Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. Москва, изд-во «Наука», 1978.
Перевод с латинского З. Н. Морозкиной.
Издание подготовили М. Л. Гаспаров, С. А. Ошеров.
Перевод с латинского З. Н. Морозкиной.
Издание подготовили М. Л. Гаспаров, С. А. Ошеров.
Перевод сделан по следующим изданиям: Ovid with an English translation: Tristia, Ex Ponto, ed. by A. L. Wheeler. London — Cambridge (Mass.), 1924 (re-ed 1959); P. Ovidii Nasonis Ibis: ex novis codicibus ed., scholia Vetera, commentarium cum prolegomenis appendice indice add. R. Ellis. Oxoniae, 1881; Ovidi Halieutica; Ovidi Nux, in: Poetae latini minores, post Aem. Baehrensium ed. F. Vollmer, v. 2, f. 1—2, Lipsiae, 1911—1923; Ovid, Heilmittel gegen die Liebe, Die Pflege des Weiblichen Gesichts, lat. und deutsch v. F. W. Lenz. Berlin, 1960. Немногочисленные отступления от этих изданий в сторону рукописного чтения обычно оговариваются.
10
20
30
40
50
60
70
80
90
100
110
120
130
140
150
160
170
180
190
200
210
220
230
240
250
260
270
280
290
300
310
320
330
340
350
360
370
380
390
400
410
420
430
440
450
460
470
480
490
500
510
520
530
540
550
560
570
| Разве до вас мне сейчас, до стихов и книжек злосчастных? Я ведь и так из-за вас, из-за таланта погиб. Что ж, возвращаюсь опять к моим отверженным Музам? Мало с меня, что за них был уже я осужден? |
|
| 5 | Песни — причина того, что мужчины и женщины скопом В час недобрый искать стали знакомства со мной. Песни — причина того, что я и мое поведенье Цезарем осуждены из-за «Науки любви». Страсть к стихам отними и снимешь с меня обвиненья: |
| 10 | Думаю, лишь за стихи вредным признали меня. Вот наградой какой мой труд бессонный отмечен: Я дарованьем своим лишь наказанье добыл. Будь я немного умней, ненавистны б мне стали по праву Девять ученых сестер, губящих собственных слуг. |
| 15 | Я же теперь — таково безумие, спутник болезни, — Ногу неловкую вновь ставлю на тот же уступ. Так побежденный боец возвращается вновь на арену, Так поврежденный корабль в море выходит опять. Может быть, как в старину Тевтрантова царства правитель, |
| 20 | Буду и я исцелен рану нанесшим копьем. Муза, навлекшая гнев, сама же его успокоит: Песнями можно смягчить даже великих богов. Цезарь и сам приказал авзонийским женщинам песней Каждый год прославлять Мать в башненосном венце. |
| 25 | Феба велел величать на вновь устроенных играх, Видеть которые век может единственный раз. Этих богов в образец возьми, милосерднейший Цезарь, Гнев твой да будет смягчен ныне талантом моим. Я не могу отрицать, что он справедлив и заслужен, |
| 30 | Нет, не настолько еще стыд позабыли уста, Но милосердье явить ты не мог бы, не будь я виновен: Жребий мой повод тебе для снисхожденья дает. Если бы всех, кто грешит, поражал Юпитер громами, То без единой стрелы вскоре остался бы он. |
| 35 | Бог же, когда прогремит и грохотом мир испугает, Чистым, дождь разогнав, делает воздух опять. По справедливости он отец и правитель бессмертных, По справедливости нет выше его никого. Ты, что зовешься отцом и правителем нашей отчизны, |
| 40 | С богом поступками будь, так же как именем, схож. Ты ведь и делаешь так, и нет никого, кто умеет Власти поводья держать так же свободно, как ты. Ты к побежденным врагам всегда бывал милосерден, Хоть милосердья от них сам ты не мог ожидать. |
| 45 | Видел я, как оделял ты почестью или богатством Тех, кто когда-то посмел меч на тебя поднимать. День окончанья войны прекращает и гнев твой мгновенно, Бывшие недруги в храм вместе приносят дары. И как солдаты твои, одолев противника, рады, |
| 50 | Так побежденный тобой рад твоему торжеству. Я не столь виноват: мечом с тобой я не спорил, В стане, враждебном тебе, я никогда не бывал. Морем клянусь, и землей, и богами третьей стихии, Видимым богом клянусь, наш покровитель, тобой: |
