Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах, М.: издательство «Наука», 1994. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. I.
Перевод С. И. Соболевского, обработка перевода для настоящего переиздания — С. С. Аверинцева, переработка комментария — М. Л. Гаспарова.
Сверка перевода сделана по последнему научному изданию жизнеописаний Плутарха: Plutarchi Vitae parallelae, recogn. Cl. Lindscog et K. Ziegler, iterum recens. K. Ziegler, Lipsiae, 1957—1973. V. I—III. Из существующих переводов Плутарха на разные языки переводчик преимущественно пользовался изданием: Plutarch. Grosse Griechen und Römer / Eingel, und Übers, u. K. Ziegler. Stuttgart; Zürich, 1954. Bd. 1—6 и комментариями к нему.
Издание подготовили С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Ответственный редактор С. С. Аверинцев.

Plutarchi Vitae parallelae. C. Sintenis, Teubner, 1908.
Plutarchi Vitae parallelae, with Eng. transl. by B. Perrin, Loeb Classical Library, 1916/1932.

1. Гово­рят, что одна­жды Цезарь1 увидал в Риме, как какие-то бога­тые ино­стран­цы носи­ли за пазу­хой щенят и малень­ких обе­зьян и лас­ка­ли их. Он спро­сил их, раз­ве у них жен­щи­ны не родят детей? Эти­ми сло­ва­ми, вполне достой­ны­ми пра­ви­те­ля, он дал настав­ле­ние тем, кото­рые тра­тят на живот­ных при­су­щую нам от при­ро­ды потреб­ность в люб­ви и неж­ность, тогда как она долж­на при­над­ле­жать людям. Так как душа наша от при­ро­ды име­ет склон­ность к позна­нию и созер­ца­нию, то раз­ве не соглас­но с разу­мом пори­цать тех, кто дела­ет из этой склон­но­сти дур­ное употреб­ле­ние, слу­шая и созер­цая то, что не заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния, и пре­не­бре­гая пре­крас­ным и полез­ным? Чув­ства­ми внеш­ни­ми, вос­при­ни­маю­щи­ми все, что попа­да­ет­ся, вслед­ст­вие их пас­сив­но­го отно­ше­ния к впе­чат­ле­ни­ям, может быть, по необ­хо­ди­мо­сти при­хо­дит­ся созер­цать вся­кое явле­ние, полез­но ли оно или бес­по­лез­но; но умом вся­кий, кто хочет им поль­зо­вать­ся, очень лег­ко спо­со­бен все­гда как направ­лять себя к тому, что он счи­та­ет хоро­шим, так и изме­нять это направ­ле­ние. Поэто­му надо стре­мить­ся к наи­луч­ше­му, чтобы не толь­ко созер­цать, но и питать­ся созер­ца­ни­ем. Как гла­зу нра­вит­ся цвет, кото­рый сво­им блес­ком и при­ят­но­стью живит и укреп­ля­ет зре­ние, так и ум надо направ­лять на такие пред­ме­ты созер­ца­ния, кото­рые, радуя его, вле­кут его к доб­ру, ему свой­ст­вен­но­му. Эти пред­ме­ты созер­ца­ния заклю­че­ны в делах, име­ю­щих сво­им источ­ни­ком доб­ро­де­тель: они вну­ша­ют тем, кто их изу­чит, стрем­ле­ние к сорев­но­ва­нию и жела­ние под­ра­жать. В дру­гих слу­ча­ях за вос­хи­ще­ни­ем чем-либо сде­лан­ным не тот­час сле­ду­ет стрем­ле­ние к совер­ше­нию; напро­тив, часто, наслаж­да­ясь про­из­веде­ни­ем, мы пре­зи­ра­ем испол­ни­те­ля его: так, напри­мер, бла­го­вон­ные мази и пур­пур­ные одеж­ды мы любим, а кра­силь­щи­ков и пар­фю­мер­ных масте­ров счи­та­ем небла­го­род­ны­ми, ремес­лен­ни­ка­ми. Поэто­му умно ска­зал Анти­сфен, услы­шав, что Исме­ний хоро­ший флей­тист: «А чело­век он сквер­ный; ина­че не был бы он таким хоро­шим флей­ти­стом». Филипп ска­зал сыну, когда тот на одной пируш­ке при­ят­но, по пра­ви­лам искус­ства играл на струн­ном инстру­мен­те: «Не стыд­но тебе так хоро­шо играть? Доволь­но и того, когда у царя есть вре­мя слу­шать музы­кан­тов; он уже мно­го уде­ля­ет Музам, если быва­ет зри­те­лем, когда дру­гие люди состя­за­ют­ся в таких искус­ствах».

2. Кто зани­ма­ет­ся лич­но низ­ки­ми пред­ме­та­ми2, употреб­ляя труд на дела бес­по­лез­ные, тот этим свиде­тель­ст­ву­ет о пре­не­бре­же­нии сво­ем к доб­ро­де­те­ли. Ни один юно­ша, бла­го­род­ный и ода­рен­ный, посмот­рев на Зев­са в Писе, не поже­ла­ет сде­лать­ся Фиди­ем, или, посмот­рев на Геру в Арго­се — Поли­кле­том, а рав­но Ана­кре­он­том, или Филе­мо­ном, или Архи­ло­хом, пре­льстив­шись их сочи­не­ни­я­ми: если про­из­веде­ние достав­ля­ет удо­воль­ст­вие, из это­го еще не сле­ду­ет, чтобы автор его заслу­жи­вал под­ра­жа­ния. Поэто­му даже и поль­зы не при­но­сят зри­те­лям такие пред­ме­ты, кото­рые не воз­буж­да­ют в них рве­ния к под­ра­жа­нию и внут­рен­ней потреб­но­сти, вызы­ваю­щей жела­ние и стрем­ле­ние к упо­доб­ле­нию. Но доб­ро­де­тель сво­и­ми дела­ми при­во­дит людей тот­час же в такое настро­е­ние, что они в одно вре­мя и вос­хи­ща­ют­ся дела­ми ее, и жела­ют под­ра­жать совер­шив­шим их. В бла­гах, посы­лае­мых судь­бою, нам при­ят­но при­об­ре­те­ние и поль­зо­ва­ние, а в бла­гах, исхо­дя­щих от доб­ро­де­те­ли, нам при­ят­ны дей­ст­вия. Пер­вые мы хотим полу­чать от дру­гих, вто­рые пред­по­чи­та­ем сами уде­лять дру­гим. Пре­крас­ное вле­чет к себе самым дей­ст­ви­ем сво­им и тот­час все­ля­ет в нас стрем­ле­ние дей­ст­во­вать; не толь­ко изо­бра­же­ние его на сцене вли­я­ет на душу зри­те­ля, но и рас­сказ о фак­те дает чело­ве­ку реши­мость дей­ст­во­вать. Поэто­му и мы реши­ли про­дол­жать писа­ние био­гра­фий. Эта кни­га (деся­тая в нашем сочи­не­нии)3 содер­жит био­гра­фии Перик­ла и Фабия Мак­си­ма, в тече­ние всей вой­ны боров­ше­го­ся с Ган­ни­ба­лом, — людей схо­жих во всех сво­их доб­ро­де­те­лях и при­том быв­ших чрез­вы­чай­но полез­ны­ми каж­дый сво­е­му оте­че­ству — преж­де все­го крото­стью, спра­вед­ли­во­стью и спо­соб­но­стью пере­но­сить оши­боч­ные суж­де­ния наро­да и това­ри­щей по долж­но­сти. Достиг­ли ли мы нуж­ной нам цели, об этом мож­но судить на осно­ва­нии наше­го сочи­не­ния.

3. Перикл был из филы Ака­ман­ти­ды, из дема Холар­га — как с отцов­ской, так и с мате­рин­ской сто­ро­ны из дома и рода, зани­мав­ших пер­вое место. Ксан­фипп, победи­тель вар­вар­ских пол­ко­вод­цев при Мика­ле, женил­ся на Ага­ри­сте из рода Кли­сфе­на, кото­рый изгнал Писи­стра­ти­дов, муже­ст­вен­но низ­верг­нул тиран­нию, дал афи­ня­нам зако­ны и уста­но­вил государ­ст­вен­ный строй, сме­шав в нем раз­ные эле­мен­ты вполне целе­со­об­раз­но для согла­сия и бла­го­по­лу­чия граж­дан. Ага­ри­сте при­сни­лось, что она роди­ла льва, и через несколь­ко дней она роди­ла Перик­ла. Телес­ных недо­стат­ков у него не было; толь­ко голо­ва была про­дол­го­ва­тая и несо­раз­мер­но боль­шая. Вот поче­му он изо­бра­жа­ет­ся почти на всех ста­ту­ях со шле­мом на голо­ве, — оче­вид­но, пото­му, что скуль­п­то­ры не хоте­ли пред­став­лять его в позор­ном виде. Но атти­че­ские поэты назы­ва­ли его «схи­но­ке­фа­лом»4, пото­му что мор­скую луко­ви­цу назы­ва­ют ино­гда «схи­ной» [schînos]. Один из коми­ков, Кра­тин, в «Хиро­нах» гово­рит так: «Рас­пря и древ­ле­рож­ден­ный Кро­нос, соче­тав­шись бра­ком, про­из­ве­ли на свет вели­чай­ше­го тиран­на, кото­ро­го боги назы­ва­ют “кефа­ле­ге­ре­том”». Так­же в «Неме­сиде» он гово­рит: «При­ди, Зевс, покро­ви­тель ино­стран­цев5, голо­ва­стый!» Телек­лид гово­рит, что он «то сидит в горо­де в недо­уме­нии от мно­же­ства дел, с тяже­лой голо­вой, то один из голо­вы сво­ей огром­ной под­ни­ма­ет страш­ный шум». Эвпо­лид в «Демах», спра­ши­вая о каж­дом вожа­ке наро­да, под­ни­маю­щем­ся из пре­ис­под­ней, гово­рит, когда Перик­ла назва­ли послед­ним:


Зачем при­вел сюда гла­ву под­зем­ных царств?

4. Учи­те­лем музы­ки у Перик­ла был, как сооб­ща­ет боль­шин­ство наших источ­ни­ков, Дамон (пер­вый слог это­го име­ни, гово­рят, сле­ду­ет про­из­но­сить крат­ко); но Ари­сто­тель уве­ря­ет, что Перикл учил­ся музы­ке у Пифо­клида. Дамон был, по-види­мо­му, заме­ча­тель­ным софи­стом, но музы­кой поль­зо­вал­ся лишь как пред­ло­гом, чтобы скры­вать от наро­да свои спо­соб­но­сти. Дамон был при Перик­ле учи­те­лем и руко­во­ди­те­лем в государ­ст­вен­ных делах, каким быва­ет учи­тель гим­на­сти­ки при бор­це. Одна­ко от наро­да не оста­лось тай­ной, что Дамо­ну лира слу­жит лишь при­кры­ти­ем: как чело­век, меч­таю­щий о круп­ных пере­во­ротах и сто­рон­ник тиран­нии, он был изгнан посред­ст­вом ост­ра­киз­ма и доста­вил коми­кам сюжет для шуток. Так, напри­мер, у Пла­то­на одно лицо даже зада­ет ему такой вопрос:


Про­шу, ответ мне дай ско­рей на мой вопрос:
Ты, гово­рят, Хирон6, Перик­ла вос­пи­тал.

Перикл был слу­ша­те­лем так­же и Зено­на7 из Элеи, кото­рый, подоб­но Пар­ме­ниду, зани­мал­ся изу­че­ни­ем при­ро­ды и выра­ботал в себе искус­ство опро­вер­гать дру­гих и воз­ра­же­ни­я­ми при­во­дить про­тив­ни­ков в без­вы­ход­ное поло­же­ние; об этом Тимон из Фли­ун­та где-то гово­рит в сле­дую­щих сло­вах:


Неуго­мон­ный Зенон дву­языч­ный, кто силою мощ­ной
Всех пере­спо­рить готов…

Но самым близ­ким Пери­к­лу чело­ве­ком, кото­рый вдох­нул в него вели­че­ст­вен­ный образ мыс­лей, воз­вы­шав­ший его над уров­нем обык­но­вен­но­го вожа­ка наро­да, и вооб­ще при­дал его харак­те­ру высо­кое досто­ин­ство, был Ана­к­са­гор из Кла­зо­мен, кото­ро­го совре­мен­ни­ки назы­ва­ли «Умом» — пото­му ли, что удив­ля­лись его вели­ко­му, необык­но­вен­но­му уму, про­яв­ляв­ше­му­ся при иссле­до­ва­нии при­ро­ды, или пото­му, что он пер­вый выста­вил прин­ци­пом устрой­ства все­лен­ной не слу­чай или необ­хо­ди­мость, но ум, чистый, несме­шан­ный, кото­рый во всех осталь­ных пред­ме­тах, сме­шан­ных, выде­ля­ет одно­род­ные части­цы.

5. Питая необык­но­вен­ное ува­же­ние к это­му чело­ве­ку, про­ни­ка­ясь его уче­ни­ем о небес­ных и атмо­сфе­ри­че­ских явле­ни­ях, Перикл, как гово­рят, не толь­ко усво­ил себе высо­кий образ мыс­лей и воз­вы­шен­ность речи, сво­бод­ную от плос­ко­го, сквер­но­го фиг­ляр­ства, — но и серь­ез­ное выра­же­ние лица, недо­ступ­ное сме­ху, спо­кой­ная поход­ка, скром­ность в мане­ре носить одеж­ду, не нару­шае­мая ни при каком аффек­те во вре­мя речи, ров­ный голос и тому подоб­ные свой­ства Перик­ла про­из­во­ди­ли на всех уди­ви­тель­но силь­ное впе­чат­ле­ние. Так, напри­мер, какой-то под­лый нахал одна­жды целый день его бра­нил и оскорб­лял; он мол­ча тер­пел это на пло­ща­ди, закан­чи­вая в то же вре­мя какое-то неот­лож­ное дело; вече­ром он скром­но пошел домой, а тот чело­век шел за ним и осы­пал его вся­ки­ми руга­тель­ства­ми. Перед тем как вой­ти в дом, когда было уже тем­но, он велел сво­е­му слу­ге взять све­тиль­ник и про­во­дить это­го чело­ве­ка до само­го его дома.

Поэт Ион утвер­жда­ет, что обхож­де­ние Перик­ла с людь­ми было доволь­но над­мен­ное и что к само­хваль­ству его при­ме­ши­ва­лось мно­го высо­ко­ме­рия и пре­зре­ния к дру­гим, а хва­лит Кимо­на за его обхо­ди­тель­ность, гиб­кость и бла­го­вос­пи­тан­ность в обра­ще­нии. Но оста­вим Иона; по его мне­нию, при доб­ро­де­те­ли, как при тра­гедии, непре­мен­но долж­на быть и сати­ри­че­ская часть8. Тем, кто назы­вал вели­ча­вость Перик­ла тще­сла­ви­ем и гор­до­стью, Зенон сове­то­вал и самим иметь немнож­ко тако­го тще­сла­вия, пото­му что, гово­рил он, уже одно при­твор­ство в доб­ро­де­те­ли неза­мет­но про­из­во­дит стрем­ле­ние и при­выч­ку к ней.

6. Это были не един­ст­вен­ные пло­ды, кото­рые полу­чил Перикл от обще­ния с Ана­к­са­го­ром: по-види­мо­му, он стал выше суе­вер­но­го стра­ха, вну­шае­мо­го уди­ви­тель­ны­ми небес­ны­ми явле­ни­я­ми людям, кото­рые не зна­ют их при­чин, теря­ют рас­судок и при­хо­дят в смя­те­ние от боже­ст­вен­ных дел по неведе­нию их, тогда как нау­ка о при­ро­де, устра­няя боязнь, вме­сто устра­шаю­ще­го, болез­нен­но­го суе­ве­рия дает чело­ве­ку спо­кой­ное бла­го­че­стие и бла­гие надеж­ды.

Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды Пери­к­лу при­нес­ли из дерев­ни голо­ву одно­ро­го­го бара­на. Про­ри­ца­тель Лам­пон, увидав, что рог, вырос­ший на сре­дине лба, был кре­пок и тверд, ска­зал, что от двух могу­ще­ст­вен­ных пар­тий, суще­ст­ву­ю­щих теперь в горо­де, Фукидидо­вой и Пери­к­ло­вой, сила перей­дет к одно­му, у кого будет это чудо. А Ана­к­са­гор, раз­ру­бив череп, пока­зал, что мозг не напол­нял сво­его осно­ва­ния, но, имея фор­му яйца, собрал­ся из все­го вме­сти­ли­ща сво­его в то место, где корень рога имел нача­ло. Тогда все при­сут­ст­во­вав­шие удив­ля­лись Ана­к­са­го­ру, а немно­го спу­стя Лам­по­ну, когда Фукидид был низ­верг­нут, а управ­ле­ние все­ми обще­ст­вен­ны­ми дела­ми пере­шло в руки Перик­ла.

