Тимей

Сократ, Тимей, Кри­тий, Гер­мо­крат

1. St. III,
17Сократ. Один, два, три — а где же чет­вер­тый из тех, что вче­ра были наши­ми гостя­ми, любез­ный Тимей, а сего­дня взя­лись нам устра­и­вать тра­пе­зу?

Тимей. С ним при­клю­чи­лась, Сократ, какая-то хворь, уж по доб­рой воле он ни за что не отка­зал­ся бы от нашей беседы.

Сократ. Если так, не на тебя ли и вот на них ложит­ся долг вос­пол­нить и его долю?

bТимей. О, разу­ме­ет­ся, и мы сде­ла­ем все, что в наших силах! После того как вче­ра ты как подо­ба­ет испол­нил по отно­ше­нию к нам долг госте­при­им­ства, с нашей сто­ро­ны было бы про­сто нечест­но не при­ло­жить усер­дия, чтобы отпла­тить тебе тем же.

Сократ. Так. Но помни­те ли вы, сколь­ко пред­ме­тов и какие имен­но я пред­ло­жил вам для рас­суж­де­ния?

Тимей. Кое-что пом­ним, а если что и забы­ли, ты здесь, чтобы напом­нить нам; а еще луч­ше, если это тебя не затруд­нит, повто­ри вкрат­це все с само­го нача­ла, чтобы оно твер­же укре­пи­лось у нас в памя­ти.

Сократ. Будь по-тво­е­му! Если я не оши­ба­юсь, глав­ным пред­ме­том моих cрас­суж­де­ний вче­ра было государ­ст­вен­ное устрой­ство — каким долж­но оно быть и каких граж­дан тре­бу­ет для сво­его совер­шен­ства.

Тимей. Так, Сократ; и опи­сан­ное тобой государ­ство всем нам очень по серд­цу.

Сократ. Не прав­да ли, мы нача­ли с того, что отде­ли­ли искус­ство зем­ле­паш­цев и про­чие ремес­ла от сосло­вия, пред­на­зна­чен­но­го защи­щать государ­ство на войне?¹

Тимей. Да.

Сократ. И, опре­де­лив, что каж­дый будет иметь сооб­раз­но сво­ей при­ро­де под­хо­дя­щий лишь ему род заня­тий и лишь одно искус­ство, dмы реши­ли: те, кому при­дет­ся сра­жать­ся за всех, не долж­ны быть никем иным, как толь­ко стра­жа­ми горо­да про­тив любой обиды, чини­мой извне или изнут­ри; им до́лжно крот­ко тво­рить спра­вед­ли­вость по отно­ше­нию к сво­им под­чи­нен­ным, их дру­зьям 18по при­ро­де, но быть суро­вы­ми в бит­ве про­тив любо­го, кто поведет себя как враг.

Тимей. Совер­шен­но вер­но.

Сократ. При­том мы рас­суди­ли, что по при­ро­де душа этих стра­жей долж­на быть и пыл­кой, и в то же вре­мя по пре­иму­ще­ству фило­со­фи­че­ской, чтобы они мог­ли в над­ле­жа­щую меру вести себя и крот­ко, и суро­во по отно­ше­нию к тем и дру­гим².

Тимей. Да.

Сократ. А как быть с вос­пи­та­ни­ем? Их нуж­но упраж­нять в гим­на­сти­че­ских, муси­че­ских и про­чих нау­ках, кото­рые им при­ли­че­ст­ву­ют, не прав­да ли?³

Тимей. Еще бы!

bСократ. А еще мы гово­ри­ли, что, когда они прой­дут все эти упраж­не­ния, они не долж­ны счи­тать сво­ей соб­ст­вен­но­стью ни золота, ни сереб­ра, ни чего-либо ино­го. Вме­сто это­го они будут полу­чать от тех, кого они охра­ня­ют, содер­жа­ние, сораз­мер­ное их скром­ным нуж­дам, и тра­тить его сооб­ща, кор­мясь все вме­сте от обще­го сто­ла. Они долж­ны непре­рыв­но сорев­но­вать­ся в доб­ро­де­те­ли, а от про­чих трудов их надо изба­вить⁴.

Тимей. Имен­но так и было ска­за­но.

cСократ. Речь зашла и о жен­щи­нах, и мы реши­ли, что их при­род­ные задат­ки сле­ду­ет раз­ви­вать при­мер­но так же, как и при­род­ные задат­ки муж­чин, и что они долж­ны делить все муж­ские заня­тия как на войне, так и в про­чем житей­ском оби­хо­де⁵.

Тимей. Да, так было реше­но.

Сократ. А как с про­из­веде­ни­ем потом­ства? Это уж, навер­но, хоро­шо запом­ни­лось по сво­ей необыч­но­сти. Не прав­да ли, речь шла о том, что все отно­ся­ще­е­ся к бра­ку и дето­рож­де­нию долж­но быть общим, и мы хоте­ли добить­ся того, чтобы никто и нико­гда не мог знать, какой мла­де­нец родил­ся имен­но от него, но каж­дый почи­тал бы каж­до­го род­ным себе: dтех, кто родил­ся неда­ле­ко по вре­ме­ни от него само­го, — за бра­тьев и сестер, а стар­ших и млад­ших соот­вет­ст­вен­но либо за роди­те­лей и роди­те­лей роди­те­лей, либо же за детей и вну­ков?⁶

Тимей. Да, это в самом деле лег­ко запом­нить, как ты гово­ришь.

Сократ. Затем мы ска­за­ли, как ты, может быть, пом­нишь, что ради обес­пе­че­ния воз­мож­но луч­ше­го потом­ства на долж­ност­ных лиц обо­е­го пола воз­ла­га­ет­ся обя­зан­ность устра­и­вать бра­ки посред­ст­вом хит­ро­сти со жре­би­ем, eтак, чтобы луч­шие и худ­шие соче­та­лись бы с рав­ны­ми себе и в то же вре­мя никто не испы­ты­вал бы неудо­воль­ст­вия, но все пола­га­ли бы, что этим рас­по­ряди­лась судь­ба⁷.

Тимей. Да, я при­по­ми­наю.

19Сократ. Далее, дети луч­ших роди­те­лей под­ле­жат вос­пи­та­нию, а дети худ­ших долж­ны быть тай­но отда­ны в дру­гие сосло­вия; когда же они вой­дут в воз­раст, пра­ви­те­лям над­ле­жит следить и за теми, и за дру­ги­ми и достой­ных воз­вра­щать на преж­нее место, а недо­стой­ных отправ­лять на место тех, кто воз­вра­щен. Не так ли?⁸

Тимей. Да.

Сократ. Что же, любез­ный Тимей, уда­лось нам вкрат­це вос­ста­но­вить ход наших вче­раш­них рас­суж­де­ний, или мы что-нибудь упу­сти­ли?

bТимей. Да нет, Сократ, ты пере­чис­лил все, о чем мы гово­ри­ли.

2. Сократ. Тогда послу­шай­те, какое чув­ство вызы­ва­ет у меня наш набро­сок государ­ст­вен­но­го устрой­ства. Это чув­ство похо­же на то, что испы­ты­ва­ешь, увидев каких-нибудь бла­го­род­ных, кра­си­вых зве­рей, изо­бра­жен­ных на кар­тине, а то и живых, но непо­движ­ных: непре­мен­но захо­чет­ся поглядеть, како­вы они в дви­же­нии и как они при борь­бе выяв­ля­ют те силы, о кото­рых поз­во­ля­ет дога­ды­вать­ся склад их тел. cВ точ­но­сти то же самое испы­ты­ваю я отно­си­тель­но изо­бра­жен­но­го нами государ­ства: мне было бы при­ят­но послу­шать опи­са­ние того, как это государ­ство ведет себя в борь­бе с дру­ги­ми государ­ства­ми, как оно достой­ным его обра­зом всту­па­ет в вой­ну, как в ходе вой­ны его граж­дане совер­ша­ют то, что им подо­ба­ет, сооб­раз­но сво­е­му обу­че­нию и вос­пи­та­нию, будь то на поле бра­ни или в пере­го­во­рах с каж­дым из дру­гих государств.

Так вот, Кри­тий и Гер­мо­крат, dмне ясно, что сам я не справ­люсь с зада­чей про­честь подо­баю­щее похваль­ное сло­во мужам и государ­ству. И в моей неспо­соб­но­сти нет ниче­го стран­но­го: мне кажет­ся, что это­го не могут и поэты, будь то древ­ние или новей­шие. Не то чтобы я хотел обидеть род поэтов, но ведь вся­ко­му ясно, что пле­мя под­ра­жа­те­лей лег­че и луч­ше все­го будет вос­со­зда­вать то, к чему каж­дый из них при­вык с ран­них лет, а то, что лежит за пре­де­лом при­выч­но­го, eдля них еще труд­нее хоро­шо вос­со­здать в речи, неже­ли на деле. Что каса­ет­ся рода софи­стов⁹, я, разу­ме­ет­ся, все­гда счи­тал его весь­ма иску­шен­ным в состав­ле­нии раз­но­об­раз­ных речей и в дру­гих пре­крас­ных вещах, но из-за того, что эти софи­сты при­вык­ли стран­ст­во­вать из горо­да в город и нигде не заво­дят соб­ст­вен­но­го дома, у меня есть подо­зре­ние, что им не под силу те дела и сло­ва, кото­рые свер­ши­ли и ска­за­ли бы в обсто­я­тель­ствах вой­ны, сра­же­ний или пере­го­во­ров как фило­со­фы, так и государ­ст­вен­ные люди. Итак, оста­ет­ся толь­ко род людей ваше­го скла­да, по при­ро­де 20и по вос­пи­та­нию рав­но при­част­ный фило­соф­ским и государ­ст­вен­ным заня­ти­ям. Вот перед нами Тимей: будучи граж­да­ни­ном государ­ства со столь пре­крас­ны­ми зако­на­ми, как Лок­ры Ита­лий­ские¹⁰, и не усту­пая нико­му из тамош­них уро­жен­цев по богат­ству и родо­ви­то­сти, он достиг выс­ших долж­но­стей и поче­стей, какие толь­ко может пред­ло­жить ему город, но в то же вре­мя под­нял­ся, как мне кажет­ся, и на самую вер­ши­ну фило­со­фии. Что каса­ет­ся Кри­тия, то уж о нем-то все в Афи­нах зна­ют, что он не невеж­да ни в одном из обсуж­дае­мых нами пред­ме­тов. Нако­нец, Гер­мо­крат, по мно­же­ству досто­вер­ных свиде­тельств, bпод­готов­лен ко всем этим рас­суж­де­ни­ям и при­ро­дой и выуч­кой. Пото­му-то и я вче­ра по зре­лом раз­мыш­ле­нии охот­но согла­сил­ся, вняв вашей прось­бе, изло­жить свои мыс­ли о государ­ст­вен­ном устрой­стве, ибо знал, что, если толь­ко вы согла­си­тесь про­дол­жать, никто луч­ше вас это­го не сде­ла­ет; вы так спо­соб­ны пред­ста­вить наше государ­ство вовле­чен­ным в достой­ную его вой­ну и дей­ст­ву­ю­щим сооб­раз­но сво­им свой­ствам, как никто из ныне живу­щих людей. Ска­зав все, что от меня тре­бо­ва­лось, я в свою оче­редь обра­тил к вам то тре­бо­ва­ние, о кото­ром сей­час вам напо­ми­наю. Посо­ве­щав­шись меж­ду собой, вы согла­си­лись cотда­рить меня сло­вес­ным уго­ще­ни­ем сего­дня; и сей­час я, как види­те, при­гото­вил­ся к нему и с нетер­пе­ни­ем его ожи­даю.

Гер­мо­крат. Конеч­но же, Сократ, как ска­зал наш Тимей, у нас не будет недо­стат­ка в усер­дии, да мы и не нашли бы ника­ко­го себе изви­не­ния, если бы отка­за­лись. Ведь и вче­ра, едва толь­ко мы вошли к Кри­тию, в тот покой для гостей, где и сей­час про­во­дим вре­мя, и даже на пути туда, мы рас­суж­да­ли об dэтом самом пред­ме­те. Кри­тий тогда еще сооб­щил нам одно ска­за­ние, слы­шан­ное им в дав­нее вре­мя. Рас­ска­жи-ка его теперь и Сокра­ту, чтобы он помог нам решить, соот­вет­ст­ву­ет ли оно воз­ло­жен­ной на нас зада­че или не соот­вет­ст­ву­ет.

Кри­тий. Так и надо будет сде­лать, если согла­сит­ся Тимей, тре­тий соучаст­ник беседы.

Тимей. Конеч­но, я согла­сен.

Кри­тий. Послу­шай же, Сократ, ска­за­ние хоть и весь­ма стран­ное, но, без­услов­но, прав­ди­вое, как засвиде­тель­ст­во­вал неко­гда Солон, муд­рей­ший eиз семи муд­ре­цов¹¹. Он был род­ст­вен­ни­ком и боль­шим дру­гом пра­деда наше­го Дро­пида, о чем сам неод­но­крат­но упо­ми­на­ет в сво­их сти­хотво­ре­ни­ях¹²; и он гово­рил деду наше­му Кри­тию — а ста­рик в свою оче­редь повто­рял это нам, — что нашим горо­дом в древ­но­сти были свер­ше­ны вели­кие и достой­ные удив­ле­ния дела, кото­рые были потом забы­ты по при­чине бега вре­ме­ни и гибе­ли людей; вели­чай­шее из них то, 21кото­рое сей­час нам будет кста­ти при­пом­нить, чтобы сра­зу и отда­рить тебя, и почтить боги­ню в ее празд­ник¹³ достой­ным и прав­ди­вым хва­леб­ным гим­ном.

Сократ. Пре­крас­но. Одна­ко что же это за подвиг, о кото­ром Кри­тий со слов Соло­на рас­ска­зы­вал как о замал­чи­вае­мом, но дей­ст­ви­тель­но совер­шен­ном нашим горо­дом?

3. Кри­тий. Я рас­ска­жу то, что слы­шал как древ­нее ска­за­ние из уст чело­ве­ка, кото­рый сам был дале­ко не молод. Да, в те вре­ме­на наше­му деду было, по соб­ст­вен­ным его сло­вам, bоко­ло девя­но­ста лет, а мне — самое боль­шее десять¹⁴. Мы справ­ля­ли тогда как раз празд­ник Курео­тис на Апа­ту­ри­ях¹⁵, и по уста­нов­лен­но­му обряду для нас, маль­чи­ков, наши отцы пред­ло­жи­ли награ­ды за чте­ние сти­хов. Чита­лись раз­лич­ные тво­ре­ния раз­ных поэтов, и в том чис­ле мно­гие маль­чи­ки испол­ня­ли сти­хи Соло­на, кото­рые в то вре­мя были еще новин­кой. И вот один из чле­нов фра­трии¹⁶, то ли впрямь по убеж­де­нию, то ли думая сде­лать при­ят­ное Кри­тию, cзаявил, что счи­та­ет Соло­на не толь­ко муд­рей­шим во всех про­чих отно­ше­ни­ях, но и в поэ­ти­че­ском сво­ем твор­че­стве бла­го­род­ней­шим из поэтов. А ста­рик — пом­ню это, как сей­час, — очень обра­до­вал­ся и ска­зал, улыб­нув­шись: «Если бы, Ами­нандр, он зани­мал­ся поэ­зи­ей не урыв­ка­ми, но всерь­ез, как дру­гие, и если бы он довел до кон­ца ска­за­ние, при­ве­зен­ное им сюда из Егип­та, а не был вынуж­ден забро­сить его из-за смут и про­чих бед, кото­рые встре­ти­ли его по воз­вра­ще­нии на роди­ну¹⁷, я пола­гаю, dчто тогда ни Геси­од, ни Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы пре­взой­ти его сла­вой». «А что это было за ска­за­ние, Кри­тий?» — спро­сил тот. «Оно каса­лось, — отве­тил наш дед, — вели­чай­ше­го из дея­ний, когда-либо совер­шен­ных нашим горо­дом, кото­рое заслу­жи­ва­ло бы стать и самым извест­ным из всех, но по при­чине вре­ме­ни и гибе­ли совер­шив­ших это дея­ние рас­сказ о нем до нас не дошел». «Рас­ска­жи с само­го нача­ла, — попро­сил Ами­нандр, — в чем дело, при каких обсто­я­тель­ствах и от кого eслы­шал Солон то, что рас­ска­зы­вал как истин­ную прав­ду?»

«Есть в Егип­те, — начал наш дед, — у вер­ши­ны Дель­ты, где Нил рас­хо­дит­ся на отдель­ные пото­ки, ном, име­ну­е­мый Саис­ским; глав­ный город это­го нома — Саис, откуда, меж­ду про­чим, был родом царь Ама­сис¹⁸. Покро­ви­тель­ни­ца горо­да — некая боги­ня, кото­рая по-еги­пет­ски зовет­ся Нейт, а по-эллин­ски, как утвер­жда­ют мест­ные жите­ли, это Афи­на: они весь­ма дру­же­ст­вен­но рас­по­ло­же­ны к афи­ня­нам и при­тя­за­ют на некое род­ство с послед­ни­ми¹⁹. Солон рас­ска­зы­вал, что, когда он в сво­их стран­ст­ви­ях при­был туда, его при­ня­ли с боль­шим поче­том; 22когда же он стал рас­спра­ши­вать о древ­них вре­ме­нах самых све­ду­щих сре­ди жре­цов, ему при­шлось убедить­ся, что ни сам он, ни вооб­ще кто-либо из элли­нов, мож­но ска­зать, почти ниче­го об этих пред­ме­тах не зна­ет. Одна­жды, воз­на­ме­рив­шись пере­ве­сти раз­го­вор на ста­рые пре­да­ния, он попро­бо­вал рас­ска­зать им наши мифы о древ­ней­ших собы­ти­ях — о Форо­нее, почи­тае­мом за пер­во­го чело­ве­ка, о Нио­бе и о том, как Дев­ка­ли­он bи Пир­ра пере­жи­ли потоп; при этом он пытал­ся выве­сти родо­слов­ную их потом­ков, а так­же исчис­лить по коли­че­ству поко­ле­ний сро­ки, истек­шие с тех вре­мен²⁰. И тогда вос­клик­нул один из жре­цов, чело­век весь­ма пре­клон­ных лет²¹: «Ах, Солон, Солон! Вы, элли­ны, веч­но оста­е­тесь детьми, и нет сре­ди элли­нов стар­ца!» «Поче­му ты так гово­ришь?» — спро­сил Солон. «Все вы юны умом, — отве­тил тот, — ибо умы ваши не сохра­ня­ют в себе ника­ко­го пре­да­ния, иско­ни пере­хо­див­ше­го из рода в род, и ника­ко­го уче­ния, поседев­ше­го от вре­ме­ни. cПри­чи­на же тому вот какая. Уже были и еще будут мно­го­крат­ные и раз­лич­ные слу­чаи поги­бе­ли людей, и при­том самые страш­ные — из-за огня и воды, а дру­гие, менее зна­чи­тель­ные, — из-за тысяч дру­гих бед­ст­вий. Отсюда и рас­про­стра­нен­ное у вас ска­за­ние о Фаэ­тоне, сыне Гелиоса, кото­рый буд­то бы неко­гда запряг отцов­скую колес­ни­цу, но не смог напра­вить ее по отцов­ско­му пути, а пото­му спа­лил все на Зем­ле и сам погиб, испе­пе­лен­ный мол­нией²². Поло­жим, у это­го ска­за­ния облик мифа, но в нем содер­жит­ся и прав­да: в самом деле, тела, вра­щаю­щи­е­ся по небо­сво­ду вокруг Зем­ли, dоткло­ня­ют­ся от сво­их путей, и пото­му через извест­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни все на Зем­ле гибнет от вели­ко­го пожа­ра. В такие вре­ме­на оби­та­те­ли гор и воз­вы­шен­ных либо сухих мест под­вер­же­ны более пол­но­му истреб­ле­нию, неже­ли те, кто живет воз­ле рек или моря; а пото­му посто­ян­ный наш бла­го­де­тель Нил избав­ля­ет нас и от этой беды, раз­ли­ва­ясь²³. Когда же боги, тво­ря над Зем­лей очи­ще­ние, затоп­ля­ют ее вода­ми, уце­леть могут воло­па­сы eи ското­во­ды в горах, меж­ду тем как оби­та­те­ли ваших горо­дов ока­зы­ва­ют­ся уне­се­ны пото­ка­ми в море, но в нашей стране вода ни в такое вре­мя, ни в какое-либо иное не пада­ет на поля свер­ху, а, напро­тив, по при­ро­де сво­ей под­ни­ма­ет­ся сни­зу. По этой при­чине сохра­ня­ю­щи­е­ся у нас пре­да­ния древ­нее всех, хотя и вер­но, что во всех зем­лях, где тому не пре­пят­ст­ву­ет чрез­мер­ный холод или жар, 23род чело­ве­че­ский неиз­мен­но суще­ст­ву­ет в боль­шем или мень­шем чис­ле. Какое бы слав­ное или вели­кое дея­ние или вооб­ще заме­ча­тель­ное собы­тие ни про­изо­шло, будь то в нашем краю или в любой стране, о кото­рой мы полу­ча­ем изве­стия, все это с древ­них вре­мен запе­чатле­ва­ет­ся в запи­сях, кото­рые мы хра­ним в наших хра­мах; меж­ду тем у вас и про­чих наро­дов вся­кий раз, как толь­ко успе­ет выра­ботать­ся пись­мен­ность и все про­чее, что необ­хо­ди­мо для город­ской жиз­ни, вновь и вновь в уроч­ное вре­мя с небес низ­вер­га­ют­ся пото­ки, слов­но мор, остав­ляя из всех вас bлишь негра­мот­ных и неуче­ных. И вы сно­ва начи­на­е­те все сна­ча­ла, слов­но толь­ко что роди­лись, ниче­го не зная о том, что совер­ша­лось в древ­ние вре­ме­на в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родо­слов­ные, Солон, кото­рые ты толь­ко что изла­гал, ведь они почти ничем не отли­ча­ют­ся от дет­ских ска­зок. Так, вы хра­ни­те память толь­ко об одном пото­пе, а ведь их было мно­го до это­го; более того, вы даже не зна­е­те, что пре­крас­ней­ший и бла­го­род­ней­ший род людей жил неко­гда в вашей стране. cТы сам и весь твой город про­ис­хо­ди­те от тех немно­гих, кто остал­ся из это­го рода, но вы ниче­го о нем не веда­е­те, ибо их потом­ки на про­тя­же­нии мно­гих поко­ле­ний уми­ра­ли, не остав­ляя ника­ких запи­сей и пото­му как бы немот­ст­вуя. Меж­ду тем, Солон, перед самым боль­шим и раз­ру­ши­тель­ным навод­не­ни­ем государ­ство, ныне извест­ное под име­нем Афин, было и в делах воен­ной доб­ле­сти пер­вым, и по совер­шен­ству сво­их зако­нов сто­я­ло пре­вы­ше срав­не­ния; пре­да­ние при­пи­сы­ва­ет ему такие дея­ния и уста­нов­ле­ния, кото­рые пре­крас­нее dвсе­го, что нам извест­но под небом».

Услы­шав это, Солон, по соб­ст­вен­но­му его при­зна­нию, был пора­жен и горя­чо упра­ши­вал жре­цов со всей обсто­я­тель­но­стью и по поряд­ку рас­ска­зать об этих древ­них афин­ских граж­да­нах.

Жрец отве­тил ему: «Мне не жаль, Солон; я все рас­ска­жу ради тебя и ваше­го государ­ства, но преж­де все­го ради той боги­ни²⁴, что полу­чи­ла в удел, взрас­ти­ла и вос­пи­та­ла как ваш, так и наш город. Одна­ко Афи­ны она осно­ва­ла eна целое тыся­че­ле­тие рань­ше, вос­при­няв ваше семя от Геи и Гефе­ста²⁵, а этот наш город — позд­нее. Меж­ду тем древ­ность наших город­ских уста­нов­ле­ний опре­де­ля­ет­ся по свя­щен­ным запи­сям в восемь тыся­че­ле­тий. Итак, девять тысяч лет назад жили эти твои сограж­дане, о чьих зако­нах и о чьем вели­чай­шем подви­ге мне пред­сто­ит вкрат­це тебе рас­ска­зать; 24позд­нее, на досу­ге, мы с пись­ме­на­ми в руках выяс­ним все обсто­я­тель­нее и по поряд­ку.

Зако­ны тво­их пред­ков ты можешь пред­ста­вить себе по здеш­ним: ты най­дешь ныне в Егип­те мно­же­ство уста­нов­ле­ний, при­ня­тых в те вре­ме­на у вас, и преж­де все­го сосло­вие жре­цов, обособ­лен­ное от всех про­чих, затем сосло­вие ремес­лен­ни­ков, в кото­ром каж­дый зани­ма­ет­ся сво­им ремеслом, ни во что боль­ше не вме­ши­ва­ясь, и, нако­нец, сосло­вия пас­ту­хов, охот­ни­ков и зем­ледель­цев; bда и воин­ское сосло­вие, как ты, долж­но быть, заме­тил сам, отде­ле­но от про­чих, и чле­нам его закон пред­пи­сы­ва­ет не забо­тить­ся ни о чем, кро­ме вой­ны. Добавь к это­му, что сна­ря­же­ны наши вои­ны щита­ми и копья­ми, этот род воору­же­ния был явлен боги­ней, и мы вве­ли его у себя пер­вы­ми в Азии²⁶, как вы — пер­вы­ми в ваших зем­лях. Что каса­ет­ся умст­вен­ных заня­тий, ты и сам видишь, какую заботу о них про­явил с само­го нача­ла наш cзакон, иссле­дуя кос­мос и из наук боже­ст­вен­ных выво­дя нау­ки чело­ве­че­ские, вплоть до искус­ства гада­ния и пеку­ще­го­ся о здо­ро­вье искус­ства вра­че­ва­ния, а рав­но и всех про­чих видов зна­ния, кото­рые сто­ят в свя­зи с упо­мя­ну­ты­ми. Но весь этот порядок и строй боги­ня еще рань­ше вве­ла у вас, устрояя ваше государ­ство, а нача­ла она с того, что отыс­ка­ла для ваше­го рож­де­ния такое место, где под дей­ст­ви­ем мяг­ко­го кли­ма­та вы рож­да­лись бы разум­ней­ши­ми dна Зем­ле людь­ми. Любя бра­ни и любя муд­рость, боги­ня избра­ла и пер­вым засе­ли­ла такой край, кото­рый обе­щал порож­дать мужей, более кого бы то ни было похо­жих на нее самое. И вот вы ста­ли оби­тать там, обла­дая пре­крас­ны­ми зако­на­ми, кото­рые были тогда еще более совер­шен­ны, и пре­вос­хо­дя всех людей во всех видах доб­ро­де­те­ли, как это и есте­ствен­но для отпрыс­ков и питом­цев богов. Из вели­ких дея­ний ваше­го государ­ства нема­ло таких, кото­рые извест­ны по нашим запи­сям и слу­жат пред­ме­том вос­хи­ще­ния; одна­ко меж­ду ними есть одно, кото­рое пре­вы­ша­ет вели­чи­ем eи доб­ле­стью все осталь­ные. Ведь по свиде­тель­ству наших запи­сей, государ­ство ваше поло­жи­ло пре­дел дер­зо­сти несмет­ных воин­ских сил, отправ­ляв­ших­ся на заво­е­ва­ние всей Евро­пы и Азии, а путь дер­жав­ших от Атлан­ти­че­ско­го моря. Через море это в те вре­ме­на воз­мож­но было пере­пра­вить­ся, ибо еще суще­ст­во­вал ост­ров, лежав­ший перед тем про­ли­вом, кото­рый назы­ва­ет­ся на вашем язы­ке Герак­ло­вы­ми стол­па­ми²⁷. Этот ост­ров пре­вы­шал сво­и­ми раз­ме­ра­ми Ливию²⁸ и Азию, вме­сте взя­тые, и с него тогдаш­ним путе­ше­ст­вен­ни­кам лег­ко было пере­брать­ся на дру­гие ост­ро­ва, 25а с ост­ро­вов — на весь про­ти­во­ле­жа­щий мате­рик, кото­рый охва­ты­вал то море, что и впрямь заслу­жи­ва­ет такое назва­ние (ведь море по эту сто­ро­ну упо­мя­ну­то­го про­ли­ва явля­ет­ся все­го лишь зали­вом с узким про­хо­дом в него, тогда как море по ту сто­ро­ну про­ли­ва есть море в соб­ст­вен­ном смыс­ле сло­ва, рав­но как и окру­жаю­щая его зем­ля воис­ти­ну и вполне спра­вед­ли­во может быть назва­на мате­ри­ком). На этом-то ост­ро­ве, име­но­вав­шем­ся Атлан­ти­дой, воз­ник­ло уди­ви­тель­ное по вели­чине и могу­ще­ству цар­ство, чья власть про­сти­ра­лась на весь ост­ров, на мно­гие дру­гие ост­ро­ва и на часть мате­ри­ка, bа сверх того, по эту сто­ро­ну про­ли­ва они овла­де­ли Ливи­ей вплоть до Егип­та и Евро­пой вплоть до Тирре­нии²⁹. И вот вся эта спло­чен­ная мощь была бро­ше­на на то, чтобы одним уда­ром вверг­нуть в раб­ство и ваши и наши зем­ли и все вооб­ще стра­ны по эту сто­ро­ну про­ли­ва. Имен­но тогда, Солон, государ­ство ваше яви­ло все­му миру бли­ста­тель­ное дока­за­тель­ство сво­ей доб­ле­сти и силы: всех пре­вос­хо­дя твер­до­стью духа и опыт­но­стью cв воен­ном деле, оно сна­ча­ла вста­ло во гла­ве элли­нов, но из-за изме­ны союз­ни­ков ока­за­лось пре­до­став­лен­ным само­му себе, в оди­но­че­стве встре­ти­лось с край­ни­ми опас­но­стя­ми и все же одо­ле­ло заво­е­ва­те­лей и воз­двиг­ло побед­ные тро­феи³⁰. Тех, кто еще не был пора­бо­щен, оно спас­ло от угро­зы раб­ства; всех же осталь­ных, сколь­ко ни оби­та­ло нас по эту сто­ро­ну Герак­ло­вых стол­пов, оно вели­ко­душ­но сде­ла­ло сво­бод­ны­ми. Но позд­нее, когда при­шел срок для невидан­ных зем­ле­тря­се­ний и навод­не­ний, за одни ужас­ные сут­ки dвся ваша воин­ская сила была погло­ще­на раз­верз­нув­шей­ся зем­лей; рав­ным обра­зом и Атлан­ти­да исчез­ла, погру­зив­шись в пучи­ну³¹. После это­го море в тех местах ста­ло вплоть до сего дня несудо­ход­ным и недо­ступ­ным по при­чине обме­ле­ния, вызван­но­го огром­ным коли­че­ст­вом ила³², кото­рый оста­вил после себя осев­ший ост­ров».

4. Ну, вот я и пере­ска­зал тебе, Сократ, воз­мож­но коро­че то, eчто пере­да­вал со слов Соло­на ста­рик Кри­тий. Когда ты вче­ра гово­рил о тво­ем государ­стве и его граж­да­нах, мне вспом­нил­ся этот рас­сказ, и я с удив­ле­ни­ем заме­тил, как мно­гие твои сло­ва по какой-то пора­зи­тель­ной слу­чай­но­сти сов­па­да­ют со сло­ва­ми Соло­на. 26Но тогда мне не хоте­лось ниче­го гово­рить, ибо по про­ше­ст­вии столь дол­го­го вре­ме­ни я недо­ста­точ­но пом­нил содер­жа­ние рас­ска­за; поэто­му я решил, что мне не сле­ду­ет гово­рить до тех пор, пока я не при­пом­ню все­го с доста­точ­ной обсто­я­тель­но­стью. И вот поче­му я так охот­но при­нял на себя те обя­зан­но­сти, кото­рые ты вче­ра мне пред­ло­жил: мне пред­ста­ви­лось, что если в таком деле важ­нее все­го поло­жить в осно­ву речи соглас­ный с нашим замыс­лом пред­мет, то нам бес­по­ко­ить­ся не о чем. Как уже заме­тил Гер­мо­крат, я начал в беседе с ними при­по­ми­нать суть дела, едва толь­ко вче­ра ушел отсюда, а потом, bостав­шись один, вос­ста­нав­ли­вал в памя­ти подроб­но­сти всю ночь напро­лет и вспом­нил почти все. Спра­вед­ли­во изре­че­ние, что затвер­жен­ное в дет­стве куда как хоро­шо дер­жит­ся в памя­ти. Я совсем не уве­рен, что мне уда­лось бы пол­но­стью вос­ста­но­вить в памя­ти то, что я слы­шал вче­ра; но вот если из это­го рас­ска­за, слы­шан­но­го мною дав­ным-дав­но, от меня хоть что-то ускользнет, мне это пока­жет­ся стран­ным. Ведь в свое вре­мя я выслу­ши­вал все это с таким истин­но маль­чи­ше­ским cудо­воль­ст­ви­ем, а ста­рик так охот­но давал разъ­яс­не­ния в ответ на мои все­гдаш­ние рас­спро­сы, что рас­сказ неиз­гла­ди­мо запе­чат­лел­ся в моей памя­ти, слов­но выжжен­ная огнем по вос­ку кар­ти­на. А сего­дня рано поут­ру я поде­лил­ся рас­ска­зом вот с ними, чтобы им тоже, как и мне, было о чем пого­во­рить.

Итак, чтобы нако­нец-то дой­ти до сути дела, я согла­сен, Сократ, повто­рить мое повест­во­ва­ние уже не в сокра­щен­ном виде, но со все­ми подроб­но­стя­ми, с кото­ры­ми я сам его слы­шал. Граж­дан и государ­ство, что были тобою вче­ра нам пред­став­ле­ны как в неко­ем мифе³³, dмы пере­не­сем в дей­ст­ви­тель­ность и будем исхо­дить из того, что твое государ­ство и есть вот эта наша роди­на, а граж­дане, о кото­рых ты раз­мыш­лял, суть вправ­ду жив­шие наши пред­ки из рас­ска­зов жре­ца. Соот­вет­ст­вие будет пол­ное, и мы не погре­шим про­тив исти­ны, утвер­ждая, что в те-то вре­ме­на они и жили. Что же, поде­лим меж­ду собой обя­зан­но­сти и попы­та­ем­ся сооб­ща долж­ным обра­зом спра­вить­ся с той зада­чей, что ты нам поста­вил. Оста­ет­ся пораз­мыс­лить, Сократ, eпо серд­цу ли нам такой пред­мет или вме­сто него нуж­но искать какой-либо иной.

Сократ. Да что ты, Кри­тий, какой же пред­мет мы мог­ли бы пред­по­честь это­му? Ведь он как нель­зя луч­ше под­хо­дит к свя­щен­но­дей­ст­ви­ям в честь боги­ни, ибо срод­ни ей самой; при­том важ­но, что мы име­ем дело не с вымыш­лен­ным мифом, но с прав­ди­вым ска­за­ни­ем. Если мы его отверг­нем, где и как най­дем мы что-нибудь луч­ше? Это невоз­мож­но. Так в доб­рый час! Начи­най­те, а я в отпла­ту за мои 27вче­раш­ние речи буду мол­ча вас слу­шать.

