­ис­хо­ди­ли в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях (co­mi­tia cen­tu­ria­ta), под руко­вод­ст­вом кон­су­ла или дик­та­то­ра, а в слу­чае их отсут­ст­вия — интеррек­са. Кон­су­лы, выбран­ные таким обра­зом на нача­ло года, назы­ва­лись орди­нар­ны­ми кон­су­ла­ми (con­su­les or­di­na­rii), в отли­чие от суф­фек­тов (suf­fec­ti), кото­рые изби­ра­лись на место тех, кто умер или отка­зал­ся от долж­но­сти, — хотя при­ви­ле­гии и пол­но­мо­чия у суф­фек­тов были нисколь­ко не мень­ше, чем у орди­нар­ных кон­су­лов. (Liv. XXIV. 7, и т. д.; ср. XLI. 18). В те годы, когда кон­суль­ство было вытес­не­но инсти­ту­том воен­ных три­бу­нов с кон­суль­ской вла­стью (tri­bu­ni mi­li­ta­res con­su­la­ri po­tes­ta­te), послед­ние, конеч­но, руко­во­ди­ли выбо­ра­ми, как то дела­ли кон­су­лы преж­де и позд­нее, и в целом во всех отно­ше­ни­ях долж­ны рас­смат­ри­вать­ся как заме­на кон­су­лов. Одна­ко суще­ст­во­ва­ло пра­ви­ло, соглас­но кото­ро­му пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий на выбо­рах маги­ст­рат сам не мог быть избран, — хотя зафик­си­ро­ва­но несколь­ко исклю­че­ний из это­го пра­ви­ла (Liv. III. 35, VII. 24, XXIV. 9, XXVII. 6). Дата выбо­ров, кото­рая объ­яв­ля­лась эдик­том за три нун­ди­ны (Liv. III. 35, IV. 6, XLII. 28), есте­ствен­но, зави­се­ла от даты вступ­ле­ния маги­ст­ра­тов в долж­ность. Послед­няя, одна­ко не все­гда была неиз­мен­ной, но часто меня­лась. В целом, соблюда­лось пра­ви­ло, что маги­ст­ра­ты долж­ны всту­пать в долж­ность в кален­ды или иды, если толь­ко опре­де­лен­ные обсто­я­тель­ства это­му не пре­пят­ст­во­ва­ли; но сами меся­цы в раз­ные вре­ме­на были раз­ны­ми; извест­но не менее вось­ми-девя­ти дат, в кото­рые кон­су­лы при­сту­па­ли к сво­им обя­зан­но­стям, и во мно­гих слу­ча­ях мы зна­ем при­чи­ны этих изме­не­ний. Реаль­ная при­чи­на, как пред­став­ля­ет­ся, заклю­ча­лась в том, что кон­су­лы, как и про­чие маги­ст­ра­ты, изби­ра­лись на целый год, и если неза­дол­го до кон­ца года долж­ность осво­бож­да­лась в резуль­та­те смер­ти или отстав­ки, — их пре­ем­ни­ки, конеч­но, при­сту­па­ли к обя­зан­но­стям в необыч­ный день, кото­рый затем оста­вал­ся dies so­len­nis до тех пор, пока сле­дую­щий подоб­ный слу­чай не тре­бо­вал ново­го изме­не­ния. Пер­вые кон­су­лы всту­пи­ли в долж­ность в сен­тябрь­ские иды, и впо­след­ст­вии имен­но в этот день вер­хов­ный пре­тор вби­вал еже­год­ный гвоздь в хра­ме на Капи­то­лии; или, соглас­но дру­гим авто­рам (ср. Hartmann, Röm. Kal. с. 228), по тра­ди­ции это про­ис­хо­ди­ло в мар­тов­ские кален­ды, но на самом деле — в октябрь­ские (Dio­nys. V. 1; Liv. VII. 3). Пер­вое изме­не­ние, по-види­мо­му, было вызва­но сецес­си­ей пле­бе­ев в 493 г. до н. э., когда кон­су­лы при­сту­пи­ли к обя­зан­но­стям в сен­тябрь­ские кален­ды (Dio­nys. VI. 49). С 479 г. до н. э. этот день был пере­не­сен на целый месяц назад, ибо один из кон­су­лов преды­ду­ще­го года пал в бит­ве, а дру­гой сло­жил с себя пол­но­мо­чия за два меся­ца до кон­ца года; таким обра­зом, новые кон­су­лы всту­пи­ли в долж­ность в секс­тиль­ские кален­ды (Dio­nys. IX. 13; Liv. III. 6). Этот день оста­вал­ся неиз­мен­ным до 451 г. до н. э., когда кон­су­лы отка­за­лись от долж­но­сти и усту­пи­ли место децем­ви­рам, всту­пив­шим в долж­ность в май­ские иды. Эта дата сохра­ня­лась в тече­ние сле­дую­щих двух лет (Dio­nys. X. 56; Zo­nar. VII. 18 Fast. Cap.); но на тре­тий год прав­ле­ния децем­ви­ры лиши­лись вла­сти, и dies so­len­nis дол­жен был стать дру­гой день. У нас нет о нем ника­ких сведе­ний, и лишь в 443 г. до н. э. мы обна­ру­жи­ва­ем, что это декабрь­ские иды (Dio­nys. XI. 63). Дан­ное изме­не­ние объ­яс­ня­лось тем, что избран­ные в преды­ду­щем году воен­ные три­бу­ны были вынуж­де­ны сло­жить с себя пол­но­мо­чия и усту­пить место кон­су­лам (Liv. IV. 7; Dio­nys. XI. 62). С тех пор декабрь­ские иды в тече­ние дол­гих лет оста­ва­лись dies so­len­nis (Liv. IV. 37). В 401 г. до н. э. вслед­ст­вие пора­же­ния под Вей­я­ми воен­ные три­бу­ны сло­жи­ли пол­но­мо­чия, а их пре­ем­ни­ки всту­пи­ли в долж­ность в октябрь­ские кален­ды. В 391 г. кон­су­лы при­сту­пи­ли к обя­зан­но­стям в квин­тиль­ские кален­ды (Liv. V. 32; ср. 31, VII. 25, VIII. 20). После это­го более ни о каких изме­не­ни­ях не сооб­ща­ет­ся, хотя упо­мя­ну­ты несколь­ко собы­тий, кото­рые долж­ны были сопро­вож­дать­ся пере­но­сом dies so­len­nis; далее мы узна­ем, что в 217 г. кон­су­лы всту­пи­ли в долж­ность в мар­тов­ские иды, и этот обы­чай оста­вал­ся неиз­мен­ным на про­тя­же­нии мно­гих лет (Liv. XXII. 1, XXIII. 30, XXVI. 1, 26, XLIV. 19), до тех пор, как в 154 г. до н. э. не было при­ня­то поста­нов­ле­ние, пред­пи­сы­ваю­щее маги­ст­ра­там всту­пать в долж­ность 1 янва­ря; оно нача­ло выпол­нять­ся в сле­дую­щем году и оста­ва­лось в силе до кон­ца рес­пуб­ли­ки (Liv. Epit. XLVII; Fast. Prae­nest. Kal. Jan.; ср. Mom­msen, Chron. с. 81—98).

