Психическое расстройство римского сенатора: М. Кальпурний Бибул
Michael J. G. Gray-Fow. The Mental Breakdown of a Roman Senator: M. Calpurnius Bibulus. // Greece & Rome, 2nd Ser., Vol. 37, No. 2 (Oct., 1990), pp. 179—190.
с.179 Где-то в начале 50 г. до н. э. двух старших сыновей М. Кальпурния Бибула, римского наместника Сирии, убили в Египте milites Gabiniani[1], римские солдаты, оставленные там А. Габинием, прежним наместником Сирии. Что делали сыновья Бибула в Египте — загадка, отчасти потому, что мы не знаем их возраста; о них известно лишь то, что они были необычайно талантливы, или необычайно красивы, или то и другое вместе1. Габиний оставил солдат в Египте (по существу — как наёмников) в 54 г., когда Птолемей XII Авлет дал ему взятку за своё восстановление на престоле, с которого он был изгнан разгневанными подданными. Почему именно этим войскам взбрело в голову убить сыновей Бибула — ещё одна загадка, которой мы коснёмся, но основной интерес для нас здесь представляет воздействие, оказанное на Бибула смертью сыновей. По нашему мнению, этот эпизод является случаем явного психического расстройства выдающегося человека, примеры чего мало засвидетельствованы в античном мире. У Бибула оно приняло форму парализующего шока, за которым последовало горе, депрессия и безумие бессонной деятельности, в итоге истощившее его до смерти. Чтобы понять, как это происходило в данном конкретном случае, необходимо понять Бибула как человека и его личную историю.
Источники сообщают, что он был человеком посредственного ума, прославился вспыльчивостью и раздражительностью, но иногда проявлял горькое остроумие2. Он неизменно являлся крайним консерватором и традиционалистом и, первым из своей ветви Кальпурниев достигнув высшей должности, был особенно уязвим в отношении dignitas[2]. Поэтому для Бибула было исключительной неудачей иметь коллегой на всех должностях Юлия Цезаря, явно затмевавшего его и вызвавшего в нём такую личную ненависть, которая простиралась гораздо далее основных политических разногласий. Это было одной из причин последующего эмоционального водоворота Бибула.
Мы ничего не знаем о первой жене Бибула, матери двух его сыновей, убитых в Египте, но, вероятно, не позднее 64 г.3 он женился снова, на Порции, внушительной дочери Катона Младшего. Этот брак был политическим союзом, и Бибул, хотя и был немного старше своего нового тестя4, но подчинился ему как восходящему лидеру крайних консерваторов в сенате. Катон, со своей стороны, был внимателен к Бибулу5, но это соглашение представляло собой ещё одну с.180 сферу, в которой Бибул годами играл вторую скрипку, и трудно представить, чтобы даже дома (с Порцией) он был полным хозяином положения. Эти факторы тоже помогают объяснить последующее поведение Бибула, но чтобы понять, что произошло с Бибулом, следует кратко рассмотреть его карьеру.
Он был эдилом вместе с Цезарем в 65 г., и эту должность затмили зрелища и игры Цезаря (Цезарь приобрёл славу даже за совместные с Бибулом мероприятия)6, а двумя годами позже они были избраны преторами на 62 г. В декабре 63 г., во время продолжительных дебатов о судьбе сообщников Катилины Цезарь выступал за снисходительность, а Катон — за крайние меры, и Бибул, несомненно, энергично поддерживал Катона. Они с Цезарем ссорились на протяжении всей претуры, хотя в то время, когда Цезаря удерживали в Риме его долги, Бибул обрёл некоторое признание, подавив остаточное сопротивление сторонников Катилины в области пелигнов7. Когда в следующем году Цезарь уехал в Испанию, чтобы поправить своё финансовое состояние, Бибул казался в выигрыше: он был уважаемым членом господствующего консервативного блока в сенате, зятем его ведущего представителя, проявил минимальные военные способности, ожидаемые от среднего римского политика. С другой стороны, на Цезаря приверженцы добрых традиций смотрели как на яркого авантюриста с сомнительными марианскими связями, подозреваемого в сообщничестве с Катилиной, завязшего в долгах патриция, чьё неожиданное избрание на должность верховного понтифика в 63 г. стало оскорблением общественной благопристойности. Сравнивая свои перспективы с перспективами Цезаря, Бибул не имел оснований для уныния, но события опередили его неспешный план. Цезарь вернулся из Испании с ощущением зарождающегося военного таланта и создал союз с Помпеем и Крассом, наиболее влиятельными военными и финансовыми властителями своего времени, чтобы вырвать власть у сенатской машины.