Кри­тий. Если так, узнай же, Сократ, в каком поряд­ке будем мы тебя уго­щать. Мы реши­ли, что, коль ско­ро Тимей явля­ет собою сре­ди нас само­го глу­бо­ко­го зна­то­ка аст­ро­но­мии и глав­ней­шим сво­им заня­ти­ем сде­лал позна­ние при­ро­ды всех вещей, он и будет гово­рить пер­вым, начав с воз­ник­но­ве­ния кос­мо­са и закон­чив при­ро­дой чело­ве­ка. После него — мой черед; я как бы при­му из его рук людей, кото­рые в его речи пре­тер­пят рож­де­ние, а от тебя неко­то­рых bиз них полу­чу еще и с пре­вос­ход­ным вос­пи­та­ни­ем. Затем в соот­вет­ст­вии с Соло­но­вым рас­ска­зом и зако­но­по­ло­же­ни­ем я пред­став­лю их на наш суд, чтобы добить­ся для них пра­ва граж­дан­ства, исхо­дя из того что они и есть те самые афи­няне былых вре­мен, о кото­рых после дол­го­го забве­ния воз­ве­сти­ли нам свя­щен­ные запи­си, и в даль­ней­шем нам при­дет­ся гово­рить о них уже как о наших сограж­да­нах и под­лин­ных афи­ня­нах.

Сократ. Я вижу, вы соби­ра­е­тесь отбла­го­да­рить меня спол­на и щед­ро! Что ж, Тимей, тебе, кажет­ся, пора гово­рить, по обы­чаю сотво­рив молит­ву богам.

5. cТимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толи­ка рас­суди­тель­но­сти, перед любым неваж­ным или важ­ным начи­на­ни­ем непре­мен­но при­зы­ва­ют на помощь боже­ство. Но ведь мы при­сту­па­ем к рас­суж­де­ни­ям о Все­лен­ной, наме­ре­ва­ясь выяс­нить, воз­ник­ла ли она и каким имен­но обра­зом или пре­бы­ва­ет невоз­ник­шей; зна­чит, нам про­сто необ­хо­ди­мо, если толь­ко мы не впа­ли в совер­шен­ное помра­че­ние, воз­звать к богам и боги­ням и испро­сить у них, чтобы речи наши были угод­ны им, а вме­сте с тем удо­вле­тво­ря­ли бы dнас самих. Таким да будет наше воз­зва­ние к богам! Но и к самим себе нам сле­ду­ет воз­звать, дабы вы наи­луч­шим обра­зом меня пони­ма­ли, а я воз­мож­но более пра­виль­ным обра­зом раз­ви­вал свои мыс­ли о пред­ло­жен­ном пред­ме­те.

Пред­став­ля­ет­ся мне, что для нача­ла до́лжно раз­гра­ни­чить вот какие две вещи: что́ есть веч­ное, не име­ю­щее воз­ник­но­ве­ния бытие и что́ есть веч­но воз­ни­каю­щее, но нико­гда не сущее. 28То, что пости­га­ет­ся с помо­щью раз­мыш­ле­ния и рас­суж­де­ния, оче­вид­но, и есть веч­но тож­де­ст­вен­ное бытие; а то, что под­власт­но мне­нию и нера­зум­но­му ощу­ще­нию, воз­ни­ка­ет и гибнет, но нико­гда не суще­ст­ву­ет на самом деле. Одна­ко все воз­ни­каю­щее долж­но иметь какую-то при­чи­ну для сво­его воз­ник­но­ве­ния, ибо воз­ник­нуть без при­чи­ны совер­шен­но невоз­мож­но. Далее, если деми­ург любой вещи взи­ра­ет на неиз­мен­но сущее и берет его в каче­стве пер­во­об­ра­за при созда­нии идеи и свойств дан­ной вещи, все необ­хо­ди­мо bвый­дет пре­крас­ным; если же он взи­ра­ет на нечто воз­ник­шее и поль­зу­ет­ся им как пер­во­об­ра­зом, про­из­веде­ние его вый­дет дур­ным.

А как же все­объ­ем­лю­щее небо? Назо­вем ли мы его кос­мо­сом или иным име­нем³⁴, кото­рое ока­жет­ся для него самым под­хо­дя­щим, мы во вся­ком слу­чае обя­за­ны поста­вить отно­си­тель­но него вопрос, с кото­ро­го до́лжно начи­нать рас­смот­ре­ние любой вещи: было ли оно все­гда, не имея нача­ла сво­его воз­ник­но­ве­ния, или же оно воз­ник­ло, вый­дя из неко­е­го нача­ла?

Оно воз­ник­ло, ведь оно зри­мо, ося­зае­мо, телес­но, а все вещи тако­го рода ощу­ти­мы и, вос­при­ни­ма­ясь в резуль­та­те ощу­ще­ния мне­ни­ем, cока­зы­ва­ют­ся воз­ни­каю­щи­ми и порож­дае­мы­ми. Но мы гово­рим, что все воз­ник­шее нуж­да­ет­ся для сво­его воз­ник­но­ве­ния в неко­ей при­чине. Конеч­но, твор­ца и роди­те­ля³⁵ этой Все­лен­ной нелег­ко отыс­кать, а если мы его и най­дем, о нем нель­зя будет всем рас­ска­зы­вать. И все же поста­вим еще один вопрос отно­си­тель­но кос­мо­са: взи­рая на какой пер­во­об­раз работал тот, 29кто его устро­ял, — на тож­де­ст­вен­ный и неиз­мен­ный или на имев­ший воз­ник­но­ве­ние? Если кос­мос пре­кра­сен, а его деми­ург благ, ясно, что он взи­рал на веч­ное; если же дело обсто­я­ло так, что и выго­во­рить-то запрет­но, зна­чит, он взи­рал на воз­ник­шее. Но для вся­ко­го оче­вид­но, что пер­во­об­раз был веч­ным: ведь кос­мос — пре­крас­ней­шая из воз­ник­ших вещей, а его деми­ург — наи­луч­шая из при­чин. Воз­ник­ши таким, кос­мос был создан по тож­де­ст­вен­но­му и неиз­мен­но­му [образ­цу], пости­жи­мо­му с помо­щью рас­суд­ка и разу­ма. Если bэто так, то в выс­шей сте­пе­ни необ­хо­ди­мо, чтобы этот кос­мос был обра­зом чего-то. Но в каж­дом рас­суж­де­нии важ­но избрать сооб­раз­ное с при­ро­дой нача­ло. Поэто­му отно­си­тель­но изо­бра­же­ния и пер­во­об­ра­за надо при­нять вот какое раз­ли­че­ние: сло­во о каж­дом из них срод­ни тому пред­ме­ту, кото­рый оно изъ­яс­ня­ет. О непре­лож­ном, устой­чи­вом и мыс­ли­мом пред­ме­те и сло­во долж­но быть непре­лож­ным и устой­чи­вым; в той мере, в какой оно может обла­дать неопро­вер­жи­мо­стью и бес­спор­но­стью, ни одно из этих свойств не может cотсут­ст­во­вать. Но о том, что лишь вос­про­из­во­дит пер­во­об­раз и явля­ет собой лишь подо­бие насто­я­ще­го обра­за, и гово­рить мож­но не более как прав­до­по­доб­но. Ведь как бытие отно­сит­ся к рож­де­нию, так исти­на отно­сит­ся к вере³⁶. А пото­му не удив­ляй­ся, Сократ, что мы, рас­смат­ри­вая во мно­гих отно­ше­ни­ях мно­го вещей, таких, как боги и рож­де­ние Все­лен­ной, не достиг­нем в наших рас­суж­де­ни­ях пол­ной точ­но­сти и непро­ти­во­ре­чи­во­сти. Напро­тив, мы долж­ны радо­вать­ся, если наше рас­суж­де­ние ока­жет­ся не менее прав­до­по­доб­ным, чем любое дру­гое, и при­том пом­нить, dчто и я, рас­суж­даю­щий, и вы, мои судьи, все­го лишь люди, а пото­му нам при­хо­дит­ся доволь­ст­во­вать­ся в таких вопро­сах прав­до­по­доб­ным мифом, не тре­буя боль­ше­го.

Сократ. Отлич­но, Тимей! Мы так и посту­пим, как ты пред­ла­га­ешь. Запев твой мы выслу­ша­ли с вос­тор­гом, а теперь поско­рее пере­хо­ди к самой песне³⁷.

6. Тимей. Рас­смот­рим же, по какой при­чине устро­ил воз­ник­но­ве­ние и eэту Все­лен­ную тот, кто их устро­ил. Он был благ³⁸, а тот, кто благ, нико­гда и ни в каком деле не испы­ты­ва­ет зави­сти. Будучи чужд зави­сти, он поже­лал, чтобы все вещи ста­ли как мож­но более подоб­ны ему само­му. Усмот­реть в этом вслед за разум­ны­ми мужа­ми под­лин­ное и наи­глав­ней­шее нача­ло рож­де­ния и кос­мо­са 30было бы, пожа­луй, вер­нее все­го. Итак, поже­лав­ши, чтобы все было хоро­шо и чтобы ничто по воз­мож­но­сти не было дур­но, бог поза­бо­тил­ся обо всех види­мых вещах, кото­рые пре­бы­ва­ли не в покое, но в нестрой­ном и бес­по­рядоч­ном дви­же­нии; он при­вел их из бес­по­ряд­ка в порядок³⁹, пола­гая, что вто­рое, без­услов­но, луч­ше пер­во­го. Невоз­мож­но ныне и было невоз­мож­но издрев­ле, чтобы тот, кто есть выс­шее бла­го, про­из­вел нечто, что не было бы пре­крас­ней­шим; меж­ду тем раз­мыш­ле­ние bяви­ло ему, что из всех вещей, по при­ро­де сво­ей види­мых, ни одно тво­ре­ние, лишен­ное ума, не может быть пре­крас­нее тако­го, кото­рое наде­ле­но умом, если срав­ни­вать то и дру­гое как целое; а ум отдель­но от души ни в ком оби­тать не может. Руко­во­дясь этим рас­суж­де­ни­ем, он устро­ил ум в душе, а душу в теле и таким обра­зом постро­ил Все­лен­ную, имея в виду создать тво­ре­ние пре­крас­ней­шее и по при­ро­де сво­ей наи­луч­шее. Итак, соглас­но прав­до­по­доб­но­му рас­суж­де­нию, сле­ду­ет при­знать, что наш кос­мос есть живое суще­ство, наде­лен­ное душой и умом, и родил­ся он поис­ти­не с помо­щью боже­ст­вен­но­го cпро­виде­ния.

Коль ско­ро это так, мы сей­час же долж­ны поста­вить дру­гой вопрос: что же это за живое суще­ство, по образ­цу кото­ро­го устро­и­тель устро­ил кос­мос? Мы не долж­ны уни­жать кос­мос, пола­гая, что дело идет о суще­стве неко­е­го част­но­го вида, ибо под­ра­жа­ние непол­но­му нико­им обра­зом не может быть пре­крас­ным. Но пред­по­ло­жим, что было такое [живое суще­ство], кото­рое объ­ем­лет все осталь­ное живое по осо­бям и родам как свои части, и что оно было тем образ­цом, кото­ро­му более все­го упо­доб­ля­ет­ся кос­мос, ведь как оно вме­ща­ет в себе все умо­по­сти­гае­мые живые суще­ства, так кос­мос дает в себе место нам и всем dпро­чим види­мым суще­ствам. Ведь бог, поже­лав­ши воз­мож­но более упо­до­бить мир пре­крас­ней­ше­му и вполне совер­шен­но­му сре­ди мыс­ли­мых пред­ме­тов, устро­ил его как еди­ное види­мое живое суще­ство, содер­жа­щее все срод­ные 31ему по при­ро­де живые суще­ства в себе самом⁴⁰.

Одна­ко пра­вы ли мы, гово­ря об одном небе, или вер­нее было бы гово­рить о мно­гих, пожа­луй, даже неис­чис­ли­мо мно­гих? Нет, оно одно, коль ско­ро оно созда­но в соот­вет­ст­вии с пер­во­об­ра­зом. Ведь то, что объ­ем­лет все умо­по­сти­гае­мые живые суще­ства, не допус­ка­ет рядом с собою ино­го; в про­тив­ном слу­чае потре­бо­ва­лось бы еще одно суще­ство, кото­рое охва­ты­ва­ло бы эти два и частя­ми кото­ро­го бы они ока­за­лись, и уже не их, но его, их вме­стив­ше­го, вер­нее было бы счи­тать образ­цом для bкос­мо­са. Итак, дабы про­из­веде­ние было подоб­но все­со­вер­шен­но­му живо­му суще­ству в его един­ст­вен­но­сти, тво­ря­щий не сотво­рил ни двух, ни бес­чис­лен­но­го мно­же­ства кос­мо­сов, лишь одно это еди­но­род­ное небо, воз­ник­ши, пре­бы­ва­ет и будет пре­бы­вать⁴¹.

7. Итак, телес­ным, а пото­му види­мым и ося­зае­мым — вот каким над­ле­жа­ло быть тому, что рож­да­лось. Одна­ко види­мым ничто не может стать без уча­стия огня, а ося­зае­мым — без чего-то твер­до­го, твер­дым же ничто не может стать без зем­ли. По этой при­чине бог, при­сту­пая к состав­ле­нию тела Все­лен­ной, сотво­рил его из огня и зем­ли⁴². Одна­ко два чле­на сами по себе cне могут быть хоро­шо сопря­же­ны без третье­го, ибо необ­хо­ди­мо, чтобы меж­ду одним и дру­гим роди­лась некая объ­еди­ня­ю­щая их связь. Пре­крас­ней­шая же из свя­зей такая, кото­рая в наи­боль­шей сте­пе­ни еди­нит себя и свя­зу­е­мое, и зада­чу эту наи­луч­шим обра­зом выпол­ня­ет про­пор­ция, ибо, когда из трех чисел — как куби­че­ских, 32так и квад­рат­ных — при любом сред­нем чис­ле пер­вое так отно­сит­ся к сред­не­му, как сред­нее к послед­не­му, и соот­вет­ст­вен­но послед­нее к сред­не­му, как сред­нее к пер­во­му, тогда при пере­ме­ще­нии сред­них чисел на пер­вое и послед­нее место, а послед­не­го и пер­во­го, напро­тив, на сред­ние места выяс­нит­ся, что отно­ше­ние необ­хо­ди­мо оста­ет­ся преж­ним, а коль ско­ро это так, зна­чит, все эти чис­ла обра­зу­ют меж­ду собой един­ство.

При этом, если бы телу Все­лен­ной над­ле­жа­ло стать про­стой плос­ко­стью без глу­би­ны, было бы bдоста­точ­но одно­го сред­не­го чле­на для сопря­же­ния его само­го́ с край­ни­ми. Одна­ко оно долж­но было стать трех­мер­ным, а трех­мер­ные пред­ме­ты нико­гда не сопря­га­ют­ся через один сред­ний член, но все­гда через два. Поэто­му бог поме­стил меж­ду огнем и зем­лей воду и воздух, после чего уста­но­вил меж­ду ними воз­мож­но более точ­ные соот­но­ше­ния, дабы воздух отно­сил­ся к воде, как огонь к возду­ху, и вода отно­си­лась к зем­ле, как воздух к воде. Так он сопряг их, построяя из них небо, види­мое и ося­зае­мое.

cНа таких осно­ва­ни­ях и из таких состав­ных частей чис­лом четы­ре роди­лось тело кос­мо­са, упо­рядо­чен­ное бла­го­да­ря про­пор­ции, и бла­го­да­ря это­му в нем воз­ник­ла друж­ба, так что раз­ру­шить его самотож­де­ст­вен­ность не может никто, кро­ме лишь того, кто сам его спло­тил⁴³.

При этом каж­дая из четы­рех частей вошла в состав кос­мо­са цели­ком: устро­и­тель соста­вил его из все­го огня, из всей воды, и возду­ха, и зем­ли, не оста­вив за пре­де­ла­ми кос­мо­са dни еди­ной их части или силы. Он имел в виду, во-пер­вых, чтобы кос­мос был целост­ным и совер­шен­ней­шим живым суще­ст­вом 33с совер­шен­ны­ми же частя­ми; далее, чтобы кос­мос оста­вал­ся един­ст­вен­ным и чтобы не было ника­ких остат­ков, из кото­рых мог бы родить­ся дру­гой, подоб­ный, и, нако­нец, чтобы он был недрях­ле­ю­щим и непри­част­ным неду­гам. Устро­и­те­лю при­шло на ум, что, если тело со слож­ным соста­вом будет извне окру­же­но теп­лом, холо­дом и дру­ги­ми могу­чи­ми сила­ми, то, в недоб­рый час на него обру­ши­ва­ясь, они его под­то­чат, вверг­нут в неду­ги и дрях­ле­ние и при­нудят погиб­нуть. По такой при­чине и соглас­но тако­му усмот­ре­нию он постро­ил кос­мос как еди­ное целое, состав­лен­ное из целост­ных же частей, bсовер­шен­ное и непри­част­ное дрях­ле­нию и неду­гам.

Очер­та­ния же он сооб­щил Все­лен­ной такие, какие были бы для нее при­стой­ны и ей срод­ны. В самом деле, живо­му суще­ству, кото­рое долж­но содер­жать в себе все живые суще­ства, подо­ба­ют такие очер­та­ния, кото­рые содер­жат в себе все дру­гие. Итак, он путем вра­ще­ния округ­лил кос­мос до состо­я­ния сфе­ры⁴⁴, поверх­ность кото­рой повсюду рав­но отсто­ит от цен­тра, то есть сооб­щил Все­лен­ной очер­та­ния, из всех очер­та­ний наи­бо­лее совер­шен­ные и подоб­ные самим себе, а подоб­ное он нашел в мири­а­ды раз более пре­крас­ным, чем непо­доб­ное. Всю поверх­ность сфе­ры он вывел совер­шен­но ров­ной, cи при­том по раз­лич­ным сооб­ра­же­ни­ям. Так, кос­мос не имел ника­кой потреб­но­сти ни в гла­зах, ни в слу­хе, ибо вне его не оста­лось ниче­го тако­го, что мож­но было бы видеть или слы­шать. Далее, его не окру­жал воздух, кото­рый надо было бы вды­хать. Рав­ным обра­зом ему не было нуж­ды в каком-либо органе, посред­ст­вом кото­ро­го он при­ни­мал бы пищу или извер­гал обрат­но уже пере­ва­рен­ную: ничто не выхо­ди­ло за его пре­де­лы и не вхо­ди­ло в него откуда бы то ни было, ибо вхо­дить было нече­му. [Тело кос­мо­са] было искус­но устро­е­но так, чтобы полу­чать пищу от сво­его соб­ст­вен­но­го тле­ния, dосу­ществляя все свои дей­ст­вия и состо­я­ния в себе самом и само через себя. Ибо постро­яв­ший его нашел, что пре­бы­вать само­до­вле­ю­щим⁴⁵ мно­го луч­ше, неже­ли нуж­дать­ся в чем-либо. Что каса­ет­ся рук, то не было ника­кой надоб­но­сти что-то брать ими или про­тив кого-то обо­ро­нять­ся, и пото­му он счел излиш­ним при­ла­жи­вать 34их к телу, рав­но как и ноги или дру­гое устрой­ство для хож­де­ния. Ибо тако­му телу из семи родов дви­же­ния он уде­лил соот­вет­ст­ву­ю­щий род, а имен­но тот, кото­рый бли­же все­го к уму и разу­ме­нию. Поэто­му он заста­вил его еди­но­об­раз­но вра­щать­ся в одном и том же месте, в самом себе, совер­шая круг за кру­гом, а осталь­ные шесть родов дви­же­ния были устра­не­ны, чтобы не сби­вать пер­вое⁴⁶. Посколь­ку же для тако­го кру­го­вра­ще­ния не тре­бо­ва­лось ног, он поро­дил [это суще­ство] без голе­ней и без стоп.

8. Весь этот замы­сел веч­но­су­ще­го бога bотно­си­тель­но бога, кото­ро­му толь­ко пред­сто­я­ло быть, тре­бо­вал, чтобы тело [кос­мо­са] было сотво­ре­но глад­ким, повсюду рав­но­мер­ным, оди­на­ко­во рас­про­стра­нен­ным во все сто­ро­ны от цен­тра, целост­ным, совер­шен­ным и состав­лен­ным из совер­шен­ных тел. В его цен­тре постро­яв­ший дал место душе⁴⁷, откуда рас­про­стра­нил ее по все­му про­тя­же­нию и в при­да­чу облек ею тело извне. Так он создал небо, кру­го­об­раз­ное и вра­щаю­ще­е­ся, одно-един­ст­вен­ное, но бла­го­да­ря сво­е­му совер­шен­ству спо­соб­ное пре­бы­вать в обще­нии с самим собою, не нуж­даю­ще­е­ся ни в ком дру­гом и доволь­ст­ву­ю­ще­е­ся позна­ни­ем само­го себя и содру­же­ст­вом с самим собой. Пре­до­ста­вив кос­мо­су все эти пре­иму­ще­ства, [деми­ург] дал ему жизнь бла­жен­но­го бога.

cЕсли мы в этом нашем рас­суж­де­нии толь­ко позд­нее попы­та­ем­ся перей­ти к душе, то это отнюдь не озна­ча­ет, буд­то и бог постро­ил ее после [тела], ведь при сопря­же­нии их он не дал бы млад­ше­му [нача­лу] гла­вен­ства над стар­шим⁴⁸. Это лишь мы, столь под­вер­жен­ные вла­сти слу­чай­но­го и при­бли­зи­тель­но­го, и в речах наших руко­во­дим­ся этим, но бог сотво­рил душу пер­вен­ст­ву­ю­щей и ста­рей­шей по сво­е­му рож­де­нию и совер­шен­ству, как гос­по­жу и пове­ли­тель­ни­цу тела, а соста­вил он ее вот из каких частей и вот каким обра­зом: 35из той сущ­но­сти, кото­рая неде­ли­ма и веч­но тож­де­ст­вен­на, и той, кото­рая пре­тер­пе­ва­ет разде­ле­ние в телах, он создал путем сме­ше­ния тре­тий, сред­ний вид сущ­но­сти, при­част­ный при­ро­де тож­де­ст­вен­но­го и при­ро­де ино­го, и подоб­ным же обра­зом поста­вил его меж­ду тем, что неде­ли­мо, и тем, что пре­тер­пе­ва­ет разде­ле­ние в телах. Затем, взяв эти три [нача­ла], он слил их все в еди­ную идею, силой при­нудив не под­даю­щу­ю­ся сме­ше­нию при­ро­ду ино­го к сопря­же­нию с тож­де­ст­вен­ным. Слив их таким обра­зом при уча­стии bсущ­но­сти и сде­лав из трех одно, он это целое в свою оче­редь разде­лил на нуж­ное чис­ло частей, каж­дая из кото­рых явля­ла собою смесь тож­де­ст­вен­но­го, ино­го и сущ­но­сти⁴⁹.

Делить же он начал сле­дую­щим обра­зом: преж­де все­го отнял от цело­го одну долю, затем вто­рую, вдвое бо́льшую, третью — в пол­то­ра раза боль­ше вто­рой и в три раза боль­ше пер­вой, чет­вер­тую — вдвое боль­ше вто­рой, пятую — втрое cболь­ше третьей, шестую — в восемь раз боль­ше пер­вой, а седь­мую — боль­ше пер­вой в два­дцать семь раз. После 36это­го он стал запол­нять обра­зо­вав­ши­е­ся двой­ные и трой­ные про­ме­жут­ки, отсе­кая от той же сме­си все новые доли и поме­щая их меж­ду преж­ни­ми доля­ми таким обра­зом, чтобы в каж­дом про­ме­жут­ке было по два сред­них чле­на, из кото­рых один пре­вы­шал бы мень­ший из край­них чле­нов на такую же его часть, на какую часть пре­вы­шал бы его боль­ший, а дру­гой пре­вы­шал бы мень­ший край­ний член и усту­пал боль­ше­му на оди­на­ко­вое чис­ло. Бла­го­да­ря этим скре­пам воз­ник­ли новые про­ме­жут­ки, по ³∕₂, ⁴∕₃ и ⁹∕₈, bвнут­ри преж­них про­ме­жут­ков. Тогда он запол­нил все про­ме­жут­ки по ⁴∕₃ про­ме­жут­ка­ми по ⁹∕₈, остав­ляя от каж­до­го про­ме­жут­ка части­цу такой про­тя­жен­но­сти, чтобы чис­ла, разде­лен­ные эти­ми остав­ши­ми­ся про­ме­жут­ка­ми, вся­кий раз отно­си­лись друг к дру­гу как 256 к 243. При этом смесь, от кото­рой бог брал упо­мя­ну­тые доли, была истра­че­на до кон­ца⁵⁰.

Затем, рас­сек­ши весь обра­зо­вав­ший­ся состав по длине на две части, он сло­жил обе части крест-накрест напо­до­бие бук­вы X cи согнул каж­дую из них в круг, заста­вив кон­цы сой­тись в точ­ке, про­ти­во­по­лож­ной точ­ке их пере­се­че­ния. После это­го он при­нудил их еди­но­об­раз­но и в одном и том же месте дви­гать­ся по кру­гу, при­чем сде­лал один из кру­гов внеш­ним, а дру­гой — внут­рен­ним. Внеш­нее вра­ще­ние он нарек при­ро­дой тож­де­ст­вен­но­го, а внут­рен­нее — при­ро­дой ино­го. Круг тож­де­ст­вен­но­го он заста­вил вра­щать­ся сле­ва напра­во, вдоль сто­ро­ны [пря­мо­уголь­ни­ка], а круг ино­го — спра­ва нале­во, вдоль диа­го­на­ли [того же пря­мо­уголь­ни­ка], но пере­вес он даро­вал дви­же­нию тож­де­ст­вен­но­го и подоб­но­го, dибо оста­вил его еди­ным и неде­ли­мым, в то вре­мя как внут­рен­нее дви­же­ние шести­крат­но разде­лил на семь нерав­ных кру­гов, сохра­няя чис­ло двой­ных и трой­ных про­ме­жут­ков, а тех и дру­гих было по три. Вра­щать­ся этим кру­гам он опре­де­лил в про­ти­во­по­лож­ных друг дру­гу направ­ле­ни­ях, при­том так, чтобы ско­рость у трех кру­гов была оди­на­ко­вая, а у осталь­ных четы­рех — неоди­на­ко­вая срав­ни­тель­но друг с дру­гом и с теми тре­мя, одна­ко отме­рен­ная в пра­виль­ном соот­но­ше­нии⁵¹.

9. Когда весь состав души был рож­ден в согла­сии с замыс­лом того, кто его состав­лял, eэтот послед­ний начал устро­ять внут­ри души все телес­ное и при­ла­дил то и дру­гое друг к дру­гу в их цен­траль­ных точ­ках⁵². И вот душа, про­стер­тая от цен­тра до пре­де­лов неба и оку­ты­ваю­щая небо по кру­гу извне, сама в себе вра­ща­ясь, всту­пи­ла в боже­ст­вен­ное нача­ло непре­хо­дя­щей и разум­ной жиз­ни на все вре­ме­на. При­том тело неба роди­лось види­мым, а душа — невиди­мой, 37и, как при­част­ная рас­суж­де­нию и гар­мо­нии, рож­ден­ная совер­шен­ней­шим из все­го мыс­ли­мо­го и веч­но пре­бы­ваю­ще­го, она сама совер­шен­нее все­го рож­ден­но­го. Она явля­ет собою трех­част­ное сме­ше­ние при­род тож­де­ст­вен­но­го и ино­го с сущ­но­стью, кото­рое про­пор­цио­наль­но разде­ле­но и сли­то сно­ва и неиз­мен­но вра­ща­ет­ся вокруг себя само­го, а пото­му при вся­ком сопри­кос­но­ве­нии с вещью, чья сущ­ность разде­ле­на или, напро­тив, неде­ли­ма, она всем сво­им суще­ст­вом при­хо­дит в дви­же­ние и выра­жа­ет в сло­ве, чему дан­ная вещь тож­де­ст­вен­на и для чего она иное, bа так­же в каком пре­иму­ще­ст­вен­но отно­ше­нии, где, как и когда каж­дое нахо­дит­ся с каж­дым, как в ста­нов­ле­нии, так и в веч­ной тож­де­ст­вен­но­сти, будь то бытие или стра­да­тель­ное состо­я­ние. Это сло­во, без­глас­но и без­звуч­но изре­кае­мое в само­дви­жу­щем­ся [кос­мо­се], оди­на­ко­во истин­но, име­ет ли оно отно­ше­ние к ино­му или к тож­де­ст­вен­но­му. Но если оно изре­ка­ет­ся о том, что ощу­ти­мо, и о нем по всей душе кос­мо­са воз­ве­ща­ет пра­виль­но дви­жу­щий­ся круг ино­го, тогда воз­ни­ка­ют истин­ные и проч­ные cмне­ния и убеж­де­ния; если же, напро­тив, оно изре­ка­ет­ся о мыс­ли­мом пред­ме­те и о нем пода­ет весть в сво­ем лег­ком беге круг тож­де­ст­вен­но­го, тогда необ­хо­ди­мо осу­ществля­ют себя ум и зна­ние. Если же кто на вопрос, внут­ри чего же воз­ни­ка­ет то и дру­гое, назо­вет какое-либо иное вме­сти­ли­ще, кро­ме души, сло­ва его будут всем чем угод­но, толь­ко не исти­ной⁵³.

10. И вот когда Отец усмот­рел, что порож­ден­ное им, это изва­я­ние веч­ных богов, дви­жет­ся и живет, он воз­ра­до­вал­ся и в лико­ва­нии замыс­лил еще боль­ше упо­до­бить d[тво­ре­ние] образ­цу. Посколь­ку же обра­зец явля­ет собой веч­но живое суще­ство, он поло­жил в меру воз­мож­но­го и здесь добить­ся сход­ства, но дело обсто­я­ло так, что при­ро­да того живо­го суще­ства веч­на, а это­го нель­зя пол­но­стью пере­дать ниче­му рож­ден­но­му. Поэто­му он замыс­лил сотво­рить некое дви­жу­ще­е­ся подо­бие веч­но­сти; устрояя небо, он вме­сте с ним тво­рит для веч­но­сти, пре­бы­ваю­щей в еди­ном, веч­ный же образ, дви­жу­щий­ся от чис­ла к чис­лу, кото­рый мы назва­ли вре­ме­нем. Ведь eне было ни дней, ни ночей, ни меся­цев, ни годов, пока не было рож­де­но небо, но он угото­вил для них воз­ник­но­ве­ние лишь тогда, когда небо было устро­е­но. Все это — части вре­ме­ни, а «было» и «будет» суть виды воз­ник­ше­го вре­ме­ни, и, пере­но­ся их на веч­ную сущ­ность, мы неза­мет­но для себя дела­ем ошиб­ку. Ведь мы гово­рим об этой сущ­но­сти, что она «была», «есть» и «будет», но, если рас­судить пра­виль­но, ей подо­ба­ет одно толь­ко «есть», 38меж­ду тем как «было» и «будет» при­ло­жи­мы лишь к воз­ник­но­ве­нию, ста­но­вя­ще­му­ся во вре­ме­ни, ибо и то и дру­гое суть дви­же­ния. Но тому, что веч­но пре­бы­ва­ет тож­де­ст­вен­ным и непо­движ­ным, не при­ста­ло ста­но­вить­ся со вре­ме­нем стар­ше или моло­же⁵⁴, либо стать таким когда-то, теперь или в буду­щем, либо вооб­ще пре­тер­пе­вать что бы то ни было из того, чем воз­ник­но­ве­ние наде­ли­ло несу­щи­е­ся и дан­ные в ощу­ще­нии вещи. Нет, все это — виды вре­ме­ни, под­ра­жаю­ще­го веч­но­сти и бегу­ще­го по кру­гу соглас­но [зако­нам] чис­ла. К тому же bмы еще гово­рим, буд­то воз­ник­шее есть воз­ник­шее и воз­ни­каю­щее есть воз­ни­каю­щее, а име­ю­щее воз­ник­нуть есть име­ю­щее воз­ник­нуть и небы­тие есть небы­тие; во всем этом нет ника­кой точ­но­сти. Но сей­час нам недо­суг все это выяс­нять.

11. Итак, вре­мя воз­ник­ло вме­сте с небом, дабы, одно­вре­мен­но рож­ден­ные, они и рас­па­лись бы одно­вре­мен­но, если насту­пит для них рас­пад; пер­во­об­ра­зом же для вре­ме­ни послу­жи­ла веч­ная при­ро­да, чтобы оно упо­до­би­лось ей, насколь­ко воз­мож­но. cИбо пер­во­об­раз есть то, что пре­бы­ва­ет целую веч­ность, меж­ду тем как [ото­б­ра­же­ние] воз­ник­ло, есть и будет в про­дол­же­ние цело­куп­но­го вре­ме­ни. Таки­ми были замы­сел и наме­ре­ние бога отно­си­тель­но рож­де­ния вре­ме­ни; и вот, чтобы вре­мя роди­лось из разу­ма и мыс­ли бога, воз­ник­ли Солн­це, Луна и пять дру­гих све­тил, име­ну­е­мых пла­не­та­ми, дабы опре­де­лять и блю­сти чис­ла вре­ме­ни. Сотво­рив одно за дру­гим их тела, бог поме­стил их, dчис­лом семь, на семь кру­гов, по кото­рым совер­ша­лось кру­го­вра­ще­ние ино­го: Луну — на бли­жай­ший к Зем­ле круг, Солн­це — на вто­рой от Зем­ли, Утрен­нюю звезду и ту звезду, что посвя­ще­на Гер­ме­су и по нему име­ну­ет­ся, — на тот круг, кото­рый бежит рав­но­мер­но с Солн­цем, но в обрат­ном направ­ле­нии. Отто­го-то Солн­це, Гер­ме­со­ва звезда и Утрен­няя звезда пооче­ред­но и вза­им­но дого­ня­ют друг дру­га⁵⁵. Что каса­ет­ся про­чих [планет] и того, где имен­но и по каким имен­но при­чи­нам были они там утвер­жде­ны, то все это при­нуди­ло бы нас уде­лить вто­ро­сте­пен­ным вещам боль­ше вни­ма­ния, eчем того тре­бу­ет пред­мет наше­го рас­суж­де­ния. Быть может, когда-нибудь позд­нее мы зай­мем­ся как сле­ду­ет и этим, если пред­ста­вит­ся досуг.

