Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. Т. II, годы 51—46.
Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1950.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

221. Аппию Клав­дию Пуль­х­ру, в Рим

[Fam., III, 8]

Лагерь око­ло Моп­су­ге­стии1, 8 октяб­ря 51 г.

Про­кон­сул Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет импе­ра­то­ру2 Аппию Пуль­х­ру.

1. Хотя я и видел, насколь­ко я мог понять из тво­е­го пись­ма, что ты будешь читать это пись­мо, нахо­дясь близ Рима3, когда уже утих­нут ничтож­ней­шие пере­суды людей из про­вин­ции, тем не менее, раз ты так подроб­но напи­сал мне о речах бес­чест­ных людей, я счел нуж­ным поста­рать­ся корот­ко отве­тить на твое пись­мо.

2. Но две пер­вые гла­вы тво­е­го пись­ма мне сле­ду­ет как-то обой­ти мол­ча­ни­ем: ведь они не содер­жат ниче­го, что было бы опре­де­лен­ным или досто­вер­ным, кро­ме того, что я сво­им выра­же­ни­ем лица и мол­ча­ни­ем пока­зал, что я тебе не друг, и что это мож­но было понять и за судей­ским сто­лом, когда что-нибудь раз­би­ра­лось, и на неко­то­рых пирах. Что все это не име­ет ника­ко­го зна­че­ния, я могу понять; но хотя оно и не име­ет ника­ко­го зна­че­ния, я даже не пони­маю, что гово­рит­ся. Знаю одно: мои мно­го­чис­лен­ные и хва­леб­ные выска­зы­ва­ния, с кото­ры­ми я высту­пал и с воз­вы­ше­ния и на ров­ном месте, высо­ко пре­воз­но­ся тебя и осо­бен­но ста­ра­ясь отме­тить нашу друж­бу, мог­ли до тебя дой­ти в их пра­виль­ном виде. Что же каса­ет­ся послов5, то что более пре­крас­ное и более спра­вед­ли­вое мог я сде­лать, как не умень­шить издерж­ки бед­ней­ших горо­дов и при­том без како­го-либо ума­ле­ния тво­е­го досто­ин­ства, осо­бен­но когда про­си­ли сами горо­да? Ведь мне совсем не было извест­но, како­го рода посоль­ства отправ­ля­ют­ся ради тебя в Рим. Когда я был в Апа­мее, пер­вые лица мно­гих горо­дов сооб­щи­ли мне, что для посольств назна­ча­ют­ся чрез­мер­ные издерж­ки, в то вре­мя как горо­да несо­сто­я­тель­ны.

3. Тут я сра­зу заду­мал­ся над мно­гим. Преж­де все­го я не счи­тал, что ты, чело­век не толь­ко умный, но так­же, как мы теперь гово­рим, тон­кий, полу­чишь удо­воль­ст­вие от тако­го рода посольств. Это я, пом­нит­ся, подроб­но обсудил в Син­на­де с судей­ско­го места: во-пер­вых, Аппий Клав­дий про­слав­лен в гла­зах сена­та и рим­ско­го наро­да не бла­го­да­ря свиде­тель­ству жите­лей Мидея (об этом было упо­мя­ну­то как раз в этом горо­де), а бла­го­да­ря сво­им лич­ным заслу­гам; во-вто­рых, как я видел, со мно­ги­ми слу­ча­ет­ся, что посоль­ства ради них, прав­да, при­ез­жа­ют в Рим, но не пом­ню, чтобы этим посоль­ствам пред­ста­вил­ся слу­чай или воз­мож­ность высту­пить с похва­лой; мне нра­вит­ся их рве­ние, их при­зна­тель­ность тебе за твои боль­шие заслу­ги, но все это наме­ре­ние мне отнюдь не кажет­ся необ­хо­ди­мым; одна­ко, если бы они захо­те­ли про­явить в этом свое чув­ство дол­га, я готов похва­лить, если кто-либо за свой счет выпол­нит долг; я готов это допу­стить, если рас­хо­ды будут закон­ны­ми; не раз­ре­шу, если они будут неогра­ни­чен­ны­ми. Что же мож­но пори­цать как не твою при­пис­ку, что неко­то­рым пока­за­лось, буд­то бы мой эдикт как бы необ­ду­ман­но направ­лен на то, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать отправ­ке этих посольств? Одна­ко мне кажет­ся, что неспра­вед­ли­вость совер­ша­ют не столь­ко те, кто так рас­суж­да­ет, сколь­ко те, чей слух открыт для тако­го рас­суж­де­ния.

