Письма Марка Туллия Цицерона

249. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Эпир

Лаоди­кея, 13 фев­ра­ля 50 г.

1. Я чрез­вы­чай­но рад, что ты бла­го­по­луч­но дое­хал до Эпи­ра и что твое пла­ва­ние, как ты пишешь, оправ­да­ло твои ожи­да­ния; а тем, что ты не в Риме в то вре­мя, когда это так необ­хо­ди­мо для меня, я несколь­ко огор­чен. Но меня уте­ша­ет одно: ты, наде­юсь, при­ят­но про­во­дишь там зиму и с удо­воль­ст­ви­ем отды­ха­ешь.

2. Ты спра­ши­ва­ешь меня о том, что гово­ри­лось в пись­ме Гая Кас­сия, бра­та тво­е­го близ­ко­го дру­га Квин­та Кас­сия; это пись­мо было более скром­ным, неже­ли после­дую­щее, в кото­ром он сооб­щал, что вой­на с пар­фя­на­ми закон­че­на имен­но им. Послед­ние, прав­да, ото­шли от Антио­хии до при­бы­тия Бибу­ла, но без какой бы то ни было уда­чи с нашей сто­ро­ны. Теперь они на зим­них квар­ти­рах в Кирре­сти­ке¹, и нам угро­жа­ет тяже­лей­шая вой­на: ведь в нашей про­вин­ции сын пар­фян­ско­го царя Оро­да, и Дейотар, за сына кото­ро­го про­сва­та­на дочь Арта­ва­сда и от кото­ро­го мож­но узнать, не сомне­ва­ет­ся, что, сам он² в нача­ле лета наме­рен пере­пра­вить­ся через Евфрат со все­ми сво­и­ми сила­ми. В тот самый день, когда в сена­те было про­чи­та­но отправ­лен­ное в октябрь­ские ноны пись­мо Кас­сия с изве­сти­ем о победе, при­шло мое пись­мо, изве­щаю­щее о тре­во­ге. Мой Аксий гово­рит, что мое пись­мо было пре­ис­пол­не­но авто­ри­те­та; тому, по его сло­вам, не пове­ри­ли. Доне­се­ние Бибу­ла еще не было достав­ле­но; я точ­но знаю, что оно будет пол­ным стра­ха.

3. По этой при­чине я и опа­са­юсь, что пока не рас­пу­та­ет­ся этот узел, раз Пом­пея никуда не отпус­ка­ют из бояз­ни пере­мен, а Цеза­рю сенат не возда­ет ника­ко­го поче­та³, сенат не согла­сит­ся ни на мой выезд из про­вин­ции до назна­че­ния пре­ем­ни­ка, ни на то, чтобы во гла­ве таких круп­ных про­вин­ций при столь тре­вож­ных собы­ти­ях ста­ли отдель­ные лега­ты. Тут меня и ужа­са­ет, как бы мне не про­дли­ли сро­ка, на что даже не удаст­ся нало­жить запрет, и тем более, что нет тебя, кото­рый мог бы поме­шать сове­том, вли­я­ни­ем, ста­ра­ни­я­ми и мно­гим дру­гим. Но ты ска­жешь, что я сам создаю себе бес­по­кой­ства. Застав­ляю себя наде­ять­ся, что это так, но боюсь все­го. Прав­да, то твое пись­мо, кото­рое ты, стра­дая тош­нотой, при­слал мне из Бутро­та, и содер­жит пре­крас­ное окон­ча­ние: «Твой отъ­езд, как я вижу и наде­юсь, про­изой­дет без вся­кой задерж­ки», — но я пред­по­чел бы: «как я вижу», а «как наде­юсь» было совер­шен­но лиш­ним.

