Письма Марка Туллия Цицерона

22. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Эпир

Рим, конец июня или июль 61 г.

1. Ты спра­ши­ва­ешь у меня, как слу­чи­лось, что судеб­ное реше­ние так не сов­па­ло с все­об­щим ожи­да­ни­ем, и одно­вре­мен­но хочешь знать, поче­му я сра­жал­ся сла­бее обыч­но­го. Отве­чу тебе, начав с кон­ца по обы­чаю Гоме­ра¹. До тех пор, пока я дол­жен был защи­щать суж­де­ние сена­та², я сра­жал­ся так ярост­но и креп­ко, что вызвал кри­ки одоб­ре­ния и огром­ное сте­че­ние наро­да и услы­хал вели­чай­шую похва­лу. Итак, если я когда-либо казал­ся тебе обла­даю­щим граж­дан­ским муже­ст­вом, то ты, конеч­но, вос­хи­щал­ся бы мной в этом деле. Когда же тот³ обра­тил­ся к народ­ным сход­кам и стал там упо­ми­нать мое имя для того, чтобы вызвать нена­висть, бес­смерт­ные боги! какие бит­вы и побо­и­ща я дал, какой про­из­вел натиск на Писо­на, Кури­о­на и весь тот отряд, как пре­сле­до­вал мало­ду­шие ста­ри­ков и раз­вра­щен­ность моло­де­жи!⁴ Часто (пусть боги так помо­га­ют мне!) я желал тво­е­го при­сут­ст­вия не толь­ко ради тво­их сове­тов, но и для того, чтобы ты видел достой­ные удив­ле­ния бит­вы.

2. Но после того как Гор­тен­сий⁵ при­ду­мал, чтобы народ­ный три­бун Фуфий пред­ло­жил закон о кощун­стве, отли­чав­ший­ся от пред­ло­же­ния кон­су­лов толь­ко спо­со­бом назна­че­ния судей⁶ (вся суть была в этом), и сра­жал­ся за то, чтобы это осу­ще­ст­ви­лось, так как он убедил и себя и дру­гих в том, что обви­ня­е­мый не смо­жет ни при каких судьях ускольз­нуть, я свер­нул пару­са, видя нище­ту⁷ судей, и как свиде­тель ска­зал толь­ко то, что было настоль­ко извест­но и засвиде­тель­ст­во­ва­но, что я не мог умол­чать об этом⁸. Поэто­му, если ты спра­ши­ва­ешь о при­чине оправ­да­ния (воз­вра­ща­юсь к нача­лу), то это бед­ность и под­лость судей. А тому, что так слу­чи­лось, при­чи­ной пред­ло­же­ние Гор­тен­сия: боясь, что Фуфий нало­жит запрет на закон, пред­ло­жен­ный на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та, он не понял, что луч­ше было бы оста­вить того чело­ве­ка⁹ под подо­зре­ни­ем и в тра­ур­ных одеж­дах¹⁰, неже­ли пре­дать нестой­ко­му суду. Дви­жи­мый нена­ви­стью, он поспе­шил дове­сти дело до суда, гово­ря, что тот⁹ будет заре­зан даже свин­цо­вым мечом.

3. А если ты спро­сишь, каков был суд, то ска­жу, что с неве­ро­ят­ным исхо­дом, так что теперь, после окон­ча­ния его (я с само­го нача­ла), дру­гие пори­ца­ют замы­сел Гор­тен­сия. Ибо когда под гром­кие кри­ки был про­из­веден отвод свиде­те­лей, когда обви­ни­тель¹¹, слов­но доб­ро­со­вест­ный цен­зор, отстра­нил недо­стой­ней­ших людей, а под­суди­мый, точ­но покла­ди­стый хозя­ин гла­ди­а­то­ров¹², стал отде­лять всех самых чест­ных, как толь­ко судьи заня­ли свои места, чест­ные граж­дане силь­но встре­во­жи­лись. Ведь более постыд­но­го сбо­ри­ща не было нико­гда даже при игре в кости: запят­нан­ные сена­то­ры, обни­щав­шие всад­ни­ки, три­бу­ны каз­на­чей­ства, как их назы­ва­ют, не выпла­чи­ваю­щие день­ги, а ско­рее при­ни­маю­щие их¹³. Одна­ко сре­ди них были и немно­гие чест­ные граж­дане, кото­рых тот⁹ не мог обра­тить в бег­ство при отво­де. Они сиде­ли сокру­шен­ные и печаль­ные сре­ди так непо­хо­жих на них людей и тяж­ко стра­да­ли от сопри­кос­но­ве­ния с под­ло­стью.

