Рец. на: Беликов А. П. Рим и эллинизм. Проблемы политических, экономических и культурных контактов.
Ставрополь: издательство Ставропольского государственного университета, 2003. 403 с.

с.188 Кни­га став­ро­поль­ско­го исто­ри­ка А. П. Бели­ко­ва посвя­ще­на чрез­вы­чай­но инте­рес­ной теме, недо­ста­точ­но раз­ра­ботан­ной в нашей науч­ной лите­ра­ту­ре. «В оте­че­ст­вен­ной исто­рио­гра­фии до сих пор отсут­ст­ву­ет еди­ная обоб­щаю­щая работа по все­му пери­о­ду восточ­ной поли­ти­ки Рес­пуб­ли­ки — от I Илли­рий­ской вой­ны до аннек­сии Егип­та в 30 г.», — отме­ча­ет­ся в пред­и­сло­вии. Автор ста­вит сво­ей зада­чей «про­ана­ли­зи­ро­вать гене­зис гло­баль­ной рим­ской внеш­ней поли­ти­ки, её ста­нов­ле­ние и раз­ви­тие, вычле­нить основ­ные эта­пы и пока­зать их спе­ци­фи­ку, про­следить связь меж­ду внеш­ней поли­ти­кой и внут­рен­ней, поли­ти­кой и эко­но­ми­кой, выявить осо­бен­но­сти “этни­че­ско­го мен­та­ли­те­та” кви­ри­тов и пока­зать, как он вли­ял на саму поли­ти­ку». В рам­ках дан­ной темы авто­ра инте­ре­су­ют «агрес­сия и геге­мо­ния, этни­че­ская нетер­пи­мость и этно­цен­тризм, вза­и­мо­дей­ст­вие наро­дов и воз­мож­ность “чест­ной поли­ти­ки”, прин­ци­пы устро­е­ния государ­ства, кото­рые поз­во­ли­ли поли­эт­ни­че­ско­му Риму про­су­ще­ст­во­вать рекорд­но дол­гое для “импе­рий” вре­мя». «Мно­гие кни­ги име­ют заго­ло­вок “Элли­низм и Рим…”, но почти нет работ “Рим и элли­низм…”, поэто­му мы попы­та­ем­ся взгля­нуть на про­бле­мы этих вза­и­моот­но­ше­ний “с рим­ской сто­ро­ны”, не теряя при этом объ­ек­тив­но­сти» (с. 4). Ввиду необъ­ят­но­сти темы А. П. Бели­ков рас­смат­ри­ва­ет лишь неко­то­рые эпи­зо­ды из исто­рии вза­и­моот­но­ше­ний Рима и элли­ни­сти­че­ско­го мира — Илли­рий­ские и Македон­ские вой­ны, с.189 заве­ща­ние Атта­ла III Пер­гам­ско­го, эфес­скую рез­ню 88 г.¹, пар­фян­ский поход Крас­са и др.

Автор чрез­вы­чай­но высо­ко оце­ни­ва­ет «каче­ство» внеш­ней поли­ти­ки Рима, успе­хи кото­рой, по его мне­нию, осно­вы­ва­лись на том, что «рим­ское пра­ви­тель­ство дума­ло об инте­ре­сах толь­ко сво­его наро­да (sic!) и толь­ко сво­его государ­ства» (с. 397). Поли­ти­ка эта была без­нрав­ст­вен­ной, но мораль и поли­ти­ка несов­ме­сти­мы. А. П. Бели­ков под­чёр­ки­ва­ет, что заво­е­ва­ния рим­лян отнюдь не опре­де­ля­лись «тор­го­вой экс­пан­си­ей», ибо вли­я­ние ком­мер­сан­тов на поли­ти­ку было незна­чи­тель­но. С точ­ки зре­ния авто­ра, фил­эл­ли­низм при всей сво­ей рас­про­стра­нён­но­сти в вер­хах рим­ско­го обще­ства на внеш­нюю поли­ти­ку Рима вли­я­ния не ока­зы­вал. В отно­ше­нии послед­ней А. П. Бели­ков счи­та­ет типо­ло­ги­че­ски при­ем­ле­мым тер­мин «импе­ри­а­лизм», ука­зы­вая, что под тако­вым не обя­за­тель­но пони­мать пря­мое гос­под­ство. Он счи­та­ет, что рим­ская агрес­сия не была вынуж­ден­ной, но в то же вре­мя не явля­лась и про­ду­ман­ной — «на каж­дом кон­крет­ном эта­пе сенат ста­вил перед собой кон­крет­ную узкую зада­чу» (с. 109). Автор ука­зы­ва­ет, что «Запад быст­ро асси­ми­ли­ро­вал­ся — он рвал­ся в рим­ское граж­дан­ство (sic). […] Язы­ко­вая асси­ми­ля­ция сопро­вож­да­лась куль­тур­ной и мен­таль­ной — пле­ме­на, поко­рён­ные рим­ским ору­жи­ем, через несколь­ко поко­ле­ний ста­ли рим­ля­на­ми по само­ощу­ще­нию» (с. 398). Рим­ляне же «бла­го­да­ря твор­че­ско­му про­дук­тив­но­му сим­би­о­зу пре­взо­шли гре­че­скую куль­ту­ру» (с. 350), хотя гре­ки и счи­та­ли их вар­ва­ра­ми (с. 334—338).

При­хо­дит А. П. Бели­ков и к выво­дам более част­но­го харак­те­ра. По его мне­нию, Филипп V Македон­ский не соби­рал­ся выса­жи­вать­ся в Ита­лии во вре­мя Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны и вооб­ще ока­зы­вать помощь Ган­ни­ба­лу (с. 65—71). При­чи­ной «стран­но­го» заве­ща­ния Атта­ла Пер­гам­ско­го в поль­зу Рима была болезнь, ста­ло быть, оно не име­ло силы, а пото­му и при­со­еди­не­ние Пер­га­ма к рим­ской дер­жа­ве сле­ду­ет счи­тать неза­кон­ным (с. 130—150). В раз­граб­ле­нии Эпи­ра арми­ей Эми­лия Пав­ла А. П. Бели­ко­ву видит­ся дока­за­тель­ство того, что «армия впер­вые почув­ст­во­ва­ла себя само­сто­я­тель­ной силой, пытаю­щей­ся дик­то­вать свою волю государ­ству» (с. 229—238).

Тако­вы кон­ту­ры рецен­зи­ру­е­мой работы. Рас­смот­рим теперь мето­ди­ку авто­ра, а так­же неко­то­рые его кон­крет­ные наблюде­ния и выво­ды.

Преж­де все­го отме­тим, что для непред­взя­то­го чита­те­ля оста­ёт­ся не вполне ясным, насколь­ко эти эпи­зо­ды, пусть дей­ст­ви­тель­но прин­ци­пи­аль­но важ­ные, могут дать целост­ное пред­став­ле­ние обо всём чрез­вы­чай­но слож­ном ком­плек­се вза­и­моот­но­ше­ний Рима и элли­ни­сти­че­ско­го мира. Автор, прав­да, дела­ет ого­вор­ку, что «нель­зя объ­ять необъ­ят­ное» и под­чёр­ки­ва­ет своё вни­ма­ние к вопро­сам, кото­рые, по его мне­нию, явля­ют­ся «наи­бо­лее важ­ны­ми, осо­бо дис­кус­си­он­ны­ми или сла­бее все­го с.190 изу­чен­ны­ми» (с. 3), одна­ко сре­ди рас­смот­рен­ных им сюже­тов сла­бо изу­чен­ных нет, да и сам их выбор про­из­во­дит впе­чат­ле­ние бес­си­стем­но­сти, и А. П. Бели­ков, сетуя на отсут­ст­вие «еди­ной обоб­щаю­щей работы» по озна­чен­ной тема­ти­ке (с. 4), её так­же не создал. Подоб­ная струк­ту­ра, оче­вид­но, вызва­на тем, что в осно­ву кни­ги по боль­шей части лег­ли опуб­ли­ко­ван­ные до это­го ста­тьи А. П. Бели­ко­ва.

«Про­бле­ма пре­ем­ст­вен­но­сти меж­ду Римом и элли­низ­мом оста­ёт­ся прин­ци­пи­аль­но важ­ной, посколь­ку осно­ву миро­вой циви­ли­за­ции соста­ви­ли имен­но эти две состав­ля­ю­щие», — пишет автор на с. 3 (кур­сив наш). Не будем обсуж­дать вопрос о том, что пре­ем­ст­вен­ность, если она име­ла место, суще­ст­во­ва­ла меж­ду элли­ни­сти­че­ским миром и Римом, а не Римом и элли­низ­мом², ибо наслед­ни­ка луч­ше всё-таки поста­вить на вто­рое место, не сме­ши­вая при этом раз­но­род­ные пред­ме­ты. Поду­ма­ем о дру­гом: пра­во­мер­на ли такая поста­нов­ка вопро­са по отно­ше­нию к Китаю, Индии, Латин­ской Аме­ри­ке? Мож­но ли тогда гово­рить о «пре­ем­ст­вен­но­сти меж­ду Римом и элли­низ­мом» как осно­ве миро­вой циви­ли­за­ции?

Теперь обра­тим­ся к обзо­ру источ­ни­ков, зани­маю­ще­му все­го шесть стра­ниц (с. 5—11), чего явно недо­ста­точ­но. На пер­вом месте сто­ят Поли­бий и Ливий, с чем спо­рить не при­хо­дит­ся. Но вот то, что Дио­дор отне­сён на третье место с кон­ца (из 17 авто­ров, ука­зан­ных в обзо­ре), не может не вызы­вать воз­ра­же­ний, при­чём ему отведе­но все­го 5 строк (!), тогда как, напри­мер, Кор­не­лию Непоту — 13. Дока­зы­вать важ­ность «Исто­ри­че­ской биб­лио­те­ки» для рас­смат­ри­вае­мой в кни­ге тема­ти­ки, пола­га­ем, нет необ­хо­ди­мо­сти. То же каса­ет­ся и Цице­ро­на, кото­рый «зате­рял­ся» меж­ду Све­то­ни­ем и Евтро­пи­ем³. Но дело даже не в этом. «Цице­рон, как совре­мен­ник опи­сы­вае­мых им собы­тий, мог бы стать важ­ней­шим источ­ни­ком, если бы не его пред­взя­тость и эмо­цио­наль­ность» (с. 9). Ста­ло быть, мог, но не стал? Наде­ем­ся, что это лишь неудач­ный обо­рот.