4. Но в Ико­нии я доволь­но быст­ро через пись­мо­нос­цев откуп­щи­ков полу­чил твое пись­мо, отправ­лен­ное тот­час же после три­ум­фа Лен­ту­ла. В нем есть слад­ко­горь­кое: ты под­твер­жда­ешь, что ника­ко­го про­мед­ле­ния не будет, а затем добав­ля­ешь, что если слу­чит­ся ина­че, ты ко мне при­е­дешь. Тре­во­жат меня твои сомне­ния. В то же вре­мя ты видишь, какие пись­ма я полу­чил: ведь того, кото­рое ты, по тво­им соб­ст­вен­ным сло­вам, пере­дал слу­ге цен­ту­ри­о­на Гер­мо­на, я не полу­чал. Ты мне не раз писал, что пере­дал пись­мо рабам Ления; это пись­мо, поме­чен­ное днем за девять дней до октябрь­ских календ, Лений, нако­нец, вру­чил мне за два дня до фев­раль­ских ид в Лаоди­кее, когда я туда при­ехал. Я дока­жу Лению зна­че­ние тво­ей реко­мен­да­ции немед­лен­но на сло­вах, а в буду­щем на деле.

5. Это пись­мо содер­жа­ло толь­ко одну новость — о кибир­ских пан­те­рах; все про­чее было ста­ро. Очень тебе бла­го­да­рен за твое несо­гла­сие в тво­ем отве­те Мар­ку Окта­вию⁴; впредь с уве­рен­но­стью отвер­гай все, что будет непо­д­хо­дя­щим. Я же, и сам по себе вполне стой­кий и, кля­нусь, вос­пла­ме­нен­ный тво­им авто­ри­те­том, пре­взо­шел всех (в этом ты убедишь­ся) как воз­дер­жан­но­стью, так и спра­вед­ли­во­стью, доступ­но­стью, мяг­ко­стью. Будь уве­рен, что люди более все­го пора­же­ны тем, что во вре­мя мое­го намест­ни­че­ства не взыс­ка­но ни чет­вер­ти асса ни на государ­ст­вен­ные нуж­ды, ни на кого бы то ни было из моих, кро­ме лега­та Луция Тул­лия. Воз­дер­жи­ва­ясь от все­го про­че­го, но совер­шая поезд­ку на осно­ва­нии Юли­е­ва зако­на⁵, он одна­жды все-таки взял, но на днев­ную потреб­ность и не во всех дерев­нях, как посту­па­ли дру­гие. Кро­ме него, не брал никто, так что его мне сле­ду­ет исклю­чить, когда я гово­рю, что побо­ров не про­из­веде­но ни на чет­верть асса. Кро­ме него, никто не брал. Эту дрянь я полу­чил от сво­его Квин­та Тити­ния.

6. Закон­чив лет­ние похо­ды, я поста­вил бра­та Квин­та во гла­ве зим­них лаге­рей и Кили­кии; Квин­та Волу­сия, надеж­но­го, но и уди­ви­тель­но воз­дер­жан­но­го чело­ве­ка, зятя тво­е­го Тибе­рия, я послал на корот­кий срок на Кипр, чтобы немно­го­чис­лен­ные рим­ские граж­дане, кото­рые ведут там дела, не гово­ри­ли, что они лише­ны судо­про­из­вод­ства; ведь вызы­вать их с ост­ро­ва Кип­ра нель­зя.

7. Сам я выехал в январ­ские ноны из Тар­са в Азию, встре­чая, кля­нусь, невы­ра­зи­мое вос­хи­ще­ние в горо­дах Кили­кии и осо­бен­но жите­лей Тар­са. Но после того как я пере­шел через Тавр, — уди­ви­тель­ная встре­ча в моих дио­це­сах в Азии, где за шесть меся­цев мое­го намест­ни­че­ства не было полу­че­но ни одно­го мое­го пись­ма⁶ и не виде­ли ни одно­го посто­яль­ца⁷; меж­ду тем до меня в это вре­мя еже­год­но про­из­во­ди­лись побо­ры. Чтобы не при­нять сол­дат на зим­ние квар­ти­ры, бога­тые горо­да пла­ти­ли боль­шие день­ги; жите­ли Кип­ра — две­сти атти­че­ских талан­тов⁸. В мое намест­ни­че­ство с это­го ост­ро­ва не потре­бу­ют ни гро­ша (гово­рю не гипер­бо­ли­че­ски, но дей­ст­ви­тель­ную прав­ду). За эти бла­го­де­я­ния, оше­лом­ля­ю­щие их, я не поз­во­лю выно­сить поста­нов­ле­ний о каких бы то ни было поче­стях в мою честь, кро­ме как на сло­вах, — ни ста­туй, ни хра­мов, ни колес­ниц, запря­жен­ных чет­вер­кой⁹, и реши­тель­но ничем не обре­ме­няю горо­да, но, может быть, тебя, — тем, что рас­ска­зы­ваю о себе. Тер­пи, если меня любишь; ты ведь хотел, чтобы я так посту­пал.