Итак, после того как все [эти звезды], назна­чен­ные участ­во­вать в устро­е­нии вре­ме­ни, полу­чи­ли подо­баю­щее каж­дой из них дви­же­ние, после того как они, являя собою тела, свя­зан­ные оду­шев­лен­ны­ми уза­ми, ста­ли живы­ми суще­ства­ми и ура­зу­ме­ли пору­чен­ное им дело, 39они нача­ли вра­щать­ся вдоль дви­же­ния ино­го, кото­рое наис­кось пере­се­ка­ет дви­же­ние тож­де­ст­вен­но­го⁵⁶ и ему под­чи­ня­ет­ся; одни из них опи­сы­ва­ли боль­ший круг, дру­гие мень­ший, при­том по мень­шим кру­гам они шли быст­рее, по боль­шим — мед­лен­нее. Одна­ко под дей­ст­ви­ем дви­же­ния тож­де­ст­вен­но­го кажет­ся, буд­то звезды, кото­рые идут быст­рее, наго­ня­е­мы теми, кото­рые идут мед­лен­нее, в то вре­мя как в дей­ст­ви­тель­но­сти дело обсто­ит наобо­рот, ведь дви­же­ние тож­де­ст­вен­но­го сооб­ща­ет всем звезд­ным кру­гам спи­ра­ле­об­раз­ный изгиб по при­чине про­ти­во­по­лож­ной устрем­лен­но­сти bдвух [глав­ных дви­же­ний], а пото­му как раз та [звезда], кото­рая боль­ше все­го отста­ет от само­го быст­ро­го дви­же­ния, по види­мо­сти боль­ше все­го при­бли­жа­ет­ся к его ско­ро­сти. Для того чтобы была дана некая точ­ная мера соот­но­ше­ний мед­лен­но­сти и быст­ро­ты, с кото­ры­ми дви­жут­ся они по сво­им вось­ми кру­гам, бог на вто­рой от Зем­ли окруж­но­сти воз­жег свет, кото­рый ныне мы назы­ваем Солн­цем⁵⁷, дабы он осве­тил воз­мож­но даль­ше все небо, а все живые суще­ства, кото­рым это подо­ба­ет, ста­ли бы при­част­ны чис­лу, науча­ясь ему из вра­ще­ния тож­де­ст­вен­но­го и подоб­но­го. Таким обра­зом cи по таким при­чи­нам воз­ник­ли ночь и день⁵⁸, этот кру­го­во­рот еди­но­го и наи­ра­зум­ней­ше­го обра­ще­ния; месяц же — это когда Луна совер­ша­ет свой обо­рот и наго­ня­ет Солн­це, а год — когда Солн­це обхо­дит свой круг. Что каса­ет­ся кру­го­во­ротов про­чих све­тил, то люди, за исклю­че­ни­ем немно­гих, не заме­ча­ют их, не дают им имен и не изме­ря­ют их вза­им­ных чис­ло­вых отно­ше­ний, так что, мож­но ска­зать, они и не дога­ды­ва­ют­ся, dчто эти необо­зри­мо мно­го­чис­лен­ные и неска­зан­но мно­го­об­раз­ные блуж­да­ния так­же суть вре­мя. Одна­ко же воз­мож­но усмот­реть, что пол­ное чис­ло вре­ме­ни пол­но­го года завер­ша­ет­ся тогда, когда все восемь кру­гов, раз­лич­ных по ско­ро­сти, одно­вре­мен­но при­дут к сво­ей исход­ной точ­ке, соот­но­сясь с мерой еди­но­об­раз­но бегу­ще­го кру­га тож­де­ст­вен­но­го. Вот как и ради чего рож­де­ны все звезды, кото­рые блуж­да­ют по небу и сно­ва воз­вра­ща­ют­ся на свои пути, дабы [кос­мос] как мож­но более упо­до­бил­ся eсовер­шен­но­му и умо­по­сти­гае­мо­му живо­му суще­ству, под­ра­жая его веч­но­су­щей при­ро­де.

12. Итак, во всем вплоть до воз­ник­но­ве­ния вре­ме­ни [кос­мос] имел сход­ство с тем, что ото­б­ра­жал, кро­ме одно­го: он еще не содер­жал в себе всех живых существ, кото­рым до́лжно было в нем воз­ник­нуть, и этим являл несоот­вет­ст­вие веч­но­су­щей при­ро­де. Но и это недо­ста­вав­шее бог решил вос­пол­нить, чека­ня его соот­вет­ст­вен­но при­ро­де пер­во­об­ра­за. Сколь­ко и каких [основ­ных] видов⁵⁹ усмат­ри­ва­ет ум в живом как оно есть, столь­ко же и таких же он счел нуж­ным осу­ще­ст­вить в кос­мо­се. Все­го же их четы­ре: из них пер­вый — 40небес­ный род богов, вто­рой — пер­на­тый, плы­ву­щий по возду­ху род, тре­тий — вод­ный, чет­вер­тый — пеший и сухо­пут­ный род. Идею боже­ст­вен­но­го рода бог в боль­шей части обра­зо­вал из огня⁶⁰, дабы она явля­ла взо­ру выс­шую бли­ста­тель­ность и кра­соту, сотво­рил ее без­упреч­но округ­лой, упо­доб­ляя Все­лен­ной, и отвел ей место при выс­шем разу­ме­нии, велев сле­до­вать за этим послед­ним; при­том он рас­пре­де­лил этот род кру­гом по все­му небу, все его изу­кра­сив и тем создав истин­ный кос­мос. Из дви­же­ний он даро­вал каж­до­му [богу] по два: во-пер­вых, еди­но­об­раз­ное дви­же­ние на одном и том же месте, дабы о тож­де­ст­вен­ном они все­гда мыс­ли­ли тож­де­ст­вен­но, bа во-вто­рых, посту­па­тель­ное дви­же­ние, дабы они были под­чи­не­ны кру­го­вра­ще­нию тож­де­ст­вен­но­го и подоб­но­го. Но осталь­ных пяти дви­же­ний он им не при­дал, сде­лав этот род непо­движ­ным и поко­я­щим­ся, так чтобы каж­дый из богов был, сколь воз­мож­но, совер­ше­нен. По этой при­чине воз­ник­ли все непо­движ­ные звезды, явля­ю­щие собой веч­но­су­щие боже­ст­вен­ные суще­ства, кото­рые все­гда тож­де­ст­вен­но и еди­но­об­раз­но вра­ща­ют­ся в одном и том же месте; а меня­ю­щие свое место и, таким обра­зом, блуж­даю­щие звезды воз­ник­ли как это было ска­за­но рань­ше⁶¹.

Зем­ле же, кор­ми­ли­це нашей, он опре­де­лил cвра­щать­ся вокруг оси, про­хо­дя­щей через Все­лен­ную, и поста­вил ее блю­сти­тель­ни­цей и устро­и­тель­ни­цей дня и ночи как ста­рей­шее и почтен­ней­шее из божеств, рож­ден­ных внут­ри неба. Что каса­ет­ся хоро­во­дов этих божеств, их вза­им­ных сбли­же­ний, обрат­но­го вра­ще­ния их кру­гов и забе­га­ний впе­ред, а так­же того, какие из них схо­дят­ся или про­ти­во­сто­ят друг дру­гу и какие ста­но­вят­ся друг перед дру­гом в таком поло­же­нии по отно­ше­нию к нам, что через опре­де­лен­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни они то скры­ва­ют­ся, то вновь dпояв­ля­ют­ся, устра­шая тех, кто не уме­ет рас­чис­лить сро­ки, и посы­лая им зна­ме­ния гряду­ще­го, гово­рить обо всем этом, не имея перед гла­за­ми нагляд­но­го изо­бра­же­ния⁶², было бы тщет­ным трудом. Пусть поэто­му с нас будет доста­точ­но ска­зан­но­го, и рас­суж­де­ние о при­ро­де види­мых и рож­ден­ных богов пусть на этом окон­чит­ся.

13. Повест­во­вать о про­чих боже­ствах и выяс­нять их рож­де­ние — дело для нас непо­силь­ное. Здесь оста­ет­ся толь­ко дове­рить­ся тем, кто гово­рил об этом преж­де нас; раз гово­рив­шие сами были, по их сло­вам, потом­ка­ми богов, они долж­ны были отлич­но знать сво­их пра­ро­ди­те­лей. Детям eбогов отка­зать в дове­рии никак нель­зя, даже если гово­рят они без прав­до­по­доб­ных и убеди­тель­ных дока­за­тельств, ибо, если они выда­ют свой рас­сказ за семей­ное пре­да­ние, при­хо­дит­ся им верить, чтобы не ослу­шать­ся зако­на. Итак, мы при­мем и повто­рим их свиде­тель­ство о родо­слов­ной этих богов: от Геи и Ура­на роди­лись Оке­ан и Тефия, от этих двух — Фор­кий, Кро­нос с Реей и все их поко­ле­ние, от Кро­но­са 41и Реи — Зевс с Герой и все те, кого мы зна­ем как их бра­тьев и сестер, а уже от них — новое потом­ство⁶³. Когда же все боги — как те, чье дви­же­ние совер­ша­ет­ся на наших гла­зах, так и те, что явля­ют­ся нам, лишь когда сами того поже­ла­ют, — полу­чи­ли свое рож­де­ние, роди­тель Все­лен­ной обра­ща­ет­ся к ним с такой речью:

«Боги богов! Я — ваш деми­ург и отец вещей, а воз­ник­шее от меня пре­будет нераз­ру­ши­мым, ибо тако­ва моя воля. Разу­ме­ет­ся, все то, bчто состав­ле­но из частей, может быть раз­ру­ше­но, одна­ко поже­лать раз­ру­шить пре­крас­но сла­жен­ное и совер­шен­ное было бы злым делом. А пото­му, хотя вы, одна­жды воз­ник­нув, уже не буде­те совер­шен­но бес­смерт­ны и нераз­ру­ши­мы, все же вам не при­дет­ся пре­тер­петь раз­ру­ше­ние и полу­чить в удел смерть, ибо мой при­го­вор будет для вас еще более мощ­ной и неодо­ли­мой свя­зью, неже­ли те, что соеди­ни­ли при воз­ник­но­ве­нии каж­до­го из вас. Теперь выслу­шай­те, чему наста­вит вас мое сло­во. Досе­ле еще пре­бы­ва­ют нерож­ден­ны­ми три смерт­ных рода⁶⁴, а покуда они не воз­ник­ли, небо не полу­чит пол­но­го завер­ше­ния: ведь оно не будет содер­жать в себе все роды живых существ, cа это для него необ­хо­ди­мо, дабы ока­зать­ся доста­точ­но завер­шен­ным. Одна­ко, если эти суще­ства воз­ник­нут и полу­чат жизнь от меня, они будут рав­ны богам. Итак, чтобы они были смерт­ны­ми и Все­лен­ная воис­ти­ну ста­ла бы Всем, обра­ти­тесь в соот­вет­ст­вии с вашей при­ро­дой к обра­зо­ва­нию живых существ, под­ра­жая мое­му могу­ще­ству⁶⁵, через кото­рое совер­ши­лось ваше соб­ст­вен­ное воз­ник­но­ве­ние. Впро­чем, посколь­ку подо­ба­ет, чтобы в них при­сут­ст­во­ва­ло нечто соимен­ное бес­смерт­ным, назы­вае­мое боже­ст­вен­ным [нача­лом], и чтобы оно вело тех, кто все­гда и с охотой будет сле­до­вать спра­вед­ли­во­сти и вам, я вру­чу вам семе­на и начат­ки созида­ния, dно в осталь­ном вы сами довер­шай­те созида­ние живых существ, сопря­гая смерт­ное с бес­смерт­ным, затем готовь­те для них про­пи­та­ние, кор­ми­те и взра­щи­вай­те их, а после смер­ти при­ни­май­те обрат­но к себе».

14. Так он мол­вил, а затем налил в тот самый сосуд, в кото­ром сме­ши­вал состав для все­лен­ской души, остат­ки преж­ней сме­си и сме­шал их сно­ва при­мер­но таким же обра­зом, но чистота этой сме­си была уже вто­ро­го или третье­го поряд­ка; всю эту новую смесь он разде­лил на чис­ло душ, рав­ное чис­лу звезд, и рас­пре­де­лил их по одной на каж­дую звезду. eВоз­ведя души на звезды как на некие колес­ни­цы, он явил им при­ро­ду Все­лен­ной и воз­ве­стил зако­ны рока, а имен­но что пер­вое рож­де­ние будет для всех душ уста­нов­ле­но одно и то же, дабы ни одна из них не была им уни­же­на, и что теперь им пред­сто­ит, рас­се­яв­шись, пере­не­стись на подо­баю­щее каж­дой душе орудие вре­ме­ни⁶⁶ и стать теми живы­ми суще­ства­ми, 42кото­рые из всех созда­ний наи­бо­лее бла­го­че­сти­вы; посколь­ку же при­ро­да чело­ве­че­ская двой­ст­вен­на, луч­шим будет тот род, кото­рый неко­гда полу­чит наиме­но­ва­ние мужей. Когда же души будут по необ­хо­ди­мо­сти уко­ре­не­ны в телах, а каж­дое тело станет что-то при­ни­мать в себя, а что-то извер­гать, необ­хо­ди­мо, во-пер­вых, чтобы в душах заро­ди­лось ощу­ще­ние, общее им всем и соот­вет­ст­ву­ю­щее вынуж­ден­ным впе­чат­ле­ни­ям; во-вто­рых, чтобы заро­дил­ся эрос, сме­шан­ный с удо­воль­ст­ви­ем и стра­да­ни­ем, а кро­ме того, страх, гнев и все про­чие [чув­ства], bлибо свя­зан­ные с назван­ны­ми, либо про­ти­во­по­лож­ные им; если души будут над эти­ми стра­стя­ми власт­во­вать, их жизнь будет спра­вед­ли­ва, если же ока­жут­ся в их вла­сти, то неспра­вед­ли­ва. Тот, кто про­жи­вет отме­рен­ный ему срок долж­ным обра­зом, воз­вра­тит­ся в оби­тель соимен­ной ему звезды и будет вести бла­жен­ную, обыч­ную для него жизнь, а тот, кто это­го не суме­ет, во вто­ром рож­де­нии сме­нит свою при­ро­ду на жен­скую. Если же он и тогда cне пере­станет тво­рить зло, ему при­дет­ся каж­дый раз пере­рож­дать­ся в такую живот­ную при­ро­ду, кото­рая будет соот­вет­ст­во­вать его пороч­но­му скла­ду, и конец его муче­ни­ям насту­пит лишь тогда, когда он, решив­шись после­до­вать вра­ще­нию тож­де­ства и подо­бия в себе самом, победит рас­суд­ком мно­го­об­раз­ную, име­ю­щую при­со­еди­нить­ся к его при­ро­де сму­ту dогня и воды, возду­ха и зем­ли, одо­ле­ет их нера­зум­ное буй­ство и сно­ва при­дет к идее преж­не­го и луч­ше­го состо­я­ния⁶⁷.

Рас­по­рядив­шись таким обра­зом, чтобы впредь не ока­зать­ся винов­ни­ком ничьей пороч­но­сти, он пере­нес посев [душ] отча­сти на Зем­лю, отча­сти на Луну, отча­сти на про­чие орудия вре­ме­ни⁶⁸. После это­го посе­ва он пере­до­ве­рил новым богам изва­ять смерт­ные тела и при­том еще доба­вить то, чего недо­ста­ва­ло чело­ве­че­ской душе, eа после, при­гото­вив все к это­му отно­ся­ще­е­ся, осу­ществлять прав­ле­ние и воз­мож­но луч­ше и совер­шен­нее вести смерт­ное суще­ство, чтобы оно не ста­ло само для себя при­чи­ной зол.

15. Сде­лав все эти рас­по­ря­же­ния, он пре­бы­вал в обыч­ном сво­ем состо­я­нии. Меж­ду тем его дети, ура­зу­мев при­каз отца, при­ня­лись его испол­нять: они взя­ли бес­смерт­ное нача­ло смерт­но­го суще­ства, а затем, под­ра­жая сво­е­му деми­ур­гу, заня­ли у кос­мо­са части­цы огня и зем­ли, а так­же воды и возду­ха⁶⁹, обе­щав впо­след­ст­вии вер­нуть их. 43Эти части­цы они при­ня­лись скреп­лять воеди­но, одна­ко не теми неру­ши­мы­ми скре­па­ми, кото­ры­ми были соеди­не­ны их тела, но часты­ми и по мало­сти сво­ей непри­мет­ны­ми и таким обра­зом сооб­ща­ли каж­до­му собран­но­му телу целост­ность и един­ство; а кру­го­вра­ще­ния бес­смерт­ной души они сопряг­ли с при­то­ком и убы­лью в теле. И вот эти кру­го­вра­ще­ния, вовле­чен­ные в мощ­ный поток, не мог­ли ни до кон­ца одо­леть его, ни до кон­ца ему усту­пить, но вре­ме­на­ми насиль­ст­вен­но сооб­ща­ли ему свое направ­ле­ние, а вре­ме­на­ми полу­ча­ли направ­ле­ние от него. Поэто­му все это суще­ство было подвиж­но, bодна­ко устрем­ля­лось куда при­дет­ся, бес­по­рядоч­но и без­рас­суд­но⁷⁰; к тому же, обла­дая воз­мож­но­стью всех шести дви­же­ний: впе­ред — назад, напра­во — нале­во и вверх — вниз, оно про­дви­га­лось в шести направ­ле­ни­ях и на все лады блуж­да­ло. Если уже поток пищи, пере­пол­няв­ший тело и затем сно­ва из него ухо­див­ший, был доста­точ­но мощен, то еще более мощ­ную сму­ту вызы­ва­ли внеш­ние воздей­ст­вия, cкогда, напри­мер, чье-нибудь тело наты­ка­лось на чужой, под­жидав­ший его извне огонь, или на твер­дость зем­ли, или на влаж­ную зыб­кость воды, или было охва­че­но воздуш­ны­ми вол­не­ни­я­ми вет­ров.

Все эти дви­же­ния, прой­дя сквозь тело, насти­га­ли душу и обру­ши­ва­лись на нее, отче­го все они тогда полу­чи­ли и доныне сохра­ня­ют наиме­но­ва­ние ощу­ще­ний. Неза­мед­ли­тель­но вызвав силь­ней­шее и вели­чай­шее дви­же­ние и к тому же соеди­нив­шись с непре­стан­но теку­щим водо­во­ротом, dощу­ще­ния ста­ли воздей­ст­во­вать на кру­го­вра­ще­ния души и мощ­но их сотря­сать. Дви­же­ние тож­де­ст­вен­но­го они вко­нец ско­ва­ли, изли­ва­ясь ему навстре­чу и мешая как его прав­ле­нию, так и про­дол­же­нию, а бег ино­го рас­стро­и­ли до такой сте­пе­ни, что три двой­ных и три трой­ных про­ме­жут­ка, а так­же свя­зу­ю­щие чле­ны (три вто­рых, четы­ре третьих и девять вось­мых), кото­рые не могут быть до кон­ца раз­ру­ше­ны никем, кро­ме того, кто их сопряг, все же пошли вкривь и вкось, eвсе­мер­но нару­шая кру­го­вое дви­же­ние; они, все еще с трудом, нес­лись вме­сте, но дви­же­ние это было бес­по­рядоч­ным: они то стал­ки­ва­лись, то дви­га­лись наис­ко­сок, то опро­киды­ва­лись. В послед­нем слу­чае дело обсто­я­ло так, как если бы некто упер­ся голо­вой в зем­лю, а ноги вытя­нул вверх, при­сло­нив их к чему-то; в таком поло­же­нии и ему само­му, и всем тем, кто на него смот­рит, все поме­ре­щит­ся пере­вер­ну­тым: пра­вое станет левым, а левое — пра­вым. Таким же и подоб­ным состо­я­ни­ям очень силь­но под­вер­же­ны кру­го­вра­ще­ния души: когда же 44вовне они встре­ча­ют­ся с родом тож­де­ст­вен­но­го или ино­го, они вся­кий раз изре­ка­ют как о тож­де­ст­вен­ном чему-либо, так и об отлич­ном от чего-то такое суж­де­ние, кото­рое про­ти­во­по­лож­но истине, и выка­зы­ва­ют себя лжи­вы­ми и нера­зум­ны­ми; при этом ни одно из кру­го­вра­ще­ний не в силах власт­во­вать и пра­вить: когда несу­щи­е­ся ощу­ще­ния извне овла­де­ва­ют кру­га­ми, вовле­кая в это дви­же­ние и все вме­сти­ли­ще души, кру­ги лишь по види­мо­сти гос­под­ст­ву­ют, на деле же под­чи­ня­ют­ся.

По при­чине всех этих состо­я­ний душа и теперь, bвсту­пив в смерт­ное тело, пона­ча­лу лиша­ет­ся ума; когда же, одна­ко, поток роста и пита­ния осла­бе­ва­ет и кру­го­вра­ще­ния, дождав­шись зати­шья, воз­вра­ща­ют­ся на свои сте­зи и со вре­ме­нем все более вырав­ни­ва­ют­ся, тогда каж­дый из кру­гов направ­ля­ет свой бег соглас­но при­род­ным очер­та­ни­ям и все они изре­ка­ют спра­вед­ли­вое суж­де­ние и об ином, и о тож­де­ст­вен­ном, так что носи­тель их окон­ча­тель­но ста­но­вит­ся разум­ным суще­ст­вом. Если же к это­му cдоба­вит­ся пра­виль­ное вос­пи­та­ние, он будет цел, невредим и здо­ров, избег­нув наи­худ­ше­го из неду­гов; а если он про­явит нера­ди­вость, то, идя по сво­ей жиз­нен­ной сте­зе, он будет хро­мать и сой­дет обрат­но в Аид⁷¹ несо­вер­шен­ным и нера­зум­ным. Но об этом позд­нее; сей­час мы обя­за­ны самым обсто­я­тель­ным обра­зом рас­смот­реть более близ­кий пред­мет, то есть преж­де все­го воз­ник­но­ве­ние тела во всех его частях, затем воз­ник­но­ве­ние души — по каким при­чи­нам и по каким пред­на­чер­та­ни­ям богов оно совер­ши­лось. Наше иссле­до­ва­ние долж­но идти таким обра­зом, dчтобы добить­ся наи­боль­шей сте­пе­ни веро­ят­но­сти.

16. Итак, боги, под­ра­жая очер­та­ни­ям Все­лен­ной, со всех сто­рон округ­лой, вклю­чи­ли оба боже­ст­вен­ных кру­го­вра­ще­ния в сфе­ро­вид­ное тело, то самое, кото­рое мы ныне име­ну­ем голо­вой и кото­рое явля­ет собою боже­ст­вен­ней­шую нашу часть, вла­ды­че­ст­ву­ю­щую над осталь­ны­ми частя­ми. Ей в помощь они при­да­ли все устро­ен­ное ими же тело, поза­бо­тив­шись, чтобы оно было при­част­но всем дви­же­ни­ям сколь­ко их ни есть; так вот, чтобы голо­ва не кати­лась по зем­ле, eвсюду покры­той буг­ра­ми и яма­ми, затруд­ня­ясь, как тут пере­ско­чить, а там выбрать­ся, они даро­ва­ли ей эту везде­ход­ную колес­ни­цу. Поэто­му тело ста­ло про­дол­го­ва­тым и, по замыс­лу бога, сде­лав­ше­го его подвиж­ным, про­из­рас­ти­ло из себя четы­ре конеч­но­сти, кото­рые мож­но вытя­ги­вать и сги­бать; цеп­ля­ясь ими и опи­ра­ясь на них, оно при­об­ре­ло спо­соб­ность 45всюду про­дви­гать­ся, высо­ко неся вме­сти­ли­ще того, что в нас боже­ст­вен­нее все­го и свя­тее. Таким обра­зом и по такой при­чине у всех людей воз­ник­ли руки и ноги. Най­дя, что пере­д­няя сто­ро­на у нас бла­го­род­нее и важ­нее зад­ней, они уде­ли­ли ей глав­ное место в нашем пере­дви­же­нии. Сооб­раз­но с этим нуж­но было, чтобы пере­д­няя сто­ро­на чело­ве­че­ско­го тела полу­чи­ла осо­бое и необыч­ное устрой­ство; пото­му-то боги имен­но на этой сто­роне голов­ной сфе­ры поме­сти­ли лицо, сопряг­ши с ним bвсе орудия про­мыс­ли­тель­ной спо­соб­но­сти души, и опре­де­ли­ли, чтобы имен­но пере­д­няя по сво­ей при­ро­де часть была при­част­на руко­во­ди­тель­ству⁷².

Из орудий они преж­де все­го устро­и­ли те, что несут с собой свет, то есть гла­за, и сопряг­ли их [с лицом] вот по какой при­чине: они замыс­ли­ли, чтобы яви­лось тело, кото­рое нес­ло бы огонь, не име­ю­щий свой­ства жечь, но изли­ваю­щий мяг­кое све­че­ние, и искус­но сде­ла­ли его подоб­ным обыч­но­му днев­но­му све­ту. Дело в том, что внут­ри нас оби­та­ет осо­бен­но чистый огонь, род­ст­вен­ный све­ту дня, его-то они заста­ви­ли ров­ным и плот­ным пото­ком изли­вать­ся через гла­за; при этом они уплот­ни­ли как сле­ду­ет глаз­ную ткань, но осо­бен­но в середине, cчтобы она не про­пус­ка­ла ниче­го более гру­бо­го, а толь­ко этот чистый огонь. И вот когда полу­ден­ный свет обво­ла­ки­ва­ет это зри­тель­ное исте­че­ние и подоб­ное устрем­ля­ет­ся к подоб­но­му, они сли­ва­ют­ся, обра­зуя еди­ное и одно­род­ное тело в пря­мом направ­ле­нии от глаз, и при­том в месте, где огонь, устрем­ля­ю­щий­ся изнут­ри, стал­ки­ва­ет­ся с внеш­ним пото­ком све­та. А посколь­ку это тело бла­го­да­ря сво­ей одно­род­но­сти пре­тер­пе­ва­ет все, что с ним ни слу­чит­ся, одно­род­но, то сто­ит ему кос­нуть­ся чего-либо или, dнаобо­рот, испы­тать какое-либо при­кос­но­ве­ние, и дви­же­ния эти пере­да­ют­ся уже ему все­му, дохо­дя до души: отсюда воз­ни­ка­ет тот вид ощу­ще­ния, кото­рый мы име­ну­ем зре­ни­ем. Когда же ночь скро­ет род­ст­вен­ный ему огонь дня, внут­рен­ний огонь как бы отсе­ка­ет­ся: натал­ки­ва­ясь на то, что ему не подоб­но, он тер­пит изме­не­ния и гаснет, ибо не может слить­ся с близ­ле­жа­щим возду­хом, не име­ю­щим в себе огня. Зре­ние без­дей­ст­ву­ет и тем самым наво­дит сон. Дело в том, что, когда мы при помо­щи устро­ен­ных бога­ми при­род­ных укры­тий для глаз, eто есть век, запи­ра­ем внут­ри себя силу огня, послед­няя рас­се­и­ва­ет и урав­но­ве­ши­ва­ет внут­рен­ние дви­же­ния, отче­го при­хо­дит покой. Если покой доста­точ­но глу­бок, то сон почти не нару­ша­ет­ся гре­за­ми, но если внут­ри оста­лись еще силь­ные дви­же­ния, то они сооб­раз­но сво­ей при­ро­де и месту порож­да­ют соот­вет­ст­ву­ю­щие по свой­ствам 46и чис­лу изо­бра­же­ния, отра­жаю­щи­е­ся внут­ри нас и вспо­ми­наю­щи­е­ся после про­буж­де­ния как совер­шив­ше­е­ся вне нас.

Теперь не соста­вит труда ура­зу­меть и то, как рож­да­ют­ся обра­зы на гла­ди зер­кал и дру­гих бле­стя­щих пред­ме­тов. Ведь если внут­рен­ний и внеш­ний огонь всту­па­ют в обще­ние и сли­ва­ют­ся воеди­но воз­ле зер­каль­ной гла­ди, мно­го­об­раз­но пере­стра­и­ва­ясь, то отра­же­ние по необ­хо­ди­мо­сти воз­никнет, bкак толь­ко огонь, исхо­дя­щий от лица, сольет­ся воз­ле глад­ко­го и бле­стя­ще­го пред­ме­та с огнем зре­ния. При этом левое будет казать­ся пра­вым, ибо каж­дая часть зри­тель­но­го пото­ка сопри­кос­нет­ся не с той частью [встреч­но­го све­та], как это быва­ет обыч­но, а с про­ти­во­по­лож­ной. Одна­ко сто­ит толь­ко све­ту при сопря­же­нии с дру­гим све­том повер­нуть в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, и пра­вое будет казать­ся пра­вым, а левое — левым. cИмен­но так про­ис­хо­дит, если глад­кая поверх­ность вогну­то­го зер­ка­ла направ­ля­ет свет, иду­щий спра­ва, в левую сто­ро­ну гла­за, и наобо­рот. Если же такое зер­ка­ло повер­нуть в направ­ле­нии дли­ны лица, почудит­ся, буд­то чело­век опро­ки­нут вниз голо­вой, ибо оно будет опять-таки отбра­сы­вать свет сни­зу к верх­ней части зри­тель­но­го луча, а свер­ху — к ниж­ней⁷³.

Все это при­над­ле­жит к раз­ряду вспо­мо­га­тель­ных при­чин, кото­ры­ми бог поль­зу­ет­ся как сред­ст­вом, дабы в меру воз­мож­но­сти dосу­ще­ст­вить идею выс­ше­го совер­шен­ства. Одна­ко боль­шин­ству людей кажет­ся, буд­то это не вспо­мо­га­тель­ные, но основ­ные при­чи­ны все­го, коль ско­ро они про­из­во­дят охлаж­де­ние и нагре­ва­ние, сгу­ще­ние и раз­ре­же­ние и так далее. Меж­ду тем все подоб­ные при­чи­ны ни в каком отно­ше­нии не могут обла­дать ни рас­суд­ком, ни умом. До́лжно при­знать, что из все­го суще­го стя­жать ум подо­ба­ет одной лишь душе, но душа невиди­ма, в то вре­мя как огонь, вода, зем­ля и воздух — это види­мые тела. Итак, почи­та­тель ума и зна­ния дол­жен рас­смат­ри­вать преж­де все­го при­чи­ны, кото­рые свя­за­ны eс разум­ной при­ро­дой, и лишь во вто­рую оче­редь те, кото­рые свя­за­ны с веща­ми, дви­жи­мы­ми извне и пото­му с необ­хо­ди­мо­стью дви­жу­щи­ми дру­гие вещи. Так надо посту­пать и нам, а пото­му будем раз­гра­ни­чи­вать при­чи­ны двух родов: ода­рен­ные умом, кото­рые про­из­во­дят пре­крас­ное и доб­рое, и лишен­ные разу­ма, кото­рые вызы­ва­ют все слу­чай­ное и бес­по­рядоч­ное.

О вспо­мо­га­тель­ных при­чи­нах, послу­жив­ших к тому, чтобы гла­за обре­ли свою нынеш­нюю спо­соб­ность, мы уже ска­за­ли; теперь оста­лось отве­тить, како­ва же выс­шая 47поль­за от глаз, ради кото­рой бог их нам даро­вал. По мое­му разу­ме­нию, зре­ние — это источ­ник вели­чай­шей для нас поль­зы; вот и в нынеш­нем нашем рас­суж­де­нии мы не смог­ли бы ска­зать ни еди­но­го сло­ва о при­ро­де Все­лен­ной, если бы нико­гда не виде­ли ни звезд, ни Солн­ца, ни неба. Посколь­ку же день и ночь, кру­го­во­роты меся­цев и годов, рав­но­ден­ст­вия и солн­це­сто­я­ния зри­мы, гла­за откры­ли нам чис­ло, дали поня­тие о вре­ме­ни и побуди­ли иссле­до­вать при­ро­ду Все­лен­ной, а из это­го воз­ник­ло то, что назы­ва­ет­ся фило­со­фи­ей bи луч­ше чего не было и не будет подар­ка смерт­но­му роду от богов. Я утвер­ждаю, что имен­но в этом выс­шая поль­за очей. Сто­ит ли вос­пе­вать иные, мало­важ­ные бла­га? Ведь даже и чуж­дый фило­со­фии чело­век, ослеп­нув, при­мет­ся

поте­рю глаз. Как бы то ни было, нам сле­ду­ет счи­тать, что при­чи­на, по кото­рой бог изо­брел и даро­вал нам зре­ние, имен­но эта: чтобы мы, наблюдая кру­го­вра­ще­ния ума в небе, извлек­ли поль­зу для кру­го­вра­ще­ния наше­го мыш­ле­ния, кото­рое срод­ни тем, небес­ным, cхотя в отли­чие от их невоз­му­ти­мо­сти оно под­вер­же­но воз­му­ще­нию; а пото­му, ура­зу­мев и усво­ив при­род­ную пра­виль­ность рас­суж­де­ний, мы долж­ны, под­ра­жая без­упреч­ным кру­го­вра­ще­ни­ям бога, упо­рядо­чить непо­сто­ян­ные кру­го­вра­ще­ния внут­ри нас. О голо­се и слу­хе до́лжно ска­зать то же самое — они даро­ва­ны бога­ми по тем же при­чи­нам и с такой же целью. Ради этой цели устро­е­на речь, она силь­но спо­соб­ст­ву­ет ее осу­щест­вле­нию; так и в музы­ке: все, что с помо­щью зву­ка при­но­сит поль­зу слу­ху, dдаро­ва­но ради гар­мо­нии. Меж­ду тем гар­мо­нию, пути кото­рой срод­ны кру­го­вра­ще­ни­ям души, Музы даро­ва­ли каж­до­му рас­суди­тель­но­му сво­е­му почи­та­те­лю не для бес­смыс­лен­но­го удо­воль­ст­вия — хотя в нем толь­ко и видят нын­че толк, — но как сред­ство про­тив раз­ла­да в кру­го­вра­ще­нии души, дол­жен­ст­ву­ю­щее при­ве­сти ее к строю и согла­со­ван­но­сти с самой собой⁷⁵. Рав­ным обра­зом, eдабы побо­роть неуме­рен­ность и недо­ста­ток изя­ще­ства, кото­рые про­сту­па­ют в поведе­нии боль­шин­ства из нас, мы из тех же рук и с той же целью полу­чи­ли ритм.

17. Все до сих пор нами ска­зан­ное, за незна­чи­тель­ны­ми исклю­че­ни­я­ми, опи­сы­ва­ло вещи как они были созда­ны умом-деми­ур­гом. Одна­ко рас­суж­де­ние наше долж­но перей­ти к тому, что воз­ник­ло силой необ­хо­ди­мо­сти, 48ибо из соче­та­ния ума и необ­хо­ди­мо­сти про­изо­шло сме­шан­ное рож­де­ние наше­го кос­мо­са. Прав­да, ум одер­жал верх над необ­хо­ди­мо­стью, убедив ее обра­тить к наи­луч­ше­му бо́льшую часть того, что рож­да­лось. Таким-то обра­зом и по таким-то при­чи­нам путем победы разум­но­го убеж­де­ния над необ­хо­ди­мо­стью⁷⁶ была вна­ча­ле постро­е­на эта Все­лен­ная; и, если мы наме­ре­ны пред­ста­вить ее рож­де­ние так, как оно совер­ша­лось на деле, нам сле­ду­ет при­вне­сти так­же и вид бес­по­рядоч­ной при­чи­ны вме­сте со спо­со­бом дей­ст­вия, кото­рый по при­ро­де этой при­чине при­над­ле­жит. Поэто­му мы долж­ны вер­нуть­ся вспять и, при­няв bв свой черед для тех же самых вещей дру­гое, под­хо­дя­щее им нача­ло, еще раз, от нача­ла, вести о них речь, как мы это уже дела­ли рань­ше. Нам необ­хо­ди­мо рас­смот­реть, како­ва была сама при­ро­да огня, воды, возду­ха и зем­ли до рож­де­ния неба и како­во было их тогдаш­нее состо­я­ние. Ибо доныне еще никто не объ­яс­нил их рож­де­ния, но мы назы­ваем их нача­ла­ми и при­ни­ма­ем за сти­хии Все­лен­ной⁷⁷, как если бы мы зна­ли, что́ такое огонь и все осталь­ное; меж­ду тем каж­до­му мало-маль­ски разум­но­му чело­ве­ку долж­но быть ясно, cчто нет ника­ко­го осно­ва­ния срав­ни­вать их даже с каким-либо видом сло­гов. Вот что мы дума­ем по это­му пово­ду: мы не будем сей­час выска­зы­вать­ся ни о нача­ле все­го, ни о нача­лах или как там это еще назы­ва­ет­ся, и при­том толь­ко по той при­чине, что при избран­ном нами спо­со­бе иссле­до­ва­ния затруд­ни­тель­но было бы при­ве­сти наши мыс­ли об этом пред­ме­те в долж­ную ясность. Поэто­му ни вы не долж­ны тре­бо­вать от меня послед­не­го сло­ва на этот счет, ни я не могу убедить себя, что поступ­лю пра­виль­но, если взва­лю на себя такую зада­чу. dНапро­тив, я наме­рен и здесь при­дер­жи­вать­ся того, что обе­щал в самом нача­ле, а имен­но пре­де­лов веро­ят­но­го, и попы­та­юсь, идя от нача­ла, ска­зать обо всем в отдель­но­сти и обо всем вме­сте такое сло­во, кото­рое было бы не менее, а более прав­до­по­доб­ным, неже­ли любое иное. Итак, при­сту­пая к речам, еще раз обра­тим­ся с молит­вой к богу-спа­си­те­лю, дабы он ука­зал нам счаст­ли­вый путь от стран­но­го и необыч­но­го повест­во­ва­ния eк прав­до­по­доб­но­му выво­ду, и затем нач­нем сыз­но­ва.