| 55 | Всем моим сердцем тебе сочувствовал я, о великий, Помыслы отдал тебе (большего дать я не мог). Я желал, чтобы ты вознесся к звездам не скоро. Был я песчинкой в толпе тех, кто о том же молил. Я воскурял за тебя фимиам и вместе со всеми |
| 60 | В храме молитвы свои с общей молитвой сливал. Упомяну ли, что те, меня погубившие книги В тысячах мест полны именем славным твоим? В больший мой труд загляни, который еще не окончен, В невероятный рассказ о превращениях тел: |
| 65 | Ты обнаружишь, что я и там тебя прославляю, Ты доказательства чувств там обнаружишь моих. Знаю, что славу твою стихами нельзя увеличить, Знаю, что ей и без них некуда дальше расти. Мир переполнен молвой о Юпитере, правда, но слушать |
| 70 | Песнь о деяньях своих нравится даже ему. Если напомнят ему, как сражались с гигантами боги, Может быть, эту хвалу слушает с радостью он. Пусть тебя славят певцы, которым это пристало, Пусть тебе песни поют с большим талантом, чем я, |
| 75 | Все же, как сотня быков заколотых трогает бога, Так приклоняет свой взор к пригоршне ладана он. Ах, как безжалостен был неведомый мне неприятель, Тот, кто однажды тебе шутки мои прочитал! Он не хотел, чтобы ты беспристрастным взором увидел, |
| 80 | Сколько почтенья к тебе вложено в книги мои. Если ты враг мой теперь, кто может остаться мне другом? Сам я порою готов возненавидеть себя. Дом, который осел, начинает набок клониться И на осевшую часть всем своим весом давить. |
| 85 | Трещине лишь пробежать, и вмиг рассядутся стены. И наконец под своей тяжестью рушится дом. Ненависть общая — все, чего я добился стихами, И, как ей должно, толпа с волей согласна твоей. Вспомни, ты сам признавал безупречным мое поведенье, |
| 90 | Сам ты для смотра коня некогда мне даровал. Пусть все это ничто, пусть честность нам не приносит Славы — но все ж и вины не было также на мне. Я не обидел ничем порученных мне подсудимых Там, где вершат дела десятью десять мужей. |
| 95 | Я безупречно решал в суде гражданские тяжбы, Из проигравших никто не усомнился во мне. О злополучный, не стань я жертвой недавних событий, — Мне правосудье твое не угрожало ничем. Случай меня погубил, и под первым натиском бури |
| 100 | В бездне морской потонул течи не знавший корабль. Нет, не одною волной меня опрокинуло — воды Хлынули все на меня, ринулся весь Океан. О, для чего провинились глаза, увидевши нечто? Как на себя я навлек, неосторожный, вину? |
| 105 | Раз невзначай увидал Актеон нагую Диану: Дичью для собственных псов стал из-за этого он. Значит, невольной вины не прощают всевышние людям, Милости нет, коли бог даже случайно задет. Ибо в горестный день, когда совершил я ошибку, |
| 110 | Рухнул, пусть небольшой, но незапятнанный дом. Пусть небольшой, но в дали веков отеческих зримый, Он благородством своим мог бы поспорить с любым. Он не бросался в глаза ни роскошью, ни нищетою, Не выделялся ничем — истого всадника дом. |
| 115 | Если б и не был мой дом старинным всадника домом, Славу ему бы принес мой поэтический дар, И, хоть язвят, что его я на шалости тратил пустые, Громкое имя мое миру известно всему. Тьма просвещенных умов Назона знает и ценит |
| 120 | И причисляет его к самым любимым певцам. Вот и обрушился дом, лишь недавно Музам любезный, Пал под гнетом одной, хоть и немалой, вины, Все же так он упал, что воздвигнуться может из праха, Если смягчится вдруг Цезаря праведный гнев. |
| 125 | Столь милосердным себя явил в наказании Цезарь, Что оказалось оно мягче, чем я ожидал. Мне дарована жизнь, и до казни свой гнев не простер ты, Пользуясь силой своей, меру ты, принцепс, хранил. Ты достоянья меня не лишил — наследия предков, |