8. Итак, моя поезд­ка по Азии про­ис­хо­ди­ла при таких обсто­я­тель­ствах, что даже голод, явля­ю­щий­ся наи­боль­шим бед­ст­ви­ем, кото­рый тогда был в этой моей части Азии (уро­жая не было), был для меня желан­ным¹⁰. Где бы я ни про­ез­жал, я без вся­ко­го при­нуж­де­ния, без вся­ко­го суда, без вся­кой обиды, сво­им авто­ри­те­том и уве­ще­ва­ни­ем добил­ся того, что и гре­ки и рим­ские граж­дане, спря­тав­шие хлеб, обе­ща­ли дать его насе­ле­нию в боль­шом коли­че­стве.

9. В фев­раль­ские иды, день отправ­ки это­го пись­ма, я назна­чил в Лаоди­кее суд для Киби­ры и Апа­меи; с мар­тов­ских ид — там же для Син­на­ды, Пам­фи­лии (тогда я поищу рог для Фемия), Лика­о­нии, Исав­ра. После май­ских ид — в Кили­кию, чтобы про­ве­сти там июнь, хоте­лось бы — спо­кой­но, без угро­зы со сто­ро­ны пар­фян. Если будет, как я хочу, квин­ти­лий дол­жен уйти на обрат­ную доро­гу через про­вин­цию. Ведь я при­был в про­вин­цию через Лаоди­кею в кон­суль­ство Суль­пи­ция и Мар­цел­ла в канун секс­тиль­ских календ. Мне над­ле­жит выехать оттуда за два дня до секс­тиль­ских календ. Преж­де все­го я добьюсь согла­сия бра­та Квин­та на то, чтобы я ему пору­чил про­вин­цию, что про­изой­дет к вели­ко­му неже­ла­нию и его и мое­му. Но, по чести, ина­че невоз­мож­но, осо­бен­но раз я теперь не могу удер­жать пре­крас­но­го чело­ве­ка Помп­ти­на, ибо его в Рим увле­ка­ет Посту­мий, а может быть, и Посту­мия.

10. Вот како­вы мои наме­ре­ния. Теперь выслу­шай о Бру­те. Близ­кие дру­зья тво­е­го Бру­та — это некие Марк Скап­ций и Пуб­лий Мати­ний, кото­рых он пре­по­ру­чил мне насто­я­тель­нее обыч­но­го, — заи­мо­дав­цы жите­лей Сала­ми­на на Кип­ре. Мати­ния я не знаю; Скап­ций посе­тил меня в лаге­ре. Ради Бру­та я обе­щал поста­рать­ся о том, чтобы сала­ми­няне упла­ти­ли ему день­ги. Он побла­го­да­рил меня и попро­сил долж­но­сти пре­фек­та. Я ска­зал, что не даю ее нико­му из дель­цов (то же я гово­рил и тебе; Гней Пом­пей, обра­тив­ший­ся ко мне с такой прось­бой, согла­сил­ся с моим реше­ни­ем; что ска­жу я Торк­ва­ту о тво­ем Мар­ке Лении, мно­гим дру­гим?), но что если он хочет быть пре­фек­том ради полу­че­ния дол­га, я поза­бо­чусь о взыс­ка­нии. Он побла­го­да­рил меня, уехал. Наш Аппий дал это­му Скап­цию несколь­ко кон­ных отрядов, чтобы он при их помо­щи при­нудил сала­ми­нян к упла­те, при­чем Скап­ций был у него пре­фек­том и мучил сала­ми­нян. Я же при­ка­зал кон­ни­це поки­нуть ост­ров. Это огор­чи­ло Скап­ция.