По мое­му мне­нию, оба они — как нату­ра­лист, так и про­ри­ца­тель, — мог­ли быть вполне пра­вы: пер­вый пра­виль­но понял при­чи­ну, вто­рой цель, пер­вый поста­вил себе зада­чей рас­смот­реть, по каким при­чи­нам это про­изо­шло и что это такое, а вто­рой — пред­ска­зать, для чего оно слу­чи­лось и что пред­ве­ща­ет. Кто счи­та­ет откры­тие при­чи­ны уни­что­же­ни­ем пред­зна­ме­но­ва­ния, не пони­ма­ет, что он вме­сте с боже­ст­вен­ны­ми зна­ме­ни­я­ми отвер­га­ет и искус­ст­вен­ные сиг­на­лы: звон дис­ка, огонь факе­лов, тень сол­неч­ных часов; все эти пред­ме­ты сде­ла­ны по извест­ной при­чине и име­ют опре­де­лен­ное устрой­ство, чтобы слу­жить зна­ка­ми чего-нибудь. Но эти вопро­сы, пожа­луй, отно­сят­ся к сочи­не­ни­ям дру­го­го рода.

7. В моло­до­сти Перикл очень боял­ся наро­да: собою он казал­ся похо­жим на тиран­на Писи­стра­та; его при­ят­ный голос, лег­кость и быст­ро­та язы­ка в раз­го­во­ре этим сход­ством наво­ди­ли страх на очень ста­рых людей. А так как он вла­дел богат­ст­вом, про­ис­хо­дил из знат­но­го рода, имел вли­я­тель­ных дру­зей, то он боял­ся ост­ра­киз­ма и пото­му не зани­мал­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, но в похо­дах был храбр и искал опас­но­стей. Когда же Ари­стид умер, Феми­стокл был в изгна­нии, а Кимо­на похо­ды удер­жи­ва­ли по боль­шей части вне Элла­ды, тогда Перикл с жаром при­нял­ся за поли­ти­че­скую дея­тель­ность. Он стал на сто­ро­ну демо­кра­тии и бед­ных, а не на сто­ро­ну бога­тых и ари­сто­кра­тов — вопре­ки сво­им при­род­ным наклон­но­стям, совер­шен­но не демо­кра­ти­че­ским. По-види­мо­му, он боял­ся, как бы его не запо­до­зри­ли в стрем­ле­нии к тиран­нии, а кро­ме того видел, что Кимон сто­ит на сто­роне ари­сто­кра­тов и чрез­вы­чай­но любим ими. Поэто­му он и зару­чил­ся рас­по­ло­же­ни­ем наро­да, чтобы обес­пе­чить себе без­опас­ность и при­об­ре­сти силу для борь­бы с Кимо­ном.

Сей­час же после это­го Перикл пере­ме­нил и весь свой образ жиз­ни. В горо­де его виде­ли иду­щим лишь по одной доро­ге — на пло­щадь и в Совет. Он отка­зал­ся от при­гла­ше­ний на обеды и от всех тако­го рода дру­же­ских, корот­ких отно­ше­ний, так что во вре­мя сво­ей дол­гой поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти он не ходил ни к кому из дру­зей на обед; толь­ко, когда женил­ся его род­ст­вен­ник Эврип­то­лем, он про­был на пире до воз­ли­я­ния9 и тот­час потом встал из-за сто­ла. И дей­ст­ви­тель­но, пани­брат­ство обла­да­ет такой силой, что перед ним не может усто­ять ника­кая напуск­ная вели­ча­вость, и при корот­ких отно­ше­ни­ях труд­но было сохра­нить важ­ность, кото­рая рас­счи­та­на на при­об­ре­те­ние сла­вы. Напро­тив, в истин­ной доб­ро­де­те­ли все­го пре­крас­нее то, что в ней наи­бо­лее явно, и в доб­ро­де­тель­ных людях ничто не кажет­ся посто­рон­ним настоль­ко уди­ви­тель­ным, как их повсе­днев­ная жизнь — лицам, их окру­жаю­щим. Перикл так же вел себя и по отно­ше­нию к наро­ду: чтобы не пре­сы­тить его посто­ян­ным сво­им при­сут­ст­ви­ем, он появ­лял­ся сре­ди наро­да лишь по вре­ме­нам, гово­рил не по вся­ко­му делу и не все­гда высту­пал в Народ­ном собра­нии, но при­бе­ре­гал себя, как Сала­мин­скую три­е­ру10, по выра­же­нию Кри­то­лая, для важ­ных дел, а все осталь­ное делал через сво­их дру­зей и подо­слан­ных им дру­гих ора­то­ров. Одним из них, гово­рят, был Эфи­альт, кото­рый сокру­шил мощь Аре­о­па­га, нали­вая, как ска­за­но у Пла­то­на11, граж­да­нам мно­го несме­шан­но­го вина сво­бо­ды. Упив­шись ею, народ, как конь, стал свое­воль­ным и, как гово­рят коми­ки, «не хотел боль­ше пови­но­вать­ся, но стал кусать Эвбею и кидать­ся на ост­ро­ва».

8. Перикл, настра­и­вая свою речь, как музы­каль­ный инстру­мент, в тон это­му укла­ду жиз­ни и высо­ко­му обра­зу мыс­лей, во мно­гих слу­ча­ях поль­зо­вал­ся Ана­к­са­го­ром, при­ме­ши­вая поне­мно­гу, как бы в под­креп­ле­ние, к сво­е­му крас­но­ре­чию нау­ку о при­ро­де. «Ту высоту мыс­лей и спо­соб­ность тво­рить нечто совер­шен­ное во всех отно­ше­ни­ях», — как выра­жа­ет­ся боже­ст­вен­ный Пла­тон12, — «он извлек из это­го уче­ния и при­со­еди­нил к сво­им при­род­ным даро­ва­ни­ям, заим­ст­вуя из него все полез­ное для искус­ства сло­ва». Бла­го­да­ря это­му он дале­ко пре­взо­шел всех ора­то­ров. По этой при­чине, гово­рят, ему и было дано его извест­ное про­зви­ще. Впро­чем, неко­то­рые дума­ют, что он был про­зван «Олим­пий­цем» за те соору­же­ния, кото­ры­ми укра­сил город, дру­гие — что за его успе­хи в государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти и в коман­до­ва­нии вой­ском; и нет ниче­го неве­ро­ят­но­го, что его сла­ве спо­соб­ст­во­ва­ло соче­та­ние мно­гих качеств, ему при­су­щих. Одна­ко из комедий того вре­ме­ни13, авто­ры кото­рых часто поми­на­ют его имя как серь­ез­но, так и со сме­хом, вид­но, что это про­зви­ще было дано ему глав­ным обра­зом за его дар сло­ва: как они гово­рят, он гре­мел и метал мол­нии, когда гово­рил перед наро­дом, и носил страш­ный перун на язы­ке. Кто-то упо­ми­на­ет еще шут­ку Фукидида, сына Меле­сия, по пово­ду крас­но­ре­чия Перик­ла. Этот Фукидид при­над­ле­жал к ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии и очень дол­гое вре­мя был поли­ти­че­ским про­тив­ни­ком Перик­ла. Одна­жды спар­тан­ский царь Архидам спро­сил его, кто искус­нее в борь­бе, он или Перикл. «Когда я в борь­бе пова­лю его, — отве­чал Фукидид, — то он гово­рит, что не упал, чрез это ока­зы­ва­ет­ся победи­те­лем и убеж­да­ет в этом тех, кото­рые это виде­ли».

Одна­ко и сам Перикл был осто­ро­жен в речах и, идя к ора­тор­ской три­буне, молил богов, чтобы у него про­тив воли не вырва­лось ни одно­го сло­ва, не под­хо­дя­ще­го к дан­но­му делу. Сочи­не­ний в пись­мен­ном виде Перикл ника­ких не оста­вил, кро­ме народ­ных поста­нов­ле­ний; заме­ча­тель­ных выра­же­ний его сохра­ни­лось тоже совсем мало. Так, напри­мер, он сове­то­вал Эги­ну14 уда­лить, как гной­ник Пирея; он гово­рил, что видит, как вой­на несет­ся от Пело­пон­не­са. Одна­жды, когда он вме­сте с Софо­к­лом участ­во­вал в мор­ской экс­пе­ди­ции в долж­но­сти стра­те­га, и Софокл похва­лил одно­го кра­си­во­го маль­чи­ка, Перикл ему ска­зал: «У стра­те­га, Софокл, долж­ны быть чисты­ми не толь­ко руки, но и гла­за». По сло­вам Сте­сим­брота, Перикл, про­из­но­ся с три­бу­ны над­гроб­ную речь в память граж­дан, пав­ших на Само­се, назвал их бес­смерт­ны­ми подоб­но богам: «Ведь и богов мы не видим, — ска­зал он, — но по тем поче­стям, кото­рые им ока­зы­ва­ют, и по тем бла­гам, кото­рые они нам дару­ют, мы заклю­ча­ем, что они бес­смерт­ны; эти чер­ты свой­ст­вен­ны и тем, кото­рые погиб­ли в бою за оте­че­ство».

9. Фукидид15 изо­бра­жа­ет государ­ст­вен­ный строй при Перик­ле как ари­сто­кра­ти­че­ский, кото­рый лишь по назва­нию был демо­кра­ти­че­ским, а на самом деле был гос­под­ст­вом одно­го пер­вен­ст­ву­ю­ще­го чело­ве­ка. По свиде­тель­ству мно­гих дру­гих авто­ров, Перикл при­учил народ к кле­ру­хи­ям16, полу­че­нию денег на зре­ли­ща, полу­че­нию воз­на­граж­де­ния; вслед­ст­вие этой дур­ной при­выч­ки народ из скром­но­го и работя­ще­го под вли­я­ни­ем тогдаш­них поли­ти­че­ских меро­при­я­тий стал рас­то­чи­тель­ным и свое­воль­ным. Рас­смот­рим при­чи­ну такой пере­ме­ны на осно­ве фак­тов.

Вна­ча­ле, как ска­за­но выше, Перикл в борь­бе со сла­вою Кимо­на ста­рал­ся при­об­ре­сти рас­по­ло­же­ние наро­да; он усту­пал Кимо­ну в богат­стве и денеж­ных сред­ствах, кото­ры­ми тот при­вле­кал к себе бед­ных. Кимон при­гла­шал каж­дый день нуж­даю­щих­ся граж­дан обедать, оде­вал пре­ста­ре­лых, снял заго­род­ки со сво­их уса­деб, чтобы, кто захо­чет, поль­зо­вал­ся их пло­да­ми. Перикл, чув­ст­вуя себя побеж­ден­ным таки­ми дема­го­ги­че­ски­ми при­е­ма­ми, по сове­ту Дамо­нида из Эи, обра­тил­ся к разде­лу обще­ст­вен­ных денег, как свиде­тель­ст­ву­ет Ари­сто­тель17. Разда­чею денег на зре­ли­ща, пла­тою воз­на­граж­де­ния за испол­не­ние судей­ских и дру­гих обя­зан­но­стей и раз­ны­ми вспо­мо­ще­ст­во­ва­ни­я­ми Перикл под­ку­пил народ­ную мас­су и стал поль­зо­вать­ся ею для борь­бы с Аре­о­па­гом, чле­ном кото­ро­го он не был, так как ему не выпал жре­бий быть ни архон­том18, ни царем, ни поле­мар­хом, ни фесмо­фе­том. Эти долж­но­сти с дав­них пор были выбор­ны­ми по жре­бию, и, прой­дя их, люди, выдер­жав­шие испы­та­ние, всту­па­ли в чле­ны Аре­о­па­га. Итак, Перикл со сво­и­ми при­вер­жен­ца­ми, при­об­ре­тя боль­шее вли­я­ние у наро­да, одо­лел Аре­о­паг: бо́льшая часть судеб­ных дел была отня­та у него при помо­щи Эфи­аль­та, Кимон был изгнан посред­ст­вом ост­ра­киз­ма как сто­рон­ник спар­тан­цев и враг демо­кра­тии, хотя по богат­ству и про­ис­хож­де­нию он не усту­пал нико­му дру­го­му, хотя одер­жал такие слав­ные победы над вар­ва­ра­ми и обо­га­тил оте­че­ство боль­шим коли­че­ст­вом денег и воен­ной добы­чи, как рас­ска­за­но в его жиз­не­опи­са­нии. Так вели­ка была сила Перик­ла у наро­да!

10. Изгна­ние посред­ст­вом ост­ра­киз­ма лиц, под­верг­ших­ся ему, огра­ни­чи­ва­лось по зако­ну опре­де­лен­ным сро­ком — деся­тью года­ми. Тем вре­ме­нем спар­тан­цы с боль­шим вой­ском сде­ла­ли втор­же­ние в Тана­гр­скую область; афи­няне тот­час собра­лись в поход про­тив них. Кимон вер­нул­ся из ссыл­ки и высту­пил в одном отряде с чле­на­ми сво­ей филы: он хотел делом снять с себя обви­не­ние в при­вер­жен­но­сти к спар­тан­цам, деля опас­но­сти с сограж­да­на­ми. Но дру­зья Перик­ла собра­лись и про­гна­ли его как выслан­но­го. Вот поче­му, по-види­мо­му, Перикл в этой бит­ве сра­жал­ся осо­бен­но храб­ро, не щадя жиз­ни, и отли­чил­ся перед все­ми. В этом сра­же­нии пали и все до еди­но­го Кимо­но­вы дру­зья, кото­рых Перикл обви­нял вме­сте с Кимо­ном в при­вер­жен­но­сти к спар­тан­цам.

Афи­ня­на­ми овла­де­ло страш­ное рас­ка­я­ние и тос­ка по Кимо­ну: они были раз­би­ты на гра­ни­цах Атти­ки и ожи­да­ли на сле­дую­щую вес­ну тяже­лой вой­ны. Как толь­ко заме­тил это Перикл, он без про­мед­ле­ния решил испол­нить жела­ние наро­да: сам внес пред­ло­же­ние в народ­ное собра­ние и вызвал Кимо­на из ссыл­ки. Послед­ний по воз­вра­ще­нии на роди­ну водво­рил мир меж­ду обо­и­ми государ­ства­ми. Спар­тан­цы отно­си­лись к Кимо­ну настоль­ко же дру­же­люб­но, насколь­ко были враж­деб­ны к Пери­к­лу и дру­гим вождям наро­да. По сло­вам неко­то­рых авто­ров, Перикл сде­лал пред­ло­же­ние о воз­вра­ще­нии Кимо­на лишь тогда, когда меж­ду ними было заклю­че­но тай­ное согла­ше­ние при посред­стве Кимо­но­вой сест­ры Эль­пи­ни­ки на том усло­вии, чтобы Кимон с эскад­рой в две­сти кораб­лей уехал из Афин и коман­до­вал вой­ском за пре­де­ла­ми Атти­ки, заво­е­вы­вая зем­ли царя, а Пери­к­лу была бы пре­до­став­ле­на власть в горо­де. Было пред­по­ло­же­ние, что и рань­ше Эль­пи­ни­ка смяг­чи­ла враж­ду Перик­ла к Кимо­ну, когда про­тив него был воз­буж­ден уго­лов­ный про­цесс19, а Перик­ла народ выбрал одним из обви­ни­те­лей. Когда к нему при­шла Эль­пи­ни­ка с прось­бой, он улыб­нул­ся и ска­зал: «Ста­ра ты, ста­ра, Эль­пи­ни­ка, чтобы делать такие дела!» Несмот­ря на это, Перикл толь­ко раз высту­пил с речью, лишь фор­маль­но испол­нив воз­ло­жен­ное на него пору­че­ние и ушел, мень­ше всех обви­ни­те­лей повредив Кимо­ну.

Как же после это­го верить обви­не­нию Идо­ме­нея про­тив Перик­ла, буд­то бы он сво­его дру­га Эфи­аль­та, при­над­ле­жав­ше­го к одной с ним пар­тии, ковар­но убил из рев­но­сти и зави­сти к его сла­ве? Не знаю, откуда он взял это и, слов­но желчь, излил на чело­ве­ка, может быть, не во всем без­упреч­но­го, но во вся­ком слу­чае чело­ве­ка с бла­го­род­ным обра­зом мыс­лей, с честью в душе, к кото­рым не при­вьет­ся ни одна такая жесто­кая, звер­ская страсть. Нет, по свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля20, Эфи­аль­та, яро­го сто­рон­ни­ка оли­гар­хии и неумо­ли­мо­го при сда­че отче­тов и при пре­сле­до­ва­нии судом пре­ступ­ни­ков, тай­но уби­ли зло­умыш­ляв­шие про­тив него вра­ги с помо­щью Ари­сто­ди­ка из Тана­г­ры. Кимон умер на Кип­ре в долж­но­сти стра­те­га.