Фло­ру предъ­яв­ля­ют­ся и вовсе неумест­ные пре­тен­зии — «как иссле­до­ва­тель автор не впе­чат­ля­ет» (с. 8). Хоте­лось бы напом­нить, что Флор не иссле­до­ва­тель, а ритор, под­хо­дить к кото­ро­му с таки­ми мер­ка­ми — то же самое, что тре­бо­вать от Гоме­ра зна­ния химии.

Голо­слов­но зву­чат суж­де­ния А. П. Бели­ко­ва о Дионе Кас­сии, кото­рый, по его мне­нию, «совер­шен­но неспра­вед­ли­во счи­та­ет­ся авто­ром с.191 “неоснов­ным”» (с. 7). Пода­но это не как заблуж­де­ние отдель­ных нера­зум­ных исто­ри­ков, а как opi­nio com­mu­nis, одна­ко в отсут­ст­вие ссы­лок на какие-либо работы оста­ёт­ся толь­ко дога­ды­вать­ся, поче­му А. П. Бели­ков так оце­ни­ва­ет состо­я­ние исто­рио­гра­фии о Дионе Кас­сии.

А харак­те­ри­сти­ка Зона­ры и вовсе дана в духе не самых луч­ших студен­че­ских работ: «Автор позд­ний и неори­ги­наль­ный, но ино­гда он сохра­ня­ет следы утра­чен­ной антич­ной тра­ди­ции» (с. 10 — и это всё!) — безо вся­кой кон­кре­ти­за­ции, а ведь имен­но бла­го­да­ря ему сохра­ни­лись мно­гие фраг­мен­ты труда толь­ко что упо­мя­ну­то­го Дио­на Кас­сия⁴. Впро­чем, об Иоси­фе Фла­вии, Вале­рии Мак­си­ме, Афи­нее, Гра­нии Лици­ни­ане и дру­гих небес­по­лез­ных для изу­че­ния дан­ной тема­ти­ки авто­рах в обзо­ре вооб­ще ни сло­ва. Эпи­гра­фи­ке, роль кото­рой при иссле­до­ва­нии отно­ше­ний Рима с элли­ни­сти­че­ским миром огром­на, уде­ле­но 7 строк (!), архео­ло­ги­че­ским и нумиз­ма­ти­че­ским мате­ри­а­лам — 8 (!!).

Ещё боль­ше наре­ка­ний вызы­ва­ет обзор исто­рио­гра­фии, в кото­ром оте­че­ст­вен­ная исто­рио­гра­фия вопре­ки тра­ди­ции без каких-либо обос­но­ва­ний рас­смот­ре­на рань­ше зару­беж­ной⁵. Здесь мы най­дём похва­лу 20-стра­нич­ной ста­тье «студен­та сло­вес­ных наук» И. А. Решет­ни­ко­ва (1817), но не обна­ру­жим хотя бы упо­ми­на­ния работ, напри­мер, Г. А. Коше­лен­ко⁶ и Ю. В. Гор­ло­ва⁷, весь­ма важ­ных для иссле­ду­е­мых авто­ром вопро­сов. Ещё хуже обсто­ит дело с ино­стран­ной лите­ра­ту­рой, в обзо­ре кото­рой гово­рит­ся глав­ным обра­зом о дав­но уста­рев­ших и дале­ко не в первую оче­редь важ­ных для озна­чен­ной тема­ти­ки общих трудах Ф. Шлос­се­ра, Г. Вебе­ра, Г. Герц­бер­га, К. В. Нича, Г. Ферре­ро и др., зато не рас­смат­ри­ва­ют­ся клас­си­че­ский двух­том­ник Э. Вил­ля по поли­ти­че­ской исто­рии элли­низ­ма⁸, не гово­ря уже о спе­ци­аль­ных моно­гра­фи­ях Т. Рей­на­ка⁹, Г. Фук­са¹⁰, В. Даль­хай­ма¹¹, Ю. Дай­нин­ге­ра¹², П. Кло­зе¹³, Р. Бер­н­хард­та¹⁴, Р. Д. Сал­ли­ва­на¹⁵, Р. с.192 Кэл­лет-Марк­са¹⁶ и мно­гих дру­гих анти­ко­ве­дов¹⁷. Не при­хо­дит­ся гово­рить и об их исполь­зо­ва­нии в тек­сте работы (за исклю­че­ни­ем еди­нич­ных ссы­лок на пер­вое изда­ние труда Вил­ля). Да и пери­о­ди­за­ция исто­рио­гра­фии, осо­бен­но зару­беж­ной, вызы­ва­ет недо­уме­ние: «Пери­од зре­ло­сти: до 1930 г.», «Ана­ли­ти­че­ский пери­од: до 1980 г.», «Совре­мен­ный пери­од: с 1980 г.» Поче­му за осно­ву взя­ты имен­но эти даты, неяс­но. Лишь по отно­ше­нию к 1980 г. при­зна­на услов­ность сей циф­ры, но сре­ди при­зна­ков изме­не­ния ситу­а­ции ука­за­но облег­че­ние досту­па к науч­ным мате­ри­а­лам через Интернет, кото­рый, одна­ко, стал отно­си­тель­но актив­но исполь­зо­вать­ся при­мер­но на пол­то­ра деся­ти­ле­тия поз­же. К тому же полу­ча­ет­ся, что до 1930 г. запад­ные анти­ко­веды не зани­ма­лись ана­ли­зом, после 1930 г. утра­ти­ли зре­лость, а после 1980 г. нет речи ни об ана­ли­ти­че­ском под­хо­де, ни о зре­ло­сти.

Вооб­ще мето­ды работы с исто­рио­гра­фи­ей вызы­ва­ют мас­су вопро­сов. «Мно­гие тео­рии, кото­рые мы пыта­лись дока­зы­вать ещё 20 лет назад и кото­рые вос­при­ни­ма­лись скеп­ти­че­ски (связь пуни­че­ских войн с бал­кан­ски­ми, неже­ла­ние Филип­па V вое­вать в Ита­лии на сто­роне Ган­ни­ба­ла, отсут­ст­вие фил­эл­ли­низ­ма в поли­ти­ке…)¹⁸, сей­час в зару­беж­ной исто­рио­гра­фии счи­та­ют­ся уже бес­спор­но дока­зан­ны­ми» (с. 4—5). Одна­ко при­ме­ров того, что эти тези­сы «бес­спор­но дока­за­ны», в кни­ге либо нет, либо они были сфор­му­ли­ро­ва­ны задол­го до того, как автор взял­ся их отста­и­вать. На то, напри­мер, что Филипп V пре­до­ста­вил Ган­ни­ба­лу само­му выяс­нять отно­ше­ния с рим­ля­на­ми в Ита­лии, ука­зы­ва­лось ещё в 1-й пол. ХХ в., в трудах как обще­го¹⁹, так и спе­ци­аль­но­го харак­те­ра²⁰. Что каса­ет­ся отсут­ст­вия с.193 вли­я­ния фил­эл­ли­низ­ма на рим­скую поли­ти­ку, то, как сле­ду­ет из при­ведён­ных самим же авто­ром точек зре­ния учё­ных, такое вли­я­ние мно­ги­ми не при­зна­ёт­ся (с. 312—326), а посе­му выда­вать это за некое новое сло­во вряд ли пра­виль­но. Меж­ду тем отри­цать такое вли­я­ние невоз­мож­но: в нача­ле Третьей Македон­ской вой­ны, когда рим­ляне уже чув­ст­во­ва­ли себя хозя­е­ва­ми поло­же­ния в Элла­де, сенат велел пре­то­ру Л. Гор­тен­зию отпу­стить на сво­бо­ду обра­щён­ных им в раб­ство гре­ков, а его кол­ле­гу Г. Лукре­ция коми­ции при­зна­ли винов­ным в про­из­во­ле по отно­ше­нию к гре­кам и при­го­во­ри­ли к штра­фу в мил­ли­он ассов (Liv. XLIII. 8. 7—10). Конеч­но, мож­но объ­яс­нить это тем, что сенат счи­тал такое реше­ние выгод­ным для Рима (см. с. 323 по пово­ду фил­эл­ли­низ­ма Фла­ми­ни­на), но в вой­нах с дру­ги­ми наро­да­ми таких реше­ний не при­ни­ма­лось. Един­ст­вен­ное исклю­че­ние — наме­ре­ние отдать под суд Суль­пи­ция Галь­бу в 149 г. за веро­лом­ную рас­пра­ву с лузи­та­на­ми, а их самих осво­бо­дить, но этот суд так и не состо­ял­ся²¹. После паде­ния Кар­фа­ге­на Сци­пи­он Эми­ли­ан воз­вра­тил сици­лий­ским горо­дам ста­туи, выве­зен­ные оттуда когда-то пуний­ца­ми (Cic. Verr. IV. 73; App. Lib. 133. 631) — акт, несо­мнен­но, поли­ти­че­ский. Заво­е­ва­тель Герак­леи кон­сул 74 г. М. Авре­лий Кот­та, по воз­вра­ще­нии в Рим встре­чен­ный с боль­ши­ми поче­стя­ми, был лишён сена­тор­ско­го зва­ния и места в курии, когда ста­ло извест­но о его алч­но­сти и жесто­ко­сти в Герак­лее²². Нако­нец, обще­из­вест­но поведе­ние кол­ле­ги Кот­ты по кон­су­ла­ту фил­эл­ли­на Лукул­ла, кото­рый зна­чи­тель­но облег­чил дол­го­вое бре­мя для про­вин­ции Азия, не вво­дил вой­ска на постой в мало­ази­ат­ские горо­да (в боль­шин­стве сво­ём гре­че­ские), устра­и­вал в них рос­кош­ные зре­ли­ща, помог афин­ским посе­лен­цам в Ами­се, раз­ре­шил селить­ся в нём всем желаю­щим из чис­ла элли­нов и т. д. (см.: Plut. Luc. 19. 6—8; 20; 23. 1; 33. 4; App. Mithr. 83. 373—374). А. П. Бели­ков ссы­ла­ет­ся на слу­чай с Пле­ми­ни­ем, кото­ро­му попу­сти­тель­ст­во­вал в его без­обра­зи­ях в Локрах Сци­пи­он, дока­зы­вая, что даже фил­эл­ли­ны под­час вели себя по отно­ше­нию к гре­кам пре­ступ­но (с. 325). Одна­ко важ­но отме­тить пози­цию не толь­ко отдель­ных лич­но­стей, но и сена­та — как извест­но, Пле­ми­ний был отправ­лен в тюрь­му, где, по неко­то­рым сведе­ни­ям, и умер²³. Ниче­го подоб­но­го по отно­ше­нию к офи­це­рам, гра­бив­шим горо­да Испа­нии, Нуми­дии, Гал­лии, Сирии и дру­гих стран, не дела­лось.