11. Что еще? Чтобы пре­до­ста­вить ему свое покро­ви­тель­ство, я, когда ко мне в Тарс при­еха­ли сала­ми­няне и с ними Скап­ций, потре­бо­вал упла­ты денег. Мно­го речей о дол­го­вом обя­за­тель­стве, о неспра­вед­ли­во­стях Скап­ция. Я отка­зал­ся слу­шать, уго­ва­ри­вал, про­сил закон­чить дело хотя бы во вни­ма­ние к бла­го­де­я­ни­ям, ока­зан­ным мной горо­ду, и, нако­нец, ска­зал, что застав­лю. Люди не толь­ко не ста­ли отка­зы­вать­ся, но даже заяви­ли, что они запла­тят ему за мой счет: раз я не при­нял дара, они как бы дадут за мой счет то, что при­вык­ли давать пре­то­ру, при­чем их долг Скап­цию несколь­ко мень­ше пре­тор­ско­го сбо­ра.

Я похва­лил людей. «Отлич­но, — гово­рит Скап­ций, — но под­ведем итог». Одна­ко, хотя я в сво­ем обыч­ном эдик­те уста­но­вил пла­ту за ссу­ду в раз­ме­ре одной сотой с годич­ным при­ра­ще­ни­ем¹¹, он, на осно­ва­нии дол­го­во­го обя­за­тель­ства, стал тре­бо­вать по четы­ре сотых. «Что ты, — гово­рю, — раз­ве могу я вопре­ки сво­е­му же эдик­ту?». А он предъ­яв­ля­ет поста­нов­ле­ние сена­та, издан­ное в кон­суль­ство Лен­ту­ла и Филип­па¹² и гла­ся­щее, что тот, кто будет намест­ни­ком в Кили­кии, пусть судит на осно­ва­нии того дол­го­во­го обя­за­тель­ства.

12. Сна­ча­ла я ужас­нул­ся: ведь это было гибе­лью для горо­да. Нахо­жу два поста­нов­ле­ния сена­та о том же дол­го­вом обя­за­тель­стве, издан­ные в то же кон­суль­ство. Когда сала­ми­няне поже­ла­ли заклю­чить в Риме новый заем для пога­ше­ния ста­ро­го дол­га, они не мог­ли это­го сде­лать, пото­му что это запре­ще­но Габи­ни­е­вым зако­ном¹³. Тогда дру­зья Бру­та, пола­га­ясь на его вли­я­ние, согла­си­лись дать им взай­мы с ростом по четы­ре сотых, если сенат обес­пе­чит это сво­им поста­нов­ле­ни­ем. Ради Бру­та сенат при­нял поста­нов­ле­ние, что это не будет вме­не­но в вину ни сала­ми­ня­нам, ни тому, кто дал им день­ги. Они отсчи­та­ли день­ги, но затем ростов­щи­кам при­шло на ум, что это поста­нов­ле­ние сена­та нисколь­ко не помо­га­ет им, ибо Габи­ни­ев закон запре­ща­ет судеб­ное раз­би­ра­тель­ство на осно­ва­нии дол­го­во­го согла­ше­ния. Тогда сенат поста­нов­ля­ет, что на осно­ва­нии это­го дол­го­во­го обя­за­тель­ства суд дол­жен про­из­во­дить­ся и что это дол­го­вое обя­за­тель­ство име­ет такую же силу, как и про­чие дол­го­вые обя­за­тель­ства, а не иную. После того как я разо­брал все это, Скап­ций отво­дит меня в сто­ро­ну; гово­рит, что не воз­ра­жа­ет, но что они, по их мне­нию, долж­ны две­сти талан­тов; он жела­ет полу­чить это, но они долж­ны несколь­ко мень­ше. Он про­сит меня добить­ся упла­ты двух­сот талан­тов. — «Пре­крас­но», — гово­рю и зову тех, ото­слав Скап­ция. — «Как же, — гово­рю, — сколь­ко вы долж­ны?». «Сто шесть», — отве­ча­ют. Сно­ва обра­ща­юсь к Скап­цию. Тот возо­пил. — «Как же? — гово­рю, — нуж­но про­ве­рить рас­че­ты». Уса­жи­ва­ют­ся, под­во­дят итог; все схо­дит­ся до гро­ша. Они хотят запла­тить, наста­и­ва­ют, чтобы он взял день­ги. Скап­ций сно­ва отво­дит меня в сто­ро­ну и про­сит оста­вить дело так. Я отнес­ся снис­хо­ди­тель­но к его бес­стыд­но­му домо­га­тель­ству, а гре­кам, жало­вав­шим­ся и про­сив­шим поз­во­лить им вне­сти день­ги в храм¹⁴, я не усту­пил. Все при­сут­ст­во­вав­шие — кри­чать, что нет ниче­го бес­со­вест­нее Скап­ция, не удо­вле­тво­ря­ю­ще­го­ся одной сотой с при­ра­ще­ни­ем; дру­гие — что нет ниче­го глу­пее. Мне же он казал­ся ско­рее бес­со­вест­ным, неже­ли глу­пым, так как либо он не был дово­лен одной сотой с вер­ной упла­той, либо рас­счи­ты­вал на четы­ре сотых при невер­ной упла­те.