11. Меж­ду тем ари­сто­кра­ти­че­ская пар­тия, уже рань­ше видев­шая, что Перикл стал самым вли­я­тель­ным чело­ве­ком в Афи­нах, все-таки хоте­ла про­ти­во­по­ста­вить ему како­го-нибудь про­тив­ни­ка, кото­рый бы осла­бил его вли­я­ние, чтобы в Афи­нах не обра­зо­ва­лась пол­ная монар­хия. В про­ти­во­вес ему они выста­ви­ли Фукидида из Ало­пе­ки, чело­ве­ка уме­рен­но­го, быв­ше­го в свой­стве с Кимо­ном. Фукидид не был таким люби­те­лем вой­ны, как Кимон; но он был боль­ше скло­нен к обще­ст­вен­ной жиз­ни и к заня­тию поли­ти­кой. Оста­ва­ясь в горо­де и ведя борь­бу с Пери­к­лом на три­буне, он ско­ро вос­ста­но­вил рав­но­ве­сие меж­ду при­вер­жен­ца­ми раз­лич­ных взглядов. Он не доз­во­лил так назы­вае­мым «пре­крас­ным и хоро­шим»21 рас­се­и­вать­ся и сме­ши­вать­ся с наро­дом, как преж­де, когда блеск их зна­че­ния затме­вал­ся тол­пою; он отде­лил их, собрал в одно место; их общая сила при­об­ре­ла зна­чи­тель­ный вес и скло­ни­ла чашу весов. Уже с само­го нача­ла была в государ­стве, как в желе­зе, неза­мет­ная тре­щи­на, едва-едва ука­зы­вав­шая на раз­ли­чие меж­ду демо­кра­ти­че­ской и ари­сто­кра­ти­че­ской пар­ти­ей; но теперь борь­ба меж­ду Пери­к­лом и Кимо­ном и их често­лю­бие сде­ла­ли очень глу­бо­кий раз­рез в государ­стве: одна часть граж­дан ста­ла назы­вать­ся «наро­дом», дру­гая — «немно­ги­ми». Вот поче­му Перикл тогда осо­бен­но осла­бил узду наро­ду и стал руко­вод­ст­во­вать­ся в сво­ей поли­ти­ке жела­ни­ем уго­дить ему: он посто­ян­но устра­и­вал в горо­де какие-нибудь тор­же­ст­вен­ные зре­ли­ща, или пир­ше­ства, или шест­вия, зани­мал жите­лей бла­го­род­ны­ми раз­вле­че­ни­я­ми, каж­дый год посы­лал по шести­де­ся­ти три­ер, на кото­рых пла­ва­ло мно­го граж­дан по вось­ми меся­цев и полу­ча­ло жало­ва­нье, вме­сте с тем при­об­ре­тая навык и позна­ния в мор­ском деле. Кро­ме того, тыся­чу чело­век кле­ру­хов он послал в Хер­со­нес, в Нак­сос пять­сот, в Анд­рос поло­ви­ну это­го чис­ла, во Фра­кию тыся­чу для посе­ле­ния сре­ди бисал­тов, дру­гих в Ита­лию, при воз­об­нов­ле­нии Сиба­ри­са, кото­рый теперь ста­ли назы­вать Фури­я­ми. Про­во­дя эти меро­при­я­тия, он руко­во­дил­ся жела­ни­ем осво­бо­дить город от ниче­го не делаю­щей и вслед­ст­вие празд­но­сти бес­по­кой­ной тол­пы и в то же вре­мя помочь бед­ным людям, а так­же дер­жать союз­ни­ков под стра­хом и наблюде­ни­ем, чтобы пред­от­вра­тить их попыт­ки к вос­ста­нию посе­ле­ни­ем афин­ских граж­дан под­ле них.

12. Но, что доста­ви­ло жите­лям все­го боль­ше удо­воль­ст­вия и послу­жи­ло горо­ду укра­ше­ни­ем, что при­во­ди­ло весь свет в изум­ле­ние, что, нако­нец, явля­ет­ся един­ст­вен­ным дока­за­тель­ст­вом того, что про­слав­лен­ное могу­ще­ство Элла­ды и ее преж­нее богат­ство не лож­ный слух, — это построй­ка вели­че­ст­вен­ных зда­ний. Но за это, более чем за всю осталь­ную поли­ти­че­скую дея­тель­ность Перик­ла, вра­ги осуж­да­ли его и чер­ни­ли в Народ­ном собра­нии. «Народ позо­рит себя, — кри­ча­ли они, — о нем идет дур­ная сла­ва за то, что Перикл пере­нес общую эллин­скую каз­ну к себе из Дело­са; самый бла­го­вид­ный пред­лог, кото­рым может оправ­ды­вать­ся народ от это­го упре­ка, тот, что страх перед вар­ва­ра­ми22 заста­вил его взять оттуда общую каз­ну и хра­нить ее в без­опас­ном месте; но и это оправ­да­ние отнял у наро­да Перикл. Элли­ны пони­ма­ют, что они тер­пят страш­ное наси­лие и под­вер­га­ют­ся откры­той тиран­нии, видя, что на вно­си­мые ими по при­нуж­де­нию день­ги, пред­на­зна­чен­ные для вой­ны, мы золо­тим и наря­жа­ем город, точ­но жен­щи­ну-щего­ли­ху, обве­ши­вая его доро­гим мра­мо­ром, ста­ту­я­ми богов и хра­ма­ми, сто­я­щи­ми тыся­чи талан­тов».

Ввиду это­го Перикл ука­зы­вал наро­ду: «Афи­няне не обя­за­ны отда­вать союз­ни­кам отчет в день­гах, пото­му что они ведут вой­ну в защи­ту их и сдер­жи­ва­ют вар­ва­ров, тогда как союз­ни­ки не постав­ля­ют ниче­го — ни коня, ни кораб­ля, ни гопли­та, а толь­ко пла­тят день­ги; а день­ги при­над­ле­жат не тому, кто их дает, а тому, кто полу­ча­ет, если он достав­ля­ет то, за что полу­ча­ет. Но, если государ­ство снаб­же­но в доста­точ­ной мере пред­ме­та­ми, нуж­ны­ми для вой­ны, необ­хо­ди­мо тра­тить его богат­ство на такие работы, кото­рые после окон­ча­ния их доста­вят государ­ству веч­ную сла­ву, а во вре­мя испол­не­ния будут слу­жить тот­час же источ­ни­ком бла­го­со­сто­я­ния, бла­го­да­ря тому, что явит­ся все­воз­мож­ная работа и раз­ные потреб­но­сти, кото­рые про­буж­да­ют вся­кие ремес­ла, дают заня­тие всем рукам, достав­ля­ют зара­боток чуть не все­му государ­ству, так что оно на свой счет себя и укра­ша­ет, и кор­мит». И дей­ст­ви­тель­но, людям моло­дым и силь­ным дава­ли зара­боток из обще­ст­вен­ных сумм похо­ды; а Перикл хотел, чтобы рабо­чая мас­са, не несу­щая воен­ной служ­бы, не была обез­до­ле­на, но вме­сте с тем чтобы она не полу­ча­ла денег в без­дей­ст­вии и празд­но­сти.

Поэто­му Перикл пред­ста­вил наро­ду мно­же­ство гран­ди­оз­ных про­ек­тов соору­же­ний и пла­нов работ, тре­бо­вав­ших при­ме­не­ния раз­ных реме­сел и рас­счи­тан­ных на дол­гое вре­мя, чтобы остаю­ще­е­ся в горо­де насе­ле­ние име­ло пра­во поль­зо­вать­ся обще­ст­вен­ны­ми сум­ма­ми нисколь­ко не мень­ше граж­дан, нахо­дя­щих­ся во фло­те, в гар­ни­зо­нах, в похо­дах. И прав­да, там, где были мате­ри­а­лы: камень, медь, сло­но­вая кость, золо­то, чер­ное дере­во, кипа­рис; где были ремес­лен­ни­ки, обра­ба­ты­ваю­щие эти мате­ри­а­лы: плот­ни­ки, масте­ра гли­ня­ных изде­лий, мед­ни­ки, каме­но­те­сы, кра­силь­щи­ки золота, раз­мяг­чи­те­ли сло­но­вой кости, живо­пис­цы, эма­ли­ров­щи­ки, гра­ве­ры; люди при­част­ные к пере­воз­ке и достав­ке этих мате­ри­а­лов: по морю — круп­ные тор­гов­цы, мат­ро­сы, корм­чие, а по зем­ле — тележ­ные масте­ра, содер­жа­те­ли лоша­дей, куче­ра, кру­тиль­щи­ки кана­тов, вере­воч­ни­ки, шор­ни­ки, стро­и­те­ли дорог, рудо­ко­пы; где, слов­но у пол­ко­во­д­ца, име­ю­ще­го соб­ст­вен­ную армию, у каж­до­го ремес­ла была орга­ни­зо­ван­ная мас­са низ­ших рабо­чих, не знав­ших ника­ко­го мастер­ства, имев­шая зна­че­ние про­сто­го орудия, «тела» при про­из­вод­стве работ, — там эти работы рас­пре­де­ля­ли, сея­ли бла­го­со­сто­я­ние во вся­ких, мож­но ска­зать, воз­рас­тах и спо­соб­но­стях.

13. Меж­ду тем рос­ли зда­ния, гран­ди­оз­ные по вели­чине, непо­д­ра­жае­мые по кра­со­те. Все масте­ра ста­ра­лись друг перед дру­гом отли­чить­ся изя­ще­ст­вом работы; осо­бен­но же уди­ви­тель­на была быст­ро­та испол­не­ния. Соору­же­ния, из кото­рых каж­дое, как дума­ли, толь­ко в тече­ние мно­гих поко­ле­ний и чело­ве­че­ских жиз­ней с трудом будет доведе­но до кон­ца, — все они были завер­ше­ны в цве­ту­щий пери­од дея­тель­но­сти одно­го государ­ст­вен­но­го мужа. Прав­да, гово­рят, когда живо­пи­сец Ага­фарх одна­жды хва­лил­ся, что он ско­ро и лег­ко рису­ет фигу­ры живых существ, то Зевк­сид, услы­шав это, ска­зал: «А я так дол­го!» И дей­ст­ви­тель­но, лег­кость и быст­ро­та испол­не­ния не дает про­из­веде­нию ни дол­го­веч­но­сти, ни худо­же­ст­вен­но­го совер­шен­ства. Напро­тив, вре­мя, затра­чен­ное на труд для испол­не­ния его, воз­ме­ща­ет­ся проч­но­стью и надеж­ной сохран­но­стью.

Тем более удив­ле­ния поэто­му заслу­жи­ва­ют тво­ре­ния Перик­ла, что они созда­ны в корот­кое вре­мя, но для дол­говре­мен­но­го суще­ст­во­ва­ния. По кра­со­те сво­ей они с само­го нача­ла были ста­рин­ны­ми, а по бле­стя­щей сохран­но­сти они доныне све­жи, как буд­то недав­но окон­че­ны: до такой сте­пе­ни они все­гда бле­щут каким-то цве­том новиз­ны и сохра­ня­ют свой вид не тро­ну­тым рукою вре­ме­ни, как буд­то эти про­из­веде­ния про­ник­ну­ты дыха­ни­ем веч­ной юно­сти, име­ют не ста­ре­ю­щую душу!

Всем рас­по­ря­жал­ся и за всем наблюдал у Перик­ла Фидий, хотя при каж­дом соору­же­нии были вели­кие зод­чие и худож­ни­ки. Имен­но, Пар­фе­нон «Сто­фу­то­вый»23 соору­жа­ли Кал­ли­крат и Иктин; храм для мисте­рий в Элев­сине начал стро­ить Кориб: он поста­вил колон­ны на полу и соеди­нил их архит­ра­вом. После смер­ти его Мета­ген из Кси­пе­ты поста­вил на них фриз и верх­ние колон­ны; а кры­шу с отвер­сти­ем для све­та на этом хра­ме воз­вел Ксе­нокл из Холар­га. Длин­ную сте­ну, кото­рую пред­ло­жил воз­ве­сти Перикл (Сократ гово­рит, что сам слы­шал это24), под­рядил­ся стро­ить Кал­ли­крат. Кра­тин в одной комедии сме­ет­ся над этой построй­кой, что она мед­лен­но дви­га­ет­ся:


Перикл уж дав­но все стро­ит на сло­вах,
А дела не видать.

Оде­он25 во внут­рен­ней части имел мно­го мест для сиде­нья и колонн; кры­ша его, пока­тая со всех сто­рон, выхо­ди­ла из одной вер­ши­ны; гово­рят, он был постро­ен напо­до­бие палат­ки пер­сид­ско­го царя тоже под руко­вод­ст­вом Перик­ла. Вот поче­му Кра­тин во «Фра­ки­ян­ках» опять шутит над ним:


…Вон Зевс идет. А голо­ва!.. — как лук!
И на макуш­ке он свой Оде­он несет;
Небось теперь он рад — изгна­нья страх про­шел.

Во имя сво­его често­лю­бия Перикл тогда впер­вые добил­ся народ­но­го поста­нов­ле­ния, чтобы на Пана­фи­не­ях26 про­ис­хо­ди­ло музы­каль­ное состя­за­ние; выбран­ный судьей состя­за­ния, он сам уста­но­вил пра­ви­ла, кото­ры­ми участ­ни­ки состя­за­ния долж­ны руко­во­дить­ся при игре на флей­те, пении и игре на кифа­ре. Тогда, как и впо­след­ст­вии, в Одеоне устра­и­ва­лись музы­каль­ные состя­за­ния.

Про­пи­леи27 акро­по­ля были постро­е­ны в тече­ние пяти лет при архи­тек­то­ре Мне­сик­ле. Уди­ви­тель­ный слу­чай пока­зал, что боги­ня не поки­ну­ла построй­ку, а напро­тив, помо­га­ла и при­ни­ма­ла уча­стие в окон­ча­нии ее. Самый дея­тель­ный и трудо­лю­би­вый из масте­ров, осту­пив­шись, упал с высоты; ему было так пло­хо, что вра­чи не наде­я­лись на выздо­ров­ле­ние. Перикл был очень опе­ча­лен этим; но боги­ня яви­лась ему во сне и ука­за­ла спо­соб лече­ния, при помо­щи кото­ро­го Перикл ско­ро и лег­ко выле­чил боль­но­го. По это­му слу­чаю Перикл поста­вил брон­зо­вую ста­тую Афи­ны Гигии28 на акро­по­ле око­ло алта­ря, кото­рый, как гово­рят, был и преж­де.

Меж­ду тем, Фидий работал над золо­той ста­ту­ей боги­ни, и в над­пи­си на мра­мор­ной дос­ке он назван твор­цом ее. Почти все лежа­ло на нем и, как мы ска­за­ли, он по друж­бе с Пери­к­лом был постав­лен во гла­ве всех масте­ров. Это навлек­ло на одно­го зависть, на дру­го­го зло­сло­вие, — буд­то Фидий при­ни­ма­ет для Перик­ла сво­бод­ных жен­щин, при­хо­дя­щих осмат­ри­вать построй­ки. Коми­ки ухва­ти­лись за эту сплет­ню, рас­пус­ка­ли слу­хи о страш­ном рас­пут­стве Перик­ла, обви­ня­ли его в свя­зи с женой Менип­па, его дру­га и помощ­ни­ка по долж­но­сти стра­те­га, сме­я­лись над Пири­лам­пом, раз­во­див­шим птиц, и гово­ри­ли, буд­то он по друж­бе с Пери­к­лом поти­хонь­ку посы­ла­ет пав­ли­нов в пода­рок жен­щи­нам, с кото­ры­ми Перикл нахо­дит­ся в близ­ких отно­ше­ни­ях.

Впро­чем, раз­ве мож­но удив­лять­ся тем, кто избрал сво­ей про­фес­си­ей зубо­скаль­ство, кто счи­та­ет дол­гом при­но­сить жерт­вы завист­ли­вой тол­пе, точ­но како­му зло­му демо­ну, зло­сло­ви­ем над выдаю­щи­ми­ся людь­ми, когда и Сте­сим­брот Фасос­ский дерз­нул обви­нять Перик­ла в таком страш­ном, нече­сти­вом пре­ступ­ле­нии, о кото­ром гово­рит­ся толь­ко в мифах, — в свя­зи с женою соб­ст­вен­но­го сына? До такой сте­пе­ни, по-види­мо­му, во всех отно­ше­ни­ях труд­но путем иссле­до­ва­ния най­ти исти­ну, когда позд­ней­шим поко­ле­ни­ям пред­ше­ст­ву­ю­щее вре­мя засло­ня­ет позна­ние собы­тий, а исто­рия, совре­мен­ная собы­ти­ям и лицам, вредит истине, иска­жая ее, с одной сто­ро­ны, из зави­сти и недоб­ро­же­ла­тель­ства, с дру­гой — из уго­д­ли­во­сти и лести.

14. Фукидид и ора­то­ры его пар­тии под­ня­ли крик, что Перикл рас­тра­чи­ва­ет день­ги и лиша­ет государ­ство дохо­дов. Тогда Перикл в Собра­нии пред­ло­жил наро­ду вопрос, нахо­дит ли он, что издер­жа­но мно­го. Ответ был, что очень мно­го. «В таком слу­чае, — ска­зал Перикл, — пусть эти издерж­ки будут не на ваш счет, а на мой, и на зда­ни­ях я напи­шу свое имя». После этих слов Перик­ла народ, вос­хи­щен­ный ли вели­чи­ем его духа, или не желая усту­пить ему сла­ву таких постро­ек, закри­чал, чтобы он все издерж­ки отно­сил на обще­ст­вен­ный счет и тра­тил, ниче­го не жалея. Нако­нец, он всту­пил в борь­бу с Фукидидом, рискуя сам под­верг­нуть­ся ост­ра­киз­му. Он добил­ся изгна­ния Фукидида и раз­бил про­тив­ную пар­тию.

15. Когда таким обра­зом был совер­шен­но устра­нен раздор и в государ­стве наста­ло пол­ное еди­не­ние и согла­сие, Перикл сосре­дото­чил в себе и сами Афи­ны и все дела, зави­сев­шие от афи­нян, — взно­сы союз­ни­ков, армии, флот, ост­ро­ва, море, вели­кую силу, источ­ни­ком кото­рой слу­жи­ли как элли­ны, так и вар­ва­ры, и вер­хов­ное вла­ды­че­ство, ограж­ден­ное поко­рен­ны­ми наро­да­ми, друж­бой с царя­ми и сою­зом с мел­ки­ми вла­сти­те­ля­ми.