Цезарь и Бибул были избраны консулами на 59 г.: Цезарь — чтобы осуществить планы триумвирата, Бибул — чтобы остановить его. Консерваторы предпочли бы выдвинуть Катона, но он ещё не занимал претуры, и закоснелый консерватизм их подвёл. Бибул как заменитель Катона был не соперник Цезарю. Сопротивляясь законодательству Цезаря, он был силой вытеснен с форума и, с явным отвращением удалившись в свой дом, попытался лишить законной силы мероприятия Цезаря путём объявления всех знамений неблагоприятными. Катон и его друзья восхваляли эзотерический обструкционизм Бибула; Цезарь его игнорировал, а народ считал его смешным8. Бибул принялся писать эдикты; они радовали его друзей, раздражали Помпея и ничего не меняли9. Лично для Бибула консульство стало абсолютным крахом, — и это высшая точка любой традиционной карьеры! Одобрение и симпатия консерваторов могли его утешить, но с.181 вряд ли могли скрыть, что в качестве оплота традиционного консерватизма он оказался совершенно неэффективен. Эта была горькая пилюля, и её прямо и непосредственно можно было приписать Цезарю.
Триумвират прочно удерживал за собой власть. Цезарь отправился покорять галлов, оставив Помпея и Красса управлять Римом в их тройственных интересах10. Бибул, его тесть Катон и их друзья и союзники остались на политической обочине, чтобы изо всех сил язвить над триумвирами. Что чувствовал Бибул, неизвестно, но известно, что он делал: оставался в подчинении у своего тестя. Подведём итог ситуации. Род Кальпурниев притязал на древнее римское происхождение (хотя Кальпурнии Бибулы не приобрели известности); Катоны происходили из латинского муниципия. Бибул побывал на должности консула и потерпел прискорбное поражение; Катон ещё мог занять эту должность и оправдать надежды и мечты консерваторов. Наконец, невзирая на ранг и почести, Катон оставался бесспорным лидером консерваторов, а Бибул — его брюзгливым последователем. Не следует забывать и о неукротимой Порции. Каким бы ни было юридическое брачное соглашение (а, учитывая их древний консерватизм, они, вероятно, заключили брак in manu[3]), над супружеской парой по-прежнему властвовал Катон, даже несмотря на то, что он был чуть младше Бибула. Слышал ли Бибул когда-либо смех у себя за спиной? Мы не знаем; но он мог его воображать.
В 56 г. Бибул возглавил сопротивление усилиям триумвиров по назначению Помпея для восстановления изгнанного Птолемея Авлета на египетском престоле11. Это был ещё один раунд непрерывной борьбы с участием Бибула и Катона и удовлетворительная публичная демонстрация того, что старый порядок ещё не совсем умер, но для Бибула эта отдельная политическая стычка имела в будущем тяжёлые последствия, которые невозможно было предвидеть. Птолемей XII Авлет занял египетский трон в 80 г. до н. э., после пресечения законного рода Лагидов, но должен был ждать консульства Цезаря (с огромными взятками), чтобы получить формальное признание своих притязаний незаконнорожденного. Изгнанный разгневанными александрийцами в следующем году, он обратился в Рим за помощью в восстановлении, но, поскольку Бибул и консервативная партия всё ещё отказывались признать действительность консульских решений Цезаря, они блокировали его обращения. Тогда, с одобрения Помпея, Птолемей обратился к А. Габинию, наместнику Сирии, который за огромную взятку вернул царя в Александрию в 54 г.12 и оставил ему корпус римских войск для защиты от неблагодарного населения.