4. При этом, как толь­ко каж­дый вопрос пере­да­вал­ся для заслу­ши­ва­ния на осно­ва­нии пер­вых заяв­ле­ний, про­яв­ля­лась неве­ро­ят­ная стро­гость при пол­ном еди­но­мыс­лии. Под­суди­мый не достиг ниче­го, обви­ни­тель полу­чал боль­ше, чем тре­бо­вал. Гор­тен­сий (что еще нуж­но?) тор­же­ст­во­вал, что он пред­у­смот­рел столь мно­гое; не было нико­го, кто бы счи­тал того под­суди­мым, а не тыся­чу раз осуж­ден­ным. Ты, я думаю, слы­хал, что после моих свиде­тель­ских пока­за­ний судьи под выкри­ки сто­рон­ни­ков Кло­дия сра­зу все вста­ли со сво­их мест, обсту­пи­ли меня и пока­за­ли Пуб­лию Кло­дию свои шеи, чтобы он пора­зил их вме­сто меня. Это пока­за­лось мне мно­го более почет­ным, чем тот слу­чай, когда твои сограж­дане не поз­во­ли­ли Ксе­но­кра­ту¹⁴ дать клят­ву при его свиде­тель­ских пока­за­ни­ях, или слу­чай, когда наши судьи отка­за­лись взгля­нуть на таб­ли­цы с запи­ся­ми Метел­ла Нуми­дий­ско­го¹⁵, кото­рые по обы­чаю про­но­си­ли перед при­сут­ст­во­вав­ши­ми. Этот слу­чай, гово­рю я, гораздо более поче­тен.

5. Итак, воз­гла­са­ми судей, в то вре­мя как они защи­ти­ли меня, как спа­се­ние оте­че­ства, под­суди­мый был сра­жен, а вме­сте с ним пали духом и все его патро­ны. Ко мне же на дру­гой день при­шло такое же мно­же­ство людей, какое про­во­жа­ло меня домой по окон­ча­нии мое­го кон­суль­ства. Досто­слав­ные аре­о­па­ги­ты — кри­чать, что они не при­дут, если им не дадут охра­ны. Дело пере­да­ет­ся на обсуж­де­ние; не потре­бо­вал охра­ны толь­ко один голос. Вопрос пере­но­сит­ся в сенат. С вели­кой важ­но­стью и тор­же­ст­вен­но­стью выно­сит­ся реше­ние: возда­ет­ся хва­ла судьям, дают­ся ука­за­ния долж­ност­ным лицам. Никто не думал, что тот чело­век явит­ся для отве­та.

Тебе зна­ком тот лысый из нан­не­ян­цев¹⁷, тот мой поклон­ник; я уже писал тебе о его речи, в кото­рой он возда­вал мне честь. В тече­ние двух дней, при помо­щи одно­го раба и это­го чело­ве­ка из шко­лы гла­ди­а­то­ров, он устро­ил все дело: позвал, посу­лил, похло­потал, дал. Более того (все­б­ла­гие боги! какое паде­ние!), даже ночи опре­де­лен­ных жен­щин¹⁸ и доступ к знат­ным юно­шам были в пол­ной мере к услу­гам неко­то­рых судей в виде при­бав­ки к опла­те. Итак, при пол­ном отсут­ст­вии чест­ных граж­дан, когда форум был запол­нен раба­ми, два­дцать пять судей все же были столь муже­ст­вен­ны, что они, несмот­ря на край­нюю опас­ность, пред­по­чи­та­ли даже погиб­нуть, неже­ли все погу­бить. Но на трид­цать одно­го судью голод ока­зал боль­шее дей­ст­вие, чем дур­ная сла­ва. Катул¹⁹, увидев одно­го из них, спро­сил: «Поче­му вы тре­бо­ва­ли от нас охра­ны? Не из стра­ха ли, что у вас отни­мут день­ги?».