Но Перикл был уже не тот, — не был, как преж­де, послуш­ным оруди­ем наро­да, лег­ко усту­пав­шим и мир­во­лив­шим стра­стям тол­пы, как буд­то дуно­ве­ни­ям вет­ра; вме­сто преж­ней сла­бой, ино­гда несколь­ко уступ­чи­вой дема­го­гии, напо­до­бие при­ят­ной, неж­ной музы­ки, он в сво­ей поли­ти­ке затя­нул пес­ню на ари­сто­кра­ти­че­ский и монар­хи­че­ский лад и про­во­дил эту поли­ти­ку соглас­но с государ­ст­вен­ным бла­гом пря­мо­ли­ней­но и непре­клон­но. По боль­шей части он вел за собою народ убеж­де­ни­ем и настав­ле­ни­ем, так что народ сам хотел того же. Одна­ко быва­ли слу­чаи, когда народ выра­жал недо­воль­ство; тогда Перикл натя­ги­вал вож­жи и, направ­ляя его к его же бла­гу, застав­лял его пови­но­вать­ся сво­ей воле, дей­ст­вуя совер­шен­но так же, как врач, кото­рый при про­дол­жи­тель­ной пере­мен­чи­вой болез­ни по вре­ме­нам доз­во­ля­ет без­вред­ные удо­воль­ст­вия, по вре­ме­нам же при­ме­ня­ет силь­ные сред­ства и спа­си­тель­ные лекар­ства.

В наро­де, име­ю­щем столь силь­ную власть, воз­ни­ка­ют, есте­ствен­но, все­воз­мож­ные стра­сти. Перикл один умел искус­но управ­лять ими, воздей­ст­вуя на народ глав­ным обра­зом надеж­дой и стра­хом, как дву­мя руля­ми: то он сдер­жи­вал его дерз­кую само­уве­рен­ность, то при упад­ке духа обо­д­рял и уте­шал его. Он дока­зал этим, что крас­но­ре­чие, гово­ря сло­ва­ми Пла­то­на29, есть искус­ство управ­лять душа­ми и что глав­ная зада­ча его заклю­ча­ет­ся в уме­нии пра­виль­но под­хо­дить к раз­лич­ным харак­те­рам и стра­стям, буд­то к каким-то тонам и зву­кам души, для извле­че­ния кото­рых тре­бу­ет­ся при­кос­но­ве­ние или удар очень уме­лой руки. Одна­ко при­чи­ной это­го была не про­сто сила сло­ва, но, как гово­рит Фукидид30, сла­ва его жиз­ни и дове­рие к нему: все виде­ли его бес­ко­ры­стие и непод­куп­ность. Хотя он сде­лал город из вели­ко­го вели­чай­шим и бога­тей­шим, хотя он могу­ще­ст­вом пре­взо­шел мно­гих царей и тиран­нов, из кото­рых иные заклю­ча­ли дого­во­ры с ним, обя­за­тель­ные даже для их сыно­вей, он ни на одну драх­му не уве­ли­чил сво­его состо­я­ния про­тив того, кото­рое оста­вил ему отец.

16. А меж­ду тем он был все­си­лен; об этом Фукидид гово­рит пря­мо; кос­вен­ным дока­за­тель­ст­вом это­го слу­жат злоб­ные выход­ки коми­ков, кото­рые назы­ва­ют его дру­зей новы­ми писи­стра­ти­да­ми, а от него само­го тре­бу­ют клят­вы, что он не будет тиран­ном, так как его выдаю­ще­е­ся поло­же­ние не сооб­раз­но с демо­кра­ти­ей и слиш­ком отя­го­ти­тель­но. А Телек­лид ука­зы­ва­ет, что афи­няне пре­до­ста­ви­ли ему


Всю дань с горо­дов; он город любой мог свя­зать иль оста­вить сво­бод­ным,
И креп­кой сте­ною его огра­дить и сте­ны сно­ва раз­ру­шить.
В руках его все: и сою­зы, и власть, и сила, и мир, и богат­ства.

Такое поло­же­ние Перик­ла не было счаст­ли­вой слу­чай­но­стью, не было выс­шей точ­кой какой-то мимо­лет­ной бле­стя­щей государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти или мило­стью наро­да за нее, — нет, он сорок лет пер­вен­ст­во­вал сре­ди Эфи­аль­тов, Лео­кра­тов, Миро­нидов, Кимо­нов, Тол­мидов и Фукидидов, а после паде­ния Фукидида и изгна­ния его ост­ра­киз­мом он не менее пят­на­дца­ти лет обла­дал непре­рыв­ной, еди­но­лич­ной вла­стью, хотя долж­ность стра­те­га дает­ся на один год. При такой вла­сти он остал­ся непод­куп­ным, несмот­ря на то, что к денеж­ным делам не отно­сил­ся без­раз­лич­но. Для управ­ле­ния состо­я­ни­ем, достав­шим­ся ему от отца на закон­ном осно­ва­нии, он при­ду­мал такую систе­му, кото­рую счи­тал наи­бо­лее удоб­ной и точ­ной, чтобы оно не рас­тра­ти­лось из-за его нера­де­ния и, с дру­гой сто­ро­ны, чтобы не достав­ля­ло ему, при его заня­ти­ях, мно­го хло­пот и не отни­ма­ло вре­ме­ни: имен­но, годо­вой уро­жай он про­да­вал весь сра­зу, и потом поку­пал все нуж­ное на рын­ке; тако­го поряд­ка он дер­жал­ся в жиз­ни и в повсе­днев­ных рас­хо­дах. Это не нра­ви­лось его взрос­лым сыно­вьям, и для их жен он был не щед­рым даваль­цем; они жало­ва­лись на то, что рас­хо­ды были рас­счи­та­ны по дням и сведе­ны до мини­му­ма с вели­чай­шей акку­рат­но­стью, так что ниче­го не было лиш­не­го, как долж­но было быть в боль­шом доме при бога­том хозяй­стве, а напро­тив, все рас­хо­ды и при­хо­ды были высчи­та­ны и выме­ре­ны. Под­дер­жи­вал весь этот акку­рат­ный порядок его слу­га Эван­гел, один, как никто дру­гой, по нату­ре ли сво­ей спо­соб­ный к хозяй­ству или при­учен­ный к нему Пери­к­лом.

Конеч­но, это несо­глас­но с фило­со­фи­ей Ана­к­са­го­ра, кото­рый по вдох­но­ве­нию свы­ше или по вну­ше­ни­ям сво­его вели­ко­го духа бро­сил свой дом, оста­вил зем­лю без обра­бот­ки на паст­би­ще овцам. Одна­ко, мне дума­ет­ся, жизнь фило­со­фа-созер­ца­те­ля и государ­ст­вен­но­го дея­те­ля — не одно и то же: пер­вый устрем­ля­ет ум к пре­крас­но­му, не нуж­да­ясь в оруди­ях и внеш­них сред­ствах, а для вто­ро­го, кото­рый при­ме­ня­ет доб­ро­де­тель к чело­ве­че­ским потреб­но­стям, богат­ство в неко­то­рых слу­ча­ях может не толь­ко быть необ­хо­ди­мым, но и слу­жить его высо­ким целям, как оно и слу­жи­ло Пери­к­лу, помо­гав­ше­му мно­гим бед­ным сограж­да­нам.

Такой слу­чай рас­ска­зы­ва­ют и про само­го Ана­к­са­го­ра. Одна­жды, когда Перикл был очень занят, Ана­к­са­гор, уже ста­рик, лежал без при­зо­ра, накрыв­ши голо­ву, чтобы покон­чить жизнь, умо­рив себя голо­дом. Когда изве­стие об этом дошло до Перик­ла, он в испу­ге сей­час же побе­жал к ста­ри­ку и стал уго­ва­ри­вать его оста­вить это наме­ре­ние, опла­ки­вая не его, а себя при мыс­ли, что лишит­ся тако­го совет­ни­ка в государ­ст­вен­ных делах. Тогда Ана­к­са­гор открыл голо­ву и ска­зал ему: «Перикл, и тот, кто име­ет надоб­ность в лам­пе, под­ли­ва­ет в нее мас­ла».

17. Когда спар­тан­цы ста­ли смот­реть с неудо­воль­ст­ви­ем на воз­вы­ше­ние Афин, Перикл, желая еще более про­будить народ­ную гор­дость и вну­шить граж­да­нам стрем­ле­ние к вели­ким делам, внес в Народ­ное собра­ние пред­ло­же­ние о том, чтобы все элли­ны, где бы они ни жили, в Евро­пе или в Азии, в малых горо­дах и боль­ших, посла­ли на общий съезд в Афи­ны упол­но­мо­чен­ных для сове­ща­ния об эллин­ских хра­мах, сожжен­ных вар­ва­ра­ми31, о жерт­вах, кото­рые они долж­ны при­не­сти за спа­се­ние Элла­ды по обе­ту, дан­но­му богам, когда они сра­жа­лись с вар­ва­ра­ми, о без­опас­ном для всех пла­ва­нии по морю и о мире. Для этой цели афи­няне посла­ли два­дцать чело­век в воз­расте свы­ше пяти­де­ся­ти лет: пяте­ро из них при­гла­ша­ли ионян и дорян в Азии и ост­ро­ви­тян до Лес­боса и Родо­са; пяте­ро отпра­ви­лись в места при Гел­лес­пон­те и во Фра­кии до Визан­тия; еще пяте­ро были посла­ны в Бео­тию, Фокиду и Пело­пон­нес, а из него через Лок­риду на мате­рик до Акар­на­нии и Амбра­кии; осталь­ные отпра­ви­лись через Эвбею к жите­лям Эты, к Малий­ско­му зали­ву, к ахей­цам во Фтио­ти­де и к фес­са­лий­цам. Послы уго­ва­ри­ва­ли элли­нов прий­ти в Афи­ны и при­нять уча­стие в сове­ща­ни­ях о мире и общих дей­ст­ви­ях Элла­ды. Одна­ко ничто из это­го не осу­ще­ст­ви­лось на деле; пред­ста­ви­те­ли горо­дов не собра­лись, как гово­рят, ввиду про­ти­во­дей­ст­вия спар­тан­цев и неуда­чи этой попыт­ки преж­де все­го в Пело­пон­не­се. Я вста­вил этот эпи­зод, чтобы пока­зать ум и вели­чие замыс­лов Перик­ла.

18. Как стра­тег, Перикл сла­вил­ся боль­ше все­го сво­ею осто­рож­но­стью: он доб­ро­воль­но не всту­пал в сра­же­ние, если оно было опас­но и исход его был сомни­те­лен; тем вое­на­чаль­ни­кам, кото­рые рис­ко­ван­ным путем полу­ча­ли бле­стя­щий успех и воз­буж­да­ли общий вос­торг как вели­кие пол­ко­вод­цы, он не под­ра­жал и не ста­вил их себе в обра­зец; он неиз­мен­но гово­рил сограж­да­нам, что, насколь­ко от него зави­сит, они навсе­гда оста­нут­ся бес­смерт­ны.

Так, он увидал, что Тол­мид, сын Тол­мея, пола­га­ясь на преж­ние успе­хи и ввиду необык­но­вен­но­го поче­та за свои воен­ные подви­ги, в совсем не под­хо­дя­щий момент пред­при­ни­ма­ет втор­же­ние в Бео­тию. Он уже успел скло­нить самых храб­рых и често­лю­би­вых юно­шей при­нять уча­стие в похо­де в каче­стве доб­ро­воль­цев; их было тыся­ча чело­век, не счи­тая осталь­но­го вой­ска. Перикл ста­рал­ся удер­жать его от это­го пред­при­я­тия и отго­во­рить в Народ­ном собра­нии и про­из­нес при этом зна­ме­ни­тую фра­зу, что, если он и не послу­ша­ет­ся Перик­ла, то во вся­ком слу­чае не сде­ла­ет ошиб­ки, если подо­ждет само­го умно­го совет­ни­ка — вре­ме­ни. Тогда эти сло­ва не встре­ти­ли боль­шо­го одоб­ре­ния; но, когда спу­стя несколь­ко дней при­шло изве­стие о пора­же­нии Тол­мида в бит­ве при Коро­нее и его гибе­ли, а так­же о гибе­ли мно­гих слав­ных граж­дан, тогда пре­до­сте­ре­же­ние Перик­ла доста­ви­ло ему рас­по­ло­же­ние сограж­дан и боль­шую сла­ву как разум­но­му чело­ве­ку и пат­риоту.

19. Сре­ди похо­дов Перик­ла осо­бен­но попу­ля­рен был его поход в Хер­со­нес, доста­вив­ший спа­се­ние жив­шим там элли­нам. Перикл не толь­ко при­вел с собою тыся­чу афин­ских коло­ни­стов и уси­лил ими насе­ле­ние горо­дов, но так­же про­вел попе­рек пере­шей­ка укреп­ле­ния и заграж­де­ния от моря до моря и тем поста­вил пре­пят­ст­вие набе­гам фра­кий­цев, жив­ших во мно­же­стве око­ло Хер­со­не­са, и поло­жил конец непре­рыв­ной, тяже­лой войне, от кото­рой посто­ян­но стра­да­ла эта зем­ля, быв­шая в непо­сред­ст­вен­ном сопри­кос­но­ве­нии с вар­ва­ра­ми-соседя­ми и напол­нен­ная раз­бой­ни­чьи­ми шай­ка­ми, как погра­нич­ны­ми, так и нахо­див­ши­ми­ся в ее пре­де­лах.

За гра­ни­цей Перикл про­сла­вил­ся изу­ми­тель­ным мор­ским похо­дом вокруг Пело­пон­не­са. С эскад­рой в сто три­ер он отплыл из Пег в Мега­риде. Он опу­сто­шил не толь­ко бо́льшую часть побе­ре­жья, как сде­лал рань­ше его Тол­мид, но и про­ни­кал с гопли­та­ми, быв­ши­ми во фло­те, в глубь стра­ны дале­ко от моря: всех он при­во­дил в страх сво­им наше­ст­ви­ем и застав­лял укры­вать­ся под защи­ту стен; толь­ко при Немее сики­он­цы высту­пи­ли про­тив него и нача­ли сра­же­ние, но он обра­тил их в бег­ство в откры­том бою и воз­двиг тро­фей. В Ахайе, кото­рая была в друж­бе с Афи­на­ми, он взял на борт отряд сол­дат и пере­пра­вил­ся на судах к про­ти­во­ле­жа­ще­му мате­ри­ку; про­плыв мимо Ахе­лоя, он опу­сто­шил Акар­на­нию, запер эни­ад­цев в их горо­де, разо­рил их область и отплыл на роди­ну, пока­зав себя вра­гам — гроз­ным, сограж­да­нам — осто­рож­ным и энер­гич­ным пол­ко­вод­цем; дей­ст­ви­тель­но, с его отрядом не про­изо­шло ни одно­го даже и слу­чай­но­го несча­стия.

20. При­быв в Понт с боль­шой эскад­рой, бле­стя­ще сна­ря­жен­ной, он сде­лал для эллин­ских горо­дов все, что им было нуж­но, и отнес­ся к ним дру­же­люб­но; а окрест­ным вар­вар­ским наро­дам, их царям и кня­зьям он пока­зал вели­кую мощь, неустра­ши­мость, сме­лость афи­нян, кото­рые плы­вут, куда хотят, и все море дер­жат в сво­ей вла­сти. Жите­лям Сино­пы Перикл оста­вил три­на­дцать кораб­лей под коман­дой Лама­ха и отряд сол­дат для борь­бы с тиран­ном Тиме­си­ле­ем. После изгна­ния послед­не­го и его при­вер­жен­цев он про­вел в Народ­ном собра­нии поста­нов­ле­ние о том, чтобы в Сино­пу было отправ­ле­но шесть­сот чело­век афи­нян, изъ­явив­ших на то согла­сие; они долж­ны были жить вме­сте с корен­ны­ми граж­да­на­ми Сино­пы, поде­лив с ними дома и зем­лю, кото­рую преж­де зани­ма­ли тиран­ны32. В дру­гих слу­ча­ях Перикл не усту­пал стрем­ле­ни­ям сограж­дан и не дал себя увлечь, когда они, гор­дые сво­им могу­ще­ст­вом и таки­ми успе­ха­ми, хоте­ли пред­при­нять новый поход в Еги­пет и под­нять вос­ста­ние в при­мор­ских обла­стях вла­де­ний пер­сид­ско­го царя. Мно­гие уже тогда были одер­жи­мы той роко­вой, зло­по­луч­ной стра­стью к Сици­лии, кото­рую впо­след­ст­вии разо­жгли Алки­ви­ад и ора­то­ры, воз­глав­ляв­шие его сто­рон­ни­ков. Неко­то­рым сни­лась даже Этру­рия и Кар­фа­ген, и нель­зя ска­зать, что на это не было надеж­ды, ввиду обшир­но­сти афин­ско­го государ­ства и бла­го­при­ят­но­го тече­ния дел.

