Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1949.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
92. Титу Помпонию Аттику, в Эпир
Рим, 23 ноября 57 г.
1. Я наверное знаю, что ты хочешь не только знать, что́ здесь происходит, но и знать это от меня, не потому, что совершающееся на глазах у всех, если я напишу о нем, будет более достоверным, нежели в том случае, когда о нем тебе напишут или сообщат другие, а для того, чтобы выяснить из моего письма, как я отношусь к тому, что происходит и каковы в настоящее время мое душевное состояние и вообще условия жизни.
2. За два дня до ноябрьских нон вооруженные люди прогнали рабочих с моего участка, сломали портик Катула, который восстанавливали по распоряжению консулов, основанному на постановлении сената, и уже довели до крыши. Сначала они повредили дом брата Квинта, забросав его камнями с моего участка, а затем подожгли по приказанию Клодия; весь город смотрел, как они бросали факелы, причем раздавались громкие жалобы и стенания, не скажу, честных, ибо не знаю, найдется ли хотя бы один такой, но подлинно всех присутствовавших. А тот, обезумев, метался и после этого приступа бешенства не думал ни о чем ином, кроме убийства врагов, обходя квартал за кварталом и открыто подавая рабам надежду на свободу. Раньше, когда он не хотел суда1, у него было, правда, трудное и явно плохое оправдание, но все же оправдание: он мог отпереться, мог свалить на других, мог также защищать кое-что как совершенное по праву; но после этих разрушений, поджогов, грабежей, покинутый своими, он удерживает подле себя разве только распорядителя игр Децима, разве только Геллия2, пользуется советами рабов и видит, что если он открыто убьет всех, кого хочет, то в суде его дело не будет нисколько труднее, чем до этого времени.
3. И вот за два дня до ноябрьских ид, когда я спускался по Священной дороге3, он вместе со своими сторонниками стал преследовать меня. Крики, камни, палки, мечи — и все это врасплох. Я укрылся в вестибюле дома Теттия Дамиона. Сопровождавшие меня без труда оттеснили шайку от входа. Он сам мог быть убит, но я предпочитаю лечить диетой, хирургия внушает отвращение. Увидев, что общие крики толкают его уже не на суд, а прямо на казнь, он превратил на будущее время всех Катилин в Ацидинов4: в канун ноябрьских ид он пытался взять приступом и поджечь дом Милона, находящийся на Цермале5, приведя в пятом часу6, на глазах у всех, людей со щитами и обнаженными мечами и других с зажженными факелами. Сам он занял для этого нападения, в качестве лагеря, дом Публия Суллы7. Тогда Квинт Флакк вывел из Анниева8 дома Милона смелых людей; убил самых знаменитых из всей разбойничьей шайки Клодия; искал самого Клодия, но тот из нижнего… дома Суллы… в…9: сенат — на другой день после ид. Клодий дома. Марцеллин10 великолепен, все решительны. Метелл намеренно говорил так долго, что не осталось времени11; ему помогал Аппий12, а также, клянусь тебе, твой друг, о чьих твердых правилах жизни ты пишешь подлинную правду13. Сестий вне себя. Тот впоследствии стал угрожать всему Риму, если не будут созваны его комиции14. После того как Марцеллин представил, прочитав по записи, свое мнение, охватывавшее весь мой иск об участке, поджогах и покушении и содержавшее предложение рассмотреть все это до комиций, Милон письменно объявил, что будет наблюдать за небом в течение всех дней, подходящих для комиций15.
4. Призывающие к возмущению речи Метелла, безрассудные Аппия, совершенно безумные Публия; наконец пришли к следующему: если Милон не заявит на поле16 о неблагоприятных знамениях, то комиции состоятся.
За одиннадцать дней до декабрьских календ Милон перед полуночью прибыл с большим отрядом на поле. Клодий, хотя и располагал отборным отрядом из беглых, не осмелился придти на поле. Милон оставался там до полудня к всеобщей великой радости и с высшей славой для себя. Усилия трех братьев17 постыдны, насилие сломлено, ярость встретила презрение. Однако Метелл требует, чтобы о дурных знамениях ему на другой день было заявлено на форуме: нечего приходить на поле ночью; он будет в комиции18 в первом часу. И вот в день за десять дней до январских календ Милон пришел в комиций с ночи. Метелл на рассвете бежал, крадучись, на поле окольными путями. Милон нагоняет его между двумя рощами19 и заявляет о дурных знамениях. Тот убрался под громкую и оскорбительную брань Квинта Флакка. За девять дней до календ — рынок20; в течение двух дней21 ни одной народной сходки.
5. Пишу это за семь дней до календ в девятом часу ночи22. Милон уже занимает поле. Кандидат Марцелл23 храпит так, что слышно мне, живущему по соседству. Вестибюль дома Клодия, как мне сообщили, совсем пуст, если не считать нескольких оборванцев с полотняным фонарем. Они жалуются, что это произошло по моему наущению, не зная, сколько смелости, сколько ума у того героя24. Удивительная доблесть! Опускаю некоторые поразительные предзнаменования25, но вот самое существенное: я думаю, что комиции не состоятся; Публий, мне кажется, если не будет убит раньше, будет привлечен к суду Милоном; или же, если он попадется ему в свалке, то, предвижу, будет убит самим Милоном. Тот не колеблется, он тверд и не боится того, что было со мной. Ведь он никогда не воспользуется советами какого-нибудь недоброжелателя или предателя и не поверит трусу знатного происхождения26.
6. Что касается меня, то я во всяком случае бодр духом, даже более, чем в дни процветания, но имущество мое уменьшилось. Однако я вознаградил брата Квинта за его щедрость, несмотря на его несогласие, в соответствии с моими возможностями, чтобы не истощить их совершенно, — прибегая к помощи друзей. Какое решение принять относительно своего положения в целом, я — в твое отсутствие — не знаю. Поэтому поторопись с приездом.
ПРИМЕЧАНИЯ