Письма Марка Туллия Цицерона

53. Квин­ту Тул­лию Цице­ро­ну, в про­вин­цию Азию

Рим, меж­ду 25 октяб­ря и 10 декаб­ря 59 г.

Марк бра­ту Квин­ту.

I. 1. Ста­ций¹ при­ехал ко мне за семь дней до ноябрь­ских календ. Так как ты напи­сал, что твои люди огра­бят тебя, пока он будет отсут­ст­во­вать, его при­езд огор­чил меня; но ввиду того, что с его при­бы­ти­ем пере­ста­ли ждать тебя и пред­от­вра­ще­но скоп­ле­ние наро­да, кото­рое про­изо­шло бы, если бы он выехал вме­сте с тобой, а не появил­ся рань­ше, то мне пока­за­лось, что это слу­чи­лось кста­ти, ведь исчер­па­на пища для пере­судов и уже часто слы­шан­ных раз­го­во­ров в таком роде: я же все думал, что явит­ся муж бла­го­вид­ный…² К моей радо­сти они закон­чи­лись в твое отсут­ст­вие.

2. Одна­ко посы­лать его для того, чтобы он оправ­дал­ся пере­до мной, отнюдь не было необ­хо­ди­мо. Преж­де все­го, он нико­гда не вызы­вал у меня подо­зре­ний, и то, что я напи­сал тебе о нем, я напи­сал не на осно­ва­нии сво­его суж­де­ния; но так как поло­же­ние и спа­се­ние всех нас, зани­маю­щих­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью, зави­сит не толь­ко от исти­ны, но и от мол­вы, то я все­гда сооб­щал тебе речи дру­гих, а не свои суж­де­ния. Как часты и как стро­ги были отзы­вы, Ста­ций сам узнал по при­езде. В самом деле, он при­сут­ст­во­вал при жало­бах, кото­рые выска­зы­ва­лись неко­то­ры­ми у меня про­тив него само­го, и мог почув­ст­во­вать, что речи недоб­ро­же­ла­те­лей направ­ля­ют­ся пре­иму­ще­ст­вен­но имен­но про­тив него.

3. Но меня обыч­но боль­ше все­го вол­но­ва­ло, когда я слы­шал, что он поль­зу­ет­ся у тебя бо́льшим вли­я­ни­ем, чем того допус­ка­ют твои заслу­жи­ваю­щие ува­же­ния воз­раст, власть, муд­рость. Зна­ешь ли ты, как мно­го­чис­лен­ны были люди, про­сив­шие меня реко­мен­до­вать их Ста­цию, как часто он в раз­го­во­ре со мной уве­рен­но употреб­лял выра­же­ния: «С этим я не был согла­сен, я посо­ве­то­вал, я убедил, я пре­до­сте­рег»? При этих обсто­я­тель­ствах, если даже его пре­дан­ность чрез­вы­чай­но вели­ка (чему я вполне верю, раз ты так пола­га­ешь), то все же само при­сут­ст­вие тако­го вли­я­тель­но­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка или раба совер­шен­но несов­ме­сти­мо с досто­ин­ст­вом. Знай так­же и то (я ниче­го не дол­жен ни без­до­ка­за­тель­но утвер­ждать, ни лука­во замал­чи­вать), что всю пищу для раз­го­во­ров, целью кото­рых было повредить тебе, дал Ста­ций. Рань­ше мож­но было толь­ко понять, что неко­то­рые раз­дра­же­ны тво­ей стро­го­стью; после его отпу­ще­ния у раз­дра­жен­ных не ока­за­лось недо­стат­ка в пище для пере­судов.

II. 4. Теперь отве­чу на те пись­ма, что мне пере­дал Луций Цесий, к услу­гам кото­ро­го буду все­гда, пони­мая, что ты хочешь это­го. Одно из них каса­ет­ся Зевк­сида из Бла­ун­да³; ты пишешь, что я теп­ло реко­мен­дую тебе несо­мнен­но­го мате­ре­убий­цу. Ска­жу тебе кое-что об этом деле и об это­го рода людях, чтобы ты слу­чай­но не уди­вил­ся тому, что я стал столь уго­д­лив по отно­ше­нию к гре­кам. Когда я понял, что жало­бы гре­ков встре­ча­ют слиш­ком мно­го дове­рия вслед­ст­вие их врож­ден­но­го уме­ния лгать, я все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми успо­ко­ил всех тех, кто, по моим сведе­ни­ям, жало­вал­ся на тебя.