| 130 | Будто бы мало того, что подарил ты мне жизнь. Не был я заклеймен как преступник решеньем сената, Не был я присужден к ссылке особым судом. Сам произнес приговор и сам, как правитель достойный, Ты за обиды свои в горьких словах отомстил. |
| 135 | Даже и этот эдикт, для меня суровый и грозный, Все-таки можно еще легкою карой назвать, Ибо значится в нем, что я не изгнан, а сослан, Мне облегчают судьбу мягкие эти слова. Люди со здравым умом считают из всех наказаний |
| 140 | Самым тяжелым одно — вызвать твою неприязнь. Но ведь бывает порой божество к мольбам благосклонно, Но ведь сменяет порой бурю сияющий день. Видеть мне вяз довелось, отягченный лозой виноградной, Ствол которого был молнией бога задет. |
| 145 | Пусть ты надеяться мне запретил, я все же надеюсь — В этом одном не могу повиноваться тебе. Весь я полон надежд, как твое милосердие вспомню, Весь — безнадежность, едва вспомню проступки мои. Но как у буйных ветров, возмущающих лоно морское, |
| 150 | Не одинаков задор, не беспрерывен разгул, Между порывами вдруг спадают они, и слабеют, И затихают совсем, словно лишенные сил, Так то отхлынут, то вновь ко мне возвращаются страхи, Как и надежды мои милость твою пробудить. |
| 155 | Ради всевышних богов — да продлят тебе долгие годы, Если только они к римлянам благоволят, — Ради отчизны моей, что сильна твоим попеченьем, Частью которой и я был среди граждан других, Пусть за высокий твой дух и дела воздав по заслугам, |
| 160 | Платит любовью стократ Рим благодарный тебе. В полном согласье с тобой да живет еще долгие годы Ливия, что изо всех ровня тебе одному, Та, без которой тебе остаться бы должно безбрачным, — Кроме нее, никому мужем ты стать бы не мог. |
| 165 | Рядом с тобой невредим да будет твой сын, чтобы в дальней Старости власть разделить вместе с тобой, стариком. Да продолжают и впредь по твоим следам и по отчим Юные внуки твои, юные звезды, идти. Да устремится опять к твоим знаменам победа; |
| 170 | Лик свой являя бойцам с нею сроднившихся войск, Над авзонийским вождем пусть она, как прежде, витает, Кудри лавровым венком пусть украшает тому, Кто идет за тебя, собой рискуя, в сраженья, Кто получил от тебя власть и поддержку богов. |
| 175 | Здесь половиной души за Городом ты наблюдаешь, Там половиной другой делишь опасности с ним; Пусть он вернется к тебе с победой над всеми врагами, Пусть на венчанных конях высится светлый, как бог, — Сжалься и молний своих отложи разящие стрелы. |
| 180 | Это оружие мне слишком знакомо, увы! Сжалься, отчизны отец, и, помня об имени этом, Дай мне надежду мольбой сердце твое укротить. Не о возврате молю, хотя великие боги Могут тому, кто просил, сверх ожидания дать. |
| 185 | Сделай изгнанье мое не столь суровым и дальним — Больше чем вдвое его ты для меня облегчишь. Сколько я тягот терплю, заброшенный в землю чужую, Прочь из отчизны моей сосланный далее всех! Я возле устьев живу семиструйного Истра в изгнанье, |
| 190 | Дева аркадская здесь мучит морозом меня. От многочисленных орд язигов, колхов и гетов И метереев с трудом нас защищает Дунай, Многие больше меня виновны перед тобою, Но не сослали из них дальше меня никого. |
| 195 | Дальше и нет ничего: лишь враги, морозы и море, Где от мороза порой отвердевает волна. Это римский рубеж у левого берега Понта; Рядом бастарнов лежит и савроматов земля. Местности этой пока Авзонии власть непривычна, |
| 200 | И с государством твоим связи не прочны ее. Я заклинаю меня в безопасное место отправить, Чтобы, отчизны лишен, мира я не был лишен. Чтоб не боялся врагов за непрочной оградой Дуная, Чтобы твой гражданин к варварам в плен не попал. |