И ещё одно обсто­я­тель­ство. А. П. Бели­ков утвер­жда­ет, что он высту­пал со сво­и­ми иде­я­ми за 20 лет до выхо­да в свет кни­ги и встре­чал скеп­ти­че­ское отно­ше­ние. Одна­ко за 20 лет до ука­зан­но­го сро­ка он являл­ся студен­том III—IV кур­сов и не имел пуб­ли­ка­ций, а ссы­лать­ся на раз­го­во­ры с.194 с безы­мян­ны­ми скеп­ти­ка­ми ради дока­за­тель­ства соб­ст­вен­но­го при­о­ри­те­та («я пер­вый, я открыл!») явно неумест­но.

Обра­тим­ся теперь к более част­ным сюже­там. В прим. 226 на с. 74 о посла­нии Мит­ри­да­та Арса­ку гово­рит­ся: «Пись­мо при­зна­ёт­ся под­лин­ным» (!). В каче­стве ul­ti­ma ra­tio дана ссыл­ка на посо­бие А. Г. Бок­ща­ни­на «Источ­ни­ко­веде­ние Древ­не­го Рима». Меж­ду тем на с. 57 у Бок­ща­ни­на речь идёт о «Пись­мах Цеза­рю-стар­цу» (кото­рые, кста­ти, в насто­я­щий момент боль­шин­ст­вом учё­ных при­зна­ны не при­над­ле­жа­щи­ми Сал­лю­стию), а про посла­ние Мит­ри­да­та дву­мя стра­ни­ца­ми ниже ска­за­но: «буд­то бы напи­сан­ное пон­тий­ским царём»²⁴ (кур­сив наш). Мало того, что А. П. Бели­ков не потрудил­ся обра­тить­ся к работам спе­ци­а­ли­стов по твор­че­ству Сал­лю­стия (кото­рые тоже отнюдь не счи­та­ют пись­мо Мит­ри­да­та в His­to­riae под­лин­ным)²⁵, но даже не сумел разо­брать­ся в неслож­ном тек­сте оте­че­ст­вен­но­го исто­ри­ка.

На с. 100—101 А. П. Бели­ков пере­чис­ля­ет мне­ния о при­чи­нах Третьей Македон­ской вой­ны. Сре­ди пяти вер­сий самая обос­но­ван­ная (вой­на была раз­вя­за­на Римом без пово­да со сто­ро­ны Пер­сея) под­креп­ле­на ссыл­ка­ми на «Древ­ний Рим» А. Л. Каца, «Исто­рию Древ­не­го Рима» М. Ячи­нов­ской, «Иссле­до­ва­ния по исто­рии Рима как мор­ской дер­жа­вы» Дж. Тила, «Жизнь и мысль в гре­че­ском и рим­ском мире» М. Кэри и Т. Хаар­хо­фа и «Паде­ние македон­ской монар­хии» П. Бене­ке. Лишь послед­няя работа име­ет пря­мое отно­ше­ние к теме (это гла­ва из пер­во­го изда­ния «Кем­бридж­ской древ­ней исто­рии»). В ито­ге пози­ция, кото­рую А. П. Бели­ков так горя­чо и мно­го­слов­но отста­и­ва­ет (с. 96—108), выглядит как лишь одна из мно­гих и выска­зы­вав­ша­я­ся пре­иму­ще­ст­вен­но в работах вто­ро­сте­пен­но­го харак­те­ра, а ста­ло быть, нуж­даю­ща­я­ся в допол­ни­тель­ном «про­пи­сы­ва­нии». Меж­ду тем мы не най­дём в дан­ном разде­ле ни одной ссыл­ки на клас­си­че­скую моно­гра­фию У. Харри­са «Вой­на и импе­ри­а­лизм в рес­пуб­ли­кан­ском Риме», где подроб­ней­шим обра­зом обос­но­ва­на отста­и­вае­мая А. П. Бели­ко­вым точ­ка зре­ния²⁶. Нет и ссы­лок на вто­рое изда­ние «Кем­бридж­ской древ­ней исто­рии», где так­же ука­зы­ва­ет­ся на анти­ма­кедон­скую поли­ти­ку Рима в пред­во­ен­ные годы и на поиск им пово­да для кон­флик­та²⁷. Если же гово­рить об оте­че­ст­вен­ной исто­рио­гра­фии, то вот пре­дель­но чёт­ко сфор­му­ли­ро­ван­ное мне­ние Г. А. Коше­лен­ко, выска­зан­ное в таком извест­ном изда­нии, как «Элли­низм: эко­но­ми­ка, поли­ти­ка, куль­ту­ра» (1990): «Рим объ­явил вой­ну с.195 Македо­нии, хотя Пер­сей не давал ника­ких пово­дов к ней»²⁸. Одна­ко это ещё не всё. Сре­ди сто­рон­ни­ков вер­сии, соглас­но кото­рой «вой­на была спро­во­ци­ро­ва­на Пер­се­ем» и его «опас­ны­ми дей­ст­ви­я­ми», назва­ны Э. Бэди­ан, Э. Грюн, Л. Ради­ца (с. 101 + прим. 361). Но что они пишут на самом деле? У Грю­на чита­ем: «Ясно, что Пер­сей не хотел вой­ны. У сена­та были все осно­ва­ния ожи­дать, что он будет [и даль­ше] тер­петь дик­тат. В кон­це кон­цов этот дик­тат зашёл слиш­ком дале­ко. Пер­сей поло­жил пре­дел это­му позо­ру и уни­же­нию, и в усло­ви­ях, когда рим­ская армия уже ока­за­лась в Гре­ции, вой­на ста­ла неиз­беж­ной»²⁹. Македон­ский монарх, по сло­вам Ради­цы, «наста­и­вал на ува­же­нии к пра­ву, когда суве­ре­ни­тет его цар­ства нахо­дил­ся под угро­зой, хотя он рас­по­ла­гал арми­ей и ресур­са­ми для эффек­тив­ных дей­ст­вий. Он пове­рил Мар­цию Филип­пу в силу уз госте­при­им­ства в то вре­мя, когда под­готов­ка к войне шла в Риме пол­ным ходом. Нако­нец, и это осо­бен­но при­ме­ча­тель­но, он пола­гал, что сенат выслу­ша­ет его послов, кото­рые долж­ны были опро­верг­нуть обви­не­ния со сто­ро­ны Эвме­на, соблюдая пра­ви­ла веж­ли­во­сти, при­ня­тые в отно­ше­ни­ях меж­ду суве­рен­ны­ми государ­ства­ми»³⁰. Точ­ка зре­ния Бэди­а­на более осто­рож­на: «Когда Македо­ния [вновь] уси­ли­лась и нача­ла интри­ги в гре­че­ских государ­ствах, рим­ский сенат решил — обос­но­ван­но или нет, — что новая вой­на неиз­беж­на. В ход пошла сомни­тель­но­го свой­ства дипло­ма­тия» (кур­сив наш)³¹. Но и здесь мож­но усмот­реть ука­за­ние на ответ­ст­вен­ность Пер­сея за кон­фликт лишь при очень воль­ном тол­ко­ва­нии тек­ста. А Г. Скал­лард и вовсе отне­сён к чис­лу тех, кто счи­та­ет Пер­сея агрес­со­ром (с. 100, прим. 359). Меж­ду тем он пишет: царь «про­дол­жал поли­ти­ку Филип­па, направ­лен­ную на уси­ле­ние Македо­нии, и пото­му мно­гие его дей­ст­вия, хотя и не заслу­жи­вав­шие упрё­ка (in­no­cent), мог­ли быть истол­ко­ва­ны рим­ля­на­ми как угро­за рим­ским инте­ре­сам»³². В дру­гой рабо­те того же авто­ра, на кото­рую и ссы­ла­ет­ся А. П. Бели­ков, гово­рит­ся, что Пер­сей делал став­ку на «демо­кра­ти­че­ские» и «рево­лю­ци­он­ные» эле­мен­ты в гре­че­ских горо­дах, что мало дава­ло ему на прак­ти­ке, но раз­дра­жа­ло рим­лян, пред­по­чи­тав­ших подоб­ным эле­мен­там мест­ную ари­сто­кра­тию. Решаю­щую роль в раз­ла­де меж­ду сена­том и Пер­се­ем сыг­рал визит в Рим Эвме­на Пер­гам­ско­го с обви­не­ни­я­ми в адрес македон­ско­го царя, вой­на же была объ­яв­ле­на под пред­ло­гом того, что Пер­сей напал на союз­ни­ков Рима и гото­вил вой­ну с самим с.196 Римом³³. Ни о какой «агрес­сии», «про­во­ка­ции» или «опас­ных дей­ст­ви­ях» со сто­ро­ны пра­ви­те­ля Македо­нии тут речи не идёт.

Как видим, все чет­ве­ро про­ци­ти­ро­ван­ных анти­ко­ве­дов отнюдь не при­дер­жи­ва­ют­ся тех мне­ний, кото­рые им при­пи­сы­ва­ет А. П. Бели­ков, а трое из них зани­ма­ют в целом ту пози­цию, кото­рую отста­и­ва­ет он сам и пред­став­ля­ет её едва ли не пери­фе­рий­ной, чтобы при­дать вес соб­ст­вен­ным взглядам³⁴. Меж­ду тем эта пози­ция, разде­ля­е­мая столь мно­ги­ми и весь­ма авто­ри­тет­ны­ми учё­ны­ми, явля­ет­ся ско­рее opi­nio com­mu­nis, и не сто­и­ло искать чёр­ную кош­ку в тём­ной ком­на­те, где её к тому же нет.

Недо­уме­ние охва­ты­ва­ет и при чте­нии сле­дую­ще­го пас­са­жа: «Отсюда и стан­дарт­ный имидж Блос­сия в исто­рио­гра­фии: борец за идею, свет­лая чистая душа, бес­ко­рыст­ный чело­век, думаю­щий лишь о бла­ге угне­тён­ных и зады­хаю­щий­ся в душ­ной атмо­сфе­ре рабо­вла­дель­че­ско­го Рима» (с. 275). В дока­за­тель­ство «стан­дарт­но­го ими­джа» при­во­дят­ся цита­ты из работ, где гово­рит­ся о Блос­сии как «рево­лю­ци­о­не­ре» и «идео­ло­ге», при­чём все эти работы носят науч­но-попу­ляр­ный харак­тер — «Спар­та­ков­ское вос­ста­ние» А. В. Мишу­ли­на, «Повсе­днев­ная жизнь рим­ско­го пат­ри­ция в эпо­ху раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на» Т. А. Боб­ров­ни­ко­вой, а так­же «Пости­же­ние исто­рии» А. Тойн­би — труд и вовсе исто­риософ­ский, а не стро­го исто­ри­че­ский. О «чистой душе» Блос­сия там не ска­за­но, но даже если бы это в них и гово­ри­лось, столь скром­ный исто­рио­гра­фи­че­ский ряд не даёт пово­да писать о «стан­дарт­ном ими­дже», тре­бу­ю­щем пере­смот­ра.

