Письма Марка Туллия Цицерона

913. Мар­ку Юнию Бру­ту, в про­вин­цию Македо­нию

Рим, меж­ду 11 и 27 июля (воз­мож­но, до 15 июля) 43 г.

Цице­рон Бру­ту при­вет.

1. Мес­са­ла¹ с тобой. Посред­ст­вом како­го же пись­ма, как бы ста­ра­тель­но оно ни было напи­са­но, могу я дой­ти до более точ­но­го объ­яс­не­ния собы­тий и поло­же­ния государ­ства, неже­ли тебе изло­жит он, кото­рый и пре­крас­но всё зна­ет и может очень изящ­но изло­жить и пред­ста­вить тебе? Не взду­май пола­гать, Брут, — хотя и нет необ­хо­ди­мо­сти, чтобы я писал тебе о том, что тебе извест­но, но все-таки я не в силах обой­ти мол­ча­ни­ем столь боль­шое пре­вос­ход­ство во вся­кой сла­ве, — не взду­май счи­тать кого бы то ни было подоб­ным ему в чест­но­сти, посто­ян­стве, забот­ли­во­сти, пре­дан­но­сти государ­ству, так что, по-види­мо­му, едва ли умест­но вос­хва­лять его крас­но­ре­чие, кото­рым он див­но пре­вос­хо­дит дру­гих², — хотя в нем боль­ше про­яв­ля­ет­ся сама муд­рость: так он усо­вер­шен­ст­во­вал­ся путем стро­го­го суж­де­ния и боль­шо­го искус­ства в самом истин­ном роде крас­но­ре­чия; он так трудо­лю­бив и неусы­пен в сво­ем рве­нии, что боль­ше все­го сле­ду­ет быть бла­го­дар­ным не его даро­ва­нию, кото­рое у него чрез­вы­чай­но вели­ко.

2. Но меня увле­ка­ет при­язнь: ведь назна­че­ние это­го пись­ма не похва­ла Мес­са­ле, осо­бен­но раз оно — к Бру­ту, кото­ро­му и его доб­лесть извест­на не мень­ше, чем мне, а эти самые стрем­ле­ния, кото­рые я хва­лю, извест­ны луч­ше. Когда я огор­чал­ся, отпус­кая его от себя, для меня было облег­че­ни­ем одно — что он, выез­жая к тебе, слов­но к мое­му вто­ро­му я, и выпол­нял долг и домо­гал­ся вели­чай­шей похва­лы. Но об этом доста­точ­но.

3. Теперь, после очень длин­но­го пере­ры­ва, пере­хо­жу к одно­му пись­му, в кото­ром ты, за мно­гое возда­вая мне, пори­цал одно — что в назна­че­нии поче­стей я, по тво­им сло­вам, слиш­ком щедр и как бы рас­то­чи­те­лен³. Ты пори­цал меня за это: дру­гой, быть может, — за то, что я в осуж­де­нии и нака­за­нии несколь­ко суров, или, быть может, ты — за то и дру­гое; если дело обсто­ит так, то желаю, чтобы мое суж­де­ние и о том и о дру­гом ста­ло вполне извест­но тебе, а не толь­ко для того, чтобы при­ме­нить выра­же­ние Соло­на, кото­рый был и муд­рей­шим из семе­рых и един­ст­вен­ным из семе­рых⁴, соста­вив­шим зако­ны: он ска­зал, что государ­ст­вен­ный строй под­дер­жи­ва­ет­ся дву­мя веща­ми — награ­дой и нака­за­ни­ем⁵; разу­ме­ет­ся, и в том и в дру­гом деле суще­ст­ву­ет мера, как и в осталь­ных, и какая-то середи­на и в том и в дру­гом отно­ше­нии. Но в этом месте я наме­рен обсуж­дать не такой важ­ный пред­мет.