| 205 | Не подобает тому, кто рожден от крови латинской, Цепи носить, доколь Цезарей род не угас. Две погубили меня причины: стихи и оплошность, Мне невозможно назвать эту вторую вину. Я не таков, чтобы вновь бередить твои раны, о Цезарь! |
| 210 | Слишком довольно, что раз боль я тебе причинил. Но остается упрек, что я непристойной поэмой Как бы учителем стал прелюбодейной любви. Значит, способен порой божественный ум обмануться И со своей высоты малое не разглядеть. |
| 215 | Если Юпитер блюдет богов и вышнее небо, Разве на всякий пустяк времени хватит ему? И от тебя ускользнуть, когда ты мир опекаешь, Разве не могут порой мелкие чьи-то дела? Принцепс, может ли быть, чтоб ты, забыв о державе, |
| 220 | Стал разбирать и судить неравностопный мой стих? Ты на своих плечах несешь величие Рима, И не настолько легко бремя его для тебя, Чтобы ты мог уследить за всякой шалостью нашей, В наши безделицы мог бдительным оком вникать. |
| 225 | То Паннонию ты, то Иллирию нам покоряешь, То за Ретией вслед Фракия бредит войной, Мира ждет армянин, а вот возвращает знамена Всадник парфянский и лук нам боязливо сдает. В юном потомке тебя узнает Германия снова: |
| 230 | Цезарь великий рукой Цезаря войны ведет. Так что малейшую часть твоих небывалых владений Вместе с державою всей ты неусыпно хранишь. На попеченье твоем и Рим, и законы, и нравы, Коими жаждешь всех ты уподобить себе. |
| 235 | Отдых тебе не знаком, который даруешь народам, Ибо ради него частые войны ведешь. Буду ли я удивлен, что среди подобных занятий Времени нет у тебя шалости наши читать? Ах, когда бы ты мог на час оказаться свободным, |
| 240 | Знаю, в «Науке» моей ты не нашел бы вреда. Книга моя, признаюсь, не отмечена строгостью важной И не достойна тобой, принцепс, прочитанной быть. Все же не стоит считать, что она, противно законам, Римских женщин могла б низким вещам обучать. |
| 245 | Чтобы тебя убедить, кому предназначены книги, В первой из трех прочитай эти четыре стиха: «Прочь от этих стихов, целомудренно узкие ленты, Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен! О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде, |
| 250 | Нет за мною вины и преступления нет». Я ль не велел держаться вдали от «Науки» матронам, Если препятствуют им ленты и платья до пят? Но, мне скажут, жена познакомиться с книгою может И, хоть стихи для других, хитрости все перенять. |
| 255 | Значит, женам читать стихов не следует вовсе, Ибо любые стихи могут греху научить. Что бы она ни взяла, имея склонность к пороку, Ей отовсюду на ум новая хитрость придет. Пусть «Анналы» возьмет — неуклюжей не знаю я чтенья — |
| 260 | Тут же, как Илия вдруг матерью стала, прочтет. «Рода Энеева мать» возьмет — про Венеру узнает, Стала она отчего «рода Энеева мать». Далее я прослежу по порядку, если сумею, Как и кому повредить могут любые стихи. |
| 265 | Это не значит совсем, что всякая книга порочна: В самых полезных вещах вредная есть сторона. Что полезней огня? Но если кто о поджоге Думает — руку его вооружает огонь. Лекари то возвратят, а то отнимут здоровье, |
| 270 | С пользою или во вред травы свои применив. Носят на поясе меч разбойник и путник разумный, Этот — в засаде таясь, тот — защищая себя. А красноречье, чей смысл в защите правого дела, Может невинность губить или вину покрывать. |
| 275 | Так и поэма моя никому повредить не способна, Если читатель ее с чистой душою прочтет. Несправедлив, кто в стихах у меня порочное видит, Без основания строг он к сочиненьям моим. Если он в чем-то и прав, семена разврата найдутся |
| 280 | В играх. Тогда прикажи зрелища все отменить: Многих уже на грех навели и ряды и арена, Где кровавый песок твердую землю устлал. Следует цирк запретить: опасна распущенность цирка, Юная девушка там рядом сидит с чужаком. |