4. Эдикт я состав­лял в Риме; я при­ба­вил толь­ко то, о чем меня про­си­ли откуп­щи­ки, когда они яви­лись ко мне в Самос: я пере­нес сло­во в сло­во из тво­е­го эдик­та в свой; осо­бен­но тща­тель­но напи­са­на гла­ва, касаю­ща­я­ся умень­ше­ния рас­хо­дов горо­дов; в этой гла­ве есть кое-что новое, бла­го­де­тель­ное для горо­дов, что мне достав­ля­ет осо­бен­ное удо­воль­ст­вие. Но то, что поро­ди­ло подо­зре­ние, буд­то бы я выис­кал кое-что, чтобы этим тебя оскор­бить, — обыч­ное. Ведь я не был настоль­ко нера­зу­мен, чтобы поду­мать, что в каче­стве послов ради част­но­го дела отправ­ля­ют­ся те, кого посы­ла­ли выра­зить бла­го­дар­ность тебе, не част­но­му лицу, и не за част­ное, а за государ­ст­вен­ное дело и не в част­ном, а государ­ст­вен­ном собра­нии все­го мира, то есть в сена­те. К тому же, запре­тив сво­им эдик­том чью-либо поезд­ку без мое­го поз­во­ле­ния, я сде­лал исклю­че­ние для тех, кто, по их сло­вам, не мог меня сопро­вож­дать в лагерь, и для тех, кто не мог вме­сте со мной перей­ти через Тавр. В тво­ем пись­ме это осо­бен­но заслу­жи­ва­ет осме­я­ния. Дей­ст­ви­тель­но, какое было осно­ва­ние к тому, чтобы они сопро­вож­да­ли меня в лагерь или пере­хо­ди­ли через Тавр, раз я про­ехал от Лаоди­кеи до само­го Ико­ния с тем, чтобы меня встре­ча­ли долж­ност­ные лица и посоль­ства всех дио­це­сов, рас­по­ло­жен­ных по эту сто­ро­ну Тав­ра6, и всех этих горо­дов?

5. Раз­ве толь­ко они слу­чай­но нача­ли изби­рать посоль­ства после того, как я пере­шел через Тавр; но это, конеч­но, не так: ведь когда я был в Апа­мее, когда я был в Син­на­де, когда я был в Фило­ме­лии, когда я был в Ико­нии, задер­жи­ва­ясь во всех этих горо­дах, все такие посоль­ства уже были обра­зо­ва­ны. Тем не менее я хочу, чтобы ты знал, что насчет умень­ше­ния или воз­вра­та этих рас­хо­дов на посоль­ства я поста­но­вил толь­ко то, о чем меня про­си­ли пер­вые лица город­ских общин: чтобы наи­ме­нее необ­хо­ди­мые рас­хо­ды не были вклю­че­ны в сдан­ные на откуп пода­ти7 и хоро­шо извест­ный тебе жесто­чай­ший подуш­ный и под­вер­ный налог. Когда я, при­веден­ный к это­му не толь­ко спра­вед­ли­во­стью, но и состра­да­ни­ем, взял­ся облег­чить несчаст­ное поло­же­ние разо­рен­ных горо­дов и при­том разо­рен­ных глав­ным обра­зом их долж­ност­ны­ми лица­ми, я не мог пре­не­бречь эти­ми ненуж­ны­ми рас­хо­да­ми. Ты же не дол­жен был верить подоб­ным раз­го­во­рам обо мне, если они до тебя дошли. Но если тебе достав­ля­ет удо­воль­ст­вие при­пи­сы­вать дру­гим то, что тебе при­хо­дит на ум, то ты отно­сишь к друж­бе наи­ме­нее бла­го­род­ный вид выска­зы­ва­ний. Если бы я когда-либо заду­мал опо­ро­чить твое доб­рое имя в про­вин­ции, я бы не обра­тил­ся ни к тво­е­му зятю, ни к тво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку в Брун­ди­сии, ни к началь­ни­ку масте­ро­вых8 на Кор­ки­ре с вопро­сом, куда мне при­ехать, чтобы это соот­вет­ст­во­ва­ло тво­е­му жела­нию. Поэто­му, сле­дуя при­ме­ру уче­ней­ших людей, напи­сав­ших пре­крас­ные кни­ги о пра­ви­лах друж­бы, ты можешь изгнать выра­же­ния в таком роде: «рас­суж­да­ли», «я выска­зал­ся про­тив», «гово­ри­ли», «я не согла­шал­ся».