На с. 238 чита­ем: «Едва ли мож­но согла­сить­ся с И. Гёле­ром, что рефор­ма Мария была рево­лю­ци­ей. Несо­мнен­но, она вырос­ла не на пустом месте. В то же вре­мя она не была послед­ним шагом дав­но иду­ще­го про­цес­са пре­вра­ще­ния кре­стьян­ской мили­ции в посто­ян­ную армию (даёт­ся ссыл­ка на С. Л. Утчен­ко. — Авт.). Этот дли­тель­ный про­цесс про­дол­жал­ся при Цеза­ре и был завер­шён уже Авгу­стом». Преж­де все­го отме­тим, что оцен­ка рефор­мы Мария как рево­лю­ции выска­зы­ва­лась ещё Момм­зе­ном³⁵, на кото­ро­го и сле­до­ва­ло бы сослать­ся в первую оче­редь. Выска­зы­вая же свою точ­ку зре­ния, А. П. Бели­ков вооб­ще ни на какие работы не с.197 ссы­ла­ет­ся, воль­но или неволь­но пред­став­ляя себя в каче­стве пер­воот­кры­ва­те­ля, хотя мысль о том, что рефор­ма Мария отнюдь не озна­ча­ла окон­ча­ния про­цес­са про­ле­та­ри­за­ции рим­ской армии, дав­но выска­зы­ва­лась как в зару­беж­ной³⁶, так и в оте­че­ст­вен­ной лите­ра­ту­ре³⁷.

На с. 342 автор пишет: «Мож­но было бы подо­брать сот­ни цитат из науч­ной лите­ра­ту­ры, начи­ная с XVII века и закан­чи­вая днём сего­дняш­ним, с уни­чи­жи­тель­ны­ми оцен­ка­ми рим­ской куль­ту­ры по её срав­не­нию с гре­че­ской. Огра­ни­чим­ся одной, посколь­ку она квинт­эс­сен­ция непра­виль­но­го пони­ма­ния прин­ци­пи­аль­но важ­ных аспек­тов: Рим­ские нау­ка и искус­ство были лишь под­ра­жа­ни­ем гре­че­ским образ­цам и посе­му отли­ча­лись пол­ным идей­ным бес­пло­ди­ем» (кур­сив авто­ра). Эта мысль при­над­ле­жит Н. Я. Данилев­ско­му, чьи труды при всём ува­же­нии к их твор­цу невоз­мож­но отне­сти к раз­ряду науч­ной лите­ра­ту­ры по исто­рии и куль­ту­ре Рима. Тем самым А. П. Бели­ков (кото­рый, кста­ти, вопре­ки соб­ст­вен­но­му заяв­ле­нию, даёт не цита­ту, а воль­ное изло­же­ние)³⁸ совер­ша­ет эле­мен­тар­ный под­лог. Что же каса­ет­ся «сотен цитат», заме­нён­ных одним пере­ска­зом, то для рав­но­ве­сия сошлём­ся на немец­ко­го учё­но­го В. Пёш­ля (тоже в пере­ска­зе) — спе­ци­а­ли­ста-анти­ко­веда, в отли­чие от Н. Я. Данилев­ско­го: по его мне­нию, «рим­ская духов­ная куль­ту­ра в век Авгу­ста достиг­ла такой же высоты, как гре­че­ская пери­о­да рас­цве­та». Он отме­ча­ет, что в рим­ской куль­ту­ре «стро­гость и сдер­жан­ность смяг­че­на, согре­та атмо­сфе­рой страст­но­го, виб­ри­ру­ю­ще­го лириз­ма, в такой мере не свой­ст­вен­но­го гре­кам»³⁹. Так что, как видим, мне­ния суще­ст­ву­ют раз­ные, но А. П. Бели­ков пред­по­чёл пред­ста­вить лишь одну сто­ро­ну про­бле­мы, выгод­ную для его постро­е­ний.

Как уже мог убедить­ся чита­тель, автор зача­стую пред­по­чи­та­ет опи­рать­ся на обзор­ные работы, часто дав­но уста­рев­шие, а то и весь­ма посред­ст­вен­ные изна­чаль­но: «Рим» В. Вег­не­ра (3-е рус. изд. — 1902), «Исто­рия Рима» О. Йеге­ра (СПб., 1876) и Г. Ф. Герц­бер­га (М., 1881), 3-й том «Все­об­щей исто­рии» Г. Вебе­ра (М., 1892), 1-й том «Крат­кой исто­рии циви­ли­за­ции» Г. Дюкуд­ре (СПб., 1895), «Герои Рима в войне и мире» Г. В. Штол­ля с.198 (СПб., 1896), 4-й том «Исто­рии чело­ве­че­ства» под ред. Г. Гель­моль­та (СПб., 1896), «Исто­рия древ­не­го мира» С. Г. Лозин­ско­го (Пг., 1923), «Антич­ная исто­рия Гре­ции и Рима» (М., 1944) и «Исто­рия Древ­не­го Рима» (М., 1946) А. В. Мишу­ли­на и т. д. Разу­ме­ет­ся, и в обзор­ных работах встре­ча­ют­ся ино­гда дель­ные мыс­ли, они важ­ны для того, чтобы пока­зать, что та или иная идея ста­ла досто­я­ни­ем не толь­ко науч­ной, но и попу­ляр­ной лите­ра­ту­ры (или наобо­рот — про­дол­жа­ет иметь хож­де­ние лишь в трудах обще­го харак­те­ра, тогда как спе­ци­а­ли­сты изме­ни­ли точ­ку зре­ния). Но ссы­лок на такие сочи­не­ния в кни­ге А. П. Бели­ко­ва слиш­ком уж мно­го, и, как мог убедить­ся чита­тель, под­час они вытес­ня­ют спе­ци­аль­ную лите­ра­ту­ру. Кро­ме того, автор поль­зу­ет­ся по пре­иму­ще­ству опу­са­ми лишь на рус­ском и англий­ском, тогда как исто­рио­гра­фия на дру­гих язы­ках пред­став­ле­на слу­чай­ны­ми отсыл­ка­ми. Если же гово­рить об обзор­ных работах, то мы не най­дём в кни­ге сле­дов зна­ком­ства с клас­си­че­ски­ми обоб­щаю­щи­ми труда­ми В. Дру­ма­на⁴⁰, В. Ине⁴¹, Г. Шил­ле­ра⁴², Г. Де Санк­ти­са⁴³, Л. Паре­ти⁴⁴, Г. Бенгт­со­на⁴⁵ и др. Труд­но отде­лать­ся от мыс­ли, что при­чи­ною тому — огра­ни­чен­ные язы­ко­вые позна­ния авто­ра.

Дале­ко не бла­го­по­луч­но обсто­ит дело и со зна­ни­ем источ­ни­ков, преж­де все­го эпи­гра­фи­че­ских, что повли­я­ло на харак­тер осве­ще­ния заяв­лен­ных тем. Гово­рить о «пол­ном отсут­ст­вии» в кни­ге эпи­гра­фи­че­ско­го мате­ри­а­ла, как это дела­ет в сво­ей рецен­зии М. В. Бел­кин, вряд ли вер­но⁴⁶, но исполь­зу­ет­ся он непол­но и небреж­но. Рас­суж­дая о тор­гов­ле Рима с Восто­ком, автор про­шёл мимо тако­го важ­но­го источ­ни­ка, как Эфес­ский тамо­жен­ный устав⁴⁷ — зна­ком­ство с ним мог­ло бы заста­вить его воз­дер­жать­ся от кате­го­рич­ных выска­зы­ва­ний о незна­чи­тель­но­сти вли­я­ния эко­но­ми­че­ских инте­ре­сов Рима на его внеш­нюю поли­ти­ку. Точ­но так же гораздо более слож­ную кар­ти­ну вза­и­моот­но­ше­ний гре­ков и рим­лян, неже­ли видит­ся А. П. Бели­ко­ву, дают эпи­гра­фи­че­ские источ­ни­ки, свиде­тель­ст­ву­ю­щие об уста­нов­ле­нии отно­ше­ний патро­на­та меж­ду рим­ля­на­ми и с.199 гре­че­ски­ми общи­на­ми, авто­ру, увы, не извест­ные⁴⁸. Чис­ло при­ме­ров подоб­но­го рода мож­но умно­жить.

Но даже те над­пи­си, кото­рые попа­ли в поле зре­ния авто­ра, исполь­зу­ют­ся очень непол­но. Так, он пол­но­стью отри­ца­ет роль Эвме­на II Пер­гам­ско­го в раз­вя­зы­ва­нии рим­ля­на­ми Третьей Македон­ской вой­ны: «Атта­лид не мог опре­де­лять внеш­нюю поли­ти­ку Рима» (с. 101). Послед­нее утвер­жде­ние, кото­рым А. П. Бели­ков и огра­ни­чи­ва­ет­ся, само по себе вер­но, но оно не исчер­пы­ва­ет вопро­са. Конеч­но, рим­ляне руко­вод­ст­во­ва­лись в конеч­ном счё­те соб­ст­вен­ны­ми инте­ре­са­ми. Но обви­не­ния Эвме­на в адрес Пер­сея им при­го­ди­лись для про­па­ган­дист­ских целей — так, в одной из над­пи­сей (ско­рее все­го, это офи­ци­аль­ное сооб­ще­ние рим­лян Дель­фий­ской амфи­к­ти­о­нии) изло­же­ны пре­тен­зии к Пер­сею, очень напо­ми­наю­щие то, что гово­рил пер­гам­ский царь (Syll.³ 643⁴⁹; ср. Liv. XLII. 11—13)⁵⁰. Автор упо­ми­на­ет о доста­точ­но ран­нем инте­ре­се Филип­па V к рим­ля­нам и ссы­ла­ет­ся без ука­за­ния кон­крет­ных строк на извест­ный и весь­ма объ­ём­ный эпи­гра­фи­че­ский памят­ник — одно из писем царя в Лариссу (Syll.³ 543 = IG. IX². 517), заме­чая: «Филипп вни­ма­тель­но наблюдал за рим­ля­на­ми и был хоро­шо осве­дом­лён об их делах» (с. 61), добав­ляя, что «это хоро­шо вид­но» из упо­мя­ну­той над­пи­си (прим. 144). Но поче­му «это хоро­шо вид­но», для чита­те­ля оста­ёт­ся загад­кой. А ведь в упо­мя­ну­той над­пи­си Филипп упо­ми­на­ет о рим­ской прак­ти­ке даро­ва­ния граж­дан­ства воль­ноот­пу­щен­ни­кам (сткк. 31—33), что заслу­жи­ва­ет само­го тща­тель­но­го раз­бо­ра с учё­том про­бле­ма­ти­ки рецен­зи­ру­е­мой работы, т. к. она про­ли­ва­ет свет на пред­став­ле­ния о рим­ской общине на Бал­ка­нах в послед­ние деся­ти­ле­тия III в.