| 285 | Если женщины ждут, гуляя в портике, встречи С милым, то почему портики нам не закрыть? Есть ли место святей, чем храм? Но оно не подходит Женщине, если она устремлена не к добру! Ступит к Юпитеру в храм, у Юпитера в храме припомнит, |
| 290 | Скольких женщин и дев он в матерей превратил. В храм соседний придет молиться Юноне — и вспомнит, Скольких соперниц пришлось этой богине терпеть. Спросит, к Палладе придя, зачем это был Эрихтоний, Плод незаконной любви, девою усыновлен. |
| 295 | К Мстителю в храм ли войдет, тобою построенный, — рядом С Марсом Венера стоит, выставив мужа за дверь. В храме Исиды задаст вопрос: почему же Юнона Деву гнала за Босфор, за Ионийский простор. Вспомнит Анхиза она по Венере, припомнит Церере |
| 300 | Иасиона ее, Эндимиона — Луне. Это способно вредить неустойчивым душам, но в храмах Статуи наших богов чинно стоят по местам. С первых же строк удалил порядочных я от «Науки», Ибо ее написал лишь для забавы блудниц. |
| 305 | Та же, что хочет войти в святилище без разрешенья, Будет виновна сама, если нарушит запрет. Да не такой уж и вред — развернуть любовную книгу. Можно о многом читать, но не всему подражать. Даже и строгой жене приходится видеть раздетых |
| 310 | Девок, готовых за грош всех без разбора любить. Взоры весталок порой касаются тел непотребных, Но за такую вину их не карает никто. Что же Музу мою считают столь непристойной? Разве мои лишь стихи всех побуждают любить? |
| 315 | Это ошибка моя, моя провинность — согласен. В книге мне изменил вкус и талант заодно. Ах, почему я тогда аргосским взятую войском Трою не предпочел вновь потревожить стихом? Фивы зачем не воспел и взаимное братоубийство, |
| 320 | И семерых вождей, семь защищавших ворот? Мне и воинственный Рим предлагал немало предметов: Подвиги родины петь есть благороднейший труд. В жизни твоей, наконец, из многих подвигов, Цезарь, Мог я для песен своих выбрать хотя бы один. |
| 325 | Словно солнце влечет глаза лучистым сияньем, Так бы должны привлекать дух мой деянья твои. Нет, не заслужен упрек: пашу я скудную ниву, А для жатвы такой тучная пашня нужна. Может ли вверить себя океану утлая лодка |
| 330 | Лишь потому, что с волной озера смеет играть? Я сомневаюсь и в том, по плечу ли мне легкие строки, Хватит ли сил у меня даже для скромных ладов. Если бы ты повелел рассказать, как Юпитер гигантов Молнией испепелил, я бы не вынес труда. |
| 335 | Чтоб отвечали стихи твоим великим деяньям, Цезарь, тебя воспевать должен великий талант. Я ведь пытался и сам, но понял, что неспособен, Что святотатством могу славе твоей повредить. Я возвратился опять к легкомысленным юности песням, |
| 340 | Мнимой любовью опять сердце свое возбудил. Против желаний моих судьба меня увлекала, Щедро для будущих кар поводы я измышлял. Горе! Зачем я учен, зачем родители дали Образование мне, буквы зачем я узнал! |
| 345 | Я ненавистен тебе моей сладострастной «Наукой». Видишь к запретной любви в ней подстрекательство ты. Не от уроков моих научились жены изменам, Ибо не может учить тот, кто неопытен сам. Правда, что я сочинял для других сладострастные песни, |
| 350 | Но ни одной обо мне басни молва не сплела. Даже в гуще толпы не найти такого супруга, Кто бы моею виной звался подложным отцом. Верь мне, привычки мои на мои же стихи непохожи: Муза игрива моя, жизнь — безупречно скромна. |
| 355 | Книги мои в большинстве — один лишь вымысел лживый И позволяют себе больше создателя их. Книга — не оттиск души, но просто дозволенный отдых. Если бы целью ее не было ухо ласкать, Акций был бы жесток, блюдолизом был бы Теренций |