18. Нача­ло же наших новых речей о Все­лен­ной под­верг­нет­ся на сей раз более пол­но­му, чем преж­де, раз­ли­че­нию, ибо тогда мы обособ­ля­ли два вида, а теперь при­дет­ся выде­лить еще и тре­тий. Преж­де доста­точ­но было гово­рить о двух вещах: во-пер­вых, об осно­во­по­ла­гаю­щем пер­во­об­ра­зе, кото­рый обла­да­ет мыс­ли­мым и тож­де­ст­вен­ным быти­ем, а во-вто­рых, о под­ра­жа­нии 49это­му пер­во­об­ра­зу⁷⁸, кото­рое име­ет рож­де­ние и зри­мо. В то вре­мя мы не выде­ля­ли третье­го вида, най­дя, что достанет и двух; одна­ко теперь мне сда­ет­ся, что сам ход наших рас­суж­де­ний при­нуж­да­ет нас попы­тать­ся про­лить свет на тот вид, кото­рый темен и труден для пони­ма­ния. Какую же силу и какую при­ро­ду при­пи­шем мы ему? Преж­де все­го вот какую: это — вос­при­ем­ни­ца и как бы кор­ми­ли­ца⁷⁹ вся­ко­го рож­де­ния. Сколь ни вер­ны, одна­ко, эти сло­ва, нуж­но опре­де­лить пред­мет с боль­шей ясно­стью, а это весь­ма затруд­ни­тель­но по раз­ным при­чи­нам, и осо­бен­но пото­му, что ради это­го необ­хо­ди­мо напе­ред раз­ре­шить сомне­ние отно­си­тель­но огня и все­го того, bчто сто­ит с ним в одном ряду. Нелег­ко ска­зать о каж­дом из них, что́ в самом деле луч­ше назвать водой, чем огнем, и не пра­виль­нее ли к чему-то одно­му при­ло­жить какое-нибудь из наиме­но­ва­ний, чем все наиме­но­ва­ния, вме­сте взя­тые, к каж­до­му, ведь надо употреб­лять сло­ва в их надеж­ном и досто­вер­ном смыс­ле. Что, соб­ст­вен­но, жела­ем мы этим ска­зать, чем вызва­ны и оправ­да­ны наши недо­уме­ния? Но возь­мем для нача­ла хотя бы то, что мы теперь назы­ваем водой: cкогда она сгу­ща­ет­ся, мы пола­га­ем, что видим рож­де­ние кам­ней и зем­ли, когда же она рас­те­ка­ет­ся и раз­ре­жа­ет­ся, соот­вет­ст­вен­но рож­да­ют­ся ветер и воздух, а послед­ний, воз­го­ра­ясь, ста­но­вит­ся огнем; затем начи­на­ет­ся обрат­ный путь, так что огонь, сгу­стив­шись и угас­нув, сно­ва при­хо­дит к виду возду­ха, а воздух опять соби­ра­ет­ся и сгу­ща­ет­ся в обла­ка и тучи, из кото­рых при даль­ней­шем уплот­не­нии изли­ва­ет­ся вода, чтобы в свой черед дать нача­ло зем­ле и кам­ням. dТак рож­да­ют­ся они, пере­хо­дя по кру­гу одно в дру­гое⁸⁰. Если, ста­ло быть, ни одно веще­ство не пред­ста­ет вся­кий раз одним и тем же, отва­жим­ся ли мы, не испы­ты­вая сты­да перед сами­ми собой, настой­чи­во утвер­ждать, что какое-либо из них имен­но это, а не иное? Конеч­но, нет, и куда без­опас­нее будет выра­жать­ся так: когда мы видим, как нечто — хотя бы огонь — посто­ян­но явля­ет себя то одним, то дру­гим, надо гово­рить не об «этом», но о «таком» огне и так­же воду име­но­вать не «этой», но «такой», да и вооб­ще не надо при­пи­сы­вать всем подоб­ным вещам устой­чи­во­сти, eвыра­жае­мой сло­ва­ми «то» и «это», посред­ст­вом кото­рых мы обо­зна­ча­ем нечто опре­де­лен­ное. Не дожи­да­ясь, покуда мы успе­ем при­ло­жить к ним сло­ва «то», «это», «нечто» или любое дру­гое рече­ние, опи­сы­ваю­щее их как пре­бы­ваю­щие на одном и том же месте сущ­но­сти, они от нас усколь­за­ют. Зна­чит, таких слов мы и употреб­лять не будем, а ста­нем опи­сы­вать вещи сло­вом «такой», оди­на­ко­во при­ло­жи­мым ко всем им вме­сте и к каж­дой порознь, — гово­ря, напри­мер, об огне как о веч­но «таком» и соот­вет­ст­вен­но обо всех вещах, кото­рые име­ют рож­де­ние. Толь­ко сущ­ность, внут­ри кото­рой они полу­ча­ют рож­де­ние и в кото­рую воз­вра­ща­ют­ся, поги­бая, 50мы назо­вем «то» и «это»; но любые каче­ства, будь то теп­лота, белиз­на или то, что им про­ти­во­по­лож­но либо из них сла­га­ет­ся, ни в коем слу­чае не заслу­жи­ва­ют тако­го наиме­но­ва­ния⁸¹.

Надо, одна­ко, поста­рать­ся ска­зать о том же самом еще яснее. Поло­жим, некто, отлив из золота все­воз­мож­ные фигу­ры, без кон­ца бро­са­ет их в пере­лив­ку, пре­вра­щая каж­дую во все осталь­ные; если ука­зать на одну из фигур и спро­сить, что же это такое, то будет куда осмот­ри­тель­нее и бли­же к истине, bесли он отве­тит «золо­то» и не станет гово­рить о тре­уголь­ни­ке и про­чих рож­даю­щих­ся фигу­рах как о чем-то сущем, ибо в то мгно­ве­ние⁸², когда их име­ну­ют, они уже гото­вы перей­ти во что-то иное, и надо быть доволь­ным, если хотя бы с неко­то­рой долей уве­рен­но­сти мож­но допу­стить выра­же­ние «такое». Вот так обсто­ит дело и с той при­ро­дой, кото­рая при­ем­лет все тела. Ее сле­ду­ет все­гда име­но­вать тож­де­ст­вен­ной, ибо она нико­гда не выхо­дит за пре­де­лы сво­их воз­мож­но­стей; все­гда вос­при­ни­мая cвсе, она нико­гда и нико­им обра­зом не усва­и­ва­ет ника­кой фор­мы (μορ­φήν), кото­рая была бы подоб­на фор­мам вхо­дя­щих в нее вещей. При­ро­да эта по сути сво­ей тако­ва, что при­ни­ма­ет любые оттис­ки, нахо­дясь в дви­же­нии и меняя фор­мы под дей­ст­ви­ем того, что в нее вхо­дит, и пото­му кажет­ся, буд­то она в раз­ное вре­мя быва­ет раз­ной; а вхо­дя­щие в нее и выхо­дя­щие из нее вещи — это под­ра­жа­ния веч­но­су­ще­му, отпе­чат­ки по его образ­цам, сня­тые уди­ви­тель­ным и неизъ­яс­ни­мым спо­со­бом, к кото­ро­му мы еще вер­нем­ся.

Теперь же нам сле­ду­ет мыс­лен­но обосо­бить три рода: то, что рож­да­ет­ся, то, внут­ри dчего совер­ша­ет­ся рож­де­ние, и то, по образ­цу чего воз­рас­та­ет рож­даю­ще­е­ся. Вос­при­ни­маю­щее нача­ло мож­но упо­до­бить мате­ри, обра­зец — отцу, а про­ме­жу­точ­ную при­ро­ду — ребен­ку. Помыс­лим при этом, что, если отпе­ча­ток дол­жен явить взо­ру пест­рей­шее раз­но­об­ра­зие, тогда то, что его при­ем­лет, ока­жет­ся луч­ше все­го под­готов­лен­ным к сво­е­му делу в слу­чае, если оно будет чуж­до всех форм, кото­рые eему пред­сто­ит вос­при­нять, ведь если бы оно было подоб­но чему-либо при­вхо­дя­ще­му, то вся­кий раз, когда на него накла­ды­ва­лась бы про­ти­во­по­лож­ная или совер­шен­но иная при­ро­да, оно дава­ло бы иска­жен­ный отпе­ча­ток, через кото­рый про­гляды­ва­ли бы соб­ст­вен­ные чер­ты этой при­ро­ды. Нача­ло, кото­ро­му пред­сто­я­ло вобрать в себя все роды вещей, само долж­но было быть лише­но каких-либо форм (εἰδῶν), как при выде­лы­ва­нии бла­го­вон­ных при­ти­ра­ний преж­де все­го заботят­ся о том, чтобы жид­кость, в кото­рой долж­ны рас­т­во­рять­ся бла­го­во­ния, по воз­мож­но­сти не име­ла сво­его запа­ха. Или это мож­но срав­нить с тем, как при вычер­чи­ва­нии фигур на каких-либо мяг­ких поверх­но­стях не допус­ка­ют, чтобы на них уже зара­нее вид­не­лась та или иная фигу­ра, но для нача­ла дела­ют все воз­мож­но более 51глад­ким. Подоб­но это­му и нача­ло, назна­че­ние кото­ро­го состо­ит в том, чтобы во всем сво­ем объ­е­ме хоро­шо вос­при­ни­мать отпе­чат­ки всех веч­но сущих вещей, само долж­но быть по при­ро­де сво­ей чуж­до каким бы то ни было фор­мам. А пото­му мы не ска­жем, буд­то мать и вос­при­ем­ни­ца⁸³ все­го, что рож­де­но види­мым и вооб­ще чув­ст­вен­ным, — это зем­ля, воздух, огонь, вода или какой-либо дру­гой [вид], кото­рый родил­ся из этих четы­рех [сти­хий] либо из кото­ро­го сами они роди­лись. Напро­тив, обо­зна­чив его как незри­мый, бес­фор­мен­ный (ἄμορ­φον) и все­вос­при­ем­лю­щий вид (εἶδος), чрез­вы­чай­но стран­ным путем участ­ву­ю­щий bв мыс­ли­мом и до край­но­сти неуло­ви­мый, мы не очень оши­бем­ся. Если толь­ко преды­ду­щие наши рас­суж­де­ния помо­га­ют нам напасть на след этой при­ро­ды, спра­вед­ли­вее все­го было бы, пожа­луй, ска­зать о ней так: огнем вся­кий раз явля­ет­ся ее вос­пла­ме­ня­ю­ща­я­ся часть, водой — ее увлаж­ня­ю­ща­я­ся часть, зем­лей же и возду­хом — те ее части, кото­рые под­ра­жа­ют этим [сти­хи­ям].

Одна­ко нам сле­ду­ет опре­де­лить наш пред­мет еще более точ­но и для это­го рас­смот­реть, есть ли такая вещь, как огонь сам по себе, и обсто­ит ли дело таким же обра­зом с про­чи­ми веща­ми, о каж­дой из кото­рых мы при­вык­ли гово­рить как о суще­ст­ву­ю­щей самой по себе? Или же толь­ко то, что мы видим cлибо вооб­ще вос­при­ни­ма­ем телес­ны­ми ощу­ще­ни­я­ми, обла­да­ет подоб­ной истин­но­стью, а поми­мо это­го вооб­ще ниче­го и нигде нет? Может быть, мы пона­прас­ну гово­рим об умо­по­сти­гае­мой идее каж­дой вещи, и идея эта не более чем сло­во? Нехо­ро­шо было бы оста­вить такой вопрос неис­сле­до­ван­ным и нере­шен­ным, огра­ни­чив­шись про­стым утвер­жде­ни­ем, что дело-де обсто­ит так и не ина­че; с дру­гой сто­ро­ны, не сто­ит отя­го­щать нашу и так про­стран­ную речь еще и dпро­стран­ным отступ­ле­ни­ем. Поэто­му, если бы уда­лось в немно­гих сло­вах опре­де­лить мно­гое, это было бы наи­луч­шим выхо­дом. Итак, вот каков мой при­го­вор. Если ум и истин­ное мне­ние — два раз­ных рода, в таком слу­чае идеи, недо­ступ­ные нашим ощу­ще­ни­ям и пости­гае­мые одним лишь умом, без­услов­но, суще­ст­ву­ют сами по себе; если же, как пред­став­ля­ет­ся неко­то­рым, истин­ное мне­ние ничем не отли­ча­ет­ся от ума, тогда сле­ду­ет при­пи­сать наи­боль­шую досто­вер­ность тому, что вос­при­ни­ма­ет­ся телес­ны­ми ощу­ще­ни­я­ми. Но сле­ду­ет при­знать, что это — два раз­лич­ных [рода]: eони и рож­де­ны порознь, и осу­ществля­ют себя неоди­на­ко­во. Так, ум рож­да­ет­ся в нас от настав­ле­ния, а истин­ное мне­ние — от убеж­де­ния; пер­вый все­гда спо­со­бен отдать себе во всем пра­виль­ный отчет, вто­рое — безот­чет­но; пер­вый не может быть сдви­нут с места убеж­де­ни­ем, вто­рое под­власт­но пере­убеж­де­нию; нако­нец, истин­ное мне­ние, как при­хо­дит­ся при­знать, дано любо­му чело­ве­ку, ум же есть досто­я­ние богов и лишь малой горст­ки людей⁸⁴. Если все это так, при­хо­дит­ся при­знать, 52во-пер­вых, что есть тож­де­ст­вен­ная идея, нерож­ден­ная и негиб­ну­щая, ниче­го не вос­при­ни­маю­щая в себя откуда бы то ни было и сама ни во что не вхо­дя­щая, незри­мая и никак ина­че не ощу­щае­мая, но отдан­ная на попе­че­ние мыс­ли. Во-вто­рых, есть нечто подоб­ное этой идее и нося­щее то же имя — ощу­ти­мое, рож­ден­ное, веч­но дви­жу­ще­е­ся, воз­ни­каю­щее в неко­ем месте и вновь из него исче­заю­щее, и оно вос­при­ни­ма­ет­ся посред­ст­вом мне­ния, соеди­нен­но­го с ощу­ще­ни­ем. В-третьих, есть еще один род, а имен­но про­стран­ство: оно веч­но, не при­ем­лет раз­ру­ше­ния, bдару­ет оби­тель все­му рож­даю­ще­му­ся, но само вос­при­ни­ма­ет­ся вне ощу­ще­ния, посред­ст­вом неко­е­го неза­кон­но­го умо­за­клю­че­ния, и пове­рить в него почти невоз­мож­но. Мы видим его как бы в гре­зах и утвер­жда­ем, буд­то вся­ко­му бытию непре­мен­но до́лжно быть где-то, в каком-то месте и зани­мать какое-то про­стран­ство, а то, что не нахо­дит­ся ни на зем­ле, ни на небе­сах, буд­то бы и не суще­ст­ву­ет. Эти и род­ст­вен­ные им поня­тия мы в сон­ном забы­тьи пере­но­сим и на непри­част­ную сну при­ро­ду истин­но­го бытия, а про­будив­шись, ока­зы­ваем­ся cне в силах сде­лать раз­гра­ни­че­ние и мол­вить исти­ну, а имен­но что, посколь­ку образ не в себе самом носит при­чи­ну соб­ст­вен­но­го рож­де­ния, но неиз­мен­но явля­ет собою при­зрак чего-то ино­го, ему и до́лжно родить­ся внут­ри чего-то ино­го, как бы при­ле­пив­шись к сущ­но­сти, или вооб­ще не быть ничем. Меж­ду тем на под­мо­гу истин­но­му бытию высту­па­ет тот без­упреч­но истин­ный довод, соглас­но кото­ро­му, если некая вещь пред­став­ля­ет­ся то чем-то одним, то дру­гим, при­чем ни то, ни дру­гое вза­им­но друг дру­га не порож­да­ет, то вещь эта будет одно­вре­мен­но dеди­ной и раздель­ной.

19. Итак, соглас­но мое­му при­го­во­ру, крат­кий вывод таков: есть бытие, есть про­стран­ство и есть воз­ник­но­ве­ние, и эти три [рода] воз­ник­ли порознь еще до рож­де­ния неба. А о Кор­ми­ли­це рож­де­ния ска­жем вот что: посколь­ку она и рас­те­ка­ет­ся вла­гой, и пла­ме­не­ет огнем, и при­ни­ма­ет фор­мы зем­ли и возду­ха, и пре­тер­пе­ва­ет всю чреду подоб­ных состо­я­ний, являя мно­го­об­раз­ный лик, eи посколь­ку напол­няв­шие ее силы не были ни вза­им­но подоб­ны, ни вза­им­но урав­но­ве­ше­ны и сама она ни в одной сво­ей части не име­ла рав­но­ве­сия, она повсюду была нерав­но­мер­но сотря­сае­ма и колеб­ле­ма эти­ми сила­ми и в свою оче­редь сама коле­ба­ла их сво­им дви­же­ни­ем. То, что при­во­ди­лось в дви­же­ние, все вре­мя дро­би­лось, и обра­зо­вав­ши­е­ся части нес­лись в раз­лич­ных направ­ле­ни­ях точ­но так, как это 53быва­ет при про­ве­и­ва­нии зер­на и отсе­и­ва­нии мяки­ны: плот­ное и тяже­лое ложит­ся в одном месте, рых­лое и лег­кое отле­та­ет в сто­ро­ну и нахо­дит для себя иное при­ста­ни­ще. Вот напо­до­бие это­го и четы­ре упо­мя­ну­тых рода [сти­хии] были тогда колеб­ле­мы Вос­при­ем­ни­цей, кото­рая в дви­же­нии сво­ем явля­ла собой как бы сито: то, что наи­ме­нее сход­но меж­ду собой, она раз­бра­сы­ва­ла даль­ше все­го друг от дру­га, а то, что более все­го сход­но, про­се­и­ва­ла бли­же все­го друг к дру­гу; таким обра­зом, четы­ре рода обосо­би­лись в про­стран­стве еще до того, как при­шло вре­мя рож­дать­ся устро­я­е­мой из них Все­лен­ной. Ранее в них не было ни разу­ма, ни меры: bхотя огонь и вода, зем­ля и воздух явля­ли кое-какие при­ме­ты при­су­щей им свое­обыч­но­сти, одна­ко они пре­бы­ва­ли все­це­ло в таком состо­я­нии, в кото­ром свой­ст­вен­но нахо­дить­ся все­му, чего еще не кос­нул­ся бог. Поэто­му послед­ний, при­сту­пая к постро­е­нию кос­мо­са, начал с того, что упо­рядо­чил эти четы­ре рода с помо­щью обра­зов и чисел⁸⁵. То, что они были при­веде­ны богом к наи­выс­шей воз­мож­ной для них кра­со­те и к наи­выс­ше­му совер­шен­ству из совсем ино­го состо­я­ния, пусть оста­нет­ся для нас пре­иму­ще­ст­вен­ным и незыб­ле­мым утвер­жде­ни­ем; но теперь мне сле­ду­ет попы­тать­ся пояс­нить вам cустрой­ство и рож­де­ние каж­до­го из четы­рех родов. Рас­сказ мой будет непри­вы­чен, но, раз вы срод­ни­лись с теми путя­ми науче­ния, без кото­рых не обой­тись моим речам, вы после­ду­е­те за мной.

20. Во-пер­вых, каж­до­му, разу­ме­ет­ся, ясно, что огонь и зем­ля, вода и воздух суть тела, а вся­кое тело име­ет глу­би­ну. Меж­ду тем любая глу­би­на по необ­хо­ди­мо­сти долж­на быть огра­ни­че­на неко­то­ры­ми поверх­но­стя­ми; при­том вся­кая пря­мо­ли­ней­ная поверх­ность состо­ит из тре­уголь­ни­ков. Одна­ко все вооб­ще тре­уголь­ни­ки вос­хо­дят dк двум, из кото­рых каж­дый име­ет по одно­му пря­мо­му углу и по два ост­рых, но при этом у одно­го по обе сто­ро­ны от пря­мо­го угла лежат рав­ные углы вели­чи­ной в одну и ту же долю пря­мо­го угла, огра­ни­чен­ные рав­ны­ми сто­ро­на­ми, а у дру­го­го — нерав­ные углы, огра­ни­чен­ные нерав­ны­ми сто­ро­на­ми. Здесь-то мы и пола­га­ем нача­ло огня и всех про­чих тел, сле­дуя в этом веро­ят­но­сти, соеди­нен­ной с необ­хо­ди­мо­стью; те же нача­ла, что лежат еще бли­же к исто­ку, веда­ет бог, а из людей раз­ве что тот, кто друг богу.

eТеперь до́лжно ска­зать, како­вы же те четы­ре рож­ден­ных тела, пре­крас­ней­шие из всех, кото­рые не подоб­ны друг дру­гу, одна­ко спо­соб­ны, раз­ру­ша­ясь, друг в дру­га пере­рож­дать­ся. Если нам удаст­ся попасть в точ­ку, у нас в руках будет исти­на о рож­де­нии зем­ли и огня, а рав­но и тех [сти­хий], что сто­ят меж­ду ними как сред­ние чле­ны про­пор­ции. Тогда мы нико­му не усту­пи­ли бы в том, что нет види­мых тел более пре­крас­ных, чем эти, при­том каж­дое из них пре­крас­но в сво­ем роде. Поэто­му надо при­ло­жить ста­ра­ния к тому, чтобы при­ве­сти в соот­вет­ст­вие четы­ре отли­чаю­щих­ся кра­сотой рода тел и дока­зать, 54что мы доста­точ­но ура­зу­ме­ли их при­ро­ду. Из двух назван­ных рань­ше тре­уголь­ни­ков рав­но­бед­рен­ный полу­чил в удел одну при­ро­ду, тогда как нерав­но­бед­рен­ный — бес­чис­лен­ное их мно­же­ство. Из это­го мно­же­ства нам до́лжно избрать наи­луч­шее, если мы хотим при­сту­пить к делу над­ле­жа­щим обра­зом. Что ж, если кто-нибудь выбе­рет и назо­вет нечто еще более пре­крас­ное, пред­на­зна­чен­ное для того, чтобы созда­вать эти [четы­ре тела], мы под­чи­ним­ся ему не как непри­я­те­лю, но как дру­гу; нам же пред­став­ля­ет­ся, что меж­ду мно­же­ст­вом тре­уголь­ни­ков есть один, пре­крас­ней­ший, ради кото­ро­го мы оста­вим все про­чие, а имен­но тот, bкото­рый в соеди­не­нии с подоб­ным ему обра­зу­ет тре­тий тре­уголь­ник — рав­но­сто­рон­ний. Обос­но­вы­вать это было бы слиш­ком дол­го (впро­чем, если бы кто изоб­ли­чил нас и дока­зал обрат­ное, мы охот­но при­зна­ли бы его победи­те­лем). Итак, нам при­хо­дит­ся отдать пред­по­чте­ние двум тре­уголь­ни­кам как таким, из кото­рых состав­ле­но тело огня и [трех] про­чих тел: один из них рав­но­бед­рен­ный, а дру­гой таков, что в нем квад­рат боль­шей сто­ро­ны в три раза боль­ше квад­ра­та мень­шей.

Но мы обя­за­ны более чет­ко опре­де­лить одну вещь, о кото­рой преж­де гово­ри­лось неяс­но. В самом деле, нам каза­лось, буд­то все четы­ре рода могут cпосле­до­ва­тель­но пере­рож­дать­ся друг в дру­га, но такая види­мость была непра­виль­ной. Ведь четы­ре рода дей­ст­ви­тель­но рож­да­ют­ся из выбран­ных нами тре­уголь­ни­ков: три рода сла­га­ют­ся из одно­го и того же нерав­но­бед­рен­но­го тре­уголь­ни­ка и толь­ко чет­вер­тый род — из рав­но­бед­рен­но­го, а зна­чит, не все роды могут раз­ре­шать­ся друг в дру­га и рож­дать­ся один из дру­го­го путем соеди­не­ния боль­шо­го коли­че­ства малых [вели­чин] в малое коли­че­ство боль­ших, и обрат­но. Если это и воз­мож­но, то лишь для выше­на­зван­ных пер­вых трех [родов], ведь коль ско­ро все они про­изо­шли из еди­ной [осно­вы], то при раз­ру­ше­нии более круп­ных [тел] из их [частей] соста­вит­ся мно­же­ство малых, при­ни­маю­щих свой­ст­вен­ные им очер­та­ния; dи, напро­тив, если разъ­ять мно­го малых [тел] на отдель­ные тре­уголь­ни­ки, они обра­зу­ют еди­ное коли­че­ство одно­род­ной мас­сы, из кото­рой воз­никнет еди­ное боль­шое [тело] ино­го вида. Вот как обсто­ит дело с их пере­хо­дом друг в дру­га. Сле­дую­щей нашей зада­чей будет изло­жить, какой вид име­ет каж­дое тело и из соче­та­ния каких чисел оно рож­да­ет­ся.

Нач­нем с пер­во­го вида, состо­я­ще­го из самых малых частей: его пер­во­на­ча­ло — тре­уголь­ник, у кото­ро­го гипо­те­ну­за вдвое длин­нее мень­ше­го кате­та. Если такие тре­уголь­ни­ки сло­жить, сов­ме­щая eих гипо­те­ну­зы, и повто­рить такое дей­ст­вие три­жды, при­том так, чтобы мень­шие кате­ты и гипо­те­ну­зы сошлись в одной точ­ке как в сво­ем цен­тре, то из шести­крат­но­го чис­ла тре­уголь­ни­ков будет рож­ден один, и он будет рав­но­сто­рон­ним. Когда же четы­ре рав­но­сто­рон­них тре­уголь­ни­ка ока­жут­ся соеди­нен­ны­ми в три дву­гран­ных угла, они обра­зу­ют 55один объ­ем­ный угол, а имен­но такой, кото­рый зани­ма­ет место вслед за самым тупым из плос­ких углов. Завер­шив постро­е­ние четы­рех таких углов, мы полу­ча­ем пер­вый объ­ем­ный вид, име­ю­щий свой­ство делить всю опи­сан­ную око­ло него сфе­ру на рав­ные и подоб­ные части.

Вто­рой вид стро­ит­ся из таких же исход­ных тре­уголь­ни­ков, соеди­нив­ших­ся в восемь рав­но­сто­рон­них тре­уголь­ни­ков и обра­зу­ю­щих каж­дый раз из четы­рех плос­ких углов по одно­му объ­ем­но­му; когда таких объ­ем­ных углов шесть, вто­рое тело полу­ча­ет завер­шен­ность.

Тре­тий вид обра­зу­ет­ся из bсло­же­ния ста два­дца­ти исход­ных тре­уголь­ни­ков и две­на­дца­ти объ­ем­ных углов, каж­дый из кото­рых охва­чен пятью рав­но­сто­рон­ни­ми тре­уголь­ны­ми плос­ко­стя­ми, так что все тело име­ет два­дцать гра­ней, явля­ю­щих собой рав­но­сто­рон­ние тре­уголь­ни­ки.

На этом порож­де­нии и кон­чи­лась зада­ча пер­во­го из пер­во­на­чал. Но рав­но­бед­рен­ный тре­уголь­ник поро­дил при­ро­ду чет­вер­то­го [вида], и при­том так, что четы­ре тре­уголь­ни­ка, пря­мые углы кото­рых встре­ча­лись в одном цен­тре, обра­зо­вы­ва­ли квад­рат; cа из сло­же­ния шести квад­ра­тов воз­ни­ка­ло восемь объ­ем­ных углов, каж­дый из кото­рых гар­мо­нич­но охва­ты­ва­ет­ся тре­мя плос­ки­ми пря­мы­ми угла­ми. Соста­вив­ше­е­ся таким обра­зом тело име­ло очер­та­ния куба, наде­лен­но­го шестью квад­рат­ны­ми плос­ки­ми гра­ня­ми. В запа­се оста­ва­лось еще пятое мно­го­гран­ное постро­е­ние, его бог опре­де­лил для Все­лен­ной и при­бег­нул к нему в каче­стве образ­ца.

21. Если бы теперь кто-нибудь, тща­тель­но обду­мы­вая все ска­зан­ное, задал­ся вопро­сом, сле­ду­ет ли допу­стить бес­чис­лен­ные кос­мо­сы или огра­ни­чен­ное их чис­ло, ему при­шлось бы заклю­чить, что вывод отно­си­тель­но неогра­ни­чен­но­сти это­го чис­ла поз­во­ли­тель­но делать dраз­ве что тому, кто сам очень огра­ни­чен, и при­том в вопро­сах, кото­рые сле­до­ва­ло бы знать. Если, одна­ко, поста­вить иной вопрос — суще­ст­ву­ет ли один кос­мос или их на самом деле пять, то здесь, есте­ствен­но, при­чин для затруд­не­ния было бы куда боль­ше. Что каса­ет­ся нас, то мы, соглас­но прав­до­по­доб­ным сло­вам и ука­за­ни­ям бога, утвер­жда­ем, что суще­ст­ву­ет один кос­мос; но дру­гой, взгля­нув на вещи ина­че, соста­вит себе, пожа­луй, иное мне­ние. Как бы то ни было, оста­вим этот вопрос и нач­нем разде­лять роды, толь­ко что рож­ден­ные в нашем сло­ве, на огонь, зем­лю, воду и воздух.

Зем­ле мы, конеч­но, при­пи­шем вид куба, ведь из всех eчеты­рех родов наи­бо­лее непо­движ­на и при­год­на к обра­зо­ва­нию тел имен­но зем­ля, а пото­му ей необ­хо­ди­мо иметь самые устой­чи­вые осно­ва­ния. Меж­ду тем не толь­ко из наших исход­ных тре­уголь­ни­ков рав­но­бед­рен­ный, если взять его как осно­ва­ние, по при­ро­де устой­чи­вее нерав­но­сто­рон­не­го, но и обра­зу­ю­щий­ся из сло­же­ния двух рав­но­бед­рен­ных тре­уголь­ни­ков квад­рат с необ­хо­ди­мо­стью более устой­чив, неже­ли рав­но­сто­рон­ний тре­уголь­ник, при­чем соот­но­ше­ние это сохра­ня­ет силу как для частей, так и для цело­го. 56Зна­чит, мы не нару­шим прав­до­по­до­бия, если назна­чим этот удел зем­ле, а рав­но и в том слу­чае, если наи­ме­нее подвиж­ный из осталь­ных видов отведем воде, наи­бо­лее подвиж­ный — огню, а сред­ний — возду­ху; далее, наи­мень­шее тело — огню, наи­боль­шее — воде, а сред­нее — возду­ху, и, нако­нец, самое ост­ро­уголь­ное тело — огню, сле­дую­щее за ним — возду­ху, а третье — воде. Но из всех выше­на­зван­ных тел наи­бо­лее подвиж­но по при­ро­де сво­ей и по необ­хо­ди­мо­сти то, у кото­ро­го наи­мень­шее чис­ло осно­ва­ний, bибо оно со всех сто­рон име­ет наи­бо­лее режу­щие гра­ни и колю­щие углы, а к тому же оно и самое лег­кое, коль ско­ро в его состав вхо­дит наи­мень­шее чис­ло исход­ных частей. То тело, кото­рое обла­да­ет таки­ми же свой­ства­ми, но вто­ро­го поряд­ка, и место зай­мет вто­рое, а то, кото­рое обла­да­ет третьим поряд­ком этих свойств, — третье. Пусть же объ­ем­ный образ пира­миды и будет, в согла­сии со спра­вед­ли­вым рас­суж­де­ни­ем и с прав­до­по­до­би­ем, пер­во­на­ча­лом и семе­нем огня; вто­рое по рож­де­нию тело мы назо­вем возду­хом, третье же — водой. Но при этом мы долж­ны пред­ста­вить себе, что все эти [тела] cдо такой сте­пе­ни малы, что еди­нич­ное [тело] каж­до­го из пере­чис­лен­ных родов по при­чине сво­ей мало­сти для нас невиди­мо, и лишь скла­ды­ваю­щи­е­ся из их мно­жеств мас­сы бро­са­ют­ся нам в гла­за⁸⁶. Что же каса­ет­ся их коли­че­ст­вен­ных соот­но­ше­ний, их дви­же­ний и вооб­ще их сил, то бог при­вел все это в пра­виль­ную сораз­мер­ность, упо­рядо­чи­вая все тща­тель­но и про­пор­цио­наль­но, насколь­ко это допус­ка­ла поз­во­лив­шая себя пере­убедить при­ро­да необ­хо­ди­мо­сти.

22. Исхо­дя из все­го того, что было ска­за­но выше об этих четы­рех родах, dдело наи­бо­лее прав­до­по­доб­но мож­но опи­сать сле­дую­щим обра­зом. Когда зем­ля встре­ча­ет­ся с огнем и быва­ет рас­се­я­на его ост­ро­той, она несет­ся, рас­па­да­ясь либо в самом огне, либо в тол­ще возду­ха или воды, если ей при­дет­ся там ока­зать­ся, покуда ее части­цы, повстре­чав­шись друг с дру­гом, не соеди­нят­ся сыз­но­ва, чтобы она опять ста­ла зем­лей: ведь она не может при­нять иную фор­му. Напро­тив, вода, дро­би­мая огнем или возду­хом, поз­во­ля­ет обра­зо­вать­ся одно­му телу огня и двум воздуш­ным телам, рав­но как и оскол­ки одной рас­се­чен­ной части возду­ха eмогут поро­дить из себя два тела огня. Но и наобо­рот, когда малая толи­ка огня, ока­зав­шись в боль­ших тол­щах возду­ха, воды или зем­ли, под­хва­ты­ва­ет­ся их дви­же­ни­ем, сокру­ша­ет­ся в борь­бе и дро­бит­ся, два тела огня спла­чи­ва­ют­ся в еди­ный вид возду­ха; или когда воздух пре­тер­пе­ва­ет наси­лие и раз­ру­ше­ние, из двух его тел с поло­ви­ной ока­зы­ва­ет­ся состав­лен один цель­ный вид воды. И вот что еще нам нуж­но при­нять в рас­чет: 57когда какой-либо иной род, охва­чен­ный огнем, рас­се­ка­ет­ся лез­ви­я­ми его гра­ней и ост­ри­я­ми его углов, это­му роду доста­точ­но при­нять при­ро­ду огня, чтобы его дроб­ле­ние пре­кра­ти­лось, ибо ника­кой подоб­ный и тож­де­ст­вен­ный само­му себе род не может ни понудить к изме­не­ни­ям такой же род, ни при­нять от него какие-либо изме­не­ния. Но до тех пор пока нечто, ока­зав­шись сла­бее чего-то ино­го, ведет с этим иным нерав­ную борь­бу, оно про­дол­жа­ет раз­ру­шать­ся. Поэто­му, если немно­го­чис­лен­ные и мень­шие тела, bокру­жен­ные мно­го­чис­лен­ны­ми и бо́льши­ми, дро­бят­ся и уни­что­жа­ют­ся ими и в то же вре­мя гото­вы соеди­нить­ся в вид воз­об­ла­дав­ше­го [тела], их уни­что­же­ние пре­кра­тит­ся, с тем чтобы либо из огня родил­ся воздух, либо из возду­ха — вода; но, если они сой­дут­ся вме­сте и схва­тят­ся с каким-либо из осталь­ных родов, они не пере­ста­нут раз­ру­шать­ся, пока не про­изой­дет одно из двух: либо они, вко­нец тес­ни­мые и раз­ру­шаю­щи­е­ся, спа­сут­ся бег­ст­вом к тому, что им срод­но, либо, усту­пив в борь­бе, нач­нут спла­чи­вать­ся воеди­но, упо­доб­ля­ясь воз­об­ла­дав­ше­му cроду, и оста­нут­ся вме­сте с ним⁸⁷.