Однако в этом же году Габиний был вызван в Рим и, в результате организованного Катоном обвинения, осуждён за вымогательство. Он ушёл в изгнание. В 53 г. Красс пал при Каррах на войне с парфянами, оставив Помпея и Цезаря в неспокойном союзе. Дела Катона, Бибула и консервативного блока улучшались. Они с.182 обработали Помпея (чьи увядшие лавры пылились на фоне галльских побед Цезаря) и даже настолько проглотили свой конституционализм, что содействовали его избранию единственным консулом в 52 г. Должно быть, это решение далось тяжело, и оно показывает всю глубину их враждебности по отношению к Цезарю. Помпей всё ещё колебался, скорее отдаляясь от Цезаря, чем порывая с ним. Он поддержал закон о назначении провинциальных наместников только из числа бывших консулов и преторов, оставивших должности пять лет назад. Этот закон мог быть направлен против Цезаря (хотя это остаётся неясным), но повлиял на Бибула, который оказался назначен наместником Сирии на 51—
Оба взяли с собой младших родственников. Цицерон взял сына и племянника, но при первом намеке на трудности оставил их при дружественном дворе Дейотара Галатского13. В то время его сыну было 14 лет, а племяннику 15. Бибул взял двух старших сыновей (от первой жены), и хотя точно не известно, сколько им было лет, можно выдвинуть некоторые соображения. Принимая во внимание сулланскую реформу cursus honorum[4], Бибул не мог быть рождён после 102 г., раз он стал консулом 59 г., и, следовательно, около 87—
Если им было 20—
Ни он, ни большинство римлян того времени не осознавали феномена «превращения в туземца», о котором в XVIII и XIX вв. вновь узнали британские и французские колониальные администраторы. Войска, оставленные Габинием в 54 г., имели четыре года, чтобы привыкнуть к положению привилегированной и избалованной гвардии Птолемеев. Можно предположить, что дисциплина в этих войсках была слабой, а командование — снисходительным; по крайней мере, такими их нашёл Цезарь два года спустя17. Как они могли отреагировать на требование (возможно, категорическое) вернуться к жёсткой дисциплине традиционного римского лагеря, особенно если это требование исходило от двух неоперившихся офицеров, чьи притязания на власть основывались лишь на том, что они — сыновья только что прибывшего наместника Сирии, человека, известного этим войскам (если вообще известного) как один из виновников бесчестья их благодетеля Габиния? Очень многое мы лишь предполагаем, но необходимо объяснить необычайные обстоятельства, в которых сыновья римского наместника были убиты римскими солдатами. Достоверно известно лишь то, что два сына Бибула были убиты в Египте солдатами, оставленными Габинием.
Подстрекал ли кто-либо эти войска? Их формальным командиром был Л. Септимий (в ранге военного трибуна), но он, по-видимому, подчинился Ахилле, тогдашнему фактическому командиру армии Птолемеев. За спиной Ахиллы скрывался евнух-регент Потин, управлявший с.184 Египтом после смерти Птолемея Авлета вместо его юных детей Птолемея XIII и Клеопатры VII. Потин вполне мог быть жрецом и «научен… всей мудрости Египетской», но любой образованный египетский правитель того времени должен был знать о великих восточных империях, в прежние времена распространявшихся на территории Сирии и Палестины, прямо до границ Египта, и вполне мог рассматривать набег Пакора как предвестье нового порядка в восточном Средиземноморье. Убийство сыновей римского наместника стало бы весьма дружественным жестом, если бы победу одержала Парфия; убийство их руками римских солдат великолепно позволило бы затемнить вопрос об ответственности, если бы победил Рим. Здесь мы лишь строим догадки; с уверенностью можно сказать только то, что солдаты, оставленные Габинием в Египте, вряд ли убили бы двух сыновей известного римского наместника, не имея на то хоть какого-то официального одобрения.
Нас больше интересует реакция Бибула. Римской фольклор любил истории об отцах, отважно переносящих смерть сыновей, и даже о суровых отцах, приносящих сыновей в жертву общественному благу18. Существует достаточно свидетельств, чтобы предположить, что большинство римских отцов не поднимались до подобных высот, и Бибул явно был подавлен вестью о гибели сыновей; фактически, он стал временно неспособен к каким-либо решениям или действиям. Его подчинённые обращались к Цицерону за советом и указаниями, и Бибул (обычно не такой уж горячий поклонник Цицерона) согласился на это без возражений или сопротивления19. Он очнулся от тумана горя и потрясения ради одного характерного жеста: запретил своему квестору соблюдать закон о провинциальной отчётности, потому что данный закон был проведён Цезарем в их знаменитое непримиримое консульство девятью годами ранее. В отчаянии квестор умолял Цицерона разрешить этот вопрос20.