Преж­де все­го я смяг­чил дио­ни­со­по­ли­тов, кото­рые были настро­е­ны крайне враж­деб­но; их гла­ва­ря Гер­мип­па я не толь­ко при­влек на свою сто­ро­ну сво­ей бесе­дой, но и при­вя­зал друж­бой. Пустив в ход всю свою обхо­ди­тель­ность, я поко­рил Гефе­стия из Апа­меи⁴, лег­ко­мыс­лен­ней­ше­го Мега­ри­ста из Антанд­ра⁵, Ликия из Смир­ны⁶ — эти вели­чай­шие ничто­же­ства, а так­же Ним­фо­на из Коло­фо­на⁷. Все это я сде­лал не пото­му, чтобы меня вос­хи­ща­ли эти люди или вся нация; мне крайне про­тив­но их лег­ко­мыс­лие, уго­д­ли­вость, слу­же­ние не дол­гу, но обсто­я­тель­ствам.

5. Но воз­вра­ща­юсь к Зевк­сиду. Когда он стал рас­ска­зы­вать о сво­ем раз­го­во­ре с Мар­ком Кас­цел­ли­ем то же самое, что пишешь ты, я оста­но­вил его и при­нял в чис­ло сво­их дру­зей. Но не знаю, что за страсть обу­я­ла тебя: ты пишешь, что, велев в Смирне зашить в кожа­ный мешок⁸ двух мисий­цев, ты поже­лал пока­зать подоб­ный же при­мер стро­го­сти в верх­ней части про­вин­ции и захо­тел для это­го зама­нить к себе Зевк­сида любым спо­со­бом. Если бы он был при­веден для суда, его, быть может, не сле­до­ва­ло отпус­кать, но разыс­ки­вать и, как ты пишешь, зама­ни­вать лас­ка­ми в суд не было необ­хо­ди­мо­сти, осо­бен­но тако­го чело­ве­ка, кото­рый, как я еже­днев­но все боль­ше узнаю и от его сограж­дан и от мно­гих дру­гих, едва ли не бла­го­род­нее, чем весь его город.

6. Но ты ска­жешь, что я бла­го­во­лю к одним толь­ко гре­кам. Как? Раз­ве я не успо­ко­ил все­ми мера­ми Луция Цеци­лия? Како­го чело­ве­ка — с таким гне­вом, с такой над­мен­но­стью! За исклю­че­ни­ем Тус­це­ния⁹, дело с кото­рым непо­пра­ви­мо, кого толь­ко я ни смяг­чил! Вот на нашу голо­ву — Кати­ен, чело­век ничтож­ный и гряз­ный, но с всад­ни­че­ским цен­зом; и он будет уми­ло­стив­лен. Не упре­каю тебя за то, что ты был несколь­ко суров с его отцом: твер­до знаю, что ты посту­пил так, имея осно­ва­ния. Но к чему было такое пись­мо, какое ты послал ему само­му: «Он сам водру­жа­ет для себя крест, с кото­ро­го ты ранее снял его; ты поза­бо­тишь­ся о том, чтобы дым его коп­тил под руко­плес­ка­ния всей про­вин­ции». К чему было писать како­му-то Гаю Фабию (и это пись­мо так­же Тит Кати­ен носит с собой повсюду), что «тебе доно­сят, что охот­ник на людей¹⁰ Лицин вме­сте со сво­им кор­шу­нен­ком взи­ма­ет дань»? Затем ты про­сишь Фабия сжечь зажи­во и отца и сына, если смо­жет; в про­тив­ном слу­чае при­слать их тебе, чтобы они были сожже­ны по суду. Это пись­мо, послан­ное тобой Фабию ради шут­ки, если оно дей­ст­ви­тель­но твое, при чте­нии вызы­ва­ет к себе нена­висть жесто­ко­стью сво­их выра­же­ний.

7. Если ты пере­чи­та­ешь ука­за­ния, содер­жа­щи­е­ся во всех моих пись­мах, то пой­мешь, что я пори­цал толь­ко рез­кость в речах и вспыль­чи­вость и, быть может, изред­ка непро­ду­ман­ность в пере­пис­ке. Если бы в этом мой авто­ри­тет пере­си­лил твой ли несколь­ко рез­кий харак­тер, неко­то­рое ли наслаж­де­ние гне­вом¹¹, или соль и ост­ро­ту речей, то я, конеч­но, ни о чем бы не жалел. Мало, ты дума­ешь, огор­ча­ет меня, когда я слы­шу, каким ува­же­ни­ем поль­зу­ет­ся Вер­ги­лий или твой сосед Гай Окта­вий?¹² А если ты ста­вишь себя выше сво­их бли­жай­ших соседей, кили­кий­ско­го и сирий­ско­го¹³, то вот уже высо­кая оцен­ка! Но при этом мне боль­но, что те, кого я назвал, не пре­вос­хо­дя тебя чест­но­стью, пре­вос­хо­дят уме­ни­ем при­об­ре­тать рас­по­ло­же­ние, — а они ведь не зна­ют ни о Кире Ксе­но­фон­та, ни об Аге­си­лае, о царях, от кото­рых, при всей их вели­кой вла­сти, никто нико­гда не услы­хал ни одно­го рез­ко­го сло­ва.