4. Счи­таю нелиш­ним открыть, что́ имен­но пре­сле­до­вал я во вре­мя этой вой­ны, выска­зы­вая свои мне­ния⁶. Ты не забыл, Брут, о какой оплош­но­сти с вашей сто­ро­ны после гибе­ли Цеза­ря и ваших памят­ных мар­тов­ских ид⁷ я гово­рил и какая, по моим сло­вам, буря угро­жа­ла государ­ству: вели­кая поги­бель будет отвра­ще­на бла­го­да­ря вам; боль­шое пят­но стер­то с рим­ско­го наро­да; вы стя­жа­ли боже­ст­вен­ную сла­ву, но орудия цар­ской вла­сти пере­да­ны Лепиду и Анто­нию, один из кото­рых более непо­сто­я­нен, дру­гой более гадок, но оба боят­ся мира, недру­ги спо­кой­ст­вию; в то вре­мя как они горе­ли жаж­дой потря­се­ний в государ­стве, у нас не было оплота, кото­рый мы мог­ли бы про­ти­во­по­ста­вить им: ведь граж­дане еди­но­душ­но под­ня­лись во имя сохра­не­ния сво­бо­ды; (5) я был тогда черес­чур дея­те­лен⁸, вы, пожа­луй, более муд­ро⁹ оста­ви­ли тот город, кото­рый вы осво­бо­ди­ли¹⁰; Ита­лию, заяв­ляв­шую вам о сво­ей пре­дан­но­сти, вы не под­дер­жа­ли. И вот, видя, что Рим в руках у бра­то­убийц, и что ни ты, ни Кас­сий не може­те без­опас­но нахо­дить­ся в нем и что он захва­чен Анто­ни­ем с помо­щью ору­жия, я решил, что и мне сле­ду­ет выехать: ведь омер­зи­тель­но зре­ли­ще государ­ства, захва­чен­но­го нече­сти­вы­ми, когда воз­мож­ность прий­ти на помощь исклю­че­на; но дух — такой же, как все­гда про­ник­ну­тый любо­вью к оте­че­ству, — не мог мирить­ся с укло­не­ни­ем от угро­жав­ших ему опас­но­стей. Поэто­му, на поло­вине пути в Ахайю, когда в дни эте­сий австр¹¹, как пода­тель про­ти­во­по­лож­но­го сове­та, отнес меня назад в Ита­лию, я увидел­ся с тобой в Велии и испы­тал силь­ное огор­че­ние: ведь ты отсту­пал, Брут, отсту­пал, так как, по утвер­жде­нию наших сто­и­ков, муд­рые не обра­ща­ют­ся в бег­ство.

6. Как толь­ко я при­ехал в Рим, я тот­час высту­пил про­тив безу­мия и пре­ступ­ле­ния Анто­ния¹²; когда я воз­будил его про­тив себя, я начал при­ни­мать под­лин­но Бру­то­вы реше­ния для осво­бож­де­ния государ­ства — ведь это свой­ст­вен­но вашей кро­ви¹³. То, что оста­ет­ся, дол­го пере­ска­зы­вать, и это сле­ду­ет про­пу­стить; ведь это обо мне; гово­рю одно: этот юно­ша Цезарь¹⁴, бла­го­да­ря кото­ро­му мы до сего вре­ме­ни суще­ст­ву­ем, если мы хотим при­знать исти­ну, вытек из род­ни­ка моих сове­тов.

7. Я воздал ему поче­сти, в самом деле, толь­ко долж­ные, Брут, толь­ко необ­хо­ди­мые. Ведь как толь­ко мы нача­ли вос­ста­нав­ли­вать сво­бо­ду, когда даже боже­ст­вен­ная доб­лесть Деци­ма Бру­та еще не при­шла в дви­же­ние так, чтобы мы мог­ли знать это¹⁵, и весь оплот был в маль­чи­ке¹⁴, кото­рый мог бы отве­сти удар Анто­ния от нашей шеи, — какой толь­ко почет ему не сле­до­ва­ло назна­чить? Впро­чем, я тогда воздал ему похва­лу на сло­вах, и то уме­рен­ную; я пред­ло­жил пре­до­ста­вить ему воен­ную власть, кото­рая, хотя и каза­лась почет­ной для его воз­рас­та, всё же была необ­хо­ди­ма тому, кто имел вой­ско. В самом деле, что такое вой­ско без воен­ной вла­сти?¹⁶ Филипп¹⁷ пред­ло­жил поста­вить ста­тую, уско­рить соис­ка­ние¹⁸ — сна­ча­ла Сер­вий¹⁹, а затем — еще боль­ше — Сер­ви­лий²⁰; тогда ничто не каза­лось чрез­вы­чай­ным.