День вступ­ле­ния кон­су­лов в долж­ность опре­де­лял дату выбо­ров, хотя чет­ко­го пра­ви­ла не суще­ст­во­ва­ло и в древ­ней­шие вре­ме­на выбо­ры, веро­ят­но, про­ис­хо­ди­ли очень неза­дол­го до кон­ца офи­ци­аль­но­го года, и то же самое ино­гда слу­ча­лось в более позд­ний рес­пуб­ли­кан­ский пери­од (Liv. XXXVIII. 42, XLII. 28, XLIII. 11). Но после того, как пер­вое янва­ря было зафик­си­ро­ва­но как день вступ­ле­ния в долж­ность, кон­суль­ские коми­ции обыч­но про­во­ди­лись в июле или даже рань­ше, во вся­ком слу­чае — до секс­тиль­ских календ (Cic. ad Att. I. 16; ad Fam. VIII. 4). Но даже в этот пери­од дата выбо­ров в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни зави­се­ла от усмот­ре­ния сена­та и кон­су­лов, кото­рые часто их откла­ды­ва­ли (Cic. ad Att. II. 20, IV. 16, pro Leg. Man. 1).

До 366 г. кон­суль­ство не было доступ­но нико­му, кро­ме пат­ри­ци­ев, но в этом году Л. Секс­тий стал пер­вым пле­бей­ским кон­су­лом бла­го­да­ря зако­ну Г. Лици­ния (Liv. VI. 42, VII. 1). Одна­ко пат­ри­ци­ям, несмот­ря на закон, неод­но­крат­но уда­ва­лось не допус­кать пле­бе­ев к кон­суль­ству (Liv. VII. 17, 18, 19, 22, 24, 28), до тех пор, пока в 342 г. зако­но­да­тель­ство Пуб­ли­лия Фило­на чет­ко не закре­пи­ло одно кон­суль­ство за пле­бе­я­ми; сооб­ща­ет­ся даже, что в это вре­мя был про­веден пле­бис­цит, раз­ре­шаю­щий обо­их кон­су­лов изби­рать из пле­бе­ев (Liv. VII. 42). Попыт­ки пат­ри­ци­ев отстра­нить пле­бе­ев име­ли место еще в с.534 297 г. до н. э. (Liv. X. 15, Cic. Brut. 14, 55), но они не увен­ча­лись успе­хом, и прин­цип рим­ской кон­сти­ту­ции, соглас­но кото­ро­му оба кон­су­ла не могут быть пат­ри­ци­я­ми, остал­ся в силе (Liv. XXVII. 34, Liv. XXXIX. 42). Кан­дида­ты обыч­но под­разде­ля­лись на две груп­пы: одна из них жела­ла полу­чить пат­ри­ци­ан­ское, а вто­рая — пле­бей­ское кон­суль­ское место (in unum lo­cum pe­te­bant, Liv. XXXV. 10). В 215 г. до н. э., впро­чем, авгу­ры поме­ша­ли избра­нию двух пле­бе­ев (Liv. XXIII. 31); но вско­ре после это­го, в 172 г. до н. э., оба кон­су­ла все-таки ока­за­лись пле­бей­ски­ми (Fast. Ca­pi­tol.), и когда это ста­ло часто повто­рять­ся — древ­нее раз­ли­чие меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми было окон­ча­тель­но пре­да­но забве­нию.

В рес­пуб­ли­кан­ские вре­ме­на кон­суль­ство рас­смат­ри­ва­лось как выс­шая долж­ность и вели­чай­шая честь, какая толь­ко может быть ока­за­на чело­ве­ку (Cic. pro Planc. 25, 60; Paul. Diac. с. 136; Dio­nys. IV. 76), ибо дик­та­ту­ра, хотя и дава­ла выс­ший импе­рий (majus im­pe­rium), не была регу­ляр­ной маги­ст­ра­ту­рой, а цен­зу­ра, хотя и пре­до­став­ля­лась толь­ко кон­су­ля­рам, была все-таки мно­го ниже кон­суль­ства в плане пол­но­мо­чий и вли­я­ния. Толь­ко в кон­це Рес­пуб­ли­ки и, в осо­бен­но­сти, после побед Цеза­ря, кон­суль­ство поте­ря­ло свое преж­нее досто­ин­ство, ибо, желая награ­дить сво­их дру­зей, он обес­пе­чи­вал им избра­ние ино­гда на несколь­ко меся­цев, а ино­гда даже на несколь­ко часов (Cic. ad Fam. VII. 30; Suet. Caes. 76, 80, Ne­ro, 15; Dio Cass. XLIII. 46; Mac­rob. Sat. II. 3).