III. 8. Но я хоро­шо знаю, какую поль­зу я при­нес, давая тебе эти ука­за­ния с само­го нача­ла. Теперь же, при отъ­езде, оставь, про­шу тебя, самое при­ят­ное вос­по­ми­на­ние о себе, что ты, мне кажет­ся, и дела­ешь. Твой пре­ем­ник очень лас­ко­вый чело­век. Во всех осталь­ных отно­ше­ни­ях после его при­езда будут сожа­леть о тебе. Посы­лая пись­ма¹⁴, ты ока­зал­ся, как я часто писал тебе, слиш­ком уступ­чи­вым. Уни­что­жай, если смо­жешь, все про­ти­во­за­кон­ные пись­ма, уни­что­жай необыч­ные, уни­что­жай про­ти­во­ре­чи­вые. Ста­ций рас­ска­зал мне, что пись­ма обыч­но при­но­сят­ся тебе уже напи­сан­ны­ми, чита­ют­ся им и, если они про­ти­во­за­кон­ны, тебе об этом сооб­ща­ет­ся; а до его при­езда к тебе не было ника­ко­го отбо­ра писем; отсюда свит­ки избран­ных посла­ний, кото­рые обыч­но ста­вят тебе в вину.

9. В этом отно­ше­нии я не делаю тебе теперь ника­ких настав­ле­ний, ибо позд­но, но ты можешь знать, что я давал тебе мно­го раз­но­об­раз­ных и тща­тель­ных настав­ле­ний. Одна­ко о том, что я пору­чил Фео­пом­пу, когда он пред­у­предил меня, поза­боть­ся при помо­щи пре­дан­ных тебе людей; это лег­ко сде­лать — уни­что­жать тако­го рода пись­ма: преж­де все­го про­ти­во­за­кон­ные, затем про­ти­во­ре­чи­вые, затем напи­сан­ные непри­стой­но и необы­чай­но и, нако­нец, оскор­би­тель­ные для кого-либо. Я не думаю, что это столь важ­но, как об этом гово­рят, и если ты из-за сво­ей заня­то­сти отно­сил­ся к это­му с недо­ста­точ­ным вни­ма­ни­ем, то теперь пере­смот­ри и при­веди в порядок. Я про­чел пись­мо, напи­сан­ное, гово­рят, самим номен­кла­то­ром¹⁵ Сул­лой; оно не заслу­жи­ва­ет одоб­ре­ния. Я про­чел так­же несколь­ко писем, пол­ных гне­ва.

10. Но о пись­мах как раз кста­ти. Когда я дер­жал в руке эту стра­ни­цу, ко мне при­шел ново­из­бран­ный¹⁶ пре­тор Луций Фла­вий, мой близ­кий друг. Он сооб­щил мне, что ты послал его упра­ви­те­лям пись­мо, пока­зав­ше­е­ся мне крайне про­ти­во­за­кон­ным, — чтобы они не бра­ли чего-либо из иму­ще­ства, при­над­ле­жав­ше­го Луцию Окта­вию Насо­ну, наслед­ни­ком кото­ро­го явля­ет­ся Луций Фла­вий¹⁷, преж­де чем они не выпла­тят денег Гаю Фун­да­нию¹⁸; кро­ме того, ты, по сло­вам Луция Фла­вия, послал пись­мо жите­лям Апол­ло­ниды¹⁹, чтобы они не поз­во­ля­ли брать что-нибудь из иму­ще­ства, при­над­ле­жав­ше­го Окта­вию, преж­де чем не упла­тят дол­га Фун­да­нию. Это не кажет­ся мне прав­до­по­доб­ным, так как слиш­ком не соот­вет­ст­ву­ет тво­е­му бла­го­ра­зу­мию. Чтобы наслед­ник не брал? А что, если он отри­ца­ет долг? Что, если он вооб­ще не дол­жен? Что? Раз­ве пре­тор уста­нав­ли­ва­ет нали­чие дол­га? Что? Я ли не настро­ен в поль­зу Фун­да­ния, не друг ему, меня ли не побуж­да­ет сочув­ст­вие? Более чем кого-либо дру­го­го; но закон­ный путь в неко­то­рых делах таков, что для при­яз­ни совер­шен­но не оста­ет­ся места. При этом Фла­вий гово­рил мне, что в пись­ме, кото­рое он назы­вал тво­им, напи­са­но, что ты либо отбла­го­да­ришь их как дру­зей, либо обой­дешь­ся с ними как с вра­га­ми.