6. Неуже­ли ты дума­ешь, что мне о тебе нико­гда ниче­го не гово­ри­ли? Даже того, что ты, выра­зив жела­ние, чтобы я при­ехал в Лаоди­кею, сам пере­шел через Тавр? Что в одни и те же дни я про­из­во­дил суд в Апа­мее, Син­на­де, Фило­ме­лии, ты — в Тар­се. He ста­ну про­дол­жать, чтобы не пока­за­лось, буд­то я под­ра­жаю тому, в чем уко­ряю тебя. Ска­жу то, что думаю: если ты сам дума­ешь то, что, по тво­им сло­вам, гово­рят дру­гие, твоя вина чрез­вы­чай­но вели­ка; если же об этом с тобой гово­рят дру­гие, ты все-таки несколь­ко вино­ват в том, что слу­ша­ешь их. На про­тя­же­нии всей нашей друж­бы мой образ дей­ст­вий ока­жет­ся посто­ян­ным и стро­гим. Но если кто-либо изо­бра­жа­ет меня лука­вым, то что может быть более хит­рым, чем то, что я теперь допус­каю (хотя я и все­гда защи­щал тебя в твое отсут­ст­вие, осо­бен­но не думая, что при­дет вре­мя, когда и я, отсут­ст­вуя, буду нуж­дать­ся в тво­ей защи­те), чтобы ты мог с пол­ным осно­ва­ни­ем поки­нуть меня в мое отсут­ст­вие?

7. Делаю исклю­че­ние для раз­го­во­ров одно­го рода: когда — очень часто гово­рит­ся что-либо, что ты не хотел бы слы­шать, как я скло­нен думать, — когда поно­сят кого-нибудь из тво­их лега­тов, или пре­фек­тов, или воен­ных три­бу­нов. Одна­ко до сего вре­ме­ни в моем при­сут­ст­вии, кля­нусь, не было нане­се­но более тяж­ко­го или более мерз­ко­го оскорб­ле­ния, чем то, кото­рое мне выска­зал Кло­дий в раз­го­во­ре со мной на Кор­ки­ре: он горь­ко сето­вал на то, что ты ока­зал­ся менее счаст­ли­вым из-за бес­чест­но­сти дру­гих. Таких раз­го­во­ров, так как они часты и, как я пола­гаю, не поро­чат тво­е­го доб­ро­го име­ни, я нико­гда не воз­буж­дал, но и не осо­бен­но пре­се­кал. Если кто-либо счи­та­ет искрен­нее при­ми­ре­ние невоз­мож­ным ни для кого, он не меня изоб­ли­ча­ет в лице­ме­рии, а обна­ру­жи­ва­ет свое и в то же вре­мя судит хуже не столь­ко обо мне, сколь­ко о тебе. Если же кого-нибудь не раду­ют мои рас­по­ря­же­ния в про­вин­ции и он счи­та­ет, что тер­пит ущерб от того, что мои рас­по­ря­же­ния не похо­дят на твои, хотя мы оба дей­ст­во­ва­ли доб­ро­со­вест­но, но каж­дый из нас стре­мил­ся не к одно­му и тому же, — о друж­бе тако­го чело­ве­ка я нет забо­чусь.

