Письма Марка Туллия Цицерона

914. Мар­ку Юнию Бру­ту, в про­вин­цию Македо­нию

Рим, 27 июля 43 г.

Цице­рон Бру­ту при­вет.

1. После моих частых сове­тов тебе в пись­мах, чтобы ты воз­мож­но ско­рее явил­ся на помощь государ­ству и при­вел вой­ско в Ита­лию, когда я не думал, что у тво­их род­ных есть сомне­ния по это­му пово­ду, твоя мать¹, бла­го­ра­зум­ней­шая и забот­ли­вей­шая жен­щи­на, все помыс­лы кото­рой обра­ще­ны к тебе и погло­ще­ны тобой, попро­си­ла меня прий­ти к ней за семь дней до секс­тиль­ских календ, что я, как и был дол­жен, сде­лал без про­мед­ле­ния; когда же я при­шел, я застал Кас­ку, Лабео­на² и Скап­ция³. Она обра­ти­лась ко мне и спро­си­ла, како­во же мое мне­ние и вызы­ваем ли мы тебя и счи­та­ем ли мы, что это для тебя полез­но или же для тебя луч­ше мед­лить и задер­жать­ся.

2. Я отве­тил то, что думал, — что и для тво­е­го досто­ин­ства и для доб­ро­го име­ни чрез­вы­чай­но полез­но, чтобы ты в воз­мож­но более ско­ром вре­ме­ни ока­зал защи­ту пошат­нув­ше­му­ся и почти при­шед­ше­му в упа­док государ­ству. И в самом деле, како­го толь­ко зла, по тво­е­му мне­нию, нет в той войне, в кото­рой победо­нос­ные вой­ска не захо­те­ли пре­сле­до­вать бегу­ще­го вра­га⁴ и в кото­рой остав­ший­ся невреди­мым импе­ра­тор, наде­лен­ный слав­ней­ши­ми поче­стя­ми и вели­чай­ши­ми дара­ми судь­бы, — женой, детьми, род­ст­вом с вами, объ­явил вой­ну государ­ству⁵. К чему мне гово­рить: «при таком еди­но­ду­шии сена­та и наро­да», когда внут­ри стен⁶ столь­ко зла?

3. Но, когда я писал это, я испы­ты­вал вели­чай­шую скорбь отто­го, что, после того как государ­ство при­ня­ло мое пору­чи­тель­ство за юно­шу и почти маль­чи­ка⁷, я, каза­лось, едва мог испол­нить то, что я обе­щал. Ведь дан­ное за дру­го­го обя­за­тель­ство, касаю­ще­е­ся обра­за мыс­лей и мне­ния, осо­бен­но в вели­чай­шем деле, важ­нее и труд­нее, неже­ли обя­за­тель­ство, касаю­ще­е­ся денег; ведь послед­ние мож­но упла­тить, а ущерб для иму­ще­ства тер­пим. Но как упла­тишь то, в чем ты пору­чил­ся государ­ству, если тот, за кого ты пору­чил­ся, нелег­ко согла­ша­ет­ся упла­тить?⁸

4. Впро­чем, и его я, как наде­юсь, удер­жу несмот­ря на сопро­тив­ле­ние со сто­ро­ны мно­гих; ведь в нем, мне кажет­ся, есть хоро­шие задат­ки, но воз­раст подат­лив, и суще­ст­ву­ют мно­гие, гото­вые испор­тить его, кото­рые уве­ре­ны, что ост­ро­ту чест­но­го ума мож­но при­ту­пить, пред­ста­вив ему блеск лож­но­го поче­та. И вот, к моим осталь­ным трудам при­ба­вил­ся так­же сле­дую­щий — при­ме­нить все ухищ­ре­ния, чтобы удер­жать юно­шу и не под­верг­нуть­ся осуж­де­нию за опро­мет­чи­вость. Впро­чем, что такое опро­мет­чи­вость? Ведь того, за кого я пору­чил­ся, я обя­зал боль­ше, неже­ли обя­зал­ся сам, и не может быть, чтобы государ­ство рас­ка­и­ва­лось в том, что я пору­чил­ся за того, кто был в сво­их дей­ст­ви­ях более сто­ек и бла­го­да­ря соб­ст­вен­но­му уму, и бла­го­да­ря мое­му обе­ща­нию.

5. Но вели­чай­шим затруд­не­ни­ем в государ­стве, если толь­ко не оши­ба­юсь, явля­ет­ся недо­ста­ток денеж­ных средств. Ведь чест­ные мужи с каж­дым днем ста­но­вят­ся более глу­хи к голо­су нало­га, кото­рый собран в виде сотой доли на осно­ва­нии бес­со­вест­ной оцен­ки бога­тых и весь тра­тит­ся на жало­ва­ние двум леги­о­нам⁹; одна­ко пред­сто­ят неогра­ни­чен­ные рас­хо­ды как на эти вой­ска, посред­ст­вом кото­рых мы теперь защи­ща­ем­ся, так и на твое; ведь наш Кас­сий¹⁰, види­мо, может при­быть доста­точ­но сна­ря­жен­ным. Но это и мно­гое дру­гое я жаж­ду обсудить при встре­че и воз­мож­но ско­рее.

6. Что каса­ет­ся сыно­вей тво­ей сест­ры¹¹, то я не стал ждать, Брут, пока ты напи­шешь; вооб­ще сами обсто­я­тель­ства — ведь будет вестись вой­на — остав­ля­ют тебе сво­бо­ду дей­ст­вий; но я сна­ча­ла, когда не мог пред­у­га­дать про­дол­жи­тель­ность вой­ны, вел в сена­те дело маль­чи­ков так, как ты, пола­гаю я, мог узнать из писем мате­ри, и я все­гда во всем, хотя бы с опас­но­стью для жиз­ни, буду гово­рить и делать то, чего ты, по мое­му мне­нию, хочешь и что для тебя важ­но. За пять дней до секс­тиль­ских календ.