21. Одна­ко Перикл сдер­жи­вал такое стрем­ле­ние сограж­дан к пред­при­я­ти­ям в чужих стра­нах и ста­рал­ся отбить у них охоту вме­ши­вать­ся не в свои дела. Он направ­лял силы государ­ства глав­ным обра­зом на охра­ну и укреп­ле­ние налич­ных вла­де­ний, счи­тая уже доста­точ­но важ­ным делом оста­но­вить рост могу­ще­ства Спар­ты. Поэто­му он вооб­ще отно­сил­ся к ней недоб­ро­же­ла­тель­но. Это он пока­зы­вал во мно­гих слу­ча­ях, а осо­бен­но пока­зал сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми во вре­мя Свя­щен­ной вой­ны. Когда спар­тан­цы во вре­мя похо­да в Дель­фы пере­да­ли дель­фий­цам храм, нахо­див­ший­ся во вла­де­нии фокей­цев, Перикл тот­час же пошел туда с вой­ском и опять ввел фокей­цев. Когда спар­тан­цы полу­чи­ли от дель­фий­цев пра­во вопро­шать ора­кул вне оче­реди и выре­за­ли это поста­нов­ле­ние на лбу мед­но­го вол­ка33, то Перикл добил­ся тако­го же пре­иму­ще­ства для афи­нян и начер­тал соот­вет­ст­ву­ю­щую над­пись на пра­вом боку того же вол­ка.

22. Перикл пра­виль­но посту­пал, удер­жи­вая силы афи­нян в Элла­де, как это дока­за­ли даль­ней­шие собы­тия. Преж­де все­го вос­ста­ла про­тив афи­нян Эвбея; туда Перикл пошел с вой­ском. Тот­час после это­го при­шло изве­стие о том, что Мега­ра ста­ла во враж­деб­ные отно­ше­ния к Афи­нам и что пело­пон­нес­ская армия под коман­дой спар­тан­ско­го царя Пли­сто­анак­та сто­ит у гра­ниц Атти­ки. Перикл поспеш­но вер­нул­ся с Эвбеи, чтобы вести вой­ну в Атти­ке. Всту­пить в сра­же­ние с боль­шим храб­рым вой­ском гопли­тов Перикл не осме­лил­ся, несмот­ря на их вызов. Но он заме­тил, что Пли­сто­анакт, еще совсем моло­дой чело­век, поль­зу­ет­ся сове­та­ми глав­ным обра­зом Кле­анд­рида, кото­ро­го эфо­ры, ввиду моло­до­сти Пли­сто­анак­та, назна­чи­ли наблюда­те­лем и помощ­ни­ком. Перикл вошел с ним в тай­ные пере­го­во­ры, в ско­ром вре­ме­ни под­ку­пил его и уго­во­рил уве­сти пело­пон­нес­цев из Атти­ки. Когда вой­ско отсту­пи­ло и было рас­пу­ще­но по горо­дам, раз­дра­жен­ные спар­тан­цы нало­жи­ли на царя боль­шой денеж­ный штраф, кото­ро­го он не мог упла­тить, а пото­му доб­ро­воль­но уда­лил­ся из Спар­ты; а Кле­анд­рид бежал из оте­че­ства и был при­го­во­рен к смерт­ной каз­ни.

Кле­анд­рид был отцом Гилип­па, кото­рый нанес пора­же­ние афи­ня­нам в Сици­лии. Долж­но быть, при­ро­да при­ви­ла Гилип­пу коры­сто­лю­бие, как некую наслед­ст­вен­ную болезнь; после слав­ных подви­гов он тоже из-за коры­сто­лю­бия дол­жен был с позо­ром бежать из Спар­ты. Об этом мы рас­ска­за­ли в жиз­не­опи­са­нии Лисанд­ра34.

23. Когда Перикл в сво­ем отче­те по долж­но­сти стра­те­га поста­вил рас­ход в десять талан­тов, издер­жан­ных «на необ­хо­ди­мое», то народ при­нял эту ста­тью рас­хо­да без вся­ких рас­спро­сов, не вхо­дя в рас­сле­до­ва­ние этой тай­ны. Неко­то­рые авто­ры, в том чис­ле фило­соф Фео­фраст, свиде­тель­ст­ву­ют, что каж­дый год Перикл посы­лал в Спар­ту по деся­ти талан­тов, кото­ры­ми он задаб­ри­вал пра­ви­тель­ство и тем отвра­щал вой­ну. Этим спо­со­бом он не поку­пал мир, а толь­ко выиг­ры­вал вре­мя, в кото­рое мог спо­кой­но при­гото­вить­ся, чтобы потом успеш­нее вести вой­ну.

Итак, Перикл опять обра­тил­ся про­тив повстан­цев и, при­быв на Эвбею на пяти­де­ся­ти кораб­лях с пятью тыся­ча­ми гопли­тов, при­вел горо­да к покор­но­сти. Из Хал­киды он изгнал так назы­вае­мых «гип­по­ботов»35 [hip­pobótēs], бога­чей, поль­зо­вав­ших­ся осо­бен­ной сла­вой, жите­лей Гести­еи заста­вил всех высе­лить­ся из сво­ей обла­сти и на место их посе­лил афи­нян: так непре­кло­нен был он толь­ко к ним за то, что они, захва­тив афин­ский корабль, пере­би­ли всех быв­ших на нем людей.

24. После это­го меж­ду афи­ня­на­ми и спар­тан­ца­ми было заклю­че­но пере­ми­рие на трид­цать лет.

Перикл про­вел в Народ­ном собра­нии поста­нов­ле­ние о похо­де на Самос под пред­ло­гом, что самос­цы не послу­ша­лись при­ка­за­ния пре­кра­тить вой­ну с Миле­том. Но, так как есть пред­по­ло­же­ние, что Перикл пред­при­нял поход на Самос в уго­ду Аспа­сии, то, может быть, теперь как раз было бы умест­но поста­вить вопрос об этой жен­щине — каким вели­ким искус­ст­вом или силой она обла­да­ла, если под­чи­ни­ла себе зани­мав­ших пер­вое место государ­ст­вен­ных дея­те­лей и даже фило­со­фы мно­го гово­ри­ли о ней как о жен­щине неза­у­ряд­ной.

Она была родом из Миле­та, доче­рью Аксио­ха; в этом все соглас­ны. Гово­рят, она, идя по сто­пам одной ста­рин­ной ионян­ки, неко­ей Фар­ге­лии, заво­ди­ла свя­зи с муж­чи­на­ми толь­ко само­го высо­ко­го ран­га. И Фар­ге­лия, кра­са­ви­ца собою, соеди­няв­шая оба­я­ние с лов­ко­стью в поли­ти­че­ских интри­гах, жила с очень мно­ги­ми муж­чи­на­ми из элли­нов и всех, быв­ших с нею в близ­ких отно­ше­ни­ях, при­вле­ка­ла на сто­ро­ну пер­сид­ско­го царя, а через них, как людей высо­ко­по­став­лен­ных и очень вли­я­тель­ных, она сея­ла в горо­дах нача­ла пер­сид­ско­го вли­я­ния. Что каса­ет­ся Аспа­сии, то, по неко­то­рым изве­сти­ям, Перикл пле­нил­ся ею как умной жен­щи­ной, пони­мав­шей толк в государ­ст­вен­ных делах. Да и Сократ ино­гда ходил к ней со сво­и­ми зна­ко­мы­ми, и уче­ни­ки его при­во­ди­ли к ней сво­их жен, чтобы послу­шать ее рас­суж­де­ния, хотя про­фес­сия ее была не из кра­си­вых и не из почтен­ных: она была содер­жа­тель­ни­цей девиц лег­ко­го поведе­ния36. Эсхин гово­рит, что и Лисикл, тор­го­вец скотом, чело­век ничтож­ный сам по себе и низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, стал пер­вым чело­ве­ком в Афи­нах, пото­му что жил с Аспа­си­ей после смер­ти Перик­ла. У Пла­то­на в «Менек­сене»37, хотя нача­ло его напи­са­но в шут­ли­вом тоне, все-таки есть доля исто­ри­че­ской прав­ды: имен­но, что эта жен­щи­на сла­ви­лась тем, что мно­гие в Афи­нах иска­ли ее обще­ства ради ее ора­тор­ско­го талан­та.

Тем не менее оче­вид­но, что при­вя­зан­ность Перик­ла к Аспа­сии была осно­ва­на ско­рее на страст­ной люб­ви. У него была закон­ная жена, его род­ст­вен­ни­ца, быв­шая преж­де заму­жем за Гип­по­ни­ком, от кото­ро­го она име­ла сына Кал­лия «Бога­то­го»; и от бра­ка с Пери­к­лом у нее были сыно­вья — Ксан­фипп и Парал. Потом, когда сов­мест­ная жизнь пере­ста­ла им нра­вить­ся, он вме­сте с ее опе­ку­ном с ее согла­сия выдал ее замуж за дру­го­го, а сам взял Аспа­сию и чрез­вы­чай­но ее любил. Гово­рят, при ухо­де из дома и при воз­вра­ще­нии с пло­ща­ди он еже­днев­но при­вет­ст­во­вал ее и цело­вал. В комеди­ях ее назы­ва­ют новой Омфа­лой, Дея­ни­рой, Герой. Кра­тин пря­мо назы­ва­ет ее налож­ни­цей в сле­дую­щих сти­хах:


Геру Рас­пут­ство рож­да­ет ему, налож­ни­цу с взглядом бес­стыд­ным.
Имя Аспа­сия ей.

По-види­мо­му, от нее у Перик­ла был неза­кон­но­рож­ден­ный сын, кото­ро­го Эвпо­лид вывел в «Демах», где сам Перикл спра­ши­ва­ет так: «А неза­кон­ный-то мой жив?» На это Миро­нид отве­ча­ет:


Да, был бы мужем он дав­но,
Но срам стра­шит его: блуд­ни­це он род­ня38.

Гово­рят, Аспа­сия достиг­ла такой извест­но­сти и сла­вы, что даже Кир, — тот, кото­рый вел вой­ну с пер­сид­ским царем из-за пре­сто­ла, — назвал самую люби­мую свою налож­ни­цу, кото­рая преж­де носи­ла имя «Миль­то́», Аспа­си­ей. Она была фоке­ян­ка, дочь Гер­мо­ти­ма; когда Кир пал в сра­же­нии, ее отве­ли к царю, и у него она поль­зо­ва­лась очень боль­шим вли­я­ни­ем.

Отбро­сить и обой­ти мол­ча­ни­ем этот эпи­зод, вспом­нив­ший­ся мне при опи­са­нии послед­них собы­тий, пожа­луй, было бы неесте­ствен­но.

25. Итак, Перик­ла обви­ня­ют в том, что он про­вел в Народ­ном собра­нии поста­нов­ле­ние о похо­де на Самос глав­ным обра­зом ради Миле­та — по прось­бе Аспа­сии. Эти горо­да вели вой­ну из-за При­е­ны; самос­цы одер­жи­ва­ли победы и не хоте­ли слу­шать при­ка­за­ния афи­нян пре­кра­тить вой­ну и пере­дать дело на реше­ние тре­тей­ско­го суда в Афи­нах. Тогда Перикл дви­нул­ся с фло­том к Само­су, низ­ло­жил быв­шее там оли­гар­хи­че­ское прав­ле­ние и, взяв в залож­ни­ки пять­де­сят чело­век из чис­ла пер­вых лиц в горо­де и столь­ко же детей, отпра­вил их на Лем­нос. Гово­рят, каж­дый из залож­ни­ков давал ему за себя по талан­ту, и еще мно­го денег пред­ла­га­ли лица, не желав­шие учреж­де­ния демо­кра­ти­че­ско­го прав­ле­ния в горо­де. Кро­ме того, перс Пис­суфн, отно­сив­ший­ся бла­го­же­ла­тель­но к самос­цам, послал ему десять тысяч золотых в виде отступ­но­го за город. Одна­ко Перикл ниче­го это­го не взял, но, посту­пив с самос­ца­ми, как решил, учредил там демо­кра­ти­че­ское прав­ле­ние и отплыл в Афи­ны. Самос­цы тот­час же вос­ста­ли; Пис­суфн выкрал для них залож­ни­ков и сде­лал все при­готов­ле­ния к войне. Тогда Перикл опять дви­нул­ся с фло­том на них, но они не уни­ма­лись и не пуга­лись, а реши­ли со всей энер­ги­ей оспа­ри­вать гос­под­ство на море у афи­нян. Про­изо­шло жар­кое сра­же­ние на море око­ло ост­ро­ва, назы­вае­мо­го Тра­ги­я­ми. Перикл одер­жал бле­стя­щую победу, раз­бив со сво­и­ми соро­ка четырь­мя кораб­ля­ми семь­де­сят кораб­лей, из кото­рых два­дцать были гру­зо­вые39.

26. Одер­жав победу и пре­сле­дуя побеж­ден­ных, Перикл овла­дел гава­нью и стал оса­ждать самос­цев, кото­рые все еще отва­жи­ва­лись делать вылаз­ки и сра­жать­ся перед сво­и­ми сте­на­ми. Когда из Афин при­шел дру­гой флот, еще боль­ший, и самос­цы были совер­шен­но запер­ты, Перикл взял шесть­де­сят три­ер и вышел в откры­тое море. По сооб­ще­нию боль­шин­ства наших источ­ни­ков, он хотел встре­тить фини­кий­ский флот, шед­ший на помощь Само­су, и дать ему сра­же­ние на воз­мож­но боль­шем рас­сто­я­нии от Само­са; а по сло­вам Сте­сим­брота, он имел в виду поход на Кипр, что, по-види­мо­му, неве­ро­ят­но.

Тем ли, дру­гим ли сооб­ра­же­ни­ем он руко­во­дил­ся, но во вся­ком слу­чае он, кажет­ся, сде­лал оплош­ность. После его отъ­езда фило­соф Мелисс, сын Ифа­ге­на, быв­ший тогда стра­те­гом самос­цев, видя мало­чис­лен­ность кораб­лей или неопыт­ность стра­те­гов и отно­сясь с пре­не­бре­же­ни­ем к про­тив­ни­ку, уго­во­рил сограж­дан напасть на афи­нян. Про­изо­шло сра­же­ние, в кото­ром самос­цы одер­жа­ли победу; они взя­ли мно­го плен­ных, уни­что­жи­ли мно­го кораб­лей, ста­ли сво­бод­но пла­вать по морю, запа­са­лись пред­ме­та­ми, нуж­ны­ми для вой­ны, кото­рых преж­де у них не было. По сло­вам Ари­сто­те­ля, Мелисс победил даже само­го Перик­ла еще рань­ше в мор­ском сра­же­нии.

Самос­цы, в отмще­ние афи­ня­нам за их изде­ва­тель­ство, ста­ви­ли на лбу у плен­ных клей­мо в виде совы40, пото­му что и афи­няне ста­ви­ли на плен­ных самос­цах клей­мо — «саме­ну». Саме­на — это корабль, у кото­ро­го выпук­лая носо­вая часть име­ет фор­му сви­но­го рыла, а сам корабль широк, так что напо­ми­на­ет полость живота; он годит­ся для пере­воз­ки това­ров и быст­ро ходит. Такое назва­ние он полу­чил отто­го, что впер­вые появил­ся у самос­цев и был постро­ен по при­ка­за­нию тиран­на Поли­кра­та. На это клей­мо, гово­рят, наме­ка­ет Ари­сто­фан в сти­хе:


Народ самос­ский ввел куда как мно­го букв41.

27. Итак, Перикл, узнав о несча­стии в лаге­ре, поспе­шил к нему на помощь. Мелисс вышел про­тив него, но Перикл победил непри­я­те­лей, обра­тил их в бег­ство и тот­час стал окру­жать город сте­ной, пред­по­чи­тая тра­тить день­ги и вре­мя, чтобы одо­леть вра­гов и взять город, но не под­вер­гать сограж­дан ранам и опас­но­стям. Но афи­ня­нам наску­чи­ла эта про­во­лоч­ка, они жаж­да­ли боя, так что труд­но было удер­жать их; поэто­му Перикл разде­лил все вой­ско на восемь частей и бро­сал меж­ду ними жре­бий: той части, кото­рой доста­вал­ся белый боб, он поз­во­лял пиро­вать и гулять, тогда как осталь­ные зани­ма­лись рат­ны­ми труда­ми. Вот от это­го бело­го боба, гово­рят, и полу­чи­лось выра­же­ние «белый день», кото­рым люди назы­ва­ют день, счаст­ли­вый для них.

По рас­ска­зу Эфо­ра, Перикл употреб­лял при оса­де и маши­ны, воз­буж­дав­шие тогда удив­ле­ние сво­ей новиз­ной. При нем нахо­дил­ся меха­ник Арте­мон, хро­мой, кото­ро­го при­но­си­ли на носил­ках, когда работа тре­бо­ва­ла его при­сут­ст­вия; поэто­му он и был про­зван «Пери­фо­ре­том», то есть «Носи­мым вокруг». Этот факт опро­вер­га­ет Герак­лид Пон­тий­ский на осно­ва­нии сти­хов Ана­кре­он­та, в кото­рых Арте­мон Пери­фо­рет упо­ми­на­ет­ся за несколь­ко поко­ле­ний до Самос­ской вой­ны и этих собы­тий. Этот Арте­мон, по сло­вам Герак­лида, был чело­век изне­жен­ный, мало­душ­ный и трус­ли­вый, по боль­шей части сидев­ший дома, при­чем двое слуг дер­жа­ли над его голо­вой мед­ный щит, чтобы на него ниче­го не упа­ло свер­ху. Если ему нуж­но было вый­ти из дому, то его носи­ли на малень­кой вися­чей кой­ке под­ле самой зем­ли; по этой при­чине он и был про­зван Пери­фо­ре­том.

28. На девя­том меся­це оса­ды самос­цы сда­лись. Перикл раз­ру­шил их сте­ны, ото­брал кораб­ли и нало­жил на них боль­шую кон­три­бу­цию день­га­ми. Часть ее самос­цы тот­час же внес­ли; дру­гую часть обя­за­лись упла­тить в назна­чен­ный срок, в обес­пе­че­ние чего дали залож­ни­ков.