Постепенно Бибул восстановил какой-то контроль над собой и предпринял интригу, которая, вероятно, на поколение спасла Рим на Востоке. Она не была ни благородной, ни консервативной, ни стремительной, но она была эффективной. Он посеял подозрения между наследником престола Пакором и его отцом, царем Ородом, так что Пакор и его войска внезапно были отозваны21. Историки обычно игнорируют этот манёвр, достойный Талейрана, и в это же время Цицерон был явно огорчён восхвалениями, расточаемыми Бибулу (главным образом, по предложению Катона)22, но истина состоит в том, что уловка Бибула дала Риму время для передышки. Парфия погрузилась в обычное для неё состояние внутренних беспорядков, и Евфрат остался границей между двумя империями. Находясь между ними, Кассий и Бибул, вероятно, в равной степени, свели к нулю политические последствия Карр.
Тем временем Клеопатра прислала Бибулу убийц его сына в оковах. Он вернул их назад, не причинив вреда, с указанием, что решение по праву принадлежит сенату, а не с.185 ему23. Этот замечательный ответ должен был чрезвычайно озадачить Клеопатру. Известно, что Бибул не был свободен от мстительности и жестокости, и даже если принять невероятное объяснение Валерия Максима о том, что Бибул отослал убийц назад потому, что его горе было смягчено, pietas[6] требовала (особенно от традиционалиста Бибула) более сурового ответа. Сомнительно также, чтобы поступок Бибула был продиктован простым формализмом, хотя он и был неизлечимым формалистом. Рассудительность могла быть движущим мотивом для спокойного и разумного человека. Лишь восемью годами ранее сам Цицерон был отправлен в короткое изгнание за казнь римских граждан без законного суда, несмотря на то, что они явно были виновны в тяжелейших преступлениях. Однако свидетельства источников говорят о том, что Бибул в то время не был ни спокоен, ни разумен. Его реакция на выдачу убийц сыновей остается загадкой (и её объяснением может быть соединение всего вышесказанного), но ясно, что публично он дал понять, что желает отослать этих людей в Рим. В силу дальнейших событий это стало невыполнимым, и практически несомненное спасение убийц от правосудия и отцовской мести (особенно после того, как однажды Бибул уже держал их в своей власти) наверняка внесло свой вклад в последующее эмоциональное состояние Бибула.
Под дальнейшими событиями имеется в виду начало гражданской войны. В начале января 49 г. Катон и консерваторы в сенате наконец сумели навязать Помпею и Цезарю открытый конфликт. В течение некоторого времени он надвигался, и медленное возвращение Бибула из Сирии (которую он покинул в конце 50 г.) должно объясняться его душевным состоянием, так как вообще у него были все причины поспешить в Рим, чтобы помочь делу честных. Он путешествовал медленно и достиг Италии лишь тогда, когда Цезарь захватил Рим и вытеснил Помпея и его союзников на юг. Его тесть Катон был направлен, чтобы удерживать Сицилию против Цезаря, а основные лидеры оппозиции против Цезаря собирались вокруг Помпея в Брундизии, однако известно, что в середине марта Бибул находился довольно далеко на севере, в Формиях24. Он пробыл там только один день, вероятно, забирая Порцию и их детей25. Тем временем Помпей эвакуировал Брундизий и устроил штаб-квартиру в Фессалонике в северной Греции, властно призывая всех честных и преданных людей присоединиться к себе. К осени 49 г. Бибул находился с ним; к ним прибыл и Катон, без борьбы оставивший Сицилию после высадки цезарианских войск под командованием Куриона.
Поскольку Помпей находился в северной Греции, а Цезарь теперь — в Брундизии, жизненно важным стало морское командование на Адриатике, хотя по существу ситуация была довольно простой: Помпей имел много кораблей, а Цезарь — очень мало. Морские силы Помпея составляли по меньшей мере 300 кораблей, в разных долях взятых у восточных союзников и вассальных государств. Плутарх рассказывает с.186 запутанную историю о том, что сначала Помпей хотел отдать командование этой пестрой армадой Катону, но в конце концов поручил это Бибулу26. В действительности, Катон со своим обычным близоруким конституционализмом мог настоять на том, чтобы его зять-консуляр получил преимущество перед ним, всего лишь преторием27, а Помпей вряд ли был впечатлён деятельностью Катона на Сицилии. Но как бы то ни было, к концу 49 г. Бибул являлся верховным командующим флотом Помпея и руководил операциями восьми других командиров, не более сведущих в морских операциях, чем он сам. Поскольку общая стратегия Помпея в то время была оборонительной (пока он собирал достаточные силы для возвращения в Италию и уверенной победы над противником), поскольку Бибул был лишён воображения, а Цезарю не хватало кораблей, последовал прорыв.