13. Тако­во мое оправ­да­ние. Если Брут не одоб­ря­ет его, то не знаю, за что я ему друг. Но его дядя¹⁵, конеч­но, одоб­рит, осо­бен­но пото­му что недав­но, после тво­е­го отъ­езда, кажет­ся, сенат поста­но­вил по делам заи­мо­дав­цев, что над­ле­жит взи­мать одну сотую в месяц с непре­рыв­ным ростом¹⁶. Какую раз­ни­цу это состав­ля­ет, ты, конеч­но, уже под­счи­тал, ведь я знаю твои паль­цы. По пово­ду это­го, заме­чу попу­т­но, Луций Лук­цей, сын Мар­ка, в сво­ем пись­ме ко мне сету­ет на чрез­вы­чай­ную опас­ность: как бы, по вине сена­та, эти поста­нов­ле­ния не повлек­ли за собой отме­ны дол­гов. Он напо­ми­на­ет, какое зло при­чи­нил неко­гда Гай Юлий¹⁷, уста­но­вив неболь­шую отсроч­ку; боль­ше­го вреда для государ­ства нико­гда не было. Но воз­вра­ща­юсь к делу. Обду­май мое оправ­да­ние по отно­ше­нию к Бру­ту, если это оправ­да­ние, — про­тив кото­ро­го по чести ниче­го нель­зя воз­ра­зить, осо­бен­но раз я оста­вил дело и при­тя­за­ния без изме­не­ний.

14. Оста­ют­ся еще домаш­ние дела. Что каса­ет­ся семей­ных, то я, как и ты, пред­по­чи­таю за сына Посту­мии¹⁸, ибо Пон­ти­дия зани­ма­ет­ся пустя­ка­ми. Но мне хоте­лось бы, чтобы ты был там. От бра­та Квин­та в бли­жай­шие меся­цы не жди вестей, так как до июня меся­ца Тавр непро­хо­дим из-за сне­гов. По тво­ей прось­бе, я под­дер­жи­ваю Фер­ма сво­и­ми очень часты­ми пись­ма­ми. Что же каса­ет­ся Пуб­лия Вале­рия, то Дейотар утвер­жда­ет, что у того ниче­го нет и что он ему помо­га­ет. Когда ты будешь знать, вве­дут ли в Риме допол­ни­тель­ный месяц, сооб­щи мне, пожа­луй­ста, точ­но, в какой день будут мисте­рии¹⁹. Жду от тебя с несколь­ко мень­шим нетер­пе­ни­ем, неже­ли если бы ты был в Риме, но все-таки жду.