11. К чему мно­го слов? Он был удру­чен, горь­ко жало­вал­ся мне и умо­лял меня напи­сать тебе самое тща­тель­ное пись­мо. Это я и делаю и настой­чи­во еще и еще про­шу тебя поз­во­лить упра­ви­те­лям Фла­вия брать из наслед­ства и боль­ше ниче­го не пред­пи­сы­вать жите­лям Апол­ло­ниды во вред Фла­вию. Ради Фла­вия и, разу­ме­ет­ся, ради Пом­пея ты сде­ла­ешь все. Я не хочу, кля­нусь богом вер­но­сти, казать­ся тебе вели­ко­душ­ным из-за допу­щен­ной тобой неспра­вед­ли­во­сти по отно­ше­нию к тому чело­ве­ку, но про­шу тебя само­го оста­вить поста­нов­ле­ние или какой-нибудь доку­мент в виде поста­нов­ле­ния или пись­ма, бла­го­при­ят­ный для дела Фла­вия. Этот чело­век, очень почи­таю­щий меня и обе­ре­гаю­щий свои пра­ва и досто­ин­ство, опе­ча­лен тем, что ни друж­ба, ни его пра­во не име­ли зна­че­ния в тво­их гла­зах. К тому же, дума­ет­ся мне, и Пом­пей и Цезарь в свое вре­мя пору­чи­ли тебе дело Фла­вия, и сам Фла­вий писал тебе, рав­но как и я. Поэто­му, если есть что-нибудь, что ты счи­тал бы нуж­ным сде­лать по моей прось­бе, то пусть будет имен­но это. Если любишь меня, то поза­боть­ся, поста­рай­ся и сде­лай, чтобы Фла­вий был очень бла­го­да­рен и тебе и мне. Про­шу тебя об этом так, что насто­я­тель­нее я уже не мог бы про­сить.

IV. 12. То, что ты пишешь мне о Гер­мии²⁰, кля­нусь, меня очень огор­чи­ло. Я напи­сал тебе совсем не брат­ское пись­мо. Воз­му­щен­ный сло­ва­ми Дио­до­та, воль­ноот­пу­щен­ни­ка Лукул­ла, так как я толь­ко что услы­хал о сдел­ке, я напи­сал в состо­я­нии гне­ва и хотел вер­нуть это пись­мо. За это пись­мо, не по-брат­ски напи­сан­ное, ты дол­жен по-брат­ски про­стить.

13. Я очень рад, что ты поль­зу­ешь­ся любо­вью Цен­со­ри­на, Анто­ния²¹, Кас­си­ев²² и Сце­во­лы²³, как ты пишешь. Про­чее содер­жа­ние того же пись­ма было более напы­щен­ным, неже­ли я хотел бы: корабль по пря­мо­му пути… раз уме­реть²⁴. Это будет слиш­ком при­под­ня­тым. Мои упре­ки были пол­ны люб­ви, я сето­вал по пово­ду неко­то­рых вещей, — не круп­ных и даже ско­рее незна­чи­тель­ных. Не будь у нас мно­го­чис­лен­ных вра­гов, я нико­гда не счел бы тебя достой­ным даже малей­ше­го пори­ца­ния за что бы то ни было, ибо ты ведешь себя без­упреч­но. То, что я напи­сал тебе в виде неко­то­ро­го уве­ще­ва­ния и упре­ка, я напи­сал из ста­ра­ния быть бди­тель­ным, каким я оста­юсь и оста­нусь, и не пере­ста­ну про­сить тебя делать то же.

