Письма Марка Туллия Цицерона

416. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Брун­ди­сий, 17 декаб­ря 48 г.

1. Бла­го­да­рю тебя за пись­мо, в кото­ром ты ста­ра­тель­но напи­сал обо всем, что, как ты решил, каса­ет­ся меня. Итак, пишешь ты, и поведе­ние они одоб­ря­ют и одоб­ря­ют, что при мне те же лик­то­ры, как это было раз­ре­ше­но Сестию; ему, я счи­таю, были раз­ре­ше­ны не его лик­то­ры, а дан­ные им¹. Ведь он, по слу­хам, не одоб­ря­ет тех поста­нов­ле­ний сена­та, кото­рые были при­ня­ты после отъ­езда три­бу­нов². Поэто­му он смо­жет, если захо­чет быть вер­ным себе, под­твер­дить мое пра­во на лик­то­ров.

2. Впро­чем, что я о лик­то­рах, когда мне почти при­ка­за­но выехать из Ита­лии? Ведь Анто­ний при­слал мне копию пись­ма Цеза­ря к нему, в кото­ром гово­ри­лось, что он слы­хал, буд­то бы Катон³ и Луций Метелл при­бы­ли в Ита­лию, чтобы откры­то нахо­дить­ся в Риме; что он на это не согла­сен — как бы от это­го не про­изо­шло каких-либо вол­не­ний; что в Ита­лию не допус­ка­ет­ся никто, кро­ме тех, чье дело он сам рас­сле­до­вал. И об этом было напи­са­но более рез­ко. И вот Анто­ний в пись­ме про­сил меня изви­нить его: он не может не пови­но­вать­ся это­му пись­му. Тогда я послал к нему Луция Ламию, чтобы он ука­зал, что тот⁴ велел Дола­бел­ле напи­сать мне, чтобы я воз­мож­но ско­рее при­был в Ита­лию; что я на осно­ва­нии его пись­ма и при­был. Тогда он издал эдикт с ого­вор­кой поимен­но для меня и Лелия. Это­го я совсем не хотел бы; ведь была воз­мож­на ого­вор­ка без ука­за­ния име­ни.

3. О, мно­го­чис­лен­ные и тяж­кие оскорб­ле­ния! Прав­да, ты при­ла­га­ешь уси­лия, чтобы смяг­чить их, и не без успе­ха; более того, ты умень­ша­ешь мою скорбь тем самым, что так силь­но ста­ра­ешь­ся умень­шить; пожа­луй­ста, не сочти за бре­мя делать это воз­мож­но чаще. Но луч­ше все­го ты достиг­нешь того, чего жела­ешь, если скло­нишь меня к убеж­де­нию, что я не окон­ча­тель­но утра­тил ува­же­ние чест­ных. Впро­чем, что ты можешь в этом отно­ше­нии? Ниче­го, разу­ме­ет­ся. Но если обсто­я­тель­ства дадут тебе какую-нибудь воз­мож­ность, это смо­жет меня чрез­вы­чай­но уте­шить; теперь, прав­да, это­го нет, как я вижу, — но если что-нибудь будет в ито­ге собы­тий, как это теперь слу­ча­ет­ся. Гово­ри­ли, что я дол­жен был уехать вме­сте с Пом­пе­ем⁵. Его конец умень­шил пори­ца­ние за неис­пол­не­ние это­го дол­га; но самое боль­шое сожа­ле­ние вызы­ва­ет то, что я не поехал в Афри­ку. Я руко­вод­ст­во­вал­ся сле­дую­щим сооб­ра­же­ни­ем: вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми вар­ва­ров⁶, при­над­ле­жа­щих к само­му лжи­во­му пле­ме­ни, защи­щать государ­ство не сле­ду­ет, осо­бен­но про­тив вой­ска, часто побеж­дав­ше­го. Это­го, быть может, не одоб­ря­ют; ведь, по слу­хам, мно­гие чест­ные мужи при­еха­ли в Афри­ку и, как я знаю, были там ранее. По это­му пово­ду я очень бес­по­ко­юсь. И здесь нуж­но, чтобы слу­чи­лось так, чтобы кто-либо из тех или, если воз­мож­но, все пред­по­чли без­опас­ность. Ведь если они будут упор­ст­во­вать и достиг­нут, то — что будет со мной, ты пред­видишь. Ты ска­жешь: «А что с ними, если они будут побеж­де­ны?». Удар более почет­ный. Это и тер­за­ет меня.