Труд­но­по­сти­жи­мо тол­ко­ва­ние авто­ром зна­ме­ни­то­го пер­гам­ско­го декре­та 133 г. «Эпи­гра­фи­че­ские источ­ни­ки, — пишет с харак­тер­ной для него само­уве­рен­но­стью А. П. Бели­ков, — дают чёт­кую кон­крет­ную инфор­ма­цию, кото­рую нель­зя тол­ко­вать дву­знач­но (sic). Декрет народ­но­го собра­ния из горо­да Пер­га­ма, при­ня­тый в 133 г. до н. э., одно­знач­но под­твер­жда­ет факт заве­ща­ния в поль­зу Рима» (с. 120. Кур­сив авто­ра). При­хо­дит­ся кон­ста­ти­ро­вать, что «чёт­кая кон­крет­ная инфор­ма­ция» над­пи­си про­шла мимо вни­ма­ния авто­ра, ибо в пер­гам­ском декре­те гово­рит­ся лишь о том, с.200 что рим­ляне долж­ны утвер­дить заве­ща­ние Атта­ла (δεῖ δὲ ἐπι­κυ­ρωθῆ­ναι τὴν διαθή[κην] ὑπὸ Ῥω­μαίων) (OGIS. 338, v. 6).

Види­мо, имен­но недо­ста­точ­ное вла­де­ние мате­ри­а­лом не поз­во­ли­ло А. П. Бели­ко­ву рас­смот­реть на долж­ном уровне тему вза­и­моот­но­ше­ния рим­ских поли­ти­ков и гре­че­ских ари­сто­кра­тов — гл. 4 назы­ва­ет­ся «Про­бле­ма соци­аль­ной опо­ры Рима на Восто­ке. Рим­ские ноби­ли и гре­че­ские ари­сто­кра­ты». Изу­че­ние это­го вопро­са тре­бу­ет зна­ния не толь­ко нарра­тив­ной тра­ди­ции, но и эпи­гра­фи­ки, а так­же огром­ной лите­ра­ту­ры — почти исклю­чи­тель­но зару­беж­ной (излюб­лен­ные авто­ром «Все­мир­ные исто­рии» и «Исто­рии древ­не­го мира» здесь, увы, почти не помо­гут). Эту кро­пот­ли­вую и труд­ную работу А. П. Бели­ков под­ме­нил очер­ка­ми о Поли­бии и Блос­сии. Если выбор пер­во­го поня­тен, то вто­ро­го никак нель­зя отне­сти к чис­лу элли­нов — сам автор при­зна­ёт, что тот был сабел­лом. Обос­но­ва­ние выбо­ра доволь­но невра­зу­ми­тель­но: «Про­бле­ма вза­и­моот­но­ше­ний рим­ских ноби­лей с элли­ни­сти­че­ски­ми ари­сто­кра­та­ми (sic) име­ет ещё одну инте­рес­ную грань: вза­и­моот­но­ше­ния рим­лян с ита­лий­ской ари­сто­кра­ти­ей (кур­сив авто­ра. — Авт.). Здесь тоже всё было дале­ко не про­сто. Даже спу­стя деся­ти­ле­тия после поко­ре­ния Ита­лии скры­тая нена­висть к Риму тле­ла сре­ди по край­ней мере неко­то­рых пред­ста­ви­те­лей ита­лий­ской зна­ти, что хоро­шо вид­но на при­ме­ре Блос­сия из Кум. Тем слож­нее пред­по­ла­гать хоро­шее отно­ше­ние к Риму со сто­ро­ны совсем недав­но поко­рён­ных ари­сто­кра­тов элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка» (с. 276). Одна­ко всё это не пре­вра­ща­ет Блос­сия в «элли­ни­зи­ро­ван­но­го ари­сто­кра­та» — доста­точ­но ска­зать, что он носил ита­лий­ское имя. На с. 278, прав­да, добав­ле­но, что Кам­па­ния была силь­но элли­ни­зи­ро­ва­на⁵¹, но это тоже ещё ниче­го не дока­зы­ва­ет.

Вооб­ще очерк о Блос­сии, кото­рый изо­бра­жён ско­пи­щем всех поро­ков, про­из­во­дит коми­че­ское впе­чат­ле­ние. Рас­суж­де­ния о «чистой душе» фило­со­фа из Кум уже упо­ми­на­лись. О нём так­же гово­рит­ся, что он «не был ни демо­кра­том, ни даже дис­сиден­том» (с. 279). Авто­ру, види­мо, и в голо­ву не при­хо­дит, что это раз­но­пла­но­вые поня­тия, и пото­му такое сопо­ло­же­ние неумест­но. А. П. Бели­ков отри­ца­ет, что Блос­сий отно­сил­ся к чис­лу сто­и­ков, пото­му что не обла­дал уме­рен­но­стью и бла­го­ра­зу­ми­ем, кото­рые, соглас­но Хри­сип­пу и Зено­ну, долж­ны быть при­су­щи муд­ре­цу, зато его отли­ча­ли неуме­рен­ность, нера­зу­мие и тру­сость (с. 283). Одна­ко при­над­леж­ность фило­со­фа к той или иной шко­ле его мораль­ны­ми каче­ства­ми не опре­де­ля­ет­ся. Автор утвер­жда­ет, что «само­убий­ство Блос­сия… явля­ет­ся поступ­ком, несов­ме­сти­мым с обра­зом фило­со­фа-сто­и­ка. Ско­рее, это с.201 жест отча­я­ния, свой­ст­вен­ный фана­тич­но­му бор­цу за идею, поняв­ше­му, что про­ве­сти её в жизнь невоз­мож­но» (с. 277—278). Лег­ко­вес­ность тако­го «дока­за­тель­ства» само­оче­вид­на. Вывод же А. П. Бели­ко­ва о том, что Блос­сий решил «зани­мать­ся под­рыв­ной вреди­тель­ской дея­тель­но­стью про­тив рим­ско­го государ­ства» (с. 285 — выде­ле­но авто­ром), зву­чит, напро­тив, оглу­ши­тель­но, но, как мы увидим, ока­зы­ва­ет­ся столь же необос­но­ван­ным.

Что же даёт осно­ва­ния счи­тать Блос­сия тру­сом? Он, ока­зы­ва­ет­ся, «пре­дал» память Тибе­рия, когда его при­ве­ли к кон­су­лам после гибе­ли три­бу­на и он дал поло­жи­тель­ный ответ на вопрос, сжёг ли бы он вер­фи и Капи­то­лий, отдай Тибе­рий такой при­каз. Напом­ним, одна­ко, что фило­соф пона­ча­лу наста­и­вал на невоз­мож­но­сти тако­го тре­бо­ва­ния со сто­ро­ны покой­но­го три­бу­на, и его попро­сту заста­ви­ли дать ответ (см. Plut. Tib. Gr. 20. 6) — при­чём, види­мо, имен­но тот, кото­рый и про­зву­чал, ибо Блос­сию куда выгод­нее было бы ска­зать, что жечь Капи­то­лий и вер­фи он не стал бы даже по при­ка­зу Тибе­рия⁵². Какой ущерб это нанес­ло памя­ти погиб­ше­го, неяс­но — сведе­ний о том, что вра­ги покой­но­го рефор­ма­то­ра исполь­зо­ва­ли вынуж­ден­ную репли­ку Блос­сия в про­па­ган­дист­ских целях, нет, а пото­му о «пре­да­тель­стве» гово­рить вряд ли спра­вед­ли­во. К тому же будь Блос­сий тру­сом, он не поехал бы после рас­пра­вы с грак­хан­ца­ми в Малую Азию к мятеж­но­му Ари­сто­ни­ку, что было рис­ко­ван­но и при­ве­ло в кон­це кон­цов его к гибе­ли, а скрыл­ся бы в более спо­кой­ных местах. Зани­мать­ся «вреди­тель­ской» дея­тель­но­стью про­тив вла­дык Сре­ди­зем­но­мо­рья трус не стал бы.

Да и име­ла ли место эта дея­тель­ность? А. П. Бели­ков повто­ря­ет утвер­жде­ния антич­ных авто­ров, буд­то Блос­сий вдох­нов­лял Тибе­рия на экс­тре­мист­ские дей­ст­вия. Откуда, одна­ко, извест­но, о чём имен­но гово­рил Блос­сий с Тибе­ри­ем в узком кру­гу? Надёж­ных свиде­тельств на этот счёт нет⁵³, и в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии (по край­ней мере, зару­беж­ной) роли Блос­сия осо­бо­го зна­че­ния не при­да­ёт­ся. Как спра­вед­ли­во ука­зы­ва­ет А. Астин, «утвер­жде­ния, что Тибе­рия под­стре­ка­ли ритор Дио­фан и Блос­сий из Кум, почти навер­ня­ка обу­слов­ле­ны попыт­ка­ми дать сколь-либо прав­до­по­доб­ное объ­яс­не­ние скан­даль­но­му поведе­нию и анти­пра­ви­тель­ст­вен­ным целям столь талант­ли­во­го и ува­жае­мо­го моло­до­го ноби­ля». Мож­но с.202 было спро­во­ци­ро­вать на край­ние дей­ст­вия Тибе­рия, но не мог же Блос­сий повли­ять и на его сто­рон­ни­ков — Ап. Клав­дия Пуль­х­ра, П. Лици­ния Крас­са Муци­а­на, П. Муция Сце­во­лу⁵⁴. Одна­ко эти сооб­ра­же­ния оста­лись авто­ру неиз­вест­ны­ми.

А вот что пишет А. П. Бели­ков о даль­ней­шей дея­тель­но­сти Блос­сия: «Появив­шись в Малой Азии после раз­гро­ма грак­хан­ско­го дви­же­ния, он стал полит­кон­суль­тан­том Ари­сто­ни­ка и дал ему цен­ный совет, ожи­вив­ший уже фак­ти­че­ски уга­сав­шее вос­ста­ние — при­влечь под свои зна­мё­на рабов и бед­но­ту. В этом и был смысл Гелио­по­ли­са — не постро­е­ние Горо­да Солн­ца, а обол­ва­ни­ва­ние довер­чи­вых и наив­ных про­ста­ков, кото­рых мож­но было бро­сить на мечи рим­ских леги­о­нов» (с. 277).