Адриатика была печально известна своими штормами28, и Помпей и Бибул (верные себе) не имели причин ожидать, что Цезарь предпримет какие-либо наступательные действия прежде, чем построит корабли, поэтому помпеянский флот, разделённый на сильные эскадры, был распределён по восточному побережью Адриатического и Ионического морей. Сам Бибул лично командовал 110 кораблями на Коркире, где в начале января 48 г. был поражён известием о выходе Цезаря в море. Корабли Бибула на зиму были помещены в доки, а гребцы — рассеяны по побережью, поэтому Бибул совершенно не способен был предотвратить успешную высадку семи легионов Цезаря в Палесте и благополучное возвращение большей части его импровизированной флотилии в Брундизий. Правда, два подчинённых Бибулу командира, стоявших в Орике, несомненно, знали об операции Цезаря и не решились выйти в море ему навстречу с восемнадцатью кораблями, но в конечном счете ответственность падала на Бибула. Он потерпел крах, решительный крах, в своём единственном деле: помешать Цезарю высадиться29.
Теперь, если этого не произошло ещё раньше, разум Бибула помутился. Историки проявляют обоснованную осторожность в вынесении психологических оценок людям прошлого (в конце концов, теории, на которых основаны эти оценки, изменчивы как пески Сирта), однако с этого момента поведение Бибула становится явно иррациональным, каким бы ярлыком его ни обозначить. Высадка Цезаря стала завершающим унижением, унижением со стороны человека, которого Бибул не выносил и ненавидел более всех на свете. Вся государственная карьера Бибула постоянно затмевалась Цезарем или превращалась им в нелепость; его скромные военные подвиги были похоронены сравнением с блестящими кампаниями Цезаря, а дело политического консерватизма, которому он посвятил свою жизнь, подвергалось явной опасности со стороны человека, которого он, несомненно, продолжал считать беспутным, беспринципным и бесчестным патрицием. Сверх всего этого, Бибул в течение многих лет вынужден был следовать за своим с.187 невероятным тестем и быть мужем женщины, которой неизбежно предназначено было навсегда остаться в памяти дочерью Катона, а не женой Бибула. Он перенёс жестокое убийство двух старших сыновей и в момент колебания или смятения позволил их убийцам остаться в живых. Эта утрата, сама по себе ужасная (и мы знаем, какое горе он пережил), означала также, что его собственный род продолжится только в детях от Порции, которых мир станет считать прежде всего внуками Катона. Наконец, он блистательно провалил важное государственное поручение: сдерживать силы Цезаря и предотвращать гибель до тех пор, пока Партия Честных не будет готова уничтожить врага государства. Конечно, история увидела эти события иначе, но мы пытаемся воссоздать смятение разума и душевные муки Бибула в январе 48 г.
Последующее развитие событий было драматичным. Цезарь отплыл из Брундизия 4 января и высадил свои войска 5 января. Сам он остался с солдатами и в этот же день отправил корабли назад под командованием Кв. Фуфия Калена, чтобы переправить оставшиеся силы. Обе стороны морского конфликта страдали синдромом Медины-Сидонии: необходимость назначать флотских командиров, исходя из их общественного положения, а не проявленных способностей. Кален был политиком, а не моряком. Он отложил отплытие, упустил вечерний ветер с берега и был застигнут Бибулом. Подробности сражения утрачены (нашим источником является Цезарь), но Бибул одержал выдающуюся победу и захватил тридцать кораблей. То, что за этим последовало, позволяет оценить психическое состояние Бибула. Хотя дополнительные тридцать кораблей могли бы пополнить его собственные силы, он сжёг их на воде, вместе с капитанами и командой, — предположительно, для устрашения сторонников Цезаря30. Такая безудержная свирепость не имеет аналогов в античных морских войнах.