8. Но люди поче­му-то лег­че ока­зы­ва­ют­ся бла­го­склон­ны­ми, когда они в стра­хе, неже­ли бла­го­дар­ны­ми после победы. Ведь когда после осво­бож­де­ния Деци­ма Бру­та²¹ заси­ял тот в выс­шей сте­пе­ни радост­ный для государ­ства день²², быв­ший слу­чай­но днем рож­де­ния Бру­та, я пред­ло­жил, чтобы в фастах²³ к это­му дню было при­пи­са­но имя Бру­та, и в этом я после­до­вал при­ме­ру пред­ков, кото­рые ока­за­ли этот почет жен­щине Ларен­ции²⁴, кото­рой вы, пон­ти­фи­ки, обыч­но совер­ша­е­те жерт­во­при­но­ше­ние в Велаб­ре; когда я воздал это Бру­ту, я хотел, чтобы в фастах была сде­ла­на наве­ки запись о радост­ней­шей победе. Но я узнал, что в тот день в сена­те недоб­ро­же­ла­те­лей несколь­ко боль­ше, чем бла­го­дар­ных²⁵. В те же самые дни я осы­пал — если ты так хочешь — поче­стя­ми умер­ших: Гир­ция и Пан­су, даже Акви­лу²⁶; кто это будет пори­цать, кро­ме тех, кто, отбро­сив страх, забудет о минув­шей опас­но­сти.

9. К бла­го­дар­ной памя­ти о бла­го­де­я­нии при­со­еди­ня­лось то сооб­ра­же­ние, кото­рое мог­ло бы быть полез­ным так­же для потом­ков: ведь я хотел, чтобы оста­лись веч­ные памят­ни­ки обще­ст­вен­ной нена­ви­сти к жесто­чай­шим вра­гам. Подо­зре­ваю, что ты не осо­бен­но одоб­ря­ешь то, чего не одоб­ря­ли твои близ­кие, прав­да, чест­ней­шие мужи, но неис­кус­ные в государ­ст­вен­ных делах²⁷: что я пред­ло­жил, чтобы Цеза­рю было доз­во­ле­но с ова­ци­ей²⁸ всту­пить в Рим. Одна­ко я — но я, быть может, оши­ба­юсь, хотя я и не таков, чтобы боль­ше все­го вос­хи­щать­ся сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми, — мне кажет­ся, во вре­мя этой вой­ны²⁹ не выска­зы­вал более бла­го­ра­зум­но­го мне­ния; но поче­му это так, откры­вать не сле­ду­ет, дабы не пока­за­лось, что я был боль­ше пред­у­смот­ри­тель­ным, неже­ли бла­го­дар­ным. Итак, рас­смот­рим дру­гое. Я пред­ло­жил ока­зать поче­сти Деци­му Бру­ту, пред­ло­жил то же для Луция План­ка; прав­да, это очень высо­кие умы, кото­рые при­вле­ка­ет сла­ва, но мудр и сенат, кото­рый поль­зу­ет­ся тем спо­со­бом, каким, по его мне­нию, — толь­ко бы он был честен — каж­до­го мож­но заста­вить помо­гать государ­ству. Но нас пори­ца­ют за Лепида, ста­тую кото­ро­го мы, уста­но­вив ее на рострах, сами же сбро­си­ли³⁰; мы стре­ми­лись поче­том отвлечь его от неистов­ства; безу­мие лег­ко­мыс­лен­ней­ше­го чело­ве­ка победи­ло нашу про­ни­ца­тель­ность; всё же уста­нов­ле­ни­ем ста­туи Лепида сде­ла­но не столь­ко зла, сколь­ко добра — тем, что она сбро­ше­на.