Этот пас­саж очень харак­те­рен для «иссле­до­ва­тель­ско­го» «почер­ка» А. П. Бели­ко­ва: голо­слов­ность утвер­жде­ний, без­апел­ля­ци­он­ность тона, невни­ма­тель­ность к мне­ни­ям дру­гих исто­ри­ков. Преж­де все­го отме­тим, что в источ­ни­ках нигде не ска­за­но, что имен­но Блос­сий дал Ари­сто­ни­ку упо­мя­ну­тый совет. Это лишь пред­по­ло­же­ние Дж. Фер­г­ю­со­на⁵⁵, на кото­ро­го автор и ссы­ла­ет­ся, но без ука­за­ния на то, что речь идёт толь­ко о гипо­те­зе — как и в слу­чае с Н. Я. Данилев­ским, нали­цо под­лог. Кро­ме того, что даёт А. П. Бели­ко­ву осно­ва­ния столь уве­рен­но гово­рить об «обол­ва­ни­ва­нии» «наив­ных про­ста­ков»? Дав­но уже пред­ло­же­но вполне убеди­тель­ное объ­яс­не­ние того, что име­лось в виду под «Горо­дом Солн­ца» — осно­ва­ние или пере­име­но­ва­ние уже суще­ст­во­вав­ше­го горо­да в Гелио­поль и пре­до­став­ле­ние в нём граж­дан­ских прав про­сто­люди­нам, а рабам — сво­бо­ды (про­ект вполне осу­ще­ст­ви­мый и не тре­бу­ю­щий «обол­ва­ни­ва­ния»). Эта вер­сия навер­ня­ка извест­на авто­ру, посколь­ку изло­же­на в кни­ге О. Ю. Кли­мо­ва⁵⁶, на кото­рую он мно­го­крат­но ссы­ла­ет­ся⁵⁷.

После это­го вывод о «край­нем экс­тре­миз­ме» Блос­сия (с. 277) пови­са­ет в возду­хе. Послед­ний играл тра­ди­ци­он­ную для фило­со­фа-сто­и­ка роль совет­ни­ка при вид­ных поли­ти­ках — сна­ча­ла Грак­хе, потом Ари­сто­ни­ке. Но в пер­вом слу­чае речь не мог­ла идти о «под­рыв­ной» дея­тель­но­сти про­тив Рима, посколь­ку тогда её при­дёт­ся при­пи­сать и груп­пе сто­рон­ни­ков Тибе­рия — рим­ских ноби­лей, отнюдь не заин­те­ре­со­ван­ных в ослаб­ле­нии сво­его государ­ства (или их тоже «обол­ва­ни­ли»?). К тому же Блос­сий поня­тия не имел, что дея­тель­ность три­бу­на поло­жит нача­ло граж­дан­ским вой­нам. Лишь после гибе­ли послед­не­го он встал на путь борь­бы с Римом, тогда с.203 как А. П. Бели­ков при­пи­сы­ва­ет ему подоб­ные наме­ре­ния изна­чаль­но (с. 285).

Вооб­ще кни­га изоби­лу­ет невер­ны­ми наблюде­ни­я­ми и выво­да­ми, осно­ван­ны­ми на невни­ма­тель­ном отно­ше­нии к источ­ни­кам, обще­из­вест­ным фак­там или про­сто нело­гич­но­сти. Напри­мер, на с. 108 чита­ем: после раз­гро­ма Македо­нии «вплоть до Мит­ри­да­то­вых войн Бал­ка­ны не игра­ли ника­кой роли в рим­ской поли­ти­ке». Если, конеч­но, счи­тать, что Бал­ка­ны начи­на­ют­ся к югу от Фер­мо­пил, то спра­вед­ли­вость это­го тези­са отри­цать не при­хо­дит­ся. Но Македо­ния — тоже Бал­ка­ны, что при­зна­ёт и А. П. Бели­ков. Меж­ду тем управ­ляв­шие ею намест­ни­ки не раз вели в ука­зан­ный пери­од тяжё­лые вой­ны с фра­кий­ца­ми, бал­кан­ски­ми кель­та­ми, илли­рий­ца­ми, при­чём, как свиде­тель­ст­ву­ют пора­же­ния армий про­пре­то­ра Секс­та Пом­пея и кон­су­ла Гая Като­на, не все­гда удач­но (Syll.³ 700; Flor. III. 4 (I. 39); Eutr. IV. 23—24; Oros. V. 18. 30 и др.). «Сло­на-то я и не при­ме­тил»…

На с. 118 при­зна­ёт­ся, что поведе­ние Демет­рия, сына Филип­па V, тес­но общав­ше­го­ся с вид­ны­ми рим­ски­ми поли­ти­ка­ми, «было очень близ­ко к измене». И на той же стра­ни­це сооб­ща­ет­ся: «По лож­но­му доно­су Пер­сея Филипп велел убить сво­его млад­ше­го сына (Liv. XLI. 24)⁵⁸, став­ше­го жерт­вой рим­ских интриг. Ливий пишет о рас­ка­я­нии царя, слиш­ком позд­но поняв­ше­го, что его обма­ну­ли». Но если Демет­рий был почти измен­ни­ком, то о лож­но­сти обви­не­ния гово­рить не при­хо­дит­ся⁵⁹. Ого­вор­ку «почти» мож­но отбро­сить — А. П. Бели­ков сам ука­зы­ва­ет на уча­стие Демет­рия в тай­ных сове­ща­ни­ях рим­ских поли­ти­ков, кото­рые обе­ща­ли ему помочь стать царём в обход стар­ше­го сына Филип­па Пер­сея (Pol. XXIII. 3. 7—8 — у А. П. Бели­ко­ва оши­боч­но XXXII. 3. 8). Обма­ны­вал ли Пер­сей Филип­па, когда речь шла о Демет­рии, мы не зна­ем — Ливий здесь источ­ник не слиш­ком надёж­ный. И уж тем более нет осно­ва­ний верить ему, когда он пишет о «рас­ка­я­нии» царя — здесь чув­ст­ву­ет­ся налёт дра­ма­ти­за­ции, харак­тер­ной для рито­ри­че­ской исто­рио­гра­фии. А. П. Бели­ков поче­му-то реши­тель­но отри­ца­ет воз­мож­ность суще­ст­во­ва­ния в Македо­нии про­рим­ской груп­пи­ров­ки, ибо Рим лишил её вла­сти над Гре­ци­ей. Но поче­му Демет­рий мог питать сим­па­тии к Риму, а его при­бли­жён­ные — нет? При­чём у царе­ви­ча была не скром­ная сви­та, а целый двор (re­gia — XXXIX. 53. 7), если это, конеч­но, не рито­ри­че­ское пре­уве­ли­че­ние. Ещё Ливий пишет о знат­ном македо­ня­нине Оне­си­ме, сыне Пифо­на, бежав­шем в Ита­лию в нача­ле Третьей Македон­ской вой­ны и весь­ма бла­го­склон­но при­ня­том сена­том, даро­вав­шим ему зем­лю и дом: до бег­ства Оне­сим при­над­ле­жал к окру­же­нию Пер­сея, но был про­тив­ни­ком кон­фрон­та­ции с Римом (XLIV. 16. 4—7). Всё, это, конеч­но, ещё не явля­ет­ся бес­спор­ным дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния с.204 про­рим­ской груп­пи­ров­ки, но и про­сто игно­ри­ро­вать такие фак­ты, как то дела­ет А. П. Бели­ков, невоз­мож­но.

Но осо­бен­но силь­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­дит про­ведён­ный в кни­ге ана­лиз воз­мож­ных при­чин заве­ща­ния Пер­гам­ско­го цар­ства Риму. Удив­ля­ясь стран­ным обсто­я­тель­ствам жиз­ни и смер­ти Атта­ла III, автор пишет: «Каза­лось бы, всё зага­доч­но и раз­га­дать эту загад­ку мы не смо­жем нико­гда. Но самое стран­ное заклю­ча­ет­ся в том, что ни одно­му исто­ри­ку не при­шло в голо­ву⁶⁰ посмот­реть хотя бы спра­воч­ную меди­цин­скую лите­ра­ту­ру или про­кон­суль­ти­ро­вать­ся с прак­ти­ку­ю­щим вра­чом. На сты­ке двух наук (пси­хо­ло­гии и меди­ци­ны) мож­но полу­чить весь­ма любо­пыт­ные резуль­та­ты и дать науч­ное объ­яс­не­ние при­чи­нам смер­ти царя.

Итак, какие симп­то­мы болез­ни нам извест­ны? Каз­нил ари­сто­кра­тов, обви­нив их в убий­стве сво­их мате­ри и неве­сты, про­явив такую жесто­кость, “он одел­ся в руби­ще, отпу­стил боро­ду, отрас­тил воло­сы… не появ­лял­ся в обще­стве… про­яв­лял все при­зна­ки безу­мия… Затем, пере­став зани­мать­ся дела­ми прав­ле­ния, он стал вска­пы­вать гряд­ки […] Оста­вив это дело, он занял­ся ремеслом мед­ни­ков… потом решил сво­и­ми рука­ми постро­ить над­гроб­ный памят­ник мате­ри…” (Jus­tin. XXVI. 4. 1—5). За этим заня­ти­ем его и настиг­ла смерть» (с. 135. Отме­тим доволь­но стран­ное пони­ма­ние авто­ром тер­ми­на «симп­том»). Затем А. П. Бели­ков, обиль­но цити­руя меди­цин­скую лите­ра­ту­ру (в основ­ном лишь спра­воч­но­го харак­те­ра), согла­ша­ет­ся с Юсти­ном в том, что Аттал стра­дал душев­ной болез­нью, и дела­ет вывод, что заве­ща­ние царя и про­из­ведён­ная на его осно­ва­нии окку­па­ция рим­ля­на­ми Пер­га­ма носи­ли неза­кон­ный харак­тер (с. 133—150).

Одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти самое стран­ное заклю­ча­ет­ся в дру­гом. А. П. Бели­ков, слов­но забы­вая об азах источ­ни­ко­вед­че­ско­го ана­ли­за⁶¹, ни сло­вом не упо­ми­на­ет о том, что Юстин, на кото­ро­го он ссы­ла­ет­ся, с.205 без­жа­лост­но сокра­щал одни сведе­ния Пом­пея Тро­га и иска­жал дру­гие⁶², и без­ого­во­роч­но дове­ря­ет ему. Допу­стим, одна­ко, что изло­жен­ные у Юсти­на фак­ты име­ли место, но и тогда это ниче­го не дока­зы­ва­ет. Пред­ста­вим себе такое рас­суж­де­ние: Нико­лай II в кон­це цар­ст­во­ва­ния пере­стал зани­мать­ся дела­ми прав­ле­ния, уехал в Став­ку, вре­мя от вре­ме­ни стре­лял в ворон и зани­мал­ся фото­гра­фи­ей, а когда гря­ну­ла рево­лю­ция, не попы­тал­ся ниче­го сде­лать и про­сто отка­зал­ся от вла­сти. Отче­го бы не сде­лать вывод, что при­чи­ной все­го это­го ста­ло душев­ное заболе­ва­ние импе­ра­то­ра? Если же вер­нуть­ся к антич­ной исто­рии, то диа­гноз, постав­лен­ный авто­ром Атта­лу, под­ку­па­ет сво­ей деталь­но­стью (юно­ше­ский нев­роз — депрес­сив­но мани­а­каль­ное состо­я­ние — шизо­фре­ния — депрес­сив­но упа­доч­ное состо­я­ние — сома­ти­зи­ро­ван­ная депрес­сия — ослаб­лен­ная сома­ти­ка — сахар­ный диа­бет… — арте­ри­аль­ная гипер­тен­зия — ате­ро­скле­роз — ухуд­ше­ние снаб­же­ния голов­но­го моз­га кро­вью — инсульт) (с. 143)⁶³, но едва ли может быть при­нят всерь­ёз. Совер­шен­но не обя­за­тель­но быть меди­ком, чтобы прий­ти к выво­ду о невоз­мож­но­сти постро­е­ния столь раз­вёр­ну­той кли­ни­че­ской кар­ти­ны на осно­ва­нии обры­воч­ных сведе­ний, сохра­нив­ших­ся у антич­ных авто­ров. Прав­да, А. П. Бели­ков дела­ет ого­вор­ку, не лишён­ную опти­миз­ма, сме­шан­но­го с чёр­ным юмо­ром: «Уста­нов­ле­ние окон­ча­тель­но­го диа­гно­за воз­мож­но лишь после все­сто­рон­не­го иссле­до­ва­ния и обра­бот­ки резуль­та­тов меди­цин­ских ана­ли­зов» (с. 143) — оче­вид­но, речь идёт о меди­цин­ских ана­ли­зах Атта­ла III. Но это мало что меня­ет, и итог иссле­до­ва­ния дан­но­го сюже­та, веро­ят­но, пред­став­ля­ю­ще­го собой, по мыс­ли авто­ра, истин­ный при­мер «меж­дис­ци­пли­нар­но­го син­те­за», труд­но назвать ина­че как обес­ку­ра­жи­ваю­щим.

На с. 209 А. П. Бели­ков сле­дую­щим обра­зом под­счи­ты­ва­ет чис­ло жите­лей про­вин­ции Азии, полу­чив­ших рим­ское граж­дан­ство: «За 40 лет, про­шед­ших после обра­зо­ва­ния про­вин­ции Азия, каким бы труд­ным ни было полу­че­ние граж­дан­ства, хотя бы по 50 чело­век в год мог­ли его добить­ся. Если при­нять в рас­чёт даже эту мини­маль­ную циф­ру, полу­чим око­ло 2—3 тыс.» Не будем уточ­нять, каким обра­зом полу­чи­лись 3 тыс. при умно­же­нии 50 на 40 (где две, там и три?). Гораздо инте­рес­нее было бы узнать, откуда автор взял исход­ную циф­ру — поче­му имен­но 50, а не 10 или с.206 2? Разу­ме­ет­ся, ника­ких аргу­мен­тов в её поль­зу, кро­ме того, что она «мини­маль­ная», не при­во­дит­ся.

На с. 236 гово­рит­ся, что после того как вои­ны Эми­лия Пав­ла (хотя им и поз­во­ли­ли раз­гра­бить Эпир) едва не отка­за­ли сво­е­му пол­ко­вод­цу в три­ум­фе над Пер­се­ем, нача­ли скла­ды­вать­ся «новые отно­ше­ния коман­ди­ров с под­чи­нён­ны­ми. Чтобы не нажить вра­гов, кон­су­лы при набо­ре исклю­ча­ли мно­гих, осо­бен­но бога­тых, офи­це­ры не сме­ли нака­зы­вать сол­дат, те мог­ли ото­мстить при голо­со­ва­нии в коми­ци­ях, ослаб­ля­ли дис­ци­пли­ну». Одна­ко эта строй­ная кон­цеп­ция лише­на одно­го эле­мен­та — при­ме­ров заис­ки­ва­ния вое­на­чаль­ни­ков перед сол­да­та­ми. Извест­но, с какой стро­го­стью наво­ди­ли порядок в вой­сках, напри­мер, Метелл Македон­ский и Сци­пи­он Эми­ли­ан, но ника­ких вол­не­ний во вве­рен­ных им леги­о­нах не было. Заме­тим, что послед­ний выпла­тил вои­нам в честь три­ум­фа все­го 7 дена­ри­ев (Plin. NH. XXXIII. 141), но, в отли­чие от отца, ника­ких труд­но­стей с про­веде­ни­ем три­ум­фа у него не воз­ник­ло⁶⁴.

На с. 270 автор утвер­жда­ет, что Поли­бий помог бежать селев­кид­ско­му царе­ви­чу Демет­рию лишь на свой страх и риск, тогда как дру­гие исто­ри­ки пред­по­ла­га­ют под­держ­ку со сто­ро­ны вли­я­тель­ных рим­ских фами­лий, преж­де все­го Сци­пи­о­нов. Обос­но­ва­ние А. П. Бели­ко­вым сво­ей пози­ции столь же кате­го­рич­но, сколь и неубеди­тель­но: «В среде ноби­ли­те­та мог­ли быть раз­но­гла­сия по внеш­не­по­ли­ти­че­ско­му кур­су, но поль­зу для Рима они пони­ма­ли одно­знач­но» (излюб­лен­ное сло­веч­ко авто­ра). В таком слу­чае непо­нят­но, поче­му же нака­нуне Третьей Пуни­че­ской вой­ны раз­го­рел­ся спор меж­ду сто­рон­ни­ка­ми и про­тив­ни­ка­ми раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на. То же мож­но ска­зать и об ост­рой борь­бе нака­нуне Югур­тин­ской вой­ны, кото­рую мно­гие сена­то­ры в тот момент начи­нать не хоте­ли⁶⁵.

На с. 340 чита­ем: «Рим­ляне пре­крас­но осо­зна­ва­ли не толь­ко своё воен­ное, но и нрав­ст­вен­ное пре­вос­ход­ство над гре­ка­ми». Теперь пред­ста­вим себе такую фра­зу: «Кон­ки­ста­до­ры пре­крас­но осо­зна­ва­ли свою циви­ли­за­тор­скую мис­сию в Новом све­те». Про­бле­му «мораль­но­го пре­вос­ход­ства» автор реша­ет одно­знач­но: «Рим­ляне по край­ней мере до середи­ны II в. были нрав­ст­вен­нее и, если угод­но, мораль­но чище гре­ков» (с. 345). Для под­твер­жде­ния это­го поло­же­ния он обра­ща­ет­ся к вопро­су о гомо­сек­су­а­лиз­ме в Гре­ции и в Риме и при­хо­дит к выво­ду о раз­ном под­хо­де к нему у с.207 элли­нов и рим­лян. «Общий вывод ко все­му разде­лу: рим­ская куль­ту­ра име­ла ярко выра­жен­ный “мас­ку­лин­ный харак­тер”. Гре­че­ская, види­мо, несколь­ко “феми­ни­зи­ро­ван­ный”: мно­го­сло­вие, абстракт­ность, лукав­ство, боль­шая гиб­кость и вари­а­бель­ность (sic), боль­шая сте­пень эмо­цио­наль­но­сти и сен­ти­мен­таль­но­сти, мень­шая пси­хо­ло­ги­че­ская устой­чи­вость… Это отнюдь не в плане (sic) — кто был луч­ше» (с. 347—348). Одна­ко впе­чат­ле­ние скла­ды­ва­ет­ся имен­но такое, тем более что рим­ляне были, по мыс­ли авто­ра, «мораль­но чище», да и при­бы­ва­ли в Рим «дале­ко не самые луч­шие пред­ста­ви­те­ли элли­нов (sic): плу­ты, аван­тю­ри­сты, неве­же­ст­вен­ные вра­чи» (с. 340) — фра­за, заме­тим, постро­е­на так, что неиз­бе­жен вывод: луч­шие из гре­ков туда вооб­ще не при­ез­жа­ли — к какой же кате­го­рии (плу­тов, аван­тю­ри­стов?) отне­сти вро­де бы сим­па­тич­но­го авто­ру Поли­бия, кото­рый не раз при­ез­жал в Рим уже после того как пере­стал быть залож­ни­ком? В ито­ге серь­ёз­ный ана­лиз слож­ней­ших явле­ний А. П. Бели­ков под­ме­ня­ет некон­крет­ны­ми рас­суж­де­ни­я­ми эссе­и­сти­че­ско­го харак­те­ра, где всё зави­сит от вку­сов гово­ря­ще­го. В свою оче­редь заме­тим, что и рим­ляне были весь­ма «гиб­ки» и «вари­а­бель­ны» — рито­ри­че­ские шко­лы, где пре­по­да­ва­ние велось на гре­че­ском, их устра­и­ва­ли, а латин­ские были запре­ще­ны цен­зор­ским эдик­том (Suet. De gramm. 25; Gell. XV. 11. 2)⁶⁶; не усту­па­ли гре­кам рим­ляне и в мно­го­сло­вии — сла­ва Цице­ро­на, да и вооб­ще попу­ляр­ность рито­ри­ки гово­рит в этом отно­ше­нии о мно­гом.