Пре­тер­пе­вая это, все роды, без сомне­ния, меня­ют­ся места­ми, ибо, если их мас­сы в силу дви­же­ния Вос­при­ем­ни­цы рас­пре­де­ля­ют­ся в про­стран­стве отдель­но друг от дру­га, тогда то, что утра­ти­ло соб­ст­вен­ное подо­бие и вос­при­ня­ло чужое, при каж­дом сотря­се­нии отбра­сы­ва­ет­ся в область того, чему эти роды упо­до­би­лись.

Тако­вы при­чи­ны, опре­де­лив­шие собой рож­де­ние тел бес­при­мес­ных и пер­вич­ных. Но если внут­ри этих [основ­ных] видов выяви­лись еще даль­ней­шие родо­вые раз­ли­чия, виной это­му спо­соб постро­е­ния обо­их исход­ных [тре­уголь­ни­ков]: dдело в том, что послед­ние пер­во­на­чаль­но явля­лись на свет не с еди­но­об­раз­ны­ми для каж­до­го рода раз­ме­ра­ми, но то мень­ши­ми, то более круп­ны­ми, и раз­ных по вели­чине тре­уголь­ни­ков было ров­но столь­ко, сколь­ко родов раз­ли­ча­ет­ся ныне внут­ри [основ­ных] видов. Соче­та­ние их меж­ду собой и с дру­ги­ми тре­уголь­ни­ка­ми дало бес­пре­дель­ное мно­го­об­ра­зие, созер­ца­те­лем кото­ро­го над­ле­жит стать любо­му, кто воз­на­ме­рит­ся изречь о при­ро­де прав­до­по­доб­ное сло­во.

23. Что каса­ет­ся дви­же­ния и покоя, точ­нее, того, как и при каких усло­ви­ях они воз­ни­ка­ют, то, не при­дя здесь к согла­сию, eмы встре­тим в даль­ней­шем нашем рас­суж­де­нии нема­ло помех. Кое-какие заме­ча­ния тут уже были сде­ла­ны, но сей­час нам необ­хо­ди­мо доба­вить к ска­зан­но­му вот что: внут­ри того, что одно­род­но, дви­же­ния быть не может. Ведь труд­но, вер­нее ска­зать, невоз­мож­но пред­ста­вить себе дви­жи­мое без дви­жу­ще­го или, напро­тив, дви­жу­щее без дви­жи­мо­го, а дви­же­ние немыс­ли­мо без того и дру­го­го; меж­ду тем никак нель­зя дви­жу­ще­му и дви­жи­мо­му быть одно­род­ным. Итак, раз и навсе­гда отне­сем покой к одно­род­но­му, а дви­же­ние — 58к тому, что совсем не одно­род­но. При­чи­на же откло­не­ний — это нера­вен­ство; а как роди­лось это нера­вен­ство, мы уже опи­са­ли⁸⁸. Оста­ет­ся необъ­яс­нен­ным, поче­му тела, рас­пре­де­лив­шись по родам, не пре­кра­ща­ют вза­и­мо­пе­ре­се­каю­ще­го­ся дви­же­ния и пере­ме­ще­ния? Ска­жем же и об этом. Дело в том, что кру­го­вра­ще­ние Все­лен­ной, вклю­чаю­щее в себя эти роды, по при­чине сво­ей закруг­лен­но­сти и при­род­но­го стрем­ле­ния замкнуть­ся на себе все сжи­ма­ет и не поз­во­ля­ет ни одной части про­стран­ства остать­ся пустой. Огонь име­ет bнаи­боль­шую спо­соб­ность во все внед­рять­ся, воздух непо­сред­ст­вен­но за ним сле­ду­ет, ибо зани­ма­ет вто­рое место по тон­ко­сти сво­их частиц, и так далее; ведь то, что обра­зо­ва­лось из самых круп­ных частиц, име­ет в сво­ем соста­ве боль­ше все­го остав­ше­го­ся меж­ду частя­ми пусто­го места, а то, что воз­ник­ло из самых мел­ких частиц, — мень­ше все­го. Зна­чит, когда про­ис­хо­дит сжи­ма­ние, мень­шие тела втис­ки­ва­ют­ся в про­ме­жут­ки меж­ду бо́льши­ми; и вот когда они ока­зы­ва­ют­ся рядом, так что мень­шие силят­ся рас­торг­нуть связь меж­ду бо́льши­ми, а бо́льшие сво­дят воеди­но мень­шие, про­ис­хо­дит пере­ме­ще­ние их всех либо вверх, либо вниз cк сво­им местам. Ведь каж­дое тело, меняя свою вели­чи­ну, меня­ет и свое место­по­ло­же­ние. Таким-то обра­зом и под дей­ст­ви­ем таких-то при­чин обес­пе­чи­ва­ет­ся бес­пре­стан­ное вос­про­из­веде­ние неод­но­род­но­сти, а уж она в свою оче­редь под­дер­жи­ва­ет и посто­ян­но будет под­дер­жи­вать веч­ное дви­же­ние тел.

24. Кро­ме того, до́лжно при­нять во вни­ма­ние, что суще­ст­ву­ет мно­го родов огня, из кото­рых мож­но назвать пла­мя, затем исте­че­ние пла­ме­ни, кото­рое не жжет, но достав­ля­ет гла­зам свет, и, нако­нец, то, что́ после уга­са­ния пла­ме­ни оста­ет­ся в тле­ю­щих уго­льях. dТак обсто­ит дело и с возду­хом, про­зрач­ней­шая раз­но­вид­ность кото­ро­го зовет­ся эфи­ром, а более мут­ная — тума­ном и мглой, при­том суще­ст­ву­ют у него и безы­мян­ные виды, рож­ден­ные из нера­вен­ства [исход­ных] тре­уголь­ни­ков. Что каса­ет­ся воды, то она делит­ся преж­де все­го на два рода: жид­кий и плав­кий. Пер­вый жидок пото­му, что содер­жит в себе исход­ные тела воды, кото­рые малы и при­том име­ют раз­ную вели­чи­ну; бла­го­да­ря сво­ей неод­но­род­но­сти и фор­ме сво­их очер­та­ний он лег­ко при­хо­дит в дви­же­ние как сам по себе, так и под воздей­ст­ви­ем ино­го. eНапро­тив, вто­рой род состо­ит из круп­ных и одно­род­ных тел; он устой­чи­вее пер­во­го и тяжел, ибо одно­род­ные части­цы креп­ко спла­чи­ва­ют­ся меж­ду собою. Одна­ко от втор­же­ния огня и его раз­ру­ши­тель­но­го дей­ст­вия он теря­ет свою одно­род­ность, вслед­ст­вие чего обре­та­ет бо́льшую при­част­ность к дви­же­нию; а раз став подвиж­ной, эта вода под дав­ле­ни­ем окру­жаю­ще­го возду­ха рас­про­стра­ня­ет­ся по зем­ле. Каж­дое из этих состо­я­ний полу­чи­ло свое имя: когда твер­дая мас­са раз­ру­ша­ет­ся, о ней гово­рят, что она пла­вит­ся, а когда она затем рас­хо­дит­ся по зем­ле — что она течет. 59Но если огонь сно­ва изверг­нут нару­жу, он ухо­дит, разу­ме­ет­ся, не в пустоту, а пото­му окру­жаю­щий воздух ока­зы­ва­ет­ся сдав­лен и сам давит на влаж­ную и пока еще подвиж­ную мас­су; послед­няя вынуж­де­на запол­нить про­ме­жут­ки, остав­лен­ные огнем, и плот­но сосре­дото­чить­ся в себе. Сдав­лен­ная таким обра­зом, она сыз­но­ва ста­но­вит­ся одно­род­ной — ведь огонь, этот винов­ник неод­но­род­но­сти, ушел — и воз­вра­ща­ет­ся к самотож­де­ст­вен­но­му состо­я­нию. Уход огня мы име­ну­ем охлаж­де­ни­ем, а чтобы обо­зна­чить насту­пив­шее после него уплот­не­ние, мы гово­рим, что мас­са отвер­де­ва­ет.

Сре­ди bвсе­го того, чему толь­ко что было дано назва­ние плав­ких жид­ко­стей, есть и то, что роди­лось из самых тон­ких и самых одно­род­ных частиц, а пото­му плот­нее все­го; эта един­ст­вен­ная в сво­ем роде раз­но­вид­ность, при­част­ная блес­ку и жел­тизне, — самое высо­ко­чти­мое из сокро­вищ, золо­то, кото­рое засты­ло, про­со­чась сквозь камень. У золота есть и про­из­вод­ное: по при­чине сво­ей плот­но­сти оно твер­до и отли­ва­ет чер­нотой, а наре­че­но оно ада­ман­том⁸⁹.

По свой­ствам сво­их частиц к золоту бли­же все­го [род], кото­рый, одна­ко, име­ет не одну раз­но­вид­ность, и при­том он в неко­то­рых местах плот­нее золота; вдо­ба­вок он еще и твер­же, ибо в нем есть неболь­шая при­месь cтон­кой зем­ли, но лег­че по при­чине бо́льших про­ме­жут­ков в его нед­рах: это — один из состав­ных родов бле­стя­щих и твер­дых вод, а имен­но медь. Когда содер­жа­ща­я­ся в меди при­месь зем­ли под дей­ст­ви­ем дрях­ле­ния сно­ва отде­ля­ет­ся и высту­па­ет на свет, она име­ну­ет­ся ржав­чи­ной.

Было бы не слиш­ком слож­ным делом пере­брать таким обра­зом все про­чие при­ме­ры это­го рода, про­дол­жая сле­до­вать идее прав­до­по­доб­но­го ска­за­ния. Тот, кто отды­ха ради отло­жит dна вре­мя бесе­ду о непре­хо­дя­щих вещах ради это­го без­обид­но­го удо­воль­ст­вия — рас­смат­ри­вать по зако­нам прав­до­по­до­бия про­ис­хож­де­ние [вещей], обре­тет в этом скром­ную и разум­ную заба­ву на всю жизнь. Посколь­ку же мы сей­час пре­да­ем­ся имен­но такой заба­ве, оста­но­вим­ся по поряд­ку еще на несколь­ких веро­ят­но­стях.

Пока вода сме­ша­на с огнем, она тон­ка и теку­ча — а теку­чей она име­ну­ет­ся как за свою подвиж­ность, так и за то, что она как бы катит­ся по зем­ле; при­том она еще и раз­мяг­че­на, ибо ее гра­ни менее устой­чи­вы, чем у частиц зем­ли, а зна­чит, подат­ли­вы. Но когда eона поки­ну­та огнем и отде­ле­на от возду­ха, она ста­но­вит­ся более одно­род­ной и уплот­ня­ет­ся под дав­ле­ни­ем вышед­ших из нее частиц огня. Если она пре­тер­пе­ва­ет силь­ное уплот­не­ние над зем­лей, она ста­но­вит­ся гра­дом, а если на зем­ле — льдом. Если же дав­ле­ние сла­бее и она уплот­ня­ет­ся лишь напо­ло­ви­ну, то над зем­лей она обра­зу­ет снег, в то вре­мя как роса на зем­ле засты­ва­ет в иней.

Но самые мно­го­чис­лен­ные виды вод, сме­ши­ва­ясь друг с дру­гом, сочат­ся в про­из­ра­щен­ных зем­лей рас­те­ни­ях, 60и отто­го их род полу­чил имя соков. Посколь­ку же от сме­ше­ний вышло боль­шое мно­го­об­ра­зие, то боль­шин­ство родов оста­лось без осо­бо­го назва­ния; одна­ко четы­ре вида, тая­щие в себе огонь, полу­чи­ли, как осо­бен­но при­ме­ча­тель­ные, свои име­на. Пер­вый из них име­ет свой­ство разо­гре­вать душу и вме­сте с ней тело: он наре­чен вином. Вто­рой — глад­кий и вызы­ва­ет рас­се­и­ва­ние зри­тель­но­го огня, а пото­му явлен гла­зу про­зрач­ным, бле­стя­щим и лос­ня­щим­ся, это вид подоб­ных елею масел; к нему отно­сят­ся смо­ла, касто­ро­вое мас­ло, а так­же сам елей и то, что име­ет его свой­ства. bТре­тий обла­да­ет спо­соб­но­стью рас­ши­рять сужен­ные поры рта до их есте­ствен­но­го состо­я­ния, вызы­вая этим ощу­ще­ние сла­до­сти: он полу­чил родо­вое наиме­но­ва­ние меда. Нако­нец, чет­вер­тый име­ет силу раз­ла­гать плоть жже­ни­ем и пенить­ся; он отли­ча­ет­ся от про­чих соков и назван щело­чью.

25. Что каса­ет­ся видов зем­ли, тот из них, кото­рый про­пи­тан водой, пре­тво­ря­ет­ся в каме­ни­стое тело, и при­том вот каким обра­зом. При­ме­шав­ша­я­ся вода как раз по при­чине сме­ше­ния дро­бит­ся и при­ни­ма­ет вид возду­ха, а став возду­хом, отхо­дит в отведен­ное cей место. Но вокруг нет пусто­го про­стран­ства, зна­чит, вновь воз­ник­ший воздух ока­зы­ва­ет дав­ле­ние на окру­жаю­щий. Послед­ний под дей­ст­ви­ем дав­ле­ния тяже­ло нале­га­ет ото­всюду на тол­щу зем­ли, силь­но сжи­ма­ет ее и вдав­ли­ва­ет в те поме­ще­ния, кото­рые толь­ко что были поки­ну­ты вновь обра­зо­вав­шим­ся возду­хом. Когда зем­ля сдав­ле­на возду­хом до такой сте­пе­ни, что уже не может быть раз­ру­ше­на водой, она уплот­ня­ет­ся в камень, кра­си­вая раз­но­вид­ность кото­ро­го состо­ит из рав­ных и одно­род­ных частиц и пото­му про­зрач­на, а некра­си­вая отли­ча­ет­ся про­ти­во­по­лож­ны­ми свой­ства­ми.

Далее, та раз­но­вид­ность зем­ли, кото­рая стре­ми­тель­ным дей­ст­ви­ем огня избав­ле­на от вла­ги и пото­му еще суше, чем dвыше­на­зван­ная, наре­че­на гор­шеч­ной гли­ной; одна­ко под­час немно­го вла­ги все же оста­ет­ся, и тогда рож­да­ет­ся зем­ля, рас­плав­лен­ная огнем, кото­рая по охлаж­де­нии пре­вра­ща­ет­ся в осо­бый камень с чер­ной окрас­кой⁹⁰.

Есть еще две раз­но­вид­но­сти, из кото­рых точ­но таким же обра­зом уда­ле­на боль­шая часть при­ме­шан­ной воды, одна­ко части­цы зем­ли в их соста­ве тонь­ше; обе они отли­ча­ют­ся соле­ным вку­сом и затвер­де­ли лишь напо­ло­ви­ну, так что вода сно­ва может их раз­ру­шить. Пер­вая раз­но­вид­ность при­год­на, чтобы отчи­щать мас­ля­ные и зем­ля­ные пят­на; это щелок. Вто­рая же раз­но­вид­ность весь­ма хоро­шо вклю­ча­ет­ся во вку­со­вые ощу­ще­ния eрта и пред­став­ля­ет собой соль; это любез­ное богам тело, как име­ну­ют ее по обы­чаю⁹¹.

То, что состо­ит из соеди­не­ния обе­их послед­них раз­но­вид­но­стей, может быть раз­ру­ше­но огнем, но не водой, а осно­вы­ва­ет­ся эта связь вот на чем: преж­де все­го зем­ля­ные тол­щи не рас­тор­жи­мы ни для огня, ни для возду­ха, ибо части­цы послед­них мень­ше, неже­ли пусто́ты в этой тол­ще, так что они могут сво­бод­но про­хо­дить насквозь, не при­бе­гая к наси­лию, и по этой при­чине не раз­ла­га­ют и не раз­ру­ша­ют зем­лю. Но части­цы воды круп­нее, а зна­чит, они про­кла­ды­ва­ют себе доро­гу наси­ли­ем, рушат зем­лю и раз­ла­га­ют ее. 61Поэто­му зем­ля, если она не под­верг­ну­та насиль­ст­вен­но­му сжа­тию, может быть раз­ру­ше­на толь­ко водой, а если под­верг­ну­та — толь­ко огнем, ибо тогда в нее не оста­ет­ся досту­па ни для чего, кро­ме огня. Воду же, если она с осо­бой силой уплот­не­на, может раз­ру­шить один лишь огонь, но если уплот­не­на сла­бее, то оба рода — как огонь, так и воздух; при этом воздух втор­га­ет­ся в пусто́ты, а огонь так­же и в тре­уголь­ни­ки. Нако­нец, воздух, если он испы­тал насиль­ст­вен­ное сжа­тие, не может быть раз­ру­шен ничем, раз­ве что толь­ко может быть сведен к сво­е­му пер­во­на­ча­лу; но, если он не пре­тер­пел сжа­тия, его раз­ла­га­ет один лишь огонь. С тела­ми же, воз­ник­ши­ми из сме­ше­ния зем­ли и воды, bпро­ис­хо­дит сле­дую­щее: до тех пор пока вода запол­ня­ет все пустоты в уплот­нен­ной с боль­шой силой зем­ле, части­цы воды, под­сту­паю­щие извне, не нахо­дят досту­па внутрь, обте­ка­ют вокруг всей этой мас­сы и не могут ее раз­ло­жить, в то вре­мя как части­цы огня, напро­тив, внед­ря­ют­ся меж­ду части­ца­ми воды и, воздей­ст­вуя на воду точ­но так же, как вода воздей­ст­ву­ет на зем­лю, одни ока­зы­ва­ют­ся в состо­я­нии при­нудить смесь зем­ли с водой рас­пла­вить­ся и рас­течь­ся.

Заме­тим, что из этих сме­сей неко­то­рые содер­жат мень­ше воды, неже­ли зем­ли; cтако­вы все виды, род­ст­вен­ные стек­лу, а так­же все так назы­вае­мые пла­вя­щи­е­ся кам­ни. Дру­гие, напро­тив, содер­жат боль­ше воды; тако­вы все тела из раз­ряда вос­ков и бла­го­вон­ных куре­ний.

26. Пожа­луй, мы с доста­точ­ной пол­нотой пока­за­ли раз­но­об­ра­зие видов, выте­каю­щее из соче­та­ний и вза­и­мо­пе­ре­хо­дов фигур. Теперь попы­та­ем­ся выяс­нить при­чи­ны воздей­ст­вий, про­из­во­ди­мых всем этим на нас. Преж­де все­го надо при­пи­сать вещам, о кото­рых идет речь, одно свой­ство — посто­ян­но быть ощу­щае­мы­ми, а ведь мы еще не дошли до рож­де­ния пло­ти и все­го того, что к ней отно­сит­ся, а так­же до рож­де­ния смерт­ной части души. Меж­ду тем и об этих пред­ме­тах немыс­ли­мо с долж­ной осно­ва­тель­но­стью рас­суж­дать, отвле­ка­ясь от воздей­ст­вия ощу­ще­ний, и гово­рить об ощу­ще­ни­ях, dотвле­ка­ясь от вопро­сов о пло­ти и смерт­ной части души, но вести речь о том и дру­гом сра­зу едва ли посиль­но. Зна­чит, нам при­дет­ся при­нять одно из двух в каче­стве пред­по­сыл­ки, а потом еще раз вер­нуть­ся к это­му. Так вот, чтобы нам сра­зу перей­ти от родов [тел] к ока­зы­вае­мым эти­ми рода­ми воздей­ст­ви­ям, пусть нашей пред­по­сыл­кой и будет все отно­ся­ще­е­ся к телу и душе.

Для нача­ла посмот­рим, поче­му это об огне гово­рят, что он горяч? На этот вопрос мы долж­ны отве­тить, при­няв во вни­ма­ние режу­щее и eраз­ла­гаю­щее воздей­ст­вие его на наши тела. Едва ли не все согла­сят­ся, что ощу­ще­ние от огня — прон­зи­тель­ное; при этом нам сле­ду­ет вспом­нить о тон­ко­сти его гра­ней и ост­ро­те его углов, затем о мало­сти его частиц и о быст­ро­те их бега, ибо все эти свой­ства тако­вы, что сооб­ща­ют огню напор и про­вор­ство, 62и пото­му ничто не может про­ти­во­сто­ять его режу­щей силе. Доста­точ­но вспом­нить и при­нять в рас­чет его очер­та­ния и то, как они были рож­де­ны, чтобы ура­зу­меть: эта при­ро­да, как ника­кая дру­гая, спо­соб­на про­ни­кать наши тела, тон­чай­шим обра­зом рас­щеп­лять их и достав­лять тому, что мы соот­вет­ст­вен­но зовем теп­лом, и его свой­ства и его имя⁹².

Про­ти­во­по­лож­ное [воздей­ст­вие] доволь­но ясно, но все же и его мы не оста­вим без объ­яс­не­ния. Когда окру­жаю­щая тело и состо­я­щая из более круп­ных частиц вла­га про­ни­ка­ет внутрь, она вытес­ня­ет нахо­дя­щи­е­ся там мень­шие части­цы, одна­ко ока­зы­ва­ет­ся не в состо­я­нии утвер­дить­ся на их местах и толь­ко сжи­ма­ет все, что ни есть в нас влаж­но­го, bдово­дя его до такой плот­но­сти, что оно из неод­но­род­но­го и подвиж­но­го ста­но­вит­ся одно­род­ным, непо­движ­ным и зако­че­нев­шим. Посколь­ку же это про­ис­хо­дит про­тив при­ро­ды [наше­го тела], то оно в согла­сии со сво­ей при­ро­дой всту­па­ет в борь­бу и силит­ся отво­е­вать себе преж­нее состо­я­ние. Эту борь­бу и эти сотря­се­ния нарек­ли дро­жью и озно­бом, в то вре­мя как все состо­я­ние в целом, а рав­но и то, чем оно вызы­ва­ет­ся, име­ну­ют холо­дом.

Твер­дым зовет­ся то, что застав­ля­ет подать­ся нашу плоть, мяг­ким — то, что под воздей­ст­ви­ем послед­ней пода­ет­ся само; и вооб­ще назва­ния эти употреб­ля­ют­ся соот­но­си­тель­но. Но подат­ли­во все то, что име­ет cмалые осно­ва­ния; напро­тив, вид [тела], поко­я­ще­го­ся на квад­рат­ных осно­ва­ни­ях и пото­му осо­бо устой­чи­во­го, ока­зы­ва­ет­ся самым непо­дат­ли­вым, при­чем его высо­кая спо­соб­ность к отпо­ру объ­яс­ня­ет­ся и тем, что как раз он плот­нее всех про­чих.

Что каса­ет­ся тяже­ло­го и лег­ко­го, то эти два состо­я­ния могут быть наи­луч­шим обра­зом выяс­не­ны лишь в свя­зи с при­ро­дой того, что извест­но под име­на­ми «верх» и «низ». Дело в том, что пред­став­ле­ние, соглас­но кото­ро­му и впрямь от при­ро­ды суще­ст­ву­ют две про­ти­во­по­лож­ные обла­сти, разде­ля­ю­щие надвое Все­лен­ную, — низ, куда устрем­ля­ет­ся все наде­лен­ное телес­ной мас­сой, и верх, куда любая вещь может напра­вить­ся лишь по при­нуж­де­нию, — ока­зы­ва­ет­ся dнепра­виль­ным. Ведь коль ско­ро небо в сво­ей целост­но­сти име­ет вид сфе­ры, зна­чит, все край­ние точ­ки, рав­но уда­лен­ные от цен­тра, по сво­ей при­ро­де оди­на­ко­во край­ние, меж­ду тем как центр, на одну и ту же меру отсто­я­щий от них, дол­жен счи­тать­ся пре­бы­ваю­щим пря­мо напро­тив каж­дой из них. Но если кос­мос дей­ст­ви­тель­но име­ет такую при­ро­ду, какую же из этих точек мож­но назвать вер­хом или низом, не навле­кая на себя спра­вед­ли­вой уко­риз­ны за неумест­ное употреб­ле­ние слов? Ибо центр кос­мо­са, стро­го гово­ря, по при­ро­де лежит не вни­зу и не ввер­ху, но имен­но в цен­тре, в то вре­мя как поверх­ность сфе­ры и цен­тром быть не может, и не име­ет в себе части, как-либо отлич­ной от дру­гих, ска­жем более близ­кой к цен­тру, неже­ли про­ти­во­по­лож­ная ему часть. eИ коль ско­ро кос­мос во всех направ­ле­ни­ях по при­ро­де сво­ей совер­шен­но еди­но­об­ра­зен, какую пару про­ти­во­по­лож­ных наиме­но­ва­ний мож­но к нему при­ло­жить, не погре­шая про­тив пра­виль­но­го сло­во­употреб­ле­ния? Допу­стим, что в цен­тре Все­лен­ной поко­ит­ся некое рав­но­мер­но взве­шен­ное твер­дое тело; 63оно не мог­ло бы про­дви­нуть­ся ни к одной из край­них точек, посколь­ку нахо­дит­ся со все­ми в совер­шен­но оди­на­ко­вом отно­ше­нии, а если бы кто-нибудь при­нял­ся обхо­дить это тело по кру­гу, вновь и вновь ока­зы­ва­ясь соб­ст­вен­ным анти­по­дом, ему при­шлось бы обо­зна­чать одно и то же направ­ле­ние попе­ре­мен­но то как верх, то как низ. Да, посколь­ку целое, как толь­ко что было ска­за­но, име­ет вид сфе­ры, зна­чит, обо­зна­чать одно место как верх, а дру­гое как низ не име­ет смыс­ла.

Но откуда же пошли эти обо­зна­че­ния и как мы настоль­ко свык­лись с ними, что пере­нес­ли их на небо в целом, разде­ляя послед­нее надвое? Прий­ти к согла­сию отно­си­тель­но это­го мы смо­жем, bесли пред­ва­ри­тель­но сде­ла­ем одно допу­ще­ние. Вооб­ра­зим, что некто нахо­дит­ся в том месте Все­лен­ной, кото­рое пре­иму­ще­ст­вен­но отведе­но при­ро­де огня, сосре­дото­чен­но­го там в огром­ном коли­че­стве и ото­всюду туда устрем­ля­ю­ще­го­ся; пусть для это­го чело­ве­ка ока­за­лось воз­мож­ным встать там и отде­лять части огня, кла­дя их на чаши весов. Допу­стим далее, что он под­ни­ма­ет весы, насиль­ст­вен­но водво­ряя отторг­ну­тый огонь в несрод­ный ему воздух; оче­вид­но, cчто в таком слу­чае мень­шие части ока­жут­ся подат­ли­вее к наси­лию, неже­ли боль­шие. Когда одна и та же сила под­ни­ма­ет в высоту две вещи, мень­шая вещь по необ­хо­ди­мо­сти боль­ше пови­ну­ет­ся при­нуж­де­нию, а боль­шая — мень­ше, и отсюда боль­шое име­ну­ет­ся тяже­лым и стре­мя­щим­ся вниз, а малое — лег­ким и стре­мя­щим­ся вверх. На том же самом мы можем пой­мать и самих себя, когда мы дей­ст­ву­ем в отведен­ной нам части Все­лен­ной. В самом деле, если мы сто­им на зем­ле и отде­ля­ем части зем­ле­по­доб­ных тел, а то и самой зем­ли, чтобы насиль­ст­вен­но и напе­ре­кор при­ро­де вве­сти их в чуж­дую среду возду­ха, то обе [сти­хии] dпро­явят тяго­те­ние к тому, что им срод­но, одна­ко мень­шие части все же лег­че, неже­ли боль­шие, усту­пят наси­лию и дадут водво­рить себя в чуже­род­ную среду; имен­но поэто­му мы назы­ваем их самих лег­ки­ми и место, в кото­рое мы при­нуж­да­ем их направ­лять­ся, — верх­ним, а то, что про­ти­во­по­лож­но тому и дру­го­му, — соот­вет­ст­вен­но тяже­лым и ниж­ним. Но все это необ­хо­ди­мо долж­но раз­но­об­ра­зить­ся, коль ско­ро глав­ные скоп­ле­ния тел каж­до­го рода зани­ма­ют в про­стран­стве раз­лич­ные места, лежа­щие одно про­тив дру­го­го: eто, что лег­ко или тяже­ло, высо­ко или низ­ко в одном месте, может быть соот­не­се­но с лег­ким и тяже­лым, высо­ким и низ­ким в дру­гом месте, про­ти­во­по­лож­ном пер­во­му, и ока­зать­ся ему про­ти­во­по­лож­ным, несоот­вет­ст­ву­ю­щим и пол­но­стью от него отлич­ным как с точ­ки зре­ния воз­ник­но­ве­ния, так и с точ­ки зре­ния суще­ст­во­ва­ния. Но одно оста­ет­ся вер­ным для всех слу­ча­ев: стрем­ле­ние каж­дой вещи к сво­е­му роду есть то, что дела­ет ее тяже­лой, а направ­ле­ние, по кото­ро­му она устрем­ля­ет­ся, есть низ, меж­ду тем как про­ти­во­по­лож­ное тому и дру­го­му и наиме­но­ва­ния носит про­ти­во­по­лож­ные. Тако­вы при­чи­ны этих состо­я­ний.

Что каса­ет­ся при­чи­ны состо­я­ний глад­ко­сти и шеро­хо­ва­то­сти, то ее каж­дый смо­жет усмот­реть сам и разъ­яс­нить дру­го­му: твер­дость в соеди­не­нии с неод­но­род­но­стью дает шеро­хо­ва­тое, одно­род­ность в 64соеди­не­нии с плот­но­стью — глад­кое.

27. После того как мы рас­смот­ре­ли воздей­ст­вия, рас­про­стра­ня­ю­щи­е­ся на все тело, нам оста­лось обсудить самое важ­ное — при­чи­ну при­ят­ных и болез­нен­ных впе­чат­ле­ний, да и вооб­ще все то, что через посред­ство частей тела спо­соб­ст­ву­ет ощу­ще­ни­ям, вызы­вая стра­да­ние или удо­воль­ст­вие. Но при­чи­ны любых воздей­ст­вий — ощу­щае­мых или неощу­щае­мых — мы пой­мем, если для нача­ла при­пом­ним про­из­веден­ное нами рань­ше раз­ли­че­ние меж­ду тем, bчто по при­ро­де сво­ей очень подвиж­но или, напро­тив, мало­по­движ­но; имен­но по этой тро­пе сле­ду­ет про­дви­гать­ся, чтобы изло­вить высле­жи­вае­мую добы­чу. Так вот, если хотя бы мимо­лет­ное воздей­ст­вие при­хо­дит­ся на то, что по при­ро­де сво­ей очень подвиж­но, это воздей­ст­вие раз­но­сит­ся по кру­гу от одних частиц к дру­гим, пока не дой­дет до разум­но­го [нача­ла] и не поведа­ет ему о свой­ствах воздей­ст­ву­ю­ще­го пред­ме­та; напро­тив, то, что мало­по­движ­но, слиш­ком устой­чи­во, чтобы пере­да­вать воздей­ст­вие по кру­гу, а пото­му cвынуж­де­но при­нять его лишь на себя и не при­во­дить в дви­же­ние то, что нахо­дит­ся по сосед­ству. Но раз пер­вое воздей­ст­вие не пере­хо­дит от одних частиц к дру­гим, живое суще­ство в целом так и не вос­при­ни­ма­ет его и оста­ет­ся к нему нечув­ст­ви­тель­ным. Это вер­но при­ме­ни­тель­но к костям, воло­сам и про­чим частям наше­го тела, кото­рые состо­ят глав­ным обра­зом из зем­ли, в то вре­мя как пер­вый слу­чай наи­бо­лее харак­те­рен для слу­ха и зре­ния, ибо в них дей­ст­вен­нее все­го про­яв­ля­ет себя сила огня и возду­ха.

Итак, обо всем, что отно­сит­ся к удо­воль­ст­вию и стра­да­нию, до́лжно мыс­лить dсле­дую­щим обра­зом. Вся­кое про­тив­ное при­ро­де воздей­ст­вие, ока­зы­вае­мое на нас с боль­шой силой, болез­нен­но, в то вре­мя как пол­ное воз­вра­ще­ние к есте­ствен­но­му состо­я­нию при­ят­но; то, что совер­ша­ет­ся тихо и посте­пен­но, оста­ет­ся неощу­ти­мым, в про­тив­ном же слу­чае дело обсто­ит наобо­рот; нако­нец, все то, что совер­ша­ет­ся без труда, может быть весь­ма ощу­ти­мо, но не сопро­вож­да­ет­ся ни стра­да­ни­ем, ни удо­воль­ст­ви­ем. При­ме­ром послед­не­го может слу­жить зри­тель­ное впе­чат­ле­ние, ведь зри­тель­ный луч, как было ска­за­но преж­де, во вре­мя дня явля­ет собою срос­ше­е­ся с нами тело: ни рас­се­че­ния, eни ожо­ги, ни про­чие воздей­ст­вия тако­го же рода не при­чи­ня­ют ему боли, а воз­врат к преж­не­му состо­я­нию — удо­воль­ст­вия, но при этом он дает самые пол­ные и ясные ощу­ще­ния вся­кий раз, когда испы­ты­ва­ет на себе воздей­ст­вие [тел] или сам к ним направ­ля­ет­ся и к ним при­ка­са­ет­ся. Все дело в том, что его рас­щеп­ле­ния и вос­со­еди­не­ния чуж­ды насиль­ст­вен­но­сти. Напро­тив, тела, состо­я­щие из более круп­ных частиц, сопро­тив­ля­ют­ся воздей­ст­вию, но при этом пере­да­ют тол­чок все­му живо­му суще­ству в целом, испы­ты­вая удо­воль­ст­вие и стра­да­ние: 65стра­да­ние — при изме­не­нии, удо­воль­ст­вие — при воз­вра­те в преж­нее состо­я­ние. Но те [орга­ны], в кото­рых опо­рож­не­ние и опу­сто­ше­ние совер­ша­ют­ся посте­пен­но, а напол­не­ние — сра­зу и с боль­шой силой, к опу­сто­ше­нию нечув­ст­ви­тель­ны, к напол­не­нию же, напро­тив, чув­ст­ви­тель­ны и пото­му не достав­ля­ют смерт­ной части души ощу­ще­ния боли, но слу­жат источ­ни­ком силь­но­го удо­воль­ст­вия; оче­вид­ный при­мер тому — при­ят­ные запа­хи. Напро­тив, когда отход от есте­ствен­но­го состо­я­ния про­ис­хо­дит быст­ро, bа вос­ста­нов­ле­ние мало-пома­лу и с трудом, перед нами пря­мо про­ти­во­по­лож­ный слу­чай: его мож­но наблюдать при ожо­гах и поре­зах.