Дурид Самос­ский при­бав­ля­ет к это­му в тра­ги­че­ском тоне рас­сказ о страш­ной жесто­ко­сти, в кото­рой он обви­ня­ет афи­нян и Перик­ла; но о ней не упо­ми­на­ют ни Фукидид, ни Эфор, ни Ари­сто­тель; по-види­мо­му, рас­сказ о жесто­ко­сти — вымы­сел. Он гово­рит, буд­то Перикл при­вез самос­ских началь­ни­ков кораб­лей и вои­нов в Милет и там на пло­ща­ди про­дер­жал их при­вя­зан­ны­ми к дос­кам в тече­ние деся­ти дней и, нако­нец, когда они были уже в изне­мо­же­нии, велел их убить уда­ра­ми пал­ки по голо­ве, а тела бро­сить без погре­бе­ния. Но Дурид не име­ет обы­чая дер­жать­ся исти­ны в сво­ем повест­во­ва­нии даже там, где у него нет ника­ко­го лич­но­го инте­ре­са; тем более в дан­ном слу­чае он, по-види­мо­му, пред­ста­вил в более страш­ном виде несча­стия сво­ей роди­ны, чтобы навлечь наре­ка­ния на афи­нян.

После поко­ре­ния Само­са Перикл воз­вра­тил­ся в Афи­ны, устро­ил тор­же­ст­вен­ные похо­ро­ны вои­нов, пав­ших на войне, и, соглас­но обы­чаю, про­из­нес на их моги­лах речь, кото­рая при­ве­ла всех в вос­торг. Когда он схо­дил с кафед­ры, все жен­щи­ны при­вет­ст­во­ва­ли его, наде­ва­ли на него вен­ки и лен­ты, как на победи­те­ля на все­на­род­ных играх; но Эль­пи­ни­ка подо­шла к нему и ска­за­ла: «Да, Перикл, твои подви­ги достой­ны вос­тор­га и вен­ков: ты погу­бил мно­го доб­рых граж­дан наших не в войне с фини­ки­я­на­ми и мидя­на­ми, как брат мой Кимон, а при заво­е­ва­нии союз­но­го и род­ст­вен­но­го нам горо­да». На эти сло­ва Эль­пи­ни­ки Перикл с лег­кой улыб­кой, гово­рят, отве­тил сти­хом Архи­ло­ха42:


Не ста­ла бы ста­ру­ха мирром мазать­ся.

После поко­ре­ния Само­са, как рас­ска­зы­ва­ет Ион, Перикл ужас­но воз­гор­дил­ся: Ага­мем­нон в десять лет взял вар­вар­ский город, а он в девять меся­цев поко­рил пер­вых, самых силь­ных ионян! И такое созна­ние сво­их заслуг нель­зя назвать неспра­вед­ли­вым: эта вой­на на самом деле пред­став­ля­ла боль­шую опас­ность, и исход ее был очень сомни­те­лен, если прав­да, что самос­цы, как утвер­жда­ет Фукидид43, чуть-чуть не отня­ли у афи­нян гос­под­ство на море.

29. После это­го, когда уже под­ни­ма­лись вол­ны Пело­пон­нес­ской вой­ны, Перикл уго­во­рил народ послать помощь Кер­ки­ре, кото­рая под­верг­лась напа­де­нию со сто­ро­ны Корин­фа, и при­со­еди­нить к себе ост­ров, силь­ный сво­им фло­том, ввиду того, что пело­пон­нес­цы вот-вот нач­нут вой­ну с Афи­на­ми. Когда народ вынес поста­нов­ле­ние об ока­за­нии помо­щи, Перикл послал толь­ко десять кораб­лей, пору­чив началь­ство над ними Кимо­но­ву сыну, Лакеде­мо­нию, как бы в насмеш­ку над ним: меж­ду домом Кимо­но­вым и спар­тан­ца­ми были очень бла­го­же­ла­тель­ные и дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния. Перикл пред­по­ла­гал, что, если Лакеде­мо­ний во вре­мя сво­его коман­до­ва­ния не совер­шит ника­ко­го важ­но­го, выдаю­ще­го­ся подви­га, то его мож­но будет еще боль­ше обви­нять в пре­дан­но­сти Спар­те; поэто­му он и дал ему так мало кораб­лей и послал его в поход про­тив его жела­ния. Вооб­ще Перикл посто­ян­но про­ти­вил­ся воз­вы­ше­нию Кимо­но­вых сыно­вей, ука­зы­вая, что они и по име­нам сво­им не насто­я­щие афи­няне, а чужие, ино­зем­цы; и дей­ст­ви­тель­но, одно­му из них было имя Лакеде­мо­ний, дру­го­му Фес­сал, третье­му Элей. Был слух, что все они сыно­вья одной арка­дян­ки.

Перик­ла пори­ца­ли за то, что он дал десять три­ер: гово­ри­ли, что он ока­зал мало помо­щи кер­ки­ря­нам, нуж­дав­шим­ся в ней, но зато дал сво­им про­тив­ни­кам вес­кий довод для обви­не­ний. Тогда Перикл отпра­вил в Кер­ки­ру дру­гую эскад­ру поболь­ше, но она при­шла уже после сра­же­ния.

Раз­дра­жен­ные корин­фяне жало­ва­лись в Спар­те на афи­нян, к ним при­со­еди­ни­лись мега­ряне, кото­рые обви­ня­ли афи­нян в том, что им пре­граж­ден доступ на все рын­ки44, на все при­ста­ни, нахо­дя­щи­е­ся во вла­де­нии афи­нян, вопре­ки обще­му пра­ву и клят­вам меж­ду элли­на­ми. Эги­няне тоже счи­та­ли, что они тер­пят обиды и наси­лия, но жало­ва­лись спар­тан­цам тай­но, не смея обви­нять афи­нян откры­то. В это же вре­мя и Поти­дея, коринф­ская коло­ния, но под­власт­ная афи­ня­нам, вос­ста­ла про­тив них; афи­няне ста­ли ее оса­ждать, и это еще более уско­ри­ло нача­ло вой­ны.

Но, так как в Афи­ны отправ­ля­ли посоль­ства и спар­тан­ский царь Архидам ста­рал­ся решить бо́льшую часть жалоб мир­ным путем и успо­ка­и­вал союз­ни­ков, то все эти при­чи­ны, кажет­ся, не вызва­ли бы вой­ны про­тив афи­нян, если бы они согла­си­лись уни­что­жить поста­нов­ле­ние про­тив мега­рян и при­ми­рить­ся с ними. Поэто­му Перикл, кото­рый боль­ше всех про­ти­вил­ся это­му и под­стре­кал народ не пре­кра­щать враж­ды с мега­ря­на­ми, счи­тал­ся впо­след­ст­вии един­ст­вен­ным винов­ни­ком вой­ны.

30. Когда посоль­ство при­бы­ло из Спар­ты в Афи­ны для пере­го­во­ров по это­му делу, Перикл, гово­рят, стал ссы­лать­ся на один закон, запре­щав­ший уни­что­жать дос­ку, на кото­рой было напи­са­но это поста­нов­ле­ние. Тогда один из послов, Поли­алк, ска­зал: «А ты не уни­что­жай дос­ку, а толь­ко пере­вер­ни ее: ведь нет зако­на, запре­щаю­ще­го это». Хотя эти сло­ва пока­за­лись ост­ро­ум­ны­ми, Перикл, тем не менее не усту­пил. Таким обра­зом, думаю, была у него какая-то зата­ен­ная, лич­ная нена­висть к мега­ря­нам; но он выста­вил про­тив них обви­не­ние откры­тое, затра­ги­вав­шее общие инте­ре­сы: имен­но, что мега­ряне при­сва­и­ва­ют себе свя­щен­ный уча­сток зем­ли45. Он пред­ло­жил наро­ду выне­сти поста­нов­ле­ние о том, чтобы к ним был послан гла­ша­тай, и чтобы он же был послан к спар­тан­цам с жало­бой на мега­рян. Это поста­нов­ле­ние состав­ле­но Пери­к­лом; оно име­ло целью спра­вед­ли­вое и мяг­кое реше­ние спо­ра. Но, так как послан­ный гла­ша­тай, Анфе­мо­крит, погиб, как дума­ли, по вине мега­рян, Харин пред­ло­жил выне­сти про­тив них дру­гое поста­нов­ле­ние, по кото­ро­му враж­да с мега­ря­на­ми долж­на была про­дол­жать­ся веч­но, без пере­ми­рия и без пере­го­во­ров; каж­дый мега­ря­нин, всту­пив­ший на зем­лю Атти­ки, под­ле­жал смерт­ной каз­ни; стра­те­ги, при­но­ся уна­сле­до­ван­ную от отцов при­ся­гу, долж­ны были при­бав­лять к ней клят­ву, что они по два раза в год будут втор­гать­ся в мегар­скую зем­лю. Анфе­мо­кри­та поста­но­ви­ли похо­ро­нить у Фри­а­сий­ских ворот, кото­рые теперь назы­ва­ют­ся «Дипи­лон» — «Двой­ны­ми ворота­ми». Мега­ряне отри­ца­ют свое уча­стие в убий­стве Анфе­мо­кри­та и обра­ща­ют обви­не­ния на Аспа­сию и Перик­ла, цити­руя в дока­за­тель­ство это­го извест­ные, обще­рас­про­стра­нен­ные сти­хи из «Ахар­нян»46:


Но раз в Мега­ре пья­ные молод­чи­ки
Симе­ту, дев­ку улич­ную, выкра­ли.
Мегар­цы, рас­па­лен­ные обидою,
Двух девок тут укра­ли у Аспа­сии.

31. Итак, нелег­ко узнать, как нача­лась вой­на. Но отказ отме­нить поста­нов­ле­ние все при­пи­сы­ва­ют Пери­к­лу. Толь­ко одни объ­яс­ня­ют его упор­ство бла­го­род­ной гор­до­стью, пони­ма­ни­ем поло­же­ния вещей и самы­ми луч­ши­ми наме­ре­ни­я­ми: он счи­тал, гово­рят они, что спар­тан­цы хоте­ли испы­тать уступ­чи­вость афи­нян, выстав­ляя такое тре­бо­ва­ние, и что согла­сить­ся с ним озна­ча­ло бы для афи­нян при­знать свою сла­бость. Дру­гие видят в его высо­ко­мер­ном отно­ше­нии к спар­тан­цам лишь упрям­ство и сопер­ни­че­ство с целью пока­зать свою силу.

Но самое тяж­кое обви­не­ние, под­твер­ждае­мое, одна­ко, боль­шин­ст­вом свиде­те­лей, при­бли­зи­тель­но такое. Скуль­п­тор Фидий под­рядил­ся изгото­вить ста­тую, как ска­за­но выше. Так как он был дру­гом Перик­ла и поль­зо­вал­ся у него боль­шим авто­ри­те­том, то у него было мно­го лич­ных вра­гов и завист­ни­ков; а дру­гие хоте­ли на нем испы­тать настро­е­ние наро­да — как посту­пит народ в слу­чае суда над Пери­к­лом. Они уго­во­ри­ли одно­го из помощ­ни­ков Фидия, Мено­на, сесть на пло­ща­ди в виде моля­ще­го и про­сить, чтобы ему доз­во­ле­но было без­на­ка­зан­но сде­лать донос на Фидия и обви­нять его. Народ при­нял донос бла­го­склон­но. При раз­бо­ре это­го дела в Народ­ном собра­нии улик в воров­стве не ока­за­лось: по сове­ту Перик­ла, Фидий с само­го нача­ла так при­де­лал к ста­туе золо­то и так ее обло­жил им, что мож­но было все его снять и про­ве­рить вес, что в дан­ном слу­чае Перикл и пред­ло­жил сде­лать обви­ни­те­лям. Но над Фиди­ем тяго­те­ла зависть к сла­ве его про­из­веде­ний, осо­бен­но за то, что, выре­зая на щите сра­же­ние с Ама­зон­ка­ми, он изо­бра­зил и себя само­го в виде пле­ши­во­го ста­ри­ка, под­няв­ше­го камень обе­и­ми рука­ми; точ­но так же он поме­стил тут и пре­крас­ный порт­рет Перик­ла, сра­жаю­ще­го­ся с Ама­зон­кой. Рука Перик­ла, дер­жав­шая под­ня­тое копье перед лицом, сде­ла­на мастер­ски, как буд­то хочет при­крыть сход­ство, но оно вид­но с обе­их сто­рон.

Итак, Фидий был отведен в тюрь­му и там умер от болез­ни, а, по свиде­тель­ству неко­то­рых авто­ров, от яда, кото­рый дали ему вра­ги Перик­ла, чтобы повредить тому в обще­ст­вен­ном мне­нии47.

Донос­чи­ку Мено­ну народ, по пред­ло­же­нию Гли­ко­на, даро­вал сво­бо­ду от всех повин­но­стей и при­ка­зал стра­те­гам забо­тить­ся о его без­опас­но­сти.

32. Око­ло это­го же вре­ме­ни про­тив Аспа­сии был воз­буж­ден судеб­ный про­цесс по обви­не­нию в нече­стии. Обви­ни­те­лем ее высту­пил коми­че­ский поэт Гер­мипп, кото­рый обви­нял ее еще и в том, что к ней ходят сво­бод­ные жен­щи­ны, кото­рых она при­ни­ма­ет для Перик­ла. Дио­пиф внес пред­ло­же­ние о том, чтобы люди, не веру­ю­щие в богов или рас­про­стра­ня­ю­щие уче­ния о небес­ных явле­ни­ях, были при­вле­кае­мы к суду как государ­ст­вен­ные пре­ступ­ни­ки. Он хотел набро­сить подо­зре­ние на Перик­ла кос­вен­ным путем, через Ана­к­са­го­ра. Так как народ охот­но при­ни­мал эти наве­ты, то, по пред­ло­же­нию Дра­кон­ти­да, было, нако­нец, сде­ла­но поста­нов­ле­ние о том, чтобы Перикл пред­ста­вил при­та­нам отче­ты в день­гах48, а судьи суди­ли бы на акро­по­ле и бра­ли бы камеш­ки с алта­ря. Послед­нюю часть это­го поста­нов­ле­ния Гаг­нон пред­ло­жил отме­нить, а сам пред­ло­жил, чтобы дело раз­би­ра­лось судья­ми в чис­ле тыся­чи пяти­сот чело­век, как бы ни захо­те­ли фор­му­ли­ро­вать обви­не­ние: в кра­же ли, или в лихо­им­стве, или вооб­ще в пре­ступ­ле­нии по долж­но­сти.

Что каса­ет­ся Аспа­сии, то Перикл вымо­лил ей поща­ду, очень мно­го слез про­лив за нее во вре­мя раз­би­ра­тель­ства дела, как гово­рит Эсхин, и упро­сив судей. А за Ана­к­са­го­ра он боял­ся и дал ему воз­мож­ность тай­ным обра­зом уйти из горо­да. Когда же из-за Фиди­е­ва дела его попу­ляр­ность пошат­ну­лась, то он, опа­са­ясь суда, раздул мед­лен­но тлев­шее пла­мя вой­ны в надеж­де, что обви­не­ния рас­се­ют­ся и зависть сми­рит­ся, когда граж­дане во вре­мя вели­ких собы­тий и опас­но­стей вве­рят оте­че­ство ему одно­му как чело­ве­ку ува­жае­мо­му и авто­ри­тет­но­му. Так вот какие ука­зы­ва­ют­ся при­чи­ны, по кото­рым он не доз­во­лил сде­лать уступ­ку спар­тан­цам. Но исти­на неиз­вест­на.

33. Спар­тан­цы пони­ма­ли, что в слу­чае паде­ния Перик­ла афи­няне будут гораздо сго­вор­чи­вее. Поэто­му они потре­бо­ва­ли изгна­ния винов­ных в кощун­стве по делу Кило­на, в кото­ром заме­шан был род Перик­ла с мате­рин­ской сто­ро­ны, как гово­рит Фукидид49. Но эта попыт­ка дала резуль­тат, про­ти­во­по­лож­ный тому, како­го ожи­да­ли спар­тан­цы: вме­сто подо­зре­ний и зло­ре­чия сограж­дане окру­жи­ли Перик­ла еще боль­шим дове­ри­ем и ува­же­ни­ем как чело­ве­ка, более всех нена­вист­но­го и страш­но­го непри­я­те­лям. Ввиду это­го еще до втор­же­ния в Атти­ку Архида­ма во гла­ве пело­пон­нес­цев Перикл объ­явил афи­ня­нам, что, если Архидам, опу­сто­шая стра­ну, не кос­нет­ся его вла­де­ний, по слу­чаю ли дру­же­ских отно­ше­ний госте­при­им­ства меж­ду ними или чтобы дать вра­гам повод чер­нить его, то он жерт­ву­ет государ­ству и зем­лю, и усадь­бы.

Спар­тан­цы и их союз­ни­ки с боль­шим вой­ском вторг­лись в Атти­ку под пред­во­ди­тель­ст­вом царя Архида­ма. Опу­сто­шая стра­ну, они дошли до Ахарн и рас­по­ло­жи­лись там лаге­рем в ожи­да­нии, что афи­няне под вли­я­ни­ем раз­дра­же­ния и гор­до­сти всту­пят в реши­тель­ный бой с ними. Но Пери­к­лу каза­лось опас­ным начать сра­же­ние с шестью­де­ся­тью тыся­ча­ми пело­пон­нес­ских и бео­тий­ских гопли­тов (тако­во было чис­ло непри­я­те­лей при пер­вом втор­же­нии), под­вер­гая рис­ку самый город. Граж­дан, кото­рые тре­бо­ва­ли сра­же­ния и не мог­ли выно­сить про­ис­хо­див­ше­го опу­сто­ше­ния стра­ны, он ста­рал­ся успо­ко­ить: он ука­зы­вал им, что дере­вья, обре­зан­ные и сруб­лен­ные, ско­ро вырас­та­ют, а воро­тить назад уби­тых отнюдь не так про­сто.