| 360 | И забияками — все, кто воспевает войну. Кстати, я не один сочинял любовные песни, А наказанье за них только один я понес. Разве нас не учил сладкогласный старец теосский В песнях любовь сочетать с полною чашей вина? |
| 365 | Или подруги Сафо у нее любви не учились? Не поплатились ничем Анакреонт и Сафо. Так и тебе, Баттиад, не вредило то, что нередко Ты наслажденья свои свету всему поверял. Светлый Менандр о любви говорит в любой из комедий — |
| 370 | Детям обычно его мы разрешаем читать. В чем «Илиады» предмет, как не в мерзком прелюбодействе, Из-за которого муж в битву с любовником шел? Речь там в начале о чем? О любви к Хрисеиде, о деве, Что меж ахейских вождей пламя раздора зажгла. |
| 375 | А «Одиссея» о чем? О том, что в отсутствие мужа Рой женихов от жены стал добиваться любви. Разве не сам рассказал Меониец о том, что Венеру С Марсом прижала вдвоем к ложу постыдному сеть? Не от Гомера ли мы узнали также, что странник |
| 380 | Двух бессмертных богинь страстью одною зажег? Строем и слогом своим трагедия все превосходит, Но постоянно и ей служит предметом любовь. Чем знаменит Ипполит, как не мачехи страстью слепою? Славу, Канака, тебе к брату любовь принесла. |
| 385 | Разве, когда Танталид с плечом из кости слоновой Деву из Писы умчал, гнал не Амур лошадей? Боль оскорбленной любви беспощадную мать побудила Кровью своих сыновей острую сталь запятнать. В птиц обратила любовь царя с любовницей вместе, |
| 390 | Как и жену, что в слезах сына доселе зовет. Если бы брат не любил Аэропу преступной любовью, Мы не прочли бы, что вспять Солнце погнало коней. Сцилле безбожной вовек не видать бы высоких котурнов, Не побуди ее страсть волос остричь у отца. |
| 395 | Кто об Электре читал, о лишенном рассудка Оресте, Знает, что сделал Эгисф, в чем Тиндариды вина. Что сказать о тебе, неприступный смиритель Химеры? Чуть не сгубила тебя царской жены клевета. Что о тебе, Гермиона, сказать, о тебе, Аталанта? |
| 400 | Что о микенском вожде с пленницей вещей его? Ну, а Даная, невестка ее и мать Диониса, Гемон и та, для кого боги удвоили ночь? Вспомнится ль Пелия зять, Тесей и тот из пеласгов, Кто на троянский песок первым ступил с корабля? |
| 405 | Также подходят сюда Иола, жена Геркулеса, Неоптолемова мать, мальчик троянский и Гил. Времени нет у меня перечислить страсти трагедий, Я успеваю назвать только одни имена. Есть трагедии вид, снизошедший до пошлого смеха, |
| 410 | Многое в ней далеко вышло за рамки стыда. И не наказан был тот, кто изнеженным сделал Ахилла, Кто постарался в стихах храбрость его оболгать. Соединил Аристид свое бесстыдство с милетским, Изгнан отчизной своей не был за то Аристид. |
| 415 | Не был изгнан и сам сочинитель истории грязной Евбий, который учил женщин вытравливать плод. Не был в изгнании тот, кто недавно сложил «Сибариду», Не были те, что своих связей не стали скрывать. Их сочиненья вошли в среду творений ученых, |
| 420 | Щедростью знатных людей стали доступны толпе. Я защищаться могу не одним иноземным оружьем: Римлянам также не счесть вольных игривых стихов. Если Марса воспел словами важными Энний, Энний, что даром своим — мощен, отделкою — груб, |
| 425 | Если природу огня понятною сделал Лукреций И напророчил тройной миру тройному конец, То сладострастный Катулл воспевает большею частью Женщину, изобретя прозвище Лесбии ей, Мало того, без стыда признаваясь в других увлеченьях, |
| 430 | Пишет, что изменял многим со многими он. Равной и схожей была распущенность карлика Кальва — Этот на много ладов шашни свои разглашал. Тициду как не назвать и Меммия — в их сочиненьях Всем именам и вещам стыд вообще не присущ! |