28. Итак, что каса­ет­ся воздей­ст­вий, общих для все­го тела, и имен, при­ла­гае­мых к тому, что эти воздей­ст­вия вызы­ва­ет, то об этих вещах мы ска­за­ли почти все. Теперь попы­та­ем­ся в меру наших сил ска­зать что-нибудь об ощу­ще­ни­ях, свя­зан­ных с опре­де­лен­ны­ми cчастя­ми [тела], а так­же о при­чи­нах воздей­ст­вий.

Во-пер­вых, нам сле­ду­ет разъ­яс­нить, насколь­ко это воз­мож­но, тот пред­мет, кото­рый мы обо­шли мол­ча­ни­ем во вре­мя наших преж­них рас­суж­де­ний о соках, а имен­но про­из­во­ди­мые ими воздей­ст­вия на язык. По всей види­мо­сти, эти воздей­ст­вия, как и мно­гие дру­гие, порож­де­ны осо­бо­го рода сжа­ти­я­ми и рас­ши­ре­ни­я­ми, но они более дру­гих зави­сят от состо­я­ний шеро­хо­ва­то­сти и глад­ко­сти. Напри­мер, когда части­цы зем­ли вхо­дят в те жил­ки, кото­рые слу­жат язы­ку как бы чув­ст­ви­тель­ны­ми волок­на­ми, dпротя­ну­ты­ми до само­го серд­ца, они сопри­ка­са­ют­ся там с влаж­ной, мяг­кой пло­тью и на ней рас­те­ка­ют­ся, отче­го жил­ки сжи­ма­ют­ся и как бы высу­ши­ва­ют­ся; если эти части­цы зем­ли более шеро­хо­ва­ты, они дают едкий вкус, если менее — терп­кий. Далее, те веще­ства, что про­чи­ща­ют выше­на­зван­ные жил­ки и про­по­лас­ки­ва­ют всю область язы­ка, про­де­лы­вая свою работу не в меру бур­но и дово­дя дело до раз­ру­ше­ния самой пло­ти язы­ка, име­ну­ют­ся горь­ки­ми, тако­во свой­ство щело­чи. eНо дру­гие веще­ства, усту­паю­щие щело­чи в силе и про­чи­щаю­щие язык лишь уме­рен­но, име­ют соле­ный вкус, чуж­дый той жест­ко­сти, кото­рая при­су­ща все­му горь­ко­му, и кажу­щий­ся ско­рее при­ят­ным. Веще­ства еще одно­го раз­ряда, при­об­щив­шись к теп­ло­те рта и раз­жи­жа­ясь от нее, ста­но­вят­ся от это­го огни­сты­ми и в свой черед обжи­га­ют то, что их разо­гре­ло, а по сво­ей лег­ко­сти несут­ся вверх, к орга­нам ощу­ще­ния голо­вы, и про­ре­за­ют все, что ни попа­дет­ся на их пути; 66бла­го­да­ря этой сво­ей спо­соб­но­сти они име­ну­ют­ся ост­ры­ми. Но когда те же самые веще­ства утон­ча­ют­ся от гни­е­ния и нахо­дят доступ в тес­ные жил­ки, то они заста­ют там зем­ля­ные части­цы и части­цы возду­ха в пра­виль­ном соот­но­ше­нии, при­во­дят эти послед­ние в дви­же­ние, застав­ля­ют пере­ме­ши­вать­ся друг с дру­гом и пенить­ся, а вспе­нив­шись, обра­зо­вы­вать око­ло вторг­ших­ся частиц поло­сти. И вот при этом вла­га, ино­гда зем­ли­стая, а ино­гда чистая, bобво­ла­ки­ва­ет воздух, созда­вая для него как бы жид­кие вме­сти­ли­ща — водя­ные шары с пустота­ми внут­ри; из них одни обра­зо­ва­ны чистой вла­гой и пото­му про­зрач­ны, и назы­ва­ют­ся они пузы­ря­ми, меж­ду тем как дру­гие воз­ник­ли из зем­ли­стой вла­ги, кото­рая при этом подвиж­на и стре­мит­ся квер­ху, и они-то дают так назы­вае­мое бро­же­ние и заки­са­ние. Веще­ство, повин­ное во всех этих состо­я­ни­ях, соот­вет­ст­вен­но назы­ва­ет­ся кис­лым. Но то воздей­ст­вие, кото­рое про­ти­во­по­лож­но всем толь­ко что опи­сан­ным, и при­чи­ну име­ет про­ти­во­по­лож­ную: cкогда состав вла­ги вхо­дя­щих [в тело] веществ по при­ро­де сво­ей род­ст­вен соста­ву язы­ка, эта вла­га сма­зы­ва­ет и раз­мяг­ча­ет огру­бев­шее, стя­ги­ва­ет или, напро­тив, рас­прав­ля­ет все неесте­ствен­но разду­тое или сведен­ное и вооб­ще воз­вра­ща­ет все к рас­по­ряд­ку при­ро­ды. Каж­дое подоб­ное зелье, вра­чу­ю­щее насиль­ст­вен­ные состо­я­ния, для всех при­ят­но и желан­но, поче­му и зовет­ся слад­ким⁹³.

29. dИтак, об этом доста­точ­но. Что каса­ет­ся того рода воздей­ст­вий, кото­рые отно­сят­ся к нозд­рям, то здесь нет опре­де­лен­ных раз­но­вид­но­стей. Вся­кий запах име­ет поло­вин­ча­тую при­ро­ду, ибо нет такой фор­мы, кото­рая по сво­е­му стро­е­нию мог­ла бы воз­буж­дать опре­де­лен­ный запах. Те жилы в нашем теле, кото­рые для это­го пред­на­зна­че­ны, слиш­ком тес­ны для частиц зем­ли и воды, но слиш­ком про­стор­ны для частиц огня и возду­ха, а пото­му никто и нико­гда не мог обо­нять соб­ст­вен­но­го запа­ха какой-либо из этих [сти­хий]; запа­хи рож­да­ют­ся лишь от таких веществ, кото­рые либо раз­жи­же­ны, либо загни­ва­ют, либо пла­вят­ся, либо испа­ря­ют­ся. eИм дает жизнь то пере­ход­ное состо­я­ние, кото­рое воз­ни­ка­ет, когда вода пре­тво­ря­ет­ся в воздух либо, напро­тив, воздух в воду. Все запа­хи явля­ют собой либо пар, либо туман, ведь туман лежит на пол­пу­ти от возду­ха к воде, а пар — на пол­пу­ти от воды к возду­ху. Поэто­му они тонь­ше воды, но гру­бее возду­ха; это ста­но­вит­ся оче­вид­ным, если с уси­ли­ем вды­хать воздух сквозь пере­крыв­шую дыха­ние пре­гра­ду и наблюдать, как все пах­ну­щее отсе­и­ва­ет­ся и воздух дохо­дит очи­щен­ным от запа­хов. Понят­но, 67что мно­го­об­ра­зие запа­хов оста­ет­ся безы­мян­ным, ибо оно не сво­дит­ся к боль­шо­му чис­лу про­стых форм. Здесь суще­ст­ву­ет толь­ко одно чет­кое дву­член­ное разде­ле­ние — на запа­хи при­ят­ный и непри­ят­ный. Послед­ний ока­зы­ва­ет насиль­ст­вен­ное и огруб­ля­ю­щее дей­ст­вие на всю полость, про­сти­раю­щу­ю­ся от макуш­ки до пупа, меж­ду тем как пер­вый смяг­ча­ет загру­бев­шее и с при­ят­но­стью воз­вра­ща­ет его к пер­во­на­чаль­но­му состо­я­нию.

Третья область наших ощу­ще­ний — слух, и для полу­чае­мых им воздей­ст­вий bнам тоже сле­ду­ет отыс­кать обу­слов­ли­ваю­щие при­чи­ны. В общих чер­тах ска­жем, что звук — это тол­чок, про­из­во­ди­мый возду­хом через уши на мозг и кровь и дохо­дя­щий до самой души, меж­ду тем как вызван­ное этим толч­ком дви­же­ние, кото­рое начи­на­ет­ся с голо­вы и окан­чи­ва­ет­ся в обла­сти пече­ни, есть слы­ша­ние. Если дви­же­ние быст­ро, звук высок; чем оно мед­лен­нее, тем ниже звук. Рав­но­мер­ное дви­же­ние дает ров­ный и неж­ный звук, cнерав­но­мер­ное — гру­бый, силь­ное — гром­кий, сла­бое — тихий. Что каса­ет­ся созву­чий, то необ­хо­ди­мость понуж­да­ет нас отло­жить этот пред­мет напо­сле­док.

30. Теперь остал­ся толь­ко чет­вер­тый род ощу­ще­ний, но он явля­ет боль­шое мно­го­об­ра­зие, тре­бу­ю­щее рас­чле­нен­но­го под­хо­да. Мно­го­об­ра­зие это име­ет общее имя цве­та; а цвет — это пла­мя, стру­я­ще­е­ся от каж­до­го отдель­но­го тела и состо­я­щее из частиц, сораз­мер­ных спо­соб­но­сти наше­го зре­ния ощу­щать. О при­чи­нах зре­ния мы уже гово­ри­ли преж­де, dа сей­час умест­нее и нуж­нее все­го как мож­но прав­до­по­доб­нее объ­яс­нить цве­та.

Те части­цы, кото­рые несут­ся от дру­гих тел и стал­ки­ва­ют­ся со зри­тель­ным лучом, быва­ют либо мень­ше, чем части­цы послед­не­го, либо круп­нее, либо такой же вели­чи­ны. Те, что име­ют такую же вели­чи­ну, неощу­ти­мы, и мы назы­ваем их про­зрач­ны­ми. Напро­тив, те, что боль­ше, сжи­ма­ют зри­тель­ный луч, а те, что мень­ше, рас­ши­ря­ют его, и дей­ст­вие их мож­но срав­нить с дей­ст­ви­ем холод­но­го и горя­че­го на нашу плоть, eа так­же с дей­ст­ви­ем терп­ко­го и обжи­гаю­ще­го (или «ост­ро­го», как мы выра­жа­ем­ся) на наш язык. Это — белое и чер­ное, то есть впе­чат­ле­ния, рож­ден­ные в иной обла­сти чувств, чем толь­ко что пере­чис­лен­ные, и пото­му кажу­щи­е­ся ины­ми, но на самом деле тож­де­ст­вен­ные им. Так мы и назо­вем их: «белое» — то, что рас­ши­ря­ет зри­тель­ный луч, «чер­ное» — то, что его сужа­ет. Когда же огонь ино­го рода, несу­щий­ся более поры­ви­сто, уда­ря­ет в зри­тель­ный луч, про­ни­ка­ет его до самых глаз, насиль­ст­вен­но раз­вер­за­ет глаз­ные про­хо­ды 68и раз­жи­жа­ет их веще­ство, он застав­ля­ет излить­ся оттуда весь тот огонь и воду, что мы назы­ваем сле­за­ми. Посколь­ку же с двух сто­рон встре­ча­ют­ся два огня, при­чем один с мол­ние­нос­ной силой бьет из глаз, а дру­гой вхо­дит в гла­за и там уга­са­ет от вла­ги, из их сме­ше­ния рож­да­ют­ся все­воз­мож­ней­шие цве­та; это назы­ва­ют пере­ли­ва­ми, а тому, чем вызва­но такое состо­я­ние, дали име­на бле­стя­ще­го и свер­каю­ще­го.

bЕсть и такой род огня, кото­рый сто­ит посе­редине меж­ду дву­мя выше­на­зван­ны­ми; он дости­га­ет глаз­ной вла­ги и сме­ши­ва­ет­ся с ней, но не сия­ет. Мер­ца­ние это­го огня сквозь рас­т­во­рив­шую его жид­кость дает кро­ва­вый цвет, кото­рый мы нарек­ли крас­ным.

От сме­ше­ния свер­каю­ще­го огня с крас­ным и белым воз­ник жел­тый цвет; но о соот­но­ше­нии, в кото­ром они были сме­ша­ны, не име­ло бы смыс­ла тол­ко­вать даже в том слу­чае, если бы кто-нибудь его знал, ибо здесь невоз­мож­но при­ве­сти не толь­ко необ­хо­ди­мые, но даже веро­ят­ные и прав­до­по­доб­ные дово­ды. Далее, крас­ный цвет, сме­шан­ный с чер­ным и белым, cдает пур­пур­ный или тем­но-лило­вый, если все части сме­си силь­нее обо­жже­ны, а чер­но­го цве­та при­ме­ша­но боль­ше. Жел­тое в сме­ше­нии с серым дает корич­не­вое, серое же само есть смесь бело­го и чер­но­го; жел­тое в сме­ше­нии с белым дает цвет охры. Когда же белое, сой­дясь с бле­стя­щим, ложит­ся на густо-чер­ную осно­ву, тогда воз­ни­ка­ет синий цвет, меж­ду тем как соче­та­ние сине­го с белым дает голу­бой, а корич­не­во­го с чер­ным — зеле­ный цвет⁹⁴.

dИз этих при­ме­ров доста­точ­но ясно, к каким сме­ше­ни­ям мож­но све­сти все осталь­ные цве­та, не нару­шая при этом прав­до­по­до­бия. Но тот, кто попы­тал­ся бы стро­го про­ве­рить все это на деле, дока­зал бы, что не разу­ме­ет раз­ли­чия меж­ду чело­ве­че­ской и боже­ст­вен­ной при­ро­дой, ведь если у бога достанет и зна­ния, и мощи, дабы сме­сить мно­же­ство в един­ство и сыз­но­ва раз­ре­шить един­ство в мно­же­ство, то нет и нико­гда не будет тако­го чело­ве­ка, кото­ро­му обе эти зада­чи ока­за­лись бы по силам.

eВсе выше­на­зван­ные вещи, рож­ден­ные в то вре­мя под воздей­ст­ви­ем необ­хо­ди­мо­сти, взял в свои руки деми­ург самой пре­крас­ной и луч­шей из воз­ник­ших вещей, воз­на­ме­рив­шись поро­дить само­до­вле­ю­ще­го и совер­шен­ней­ше­го бога; при­чи­на­ми, кото­рые при­су­щи самим вещам, он поль­зо­вал­ся как вспо­мо­га­тель­ны­ми, но при этом сам направ­лял каж­дую из воз­ник­ших вещей ко бла­гу. Поэто­му до́лжно раз­ли­чать два вида при­чин — необ­хо­ди­мые и боже­ст­вен­ные — и отыс­ки­вать во всем при­чи­ны вто­ро­го рода, дабы стя­жать через это для себя бла­жен­ную жизнь, 69насколь­ко при­ро­да наша это допус­ка­ет, а уже ради них нам сле­ду­ет зани­мать­ся и при­чи­на­ми пер­во­го рода, поняв, что при забве­нии необ­хо­ди­мо­сти немыс­ли­мо ни ура­зу­меть, ни схва­тить, ни вооб­ще как-либо при­бли­зить к себе то един­ст­вен­ное, о чем мы печем­ся.

31. Теперь заготов­лен­ные при­чи­ны раз­ло­же­ны у нас по родам, как стро­и­тель­ные при­па­сы у плот­ни­ков, и нам оста­ет­ся толь­ко выло­жить из них даль­ней­шую часть наше­го рас­суж­де­ния; вер­нем­ся, одна­ко, к исход­ной точ­ке и повто­рим вкрат­це весь наш путь вплоть до того места, кото­ро­го мы толь­ко что достиг­ли, bа уже потом попы­та­ем­ся дать наше­му ска­за­нию подо­баю­щее заклю­че­ние.

Как было упо­мя­ну­то вна­ча­ле, все вещи явля­ли состо­я­ние пол­ной неупо­рядо­чен­но­сти, и толь­ко бог при­вел каж­дую из них к согла­сию с самой собою и со все­ми дру­ги­ми веща­ми во всех отно­ше­ни­ях, в каких толь­ко они мог­ли быть при­част­ны соот­но­си­тель­но­сти и сораз­мер­но­сти. Ведь досе­ле в них не было ниче­го подоб­но­го, раз­ве что по како­му-нибудь слу­чай­но­му сов­па­де­нию, и вовсе не к чему было при­ме­нить те име­на, кото­ры­ми мы ныне име­ну­ем огонь и воду, а рав­но и про­чие вещи; cбог впер­вые все это упо­рядо­чил, а затем соста­вил из это­го нашу Все­лен­ную — еди­ное живое суще­ство, заклю­чаю­щее в себе все осталь­ные живые суще­ства, как смерт­ные, так и бес­смерт­ные.

При этом боже­ст­вен­ные суще­ства создал сам деми­ург, а порож­де­ние смерт­ных он дове­рил тем, кого сам поро­дил. И вот они, под­ра­жая ему, при­ня­ли из его рук бес­смерт­ное нача­ло души и заклю­чи­ли в смерт­ное тело, пода­рив все это тело душе вме­сто колес­ни­цы, но, кро­ме того, они при­ла­ди­ли к нему еще один, смерт­ный, вид души, вло­жив в него опас­ные и зави­ся­щие от необ­хо­ди­мо­сти состо­я­ния: dдля нача­ла — удо­воль­ст­вие, эту силь­ней­шую при­ман­ку зла, затем стра­да­ние, отпу­ги­ваю­щее нас от бла­га, а в при­да­чу двух нера­зум­ных совет­чиц — дер­зость и боязнь — и, нако­нец, гнев, кото­рый не внем­лет уго­во­рам, и надеж­ду, кото­рая не в меру лег­ко внем­лет обо­льще­ни­ям. Все это они сме­ша­ли с нера­зум­ным ощу­ще­ни­ем и с гото­вой на все любо­вью и так довер­ши­ли по зако­нам необ­хо­ди­мо­сти смерт­ный род души.

Одна­ко они, несо­мнен­но, стра­ши­лись без вся­кой необ­хо­ди­мо­сти осквер­нить таким обра­зом боже­ст­вен­ное нача­ло и пото­му уда­ли­ли от него смерт­ную душу, eустро­ив для нее оби­тель в дру­гой части тела, а меж­ду голо­вой и гру­дью, дабы их раз­об­щить, воз­двиг­ли шею как некий пере­ше­ек и рубеж. Ибо имен­но в грудь и в так назы­вае­мое туло­ви­ще вло­жи­ли они смерт­ную душу; посколь­ку одна часть души име­ет более бла­го­род­ную при­ро­ду, а дру­гая — более низ­кую, они разде­ли­ли полость это­го туло­ви­ща надвое, 70как бы обособ­ляя муж­скую поло­ви­ну дома от жен­ской, а в каче­стве сре­до­сте­ния поста­ви­ли грудо­брюш­ную пре­гра­ду. Ту часть души, что при­част­на муже­ст­вен­но­му духу и воз­лю­би­ла победу, они водво­ри­ли побли­же к голо­ве, меж­ду грудо­брюш­ной пре­гра­дой и шеей, дабы она вни­ма­ла при­ка­зам рас­суд­ка и силой помо­га­ла ему сдер­жи­вать род вожде­ле­ний, едва толь­ко те не поже­ла­ют доб­ро­воль­но под­чи­нить­ся власт­но­му сло­ву, исхо­дя­ще­му из вер­хов­ной твер­ды­ни акро­по­ля. Серд­цу же, bэто­му сре­дото­чию сосудов и род­ни­ку бур­но гони­мой по всем чле­нам кро­ви, они отве­ли поме­ще­ние стра­жа; вся­кий раз, когда дух заки­пит гне­вом, при­няв от рас­суд­ка весть о неко­ей неспра­вед­ли­во­сти, совер­шаю­щей­ся извне или, может стать­ся, со сто­ро­ны сво­их же вожде­ле­ний, неза­мед­ли­тель­но по всем тес­ным прото­кам, иду­щим от серд­ца к каж­до­му орга­ну ощу­ще­ния, долж­ны устре­мить­ся уве­ще­ва­ния и угро­зы, дабы все они ока­за­ли без­услов­ную покор­ность cи усту­пи­ли руко­вод­ство наи­луч­ше­му из начал.

Одна­ко боги пред­виде­ли напе­ред, что при ожи­да­нии опас­но­стей и воз­буж­де­нии духа серд­це будет коло­тить­ся и что каж­дое такое вски­па­ние стра­стей сопря­же­но с дей­ст­ви­ем огня. И чтобы ока­зать серд­цу помощь, они про­из­рас­ти­ли вид лег­ких, кото­рый, во-пер­вых, мягок и бес­кро­вен, а к тому же, напо­до­бие губ­ки, наде­лен пора­ми, так что может вби­рать в себя дыха­ние и питье, охлаж­дать серд­це dи тем самым достав­лять ему в жару отдых и све­жесть. Для этой цели они про­ру­би­ли к лег­ким про­хо­ды от дыха­тель­но­го гор­ла и лег­ки­ми, слов­но бы подуш­ка­ми, обло­жи­ли серд­це, дабы вся­кий раз, как в нем взыг­ра­ет дух, оно глу­ши­ло свои уда­ры о подат­ли­вую тол­щу и при этом полу­ча­ло охлаж­де­ние, чтобы муче­ния его умень­ша­лись, а помощь, кото­рую дух ока­зы­ва­ет рас­суд­ку, воз­рас­та­ла.

32. Дру­гую часть смерт­ной души, кото­рая несет в себе вожде­ле­ние к еде, питью и ко все­му про­че­му, в чем она нуж­да­ет­ся по самой при­ро­де тела, они водво­ри­ли меж­ду грудо­брюш­ной пре­гра­дой eи обла­стью пупа, пре­вра­тив всю эту область в подо­бие кор­муш­ки для пита­ния тела; там они и поса­ди­ли эту часть души на цепь, как дико­го зве­ря, кото­ро­го невоз­мож­но укро­тить, но при­хо­дит­ся питать ради его свя­зи с целым, раз уж суж­де­но воз­ник­нуть смерт­но­му роду⁹⁵. Они устро­и­ли так, чтобы этот зверь веч­но сто­ял у сво­ей кор­муш­ки и оби­тал подаль­ше от разум­ной души, воз­мож­но менее доса­ждая ей сво­им шумом и ревом, дабы та мог­ла без поме­хи при­ни­мать свои реше­ния 71на бла­го всем частям тела вме­сте и каж­дой из них в отдель­но­сти. Они зна­ли, что он не будет пони­мать рас­суж­де­ния, а даже если что-то из них и дой­дет до него через ощу­ще­ние, не в его при­ро­де будет об этом забо­тить­ся; он обре­чен в ночи и во вре­мя дня обо­льщать­ся игрой подо­бий и при­зра­ков.

И вот бог, воз­на­ме­рясь най­ти на него упра­ву, постро­ил вид пече­ни bи водво­рил в лого­во к зве­рю⁹⁶, поста­рав­шись, чтобы печень вышла плот­ной, глад­кой, лос­ня­щей­ся и на вкус слад­кой, одна­ко не без горе­чи. Цель бога состо­я­ла в том, чтобы исхо­дя­щее из ума мыс­ли­тель­ное воздей­ст­вие ока­за­лось отра­же­но пече­нью, слов­но зер­ка­лом, кото­рое улав­ли­ва­ет напе­чат­ле­ния и явля­ет взо­ру при­зра­ки, и таким обра­зом на зве­ря нахо­дил бы страх, когда это воздей­ст­вие дой­дет до него с суро­вы­ми угро­за­ми и при­бегнет к горь­кой части, стре­ми­тель­но раз­ли­вая ее по всей пече­ни, вызы­вая появ­ле­ние желч­но­го оттен­ка и застав­ляя печень всю смор­щить­ся и отвер­деть; cвдо­ба­вок это воздей­ст­вие выво­дит всю долю пече­ни из пря­мо­го поло­же­ния, искрив­ля­ет и гнет ее, зажи­ма­ет ее сосуды и сдав­ли­ва­ет ворот­ную вену, что при­во­дит к болям и тош­но­те. Когда же, напро­тив, от мыс­ля­щей части души пове­ет дыха­ни­ем крото­сти, кото­рое вызо­вет к жиз­ни виде́ния совсем ино­го рода, это дыха­ние не толь­ко не взвол­ну­ет горь­кой части пече­ни, но и не при­кос­нет­ся к этой про­ти­во­по­лож­ной себе при­ро­де; напро­тив, оно при­бегнет к при­рож­ден­но­му пече­ни свой­ству сла­до­сти, дабы рас­пря­мить, раз­гла­дить и высво­бо­дить все ее части. dБла­го­да­ря это­му оби­таю­щая в обла­сти пече­ни часть души долж­на стать про­свет­лен­ной и радост­ной, ночью же вести себя спо­кой­но, пре­да­ва­ясь про­ро­че­ским снам, коль ско­ро она уже непри­част­на рас­суд­ку и мыш­ле­нию. Ведь боги, постро­яв­шие нас, пом­ни­ли о запо­веди сво­его отца, кото­рая повеле­ва­ла создать чело­ве­че­ский род настоль­ко совер­шен­ным, насколь­ко это воз­мож­но; eво испол­не­ние это­го они поста­ра­лись при­об­щить к истине даже низ­мен­ную часть наше­го суще­ства и пото­му учреди­ли в ней про­ри­ца­ли­ще.

То, что бог уде­лил про­ро­че­ский дар чело­ве­че­ско­му умо­по­мра­че­нию, может быть бес­спор­но дока­за­но: никто, нахо­дясь в сво­ем уме, не быва­ет при­ча­стен бого­вдох­но­вен­но­му и истин­но­му про­ро­че­ству, но лишь тогда, когда мыс­ли­тель­ная спо­соб­ность свя­за­на сном, неду­гом либо неким при­сту­пом одер­жи­мо­сти⁹⁷. Напро­тив, дело непо­вреж­ден­но­го в уме чело­ве­ка — при­пом­нить и вос­ста­но­вить то, что изрек­ла во сне либо наяву эта про­ро­че­ская и вдох­нов­лен­ная при­ро­да, 72рас­чле­нить все виде­ния с помо­щью мыс­ли и ура­зу­меть, что же они зна­ме­ну­ют — зло или доб­ро — и отно­сят­ся ли они к буду­щим, к минув­шим или к насто­я­щим вре­ме­нам. Не тому же, кто обе­зу­мел и еще пре­бы­ва­ет в безу­мии, судить о соб­ст­вен­ных виде­ни­ях и рече­ни­ях! Прав­ду гово­рит ста­рая посло­ви­ца, что лишь рас­суди­тель­ный в силах понять сам себя и то, что он дела­ет⁹⁸. bОтсюда и воз­ник обы­чай, чтобы обо всех бого­вдох­но­вен­ных про­ри­ца­ни­ях изре­ка­ло свой суд при­став­лен­ное к тому пле­мя истол­ко­ва­те­лей; прав­да, их и самих под­час назы­ва­ют про­ро­ка­ми, но толь­ко по неведе­нию, ибо они лишь раз­га­ды­ва­ют таин­ст­вен­ные рече­ния и виде­ния, а пото­му долж­ны быть по всей спра­вед­ли­во­сти назва­ны никак не про­ро­ка­ми, но тол­ко­ва­те­ля­ми при тех, кто про­ри­ца­ет.

Тако­вы при­чи­ны, по кото­рым печень полу­чи­ла выше­опи­сан­ное устрой­ство и место­по­ло­же­ние; целью было про­ро­че­ство. И в самом деле, покуда тело живет, печень дает весь­ма внят­ные зна­ме­ния, с ухо­дом же жиз­ни она ста­но­вит­ся сле­пой, и тогда ее веща­ния слиш­ком туман­ны, чтобы заклю­чать в себе ясный смысл.

cСосед­ст­ву­ю­щий с пече­нью орган был создан и поме­щен нале­во от нее ради ее бла­га, дабы сохра­нять ее неиз­мен­но лос­ня­щей­ся и чистой, слу­жа ей напо­до­бие губ­ки, кото­рая все­гда лежит нагото­ве под­ле зер­ка­ла. Сто­ит толь­ко каким-либо загряз­не­ни­ям, порож­дае­мым неду­га­ми тела, появить­ся близ пече­ни, как их тот­час устра­ня­ет селе­зен­ка, вби­рая их в свои бес­кров­ные поло­сти. Так и полу­ча­ет­ся, что, когда она напол­не­на эти­ми отбро­са­ми, dее пучит и разду­ва­ет, но, когда тело очи­ще­но, она опа­да­ет и воз­вра­ща­ет­ся к преж­ним раз­ме­рам.

33. Вот что мы дума­ем о душе, о ее смерт­ной и боже­ст­вен­ной частях, а рав­но и о том, как, в каком сосед­стве и по каким при­чи­нам каж­дая из этих частей полу­чи­ла свое отдель­ное место­жи­тель­ство. Наста­и­вать на том, что ска­зан­ное нами — исти­на, мы отва­жи­лись бы раз­ве что с пря­мо­го доз­во­ле­ния бога; но прав­до­по­до­бие нами соблюде­но, это мы можем сме­ло ска­зать уже сей­час, а тем более имея в виду наше даль­ней­шее рас­суж­де­ние. Так ска­жем же это!

eПере­хо­дя к сле­дую­ще­му вопро­су, мы будем дер­жать­ся преж­не­го наше­го пути; вопрос же состо­ит в том, как воз­ник­ли осталь­ные части тела. Их устрой­ство пра­виль­нее все­го объ­яс­нить путем сле­дую­ще­го умо­за­клю­че­ния. Тво­рив­шие наш род зна­ли зара­нее, какая без­удерж­ность в еде и питье будет обу­ре­вать нас; они пред­виде­ли, что по сво­ей жад­но­сти мы ста­нем погло­щать и того и дру­го­го боль­ше, чем велят уме­рен­ность и необ­хо­ди­мость. Опа­са­ясь поэто­му, как бы не раз­ра­зил­ся сви­ре­пый мор и еще не завер­шен­ный род смерт­ных не исчез навсе­гда, 73они пред­у­смот­ри­тель­но сооруди­ли для при­е­ма излиш­ков питья и еды ту кла­до­вую, что име­ну­ют ниж­ней поло­стью, и напол­ни­ли ее изви­ва­ми кишок, дабы пища не слиш­ком быст­ро покида­ла тело, при­нуж­дая его тре­бо­вать новой пищи и тем скло­няя к нена­сыт­но­сти, и дабы род чело­ве­че­ский из-за чре­во­уго­дия не стал чужд фило­со­фии и Музам, явив непо­слу­ша­ние са́мому боже­ст­вен­но­му, что в нас есть.

Что каса­ет­ся костей, мышц и bвооб­ще всей подоб­ной при­ро­ды, то с ней дело обсто­ит вот как: нача­ло все­го это­го — рож­де­ние моз­га; в нем уко­ре­не­ны те узы жиз­ни, кото­рые свя­зу­ют душу с телом, в нем лежат кор­ни рода чело­ве­че­ско­го. Но сам мозг рож­ден из дру­го­го. Дело было так: сре­ди всех исход­ных тре­уголь­ни­ков бог выбрал и обосо­бил наи­бо­лее пра­виль­ные и ров­ные, кото­рые спо­соб­ны были в наи­боль­шей чисто­те пред­став­лять огонь и воду, воздух и зем­лю; затем, отде­лив каж­дое от сво­его рода, он сораз­мер­но сме­сил их, cпри­готов­ляя общее семя для все­го смерт­но­го рода, и устро­ил из это­го мозг. В нем он наса­дил все роды душ, а утвер­див их, разъ­ял мозг уже при самом пер­вом рас­се­че­нии на такое мно­же­ство тел, чтобы они сво­им чис­лом и устрой­ст­вом соот­вет­ст­во­ва­ли выше­на­зван­ным родам. Ту долю, кото­рой суж­де­но было, как неко­ей пашне, вос­при­нять семя боже­ст­вен­но­го нача­ла, он сде­лал со всех сто­рон округ­лой и нарек эту долю голов­ным моз­гом, dпред­видя, что вме­стив­ший ее сосуд по завер­ше­нии каж­до­го живо­го суще­ства станет голо­вой. Дру­гая доля долж­на была полу­чить остав­шу­ю­ся, то есть смерт­ную, часть души; ее он разъ­ял на округ­лые, и при­том про­дол­го­ва­тые, тела, так­же наиме­но­вав их все в целом моз­гом, хоть и не в пря­мом смыс­ле. От них, как от яко­рей, он протя­нул узы, дол­жен­ст­ву­ю­щие скре­пить всю душу, а вокруг этой осно­вы начал соору­жать все наше тело, преж­де все­го одев мозг твер­дым кост­ным покро­вом.

eВот как он постро­ял кость. Ото­брав про­се­и­ва­ни­ем чистую и глад­кую зем­лю, он заме­сил ее и увлаж­нил моз­гом; после это­го он ста­вит смесь в огонь, затем оку­на­ет в воду, потом сно­ва в огонь и сно­ва в воду. Зака­лив ее так по несколь­ку раз в огне и воде, он сде­лал ее нераз­ру­ши­мой и для того, и для дру­го­го. В дело он употре­бил ее преж­де все­го затем, чтобы выто­чить из нее кост­ную сфе­ру вокруг голов­но­го моз­га, оста­вив в этой сфе­ре узкий про­ход; 74а для при­кры­тия заты­лоч­но­го и спин­но­го моз­га он изва­ял из этой же сме­си позвон­ки, кото­рые нало­жил друг на дру­га, как скла­ды­ва­ют двер­ные пет­ли, протя­нув этот ряд от голо­вы через все туло­ви­ще. Так он замкнул все семя в защит­ную кам­не­по­доб­ную огра­ду и в послед­ней постро­ил суста­вы, при­бег­нув к посред­ст­ву­ю­щей силе ино­го, дабы обес­пе­чить подвиж­ность и гиб­кость.

bДалее он усмот­рел, что при­ро­да кости сверх долж­но­го хруп­ка и несги­бае­ма и что, если ей к тому же при­дет­ся тер­петь жар, а после охлаж­дать­ся, она не усто­ит про­тив косто­еды, кото­рая загу­бит заклю­чен­ное в ней семя; поэто­му он измыс­лил род сухо­жи­лий и пло­ти. Сухо­жи­лия, свя­зав друг с дру­гом все чле­ны, долж­ны были сво­и­ми сокра­ще­ни­я­ми и рас­тя­же­ни­я­ми доста­вить воз­мож­ность телу сги­бать­ся и раз­ги­бать­ся в суста­вах; что до пло­ти, то ей назна­че­но было слу­жить защи­той от жара и укры­ти­ем от холо­да, а рав­но и как бы вой­лоч­ной подуш­кой, пред­о­хра­ня­ю­щей от уши­бов, cибо напо­ру тел она может про­ти­во­по­ста­вить упру­гую подат­ли­вость. К тому же в ней таит­ся теп­лая вла­га, кото­рая летом высту­па­ет в виде пота и увлаж­ня­ет кожу, уготов­ляя все­му телу при­ят­ное охлаж­де­ние, а зимой, напро­тив, наи­луч­шим обра­зом раз­го­ня­ет под­сту­паю­щую и обни­маю­щую тело сту­жу силой скры­то­го в ней огня. Таков был замы­сел Вая­те­ля, и вот он соеди­нил в долж­ных коли­че­ствах воду, огонь и зем­лю, а после заме­сил их на ост­рой и соле­ной заквас­ке — dтак полу­чи­лась мяг­кая и насы­щен­ная сока­ми плоть. Что каса­ет­ся при­ро­ды сухо­жи­лий, то ее он обра­зо­вал, сме­шав кость с еще не заква­шен­ной пло­тью, и этой про­ме­жу­точ­ной сме­си дал жел­тый цвет. Вот поче­му сухо­жи­лия полу­чи­лись более креп­ки­ми и тягу­чи­ми, чем плоть, но более мяг­ки­ми и влаж­ны­ми, чем кость.