Власть кон­су­лов пер­во­на­чаль­но была рав­на вла­сти царей, чье место они заня­ли, — за исклю­че­ни­ем отде­лен­ной от нее рели­ги­оз­ной вла­сти царя свя­щен­но­дей­ст­вий. Даже после зако­нов Вале­рия и учреж­де­ния три­бу­на­та кон­су­лы — един­ст­вен­ные обла­да­те­ли испол­ни­тель­ной вла­сти — сохра­ня­ли самые широ­кие пол­но­мо­чия во всех обла­стях управ­ле­ния. Но по мере посте­пен­но­го раз­ви­тия кон­сти­ту­ции неко­то­рые важ­ные функ­ции были отде­ле­ны от кон­суль­ства и пере­да­ны новым маги­ст­ра­там. Впер­вые это про­изо­шло в 443 г. до н. э. с цен­зу­рой, долж­но­стью, кото­рая пер­во­на­чаль­но огра­ни­чи­ва­лась про­веде­ни­ем цен­за и рас­пре­де­ле­ния граж­дан по соот­вет­ст­ву­ю­щим клас­сам, но впо­след­ст­вии при­об­ре­ла весь­ма широ­кие пол­но­мо­чия [Cen­sor]. Вто­рой функ­ци­ей, так­же отня­той у кон­су­лов, ста­ла судеб­ная власть, кото­рую в 366 г. до н. э. пере­да­ли спе­ци­аль­ной маги­ст­ра­ту­ре, полу­чив­шей назва­ние пре­ту­ры [Prae­tor]; и с тех пор кон­су­лы дей­ст­во­ва­ли как судьи толь­ко в осо­бых делах кри­ми­наль­но­го харак­те­ра, когда поста­нов­ле­ние сена­та упол­но­мо­чи­ва­ло их на это (Cic. Brut. 34, 128; Liv. VIII. 18, XXXIX. 17 ff., XLI. 9). Но, несмот­ря на такие огра­ни­че­ния, кон­суль­ство про­дол­жа­ло рас­смат­ри­вать­ся как заме­на цар­ской вла­сти (Po­lyb. VI. 11; Cic. de Leg. III. 3, 8).

Что каса­ет­ся при­ро­ды кон­суль­ской вла­сти, то преж­де все­го мы долж­ны разде­лить ее на две части, ибо кон­су­лы были и выс­ши­ми граж­дан­ски­ми долж­ност­ны­ми лица­ми, и одно­вре­мен­но глав­но­ко­ман­дую­щи­ми армий. До тех пор, пока кон­су­лы оста­ва­лись в горо­де Риме, они воз­глав­ля­ли пра­ви­тель­ство и адми­ни­ст­ра­цию, и все осталь­ные маги­ст­ра­ты, за исклю­че­ни­ем народ­ных три­бу­нов, явля­лись их под­чи­нен­ны­ми. Кон­су­лы созы­ва­ли сенат и как пред­седа­те­ли руко­во­ди­ли его работой, они долж­ны были вво­дить в силу поста­нов­ле­ния сена­та, и ино­гда, в слу­чае ост­рой необ­хо­ди­мо­сти, даже мог­ли дей­ст­во­вать соб­ст­вен­ной вла­стью и под соб­ст­вен­ную ответ­ст­вен­ность. В каче­стве посред­ни­ков кон­су­лы докла­ды­ва­ли сена­ту о внеш­не­по­ли­ти­че­ских делах; все доне­се­ния и сооб­ще­ния достав­ля­лись в их руки, преж­де чем попа­да­ли в сенат; кон­су­лы пред­став­ля­ли сена­ту ино­стран­ных послан­ни­ков, и толь­ко кон­су­лы вели пере­го­во­ры меж­ду сена­том и ино­стран­ны­ми государ­ства­ми. Так­же кон­су­лы созы­ва­ли народ­ное собра­ние и руко­во­ди­ли им; то есть, про­во­ди­ли выбо­ры, ста­ви­ли на голо­со­ва­ние зако­но­про­ек­ты и долж­ны были вво­дить реше­ния народ­но­го собра­ния в дей­ст­вие (Po­lyb. VI. 12; Co­mi­tia; Se­na­tus). Кон­су­лы кон­тро­ли­ро­ва­ли весь внут­рен­ний меха­низм рес­пуб­ли­ки; для уси­ле­ния сво­ей испол­ни­тель­ной вла­сти они име­ли пра­во вызвать и аре­сто­вать непо­кор­ных (vo­ca­tio и pre­hen­sio), хотя и не в их соб­ст­вен­ных домах (Cic. in Vat. 9, 22, pro Dom. 41, 109), и более общее пра­во нала­гать нака­за­ния, огра­ни­чен­ное толь­ко пра­вом апел­ля­ции на их при­го­вор (pro­vo­ca­tio); кон­су­лы мог­ли исполь­зо­вать свое пра­во даже в отно­ше­нии низ­ших маги­ст­ра­тов.

Внеш­ни­ми атри­бу­та­ми вла­сти кон­су­лов и одно­вре­мен­но сред­ства­ми осу­щест­вле­ния этой вла­сти были две­на­дцать лик­то­ров с фас­ци­я­ми, без кото­рых кон­су­лы нико­гда не появ­ля­лись на пуб­ли­ке (Liv. XXV. 17, XXVII. 27; Val. Max. I. 1, § 9; ср. Liv. VI. 34, XXXIX. 12) и кото­рые цепоч­кой по одно­му шли впе­ре­ди кон­су­лов (Liv. XXIV. 44; Val. Max. II. 2, § 4). Одна­ко внут­ри горо­да в фас­ции не вклю­ча­лись топо­ры — это пра­ви­ло, как сооб­ща­ет­ся, было уста­нов­ле­но Вале­ри­ем Пуб­ли­ко­лой (Dio­nys. V. 2, 19, 75, X. 59) и непо­сред­ст­вен­но свя­за­но с пра­вом апел­ля­ции на при­го­вор кон­су­ла, посколь­ку оно не при­ме­ня­лось ни к децем­ви­рам, ни — пер­во­на­чаль­но — к дик­та­то­ру. Ввиду того, что pro­vo­ca­tio мог­ло осу­ществлять­ся толь­ко внут­ри горо­да и на рас­сто­я­нии тыся­чи шагов от него, сле­ду­ет пред­по­ло­жить, что топо­ры не вклю­ча­лись в фас­ции в этих же пре­де­лах; дан­но­му утвер­жде­нию не про­ти­во­ре­чит тот факт, что, вер­нув­шись с вой­ны, кон­су­лы с топо­ра­ми в фас­ци­ях появ­ля­лись на Мар­со­вом поле, у самых ворот Рима — ибо они име­ли воен­ный импе­рий (im­pe­rium mi­li­ta­re), пре­кра­щав­ший­ся толь­ко с их вступ­ле­ни­ем в город.