В этом эпизоде существует неестественный контраст между действиями Бибула, совершёнными по его собственному усмотрению, с развязанными руками, и его же действиями в качестве исполнителя общей стратегии Помпея. Теперь Бибул являлся бесспорным хозяином Адриатики. Не было бы ничего проще, чем двинуться на неприятеля и блокировать оставшиеся силы Цезаря в Италии, заперев порты эскадрами вокруг гаваней. Правда, климат и время года этому не способствовали, но Цезарь только что продемонстрировал, что эти препятствия не являются непреодолимыми. Даже если бы из-за штормов Бибул потерял в этой операции половину своего флота, он по-прежнему превосходил бы Цезаря числом кораблей и, вероятно, смог бы изолировать Цезаря и его семь легионов на враждебном берегу. Принимая во внимание ограниченность римских представлений о морской войне, вряд ли можно обвинить Бибула в неспособности подняться над своим веком или своим кругозором, с.188 однако можно сказать, что война между Помпеем и Цезарем была проиграна не под Фарсалом, а на Адриатике. Бибул впустую растратил свой морской триумф. Дав волю своей личной одержимости путём сожжения кораблей Цезаря, он распылил собственный флот, чтобы занять каждое место высадки на иллирийско-эпирском берегу. Помпей приказал ему защищать; один раз он не смог защитить; теперь он будет защищать всё, что видит.
Его поведение становилось всё более странным. Несмотря на зимнюю погоду, он спал на борту корабля, уделяя внимание каждой обязанности и отвергая любую помощь. По словам Цезаря, Бибул был одержим желанием встретиться с Цезарем лицом к лицу. Тем временем Помпей перевёл свой штаб в Диррахий, а Цезарь одержал несколько локальных побед на своём береговом плацдарме. Позиция Цезаря была стратегически уязвима, и переброска оставшихся войск через Адриатику являлась необходимостью. Кален приготовился переправить их на тех судах, которые сумел собрать, но не успел он выйти из гавани, как встретил курьера Цезаря, предупредившего его о том, что цепь кораблей Бибула охраняет противоположный берег. Кален повернул назад, но один корабль, находившийся под командованием частного лица и не имевший солдат на борту, сохранил прежний курс. К сожалению, ни об этом корабле, ни о мотивах его капитана и команды не известно ничего, кроме их судьбы. Ветер отнёс корабль к Бибулу и его ожидающему флоту. Бибул казнил всех, находившихся на борту корабля, рабов и свободных, в том числе несколько детей31: если он не может добраться до Цезаря, то доберётся до его сторонников.
Вскоре после этого к эскадре Бибула присоединилась эскадра его подчинённого Л. Скрибония Либона32, который, несомненно, согласно указаниям Помпея, организовал переговоры с Цезарем. Бибул отказался присутствовать, и Либон мог оправдать его отсутствие лишь тем, что гнев Бибула на Цезаря обессмыслил бы всякие личные переговоры. Разговор ни к чему не привёл, и сухопутные и морские операции возобновились33. Для Цезаря и Бибула ситуация зашла в тупик. Цезарь удерживал Орик и соседнее побережье, не позволяя Бибулу и его флоту причалить и получить воду и другие припасы, а Бибул не подпускал Цезаря к гаваням и открытому морю34. Наибольшие физические и эмоциональные нагрузки легли на Бибула, который неустанно подгонял себя. Холод и истощение взяли своё, и он тяжело заболел, но отказался покинуть пост. На борту корабля невозможно было получить помощь, и его состояние ухудшалось день ото дня. Наконец, он скончался, всё так же на борту корабля, вероятно, где-то в конце февраля35.
Последние недели его жизни были поглощены одержимостью, неодолимым стремлением любой ценой добраться до Цезаря. Его упрямство в этом вопросе имело маниакальный характер, что отражает психическое расстройство, от которого он, несомненно, страдал. Его жестокость по отношению к захваченным кораблям была порождена с.189 бешенством, а не расчётом, и даже его коллеги в конце концов признали, что вряд ли можно его контролировать или доверять его самоконтролю. Корни его краха уходили в долгие годы разочарования и неудовлетворённости, а последней каплей стало убийство его сыновей. Он был несимпатичным человеком (хотя, по-видимому, честным), ограниченным, глупым и упрямым, но, несомненно, по-своему он был хорошим отцом и хорошим мужем. Нельзя ставить ему в вину его ограниченность, и можно испытывать некоторое сочувствие к его судьбе.
ПРИМЕЧАНИЯ