Письма Марка Туллия Цицерона

306. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Мин­тур­ны, 22 янва­ря 49 г.

1. Насчет Вен­но­ни­е­ва дела я с тобой согла­сен. Лаби­е­на счи­таю геро­ем. Уже дав­но не было ника­ко­го более слав­но­го граж­дан­ско­го дея­ния. Он при­нес хотя бы ту един­ст­вен­ную поль­зу, что при­чи­нил скорбь тому¹. Но, по-мое­му, кое-что выиг­ра­ло и общее дело. Я вос­хи­щен и Писо­ном. Его суж­де­ние о зяте², пред­по­ла­гаю я, пока­жет­ся вес­ким. Впро­чем, что это за вой­на, ты видишь. Она граж­дан­ская в том смыс­ле, что роди­лась не от раз­но­гла­сия сре­ди граж­дан, а от дер­зо­сти одно­го пад­ше­го граж­да­ни­на. А он силен вой­ском, удер­жи­ва­ет мно­гих надеж­дой и обе­ща­ни­я­ми, поже­лал все­го досто­я­ния всех. Ему отдан Рим, лишен­ный гар­ни­зо­на, пол­ный запа­сов. Чего толь­ко не будешь опа­сать­ся со сто­ро­ны того, кто счи­та­ет эти хра­мы и жили­ща не оте­че­ст­вом, а добы­чей? И что наме­рен он делать и каким обра­зом, не знаю, — без сена­та, без долж­ност­ных лиц. Даже при­тво­рить­ся не смо­жет он ни в чем, по-граж­дан­ски. Но где смо­жем вос­пря­нуть мы или когда? И ты так­же заме­ча­ешь, насколь­ко неспо­со­бен как вое­на­чаль­ник наш пол­ко­во­дец³, кото­ро­му не было извест­но даже то, что про­ис­хо­ди­ло в Пицене; но насколь­ко он лишен пред­у­смот­ри­тель­но­сти, об этом свиде­тель­ст­ву­ют самые собы­тия. Ведь если и не гово­рить о дру­гих оплош­но­стях за десять лет, то любое согла­ше­ние было бы луч­ше, чем это бег­ство⁴.

2. Что он дума­ет теперь, — я не знаю и не пере­стаю осве­дом­лять­ся в пись­мах. Бес­спор­но, нет ниче­го более трус­ли­во­го, ниче­го более бес­по­рядоч­но­го. И вот ни гар­ни­зо­на, ради под­готов­ки кото­ро­го он задер­жал­ся близ Рима, не вижу я, ни како­го бы то ни было места для рас­по­ло­же­ния гар­ни­зо­на. Вся надеж­да на два задер­жан­ных хит­ро­стью, почти враж­деб­ных леги­о­на⁵; ведь набор до сего вре­ме­ни про­из­во­дит­ся сре­ди неже­лаю­щих и несклон­ных сра­жать­ся. Но для согла­ше­ний вре­мя упу­ще­но. Что про­изой­дет, не пре­д­ви­жу. Во вся­ком слу­чае, мы или наш пол­ко­во­дец дове­ли до того, что, вый­дя из гава­ни без кор­ми­ла, мы отда­ли себя во власть бури.

3. Поэто­му, что каса­ет­ся наших Цице­ро­нов, то я в сомне­нии, что мне делать; ибо мне ино­гда кажет­ся, что их сле­ду­ет ото­слать в Гре­цию; что же каса­ет­ся Тул­лии и Терен­ции, то, когда мне пред­став­ля­ет­ся при­бы­тие вар­ва­ров к Риму⁶, боюсь все­го; но когда мне при­хо­дит на ум насчет Дола­бел­лы, я немно­го пере­во­жу дух⁷. Итак, пожа­луй­ста, поду­май, что, по-тво­е­му, сле­ду­ет делать, во-пер­вых, ради без­опас­но­сти (ведь о них мне долж­но забо­тить­ся ина­че, чем о себе самом), затем, имея в виду мне­ния, — чтобы меня не упре­ка­ли в том, буд­то я хочу, чтобы они нахо­ди­лись в Риме во вре­мя все­об­ще­го бег­ства чест­ных; более того, и тебе и Педу­цею⁸ (ведь он писал мне) сле­ду­ет поду­мать о том, что вам делать; ведь ваша извест­ность тако­ва, что от вас потре­бу­ют того же, чего и от самых зна­чи­тель­ных граж­дан. Но об этом ты поза­бо­тишь­ся сам; поэто­му я хотел бы, чтобы ты поду­мал как обо мне самом, так и о моих.

4. Оста­ет­ся, чтобы ты, насколь­ко смо­жешь, раз­уз­на­вал и писал мне, — и что про­ис­хо­дит, и к чему ты путем дога­док при­хо­дишь сам, — и это­го я даже боль­ше от тебя жду; ведь про­шед­шее — для всех опо­ве­щаю­щих меня, от тебя же жду буду­ще­го: Гада­тель луч­ший…⁹ Про­сти болт­ли­вость, кото­рая и облег­ча­ет меня, когда я пишу, по край­ней мере, тебе, и вызы­ва­ет тебя на пись­ма. Загад­ки насчет Оппи­ев¹⁰ из Велии я совсем не понял, ведь она тем­нее чис­ла Пла­то­на¹¹.