Но зна­чи­тель­но более широ­ки­ми были пол­но­мо­чия кон­су­лов в обла­сти вер­хов­но­го воен­но­го коман­до­ва­ния — когда они нахо­ди­лись вне окрест­но­стей Рима и были обле­че­ны пол­ным импе­ри­ем. После того, как сенат при­ни­мал поста­нов­ле­ние о набо­ре в армию, кон­су­лы осу­ществля­ли набор и, преж­де все­го, назна­ча­ли всех под­чи­нен­ных офи­це­ров (это пра­во впо­след­ст­вии кон­су­лы разде­ли­ли с наро­дом); а сол­да­ты долж­ны были при­но­сить клят­ву вер­но­сти кон­су­лам. Послед­ние так­же опре­де­ля­ли, какой кон­тин­гент долж­ны выста­вить союз­ни­ки; а в назна­чен­ной им про­вин­ции кон­су­лы обла­да­ли неогра­ни­чен­ной вла­стью во всех сфе­рах; не толь­ко в воен­ных, но и во всех про­чих делах, в том чис­ле, в вопро­сах жиз­ни и смер­ти, — исклю­чая лишь заклю­че­ние мира и дого­во­ров (Po­lyb. VI. 12, 5; ср. Exer­ci­tus). Каз­на, впро­чем, нахо­ди­лась под кон­тро­лем сена­та; но, как кажет­ся, в отно­ше­нии воен­ных издер­жек кон­су­лы не были огра­ни­че­ны сум­ма­ми, с.535 отпу­щен­ны­ми этим орга­ном, а мог­ли исполь­зо­вать государ­ст­вен­ные день­ги, как того тре­бо­ва­ли обсто­я­тель­ства; кве­сто­ры, одна­ко, вели стро­гую отчет­ность по этим сум­мам (Po­lyb. VI. 12, 13, 15; Liv. XLIV. 16). Кве­сто­ры так­же хра­ни­ли клю­чи от каз­ны (даже от свя­щен­но­го эра­рия (aera­rium sancti­us): ср. Mom­msen, Staatsr. II. 117), поэто­му любые рас­хо­ды тре­бо­ва­ли их согла­сия (Po­lyb. XXIII.14). Этот кон­троль стал под­лин­ным, когда кон­су­лы пере­ста­ли назна­чать кве­сто­ров и их начал изби­рать народ. В древ­ние вре­ме­на кон­су­лы име­ли пра­во рас­по­ря­жать­ся добы­чей по сво­е­му усмот­ре­нию; ино­гда они пол­но­стью или частич­но рас­пре­де­ля­ли ее сре­ди сол­дат, а ино­гда про­да­ва­ли и поме­ща­ли выру­чен­ную сум­му в государ­ст­вен­ную каз­ну — что в позд­ней­шие вре­ме­на ста­ло обыч­ной прак­ти­кой. Впер­вые воен­ная власть кон­су­лов была огра­ни­че­на в 227 г. до н. э., когда Сици­лии пре­до­ста­ви­ли ста­тус про­вин­ции и пору­чи­ли ее осо­бо­му намест­ни­ку (пре­то­ру), изъ­яв, таким обра­зом, из кон­суль­ской юрис­дик­ции. Но более важ­ную рефор­му про­из­вел Сул­ла: он рас­про­стра­нил пра­во­вые при­ви­ле­гии горо­да Рима на всю Ита­лию. С это­го вре­ме­ни кон­су­лы не обла­да­ли воен­ной вла­стью в год сво­ей долж­но­сти, а по его исте­че­нии пере­хо­ди­ли в раз­ряд коман­дую­щих в про­вин­ци­ях в силу спе­ци­аль­но­го поста­нов­ле­ния сена­та (Mom­msen, Staatsr. II. 90).

Зло­употреб­ле­ния кон­суль­ской вла­стью пред­от­вра­ща­лись, преж­де все­го, бла­го­да­ря тому, что каж­дый из кон­су­лов зави­сел от сво­его кол­ле­ги, наде­лен­но­го рав­ны­ми пра­ва­ми, ибо, — исклю­чая замор­ские про­вин­ции, в кото­рых каж­дый кон­сул обла­дал неогра­ни­чен­ной вла­стью, — в осталь­ных слу­ча­ях два кон­су­ла не мог­ли ниче­го пред­при­нять, если не были еди­но­душ­ны (Dio­nys. X. 17; App. Bell. Civ. II. 11), и на при­го­вор кон­су­ла мож­но было апел­ли­ро­вать к его кол­ле­ге; более того, один кон­сул мог по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве нало­жить вето на дей­ст­вия дру­го­го (Liv. II. 18, 27, III. 34; Dio­nys. V. 9; Cic. de Leg. III. 4). Но во избе­жа­ние излиш­них спо­ров и сопер­ни­че­ства с само­го нача­ла было реше­но, что на прак­ти­ке кон­су­лы долж­ны испол­нять свои долж­ност­ные обя­зан­но­сти по оче­реди, меня­ясь каж­дый месяц (Dio­nys. IX. 43); того из них, кому в дан­ном меся­це при­над­ле­жа­ла кон­суль­ская власть, сопро­вож­да­ли две­на­дцать лик­то­ров, поэто­му обыч­но он обо­зна­ча­ет­ся выра­же­ни­ем pe­nes quem fas­ces erant (Liv. VIII. 12, IX. 8). В древ­ней­шие вре­ме­на его кол­ле­гу лик­то­ры не сопро­вож­да­ли вооб­ще, но ему пред­ше­ст­во­вал акценз (Cic. de Rep. II. 31, 55; Liv. II. 1, III. 33; ср. Dio­nys. V. 2, X. 24). В позд­ней­шие вре­ме­на кон­су­ла, даже не испол­ня­ю­ще­го долж­ност­ные обя­зан­но­сти, тоже сопро­вож­да­ло две­на­дцать лик­то­ров (Suet. Caes. 20), но они сле­до­ва­ли за ним; вре­мя воз­ник­но­ве­ния это­го обы­чая неяс­но, и мы зна­ем лишь, что во вре­ме­на Поли­бия у дик­та­то­ра, пред­став­ляв­ше­го обо­их кон­су­лов, было 24 лик­то­ра. Утвер­жда­ет­ся, что кон­сул, в дан­ный месяц испол­ня­ю­щий обя­зан­но­сти, име­но­вал­ся стар­шим кон­су­лом (con­sul major); но у Феста (с. 161) оста­ют­ся сомне­ния в том, при­ме­нял­ся ли этот тер­мин к тому, кто имел фас­ции, либо к тому, кто был избран пер­вым; и, как пред­став­ля­ет­ся, есть серь­ез­ные осно­ва­ния счи­тать, что сло­во «стар­ший» на самом деле отно­сит­ся толь­ко к воз­рас­ту кон­су­ла, так что стар­ше­го из дво­их назы­ва­ли con­sul major (Liv. XXXVII. 