Письма Марка Туллия Цицерона

85. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Дирра­хий, 10 декаб­ря 58 г.

1. Вна­ча­ле, когда вы напи­са­ли мне, что с ваше­го согла­сия намест­ни­че­ства кон­су­лов опре­де­ле­ны¹, то, хотя я и опа­сал­ся послед­ст­вий это­го, я все же наде­ял­ся, что вы в свое вре­мя про­яви­ли бо́льшую пред­у­смот­ри­тель­ность. Но после того как мне и рас­ска­за­ли и напи­са­ли, что ваше реше­ние рез­ко пори­ца­ют, я силь­но взвол­но­вал­ся, пото­му что, каза­лось, отня­та та незна­чи­тель­ная надеж­да, кото­рая была. Ведь если народ­ные три­бу­ны раз­дра­же­ны про­тив нас, то на что наде­ять­ся? А они раз­дра­же­ны про­тив нас, види­мо, с пол­ным осно­ва­ни­ем, так как с ними, взяв­ши­ми на себя веде­ние мое­го дела, не посо­ве­то­ва­лись, а из-за уступ­ки с нашей сто­ро­ны они утра­ти­ли всю силу сво­его пра­ва², тем более, что они, по их сло­вам, ради меня захо­те­ли про­явить свою власть при опре­де­ле­нии намест­ни­че­ства кон­су­лов не ради того, чтобы создать им затруд­не­ния, а чтобы при­влечь их к мое­му делу. По их сло­вам, если кон­су­лы захотят теперь отда­лить­ся от меня, они смо­гут сде­лать это сво­бод­но, а если захотят быть за меня, то они бес­силь­ны про­тив воли три­бу­нов. Ты пишешь, что если бы вы не реши­ли так, то те достиг­ли бы того же, обра­тив­шись к наро­ду; про­тив воли народ­ных три­бу­нов это­го никак не мог­ло бы про­изой­ти. Поэто­му я опа­са­юсь, что мы лиши­лись содей­ст­вия народ­ных три­бу­нов, а если содей­ст­вие сохра­не­но, то это при­нуди­тель­ное сред­ство при­влечь кон­су­лов — утра­че­но.

2. К это­му при­со­еди­ня­ет­ся дру­гая нема­лая непри­ят­ность: то важ­ное мне­ние — так, по край­ней мере, мне пере­да­ва­ли, — что сенат не при­мет ника­ких поста­нов­ле­ний, пока не будет выне­се­но реше­ние обо мне, утра­че­но, и имен­но из-за тако­го вопро­са, кото­рый не толь­ко не был необ­хо­ди­мым, но был даже необы­чай­ным и новым (я думаю, нико­гда не про­из­во­ди­лось опре­де­ле­ния намест­ни­честв ново­из­бран­ных кон­су­лов³), таким обра­зом, ввиду того, что та твер­дость, кото­рая была достиг­ну­та в этом вопро­се ради меня, осла­бе­ла, ничто не пре­пят­ст­ву­ет про­веде­нию реше­ний. Что у тех дру­зей, к кото­рым обра­ти­лись, это встре­ти­ло одоб­ре­ние, — неуди­ви­тель­но; ведь в самом деле труд­но было най­ти кого-нибудь, кто бы откры­то выска­зал­ся про­тив дела, столь угод­но­го двум кон­су­лам, и было уж совсем труд­но не пой­ти навстре­чу дру­же­ст­вен­ней­ше­му чело­ве­ку Лен­ту­лу или Метел­лу, кото­рый вели­ко­душ­но пре­дал забве­нию наше столк­но­ве­ние⁴; но я боюсь, как бы мы, сумев удер­жать этих, не упу­сти­ли народ­ных три­бу­нов. Пиши мне, пожа­луй­ста, о том, что из это­го полу­чи­лось и в каком поло­же­нии все дело, и при­том так, как ты начал, ибо эта прав­ди­вость, если она даже и непри­ят­на, все-таки жела­тель­на мне. Напи­са­но за три дня до декабрь­ских ид.