6. Вот, в самых корот­ких сло­вах, каков был этот суд и како­ва при­чи­на оправ­да­ния. Ты спра­ши­ва­ешь далее, како­во теперь общее и мое лич­ное поло­же­ние. Знай, что поло­же­ние государ­ства, кото­рое ты счи­тал обес­пе­чен­ным мои­ми реше­ни­я­ми, а я — про­мыс­лом богов, и кото­рое каза­лось укреп­лен­ным и утвер­жден­ным бла­го­да­ря объ­еди­не­нию всех чест­ных граж­дан и авто­ри­те­ту мое­го кон­суль­ства, если толь­ко нам не ока­жет мило­сти кто-нибудь из богов, будет утра­че­но нами вслед­ст­вие одно­го это­го суда, если толь­ко это суд, когда трид­цать чело­век, самых пустых и негод­ных из все­го рим­ско­го наро­да, полу­чив какие-то день­ги, уни­что­жа­ют вся­кое чело­ве­че­ское и боже­ское пра­во, когда Таль­на, Плавт и Спон­гия²⁰ и про­чие отбро­сы в этом роде реша­ют, что нико­гда не было того, что извест­но как слу­чив­ше­е­ся не толь­ко всем людям, но даже ско­тине.

7. Одна­ко, чтобы уте­шить тебя насчет поло­же­ния государ­ства, ска­жу, что бес­чест­ность в сво­ей победе неистов­ст­ву­ет не так силь­но, как наде­я­лись зло­на­ме­рен­ные, хотя государ­ству и нане­се­на столь тяже­лая рана. Ведь они были вполне уве­ре­ны в том, что когда рели­гия, когда нрав­ст­вен­ность, когда чест­ность суда, когда авто­ри­тет сена­та пали, то слу­чит­ся так, что победи­те­ли — испор­чен­ность и рас­пут­ство — потре­бу­ют воз­мездия вся­ко­му чест­но­му граж­да­ни­ну за боль от клей­ма, нало­жен­но­го на любо­го бес­чест­но­го чело­ве­ка стро­го­стью мое­го кон­суль­ства.

8. Опять-таки я (мне не кажет­ся, что я дерз­ко хва­стаю, когда гово­рю о себе тебе, осо­бен­но в пись­ме, не пред­на­зна­чен­ном для дру­гих), опять-таки я, повто­ряю, под­дер­жал пав­ших духом чест­ных граж­дан, каж­до­го успо­ка­и­вая, обо­д­ряя; пре­сле­дуя про­даж­ных судей и не давая им покоя, я пре­сек дерз­кие речи всех его сто­рон­ни­ков и пособ­ни­ков его победы. Я ни разу не допу­стил, чтобы кон­сул Писон в чем-либо удер­жал свой успех, отнял у него уже обе­щан­ную ему Сирию²¹, при­звал сенат к его былой стро­го­сти и обо­д­рил его в его уны­нии. Кло­дия в его при­сут­ст­вии я сокру­шил и после­до­ва­тель­ной речью, пре­ис­пол­нен­ной важ­но­сти, и в пре­ни­ях в таком роде. Из пре­ний мож­но попот­че­вать тебя кое-чем; про­чее не может иметь той же силы и пре­ле­сти вне того страст­но­го состя­за­ния, кото­рое вы²² назы­ва­е­те аго­ном.

9. Итак, когда мы в май­ские иды собра­лись в сена­те, когда мне было пред­ло­же­но выска­зать­ся, я дол­го гово­рил о выс­ших делах государ­ства; под вли­я­ни­ем боже­ст­вен­но­го вдох­но­ве­ния я ска­зал сле­дую­щее: отцы-сена­то­ры от одно­го уда­ра не долж­ны пасть духом, про­явить сла­бость; рана эта тако­ва, что ее, мне кажет­ся, нель­зя ни скрыть, ни слиш­ком испу­гать­ся, чтобы нас не сочли вели­ки­ми глуп­ца­ми, если мы не отда­дим себе отче­та в ней, и совер­шен­но мало­душ­ны­ми, если испу­га­ем­ся ее; два­жды был оправ­дан Лен­тул, два­жды Кати­ли­на²³, это уже тре­тий, кого судьи выпус­ка­ют на государ­ство. «Ты оши­ба­ешь­ся, Кло­дий, судьи сохра­ни­ли тебя не для Рима, а для тюрь­мы, и хоте­ли не удер­жать тебя в государ­стве, а лишить воз­мож­но­сти уда­лить­ся в изгна­ние. Поэто­му вос­прянь­те духом, отцы-сена­то­ры, под­дер­жи­те свое досто­ин­ство; оста­ет­ся еще то слав­ное согла­сие меж­ду чест­ны­ми граж­да­на­ми; горе постиг­ло чест­ных граж­дан, но их доб­лесть не осла­бе­ла; ника­ко­го ново­го ущер­ба не нане­се­но, но обна­ру­жен тот, кото­рый уже был; при суде над одним погиб­шим чело­ве­ком най­де­но мно­го подоб­ных ему».