47; Cic. de Rep. II. 31, 55; Val. Max. IV. 1, § 1; Plut. Publ. 12; Dio­nys. VI. 57). В силу почте­ния, ока­зы­вае­мо­го стар­ше­му, он руко­во­дил заседа­ни­ем сена­та, про­во­див­шим­ся сра­зу после избра­ния (Liv. IX. 8; Gel­lius, II. 15). Власть кон­су­лов огра­ни­чи­ва­ло и осо­зна­ние того, что по окон­ча­нии сро­ка пол­но­мо­чий их мож­но будет при­звать к отче­ту за дей­ст­вия, совер­шен­ные на этом посту. Зафик­си­ро­ва­но мно­го слу­ча­ев, когда кон­су­лы после отстав­ки были при­вле­че­ны к ответ­ст­вен­но­сти и осуж­де­ны не толь­ко за неза­кон­ные и некон­сти­ту­ци­он­ные дей­ст­вия, но так­же за воен­ные неуда­чи, при­пи­сы­вае­мые их бес­печ­но­сти или недо­стат­ку спо­соб­но­стей (Liv. II. 41, 52, 54, 61, III. 31, XXII. 40, 49, XXVI. 2, 3, XXVII. 34; Cic. de Nat. Deor. II. 3, 8; Val. Max. VIII. 1, § 4). Посто­ян­но уве­ли­чи­ваю­ща­я­ся власть и само­на­де­ян­ность народ­ных три­бу­нов этим не огра­ни­чи­лась, и мы неред­ко видим, что три­бу­ны не толь­ко угро­жа­ли нака­за­ни­ем и аре­стом даже нахо­дя­щим­ся в долж­но­сти кон­су­лам, но и осу­ществля­ли эти угро­зы (Liv. IV. 26, V. 9, XLII. 21, Epit. XLVIII, LV; Cic. de Leg. III. 9, 20; in Vat. 9, 21; Val. Max. IX. 5, § 2; Dio Cass. XXXVII. 50, XXXVIII. 6, XXXIX. 39). Ино­гда сопро­тив­ле­ние дей­ст­ви­ям кон­су­ла ока­зы­вал сам народ (Liv. II. 55, 59). Нако­нец, кон­су­лы зави­се­ли от сена­та [Se­na­tus]. Одна­ко ино­гда быва­ло, что пол­но­мо­чия кон­су­лов, столь огра­ни­чен­ные рес­пуб­ли­кан­ски­ми уста­нов­ле­ни­я­ми, рас­це­ни­ва­лись как недо­ста­точ­ные для спа­се­ния рес­пуб­ли­ки от угро­жаю­щих ей опас­но­стей, и в этих слу­ча­ях сенат­ское поста­нов­ле­ние vi­de­rent или da­rent ope­ram con­su­les, ne quid res­pub­li­ca det­ri­men­ti ca­pe­ret пре­до­став­ля­ло им пол­ную дик­та­тор­скую власть, не огра­ни­чен­ную ни сена­том, ни наро­дом, ни три­бу­на­ми. В древ­ние вре­ме­на такие поста­нов­ле­ния сена­та упо­ми­на­ют­ся ред­ко, ибо в чрез­вы­чай­ных обсто­я­тель­ствах было при­ня­то назна­чать дик­та­то­ра; но когда дик­та­ту­ра вышла из употреб­ле­ния, сенат с помо­щью выше­при­веден­ной фор­му­лы на вре­мя обле­кал кон­су­лов дик­та­тор­ской вла­стью [Dic­ta­tor]. Об этом чрез­вы­чай­ном поста­нов­ле­нии сена­та (se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum) см. При­ло­же­ние A Хейт­лен­да к Cic. pro C. Ra­bi­rio.

Всту­пив в долж­ность, кон­су­лы — а впо­след­ст­вии так­же и пре­то­ры — дого­ва­ри­ва­лись друг с дру­гом о том, каким делом каж­дый из них будет зани­мать­ся; так что каж­дый имел осо­бую сфе­ру веде­ния, назы­вав­шу­ю­ся его про­вин­ци­ей (pro­vin­cia). Обыч­но про­вин­ции рас­пре­де­ля­лись по жре­бию (sor­ti­ri pro­vin­cias), если толь­ко кол­ле­ги не дого­ва­ри­ва­лись меж­ду собой без при­ме­не­ния это­го сред­ства уре­гу­ли­ро­ва­ния (com­pa­ra­re in­ter se pro­vin­cias, Liv. XXIV. 10, XXX. 1, XXXII. 8; Cic. ad Fam. I. 9). К жре­бию при­бе­га­ли по той при­чине, что оба кон­су­ла име­ли рав­ные пра­ва, а не пото­му (как счи­та­ют неко­то­рые), что реше­ние таким обра­зом пере­да­ва­лось на волю богов. Если счи­та­лось, что один из кон­су­лов осо­бен­но соот­вет­ст­ву­ет опре­де­лен­ной про­вин­ции — бла­го­да­ря его опы­ту или лич­ным каче­ствам — неред­ко ему дава­лось пору­че­ние extra sor­tem или extra or­di­nem, т. е., сена­том и без мета­ния жре­бия (Liv. III. 2, VIII. 16, XXXVII. 1; с.536 Cic. ad Att. I. 19; ср. Liv. XXXV. 20, XLI. 8). В древ­ней­шие вре­ме­на, по-види­мо­му, было при­ня­то, чтобы лишь один из кон­су­лов отправ­лял­ся коман­до­вать вой­ском, вто­рой же оста­вал­ся в Риме для защи­ты горо­да и руко­вод­ства граж­дан­ски­ми дела­ми, — если толь­ко вой­ны не велись дву­мя раз­ны­ми лаге­ря­ми, что тре­бо­ва­ло при­сут­ст­вия на фрон­те обо­их кон­су­лов (Dio­nys. VI. 24, 91; ср. Liv. III. 4, 22, VII. 38). Более того, мы видим, что даже когда Риму при­хо­ди­лось сра­жать­ся с одним гроз­ным вра­гом, оба кон­су­ла отправ­ля­лись на вой­ну вме­сте (Liv. II. 44, III. 8, 66; VIII. 6, и т. д.) но силы были разде­ле­ны меж­ду ними поров­ну, так что каж­дый коман­до­вал дву­мя леги­о­на­ми, и по оче­реди, через день, осу­ществлял вер­хов­ное коман­до­ва­ние (Po­lyb. III. 107, 110, VI. 26; Liv. IV. 46, XXII. 27, 41, XXVIII. 9; ср. III. 70).