| 435 | Цинна обоим под стать, но Цинны бесстыднее Ансер, А Корнифицию здесь вольностью равен Катон. Вспомним и книги стихов, где то воспевают Периллу, То Метеллою вдруг верно ее назовут. Тот поэт, что Арго довел до волн фасианских, |
| 440 | Собственных плутней в любви также не мог утаить. Им не хотят уступить в бесстыдстве Гортензий и Сервий; Кто не решится пойти вслед за такими людьми? Не был Сисенна смущен, когда перевел Аристида, Тем, что в «Историю» вплел шутки бесстыдные тот. |
| 445 | Нет бесчестия в том, что Галл Ликориду прославил, — Стыдно, что Галлу язык так развязало вино. Верить подруге своей Тибулл считает опасным, Если готова она мужа обманывать с ним. Он признает, что учил ее морочить ревнивца, |
| 450 | И прибавляет, что сам хитростью той же побит. Помнит, как, вслух похвалив кольцо с резною печатью, Руку хозяйки тайком он ухитрялся пожать, Как разговаривал с ней кивком, движением пальцев Или на круглом столе буквы беззвучно чертил. |
| 455 | Учит настоем из трав сводить синеватые пятна, Что оставляют его губы на теле у ней; Сам наставляет порой чересчур беспечного мужа, Чтобы жену охранял муж для него от других; Знает, у дома бродя, кому залаять негромко |
| 460 | И почему заперта, сколько ни кашляй он, дверь. Много советов дает и хитростям женщину учит, Чтобы искусней она мужа могла обмануть. Это ему не вредит, его читают и ценят, Стал знаменитым Тибулл, принцепс, уже при тебе. |
| 465 | Те же советы дает влюбленным нежный Проперций, А ведь и он никаким не опорочен клеймом. Я их преемником был. Порядочность мне запрещает Упоминать имена тех, кто известен и жив. Я не боялся, что там, где не раз прошли невредимо |
| 470 | Все корабли, я один вдруг окажусь на мели. Есть наставленья еще для тех, кто в кости играет, Это у наших отцов было немалой виной. Как разбираться в костях, каким манером их лучше Бросить и как избежать вред приносящих «собак», |
| 475 | Как бросок рассчитать, как вызвать противника к бою, Как по счету очков сделать обдуманный ход; Как разноцветным бойцам удерживать линию фронта, Ибо, попав между двух вражеских, воин погиб, Как в наступленье идти и как отступать осторожно, |
| 480 | Если увидишь, что твой воин остался один, Как положить на доске друг за другом три камешка рядом — Первым построив их цепь, ты побеждаешь в игре. Множество всяческих игр (не все я здесь перечислил) Время, бесценную вещь, нам помогает убить. |
| 485 | Этот поет о мячах и о том, как нужно бросать их; В плаванье смыслит один, в обручах сведущ другой; Пишут в стихах о том, как лицо и волосы красить, Этот для званых пиров твердые правила ввел. Глину укажет иной, какая для чаш, и для кубков, |
| 490 | И для кувшинов с вином лучше всего подойдет. Дымный месяц декабрь протекает в подобных досугах, Нет вреда никому от сочинений таких. Следом за ними и я сочинил веселые песни, Только печальной была плата за шутки мои. |
| 495 | Кажется мне, никто из всех писателей не был Музой погублен своей, кроме меня одного. Что бы стало со мной, пиши я мерзкие мимы, Где с бесстыдством любовь соединяют всегда, Где выступает всегда в щегольском наряде распутник, |
| 500 | Где изменяет шутя глупому мужу жена? Девушки смотрят на них, мужчины, женщины, дети, Даже сенаторов часть тоже присутствует там. Мало того, что слова непотребные слух оскверняют, Что привыкают глаза это бесстыдство терпеть, — |
| 505 | Если сможет жена обмануть по-новому мужа, Дружно одобрит ее рукоплесканьем толпа. Пользы театр не дает, но прибылен он для поэта, Претор за весь этот вред должен немало платить. Август, взгляни на счета за игры, и ты убедишься, |
| 510 | Как недешево их вольности встали тебе. Был ты зрителем сам и устраивал зрелища часто, Ибо в величье своем к нам снисходителен ты. Ясным взором очей, что нужен целому миру, Ты терпеливо смотрел на театральный разврат. |