8. Твоя щед­рость, как знат­ней­ше­го чело­ве­ка, нашла себе в про­вин­ции более широ­кое при­ме­не­ние, неже­ли моя. Если моя и ока­за­лась мень­шей (впро­чем и твою щед­рую нату­ру бла­го­де­те­ля несколь­ко огра­ни­чи­ва­ли более печаль­ные обсто­я­тель­ства вовре­мя вто­ро­го года), то люди не долж­ны удив­лять­ся это­му, так как я и от при­ро­ды все­гда был более сдер­жан в разда­че из чужо­го иму­ще­ства и зави­шу от тех же обсто­я­тельств, от кото­рых зави­сят и дру­гие:


Я горек им, чтоб слад­ким быть себе.

9. Что ты меня изве­стил о делах в Риме, — это было мне при­ят­но и само по себе и как дока­за­тель­ство тво­е­го буду­ще­го забот­ли­во­го отно­ше­ния ко всем моим пору­че­ни­ям. При этом я осо­бен­но про­шу тебя об одном: поста­рай­ся, чтобы мне не при­бав­ля­ли ника­ких новых пору­че­ний, или тягот, или сро­ка, и попро­си мое­го кол­ле­гу9 и дру­га Гор­тен­сия, если он когда-либо пода­вал голос или дей­ст­во­вал в мою поль­зу, отверг­нуть так­же это реше­ние о двух­го­дич­ном сро­ке, ибо ничто не может быть более враж­деб­ным мне.

10. Ты хочешь знать о моих делах: в октябрь­ские ноны я высту­пил из Тар­са в сто­ро­ну Ама­на. Пишу это на дру­гой день после сто­ян­ки под Моп­су­ге­сти­ей. Если что-либо совер­шу, напи­шу тебе и не пошлю ни одно­го пись­ма домой, не при­со­еди­нив пись­ма для вру­че­ния тебе. Ты спра­ши­ва­ешь о пар­фя­нах; мне дума­ет­ся, их совсем не было; ара­бы, кото­рые частью были оде­ты по-пар­фян­ски, по слу­хам, все воз­вра­ти­лись. Гово­рят, что в Сирии вра­га совсем нет. Я хотел бы, чтобы ты писал мне воз­мож­но чаще и о сво­их делах, и о моих, и обо всем поло­же­нии государ­ства, кото­рое меня тре­во­жит тем более, что наш Пом­пей, как я узнал из тво­е­го пись­ма, наме­рен выехать в Испа­нию.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Моп­су­ге­стия — «алтарь Моп­са», город в Кили­кии; по пре­да­нию, осно­ван аргос­ским царем и жре­цом Моп­сом.
  • 2См. прим. 1 к пись­му XV.
  • 3См. прим. 13 к пись­му CCV.
  • 4С судей­ско­го места.
  • 5Город­ские общи­ны про­вин­ций отправ­ля­ли в Рим посоль­ства с хва­леб­ны­ми отзы­ва­ми о быв­ших намест­ни­ках, для под­дер­жа­ния их при­тя­за­ний на три­умф. Такое посоль­ство долж­но было отпра­вить­ся после намест­ни­че­ства Аппия Клав­дия. Так как насе­ле­ние жало­ва­лось Цице­ро­ну на зна­чи­тель­ные рас­хо­ды, свя­зан­ные с отправ­кой посоль­ства, он запре­тил отно­сить рас­хо­ды за счет горо­дов и пере­ло­жил их на част­ных лиц, чем вызвал недо­воль­ство Аппия Клав­дия, про­тив кото­ро­го эта мера и была направ­ле­на.
  • 6См. прим. 1 к пись­му CCVI.
  • 7Жите­ли Кили­кии соби­ра­ли сами пода­ти для Рима. В слу­чае недо­и­мок сбор пору­чал­ся откуп­щи­кам, взи­мав­шим их с осо­бен­ной жесто­ко­стью.
  • 8Луций Кло­дий, началь­ник масте­ро­вых в вой­сках Аппия Клав­дия. Ср. пись­мо CCX, § 2.
  • 9По авгу­ра­ту.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1327007032 1327009022 1327009026 1345960222 1345960223 1345960224