Когда рим­ское вла­ды­че­ство рас­про­стра­ни­лось за есте­ствен­ные пре­де­лы Ита­лии, двух кон­су­лов ста­ло недо­ста­точ­но для управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми, и коман­до­ва­ние в неко­то­рых из них пору­ча­лось пре­то­рам, тогда как более важ­ные были остав­ле­ны кон­су­лам. Отсюда воз­ник­ло раз­гра­ни­че­ние кон­суль­ских и пре­тор­ских про­вин­ций (pro­vin­ciae con­su­la­res и prae­to­riae) (Liv. XLI. 8) [Pro­vin­cia]. Вопрос о том, в какие про­вин­ции посы­лать кон­су­лов, а в какие — пре­то­ров, решал сенат, и это опре­де­ля­лось либо до вступ­ле­ния маги­ст­ра­тов в долж­ность (Liv. XXI. 17), либо после это­го, по пред­ло­же­нию кон­су­лов (Liv. XXV. 1, XXVI. 28, XXVII. 7, и т. д.). Затем маги­ст­ра­ты либо дого­ва­ри­ва­лись меж­ду собой, какая про­вин­ция кому доста­нет­ся, либо тяну­ли жре­бий — сна­ча­ла, конеч­но, кон­су­лы, затем пре­то­ры. Один из зако­нов Г. Грак­ха (о назна­че­нии про­вин­ций, de pro­vin­ciis or­di­nan­dis; Cic. de Prov. Con­s. II, 3; Sal. Jug. 27), одна­ко, уста­но­вил, что каж­дый год, еще до кон­суль­ских выбо­ров, сенат дол­жен опре­де­лять две кон­суль­ские про­вин­ции, чтобы избе­жать при­страст­но­сти, ибо зара­нее было неиз­вест­но, кто станет кон­су­лом. В древ­ние вре­ме­на кон­су­лы обыч­но при­сту­па­ли к управ­ле­нию про­вин­ци­ей в год сво­его кон­суль­ства; но в кон­це рес­пуб­ли­ки кон­су­лы, нахо­дясь в долж­но­сти, обыч­но оста­ва­лись в Риме, а в про­вин­ции отправ­ля­лись на сле­дую­щий год в каче­стве про­кон­су­лов, — до тех пор, пока в 53 г. до н. э. поста­нов­ле­ние сена­та, а через год — закон Пом­пея не уста­но­ви­ли, что кон­сул или пре­тор не дол­жен выез­жать в про­вин­цию ранее, чем через пять лет после сло­же­ния сво­их пол­но­мо­чий (Dio Cass. XL. 46, 56). Когда кон­сул нахо­дил­ся в про­вин­ции, его импе­рий был огра­ни­чен ее терри­то­ри­ей, и исполь­зо­ва­ние это­го импе­рия в любой дру­гой про­вин­ции во все вре­ме­на счи­та­лось неза­кон­ным (Liv. X. 37, XXIX. 19, XXXI. 48, XLIII. 1). В ред­ких слу­ча­ях нару­ше­ние это­го пра­ви­ла про­ща­лось после бле­стя­щей победы (Liv. XXVII. 43, XXIX. 7). С дру­гой сто­ро­ны, кон­су­лу не доз­во­ля­лось покидать про­вин­цию до выпол­не­ния той зада­чи, ради кото­рой он был туда послан, либо до при­бы­тия пре­ем­ни­ка — если толь­ко он не полу­чал спе­ци­аль­ное раз­ре­ше­ние сена­та (Liv. XXXVII. 47). Дру­гие функ­ции так­же ино­гда рас­пре­де­ля­лись меж­ду кон­су­ла­ми по жре­бию, если они не мог­ли дого­во­рить­ся, напри­мер, кто из них будет руко­во­дить кон­суль­ски­ми или цен­зор­ски­ми выбо­ра­ми (Liv. XXIV. 10, XXXV. 6, 20, XXXIX. 32, XLI. 6), кто будет посвя­щать храм (Liv. II. 8, 27) или назна­чать дик­та­то­ра (Liv. IV. 26). В те вре­ме­на, когда кон­су­лы долж­ны были осу­ществлять ценз, они, несо­мнен­но, тяну­ли жре­бий о том, кто из них про­ведет люстр (uter con­de­ret lustrum); и даже отправ­ля­ясь в сов­мест­ный поход, они, види­мо, по жре­бию опре­де­ля­ли направ­ле­ние дей­ст­вий каж­до­го (Liv. XLI. 18).

