Письма Марка Туллия Цицерона

547. Гаю Юлию Цеза­рю, в Испа­нию

Рим (?), нача­ло 45 г.

Марк Тул­лий Цице­рон шлет боль­шой при­вет импе­ра­то­ру¹ Гаю Цеза­рю.

1. Из всей зна­ти я более все­го любил моло­до­го Пуб­лия Крас­са² и не толь­ко воз­ла­гал на него наи­луч­шие надеж­ды с его ран­не­го воз­рас­та, но и соста­вил себе о нем пре­крас­ное мне­ние, узнав исклю­чи­тель­ные суж­де­ния, кото­рые ты выска­зал о нем. Его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Апол­ло­ния еще тогда, когда тот был жив, я высо­ко ценил и одоб­рял; ведь он был и пре­дан Крас­су и чрез­вы­чай­но при­го­ден для его важ­ней­ших заня­тий; поэто­му он был очень любим им.

2. После смер­ти Крас­са он пото­му пока­зал­ся мне более достой­ным быть при­ня­тым мной под мое покро­ви­тель­ство и как друг, что он при­зна­вал долж­ным ува­жать и почи­тать тех, кого тот любил и кому он был дорог. Поэто­му он при­ехал ко мне в Кили­кию, и его вер­ность и бла­го­ра­зу­мие при­нес­ли мне боль­шую поль­зу во мно­гих делах, и, как я пола­гаю, по отно­ше­нию к тебе во вре­мя алек­сан­дрий­ской вой­ны он не был нера­див — в том, что зави­се­ло от его рве­ния и пре­дан­но­сти.

3. В надеж­де, что и ты так пола­га­ешь, он выехал к тебе в Испа­нию, прав­да, глав­ным обра­зом по соб­ст­вен­но­му реше­нию, но так­же и по мое­му сове­ту. Реко­мен­да­ции ему я не обе­щал, — не пото­му, чтобы я не счи­тал, что она будет иметь силу в тво­их гла­зах; но мне каза­лось, что в реко­мен­да­ции не нуж­да­ет­ся тот, кто и был с тобой на войне, и, бла­го­да­ря памя­ти о Крас­се, явля­ет­ся одним из тво­их, и, если бы захо­тел при­бег­нуть к реко­мен­да­ции, мог бы, как я видел, достиг­нуть это­го через дру­гих. Свиде­тель­ство о сво­ем суж­де­нии о нем, кото­рое и сам он высо­ко ценил и кото­рое, как я узнал на опы­те, име­ет силу в тво­их гла­зах, я дал ему охот­но.

4. Итак, я узнал его как уче­но­го чело­ве­ка и пре­дан­но­го пре­крас­ным заня­ти­ям и при­том с дет­ства. Ведь у меня в доме он с дет­ства про­во­дил мно­го вре­ме­ни со сто­и­ком Дио­до­том³, чело­ве­ком, по мое­му мне­нию, обра­зо­ван­ней­шим. Но теперь, горя рве­ни­ем к тво­им дея­ни­ям, он жаж­дет напи­сать о них по-гре­че­ски. Он это может, пола­гаю я; он силен даро­ва­ни­ем; обла­да­ет навы­ком; уже дав­но зани­ма­ет­ся этим родом лите­ра­тур­ной дея­тель­но­сти; он чрез­вы­чай­но жаж­дет отдать долж­ное бес­смер­тию тво­ей сла­вы. Вот свиде­тель­ство о моем мне­нии; но ты, по сво­ей исклю­чи­тель­ной про­ни­ца­тель­но­сти, гораздо лег­че будешь судить об этом. И все-таки — от чего я отка­зы­вал­ся — пре­по­ру­чаю тебе его; все, что бы ты ни сде­лал для него, будет осо­бен­но при­ят­но мне.