Итак, всем этим он покрыл кости вме­сте с лежа­щим в них моз­гом, свя­зуя их посред­ст­вом сухо­жи­лий, eа свер­ху оку­ты­вая оде­я­ни­ем пло­ти. При этом кости, в кото­рых боль­ше все­го души⁹⁹, он оку­тал наи­ме­нее тол­стой пло­тью, а самые без­душ­ные — наи­боль­шей и осо­бен­но плот­ной; что каса­ет­ся кост­ных сочле­не­ний, то, когда осо­бые сооб­ра­же­ния не тре­бо­ва­ли чего-то ино­го, он взра­щи­вал на них опять-таки лишь скуд­ную плоть, чтобы она не стес­ни­ла сги­ба­ние суста­вов и не обрек­ла тело на мало­по­движ­ность и бес­по­мощ­ность. Не желал он и того, чтобы обиль­ные и плот­ные тол­щи мышц, нале­гая друг на дру­га и гру­бея от это­го, при­ту­пи­ли ощу­ще­ние, отче­го после­до­ва­ло бы уга­са­ние памя­ти и рас­слаб­ле­ние умст­вен­ных спо­соб­но­стей. 75Вот поче­му бед­рен­ные и бер­цо­вые, тазо­вые, пле­че­вые и лок­те­вые кости, а так­же и вооб­ще все кости, кото­рые не име­ют сочле­не­ний и в сво­ем моз­гу содер­жат мало души, а зна­чит, лише­ны мыш­ле­ния, — все это было щед­ро покры­то пло­тью; напро­тив, то, что несет в себе разум, покры­то ею куда мень­ше, кро­ме тех слу­ча­ев, когда плоть сама по себе слу­жит носи­те­лем ощу­ще­ний: тако­во устрой­ство язы­ка. Но боль­шей частью дело обсто­я­ло так, как ска­за­но выше, bибо в при­ро­де, рож­ден­ной и живу­щей в силу необ­хо­ди­мо­сти, плот­ная кость и обиль­ная плоть никак не могут ужить­ся с тон­ким и отчет­ли­вым ощу­ще­ни­ем. Если бы то и дру­гое было сов­ме­сти­мо, стро­е­ние голо­вы было бы наде­ле­но всем этим в пре­из­быт­ке, и тогда род чело­ве­че­ский, нося на пле­чах столь мяси­стую, жили­стую и креп­кую голо­ву, полу­чил бы вдвое, а то и во мно­го крат более дол­гую, а при­том и более здо­ро­вую и бес­пе­чаль­ную жизнь. И вот, когда деми­ур­ги наше­го рож­де­ния ока­за­лись перед выбо­ром, cсооб­щить ли созидае­мо­му роду боль­ше дол­го­веч­но­сти, но мень­ше совер­шен­ства или мень­ше дол­го­веч­но­сти, но боль­ше совер­шен­ства, они еди­но­душ­но реши­ли, что более корот­кую, но зато луч­шую жизнь каж­дый, без­услов­но, дол­жен пред­по­честь более дол­гой, но худ­шей. В соот­вет­ст­вии с этим они покры­ли голо­ву рых­лой костью, не нало­жив свер­ху пло­ти и даже не дав ей сухо­жи­лий, ибо суста­вов здесь все рав­но не было. Поэто­му голо­ва явля­ет собой самую чув­ст­ви­тель­ную и самую разум­ную, но так­же и намно­го сла­бей­шую часть каж­до­го муж­чи­ны. По тем же при­чи­нам бог при­кре­пил сухо­жи­лия лишь dк само­му низу голо­вы, одно­род­но обвив ими шею и соеди­нив с ними края челюст­ных костей под лицом; весь осталь­ной запас сухо­жи­лий он рас­пре­де­лил меж­ду про­чи­ми чле­на­ми, свя­зуя суста­вы. Что каса­ет­ся наше­го рта, то стро­и­те­ли снаб­ди­ли его нынеш­ним его осна­ще­ни­ем — зуба­ми, язы­ком и губа­ми, имея в виду как необ­хо­ди­мое, так и наи­луч­шее: eвход они созида­ли ради необ­хо­ди­мо­го, а выход — ради наи­луч­ше­го. В самом деле, все, что вхо­дит в тело и пита­ет его, отно­сит­ся к необ­хо­ди­мо­му, меж­ду тем как изли­ваю­щий­ся нару­жу поток речей, слу­жа мыс­ли, явля­ет собою пре­крас­ней­ший и наи­луч­ший из всех пото­ков.

И все же голо­ву нель­зя было оста­вить при одном голом костя­ном покро­ве, без защи­ты про­тив годо­вых чере­до­ва­ний жары и сту­жи, так же как нель­зя было допу­стить, чтобы от оби­лия пло­ти она ста­ла тупой и бес­чув­ст­вен­ной. 76Меж­ду тем от еще не засох­шей пло­ти отсло­и­лась доволь­но тол­стая плен­ка, кото­рая ныне извест­на под назва­ни­ем кожи. Бла­го­да­ря моз­го­вой вла­ге она при­рас­та­ла и раз­рас­та­лась даль­ше, так что окру­жа­ла всю голо­ву, а вла­га, под­ни­ма­ясь квер­ху через швы, оро­ша­ла ее и понуди­ла сомкнуть­ся на макуш­ке как бы в узел. Что каса­ет­ся швов, то раз­ли­чия в их фор­мах обу­слов­ле­ны силой кру­го­вра­ще­ний мыс­ли и пита­ни­ем: если про­ти­во­бор­ство того и дру­го­го силь­нее, швов боль­ше, а если оно сла­бее, швов мень­ше.

bВсю эту кожу боже­ство иско­ло­ло кру­гом про­ни­зы­ваю­щей силой огня, и когда через эти про­ко­лы высту­па­ла нару­жу вла­га, то все бес­при­мес­ные и теп­лые части испа­ря­лись; но при­месь, состо­яв­шая из тех же веществ, что и кожа, хотя и устрем­ля­лась в высоту, вытя­ги­ва­ясь в про­тя­жен­ное тело, по тон­ко­сти рав­ное про­ко­лу, одна­ко из-за мед­ли­тель­но­сти ока­зы­ва­лась отбро­шен­ной окру­жаю­щим возду­хом обрат­но, врас­та­ла в кожу и пус­ка­ла в ней кор­ни. cТак воз­ник род волос, про­из­рас­таю­щих из кожи; по сво­ей рем­не­об­раз­ной при­ро­де они близ­ки к коже, но жест­че и плот­нее, что объ­яс­ня­ет­ся сжи­маю­щим воздей­ст­ви­ем холо­да на каж­дый отдель­ный, обосо­бив­ший­ся от кожи волос. Когда Устро­и­тель делал нашу голо­ву такой кос­ма­той, он руко­вод­ст­во­вал­ся назван­ны­ми при­чи­на­ми, и умы­сел его состо­ял в том, dчтобы это был лег­кий покров моз­га вза­мен пло­ти, зате­ня­ю­щий его летом и утеп­ля­ю­щий зимой, но при этом не слу­жил бы поме­хой его чув­ст­ви­тель­но­сти.

Что каса­ет­ся пере­пле­те­ния сухо­жи­лий, кожи и кости на кон­цах паль­цев, то там, когда все было пере­ме­ша­но, а смесь высу­ше­на, роди­лась жест­кая кожа. Тако­вы были вспо­мо­га­тель­ные при­чи­ны, участ­во­вав­шие в ее созда­нии, но самой под­лин­ной из при­чин была забота о суще­ствах, име­ю­щих воз­ник­нуть в буду­щем. eТе, кто устро­ил нас, веда­ли, что неко­гда от муж­чин наро­дят­ся жен­щи­ны, а так­же и зве­ри и что мно­гие тва­ри по мно­гим при­чи­нам ощу­тят нуж­ду в употреб­ле­нии ног­тей; вот поче­му уже при самом рож­де­нии чело­ве­че­ства они наме­ти­ли их зачат­ки. Тако­вы, ста­ло быть, те сооб­ра­же­ния и замыс­лы, кото­ры­ми руко­во­ди­лись боги, когда созда­ва­ли кожу, воло­сы и ног­ти на око­неч­но­стях чле­нов.

34. Теперь все части и чле­ны смерт­но­го живо­го суще­ства срос­лись в еди­ное целое, 77кото­ро­му, одна­ко, по необ­хо­ди­мо­сти пред­сто­я­ло жить сре­ди огня и возду­ха, а зна­чит, тер­петь от них рас­пад и опу­сто­ше­ние и пото­му погиб­нуть. Но боги при­шли ему на помощь: они про­из­рас­ти­ли некую при­ро­ду, род­ст­вен­ную чело­ве­че­ской, но состав­лен­ную из иных видов и ощу­ще­ний и пото­му явля­ю­щую собой иной род существ; это были те самые дере­вья, тра­вы и вооб­ще рас­те­ния, кото­рые ныне обла­го­ро­же­ны труда­ми зем­ледель­цев и слу­жат нашей поль­зе, но изна­чаль­но суще­ст­во­ва­ли толь­ко в виде диких пород, более древ­них, чем ухо­жен­ные. bВсе, что при­част­но жиз­ни, по всей спра­вед­ли­во­сти и прав­де может быть назва­но живым суще­ст­вом; так, и пред­мет это­го наше­го рас­суж­де­ния при­ча­стен третье­му виду души, кото­рый, соглас­но ска­зан­но­му преж­де, водво­рен меж­ду грудо­брюш­ной пре­гра­дой и пупом и при­том не име­ет в себе ни мне­ния, ни рас­суд­ка, ни ума, а толь­ко ощу­ще­ние удо­воль­ст­вия и боли, а так­же вожде­ле­ния. В самом деле, рас­те­ние про­хо­дит свой жиз­нен­ный путь чисто стра­да­тель­ным обра­зом, оно дви­жет­ся лишь в самом себе и в отно­ше­нии себя и про­ти­во­сто­ит воздей­ст­вию внеш­не­го дви­же­ния, поль­зу­ясь соб­ст­вен­ным, cтак что оно не видит и не пони­ма­ет сво­его состо­я­ния и при­ро­ды. Поэто­му, без­услов­но, оно живет и явля­ет собой не что иное, как живое суще­ство, одна­ко при­креп­ле­но к сво­е­му месту и уко­ре­не­но в нем, ибо спо­соб­но­сти дви­гать­ся [вовне] сво­ей силой ему не дано.

35. Итак, все эти поро­ды рас­ти­тель­но­го цар­ства про­из­рас­ти­ли они, мощ­ные, нам, менее силь­ным, для про­пи­та­ния. Затем они же про­ру­би­ли в само́м нашем теле прото­ки, как про­ру­ба­ют в саду водоот­вод­ные кана­вы, дабы оно оро­ша­лось при­то­ком вла­ги¹⁰⁰. Преж­де все­го они про­ве­ли dдва скры­тых прото­ка меж­ду кожей и срос­шей­ся с нею пло­тью — две спин­ные жилы, соот­вет­ст­ву­ю­щие деле­нию тела на пра­вую и левую сто­ро­ны; эти жилы они напра­ви­ли вниз по обе сто­ро­ны от позво­ноч­но­го стол­ба, заклю­чив меж­ду ними дето­род­ный мозг так, чтобы и он под­дер­жи­вал­ся в самом цве­ту­щем состо­я­нии, и дру­гие части полу­ча­ли рав­но­мер­ный при­ток лег­ко раз­ли­ваю­щей­ся кни­зу кро­ви. После это­го они разде­ли­ли жилы eв обла­сти голо­вы и пере­пле­ли их таким обра­зом, чтобы кон­цы жил пере­се­ка­ли друг дру­га в про­ти­во­по­лож­ных направ­ле­ни­ях; те, кото­рые шли от пра­вой сто­ро­ны тела, они напра­ви­ли к левой, а те, кото­рые шли от левой, — соот­вет­ст­вен­но к пра­вой. Это было сде­ла­но, чтобы голо­ва полу­чи­ла поми­мо кожи лиш­нюю связь с туло­ви­щем, посколь­ку она не име­ет иду­щих по кру­гу до макуш­ки сухо­жи­лий; дру­гая цель состо­я­ла в том, чтобы ощу­ще­ния, исхо­дя­щие от обе­их сто­рон, отчет­ли­во полу­ча­ло все тело в целом.

Затем они нача­ли устра­и­вать водо­снаб­же­ние таким спо­со­бом, 78кото­рый станет нам понят­нее, если мы напе­ред согла­сим­ся, что все тела, состав­лен­ные из мень­ших частиц, непро­хо­ди­мы для боль­ших, меж­ду тем как тела, состав­лен­ные из боль­ших частиц, про­хо­ди­мы для мень­ших. Посколь­ку же из всех родов самые малые части­цы име­ет огонь, зна­чит, он про­ры­ва­ет­ся сквозь воду, зем­лю, воздух, а рав­но и сквозь все, что состо­ит из этих трех родов, так что для него нет ниче­го непро­хо­ди­мо­го. Если мы это будем иметь в виду при­ме­ни­тель­но к нашей брюш­ной поло­сти, обна­ру­жит­ся сле­дую­щее: когда в нее вхо­дят яст­ва и напит­ки, они там и оста­ют­ся, bно воздух и огонь не могут быть ею удер­жа­ны, посколь­ку име­ют мень­шие срав­ни­тель­но с нею части­цы. К этим веще­ствам и при­бег бог, воз­на­ме­рив­шись нала­дить отток вла­ги из брюш­ной поло­сти в жилы. Он соткал из возду­ха и огня осо­бое пле­те­ние, похо­жее на рыбо­лов­ную вер­шу и у вхо­дов имев­шее две встав­лен­ные ворон­ки, одна из кото­рых в свой черед разде­ля­лась на два рука­ва; от этих воро­нок он протя­нул кру­гом во все сто­ро­ны подо­бия кана­ти­ков, доведен­ные до самых кра­ев пле­те­ния; cпри этом всю внут­рен­ность вер­ши он соста­вил из огня, а ворон­ки и обо­лоч­ку — из воздуш­ных частиц. Затем он взял свое изде­лие и снаб­дил им то суще­ство, что было им изва­я­но, а дей­ст­во­вал при этом вот как: отвер­стия воро­нок он утвер­дил во рту, посколь­ку же их было две, то одну из них он вывел через дыха­тель­ные пути в лег­кие, а дру­гую — мимо дыха­тель­ных путей в брюш­ную полость; при этом первую он рас­сек на две части, про­ведя к обе­им общий про­ход через отвер­стия носа, так что, если про­ход dчерез рот ока­зы­ва­ет­ся закры­тым, при­ток возду­ха вос­пол­ня­ет­ся по дру­го­му про­хо­ду. Далее, всю обо­лоч­ку вер­ши он при­кре­пил вокруг поло­сти тела и устро­ил так, чтобы все это попе­ре­мен­но то вте­ка­ло в ворон­ки — при­том мяг­ко, ибо послед­ние состо­ят из возду­ха, — то выте­ка­ло из воро­нок, при этом пле­те­ние уто­па­ло бы в глу­бине тела, кото­рое пори­сто, а затем сыз­но­ва выхо­ди­ло нару­жу, меж­ду тем как огни­стые лучи, заклю­чен­ные в теле, сле­до­ва­ли бы за дви­же­ни­ем возду­ха в том и дру­гом направ­ле­нии. eВсе это долж­но непре­стан­но про­дол­жать­ся, пока не рас­па­дут­ся жиз­нен­ные свя­зи смерт­но­го суще­ства; и мы берем­ся утвер­ждать, что имен­но это учреди­тель имен нарек вды­ха­ни­ем и выды­ха­ни­ем. Бла­го­да­ря всей этой череде дей­ст­вий и состо­я­ний оро­шае­мое и охлаж­дае­мое тело наше полу­ча­ет пита­ние и жизнь, ибо вся­кий раз, как дыха­ние совер­ша­ет свой путь внутрь и нару­жу, сопря­жен­ный с ним внут­рен­ний огонь сле­ду­ет за ним, вновь и вновь про­хо­дит через брюш­ную полость, 79охва­ты­ва­ет нахо­дя­щи­е­ся там еду и питье, раз­ру­ша­ет их, раз­ни­мая на малые доли, затем гонит по тем порам, сквозь кото­рые про­хо­дит сам, направ­ляя их в жилы, как воду из род­ни­ка направ­ля­ют в прото­ки, и таким обра­зом понуж­да­ет стру­ить­ся через тело, слов­но по водо­нос­но­му рву, струи, теку­щие по жилам.

36. Но рас­смот­рим еще раз при­чи­ны, по кото­рым устрой­ство дыха­ния воз­ник­ло имен­но таким, каким оста­ет­ся поныне. bДело обсто­ит сле­дую­щим обра­зом. Посколь­ку не суще­ст­ву­ет пустоты, куда мог­ло бы устре­мить­ся дви­жу­ще­е­ся тело, а выды­хае­мый нами воздух дви­жет­ся нару­жу, для вся­ко­го долж­но быть ясно, что идет он отнюдь не в пустоту, но вытал­ки­ва­ет со сво­его места сосед­ний воздух; тот в свою оче­редь гонит с места воздух, кото­рый ока­жет­ся рядом, а тот пере­да­ет тол­чок даль­ше, так что весь окру­жаю­щий воздух ока­зы­ва­ет­ся пере­ме­щен­ным в то место, откуда вышло дыха­ние, а вой­дя туда и напол­нив эту полость, воздух сле­ду­ет по тому же пути. Все это про­ис­хо­дит одно­вре­мен­но, как пово­рот коле­са, ведь пустоты не суще­ст­ву­ет. cПоэто­му про­стран­ство груди и лег­ких, откуда вышло дыха­ние, сно­ва напол­ня­ет­ся обсту­пив­шим тело возду­хом, кото­рый погру­жа­ет­ся в поры пло­ти и совер­ша­ет свой кру­го­во­рот; когда же этот воздух обра­ща­ет­ся вспять и идет сквозь тело нару­жу, он в свою оче­редь ста­но­вит­ся винов­ни­ком кру­го­во­го толч­ка, заго­ня­ю­ще­го дыха­ние в про­хо­ды рта и нозд­рей. Сле­ду­ет пред­по­ло­жить, что нача­ло все­го это­го име­ет вот какую при­чи­ну: dвся­кое живое суще­ство обла­да­ет очень боль­шим внут­рен­ним теп­лом в кро­ви и в жилах, явля­ю­щих собою как бы источ­ник телес­но­го огня; имен­но его мы упо­доб­ля­ли пле­те­нию нашей вер­ши, когда гово­ри­ли, что внут­рен­няя ее часть сотка­на цели­ком из огня, в то вре­мя как внеш­ние части — из возду­ха. Меж­ду тем до́лжно при­знать, что все горя­чее от при­ро­ды стре­мит­ся нару­жу, в соот­вет­ст­ву­ю­щее ему по при­ро­де место; посколь­ку же у него есть лишь два выхо­да, один из кото­рых ведет нару­жу сквозь тело, eа дру­гой через рот и нозд­ри, то сто­ит горя­че­му устре­мить­ся в какой-либо один выход, как оно кру­го­вым толч­ком гонит воздух в дру­гой, при­чем вдав­лен­ный [воздух] попа­да­ет в огонь и разо­гре­ва­ет­ся, а вышед­ший — охлаж­да­ет­ся. И вот когда соот­но­ше­ние теп­лоты изме­нит­ся и [воздух] станет более горя­чим у дру­го­го выхо­да, он в свою оче­редь силь­нее устре­мит­ся туда, куда повле­чет его при­ро­да, а кру­го­вой тол­чок пого­нит [воздух] к про­ти­во­по­лож­но­му выхо­ду. Бес­ко­неч­ная череда этих дей­ст­вий и про­ти­во­дей­ст­вий обра­зу­ет кру­го­во­рот, направ­лен­ный то туда, то сюда, кото­рый и дал нача­ло вхо­ду и выхо­ду.

37. Здесь же сле­ду­ет искать объ­яс­не­ние тому, что́ про­ис­хо­дит, когда ста­вят бан­ки, 80а рав­но и при глота­нии или при мета­нии пред­ме­тов — несут­ся ли они высо­ко над зем­лей или по ее поверх­но­сти. Сюда отно­сят­ся так­же зву­ки, кото­рые в зави­си­мо­сти от сво­ей быст­ро­ты или мед­лен­но­сти пред­став­ля­ют­ся высо­ки­ми или низ­ки­ми, при­чем ино­гда они несо­звуч­ны меж­ду собой, ибо про­из­во­ди­мое ими в нас дви­же­ние лише­но подо­бия, ино­гда же, напро­тив, дают созву­чие бла­го­да­ря согла­со­ван­но­сти дви­же­ния. Все дело в том, что, когда более мед­лен­ные зву­ки насти­га­ют дви­же­ния более быст­рых, ранее дошед­ших до наше­го слу­ха, те ока­зы­ва­ют­ся уже обес­силев­ши­ми, а их дви­же­ния — подоб­ны­ми дви­же­ни­ям, bкото­рые вно­сят при сво­ем запозда­лом при­бы­тии более мед­лен­ные зву­ки; таким обра­зом, послед­ние не ста­но­вят­ся при­чи­ной раз­ла­да, но вме­сто это­го нача­ло мед­лен­но­го и конец быст­ро­го дви­же­ния упо­доб­ля­ют­ся друг дру­гу, и так воз­ни­ка­ет еди­ное состо­я­ние, в кото­ром высо­кое и низ­кое зву­ча­ния сме­ша­ны¹⁰¹. При этом нера­зум­ные полу­ча­ют удо­воль­ст­вие, а разум­ные — свет­лую радость от того, что и смерт­ные дви­же­ния через под­ра­жа­ние при­част­ны боже­ст­вен­ной гар­мо­нии.

cПодоб­ным обра­зом сле­ду­ет объ­яс­нять так­же все, что слу­ча­ет­ся при стру­е­нии вод и паде­нии мол­ний, а рав­но и пре­сло­ву­тое при­тя­же­ние, буд­то бы исхо­дя­щее от янта­рей и герак­лей­ских кам­ней¹⁰². На деле ничто не обла­да­ет при­тя­же­ни­ем, но по при­чине отсут­ст­вия пустоты все вещи пере­да­ют друг дру­гу кру­го­вой тол­чок, то разде­ля­ясь при этом, то спла­чи­ва­ясь и посто­ян­но меня­ясь места­ми; в пере­пле­те­ни­ях всех этих состо­я­ний истин­но­му иссле­до­ва­те­лю при­ро­ды и откро­ют­ся при­чи­ны все­го чудес­но­го.

38. dВедь и дыха­ние, с кото­ро­го у нас нача­лась речь, совер­ша­ет­ся, как уже было ска­за­но, таким же обра­зом и в силу тех же при­чин: огонь рас­се­ка­ет пищу, сле­ду­ет за дыха­ни­ем внутрь тела; при этом сво­ем сле­до­ва­нии он напол­ня­ет жилы, чер­пая для это­го из брюш­ной поло­сти веще­ства, им же раз­ло­жен­ные, и таким обра­зом у любо­го живо­го суще­ства про­ис­хо­дит обиль­ное оро­ше­ние пита­тель­ной вла­гой. eПосколь­ку же эти веще­ства толь­ко что пре­тер­пе­ли рас­се­че­ние и при­том срод­ны нам, ибо взя­ты от пло­дов и зеле­ни, про­из­ра­щен­ных богом нам в пищу, они при­ни­ма­ют от пере­ме­ши­ва­ния все­воз­мож­ные цве­та, но без­услов­но пре­об­ла­даю­щим ока­зы­ва­ет­ся крас­ный цвет, обя­зан­ный сво­им воз­ник­но­ве­ни­ем секу­ще­му дей­ст­вию огня, запе­чат­лен­но­му и на жид­ко­сти. Отсюда цвет стру­я­щей­ся по телу вла­ги таков, как мы толь­ко что ска­за­ли, а вла­гу эту мы зовем кро­вью, 81и от нее плоть и все тело полу­ча­ют свое про­пи­та­ние, при­чем вся­кая исто­щив­ша­я­ся часть вос­пол­ня­ет свою убыль из оро­шен­ных частей. Спо­соб, кото­рым осу­ществля­ет себя это вос­пол­не­ние и опу­сто­ше­ние, соот­вет­ст­ву­ет обще­му дви­же­нию во Все­лен­ной, где все дви­жет­ся по направ­ле­нию к тому, что ему род­ст­вен­но. В самом деле, веще­ства, окру­жаю­щие наше тело, непре­стан­но раз­ла­га­ют его и рас­пре­де­ля­ют раз­ло­жив­ше­е­ся таким обра­зом, что каж­дая части­ца отхо­дит к род­ст­вен­но­му виду; с дру­гой сто­ро­ны, состав­ные части кро­ви, кото­рые пре­тер­пе­ли в нашем нут­ре дроб­ле­ние и теперь замкну­ты в теле любо­го суще­ства bкак в сво­ем соб­ст­вен­ном небе, при­нуж­де­ны под­ра­жать все­лен­ско­му дви­же­нию: каж­дая отде­лив­ша­я­ся внут­ри тела части­ца устрем­ля­ет­ся к тому, что ей срод­но, и зано­во вос­пол­ня­ет обра­зо­вав­шу­ю­ся пустоту.

Если отток частиц пре­вы­ша­ет при­ток, любое суще­ство хире­ет, в про­тив­ном слу­чае оно наби­ра­ет силы. Соот­вет­ст­вен­но когда стро­е­ние все­го суще­ства еще юно и тре­уголь­ни­ки состав­ля­ю­щих его родов новень­кие, слов­но толь­ко из мастер­ской, связь чле­нов обна­ру­жи­ва­ет боль­шую проч­ность¹⁰³, в то вре­мя как все тело в целом cнеж­ное, ведь оно недав­но роди­лось из моз­га и было вскорм­ле­но моло­ком. Когда это тело при­ни­ма­ет в себя вхо­дя­щие извне тре­уголь­ни­ки, из кото­рых состо­ят еда и питье, то его соб­ст­вен­ные тре­уголь­ни­ки ока­зы­ва­ют­ся све­жее и силь­нее появив­ших­ся, а пото­му одоле­ва­ют и рас­се­ка­ют их, бла­го­да­ря чему живое суще­ство уве­ли­чи­ва­ет­ся от изоби­лия частиц, подоб­ных его соб­ст­вен­ным. Но сто­ит кор­ням тре­уголь­ни­ков рас­сла­бить­ся от нескон­чае­мой и мно­го­лет­ней борь­бы с неис­чис­ли­мы­ми про­тив­ни­ка­ми, dкак тело уже не спо­соб­но рас­се­кать тре­уголь­ни­ки пищи, дово­дя их до подо­бия сво­им соб­ст­вен­ным; напро­тив, послед­ние сами лег­ко дро­бят­ся под напо­ром приш­лых. Тогда вся­кое живое суще­ство, изне­мог­ши, впа­да­ет в то состо­я­ние, кото­рое мы име­ну­ем ста­ро­стью. В кон­це кон­цов и те узы, что свя­зу­ют тре­уголь­ни­ки моз­га, не справ­ля­ют­ся с напо­ром, раз­мы­ка­ют­ся и в свою оче­редь дают рас­пу­стить­ся узам души, кото­рая обре­та­ет свою при­род­ную сво­бо­ду и отле­та­ет с радо­стью, ибо все про­тив­ное при­ро­де тягост­но, eа все про­ис­хо­дя­щее сооб­раз­но с при­ро­дой при­ят­но. Зна­чит, и смерть тягост­на и насиль­ст­вен­на лишь тогда, когда при­хо­дит от неду­гов и ран, когда же она в согла­сии с при­ро­дой замы­ка­ет тече­ние ста­ро­сти, это самая без­бо­лез­нен­ная из всех смер­тей, кото­рая совер­ша­ет­ся ско­рее с удо­воль­ст­ви­ем, неже­ли с мукой¹⁰⁴.

39. Что каса­ет­ся неду­гов, то их про­ис­хож­де­ние, пожа­луй, ясно каж­до­му. 82Посколь­ку тело наше спло­ти­лось из четы­рех родов — зем­ли, огня, воды и возду­ха, сто­ит одно­му из них ока­зать­ся в избыт­ке или в недо­стат­ке или перей­ти со сво­его места на чужое, сто­ит какой-либо части (вспом­нив, что как огонь, так и про­чие роды явля­ют не одну раз­но­вид­ность) вос­при­нять в себя не то, что нуж­но, тут же, как и в слу­чае дру­гих подоб­ных нару­ше­ний, воз­ни­ка­ют сму­ты и неду­ги; от этих несо­об­раз­ных с при­ро­дой bсобы­тий и пере­ме­ще­ний про­хлад­ные части тела раз­го­ря­ча­ют­ся, сухие — набу­ха­ют вла­гой, лег­кие — тяже­ле­ют и вооб­ще все тело пре­тер­пе­ва­ет вся­че­ские изме­не­ния. Лишь тогда, утвер­жда­ем мы, может что-либо сохра­нить самотож­де­ст­вен­ность и оста­вать­ся целым и невреди­мым, когда тож­де­ст­вен­ное при­бли­жа­ет­ся к тож­де­ст­вен­но­му и уда­ля­ет­ся от него тож­де­ст­вен­но, еди­но­об­раз­но и в долж­ном соот­но­ше­нии; но все, что нару­ша­ет это сво­им при­то­ком или отто­ком, ста­но­вит­ся при­чи­ной неис­чис­ли­мых и мно­го­об­раз­ных пере­мен, неду­гов и пагуб.

Одна­ко в при­ро­де есть и дру­гие соеди­не­ния; с ними свя­зан вто­рой раз­ряд неду­гов, cи для нашей любо­зна­тель­но­сти нахо­дит­ся и дру­гое объ­яс­не­ние болез­ней. Прав­да, посколь­ку мозг, кости, мыш­цы и сухо­жи­лия постро­е­ны из выше­упо­мя­ну­тых [родов] (да и кровь роди­лась из них же, хотя и иным спо­со­бом), неду­ги пора­жа­ют все это боль­шей частью имен­но так, как мы рань­ше ска­за­ли, одна­ко самые тяже­лые из них ста­но­вят­ся осо­бо опас­ны­ми вот по какой при­чине: сто­ит обра­зо­ва­нию этих частей при­нять обрат­ный ход, и они обре­че­ны на рас­пад, ведь при есте­ствен­ном поряд­ке вещей мыш­цы и сухо­жи­лия воз­ни­ка­ют из кро­ви (при­чем сухо­жи­лия воз­ни­ка­ют из срод­ных им кро­вя­ных воло­кон, а плоть — из сгуст­ков той кро­ви, кото­рая не име­ет воло­кон); dдалее, от сухо­жи­лий и пло­ти в свою оче­редь отде­ля­ет­ся клей­кое и жир­ное веще­ство, кото­рое при­кле­и­ва­ет плоть к кости и одно­вре­мен­но спо­соб­ст­ву­ет росту послед­ней, заклю­чаю­щей в себе мозг, меж­ду тем как чистей­шая его часть, состав­лен­ная из самых глад­ких и скольз­ких тре­уголь­ни­ков, про­са­чи­ва­ет­ся сквозь плот­ную костя­ную тол­щу, по кап­ле льет­ся из кости и оро­ша­ет мозг; eкогда рож­де­ние каж­до­го из этих веществ про­ис­хо­дит в таком поряд­ке, след­ст­ви­ем, как пра­ви­ло, быва­ет здо­ро­вье, но извра­ще­ние поряд­ка порож­да­ет неду­ги. Так, сто­ит пло­ти сно­ва рас­течь­ся и выпу­стить жижу обрат­но в жилы, как послед­ние ока­зы­ва­ют­ся пере­пол­не­ны как возду­хом, так и самой раз­но­об­раз­ной кро­вью, раз­лич­но­го цве­та и сте­пе­ни горе­чи, а так­же ост­ро­ты и соле­но­сти, несу­щей в себе мно­же­ство видов жел­чи, сыво­рот­ки и флег­мы¹⁰⁵. Посколь­ку все эти веще­ства воз­ник­ли в обрат­ном поряд­ке и таят в себе пор­чу, они губи­тель­но дей­ст­ву­ют преж­де все­го на саму кровь; они не достав­ля­ют телу ника­ко­го пита­ния, 83а толь­ко носят­ся по жилам туда и сюда, не сооб­ра­зу­ясь с поряд­ком есте­ствен­но­го кру­го­во­рота. Меж­ду собою они в раз­ла­де, ибо не могут полу­чить друг от дру­га ника­кой поль­зы, а все­му, что оста­лось в теле устой­чи­во­го и блюду­ще­го свое место, они враж­деб­ны и несут ему пагу­бу и рас­пад. При­том та часть раз­ла­гае­мой пло­ти, кото­рая доста­точ­но ста­ра, пло­хо под­да­ет­ся раз­мяг­че­нию; от про­дол­жи­тель­но­го пере­го­ра­ния она чер­не­ет; посколь­ку же она насквозь разъ­еде­на, ее вкус горек и бли­зость с нею опас­на для любой еще не повреж­ден­ной части тела. bИно­гда же, если горечь поуба­вит­ся, чер­но­му цве­ту сопут­ст­ву­ет уже не горь­кий, а ост­рый вкус; в дру­гих слу­ча­ях горь­кая гниль, погру­жа­ясь в кровь, крас­не­ет, и от сме­ше­ния крас­ноты с чер­нотой полу­ча­ет­ся зеле­но­ва­тый цвет, нако­нец, если вос­па­ли­тель­ный огонь раз­ла­га­ет моло­дую плоть, с горь­кой гни­лью сме­ши­ва­ет­ся жел­тый цвет. cОбщее наиме­но­ва­ние для всех этих вещей — «желчь»; быть может, оно измыш­ле­но вра­ча­ми или про­сто кем-то, кто сумел увидеть за мно­же­ст­вом раз­ли­чий родо­вое един­ство, тре­бу­ю­щее для себя одно­го име­ни. Что каса­ет­ся раз­но­вид­но­стей жел­чи, то они полу­чи­ли осо­бые назва­ния сооб­раз­но сво­е­му цве­ту. Так, сыво­рот­ка чер­ной и ост­рой жел­чи в отли­чие от без­вред­ной кро­вя­ной сыво­рот­ки опас­на, если под дей­ст­ви­ем теп­лоты вос­при­ня­ла свой­ство быть соле­ной; тогда она име­ну­ет­ся едкой флег­мой. Дру­гая раз­но­вид­ность обра­зу­ет­ся из рас­па­да моло­дой и неж­ной пло­ти, про­ис­хо­дя­ще­го под воздей­ст­ви­ем возду­ха; dона настоль­ко взду­та воздуш­ны­ми вея­ни­я­ми и объ­ята вла­гой, что обра­зу­ет пузырь­ки, по отдель­но­сти невиди­мые из-за мало­го раз­ме­ра, но в сово­куп­но­сти создаю­щие зри­мое гла­зу скоп­ле­ние, кото­рое состо­ит из пены и пото­му на взгляд белое; это про­ни­зан­ное возду­хом раз­жи­же­ние неж­ной пло­ти мы име­ну­ем белой флег­мой. Водя­ни­стая часть ново­об­ра­зо­вав­шей­ся флег­мы — это в свой черед пот, сле­зы eи сколь­ко ни есть про­чих жид­ко­стей, отде­ля­ю­щих­ся при повсе­днев­ном очи­ще­нии тела. Все они слу­жат оруди­ем неду­гов, когда кровь попол­ня­ет­ся не из еды и питья, как того тре­бу­ет при­ро­да, но воз­ме­ща­ет свою убыль вопре­ки есте­ствен­ным зако­нам.