10. Но что я делаю? Я вклю­чил в пись­мо чуть ли не всю речь. Воз­вра­щусь к пре­ни­ям. Вста­ет смаз­ли­вый малый²⁴ и бро­са­ет мне упрек в том, что я был в Бай­ях²⁵. Это ложь, да и какое ему до это­го дело? «Послу­шать тебя, — гово­рю, — я был в запрет­ном месте»²⁶. «Что, — гово­рит, — нуж­но арпин­цу на теп­лых водах?». «Рас­ска­жи, — гово­рю, — что пона­до­би­лось тво­е­му патро­ну²⁷, кото­ро­го так силь­но потя­ну­ло к водам арпин­ца». Ты ведь зна­ешь при­мор­ское име­ние Мария. «Доко­ле, — гово­рит, — мы будем тер­петь это­го царя?»²⁸. — «Ты зовешь меня царем, — гово­рю я, — когда Царь ни разу не упо­мя­нул о тебе». Ведь он мыс­лен­но уже дав­но пожрал наслед­ство Царя. «Ты купил дом», — гово­рит он. «Мож­но поду­мать, он гово­рит: ты купил судей», — гово­рю я. «Тво­ей клят­ве, — гово­рит, — не пове­ри­ли». «Мне, — отве­чаю, — пове­ри­ло два­дцать пять судей, а трид­цать один судья, раз они потре­бо­ва­ли день­ги впе­ред, тебе не пове­ри­ли ни в чем». Под гром­кие кри­ки он умолк и сму­тил­ся.

11. Мое лич­ное поло­же­ние вот какое. Чест­ные граж­дане отно­сят­ся ко мне так же, как и при тво­ем отъ­езде, а город­ские грязь и подон­ки мно­го луч­ше, чем при тво­ем отъ­езде. Ибо мне не вредит и то, что мои свиде­тель­ские пока­за­ния, по-види­мо­му, не возы­ме­ли дей­ст­вия. Без боли пуще­на кровь у недоб­ро­же­ла­тель­ства, тем более, что все, кто спо­соб­ст­во­вал тому позо­ру²⁹, при­зна­ют, что реше­ние по тому, не вызы­ваю­ще­му сомне­ний, делу было у судей куп­ле­но. К тому же эта состав­ля­ю­щая народ­ные сход­ки пьяв­ка каз­на­чей­ства, жал­кая и голод­ная чернь, пола­га­ет, что Вели­кий³⁰ осо­бен­но рас­по­ло­жен ко мне; пра­во, мно­го­чис­лен­ные и при­ят­ные узы соеди­ня­ют нас друг с дру­гом настоль­ко, что эти наши сотра­пез­ни­ки заго­во­ра, моло­дые люди с бород­ка­ми, назы­ва­ют его в сво­их раз­го­во­рах Гне­ем Цице­ро­ном. Таким обра­зом, и на играх и при боях гла­ди­а­то­ров я встре­чал пора­зи­тель­ные зна­ки одоб­ре­ния без сви­ста пас­ту­шьей сви­ре­ли.

