Письма Марка Туллия Цицерона

724. Гаю Кас­сию Лон­ги­ну, в Рим

Пом­пей­ская усадь­ба, 3 мая 44 г.

Цице­рон шлет при­вет Кас­сию.

1. Верь мне, Кас­сий, — я нико­гда не пере­стаю думать о тебе и о нашем Бру­те, то есть о государ­стве в целом, вся надеж­да кото­ро­го на вас и на Деци­ма Бру­та. Послед­няя, прав­да, пред­став­ля­ет­ся мне более твер­дой после пре­слав­ных дей­ст­вий мое­го Дола­бел­лы по управ­ле­нию государ­ст­вом¹. Ведь то зло в Риме рас­про­стра­ня­лось и с каж­дым днем настоль­ко уси­ли­ва­лось, что я терял веру и в Рим и в спо­кой­ст­вие в Риме. Но оно подав­ле­но так, что мы, мне кажет­ся, уже на все вре­мя будем избав­ле­ны, по край­ней мере, от этой отвра­ти­тель­ней­шей опас­но­сти.

Пред­сто­я­щие дела и важ­ны и мно­го­чис­лен­ны, но все они зави­сят от вас. Впро­чем, рас­смот­рим каж­дое по поряд­ку. Ведь, судя по тому что про­изо­шло до сего вре­ме­ни, мы, види­мо, избав­ле­ны не от цар­ской вла­сти, а от царя², ибо, убив царя, мы обе­ре­га­ем все цар­ские воле­изъ­яв­ле­ния. И не толь­ко это, но даже то, чего сам он, если бы был жив, не сде­лал бы, мы одоб­ря­ем как заду­ман­ное им. И кон­ца это­му я не вижу. При­би­ва­ют­ся таб­ли­цы³; пре­до­став­ля­ют­ся льготы⁴; рас­пре­де­ля­ют­ся огром­ные денеж­ные сред­ства; воз­вра­ща­ют­ся изгнан­ни­ки; пред­став­ля­ют­ся под­лож­ные поста­нов­ле­ния сена­та⁵, — так что кажет­ся, буд­то мы толь­ко изба­ви­лись от той нена­ви­сти к низ­ко­му чело­ве­ку и скор­би из-за раб­ства, а государ­ство стра­да­ет от потря­се­ний, в кото­рые он вверг его.

2. Все это вам сле­ду­ет устра­нить и не думать, что государ­ство уже доста­точ­но полу­чи­ло от вас. Оно, прав­да, полу­чи­ло столь­ко, сколь­ко мне нико­гда не при­хо­ди­ло на ум желать; но оно не удо­вле­тво­ре­но и, сораз­мер­но вели­чию ваше­го духа и бла­го­де­я­ния⁶, ждет от вас вели­ко­го. До сего вре­ме­ни оно, бла­го­да­ря вам, ото­мсти­ло за свои обиды гибе­лью тира­на — ниче­го более слав­но­го. Но какие свои зна­ки поче­та оно себе воз­вра­ти­ло? В том ли, что оно пови­ну­ет­ся, когда он мертв, тому, кого оно не мог­ло пере­но­сить при его жиз­ни? В том ли, что мы защи­ща­ем даже соб­ст­вен­но­руч­ные запи­си того, чьи мед­ные дос­ки мы были долж­ны сорвать? «Но ведь мы так поста­но­ви­ли»⁷. Мы, прав­да, сде­ла­ли это, усту­пая обсто­я­тель­ствам, кото­рые чрез­вы­чай­но силь­ны в государ­ст­вен­ных делах; но кое-кто неуме­рен­но и небла­го­дар­но зло­употреб­ля­ет нашей сго­вор­чи­во­стью. Но об этом и о мно­гом дру­гом — при ско­рой встре­че⁸. Меж­ду тем будь уве­рен, что как ради государ­ства, кото­рое все­гда было наи­бо­лее доро­гим для меня, так и ради нашей при­яз­ни твое досто­ин­ство явля­ет­ся пред­ме­том моей вели­чай­шей заботы. Бере­ги здо­ро­вье.