Впро­чем, покуда какая-либо часть пло­ти, рас­па­да­ясь под дей­ст­ви­ем неду­га, сохра­ня­ет свои осно­вы, это лишь пол­беды, мож­но с лег­ко­стью вос­ста­но­вить раз­ру­шен­ное. 84Но сто­ит неду­гу пора­зить то, что свя­зу­ет мыш­цы с костя­ми, сто­ит выде­ле­ни­ям пло­ти и сухо­жи­лий пере­стать питать кости и сра­щи­вать их с пло­тью, сто­ит пло­ти под дей­ст­ви­ем недо­ста­точ­но­го, вызы­ваю­ще­го сухость пита­ния сме­нить свою жир­ность, глад­кость и клей­кость на гру­бость и соле­ный вкус — и все это веще­ство, пре­тер­пе­вая опи­сан­ные несча­стья, отпа­да­ет от костей, сыз­но­ва рас­па­да­ет­ся на плоть и сухо­жи­лия, меж­ду тем как плоть, bотде­ля­ясь от сво­их основ, остав­ля­ет сухо­жи­лия ого­лен­ны­ми и напол­нен­ны­ми соле­ной вла­гой, а сама вновь под­хва­ты­ва­ет­ся током кро­ви и умно­жа­ет неду­ги, кото­рые мы уже назы­ва­ли. Но сколь ни тяже­лы подоб­ные стра­да­ния тела, тяже­лее те, кото­рые име­ют еще более глу­бо­кую при­чи­ну и обу­слов­ле­ны чрез­мер­ной плот­но­стью мышц, не даю­щей костям дышать и вызы­ваю­щей в них гни­лост­ный пере­грев, а из-за это­го — косто­еду; боль­ная кость не толь­ко пере­ста­ет при­ни­мать пита­ние, но и сама рас­па­да­ет­ся и в обрат­ной после­до­ва­тель­но­сти пере­хо­дов раз­жи­жа­ет­ся в дол­жен­ст­ву­ю­щую ее питать вла­гу; cта в свой черед ста­но­вит­ся пло­тью, меж­ду тем как плоть, воз­вра­ща­ясь в кровь, уготов­ля­ет такие неду­ги, кото­рые еще злее, чем назван­ные. Но все­го хуже, если из-за недо­ста­точ­но­го или чрез­мер­но­го при­то­ка каких-либо веществ будет пора­же­на при­ро­да моз­га; из это­го про­ис­те­ка­ют тяже­лей­шие заболе­ва­ния, самым вер­ным путем веду­щие к смер­ти, ибо тут уже все сово­куп­ное стро­е­ние тела обре­че­но пере­рож­дать­ся.

40. Для третье­го рода неду­гов до́лжно пред­по­ло­жить тро­я­кое про­ис­хож­де­ние: dлибо от дыха­ния, либо от флег­мы, либо от жел­чи. Так, когда лег­кое, явля­ю­щее собою как бы рас­пре­де­ли­те­ля дыха­ния в теле, засо­ря­ет­ся исте­каю­щи­ми мок­рота­ми и пото­му не может дать возду­ху сво­бод­ных про­хо­дов, дыха­ние до одних мест вооб­ще не дохо­дит, а к дру­гим при­хо­дит в избыт­ке; и вот в пер­вом слу­чае неохлаж­дае­мые части загни­ва­ют, меж­ду тем как во вто­ром дыха­ние насиль­ст­вен­но про­ры­ва­ет­ся сквозь жилы, искрив­ля­ет их, раз­ла­га­ет тело и застре­ва­ет в его середине, у грудо­брюш­ной пре­гра­ды. eИз это­го воз­ни­ка­ет мно­же­ство мучи­тель­ных неду­гов, чаще все­го сопро­вож­даю­щих­ся обиль­ным потом. Весь­ма часто так­же воздух воз­ни­ка­ет внут­ри тела от раз­ло­же­ния пло­ти; не нахо­дя пути нару­жу, оно достав­ля­ет такие же муки, как и воздух, вошед­ший извне с дыха­ни­ем. Эти муки быва­ют осо­бен­но силь­ны, когда воздух, скоп­ля­ясь и раз­бу­хая воз­ле сухо­жи­лий и окру­жаю­щих жилок, при­нуж­да­ет сустав­ные связ­ки и при­ле­жа­щие к ним сухо­жи­лия сги­бать­ся в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии. От тако­го судо­рож­но­го натя­же­ния эти неду­ги и полу­чи­ли свои име­на: «тетан» и «опи­стотон»¹⁰⁶. Лечить их труд­но, чаще все­го они про­хо­дят под дей­ст­ви­ем лихо­рад­ки.

85Что каса­ет­ся белой флег­мы, то содер­жа­щий­ся в ее пузырь­ках воздух опа­сен, когда она запер­та внут­ри тела; отыс­кав сквозь отду­ши­ны путь нару­жу, она ста­но­вит­ся без­вред­ней, но разу­кра­ши­ва­ет тело белы­ми лиша­я­ми и дру­ги­ми подоб­ны­ми неду­га­ми. Порой она сме­ши­ва­ет­ся с чер­ной жел­чью и тогда тре­во­жит сво­и­ми втор­же­ни­я­ми самое боже­ст­вен­ное, что мы име­ем, — кру­го­вра­ще­ния, про­ис­хо­дя­щие в нашей голо­ве; если такой при­па­док схва­ты­ва­ет во сне, он еще не так стра­шен, но вот если он напа­да­ет на бодр­ст­ву­ю­ще­го, bбороть­ся с ним куда тяже­лее. Посколь­ку при­ро­да пора­жае­мой им части свя­щен­на, он по спра­вед­ли­во­сти име­ну­ет­ся свя­щен­ной болез­нью¹⁰⁷. Едкая и соле­ная флег­мы явля­ют собою источ­ник всех неду­гов ката­раль­но­го свой­ства; от мно­же­ства раз­лич­ных мест, куда может устре­мить­ся исте­че­ние, неду­ги эти полу­чи­ли мно­го раз­ных имен.

Напро­тив, так назы­вае­мые вос­па­ле­ния раз­лич­ных частей тела, име­ну­е­мые так от горе­ния и опа­ли­ва­ния, все обя­за­ны сво­им воз­ник­но­ве­ни­ем жел­чи. Если желчь обре­та­ет через отду­ши­ны тела путь нару­жу, она в сво­ем кипе­нии порож­да­ет все­воз­мож­ные нары­вы; cзаклю­чен­ная внут­ри, она про­из­во­дит мно­же­ство вос­па­ли­тель­ных неду­гов, и при­том самый тяже­лый из них тогда, когда при­ме­ши­ва­ет­ся к чистой кро­ви и нару­ша­ет пра­виль­ное соот­но­ше­ние кро­вя­ных воло­кон. Эти волок­на рас­се­я­ны по кро­ви для того, чтобы под­дер­жи­вать рав­но­ве­сие меж­ду раз­ре­жен­но­стью и плот­но­стью: кровь не долж­на ни раз­жи­жать­ся от горя­че­го настоль­ко, чтобы про­со­чить­ся через вены, ни сгу­щать­ся сверх долж­но­го и этим мешать соб­ст­вен­но­му бегу по жилам. dК тому, чтобы блю­сти эту меру, волок­на пред­на­зна­че­ны уже самым сво­им рож­де­ни­ем. Если извлечь их даже из холо­де­ю­щей кро­ви мерт­ве­ца, весь оста­ток кро­ви раз­ла­га­ет­ся; напро­тив, если оста­вить их, они быст­ро свер­ты­ва­ют кровь, ока­зав­шись в сою­зе с обсту­пив­шим ее холо­дом. Тако­во дей­ст­вие кро­вя­ных воло­кон; они ока­зы­ва­ют его и на желчь, кото­рая по сво­е­му про­ис­хож­де­нию явля­ет собой ста­рую кровь, а потом сно­ва ста­но­вит­ся кро­вью из пло­ти. Когда теп­лая и раз­жи­жен­ная желчь сна­ча­ла лишь поне­мно­гу посту­па­ет в жилы, она тер­пит под дей­ст­ви­ем воло­кон свер­ты­ва­ние и насиль­ст­вен­ное охлаж­де­ние, eпро­из­во­дя в нед­рах тела озноб и дрожь. Но сто­ит ей нахлы­нуть обиль­нее, она одоле­ва­ет волок­на сво­им жаром и, вски­пев, при­во­дит их в пол­ный бес­по­рядок; если же сил ее достанет на окон­ча­тель­ную победу, она про­ни­ка­ет до само­го моз­га и палит его, как бы сжи­гая кора­бель­ные кана­ты отча­ли­ваю­щей на волю души. Когда же, напро­тив, она ока­зы­ва­ет­ся сла­бее, а тело в доста­точ­ной мере сопро­тив­ля­ет­ся ее раз­ла­гаю­ще­му дей­ст­вию, пора­же­ние доста­ет­ся ей, и тогда она либо рас­про­стра­ня­ет­ся по все­му телу, либо быва­ет отбро­ше­на по жилам в верх­нюю или ниж­нюю часть брюш­ной поло­сти и затем изверг­ну­та вон из тела, слов­но изгнан­ник из вол­ну­е­мо­го сму­той горо­да. 86При сво­ем уда­ле­нии она про­из­во­дит кишеч­ные рас­строй­ства, кро­ва­вые поно­сы и про­чие неду­ги это­го рода.

Заме­тим, что, если тело заболе­ва­ет в основ­ном от избыт­ка огня, оно под­вер­же­но непре­рыв­ной лихо­рад­ке; если от избыт­ка возду­ха — лихо­рад­ка повто­ря­ет­ся каж­дый день; если от избыт­ка воды — она быва­ет трех­днев­ной, ибо вода явля­ет боль­ше кос­но­сти, неже­ли воздух и тем более огонь; если от избыт­ка зем­ли, чет­вер­то­го по сче­ту и само­го кос­но­го рода, тре­бу­ю­ще­го для сво­его изгна­ния вчет­ве­ро боль­ше вре­ме­ни, — тело под­вер­же­но четы­рех­днев­ной лихо­рад­ке и выздо­рав­ли­ва­ет с боль­шим трудом.

41. bТак воз­ни­ка­ют телес­ные неду­ги; что каса­ет­ся неду­гов души, то они про­ис­те­ка­ют из телес­ных сле­дую­щим обра­зом. Нель­зя не согла­сить­ся, что нера­зу­мие есть недуг души, но суще­ст­ву­ют два вида нера­зу­мия — сума­сше­ст­вие и неве­же­ство. Зна­чит, все, что срод­но любо­му из двух назван­ных состо­я­ний, заслу­жи­ва­ет име­ни неду­га, и тогда к самым тяже­лым сре­ди этих неду­гов души при­дет­ся при­чис­лить нару­шаю­щие меру удо­воль­ст­вия и стра­да­ния. Когда чело­век упо­ен радо­стью cили, напро­тив, тер­за­ет­ся огор­че­ни­ем, он в сво­ей неуем­ной жаж­де несвоевре­мен­но полу­чить одно и осво­бо­дить­ся от дру­го­го не может ниче­го пра­виль­но видеть и слы­шать; его ум помра­чен, и он в такое вре­мя менее все­го спо­со­бен рас­суж­дать. Меж­ду тем, если у кого-нибудь, слов­но у осо­бо пло­до­нос­но­го дере­ва, мозг рож­да­ет в избыт­ке стру­я­ще­е­ся семя, такой чело­век по раз­лич­ным пово­дам испы­ты­ва­ет мно­го тер­за­ний, но и мно­го удо­воль­ст­вий, то вожде­лея, то насы­щая вожде­ле­ние; обу­ре­вае­мый силь­ней­ши­ми удо­воль­ст­ви­я­ми и неудо­воль­ст­ви­я­ми, он живет в состо­я­нии безу­мия боль­шую часть жиз­ни. dИтак, душа его боль­на и безум­на по вине тела, одна­ко все видят в нем не боль­но­го, но доб­ро­воль­но пороч­но­го чело­ве­ка. На деле же любов­ная необуздан­ность есть недуг души, чаще все­го рож­даю­щий­ся по вине одно­го-един­ст­вен­но­го веще­ства, кото­рое сочит­ся сквозь поры костей и раз­ли­ва­ет­ся по все­му телу. Когда так назы­вае­мую невоз­держ­ность в удо­воль­ст­ви­ях хулят как доб­ро­воль­ную пороч­ность, хула эта почти все­гда неспра­вед­ли­ва: eникто не поро­чен по доб­рой воле, но лишь дур­ные свой­ства тела или неудав­ше­е­ся вос­пи­та­ние дела­ют пороч­но­го чело­ве­ка пороч­ным, при­том все­гда к его же несча­стью и про­тив его воли.

Что каса­ет­ся обла­сти стра­да­ний, то и здесь тело зача­стую ока­зы­ва­ет­ся повин­ным в поро­ках души. Так, когда ост­рая и соле­ная флег­ма, а так­же горь­кие желч­ные соки, блуж­дая по телу, не нахо­дят себе выхо­да нару­жу, 87но скап­ли­ва­ют­ся внут­ри и воз­му­ща­ют при­ме­сью сво­их паров дви­же­ния души, они вызы­ва­ют все­воз­мож­ные душев­ные неду­ги раз­ной силы и дли­тель­но­сти. Посколь­ку же они могут втор­гать­ся в любую из трех оби­те­лей души, то в зави­си­мо­сти от места, в кото­рое они попа­да­ют, рож­да­ют­ся мно­го­об­раз­ные виды подав­лен­но­сти и уны­ния, дер­зо­сти и тру­со­сти, забы­тья и тупо­умия. bЕсли же к такой пред­рас­по­ло­жен­но­сти при­бав­ля­ют­ся пороч­ные государ­ст­вен­ные уста­нов­ле­ния, а рав­но и дур­ные речи, напол­ня­ю­щие как част­ную, так и обще­ст­вен­ную жизнь, и если при этом не изу­ча­ют­ся уже с юных лет те нау­ки, чья цели­тель­ная сила мог­ла бы про­ти­во­сто­ять это­му злу, то под воздей­ст­ви­ем этих двух при­чин, совер­шен­но непо­д­власт­ных нашей воле, и ста­но­вят­ся пороч­ны­ми все те из нас, кто поро­чен. Ответ­ст­вен­ность за это лежит ско­рее на зачав­ших, неже­ли на зача­тых, и ско­рее на вос­пи­та­те­лях, неже­ли на вос­пи­ту­е­мых; и все же каж­дый обя­зан напря­гать свои силы, дабы с помо­щью вос­пи­та­ния, упраж­не­ний и заня­тий избег­нуть поро­ка и обре­сти то, что ему про­ти­во­по­лож­но. Впро­чем, это отно­сит­ся уже к ино­му роду рас­суж­де­ний.

42. cНапро­тив, весь­ма умест­но и ко вре­ме­ни про­ти­во­по­ста­вить все­му выше­ска­зан­но­му повест­во­ва­ние о сред­ствах, силой кото­рых под­дер­жи­ва­ет­ся здо­ро­вье тела и здра­во­мыс­лие; сама спра­вед­ли­вость тре­бу­ет уде­лять боль­ше вни­ма­ния доб­ро­му, неже­ли зло­му. Меж­ду тем все доб­рое, без сомне­ния, пре­крас­но, а пре­крас­ное не может быть чуж­до меры. Зна­чит, при­хо­дит­ся при­знать, что и живое суще­ство, дол­жен­ст­ву­ю­щее ока­зать­ся пре­крас­ным, сораз­мер­но¹⁰⁸. Но что каса­ет­ся сораз­мер­но­сти, здесь мы при­вык­ли при­ни­мать в рас­чет мело­чи, а самое важ­ное и суще­ст­вен­ное упус­ка­ем из виду. dКогда сто­ит вопрос о здо­ро­вье и болез­ни, о доб­ро­де­те­ли и поро­ке, нет ниче­го важ­нее, неже­ли сораз­мер­ность или несо­раз­мер­ность меж­ду душой и телом как тако­вы­ми. Но мы не заду­мы­ва­ем­ся над этим и не пони­ма­ем, что, когда могу­чая и во всех отно­ше­ни­ях вели­кая душа вос­седа­ет как бы на колес­ни­це слиш­ком сла­бо­го и хило­го тела или когда рав­но­ве­сие нару­ше­но в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, живое суще­ство в целом не пре­крас­но, ибо ему не хва­та­ет сораз­мер­но­сти как раз в самом суще­ст­вен­ном; одна­ко, когда в нем есть эта сораз­мер­ность, оно явля­ет собою для каж­до­го, кто уме­ет видеть, самое пре­крас­ное и отрад­ное из всех зре­лищ. eВедь и тело, в кото­ром либо дли­на ног, либо вели­чи­на дру­гих чле­нов нару­ша­ет меру, не про­сто без­образ­но: когда всем его частям при­хо­дит­ся работать сооб­ща, оно то и дело под­па­да­ет утом­ле­нию или судо­ро­гам, дела­ет­ся неустой­чи­вым, пада­ет, ока­зы­ва­ясь само же для себя при­чи­ной нескон­чае­мых бед.

То же самое сле­ду­ет пред­по­ло­жить и о том двух­част­ном соеди­не­нии, кото­рое мы име­ну­ем живым суще­ст­вом. Когда вхо­дя­щая в его состав душа слиш­ком силь­на 88для тела и при­том ярост­на, она рас­ша­ты­ва­ет тело и напол­ня­ет его изнут­ри неду­га­ми; само­заб­вен­но пре­да­ва­ясь иссле­до­ва­ни­ям и нау­кам, она его исто­ща­ет; если же ее рас­па­ля­ют задо­ром и често­лю­би­ем труды учи­тель­ства и пуб­лич­ные или част­ные сло­во­пре­ния, тогда она пере­гре­ва­ет тело, сотря­са­ет его устои, вызы­ва­ет исте­че­ния и при­том вво­дит в обман боль­шин­ство так назы­вае­мых вра­чей, понуж­дая их винить в про­ис­хо­дя­щем непо­вин­ное тело. Напро­тив, когда боль­шое, пре­вос­хо­дя­щее душу тело соеди­ня­ет­ся со скуд­ны­ми и немощ­ны­ми мыс­ли­тель­ны­ми спо­соб­но­стя­ми, bто, посколь­ку людям от при­ро­ды даны два вида вожде­ле­ний — телес­ное вожде­ле­ние к еде и боже­ст­вен­ней­шее в нас вожде­ле­ние к разу­му, — поры­вы более силь­ной сто­ро­ны побеж­да­ют и умно­жа­ют соб­ст­вен­ную силу, а душу меж­ду тем дела­ют тупой, непо­нят­ли­вой и забыв­чи­вой, навле­кая на чело­ве­ка неве­же­ство, этот злей­ший из всех неду­гов.

От того и дру­го­го есть лишь одно спа­се­ние — не воз­буж­дать ни души в ущерб телу, ни тела в ущерб душе, но давать обе­им сто­ро­нам состя­зать­ся меж­ду собой, дабы они пре­бы­ва­ли в рав­но­ве­сии и здра­вии. cСка­жем, тот, кто зани­ма­ет­ся мате­ма­ти­кой или дру­гим делом, тре­бу­ю­щим силь­но­го напря­же­ния мыс­ли, дол­жен давать и телу необ­хо­ди­мое упраж­не­ние, при­бе­гая к гим­на­сти­ке; напро­тив, тому, кто пре­иму­ще­ст­вен­но трудит­ся над раз­ви­ти­ем сво­его тела, сле­ду­ет в свой черед упраж­нять душу, зани­ма­ясь музы­кой и всем тем, что отно­сит­ся к фило­со­фии¹⁰⁹, если толь­ко он хочет по пра­ву име­но­вать­ся не толь­ко пре­крас­ным, но и доб­рым. Сооб­раз­но с этим до́лжно забо­тить­ся и об отдель­ных частях [тела], под­ра­жая при­ме­ру Все­лен­ной. dВедь если то, что вхо­дит в тело, изнут­ри горя­чит его и охлаж­да­ет, а то, что обсту­па­ет его извне, сушит и увлаж­ня­ет и в при­да­чу ему при­хо­дит­ся тер­петь послед­ст­вия и того и дру­го­го воздей­ст­вия, зна­чит, тело, пре­бы­ваю­щее в непо­движ­но­сти, станет игруш­кой этих воздей­ст­вий, будет ими оси­ле­но и погибнет. Напро­тив, тот, кто, взяв за при­мер кор­ми­ли­цу и песту­нью¹¹⁰ Все­лен­ной, как мы ее в свое вре­мя назва­ли, не дает сво­е­му телу оста­вать­ся празд­ным, но без уста­ли упраж­ня­ет его и так или ина­че застав­ля­ет рас­ше­ве­лить­ся, eсооб­раз­но при­ро­де под­дер­жи­ва­ет рав­но­ве­сие меж­ду внут­рен­ни­ми и внеш­ни­ми дви­же­ни­я­ми и посред­ст­вом уме­рен­ных толч­ков при­нуж­да­ет бес­по­рядоч­но блуж­даю­щие по телу состо­я­ния и части­цы строй­но рас­по­ла­гать­ся в зави­си­мо­сти от вза­им­но­го срод­ства, как мы об этом гово­ри­ли рань­ше при­ме­ни­тель­но ко Все­лен­ной, — тот, кто все это дела­ет, не допу­стит враж­деб­ное соеди­нить­ся с враж­деб­ным для порож­де­ния в теле раздо­ров и неду­гов, но дру­же­ст­вен­ное соче­та­ет с дру­же­ст­вен­ным во имя соб­ст­вен­но­го здо­ро­вья.

89Что каса­ет­ся дви­же­ний, наи­луч­шее из них то, кото­рое совер­ша­ет­ся [телом] внут­ри себя и самим по себе, ибо оно более все­го срод­но дви­же­нию мыс­ли, а так­же Все­лен­ной; менее совер­шен­но то, кото­рое вызва­но посто­рон­ней силой, но хуже все­го то, при кото­ром тело поко­ит­ся в без­дей­ст­вии, меж­ду тем как посто­рон­няя сила дви­жет отдель­ные его части. Соот­вет­ст­вен­но из всех видов очи­ще­ния¹¹¹ и укреп­ле­ния тела наи­бо­лее пред­по­чти­тель­на гим­на­сти­ка; на вто­ром месте сто­ит коле­ба­тель­ное дви­же­ние при мор­ских или иных поезд­ках, если толь­ко они не при­но­сят уста­ло­сти; а третье место зани­ма­ет такой род воздей­ст­вий, кото­рый, прав­да, при­но­сит поль­зу в слу­ча­ях край­ней необ­хо­ди­мо­сти, bно в осталь­ное вре­мя, без­услов­но, непри­ем­лем для разум­но­го чело­ве­ка: речь идет о вра­чеб­ном очи­ще­нии тела силой лекарств. Если толь­ко недуг не пред­став­ля­ет чрез­вы­чай­ной опас­но­сти, не нуж­но драз­нить его лекар­ства­ми. Дело в том, что стро­е­ние любо­го неду­га неко­то­рым обра­зом сход­но с при­ро­дой живо­го суще­ства; меж­ду тем послед­няя устро­е­на так, что долж­на прой­ти опре­де­лен­ную после­до­ва­тель­ность жиз­нен­ных сро­ков, при­чем как весь род в целом, так и каж­дое суще­ство в отдель­но­сти име­ет стро­го поло­жен­ный ему пре­дел вре­ме­ни, кото­ро­го и дости­га­ет, если не вме­ша­ет­ся сила необ­хо­ди­мо­сти. cСами состав­ля­ю­щие это суще­ство тре­уголь­ни­ки при сво­ем соеди­не­нии наде­ле­ны спо­соб­но­стью дер­жать­ся толь­ко до назна­чен­но­го сро­ка и не могут про­длить свою жизнь долее. Таким же обра­зом устро­е­ны и неду­ги, и пото­му обры­вать их тече­ние преж­де поло­жен­но­го пре­де­ла силой лекарств может лишь тот, кто хочет, чтобы из лег­ких рас­стройств про­ис­тек­ли тяже­лые, а из немно­гих — бес­чис­лен­ные. Сле­до­ва­тель­но, луч­ше руко­во­дить неду­гом с помо­щью упо­рядо­чен­но­го обра­за жиз­ни, насколь­ко это поз­во­ля­ют нам обсто­я­тель­ства, dнеже­ли драз­нить его лекар­ства­ми, делая тем самым беду зако­ре­не­лой.

43. На этом мы кон­чим наши рас­суж­де­ния о живом суще­стве в целом и о частях его тела, а рав­но и о том, как жить сооб­раз­но с рас­суд­ком, в одно и то же вре­мя осу­ществляя руко­вод­ство самим собой и ока­зы­вая себе послу­ша­ние. Но что каса­ет­ся того [нача­ла], кото­ро­му пред­сто­ит быть руко­во­дя­щим, то его чрез­вы­чай­но важ­но напе­ред снаб­дить силой, дабы оно смог­ло наи­пре­крас­ней­шим и наи­луч­шим обра­зом осу­ще­ст­вить свое руко­во­ди­тель­ство. Впро­чем, обсто­я­тель­ный раз­бор это­го пред­ме­та сам по себе соста­вил бы осо­бую зада­чу; eесли же кос­нуть­ся дела лишь попу­т­но, то име­ло бы смысл в свя­зи с пред­ше­ст­ву­ю­щим заме­тить вот что: как мы уже не раз повто­ря­ли, в нас оби­та­ют три раз­лич­ных меж­ду собой вида души, каж­дый из кото­рых име­ет соб­ст­вен­ные дви­же­ния. В соот­вет­ст­вии с этим мы долж­ны сей­час совсем вкрат­це ска­зать, что тот вид души, кото­рый пре­бы­ва­ет в празд­но­сти и забра­сы­ва­ет при­су­щие ему дви­же­ния, по необ­хо­ди­мо­сти ока­зы­ва­ет­ся сла­бей­шим, а тот, кото­рый пре­да­ет­ся упраж­не­ни­ям, ста­но­вит­ся силь­ней­шим; 90поэто­му надо стро­го следить за тем, чтобы дви­же­ния их сохра­ня­ли долж­ную сораз­мер­ность. Что каса­ет­ся глав­ней­ше­го вида нашей души, то ее до́лжно мыс­лить себе как демо­на, при­став­лен­но­го к каж­до­му из нас богом; это тот вид, кото­рый, как мы гово­ри­ли, оби­та­ет на вер­шине наше­го тела и устрем­ля­ет нас от зем­ли к род­но­му небу как небес­ное, а не зем­ное порож­де­ние; и эти наши сло­ва были совер­шен­но спра­вед­ли­вы¹¹², ибо голо­ву, явля­ю­щую собою наш корень, боже­ство про­стер­ло туда, где изна­чаль­но была рож­де­на душа, bа через это оно сооб­щи­ло все­му телу пря­мую осан­ку.

Прав­да, у того, кто погряз в вожде­ле­ни­ях или тще­сла­вии и само­заб­вен­но им слу­жит, все мыс­ли могут быть толь­ко смерт­ны­ми, и он не упу­стит слу­чая, чтобы стать, насколь­ко это воз­мож­но, еще более смерт­ным и при­умно­жить в себе смерт­ное нача­ло. Но если чело­век отда­ет­ся люб­ви к уче­нию, стре­мит­ся к истин­но разум­но­му и упраж­ня­ет соот­вет­ст­ву­ю­щую спо­соб­ность души пре­иму­ще­ст­вен­но перед все­ми про­чи­ми, cон, при­кос­нув­шись к истине, обре­та­ет бес­смерт­ные и боже­ст­вен­ные мыс­ли, а зна­чит, обла­да­ет бес­смер­ти­ем в такой пол­но­те, в какой его может вме­стить чело­ве­че­ская при­ро­да¹¹³; посколь­ку же он неиз­мен­но в себе самом песту­ет боже­ст­вен­ное нача­ло и долж­ным обра­зом убла­жа­ет сопут­ст­ву­ю­ще­го ему демо­на (δαί­μο­να), сам он не может не быть в выс­шей сте­пе­ни бла­жен­ным (εὐδαί­μο­να). Вооб­ще гово­ря, есть толь­ко один спо­соб песто­вать что бы то ни было — нуж­но достав­лять это­му имен­но то пита­ние и то дви­же­ние, кото­рые ему подо­ба­ют. dМеж­ду тем если есть дви­же­ния, обна­ру­жи­ваю­щие срод­ство с боже­ст­вен­ным нача­лом внут­ри нас, то это мыс­ли­тель­ные кру­го­вра­ще­ния Все­лен­ной; им и дол­жен сле­до­вать каж­дый из нас, дабы через усмот­ре­ние гар­мо­ний и кру­го­во­ротов мира испра­вить кру­го­во­роты в соб­ст­вен­ной голо­ве, нару­шен­ные уже при рож­де­нии, ина­че гово­ря, добить­ся, чтобы созер­цаю­щее, как и тре­бу­ет изна­чаль­ная его при­ро­да, ста­ло подоб­но созер­цае­мо­му, и таким обра­зом стя­жать ту совер­шен­ней­шую жизнь, кото­рую боги пред­ло­жи­ли нам как цель на эти и буду­щие вре­ме­на.

44. eВот мы, кажет­ся, и покон­чи­ли с той зада­чей, кото­рую взя­ли на себя в самом нача­ле: дове­сти рас­сказ о Все­лен­ной до воз­ник­но­ве­ния чело­ве­ка. Что каса­ет­ся вопро­са о том, как воз­ник­ли про­чие живые суще­ства, его мож­но рас­смот­реть вкрат­це, не вда­ва­ясь без осо­бой нуж­ды в мно­го­сло­вие, чтобы сохра­нить в этих наших речах долж­ную меру.

Вот что ска­жем мы об этом: сре­ди про­изо­шед­ших на свет мужей были и такие, кото­рые ока­зы­ва­лись тру­са­ми или про­во­ди­ли свою жизнь в неправ­де, и мы не отсту­пим от прав­до­по­до­бия, если пред­по­ло­жим, что они при сле­дую­щем рож­де­нии сме­ни­ли свою при­ро­ду на жен­скую, 91меж­ду тем как боги, вос­поль­зо­вав­шись этим, как раз тогда созда­ли вле­ку­щий к сои­тию эрос и обра­зо­ва­ли по одно­му оду­шев­лен­но­му суще­ству внут­ри наших и жен­ских [тел], постро­ив каж­дое из них сле­дую­щим обра­зом. В том месте, где проток для выпи­той вла­ги, мино­вав лег­кие, под­хо­дит пони­же почек к моче­во­му пузы­рю, чтобы изверг­нуть оттуда под напо­ром воздуш­но­го дав­ле­ния вос­при­ня­тое, они откры­ли вывод для спин­но­го моз­га, кото­рый непре­рыв­но тянет­ся от голо­вы через шею вдоль позво­ноч­но­го стол­ба bи кото­рый мы ранее нарек­ли семе­нем. Посколь­ку же мозг этот оду­шев­лен, он, полу­чив себе выход, не пре­ми­нул воз­жечь в обла­сти сво­его выхо­да животвор­ную жаж­ду изли­я­ний, поро­див таким обра­зом дето­род­ный эрос. Вот поче­му при­ро­да срам­ных частей мужа строп­ти­ва и свое­воль­на, слов­но зверь, непо­д­власт­ный рас­суд­ку, и под стре­ка­лом непе­ре­но­си­мо­го вожде­ле­ния спо­соб­на на все. cПодоб­ным же обра­зом и у жен­щин та их часть, что име­ну­ет­ся мат­кой, или утро­бой, есть не что иное, как посе­лив­ший­ся внут­ри них зверь, испол­нен­ный дето­род­но­го вожде­ле­ния; когда зверь этот в поре, а ему дол­го нет слу­чая зачать, он при­хо­дит в бешен­ство, рыщет по все­му телу, стес­ня­ет дыха­тель­ные пути и не дает жен­щине вздох­нуть, дово­дя ее до послед­ней край­но­сти и до все­воз­мож­ных неду­гов, пока нако­нец жен­ское вожде­ле­ние и муж­ской эрос не све­дут чету вме­сте dи не сни­мут как бы уро­жай с дере­вьев, чтобы засе­ять паш­ню утро­бы посе­вом живых существ, кото­рые по мало­сти сво­ей пока невиди­мы и бес­фор­мен­ны, одна­ко затем обре­та­ют рас­чле­нен­ный вид, вскарм­ли­ва­ют­ся в чре­ве мате­ри до изряд­ной вели­чи­ны и после того выхо­дят на свет, чем и завер­ша­ет­ся рож­де­ние живо­го суще­ства. Итак, вот откуда пошли жен­щи­ны и все, что при­над­ле­жит к жен­ско­му полу.

Рас­тить на себе перья вме­сто волос и дать нача­ло пле­ме­ни птиц при­шлось мужам незло­би­вым, одна­ко лег­ко­мыс­лен­ным, а имен­но таким, кото­рые люби­ли умст­во­вать о том, что нахо­дит­ся над зем­лей, но в про­сто­те душев­ной пола­га­ли, eбуд­то наи­выс­шая досто­вер­ность в таких вопро­сах при­над­ле­жит зре­нию. А вот пле­мя сухо­пут­ных живот­ных про­изо­шло из тех, кто был вовсе чужд фило­со­фии и не помыш­лял о небес­ном, посколь­ку утра­тил потреб­ность в при­су­щих голо­ве кру­го­вра­ще­ни­ях и пре­до­ста­вил руко­во­ди­тель­ство над собой тем частям души, кото­рые оби­та­ют в груди. За то, что они вели себя так, их пере­д­ние конеч­но­сти и голо­вы протя­ну­лись к срод­ной им зем­ле и упер­лись в нее, а череп вытя­нул­ся или иска­зил свой облик каким-либо иным спо­со­бом, в зави­си­мо­сти от того, насколь­ко совер­шаю­щи­е­ся в чере­пе кру­го­вра­ще­ния сплю­щи­лись под дей­ст­ви­ем празд­но­сти. 92Вот при­чи­на, поче­му род их име­ет по четы­ре ноги или даже более того: чем нера­зум­нее суще­ство, тем щед­рее бог давал ему опо­ры, ибо его силь­нее тяну­ло к зем­ле. Те, кото­рые были еще нера­зум­нее и всем телом пря­мо-таки рас­пла­сты­ва­лись по зем­ле, уже не име­ли нуж­ды в ногах, и пото­му бог поро­дил их без­но­ги­ми и пре­смы­каю­щи­ми­ся. Чет­вер­тый, или вод­ный, род существ про­изо­шел от самых скудо­ум­ных неучей, души кото­рых были так нечи­сты из-за все­воз­мож­ных заблуж­де­ний, что вая­те­лям тел ста­ло жал­ко для них даже чисто­го возду­ха, и пото­му их отпра­ви­ли в глу­би­ны — вды­хать мут­ную воду, поза­быв о тон­ком и чистом воздуш­ном дыха­нии. bОтсюда ведет нача­ло поро­да рыб, уст­риц и вооб­ще всех водя­ных живот­ных, глу­бин­ные жили­ща кото­рых явля­ют собою воз­мездие за глу­би­ну их неве­же­ства. Сооб­раз­но это­му все живые суще­ства и поныне пере­рож­да­ют­ся друг в дру­га, меняя облик по мере убы­ва­ния или воз­рас­та­ния сво­его ума или глу­по­сти.

cТеперь мы ска­жем, что наше рас­суж­де­ние при­шло к кон­цу. Ибо, вос­при­няв в себя смерт­ные и бес­смерт­ные живые суще­ства и попол­нив­шись ими, наш кос­мос стал види­мым живым суще­ст­вом, объ­ем­лю­щим все види­мое, чув­ст­вен­ным богом, обра­зом бога умо­по­сти­гае­мо­го, вели­чай­шим и наи­луч­шим, пре­крас­ней­шим и совер­шен­ней­шим, еди­но­род­ным небом¹¹⁴.