Письма Марка Туллия Цицерона

915. От Луция Муна­ция План­ка Цице­ро­ну, в Рим

Нар­бон­ская Гал­лия, Кула­рон (?), 28 июля 43 г.

Избран­ный кон­су­лом, импе­ра­тор¹ Планк шлет при­вет Цице­ро­ну.

1. Не могу удер­жать­ся, чтобы не побла­го­да­рить тебя за всё в отдель­но­сти и за твои услу­ги², но, кля­нусь, делаю это с чув­ст­вом сты­да. Ведь и столь тес­ные дру­же­ские отно­ше­ния, каких ты захо­тел со мной, види­мо, не тре­бу­ют выра­же­ния бла­го­дар­но­сти, и я неохот­но — ввиду тво­их вели­чай­ших услуг — отде­лы­ва­юсь столь ничтож­ным даром в виде слов и пред­по­чи­таю лич­но ува­же­ни­ем, угож­де­ни­ем, усер­ди­ем снис­кать твое одоб­ре­ние моей памят­ли­во­сти. Если оста­нусь жив, то сво­им ува­же­ни­ем к тебе, угож­де­ни­ем, усер­ди­ем пре­взой­ду вся­кую при­ят­ную друж­бу и даже истин­но род­ст­вен­ное отно­ше­ние. Что же каса­ет­ся тво­ей при­яз­ни и тво­е­го суж­де­ния обо мне, то мне не лег­ко ска­зать, будут ли они при­но­сить мне боль­ше досто­ин­ства на веч­ные вре­ме­на или же боль­ше удо­воль­ст­вия изо дня в день.

2. О выго­дах сол­дат ты поза­бо­тил­ся³. Я хотел, чтобы сенат ока­зал им вни­ма­ние не ради укреп­ле­ния мое­го вли­я­ния (ведь я знаю, что у меня толь­ко здра­вые помыс­лы), но так как, во-пер­вых, я при­зна­вал, что они заслу­жи­ли это; затем, так как я хотел, чтобы они на все слу­чаи были тес­нее свя­за­ны с делом государ­ства; нако­нец, чтобы иметь воз­мож­ность пору­чить­ся вам за них в том, что они так же враж­деб­ны вся­ко­му под­стре­ка­тель­ству со сто­ро­ны всех, как были до сего вре­ме­ни⁴.

3. Я до сего вре­ме­ни удер­жал здесь всё без изме­не­ний. Хотя я и знаю, как люди — и не без осно­ва­ний — жаж­дут реши­тель­ной победы, я все-таки наде­юсь, что вы одоб­ря­е­те это мое реше­ние. Ведь у государ­ства нет нагото­ве боль­ших под­креп­ле­ний, чтобы ока­зать про­ти­во­дей­ст­вие вне­зап­но­му натис­ку и раз­бою бра­то­убийц⁵, если в этих вой­сках будет какой-нибудь урон. Мои силы, пола­гаю я, тебе извест­ны: в моем лаге­ре три леги­о­на вете­ра­нов, один — и даже пре­вос­ход­ней­ший из всех — из ново­бран­цев; в лаге­ре Бру­та⁶ — один леги­он вете­ра­нов, дру­гой из сол­дат двух­лет­не­го сро­ка служ­бы, восемь из ново­бран­цев. Таким обра­зом, все вой­ско по чис­лен­но­сти очень вели­ко, в смыс­ле стой­ко­сти сла­бое, а насколь­ко в бою сле­ду­ет пола­гать­ся на ново­бран­цев — это мы слиш­ком часто узна­ва­ли на опы­те.