12. Теперь ждут коми­ций. Вопре­ки все­об­ще­му жела­нию, наш Вели­кий протал­ки­ва­ет сына Авла³¹, сра­жа­ясь за это не сво­им вли­я­ни­ем и дру­же­ски­ми отно­ше­ни­я­ми, а тем, чем, по сло­вам Филип­па³², мож­но взять все кре­по­сти, лишь бы толь­ко на них мог взо­брать­ся ослик, нагру­жен­ный золо­том. Сам же зна­ме­ни­тый кон­сул, подоб­но акте­ру низ­ше­го раз­ряда³³, гово­рят, взял дело в свои руки и дер­жит у себя дома раздат­чи­ков³⁴, чему я не верю. Одна­ко, по тре­бо­ва­нию Като­на и Доми­ция³⁵, сенат уже при­нял два поста­нов­ле­ния, вызвав­шие наре­ка­ния, ибо их счи­та­ют направ­лен­ны­ми про­тив кон­су­ла: одно раз­ре­ша­ет про­из­во­дить обыск у долж­ност­ных лиц, дру­гое гла­сит, что тот, в чьем доме живут раздат­чи­ки, совер­ша­ет про­ти­во­го­судар­ст­вен­ное дея­ние.

13. Все-таки народ­ный три­бун Лур­кон, всту­пив­ший в долж­ность одно­вре­мен­но с Эли­е­вым зако­ном, осво­бо­дил­ся и от Эли­е­ва и Фуфи­е­ва зако­нов³⁶ для того, чтобы вне­сти закон о под­ку­пе изби­ра­те­лей³⁷, обна­ро­до­ван­ный при доб­ром зна­ме­нии тем хро­мым чело­ве­ком³⁸. Таким обра­зом, коми­ции отло­же­ны на пятый день до секс­тиль­ских календ. Новое в законе то, что если кто-нибудь посу­лит день­ги чле­нам три­бы и не даст их, то он не под­ле­жит нака­за­нию; если же даст, то в тече­ние всей сво­ей жиз­ни дол­жен каж­до­му из чле­нов три­бы по 3000 сестер­ци­ев. Я ска­зал, что Кло­дий уже и ранее соблюдал этот закон: его обык­но­ве­ни­ем было обе­щать и не дать. Но послу­шай: ты пони­ма­ешь, что если тот будет избран, то мое слав­ное кон­суль­ство, кото­рое Кури­он преж­де³⁹ назы­вал апо­фе­о­зом, пре­вра­тит­ся в дет­скую игру⁴⁰. Поэто­му, мне дума­ет­ся, нуж­но пре­да­вать­ся фило­со­фии, как это дела­ешь ты, и не при­да­вать ника­кой цены этим кон­суль­ствам.

14. Ты пишешь мне о сво­ем реше­нии не ездить в Азию. Я, прав­да, пред­по­чел бы, чтобы ты поехал туда, но боюсь, как бы от это­го не было непри­ят­но­стей. Я, одна­ко, не могу пори­цать тебя за это реше­ние, осо­бен­но когда я сам не выехал в про­вин­цию.

15. Тво­и­ми над­пи­ся­ми, кото­рые ты поме­стил в Амаль­тее, я буду дово­лен, осо­бен­но когда и Фиилл поки­нул меня и Архий⁴¹ ниче­го не напи­сал обо мне. К тому же я боюсь, что он, сочи­нив для Лукул­лов поэ­му на гре­че­ском язы­ке, теперь смот­рит в сто­ро­ну Цеци­ли­е­вой дра­мы⁴².

16. Я побла­го­да­рил Анто­ния⁴³ от тво­е­го име­ни, а то пись­мо пере­дал Мал­лию. Рань­ше я писал тебе реже, пото­му что у меня не было под­хо­дя­ще­го чело­ве­ка, кому я мог бы пере­дать пись­мо, и я не знал хоро­шо, куда послать. Вот как высо­ко я ценил тебя.

17. Если Цин­ций⁴⁴ пору­чит мне какое-нибудь твое дело, я возь­мусь. Но теперь он более занят сво­и­ми дела­ми, а я не остав­ляю его без моей помо­щи. Если ты будешь оста­вать­ся на одном месте, то жди от меня частых писем, но и сам изволь писать поболь­ше.

18. Опи­ши мне, пожа­луй­ста, свой Амаль­тей: как он укра­шен, како­во место­по­ло­же­ние? При­шли мне так­же поэ­мы и рас­ска­зы, какие ты собрал и о самой Амаль­тее. Мне хочет­ся устро­ить Амаль­тей в арпин­ской усадь­бе⁴⁵. Я при­шлю тебе что-нибудь из моих сочи­не­ний. Я еще не закон­чил ни одно­го.