Письма Марка Туллия Цицерона

790. Гаю Кас­сию Лон­ги­ну, в южную Ита­лию

Рим, конец сен­тяб­ря 44 г.

Марк Тул­лий Цице­рон шлет боль­шой при­вет Гаю Кас­сию.

1. Я чрез­вы­чай­но рад, что ты одоб­ря­ешь мое мне­ние и речь¹; если бы воз­мож­но было чаще высту­пать с речью, вос­ста­нов­ле­ние сво­бо­ды и государ­ст­вен­но­го строя не соста­ви­ло бы ника­ко­го труда. Но безум­ный и пад­ший чело­век², еще более негод­ный чело­век, неже­ли тот, о кото­ром ты ска­зал, что «убит вели­чай­ший него­дяй»³, стре­мит­ся начать рез­ню и обви­ня­ет меня в том, что я был зачин­щи­ком убий­ства Цеза­ря, толь­ко с той целью, чтобы воз­будить про­тив меня вете­ра­нов. Этой опас­но­сти я не стра­шусь, толь­ко бы она соеди­ни­ла сла­ву ваше­го поступ­ка⁴ с похва­лой мне.

Таким обра­зом, ни Писо­ну⁵, кото­рый напал на него пер­вым, никем не будучи под­дер­жан, ни мне, кото­рый сде­лал то же трид­ца­тью дня­ми спу­стя, ни Пуб­лию Сер­ви­лию⁶, кото­рый после­до­вал мое­му при­ме­ру, нель­зя без­опас­но при­хо­дить в сенат⁷. Ведь гла­ди­а­тор⁸ ищет рез­ни и решил, что начнет ее с меня за две­на­дцать дней до октябрь­ских календ; к это­му дню он при­шел под­готов­лен­ным, после того как он в тече­ние мно­гих дней раз­мыш­лял в усадь­бе Метел­ла⁹. Но какое раз­мыш­ле­ние было воз­мож­но сре­ди рас­пут­ства и пьян­ства? Поэто­му, как я писал тебе ранее, всем пока­за­лось, что он, по сво­е­му обык­но­ве­нию, избле­ва­ет, а не гово­рит¹⁰.

2. Итак, ты уве­рен, пишешь ты, что мой авто­ри­тет и крас­но­ре­чие могут при­не­сти неко­то­рую поль­зу; кое-какую, при­ме­ни­тель­но к столь вели­ким несча­стьям, они при­нес­ли. Ведь рим­ский народ пони­ма­ет, что есть трое кон­су­ля­ров¹¹, кото­рые, так как они при­дер­жи­ва­ют­ся чест­ных взглядов на поло­же­ние государ­ства и сво­бод­но выска­за­лись, не могут без­опас­но прий­ти в сенат. К тому же нет осно­ва­ний ожи­дать что-либо сверх это­го. Ведь твой род­ст­вен­ник¹² нахо­дит удо­воль­ст­вие в новых род­ст­вен­ных узах¹³. Поэто­му он уже не отно­сит­ся с рве­ни­ем к играм и готов лоп­нуть от бес­ко­неч­ных руко­плес­ка­ний тво­е­му бра­ту¹⁴. Дру­го­го род­ст­вен­ни­ка¹⁵ смяг­чи­ли новые запи­си Цеза­ря. Но это тер­пи­мо; невы­но­си­мо то, что нахо­дит­ся чело­век, кото­рый счи­та­ет, что его сын станет кон­су­лом в ваш год¹⁶, и по этой при­чине выстав­ля­ет напо­каз свое рабо­ле­пие перед этим раз­бой­ни­ком.

3. Ведь Луций Кот­та¹⁷, мой близ­кий, ввиду како­го-то роко­во­го отча­я­ния, как он гово­рит, реже при­хо­дит в сенат. Луцию Цеза­рю¹⁸, чест­ней­ше­му и храб­рей­ше­му граж­да­ни­ну, меша­ет нездо­ро­вье. Сер­вий Суль­пи­ций, обла­даю­щий и необы­чай­ным авто­ри­те­том и чест­ней­ши­ми взгляда­ми, отсут­ст­ву­ет¹⁹. Что каса­ет­ся осталь­ных, за исклю­че­ни­ем ново­из­бран­ных²⁰, — про­сти меня, если я не счи­таю их кон­су­ля­ра­ми.

Вот вер­ши­те­ли государ­ст­вен­ных дел; чис­ло их было бы ничтож­ным даже при бла­го­по­лу­чии; каким ты счи­та­ешь его при кру­ше­нии? Поэто­му вся надеж­да на вас²¹; если же вы имен­но для того и отсут­ст­ву­е­те, чтобы быть в без­опас­но­сти, то даже не на вас; но если вы замыш­ля­е­те кое-что достой­ное сво­ей сла­вы, то я хотел бы — пока я невредим. Если это не так, то все же государ­ство бла­го­да­ря вам в ско­ром вре­ме­ни вос­ста­но­вит свое пра­во.

Тво­их род­ных я не остав­ляю без помо­щи. Обра­тят­ся ли они ко мне или не обра­тят­ся — все-таки в сво­ем рас­по­ло­же­нии и пре­дан­но­сти я пору­чусь тебе. Будь здо­ров.