Народ­но­го собра­ния Перикл не созы­вал из опа­се­ния, что его заста­вят посту­пить вопре­ки его убеж­де­нию. Как корм­чий на кораб­ле, когда в откры­том море под­ни­мет­ся ветер, при­ведя все в порядок, натя­нув кана­ты, дей­ст­ву­ет по пра­ви­лам искус­ства, невзи­рая на сле­зы и прось­бы испу­ган­ных пас­са­жи­ров, стра­даю­щих мор­ской болез­нью, так и Перикл, запер­ши город­ские ворота и рас­ста­вив везде кара­у­лы для без­опас­но­сти, руко­во­дил­ся сво­и­ми сооб­ра­же­ни­я­ми, мало обра­щая вни­ма­ния на него­дую­щие кри­ки и недо­воль­ство граж­дан.

А меж­ду тем мно­гие дру­зья при­ста­ва­ли к нему с прось­ба­ми, мно­гие вра­ги гро­зи­ли и обви­ня­ли его, хоры50 пели насмеш­ли­вые пес­ни, чтоб его осра­мить, изде­ва­лись над его коман­до­ва­ни­ем, назы­вая его трус­ли­вым и отдаю­щим оте­че­ство в жерт­ву вра­гам.

И Кле­он уже тогда стал напа­дать на него, поль­зу­ясь раз­дра­же­ни­ем граж­дан, чтобы про­ло­жить себе путь к вер­хо­вен­ству над наро­дом, как пока­зы­ва­ют сле­дую­щие ана­пе­сты Гер­мип­па:


Эй, сати­ров царь! Поче­му же ты
Не под­ни­мешь копье? Лишь одни сло­ва
Сып­лешь ты про вой­ну, все гроз­ней и гроз­ней,
А душа у тебя — Теле­та!
И, когда ост­рят лез­вие меча,
То, в стра­хе дро­жа, ты зуба­ми сту­чишь
От уку­сов сме­лых Клео­на.

34. Одна­ко ничто не мог­ло поко­ле­бать Перик­ла: он крот­ко и мол­ча­ли­во пере­но­сил уни­же­ние и враж­ду. Он послал эскад­ру в сто кораб­лей про­тив Пело­пон­не­са, но сам не при­нял уча­стия в похо­де, а оста­вал­ся в горо­де, чтобы дер­жать его в сво­их руках, пока не ушли пело­пон­нес­цы. Ища попу­ляр­но­сти у наро­да, все еще роп­тав­ше­го на вой­ну, он ста­рал­ся задоб­рить его разда­чею денег и пред­ла­гал выво­дить коло­нии: так, изгнав жите­лей Эги­ны всех пого­лов­но, он разде­лил ост­ров по жре­бию меж­ду афи­ня­на­ми. Неко­то­рым уте­ше­ни­ем слу­жи­ли так­же бед­ст­вия, кото­рые тер­пе­ли непри­я­те­ли: флот во вре­мя похо­да вокруг Пело­пон­не­са разо­рил стра­ну на боль­шом про­стран­стве, раз­ру­шил дерев­ни и неболь­шие горо­да; а с суши Перикл сам сде­лал втор­же­ние в Мегар­скую область и опу­сто­шил ее всю. Несо­мнен­но, непри­я­те­ли, нано­ся мно­го вреда афи­ня­нам на суше, но и сами тер­пя от них мно­го вреда с моря, не мог­ли бы так дол­го вести вой­ну, но ско­ро изне­мог­ли бы, как сна­ча­ла и пред­ска­зы­вал Перикл, если бы какая-то боже­ст­вен­ная сила не про­ти­во­дей­ст­во­ва­ла чело­ве­че­ским рас­че­там. Одна­ко, во-пер­вых, раз­ра­зи­лась губи­тель­ная моро­вая болезнь51 и погло­ти­ла моло­дежь в цве­те лет и сил. Болезнь име­ла вред­ное вли­я­ние и на тело, и на душу граж­дан: они озло­би­лись на Перик­ла. Как люди, обе­зу­мев­шие от болез­ни, оскорб­ля­ют вра­ча или отца, так и афи­няне ста­ли дур­но отно­сить­ся к Пери­к­лу по нау­ще­нию его вра­гов, кото­рые гово­ри­ли, что болезнь эту про­из­во­дит скоп­ле­ние дере­вен­ско­го насе­ле­ния в горо­де, когда мно­же­ство наро­да в лет­нюю пору при­нуж­де­но жить вме­сте, впо­вал­ку, в тес­ных хижи­нах и душ­ных сара­ях, вести жизнь сидя­чую и празд­ную вме­сто преж­ней жиз­ни на чистом возду­хе и на про­сто­ре; а вино­ват в этом тот, кто в свя­зи с вой­ной загнал дере­вен­ский люд в город­ские сте­ны и ни на что не употреб­ля­ет такую мас­су наро­да, а спо­кой­но смот­рит, как люди, запер­тые подоб­но скоту, зара­жа­ют­ся друг от дру­га, и не дает им воз­мож­но­сти изме­нить свое поло­же­ние и поды­шать све­жим возду­хом.

35. Чтобы помочь это­му горю, а кста­ти и при­чи­нить неко­то­рый вред непри­я­те­лям, Перикл сна­рядил пол­то­рас­та кораб­лей, поса­дил на них мно­го храб­рых гопли­тов и всад­ни­ков и соби­рал­ся уже вый­ти в море; такая круп­ная сила пода­ва­ла боль­шую надеж­ду граж­да­нам и вну­ша­ла не мень­ший страх вра­гам. Уже вой­ска сели на суда и сам Перикл взо­шел на свою три­е­ру, как вдруг про­изо­шло сол­неч­ное затме­ние52, насту­пи­ла тем­нота, все пере­пу­га­лись, счи­тая это важ­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. Перикл, видя ужас и пол­ную рас­те­рян­ность корм­че­го, под­нял свой плащ перед его гла­за­ми и, накрыв его, спро­сил, неуже­ли в этом есть какое-нибудь несча­стие или он счи­та­ет это пред­зна­ме­но­ва­ни­ем како­го-нибудь несча­стия. Тот отве­чал, что нет. «Так чем же то явле­ние отли­ча­ет­ся от это­го, — ска­зал Перикл, — как не тем, что пред­мет, кото­рый был при­чи­ной тем­ноты, боль­ше пла­ща?» Такой рас­сказ при­во­дит­ся в лек­ци­ях фило­со­фов.

Как бы то ни было, Перикл отплыл. Но как вид­но, он не сде­лал ниче­го тако­го, чего мож­но было бы ожи­дать после столь вну­ши­тель­ных при­готов­ле­ний. В том чис­ле и оса­да свя­щен­но­го Эпидав­ра, хотя и была надеж­да взять его, успе­ха не име­ла из-за болез­ни, кото­рая губи­ла не толь­ко самих вои­нов, но и всех так или ина­че сопри­ка­сав­ших­ся с вой­ском.

Эти несча­стья вызы­ва­ли силь­ное раз­дра­же­ние афи­нян про­тив Перик­ла; он про­бо­вал их успо­ко­ить и обо­д­рить, но не мог ути­шить их гнев и пере­убедить их: их раз­дра­же­ние кон­чи­лось лишь тогда, когда они с камеш­ка­ми в руках ста­ли голо­со­вать про­тив него и, полу­чив всю пол­ноту вла­сти, лиши­ли его долж­но­сти стра­те­га и нало­жи­ли денеж­ный штраф. Мини­маль­ный раз­мер штра­фа наши источ­ни­ки опре­де­ля­ют в пят­на­дцать талан­тов, а мак­си­маль­ный — в пять­де­сят. Обви­ни­те­лем в жало­бе был назван по Идо­ме­нею, Кле­он, по Фео­фра­с­ту — Сим­мий; а Герак­лид Пон­тий­ский назы­ва­ет Лакра­ти­да.

36. Народ­ное вол­не­ние, одна­ко, про­дол­жа­лось недол­го: народ, нане­ся Пери­к­лу удар, оста­вил свой гнев, как остав­ля­ет жало пче­ла. Но дома поло­же­ние его было печаль­но: во вре­мя эпиде­мии он поте­рял нема­ло близ­ких людей, и семей­ный раздор с дав­них пор бес­по­ко­ил его. Стар­ший из закон­ных сыно­вей, Ксан­фипп, был и сам по нату­ре рас­то­чи­те­лен, да к тому же у него была моло­дая, изба­ло­ван­ная жена, дочь Тисанд­ра, Эпи­ли­ко­ва сына. Ксан­фипп был недо­во­лен рас­чет­ли­во­стью отца, кото­рый давал ему день­ги ску­по и поне­мно­гу. Одна­жды он послал к кому-то из отцов­ских дру­зей попро­сить денег взай­мы буд­то бы по пору­че­нию Перик­ла и полу­чил их. Когда тот впо­след­ст­вии стал тре­бо­вать упла­ты дол­га, Перикл даже начал с ним судеб­ный про­цесс. Моло­дой Ксан­фипп был огор­чен этим, бра­нил отца, спер­ва пред­став­лял в смеш­ном виде его домаш­ние фило­соф­ские рас­суж­де­ния и раз­го­во­ры с софи­ста­ми. Так, когда какой-то пен­татл53 неча­ян­но бро­шен­ным дротом убил Эпи­ти­ма из Фар­са­ла, Перикл, по сло­вам Ксан­фип­па, потра­тил целый день, рас­суж­дая с Про­та­го­ром о том, кого, по суще­ству, сле­ду­ет счи­тать винов­ни­ком это­го несчаст­но­го слу­чая, — дрот, или бро­сав­ше­го, или рас­по­ряди­те­лей состя­за­ния. Кро­ме того, Ксан­фипп, по свиде­тель­ству Сте­сим­брота, рас­про­стра­нял в наро­де гряз­ную сплет­ню по пово­ду сво­ей жены, и вооб­ще у моло­до­го чело­ве­ка до смер­ти оста­ва­лась непри­ми­ри­мая враж­да к отцу (Ксан­фипп захво­рал во вре­мя эпиде­мии и умер).

Перикл поте­рял тогда так­же и сест­ру и боль­шую часть свой­ст­вен­ни­ков и дру­зей, быв­ших очень полез­ны­ми помощ­ни­ка­ми в его государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти. Одна­ко он не изне­мог под бре­ме­нем несча­стий и не поте­рял вели­чия духа и твер­до­сти: его никто не видал даже пла­чу­щим ни на похо­ро­нах кого-либо из род­ных, ни впо­след­ст­вии на моги­ле, пока, нако­нец, он не поте­рял и послед­не­го из закон­ных сыно­вей, Пара­ла. Это несча­стие сло­ми­ло его; он ста­рал­ся выдер­жать харак­тер и сохра­нить душев­ную твер­дость, но, когда воз­ла­гал на умер­ше­го венок, не мог при виде его усто­ять про­тив горя, раз­ра­зил­ся рыда­ни­я­ми и залил­ся сле­за­ми; ниче­го подоб­но­го с ним не слу­ча­лось во всю жизнь.

37. Меж­ду тем, афи­няне испы­ты­ва­ли дру­гих стра­те­гов и ора­то­ров, насколь­ко они при­год­ны для веде­ния вой­ны; но ни у кого из них не ока­за­лось ни вли­я­ния, доста­точ­но­го для такой высо­кой вла­сти, ни авто­ри­те­та, обес­пе­чи­ваю­ще­го над­ле­жа­щее испол­не­ние ее. Афи­няне жале­ли о Перик­ле и зва­ли его на ора­тор­скую три­бу­ну и в поме­ще­ние для стра­те­гов. Но Перикл лежал дома, уби­тый горем, и толь­ко Алки­ви­ад и дру­гие дру­зья уго­во­ри­ли его пой­ти на пло­щадь.

Народ про­сил про­стить ему его неспра­вед­ли­вость, и Перикл опять при­нял на себя управ­ле­ние дела­ми и был выбран в стра­те­ги. Тот­час после это­го он потре­бо­вал отме­ны зако­на о неза­кон­но­рож­ден­ных детях, кото­рый он сам преж­де внес, — для того, чтобы за отсут­ст­ви­ем у него наслед­ни­ков не пре­кра­ти­лись совер­шен­но его род и имя.

Исто­рия это­го зако­на тако­ва. Когда Перикл очень задол­го до это­го был на вер­шине сво­его поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства и имел, как ска­за­но выше, закон­ных детей, он внес пред­ло­же­ние о том, чтобы афин­ски­ми граж­да­на­ми счи­та­лись толь­ко те, у кото­рых и отец и мать были афин­ски­ми граж­да­на­ми. Когда еги­пет­ский царь при­слал в пода­рок наро­ду сорок тысяч медим­нов пше­ни­цы, и надо было граж­да­нам делить ее меж­ду собою, то на осно­ва­нии это­го зако­на воз­ник­ло мно­же­ство судеб­ных про­цес­сов про­тив неза­кон­но­рож­ден­ных, о про­ис­хож­де­нии кото­рых до тех пор или не зна­ли, или смот­ре­ли на это сквозь паль­цы; мно­гие дела­лись так­же жерт­вой лож­ных доно­сов. На этом осно­ва­нии были при­зна­ны винов­ны­ми и про­да­ны в раб­ство без мало­го пять тысяч чело­век; а чис­ло сохра­нив­ших пра­во граж­дан­ства и при­знан­ных насто­я­щи­ми афи­ня­на­ми ока­за­лось рав­ным четыр­на­дца­ти тыся­чам двум­стам соро­ка. Хотя и стран­ным пред­став­ля­лось, что закон, при­ме­няв­ший­ся со всею стро­го­стью про­тив столь­ких лиц, будет отме­нен имен­но по отно­ше­нию к тому, кто его издал, семей­ное несча­стье Перик­ла в дан­ном слу­чае смяг­чи­ло афи­нян: они пола­га­ли, что он тер­пит какое-то нака­за­ние за преж­нюю гор­дость и само­мне­ние. Нахо­дя, что постиг­шее его несча­стие есть кара раз­гне­ван­но­го боже­ства и что его прось­ба так есте­ствен­на для чело­ве­ка, афи­няне поз­во­ли­ли ему вне­сти неза­кон­но­го сына в спи­сок чле­нов фра­трии54 и дать ему свое имя. Впо­след­ст­вии этот сын Перик­ла одер­жал победу над пело­пон­нес­ца­ми в мор­ском сра­же­нии при Арги­нус­ских ост­ро­вах и был каз­нен вме­сте с дру­ги­ми стра­те­га­ми по при­го­во­ру наро­да.

38. Тогда, кажет­ся, зара­за кос­ну­лась Перик­ла, но болезнь у него носи­ла не ост­рый харак­тер, как у дру­гих, не сопро­вож­да­лась силь­ны­ми при­сту­па­ми, а была тихая, затяж­ная, с раз­лич­ны­ми коле­ба­ни­я­ми, мед­лен­но изну­ряв­шая тело и посте­пен­но под­та­чи­вав­шая душев­ные силы. Фео­фраст, напри­мер, в сво­ем «Мораль­ном трак­та­те», где он ста­вит вопрос, не изме­ня­ет­ся ли духов­ная при­ро­да чело­ве­ка под вли­я­ни­ем внеш­них обсто­я­тельств и не теря­ет ли он муже­ство под дав­ле­ни­ем телес­ных стра­да­ний, рас­ска­зы­ва­ет, что Перикл пока­зал одно­му сво­е­му дру­гу, наве­стив­ше­му его, ладан­ку, кото­рую жен­щи­ны наде­ли ему на шею: он хотел этим ска­зать, что ему очень пло­хо, раз уж он согла­сен тер­петь и такую неле­пость.

Когда Перикл был уже при смер­ти, вокруг него сиде­ли луч­шие граж­дане и оста­вав­ши­е­ся в живых дру­зья его. Они рас­суж­да­ли о его высо­ких каче­ствах и поли­ти­че­ском могу­ще­стве, пере­чис­ля­ли его подви­ги и коли­че­ство тро­фе­ев: он воз­двиг девять тро­фе­ев в память побед, одер­жан­ных под его пред­во­ди­тель­ст­вом во сла­ву оте­че­ства. Так гово­ри­ли они меж­ду собою, думая, что он уже поте­рял созна­ние и не пони­ма­ет их. Но Перикл вни­ма­тель­но все это слу­шал и, пре­рвав­ши их раз­го­вор, ска­зал, что удив­ля­ет­ся, как они про­слав­ля­ют и вспо­ми­на­ют такие его заслу­ги, в кото­рых рав­ная доля при­над­ле­жит и сча­стью и кото­рые быва­ли уже у мно­гих пол­ко­вод­цев, а о самой слав­ной и важ­ной заслу­ге не гово­рят: «Ни один афин­ский граж­да­нин, — при­ба­вил он, — из-за меня не надел чер­но­го пла­ща»55.