4. Если бы к этой силе наших войск при­со­еди­ни­лось либо афри­кан­ское вой­ско⁷, кото­рое состо­ит из вете­ра­нов, либо вой­ско Цеза­ря⁸, то мы спо­кой­но под­верг­ли бы важ­ней­шее государ­ст­вен­ное дело реши­тель­но­му испы­та­нию. Но так как мы виде­ли, что Цезарь нахо­дит­ся несколь­ко бли­же⁹, то я не пере­ста­вал уго­ва­ри­вать его в пись­мах, и он не пере­ста­вал под­твер­ждать, что он при­бы­ва­ет без про­мед­ле­ния. Меж­ду тем он, вижу я, отка­зав­шись от это­го наме­ре­ния, при­нял дру­гие реше­ния¹⁰. Все-таки я послал к нему наше­го Фур­ния с пол­но­мо­чи­я­ми и пись­мом — не смо­жет ли он слу­чай­но сколь­ко-нибудь помочь.

5. Ты зна­ешь, мой Цице­рон, — что каса­ет­ся люб­ви к Цеза­рю⁸, я твой союз­ник, пото­му ли, что при близ­кой друж­бе с Цеза­рем¹¹, при его жиз­ни, для меня уже было неиз­беж­но обе­ре­гать и любить его⁸; или пото­му, что он, насколь­ко я мог узнать, отли­чал­ся очень боль­шой уме­рен­но­стью и чело­веч­но­стью¹²; или пото­му, что ввиду моей столь заме­ча­тель­ной друж­бы с Цеза­рем¹¹ мне кажет­ся позор­ным не счи­тать его сыном это­го⁸, под­дер­жан­но­го суж­де­ни­ем¹³ его¹¹ и вашим.

6. Но что бы я ни писал тебе, я делаю это, кля­нусь, ско­рее со скор­бью, чем из недру­же­лю­бия. Что Анто­ний по сей день жив, что Лепид вме­сте с ним, что у них вой­ска, к кото­рым нель­зя отно­сить­ся с пре­не­бре­же­ни­ем, что они наде­ют­ся, что они осме­ли­ва­ют­ся — все это они могут зачесть в при­ход Цеза­рю¹⁴. Я не ста­ну воз­вра­щать­ся к про­шло­му; но если бы с того вре­ме­ни, когда он⁸ объ­явил мне о сво­ем при­хо­де, он захо­тел прий­ти, то вой­на была бы либо пре­кра­ще­на, либо пере­не­се­на в глу­бо­ко враж­деб­ную им Испа­нию¹⁵ с вели­чай­шим ущер­бом для них. Какие сооб­ра­же­ния или чьи сове­ты отвлек­ли его от столь вели­кой, а для него даже необ­хо­ди­мой и спа­си­тель­ной¹⁶ сла­вы и скло­ни­ли к помыс­лам о кон­суль­стве на два меся­ца¹⁷, свя­зан­ном со стра­хом для людей и неле­пым тре­бо­ва­ни­ем¹⁸, — не могу постиг­нуть.

7. Боль­шую поль­зу в этом, мне кажет­ся, могут при­не­сти и государ­ству и ему его род­ст­вен­ни­ки¹⁹; вели­чай­шую, как я счи­таю, так­же ты, у кото­ро­го перед ним такие заслу­ги, каких у тебя нет ни перед кем²⁰, кро­ме меня: ведь я нико­гда не забу­ду, что я у тебя в вели­чай­шем дол­гу за очень мно­гое. Дове­сти с ним пере­го­во­ры об этом до кон­ца я и упол­но­мо­чил Фур­ния. Если я буду поль­зо­вать­ся у него таким авто­ри­те­том, каким я дол­жен поль­зо­вать­ся, то я очень силь­но помо­гу ему.

8. Меж­ду тем мы ведем вой­ну в худ­ших усло­ви­ях, так как мы и не счи­та­ем реши­тель­ное сра­же­ние вполне без­опас­ным, и все-таки не наме­ре­ны допус­кать, чтобы из-за наше­го отступ­ле­ния государ­ство мог­ло поне­сти боль­шой ущерб. Но если Цезарь оду­ма­ет­ся или если быст­ро при­бу­дут афри­кан­ские леги­о­ны, то мы устра­ним опас­ность, угро­жаю­щую вам с этой сто­ро­ны.

Про­шу тебя любить меня, как ты начал, и быть уве­рен­ным, что я под­лин­но твой. За четы­ре дня до секс­тиль­ских календ, из лаге­ря.