4. Ты, одна­ко, не напи­сал, поче­му ты не пред­по­чи­та­ешь реше­ния Суль­пи­ция⁷ мое­му. Хотя оно и не столь слав­но, как реше­ние Като­на, тем не менее оно сво­бод­но и от опас­но­сти и от скор­би. Послед­нее дело — это дело тех, кто нахо­дит­ся в Ахайе. Все-таки они чув­ст­ву­ют себя луч­ше, чем я, пото­му что их мно­го в одном месте и, когда они при­едут в Ита­лию, они тот­час же при­едут домой⁸. Про­дол­жай смяг­чать это, как ты и посту­па­ешь, и скло­нять к одоб­ре­нию воз­мож­но боль­шее чис­ло людей.

5. Что каса­ет­ся тво­их оправ­да­ний⁹, то я и знаю твои дово­ды и счи­таю для себя важ­ным, чтобы ты был там хотя бы для того, чтобы обсуж­дать с теми, с кем потре­бу­ет­ся, то, что нуж­но будет обсуж­дать насчет меня так же, как то, что ты обсуж­дал. Преж­де все­го обра­ти вни­ма­ние на сле­дую­щее: я пола­гаю, есть мно­го людей, кото­рые донес­ли или наме­ре­ны доне­сти Цеза­рю, что я либо рас­ка­и­ва­юсь в сво­ем реше­нии, либо не одоб­ряю того, что про­ис­хо­дит. Хотя и то и дру­гое спра­вед­ли­во, одна­ко они гово­рят это из враж­ды ко мне, а не пото­му, что поня­ли, что это так. Но все дело в том, чтобы это под­дер­жи­ва­ли Бальб и Оппий и чтобы рас­по­ло­же­ние Цеза­ря ко мне укреп­ля­лось их часты­ми пись­ма­ми. Чтобы так имен­но и было — ты и при­ло­жишь ста­ра­ние.

6. Вто­рое, поче­му я не хотел бы тво­е­го отъ­езда¹⁰, — это то, что Тул­лия, как ты пишешь, в тебе очень нуж­да­ет­ся. О, несча­стье! Что мне писать или чего ждать? Буду кра­ток, ведь вне­зап­но про­ли­лись сле­зы. Пре­до­став­ляю тебе, поза­боть­ся ты. Смот­ри толь­ко, чтобы при нынеш­них обсто­я­тель­ствах что-нибудь не мог­ло ей повредить. Про­сти, закли­наю тебя. От пла­ча и скор­би не могу доль­ше задер­жи­вать­ся на этом. Ска­жу толь­ко, что для меня самое при­ят­ное — что ты ее любишь.

7. В том, что ты забо­тишь­ся об отправ­ке писем¹¹, кото­рые, по-тво­е­му, нуж­ны, ты посту­па­ешь пра­виль­но. Я видел чело­ве­ка, кото­рый видел Квин­та сына на Само­се, отца — в Сики­оне. Им вымо­лить себе про­ще­ние лег­ко. О, если бы они, кото­рые его⁴ увидят рань­ше, поже­ла­ли, чтобы я был под­дер­жан перед его лицом в такой мере, в какой я желал бы это­го им, если бы я толь­ко мог!

8. Ты про­сишь меня при­ни­мать в хоро­шем смыс­ле, если в тво­их пись­мах есть что-нибудь, что уязв­ля­ет меня; я, со сво­ей сто­ро­ны, — в наи­луч­шем и про­шу тебя писать мне все откры­то, как ты и дела­ешь, и делать это воз­мож­но чаще. Будь здо­ров. За три­на­дцать дней до январ­ских календ.