39. Итак, в этом муже достой­на удив­ле­ния не толь­ко уме­рен­ность и кротость, кото­рую он сохра­нял в сво­ей обшир­ной дея­тель­но­сти, сре­ди оже­сто­чен­ной враж­ды, но и бла­го­род­ный образ мыс­лей: слав­ней­шей заслу­гой сво­ей он счи­тал то, что зани­мая такой высо­кий пост, он нико­гда не давал воли ни зави­сти, ни гне­ву и не смот­рел ни на кого, как на непри­ми­ри­мо­го вра­га. Как мне кажет­ся, извест­ное его про­зви­ще, наив­но-гор­де­ли­вое, заслу­же­но им и не может воз­буж­дать ни в ком зави­сти един­ст­вен­но пото­му, что Олим­пий­цем про­зван чело­век такой доб­рой души, жизнь кото­ро­го, несмот­ря на его могу­ще­ство, оста­лась чистой и неза­пят­нан­ной. Подоб­ным обра­зом мы при­зна­ем, что боги, по самой при­ро­де сво­ей явля­ю­щи­е­ся источ­ни­ком бла­га, но не винов­ни­ка­ми зла, по пра­ву власт­ву­ют и царят над миром. Мы не соглас­ны с поэта­ми, кото­рые, сби­вая нас с тол­ку неве­же­ст­вен­ны­ми уче­ни­я­ми, опро­вер­га­ют сами себя сво­и­ми вымыс­ла­ми; место, в кото­ром, по их сло­вам, пре­бы­ва­ют боги, они назы­ва­ют56 жили­щем надеж­ным, непо­ко­ле­би­мым, где нет ни бурь, ни туч, где небо лас­ко­во и ясно и веч­но сия­ет самый чистый свет; такая жизнь, гово­рят они, наи­бо­лее подо­ба­ет суще­ству бла­жен­но­му и бес­смерт­но­му. Но жизнь самих богов они изо­бра­жа­ют пол­ной раздо­ра, враж­ды, гне­ва и дру­гих стра­стей, не подо­баю­щих даже людям, име­ю­щим разум. Впро­чем, эти вопро­сы, пожа­луй, отно­сят­ся к дру­го­го рода сочи­не­ни­ям.

Что же каса­ет­ся Перик­ла, то собы­тия заста­ви­ли афи­нян почув­ст­во­вать, чем он был для них, и пожа­леть о нем. Люди, тяго­тив­ши­е­ся при его жиз­ни могу­ще­ст­вом его, пото­му что оно затме­ва­ло их, сей­час же, как его не ста­ло, испы­тав власть дру­гих ора­то­ров и вожа­ков, созна­ва­лись, что нико­гда не было чело­ве­ка, кото­рый луч­ше его умел соеди­нять скром­ность с чув­ст­вом досто­ин­ства и вели­ча­вость с крото­стью. А сила его, кото­рая воз­буж­да­ла зависть и кото­рую назы­ва­ли еди­но­вла­сти­ем и тиран­ни­ей, как теперь поня­ли, была спа­си­тель­ным опло­том государ­ст­вен­но­го строя: на государ­ство обру­ши­лись губи­тель­ные беды и обна­ру­жи­лась глу­бо­кая испор­чен­ность нра­вов, кото­рой он, ослаб­ляя и сми­ряя ее, не давал воз­мож­но­сти про­яв­лять­ся и пре­вра­тить­ся в неис­це­ли­мый недуг.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Цезарь — импе­ра­тор Август (его име­нем после усы­нов­ле­ния Цеза­рем было тоже Гай Юлий Цезарь, а импе­ра­тор­ским титу­лом — Импе­ра­тор Цезарь Август, сын Боже­ст­вен­но­го).
  • 2Кто зани­ма­ет­ся… низ­ки­ми пред­ме­та­ми… — Клас­си­че­ское выра­же­ние антич­но­го рабо­вла­дель­че­ско­го отно­ше­ния к тру­ду.
  • 3кни­га (деся­тая)… — По поряд­ку напи­са­ния, точ­но нам не извест­но­му: так, «Демо­сфен и Цице­рон» состав­ля­ли V кни­гу (Дем., 3), а «Дион и Брут» — XII (Дион, 2); судя по ссыл­кам (Пер., 9, 22; Фаб., 19, 22; Лис, 17; Нума, 9, 12), до «Перик­ла» были напи­са­ны так­же «Ликург и Нума», «Феми­стокл и Камилл», «Кимон и Лукулл», «Лисандр и Сул­ла» и «Пело­пид и Мар­целл».
  • 4Схи­но­ке­фа­лом — «луко­го­ло­вым»; ср. ниже «кефа­ле­ге­ре­том» — «голо­во­нос­цем» (как Зевс — «Нефе­ле­ге­рет», туче­но­сец). Цити­ру­е­мые отрыв­ки — из несо­хра­нив­ших­ся комедий V в.
  • 5Покро­ви­тель ино­стран­цев — обыч­ный эпи­тет Зев­са (Ксе­ний) и намек на покро­ви­тель­ство Перик­ла Ана­к­са­го­ру и Аспа­сии.
  • 6Хирон — кен­тавр, вос­пи­та­тель Ахил­ла, Ясо­на и дру­гих мифи­че­ских геро­ев.
  • 7был слу­ша­те­лем Зено­на… — Леген­да о том, буд­то фило­соф Зенон Элей­ский бывал в Афи­нах, сочи­не­на, по-види­мо­му, по образ­цу Пла­то­на, у кото­ро­го в Афи­ны при­ез­жа­ет учи­тель Зено­на Пар­ме­нид Элей­ский.
  • 8Сати­ри­че­ская часть… — Т. е. недо­ста­ток при досто­ин­ствах: на дра­ма­ти­че­ских состя­за­ни­ях в Афи­нах ста­ви­лись тет­ра­ло­гии, состо­яв­шие из трех тра­гедий и одной лег­ко­мыс­лен­ной сати­ров­ской дра­мы.
  • 9он про­был на пире до воз­ли­я­ния… — вслед за кото­ры­ми долж­ны были сле­до­вать десерт и попой­ка («сим­по­сий»). Ср. Фок., 8.
  • 10Сала­мин­скую три­е­ру — см. Фем., прим. 16.
  • 11как ска­за­но у Пла­то­на… — Пла­тон. Государ­ство, VIII, 562 c.
  • 12Боже­ст­вен­ный Пла­тон — См.: Федр, 270 a.
  • 13из комедий того вре­ме­ни… — Напр., Ари­сто­фан, «Ахар­няне», 530.
  • 14Эги­на — Сосед и тор­го­вый сопер­ник Афин, при­мы­кав­шая к Пело­пон­нес­ско­му сою­зу, после несколь­ких войн была побеж­де­на Афи­на­ми в 457 г. и засе­ле­на их коло­ни­ста­ми в 431 г. (ниже, гл. 34).
  • 15Фукидид — II, 65.
  • 16к кле­ру­хи­ям… — Кле­ру­хии — коло­нии в заво­е­ван­ных обла­стях для без­зе­мель­ных граж­дан, кото­рые, одна­ко, живя там, сохра­ня­ли афин­ское граж­дан­ство (см. ниже, гл. 11). День­ги на зре­ли­ща дава­лись в празд­ни­ки, чтобы бед­ные люди мог­ли участ­во­вать в рели­ги­оз­ных обрядах, в част­но­сти — при­сут­ст­во­вать на дра­ма­ти­че­ских пред­став­ле­ни­ях. Под воз­на­граж­де­ни­ем пони­ма­ет­ся пла­та за уча­стие в суде, в Сове­те, а потом — в Народ­ном собра­нии и пр. Это была ком­пен­са­ция за поте­рю рабо­че­го вре­ме­ни при испол­не­нии граж­дан­ских обя­зан­но­стей; про­тив­ни­ки демо­кра­тии виде­ли в этом источ­ник нрав­ст­вен­но­го раз­ло­же­ния наро­да (напр., Пла­тон, «Гор­гий», 515 e).
  • 17Ари­сто­тель — См.: «Афин­ская поли­тия», 27. О Кимоне ср. Ким., 10.
  • 18Ни архон­том — см. прим. к Сол., 19. Выбор­ны­ми по жре­бию архон­ты были не «с дав­них пор», а с 487 г.
  • 19Уго­лов­ный про­цесс — в 463 г., после недо­ста­точ­но удач­ных похо­дов Кимо­на во Фра­кию.
  • 20По свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля — См.: «Афин­ская поли­тия», 25.
  • 21«Пре­крас­ным и хоро­шим» — так назы­ва­ли себя ари­сто­кра­ты.
  • 22страх перед вар­ва­ра­ми… — Союз­ная каз­на была пере­не­се­на из Дело­са в Афи­ны после боль­шо­го пора­же­ния афи­нян от пер­сов в Егип­те.
  • 23Сто­фу­то­вый (Гека­том­пед) — так назы­вал­ся древ­ний храм Афи­ны на акро­по­ле, раз­ру­шен­ный пер­са­ми; Пар­фе­нон был постро­ен на дру­гом месте акро­по­ля и был гораздо боль­ше, но в быту сохра­нил то же имя.
  • 24Сократ гово­рит, что сам слы­шал это… — Пла­тон. Гор­гий, 455 e. Речь идет о южной из двух «длин­ных стен» вдоль доро­ги из Афин в Пирей.
  • 25Оде­он Перик­ла не уце­лел; может быть, он был на том же месте под южным скло­ном акро­по­ля, где во II в. н. э., уче­ный богач Герод Аттик постро­ил новый Оде­он, раз­ва­ли­ны кото­ро­го сохра­ни­лись.
  • 26Пана­фи­неи — этот празд­ник справ­ля­ли в Афи­нах с древ­ней­ших вре­мен еже­год­но (см. Тес., 24), а со вре­мен Писи­стра­та каж­дые 4 года справ­ля­лись так­же и «Боль­шие Пана­фи­неи», по зна­че­нию при­бли­жав­ши­е­ся к Олим­пий­ским и дру­гим обще­гре­че­ским играм. Писи­страт доба­вил к обыч­ным спор­тив­ным состя­за­ни­ям декла­ма­ци­он­ные, Перикл — музы­каль­ные.
  • 27Про­пи­леи — колон­на­да, обра­зу­ю­щая парад­ный вход на акро­поль.
  • 28Гигия — боже­ст­вен­ное оли­це­тво­ре­ние здо­ро­вья.
  • 29сло­ва­ми Пла­то­на… — См. «Федр», 271 c.
  • 30как гово­рит Фукидид… — II, 65; здесь же — зна­ме­ни­тые сло­ва, на кото­рые Плу­тарх ссы­ла­ет­ся ниже: «По име­ни это была демо­кра­тия, а на деле власть при­над­ле­жа­ла пер­во­му граж­да­ни­ну».
  • 31об эллин­ских хра­мах, сожжен­ных вар­ва­ра­ми… — Обще­гре­че­ские сбо­ры на вос­ста­нов­ле­ние постра­дав­ших хра­мов были обыч­ным делом: но здесь Перикл, опи­ра­ясь на эти обы­чаи, ста­вит вопрос о вос­ста­нов­ле­нии за обще­гре­че­ский счет имен­но афин­ских хра­мов: если бы этот план удал­ся, Афи­ны пре­вра­ти­лись бы в рели­ги­оз­ный центр Гре­ции, в гла­ву новой амфи­к­ти­о­нии по образ­цу дель­фий­ской, и это долж­но было стать силь­ным сред­ст­вом поли­ти­че­ско­го кон­тро­ля (комм. С. Я. Лурье).
  • 32Тиран­ны — т. е. семья тиран­на и его при­вер­жен­цы.
  • 33на лбу мед­но­го вол­ка… — Мед­ный волк был при­но­ше­ни­ем богу от дель­фий­цев (Пав­са­ний, X, 14, 7, рас­ска­зы­ва­ет хра­мо­вую леген­ду об этой ста­туе).
  • 34в жиз­не­опи­са­нии Лисанд­ра… — гл. 16—17.
  • 35Гип­по­боты — букв, «кор­мя­щие коней», круп­ные земле­вла­дель­цы.
  • 36Содер­жа­тель­ни­цей девиц лег­ко­го поведе­ния… — Бук­валь­но поня­тая шут­ка Ари­сто­фа­на (цити­ру­е­мая ниже, гл. 30). Брак с ино­го­род­ней жен­щи­ной счи­тал­ся не вполне закон­ным, отсюда — вся мол­ва о раз­вра­те Аспа­сии.
  • 37У Пла­то­на — См.: «Менек­сен», 235 e: Сократ назы­ва­ет Аспа­сию сво­ей настав­ни­цей в крас­но­ре­чии. Под­лин­ность диа­ло­га сомни­тель­на.
  • 38Да, был бы мужем… блуд­ни­це он род­ня… — Т. е. «если бы на нем не лежа­ло пят­но позо­ра неза­кон­но­рож­ден­но­сти, то он мог бы уже дав­но про­явить свои спо­соб­но­сти».
  • 39семь­де­сят кораб­лей, из кото­рых два­дцать были гру­зо­вые… — Гру­зо­вые («круг­лые», в отли­чие от бое­вых, «длин­ных» три­ер) кораб­ли слу­жи­ли для пере­воз­ки войск и прак­ти­че­ски не годи­лись для мор­ских сра­же­ний.
  • 40клей­мо в виде совы… — ста­ви­ли афи­няне на государ­ст­вен­ных рабах (Эли­ан, II, 9) (свя­щен­ная сова — пти­ца Афи­ны): види­мо, Плу­тарх или его источ­ник допу­сти­ли пута­ни­цу.
  • 41Народ самос­ский ввел куда как мно­го букв. — Стих из несо­хра­нив­шей­ся комедии Ари­сто­фа­на «Вави­ло­няне» (426 г.), одно­вре­мен­но наме­каю­щий и на под­готов­ку пере­хо­да Афин на ионий­ский алфа­вит (см. Ар., прим. 3).
  • 42Не ста­ла бы ста­ру­ха мирром мазать­ся. — Пер. В. Вере­са­е­ва. Перикл хочет ска­зать, что как ста­ру­хе непри­лич­но душить­ся, так и Эль­пи­ни­ке — вме­ши­вать­ся в государ­ст­вен­ные дела (ср. выше, гл. 10).
  • 43как утвер­жда­ет Фукидид… — VIII, 76.
  • 44пре­граж­ден доступ на все рын­ки… — Зна­ме­ни­тая «мегар­ская псе­физ­ма» 432 г., объ­яв­ляв­шая эко­но­ми­че­скую бло­ка­ду Мегар, тор­го­вых сопер­ни­ков Афин.
  • 45свя­щен­ный уча­сток зем­ли. — Уча­сток меж­ду Элев­си­ном и Мега­ра­ми, при­над­ле­жав­ший элев­син­ским боги­ням.
  • 46Из «Ахар­нян» — Ари­сто­фан. Ахар­няне, 524 сл.
  • 47Чтобы повредить тому в обще­ст­вен­ном мне­нии. — Вра­ги Перик­ла, по этой вер­сии, хоте­ли пред­ста­вить дело так, буд­то Фидия отра­вил Перикл, боясь его пока­за­ний на суде. Леген­да о порт­рет­но­сти изо­бра­же­ний на щите Фиди­е­вой Афи­ны впо­след­ст­вии укра­си­лась еще боль­ше: Фидий буд­то бы вста­вил их так, что без них раз­ва­ли­лась бы вся ста­туя (псев­до-Ари­сто­тель. О мире, 6).
  • 48Отче­ты в день­гах обыч­но пред­став­ля­лись долж­ност­ны­ми лица­ми в кон­це их годо­вой служ­бы перед спе­ци­аль­ны­ми кол­ле­ги­я­ми эвфи­нов и логи­стов; здесь для осо­бой тор­же­ст­вен­но­сти пред­ла­га­лось отчи­ты­вать­ся перед самим Сове­том пяти­сот (перед его дежур­ной при­та­ни­ей в 50 чело­век) или перед 1500 судей (вме­сто обыч­ных 500).
  • 49как гово­рит Фукидид — см. I, 126 сл. О деле Кило­на подроб­нее см. Сол., 12. Перикл был по мате­ри пра­пра­пра­вну­ком Мегак­ла, винов­ни­ка сквер­ны.
  • 50Хоры — в комеди­ях, как в при­ме­ре из Гер­мип­па.
  • 51Моро­вая болезнь — болезнь, постиг­шая Афи­ны, обык­но­вен­но назы­вае­мая чумой; но это мог быть и сып­ной и иной тиф (пре­об­ла­даю­щее мне­ние) или корь.
  • 52Сол­неч­ное затме­ние — непол­ное затме­ние, 3 авгу­ста 431 г. (т. е. еще до чумы в Афи­нах).
  • 53Пен­татл — пяти­бо­рец (зани­маю­щий­ся прыж­ка­ми, бегом, мета­ни­ем дис­ка, мета­ни­ем дро­ти­ка и борь­бой).
  • 54в спи­сок чле­нов фра­трии… — Так назы­ва­лись родо­вые объ­еди­не­ния, в кото­рых велись спис­ки граж­дан. Таким обра­зом, афи­няне не отме­ни­ли Пери­к­лов закон о граж­дан­стве, а толь­ко в виде исклю­че­ния раз­ре­ши­ли ему уза­ко­нить неза­кон­но­го сына.
  • 55чер­но­го пла­ща… — Чер­ный плащ наде­ва­ли в знак смер­ти близ­ких или ино­го несча­стья.
  • 56они назы­ва­ют… — сле­ду­ет пере­сказ «Одис­сеи», VI, ст. 42—45.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004323 1364004404 1364004409 1439001000 1439001100 1439001200