Вступ­ле­ние кон­су­ла в долж­ность сопро­вож­да­лось мно­же­ст­вом риту­а­лов: до рас­све­та каж­дый из них совер­шал для себя ауспи­ции — что в древ­ней­шие вре­ме­на, несо­мнен­но было делом вели­чай­шей важ­но­сти, хотя в после­дую­щий пери­од, как нам извест­но, пре­вра­ти­лось в про­стую фор­маль­ность (Dio­nys. II. 4, 6). Сле­ду­ет отме­тить, одна­ко, что, каков бы ни был харак­тер ауспи­ций, вступ­ле­ние в долж­ность нико­гда из-за это­го не отме­ня­лось и не откла­ды­ва­лось, поэто­му при­хо­дит­ся пред­по­ло­жить, что целью явля­лось про­сто полу­че­ние бла­го­при­ят­ных зна­ме­ний от богов и, если они были, — пере­да­ча под покро­ви­тель­ство богов долж­но­сти, в кото­рую всту­пал маги­ст­рат. После совер­ше­ния ауспи­ций кон­сул воз­вра­щал­ся домой, наде­вал тогу-пре­тек­сту (to­ga prae­tex­ta) (Liv. XXI. 63; Ov. ex Pont. IV. 4, 25, Fast. I. 81), и при­ни­мал при­вет­ст­вия (sa­lu­ta­tio) от сво­их дру­зей и сена­то­ров (Dio Cass. LVIII. 5; Ov. ex Pont. IV. 4, 27, и т. д.). Сопро­вож­дае­мый ими, а так­же тол­пой любо­пыт­ных зри­те­лей, кон­сул наде­вал офи­ци­аль­ное обла­че­ние и отправ­лял­ся в храм Юпи­те­ра на Капи­то­лии, где тор­же­ст­вен­но при­но­сил в жерт­ву богу белых быков. По-види­мо­му, в про­цес­сии перед кон­су­лом нес­ли куруль­ное крес­ло (sel­la cu­ru­lis), как сим­вол его долж­но­сти (Ov. l. c. IV. 4, 29 ff., 9, 17 ff.; Liv. XXI. 63; Cic. de Leg. Agr. II. 34, 92). Затем начи­на­лось заседа­ние сена­та, на кото­ром стар­ший из двух кон­су­лов докла­ды­вал о поло­же­нии дел в государ­стве, начи­ная с рели­ги­оз­ных вопро­сов и далее пере­хо­дя к про­чим делам (re­fer­re ad se­na­tum de re­bus di­vi­nis et hu­ma­nis, Liv. VI. 1, IX. 8, XXXVII. 1; Cic. ad Quir. post Red. 5, 11). Сре­ди рели­ги­оз­ных вопро­сов кон­су­лы преж­де все­го долж­ны были уде­лить вни­ма­ние назна­че­нию Латин­ских празд­неств (fe­riae La­ti­nae), и до совер­ше­ния тор­же­ст­вен­но­го жерт­во­при­но­ше­ния на Аль­бан­ской горе они не мог­ли выехать в свои про­вин­ции (Liv. XXI. 63, XXII. 1, XXV. 12, XLII. 10). Дру­гие дела, о кото­рых кон­су­лы докла­ды­ва­ли сена­ту, каса­лись рас­пре­де­ле­ния про­вин­ций и мно­гих дру­гих про­блем управ­ле­ния, часто — огром­ной важ­но­сти. После этих выступ­ле­ний заседа­ние сена­та пре­кра­ща­лось, и сена­то­ры сопро­вож­да­ли кон­су­лов домой (Ov. ex Pont. IV. 4, 41); с это­го фор­маль­но начи­нал­ся годич­ный срок их пол­но­мо­чий.

Сведе­ния о раз­лич­ных долж­но­стях, в раз­ные вре­ме­на заме­няв­ших кон­суль­ство (таких, как дик­та­ту­ра, децем­ви­рат и воен­ные три­бу­ны с кон­суль­ской вла­стью) чита­тель может най­ти в соот­вет­ст­ву­ю­щих ста­тьях. В кон­це рес­пуб­ли­ки кон­суль­ство поте­ря­ло свою силу и зна­чи­мость. Цезарь во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры нанес ему пер­вый жесто­кий удар, ибо сам занял эту долж­ность, одно­вре­мен­но будучи дик­та­то­ром, и по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию обес­пе­чи­вал избра­ние людей, в сво­их дей­ст­ви­ях пол­но­стью зави­сев­ших от его воли. Сам он был избран сна­ча­ла на пять лет, затем на десять с.537 и нако­нец пожиз­нен­но (Suet. Jul. 76, 80; Dio Cass. XLII. 20, XLIII. 1, 46, 49; App. de Bell. Civ. II. 106). В прав­ле­ние Авгу­ста кон­суль­ская власть была лишь тенью преж­ней, и изби­рае­мые кон­су­лы не оста­ва­лись в долж­но­сти пол­ный год, но обыч­но сла­га­ли с себя пол­но­мо­чия через несколь­ко меся­цев (Dio Cass. XLVIII. 35, XLIII. 46; Lu­can, V. 399). Сами импе­ра­то­ры, как пра­ви­ло, всту­па­ли в долж­ность кон­су­ла в нача­ле года и сла­га­ли ее через месяц или два (Dio Cass. LIII. 32; Tac. Hist. I. 77). Нерон полу­чил от сена­та непре­рыв­ное кон­суль­ство (con­ti­nui con­su­la­tus, Tac. Ann. XIII. 41), а Вител­лий орга­ни­зо­вал выбо­ры на десять лет впе­ред и сде­лал­ся посто­ян­ным кон­су­лом (per­pe­tuus con­sul, Suet. Vi­tell. 11). Вес­па­си­ан был кон­су­лом восемь раз за десять лет, Доми­ци­ан — в общей слож­но­сти сем­на­дцать раз. Обыч­ная про­дол­жи­тель­ность этой долж­но­сти ста­ла состав­лять четы­ре или два меся­ца (Dio Cass. XLIII. 46). В 69 г. было пят­на­дцать кон­су­лов (ср. Mom­msen in Ephem. Epigr. 1872, с. 189). В прав­ле­ние Ком­мо­да было не менее два­дцать пяти кон­су­лов в один год. (Lamprid. Com­mod. 6; Dio Cass. LXXII. 