14. Аттал из Гипе­пы²⁵ обра­тил­ся ко мне с прось­бой поста­рать­ся о том, чтобы ты не пре­пят­ст­во­вал выда­че денег, пред­на­зна­чен­ных для упла­ты за ста­тую Квин­та Пуб­лия. Про­шу тебя об этом и пре­до­сте­ре­гаю от жела­ния ума­лить и вос­пре­пят­ст­во­вать возда­нию поче­стей тако­му и столь близ­ко­му нам чело­ве­ку. Дру­гое дело: у наше­го дру­га тра­ги­ка Эзопа²⁶ сбе­жал извест­ный тебе раб Лицин. Он нахо­дил­ся в Афи­нах у эпи­ку­рей­ца Патро­на и выда­вал себя за сво­бод­но­го. Оттуда он при­был в Азию. Потом некий эпи­ку­ре­ец Пла­тон из Сард, име­ю­щий обык­но­ве­ние подол­гу бывать в Афи­нах и нахо­див­ший­ся в Афи­нах, когда туда при­был Лицин, и узнав­ший потом из его пись­ма, что это бег­лый, схва­тил его и пере­дал под стра­жу в Эфе­се. Я толь­ко не мог понять из пись­ма Эзопа, в государ­ст­вен­ную ли тюрь­му, или же на мель­ни­цу. Так как он нахо­дит­ся в Эфе­се, то разы­щи, пожа­луй­ста, его любым спо­со­бом и пере­ве­зи со всей пре­до­сто­рож­но­стью, хотя бы при себе. Не счи­тай­ся с тем, чего он сто­ит: ведь мало­го сто­ит тот, кто уже ничто²⁷. Но Эзоп так огор­чен пре­ступ­ле­ни­ем и дер­зо­стью раба, что ты сде­ла­ешь ему вели­чай­шее удо­воль­ст­вие, если он бла­го­да­ря тебе полу­чит его обрат­но.

V. 15. Теперь сооб­щу тебе о том, что ты боль­ше все­го хочешь знать. Государ­ство мы совер­шен­но поте­ря­ли, до того, что Катон, без­рас­суд­ный моло­дой чело­век, но все же рим­ский граж­да­нин и при­том Катон²⁸, едва скрыл­ся живым за то, что захо­тел обви­нить Габи­ния в под­ку­пе изби­ра­те­лей (к пре­то­рам тогда в тече­ние несколь­ких дней не было досту­па, или они сами не хоте­ли при­ни­мать), он взял сло­во на народ­ной сход­ке и назвал Пом­пея «само­зван­ным дик­та­то­ром». Еще немно­го, и он был бы убит. Из это­го ты можешь понять, како­во общее поло­же­ние.

16. Что каса­ет­ся наше­го дела, то в сто­рон­ни­ках, по-види­мо­му, недо­стат­ка не будет; достой­но удив­ле­ния, как они выска­зы­ва­ют­ся, пред­ла­га­ют свои услу­ги, обе­ща­ют. Пра­во, я полон надежд и еще боль­ше вооду­шев­ле­ния: надежд до такой сте­пе­ни, что уве­рен в победе; вооду­шев­ле­ния — до такой, что при этом поли­ти­че­ском поло­же­нии не боюсь ника­кой слу­чай­но­сти. Но поло­же­ние дел сле­дую­щее: если он²⁹ назна­чит мне срок явки в суд, сбе­жит­ся вся Ита­лия, так что я вый­ду из борь­бы, при­умно­жив сла­ву; если же он попы­та­ет­ся при­ме­нить силу, то с помо­щью не толь­ко дру­зей, но и посто­рон­них, я наде­юсь ока­зать сопро­тив­ле­ние силой. Все обе­ща­ют пре­до­ста­вить в мое рас­по­ря­же­ние и себя и сво­их дру­зей, кли­ен­тов, воль­ноот­пу­щен­ни­ков, рабов и, нако­нец, день­ги. Наш ста­рый отряд чест­ных людей горит пре­дан­но­стью и любо­вью ко мне. Если кто-нибудь дер­жал­ся ранее несколь­ко отчуж­ден­но или нере­ши­тель­но, то теперь из нена­ви­сти к этим царям³⁰ он при­со­еди­ня­ет­ся к чест­ным людям. Пом­пей обе­ща­ет все³¹, как и Цезарь; я верю им настоль­ко, что нисколь­ко не умень­шаю сво­их при­готов­ле­ний. Ново­из­бран­ные³² народ­ные три­бу­ны — мои дру­зья³³; кон­су­лы³⁴ про­яв­ля­ют себя с наи­луч­шей сто­ро­ны: пре­то­ры очень дру­же­ст­вен­ны мне и очень сме­лые граж­дане — Доми­ций³⁵, Нигидий³⁶, Мем­мий³⁷ и Лен­тул³⁸. Дру­гие тоже чест­ные, но эти осо­бен­ные. Итак, сохра­няй пол­ное при­сут­ст­вие духа и доб­рую надеж­ду. Об отдель­ных собы­ти­ях, про­ис­хо­дя­щих еже­днев­но, я буду изве­щать тебя часто.