| 515 | Если можно писать, подражая низкому, мимы, Стоит ли кары большой избранный мною предмет? Или твореньям таким дают безопасность подмостки, Или сцена дает миму свободу во всем? Изображались не раз и мои поэмы на сцене; |
| 520 | Даже вниманье твое им удавалось привлечь. Часто в покоях у нас красуются лица героев: Образы их написал мастер искусной рукой. Но между ними порой увидеть можно картинку, Что сочетает тела в разных движеньях любви. |
| 525 | Там с омраченным лицом сидит Аякс Теламонид, Там злодеянье таит варварской матери взор, Там и Венера, одной материнской прикрытая влагой, Пальцами хочет отжать воду из мокрых волос. Многие войны поют и залитое кровью оружье, |
| 530 | Те воспевают твой род, эти — деянья твои. В узком пространстве меня заключила скупая природа, Мало таланта и сил мне отпустила она. Но и счастливый певец любимой тобой «Энеиды» «Мужа и брани» его к тирскому ложу привел. |
| 535 | В целой поэме ничто не читается с большей охотой, Чем знаменитый рассказ о незаконной любви. Нежной Филлиды страсть и пламя Амариллиды На буколический лад в юности он же воспел. Но ведь и я не теперь провинился моею поэмой: |
| 540 | Новую муку терплю я не за новую вещь. Издана книга была, когда, проверен тобою, Я без упрека прошел всадником мимо тебя. Значит, те же стихи, что в юности я без опаски Неосторожно сложил, ныне вредят старику? |
| 545 | Поздно обрушилась месть на меня за старую книжку, Много прошло от вины до наказания лет. Только бы ты не считал, что всякий мой труд бесполезен, Парус на диво большой ставил и я иногда: Это ведь я написал календарь — шестикнижие «Фастов», |
| 550 | В каждой книге его месяц один заключив. Этот недавний мой труд, для тебя написанный, Цезарь, И посвященный тебе, участь моя прервала. Нечто о судьбах царей подарил я высоким котурнам, Важные речи для них, как подобает, нашел. |
| 555 | Были созданы мной, хотя последней отделки Им не хватает, стихи о превращениях тел. Если бы гнев твой утих и ты себе на досуге Малую часть из моей книги велел прочитать, Малую, где, рассказав о начале нашего мира, |
| 560 | Я свой труд перевел, Цезарь, к твоим временам, — Ты убедился б, каким подарил ты меня вдохновеньем, Как расположен я был сердцем к тебе и к твоим. Колким словцом никого оцарапать я не пытался, Стих мой в себе не хранит память о чьей-то вине. |
| 565 | Нет в сочиненьях моих смешения желчи и соли, И не найти у меня ядом облитых острот. Сколько людей и стихов ни возьми, моей Каллиопой Не был обижен никто, кроме меня самого. Знаю, что бедам моим не будет никто из квиритов |
| 570 | Рад, и во многих сердцах я состраданье найду. Я и представить себе не могу, что способны злорадно Те, перед кем я чист, видеть паденье мое. Этим и многим другим твое божество заклинаю: Будь милосерден, отец, благо отчизны моей. |
| 575 | Нет, не возврата прошу в Авзонию, разве позднее, Если ты долгой моей ссылкою будешь смягчен, — Сделать изгнанье молю для меня безопасней немного, Чтоб наказанье мое согласовалось с виной. |
ПРИМЕЧАНИЯ
Элегия единственная.
[прим. изд. 1973 г.: Овидий занимал три государственные должности: он был одним из «triumviri capitales» — надзирателей за тюрьмами, одним из «centumviri» — членов коллегии из ста судей, и «unus iudex» — «единственным судьей», чем-то вроде третейского судьи, выбиравшегося по соглашению тяжущихся сторон.]
[прим. изд. 1973 г.: Ретия — область в Альпах (на территории нынешнего Тироля и кантона Граубюнден), покоренная Тиберием в 15 г. до н. э. — В те же годы шло постепенное присоединение к Риму земель Северной Фракии.]