10. О поче­стях доста­точ­но подроб­но: теперь сле­ду­ет ска­зать несколь­ко слов о нака­за­нии. Ведь в тво­их пись­мах я часто усмат­ри­вал твое жела­ние полу­чить похва­лу за снис­хо­ди­тель­ность к тем, кого ты победил на войне³¹. Я, со сво­ей сто­ро­ны, пола­гаю, что ты ни в чем не посту­пил небла­го­ра­зум­но. Но отказ от нака­за­ния за пре­ступ­ле­ние — ведь это то, что назы­ва­ет­ся про­щать, — хотя он и тер­пим при про­чих обсто­я­тель­ствах, в этой войне я счи­таю губи­тель­ным: ведь из всех граж­дан­ских войн, какие были в нашем государ­стве на моей памя­ти³², не было ни одной, в кото­рой, — неза­ви­си­мо от того, какая сто­ро­на победи­ла, — все-таки не долж­на была бы обра­зо­вать­ся какая-то фор­ма государ­ст­вен­но­го строя. Что каса­ет­ся этой вой­ны, то какой государ­ст­вен­ный строй будет у нас в слу­чае нашей победы, мне не лег­ко утвер­ждать; в слу­чае победы над нами, во вся­ком слу­чае, нико­гда не будет ника­ко­го. Итак, я суро­во выска­зал­ся про­тив Анто­ния, выска­зал­ся про­тив Лепида и не столь­ко ради мще­ния, сколь­ко для того, чтобы и в насто­я­щее вре­мя отпуг­нуть пре­ступ­ных граж­дан от напа­де­ния на оте­че­ство и на буду­щее оста­вить пре­до­сте­ре­же­ние, чтобы никто не захо­тел под­ра­жать тако­му безу­мию.

11. Впро­чем, как раз это было не в боль­шей сте­пе­ни моим мне­ни­ем, чем мне­ни­ем всех; в нем жесто­ким кажет­ся то, что нака­за­ние рас­про­стра­ня­ет­ся на детей, кото­рые ни в чем не вино­ва­ты, но это древ­нее и свой­ст­вен­ное всем государ­ствам обык­но­ве­ние, если даже дети Феми­сток­ла³³ испы­ты­ва­ли нуж­ду, а если то же нака­за­ние рас­про­стра­ня­ет­ся на осуж­ден­ных граж­дан, то как мог­ли мы быть более мяг­ки­ми к вра­гам? Но за что может жало­вать­ся на меня кто-либо из тех, кто неиз­беж­но дол­жен при­знать­ся, что он, в слу­чае сво­ей победы, был бы более сви­ре­пым по отно­ше­нию ко мне? Вот осно­ва­ния для моих мне­ний, по край­ней мере, об этом роде поче­та и нака­за­ния; ведь о том, что я выска­зал и что при­знал нуж­ным насчет про­че­го, ты, пола­гаю я, слы­хал³⁴.

12. Но как раз это не так необ­хо­ди­мо; одно крайне необ­хо­ди­мо, Брут, — чтобы ты воз­мож­но ско­рее при­был в Ита­лию с вой­ском. Тебя ждут с боль­шим нетер­пе­ни­ем, так что, если ты достиг­нешь Ита­лии, то к тебе все сбе­гут­ся. Ведь или мы победи­ли — а мы пре­крас­но победи­ли бы, если бы у Лепида не появи­лось силь­ное жела­ние погу­бить все и погиб­нуть само­му со сво­и­ми, — и тогда нам нужен твой авто­ри­тет для уста­нов­ле­ния како­го-то государ­ст­вен­но­го устрой­ства; или даже теперь пред­сто­ит борь­ба, — тогда вели­чай­шая надеж­да как на твой авто­ри­тет, так и на силы тво­е­го вой­ска. Но поспе­ши, ради богов! Ты зна­ешь, как мно­го зна­чат обсто­я­тель­ства, как мно­го зна­чит быст­ро­та.

13. Как вни­ма­тель­но я забо­чусь о сыно­вьях тво­ей сест­ры³⁵, ты, наде­юсь, узна́ешь из писем мате­ри и сест­ры. В этом я боль­ше руко­во­жусь тво­им жела­ни­ем, кото­рое для меня доро­же все­го, неже­ли сво­им посто­ян­ст­вом, как дума­ют обо мне неко­то­рые. Но я ни в чем так не хочу и быть и казать­ся посто­ян­ным, как в сво­ей при­яз­ни к тебе.