12). В рес­пуб­ли­кан­ские вре­ме­на год полу­чал свое назва­ние по име­нам кон­су­лов, и во всех офи­ци­аль­ных доку­мен­тах их име­на исполь­зо­ва­лись для обо­зна­че­ния года; но с тех пор, как в году ста­ло более двух кон­су­лов, толь­ко тех из них, кото­рые всту­па­ли в долж­ность в нача­ле года, счи­та­лись орди­нар­ны­ми кон­су­ла­ми (con­su­les or­di­na­rii) и дава­ли назва­ние году, хотя суф­фек­ты тоже вклю­ча­лись в фасты (Sue­ton. Do­mit. 2, Galb. 6, Vi­tell. 2; Se­nec. de Ira. III. 31; Plin. Pa­neg. 38; Lamprid. Al. Sev. 28). Ранг орди­нар­ных кон­су­лов был выше, чем изби­рав­ших­ся позд­нее. Со вре­мен Тибе­рия выбо­ры кон­су­лов осу­ществля­лись сена­том, кото­рый, конеч­но, изби­рал толь­ко тех, кого реко­мен­до­вал импе­ра­тор; резуль­та­ты выбо­ров затем объ­яв­ля­ли (re­nun­tia­re) наро­ду, собрав­ше­му­ся в так назы­вае­мые коми­ции (co­mi­tia) (Dio Cass. LVIII. 20; Plin. Pa­neg. 77; Tac. Ann. IV. 68). В послед­ние века импе­рии обыч­но суще­ст­во­ва­ли почет­ные кон­су­лы (con­su­les ho­no­ra­rii), изби­рае­мые сена­том и утвер­ждае­мые импе­ра­то­ром (Cas­siod. I. 10; Jus­tin. Nov. LXX. 80, гл. 1), а кон­су­лы-суф­фек­ты в это вре­мя прак­ти­че­ски совсем не упо­ми­на­ют­ся, ибо Кон­стан­тин воз­ро­дил древ­ний обы­чай назна­чать толь­ко двух кон­су­лов — одно­го в Кон­стан­ти­но­по­ле, вто­ро­го в Риме, — кото­рые долж­ны были выпол­нять обя­зан­но­сти вер­хов­ных судей (под руко­вод­ст­вом импе­ра­то­ра) в тече­ние все­го года, и кро­ме этих дво­их не было нико­го, за исклю­че­ни­ем почет­ных кон­су­лов и кон­су­ля­ров. Хотя досто­ин­ство этих почет­ных кон­су­лов, так же, как орди­нар­ных кон­су­лов и кон­су­лов-суф­фек­тов, было лишь номи­наль­ным, тем не менее, оно счи­та­лось выс­шим в импе­рии, и знат­ные и бога­тые люди доби­ва­лись этой долж­но­сти с огром­ным рве­ни­ем, невзи­рая на свя­зан­ные с ней зна­чи­тель­ные рас­хо­ды на обще­ст­вен­ные раз­вле­че­ния (Dio Cass. LX. 27), кото­рые ново­из­бран­ный кон­сул дол­жен был устро­ить для сво­их дру­зей и наро­да (Fron­to, Ep. II. 1; Ly­dus, de Ma­gistr. II. 8; Li­ban. Orat. 8; Sym­mach. II. 64, IV. 8, X. 44; Si­don. Apol­lin. Epist. II. 3; Cas­siod. II. 2, VI. 1; Pro­cop. de Bell. Pers. I. 25). Юлий Цезарь (Suet. Jul. 76) и Август (Dio Cass. XLVI. 41) пре­до­став­ля­ли кон­суль­ские зна­ки отли­чия (or­na­men­ta con­su­la­ria) тем, кто на самом деле не зани­мал этой долж­но­сти, и позд­нее этот обы­чай настоль­ко уко­ре­нил­ся, что таких людей ста­ли назы­вать кон­су­ля­ра­ми: это были сена­то­ры само­го выс­ше­го ран­га, и их почесть в кон­це кон­цов ста­ла наслед­ст­вен­ной. Но после Дио­кле­ти­а­на они сто­я­ли ниже, чем иллю­ст­рии (vi­ri il­lustres) и спек­та­би­ли (vi­ri spec­ta­bi­les). Послед­ним кон­су­лом в Риме был Децим Тео­дор Пау­лин в 534 г., а в Кон­стан­ти­но­по­ле — Фла­вий Бази­лий Юни­ор в 541 г. После это­го импе­ра­то­ры Восто­ка сами при­ни­ма­ли титул кон­су­ла до тех пор, пока он окон­ча­тель­но не был пре­дан забве­нию.

В эпо­ху Импе­рии кон­су­лы счи­та­лись офи­ци­аль­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми сена­та, и неко­то­рые импе­ра­то­ры даже усту­па­ли им фор­маль­ное пер­вен­ство (Suet. Tib. 31). Их офи­ци­аль­ные функ­ции были сле­дую­щи­ми: 1. Кон­су­лы пред­седа­тель­ст­во­ва­ли в сена­те — хотя, конеч­но, толь­ко с поз­во­ле­ния импе­ра­то­ра. 2. Они осу­ществля­ли пра­во­судие, частич­но в экс­тра­ор­ди­нар­ных (extra or­di­nem) (Tac. Ann. IV. 19, XIII. 4; Gell. XIII. 24) [Se­na­tus], частич­но в орди­нар­ных слу­ча­ях, таких, как осво­бож­де­ние рабов или назна­че­ние опе­ку­нов (Dig. 1, 10, 1; Am­mian. Mar­cell. XXII. 7; Cas­siod. VI. 1; Sue­ton. Claud. 23). 3. Сда­ча в арен­ду государ­ст­вен­ных дохо­дов — обя­зан­ность, ранее выпол­няв­ша­я­ся цен­зо­ра­ми (Ov. ex Pont. IV. 5, 19), хотя кон­су­лы все­гда име­ли пра­во заме­нять цен­зо­ров, когда их не было в долж­но­сти. 4. Про­веде­ние цир­ко­вых игр и государ­ст­вен­ных тор­жеств в честь импе­ра­то­ров, кото­рые они долж­ны были опла­чи­вать из сво­их соб­ст­вен­ных средств (Suet. Ne­ro, 4; Juv. XI. 193, и т. д.; Cas­siod., l. c., и III. 39, V. 42, VI. 10). Впро­чем, неко­то­рые импе­ра­то­ры пре­до­став­ля­ли денеж­ные сред­ства для подоб­ных целей и пыта­лись сдер­жать воз­рас­таю­щую рас­то­чи­тель­ность кон­су­лов, но все эти огра­ни­че­ния име­ли пре­хо­дя­щий харак­тер. (Lamprid. Al. Se­ver. 43; Vo­pisc. Aurel. 12; Jus­tin. Nov. 105).

Так­же ср. раз­лич­ные работы по рим­ской исто­рии: K. D. Hüllmann, Röm. Grundver­fas­sung, с. 125, и т. д.; K. W. Göttling, Ge­sch. der Röm. Staatsverf. с. 269, и т. д., и преж­де все­го Mom­msen, Staatsrecht, II. 70—124 и Becker, Handbuch der Röm. Al­terth. т. II, ч. II, с. 87—126 и ч. III, с. 235 ff.