Столь же стран­но зву­чат рас­суж­де­ния авто­ра о при­чи­нах пора­же­ния Анто­ния. Ока­зы­ва­ет­ся, он не был силь­ной лич­но­стью (с. 372), «его хариз­ма была “вто­рич­ной” (! — Авт.), опо­сре­до­ван­но пере­шед­шей (!! — Авт.) на него от Юлия Цеза­ря» (с. 379)⁶⁷, и карье­ра его скла­ды­ва­лась бла­го­по­луч­но толь­ко до тех пор, пока он сле­до­вал ука­за­ни­ям Цеза­ря, в чьей тени пре­бы­вал (с. 372). Это ска­за­но о чело­ве­ке, кото­рый лов­ко пере­иг­рал рес­пуб­ли­кан­цев после мар­тов­ских ид⁶⁸ и раз­гро­мил их при Филип­пах (веро­ят­но, с помо­щью тени Цеза­ря), тогда как Окта­виан был раз­бит в том же сра­же­нии арми­ей Бру­та. А. П. Бели­ков счи­та­ет, что Анто­ний, так ска­зать, не соот­вет­ст­во­вал тре­бо­ва­ни­ям вре­ме­ни, «эпо­ха лич­но­стей ушла», на сме­ну им при­шли люди вро­де «сухо­ло­гич­но­го» (?!) Окта­ви­а­на, дей­ст­во­вав­ше­го «как хоро­шо отла­жен­ная без­эмо­цио­наль­ная маши­на» (c. 380). Не будем сей­час спо­рить о том, вер­на ли такая оцен­ка. Обра­тим­ся к одной из книг С. Л. Утчен­ко: «Марк Анто­ний был, на наш взгляд, типич­ным порож­де­ни­ем той эпо­хи, кото­рая без­воз­врат­но ухо­ди­ла в про­шлое». Что же каса­ет­ся с.208 Окта­ви­а­на, то «это был уже и не чело­век, но почти без­уко­риз­нен­ный поли­ти­че­ский робот»⁶⁹. Труд­но не заме­тить явно­го сход­ства — но лишь при озна­ком­ле­нии с кни­гой С. Л. Утчен­ко, кото­рая в рабо­те А. П. Бели­ко­ва, одна­ко, не упо­мя­ну­та вооб­ще.

На с. 383 автор дела­ет весь­ма ответ­ст­вен­ное заяв­ле­ние, утвер­ждая, что «усто­яв­ше­е­ся пред­став­ле­ние о балан­се сил меж­ду Егип­том, Селев­кида­ми и Македо­ни­ей — постро­е­ние искус­ст­вен­ное и не соот­вет­ст­ву­ю­щее реаль­но­сти. С кон­ца III в. Еги­пет уже не пред­став­лял собой силы… Сило­во­го про­ти­во­бор­ства-про­ти­во­сто­я­ния меж­ду Ани­го­нида­ми и Селев­кида­ми не было» (выде­ле­но авто­ром). Мысль небезын­те­рес­ная и заслу­жи­ваю­щая рас­смот­ре­ния, одна­ко тре­бу­ю­щая куда более серь­ёз­ной про­ра­бот­ки на осно­ве ана­ли­за боль­шо­го мас­си­ва источ­ни­ков и лите­ра­ту­ры, от кото­ро­го А. П. Бели­ков, как обыч­но, укло­нил­ся. Даже если кон­цеп­ция балан­са сил име­ет искус­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние, то она всё рав­но доста­точ­но точ­но отра­жа­ет состо­я­ние дел, сло­жив­ше­е­ся в резуль­та­те сопер­ни­че­ства веду­щих элли­ни­сти­че­ских дер­жав до кон­ца III в.⁷⁰, к како­во­му дан­ная кон­цеп­ция преж­де все­го и отно­сит­ся — понят­но, что с нача­лом рим­ской экс­пан­сии в Восточ­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье гово­рить про «рав­но­ве­сие сил» уже не при­хо­дит­ся. А вот в отно­ше­нии отсут­ст­вия вся­ко­го про­ти­во­сто­я­ния меж­ду Селев­кида­ми и Анти­го­нида­ми сле­ду­ет вспом­нить о войне меж­ду ними, упо­мя­ну­той Юсти­ном (XXVIII. 1. 4). Насколь­ко серь­ёз­ны её мас­шта­бы и послед­ст­вия — вопрос отдель­ный⁷¹, но во вся­ком слу­чае он про­ти­во­ре­чит выде­лен­но­му жир­ным шриф­том утвер­жде­нию А. П. Бели­ко­ва о том, буд­то ника­ко­го про­ти­во­сто­я­ния меж­ду Македо­ни­ей и Сири­ей «не было».

И ещё раз о фак­ти­че­ских ошиб­ках и неточ­но­стях, кото­рых, как мы виде­ли, в кни­ге очень мно­го. На с. 3 чита­ем: «Раз­ви­тие [восточ­ной поли­ти­ки] столк­ну­ло рим­лян с мало­азий­ца­ми, евре­я­ми, армя­на­ми, пар­фя­на­ми». Если три послед­них этно­са могут быть вполне опре­де­лён­но иден­ти­фи­ци­ро­ва­ны, то с «мало­азий­ца­ми» такая опе­ра­ция невоз­мож­на. На с. 7 автор вопре­ки оче­вид­но­сти пишет, буд­то текст «Гео­гра­фии» Стра­бо­на дошёл до нас пол­но­стью. На с. 30 сооб­ща­ет­ся о пуб­ли­ка­ции в 1972 г. «фун­да­мен­таль­но­го труда» «“Aufstieg und Nie­der­gang der Rö­mi­schen Welt”, сохра­нив­ше­го науч­ную зна­чи­мость и сей­час» — оче­вид­но, авто­ру неве­до­мо, что вышли десят­ки томов и полу­то­мов это­го изда­ния (их мож­но увидеть в откры­том досту­пе в биб­лио­те­ке ИНИОН РАН) и гото­вят­ся к печа­ти новые, а пото­му гово­рить о нём в «плюс­квам­пер­фек­те» не при­хо­дит­ся. Рим­ско-иудей­ский дого­вор пре­вра­тил­ся в рим­ско-еврей­ский (с. 34), de­di­ti­cii в с.209 de­di­tii (с. 48), а бит­ва при Аллии 390/387 г. — в бит­ву при Ала­лии 307 г. (с. 296). На с. 70 в прим. 194 у Мак­са Кэри появ­ля­ет­ся соав­тор — «Ca­ry M., Litt D.» Види­мо, ува­жае­мо­му иссле­до­ва­те­лю неиз­вест­но, что «d. litt.» явля­ет­ся аббре­ви­а­ту­рой «doc­tor lit­te­ris». На с. 201 Цице­ро­ну, Ливию и Аппи­а­ну при­пи­са­но сооб­ще­ние о 80 тыся­чах уби­тых по при­ка­зу Мит­ри­да­та рим­лян и ита­лий­цев, хотя на деле они ника­ких цифр в дан­ном слу­чае не при­во­дят⁷². Суль­пи­ций Галь­ба при­ме­ни­тель­но к 167 г. назван пре­то­ром (с. 236, прим. 56), хотя он был тогда воен­ным три­бу­ном (Liv. XLV. 35. 8). О друж­бе со Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном ска­за­но, что «она про­дол­жа­лась до самой смер­ти Поли­бия» (с. 263), кото­рый, как извест­но, на несколь­ко лет пере­жил Сци­пи­о­на. Марий Блос­сий на с. 276 несколь­ко раз назван Мар­ком Блос­си­ем (ср. Liv. XXIII. 7. 8—9) — как и у Ю. Г. Чер­ны­шо­ва, на чью ста­тью об этом пер­со­на­же ори­ен­ти­ру­ет­ся А. П. Бели­ков. На с. 359 сооб­ща­ет­ся об убий­стве Пто­ле­мея XI Алек­сандра II, кото­рый вызы­вал воз­му­ще­ние как рим­ский став­лен­ник. На деле же при­чи­ной его гибе­ли ста­ло умерщ­вле­ние им сво­ей жены и маче­хи Бере­ни­ки, попу­ляр­ной в Алек­сан­дрии — народ немед­лен­но рас­пра­вил­ся с царём⁷³. Эти и мно­гие дру­гие ошиб­ки и неточ­но­сти не меша­ют, одна­ко, А. П. Бели­ко­ву свы­со­ка попе­нять С. А. Жебелё­ву за ошиб­ку в пере­во­де Ливия, кото­рую заме­тил, разу­ме­ет­ся, не сам А. П. Бели­ков, а Ф. Ф. Соко­лов: «Оче­вид­но, Жебелёв не знал изда­ния В. Вай­сен­бор­на, ина­че он не допу­стил бы столь вопи­ю­щей ошиб­ки!» (с. 316, прим. 72).

Кро­ме того, в кни­ге мно­го выра­же­ний, фраз и целых пас­са­жей, неумест­ных для изда­ния, пре­тен­дую­ще­го на ста­тус науч­ной моно­гра­фии. О том, что Флор как иссле­до­ва­тель «не впе­чат­ля­ет» А. П. Бели­ко­ва, уже гово­ри­лось. На с. 394 чита­тель узна­ёт, что рим­ляне «про­мор­га­ли (sic!) втор­же­ние Ган­ни­ба­ла в Ита­лию». Об Анто­нии ска­за­но, что Фуль­вия «выдрес­си­ро­ва­ла» его (с. 372), а Окта­виан назван не толь­ко «сухо­ло­гич­ным» (см. выше), но и «слег­ка засу­шен­ным» (!!) (с. 379) — прав­да, в кавыч­ках, одна­ко это мало что меня­ет. В повест­во­ва­нии о доб­ро­воль­ном при­хо­де Блос­сия к Лелию в 133 г. автор демон­стри­ру­ет любовь к клас­си­ке совет­ской кине­ма­то­гра­фии: «Сам при­шёл!» (с. 283. Кур­сив авто­ра). О моно­гра­фии П. Оли­вы гово­рит­ся, что «един­ст­вен­ный, на наш взгляд, недо­ста­ток кни­ги — она напи­са­на на труд­ном чеш­ском язы­ке» (с. 34). Если бы А. П. Бели­ков работал с «Реаль­ной энцик­ло­пе­ди­ей», то, навер­ное, пожа­ло­вал­ся бы на боль­шой вес её пер­вых томов, а в неко­то­рых изда­ни­ях «Рим­ской исто­рии» В. Ине или Э. Кор­не­ма­на его сето­ва­ния вызвал бы готи­че­ский шрифт. Но все рекор­ды бьёт сле­дую­щий «мему­ар­ный очерк», посвя­щён­ный с.210 «рома­но­фо­бии» спе­ци­а­ли­стов по исто­рии Древ­ней Гре­ции: «То, чем чело­век увле­чён, ста­но­вит­ся близ­ким его серд­цу и не может не затра­ги­вать эмо­ций, выли­ва­ясь в какие-то оце­ноч­ные кате­го­рии. Это не афи­ши­ру­ет­ся, зача­стую оста­ва­ясь на уровне пики­ро­вок в пере­ры­вах кон­фе­рен­ций — “Мы, гре­ки, были умнее”. На что обыч­но сле­ду­ет ответ — “А мы, рим­ляне, вас победи­ли”» (c. 342)⁷⁴.

Эта кни­га лег­ла в осно­ву док­тор­ской дис­сер­та­ции⁷⁵, кото­рая и была успеш­но защи­ще­на авто­ром в Став­ро­поль­ском государ­ст­вен­ном уни­вер­си­те­те.