Сравнительные жизнеописания

Эмилий Павел

1. (1) Lindskog-
Zieg­lerМне слу­чи­лось начать работу над эти­ми жиз­не­опи­са­ни­я­ми, выпол­няя чужую прось­бу, но про­дол­жать ее — и при­том с боль­шой любо­вью — уже для себя само­го: глядя в исто­рию, слов­но в зер­ка­ло, я ста­ра­юсь изме­нить к луч­ше­му соб­ст­вен­ную жизнь и устро­ить ее по при­ме­ру тех, о чьих доб­ле­стях рас­ска­зы­ваю. 2Все­го более это напо­ми­на­ет посто­ян­ное и близ­кое обще­ние: бла­го­да­ря исто­рии мы точ­но при­ни­ма­ем каж­до­го из вели­ких людей в сво­ем доме, как доро­го­го гостя, узна­ем, «кто он и что»¹, и выби­ра­ем из его подви­гов самые зна­чи­тель­ные и пре­крас­ные.
(2) 3

Что силь­нее спо­соб­ст­ву­ет исправ­ле­нию нра­вов? 4Демо­крит учил молить­ся о том, чтобы из объ­ем­лю­ще­го нас возду­ха навстре­чу нам неиз­мен­но выхо­ди­ли лишь бла­гие обра­зы³ — срод­ные и полез­ные чело­ве­ку, а не зло­ве­щие или ник­чем­ные; тем самым он внес в фило­со­фию мысль, невер­ную и веду­щую к неис­чис­ли­мым пред­рас­суд­кам. (3) 5Что до меня, то, при­леж­но изу­чая исто­рию и зани­ма­ясь сво­и­ми писа­ни­я­ми, я при­учаю себя посто­ян­но хра­нить в душе память о самых луч­ших и зна­ме­ни­тых людях, а все дур­ное, пороч­ное и низ­кое, что неиз­беж­но навя­зы­ва­ет­ся нам при обще­нии с окру­жаю­щи­ми, оттал­ки­вать и отвер­гать, спо­кой­но и радост­но устрем­ляя свои мыс­ли к достой­ней­шим из образ­цов.

(4) 6Из их чис­ла на этот раз я выбрал для тебя⁴ жизнь Тимо­ле­он­та Коринф­ско­го и Эми­лия Пав­ла — двух мужей не толь­ко оди­на­ко­во­го обра­за мыс­лей, но и оди­на­ко­во счаст­ли­вой судь­бы, так что труд­но решить, чему они более обя­за­ны сво­и­ми самы­ми зна­чи­тель­ны­ми успе­ха­ми — уда­че или бла­го­ра­зу­мию.

2. (1) Боль­шин­ство исто­ри­ков соглас­но утвер­жда­ют, что дом Эми­ли­ев при­над­ле­жит к чис­лу пат­ри­ци­ан­ских и самых древ­них в Риме; 2но что осно­ва­те­лем это­го дома, оста­вив­шим потом­ству родо­вое имя, был Мамерк⁵, сын муд­ре­ца Пифа­го­ра, про­зван­ный Эми­ли­ем за учти­вость и пре­лесть речей, гово­рят лишь неко­то­рые из тех, кто дер­жит­ся мне­ния, буд­то Пифа­гор был учи­те­лем царя Нумы.

(2) 3Почти все Эми­лии, достиг­шие извест­но­сти и сла­вы, были взыс­ка­ны уда­чей бла­го­да­ря высо­ким нрав­ст­вен­ным каче­ствам, в кото­рых они неустан­но совер­шен­ст­во­ва­лись. Даже неуда­ча Луция Пав­ла при Кан­нах дока­за­ла его здра­во­мыс­лие и муже­ство: 4убедив­шись, что отго­во­рить кол­ле­гу от бит­вы невоз­мож­но, он, вопре­ки сво­е­му жела­нию, рядом с това­ри­щем по долж­но­сти при­нял уча­стие в бит­ве, но не в бег­стве — напро­тив, в то вре­мя как винов­ник пора­же­ния в раз­гар опас­но­сти бро­сил свое вой­ско, Луций Павел остал­ся на месте и погиб в бою.

(3) 5Его дочь Эми­лия была заму­жем за Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским, а сын, Павел Эми­лий, кото­ро­му посвя­ще­но это повест­во­ва­ние, при­шел в воз­раст в ту пору, когда в Риме про­цве­та­ли вели­чай­шие, про­слав­лен­ные доб­ле­стью мужи, и быст­ро отли­чил­ся, хотя заня­тия его не были похо­жи на заня­тия тогдаш­них знат­ных юно­шей и с само­го нача­ла он шел дру­гою доро­гой. (4) 6Он не высту­пал с реча­ми в суде и реши­тель­но избе­гал радуш­ных при­вет­ст­вий и бла­го­склон­ных руко­по­жа­тий, кото­рые мно­гие рас­сы­па­ли столь пред­у­преди­тель­но и рев­ност­но, ста­ра­ясь при­об­ре­сти дове­рие наро­да; не то, чтобы он был неспо­со­бен к чему-либо из это­го от при­ро­ды — нет, он хотел снис­кать луч­шую и выс­шую сла­ву, достав­ля­е­мую храб­ро­стью, спра­вед­ли­во­стью и вер­но­стью, и в этом ско­ро пре­взо­шел всех сво­их сверст­ни­ков.

3. (1) Пер­вая из выс­ших долж­но­стей, кото­рой он домо­гал­ся, была долж­ность эди­ла, и граж­дане ока­за­ли ему пред­по­чте­ние перед две­на­дца­тью дру­ги­ми соис­ка­те­ля­ми, каж­дый из кото­рых, как сооб­ща­ют, был впо­след­ст­вии кон­су­лом. 2Затем он стал жре­цом, одним из так назы­вае­мых авгу­ров, кото­рых рим­ляне назна­ча­ют для наблюде­ния и над­зо­ра за гада­ни­я­ми по пти­цам и небес­ным зна­ме­ни­ям, (2) и, неукос­ни­тель­но дер­жась оте­че­ских обы­ча­ев, обна­ру­жив поис­ти­не древ­нее бла­го­го­ве­ние перед бога­ми, 3дока­зал, что жре­че­ство, преж­де счи­тав­ше­е­ся про­сто-напро­сто почет­ным зва­ни­ем, к кото­ро­му стре­мят­ся един­ст­вен­но сла­вы ради, есть высо­чай­шее искус­ство, и под­твер­дил мне­ние фило­со­фов, опре­де­ля­ю­щих бла­го­че­стие как нау­ку о почи­та­нии богов⁶. (3) 4Все свои обя­зан­но­сти он выпол­нял уме­ло и тща­тель­но, не отвле­ка­ясь ничем посто­рон­ним, ниче­го не про­пус­кая и не при­бав­ляя вновь, но посто­ян­но спо­рил с това­ри­ща­ми по долж­но­сти даже из-за самых незна­чи­тель­ных оплош­но­стей и вну­шал им, что если иным и кажет­ся, буд­то боже­ство мило­сти­во и лег­ко про­ща­ет малые небре­же­ния, то для государ­ства такое лег­ко­мыс­лие и нера­ди­вость опас­ны. И вер­но, 5не быва­ет так, чтобы потря­се­ние основ государ­ства начи­на­лось рез­ким вызо­вом, бро­шен­ным зако­ну, — нет, но по вине тех, кто не про­яв­ля­ет долж­но­го вни­ма­ния к мело­чам, исче­за­ет забота о делах пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти. (4) 6Столь же неуто­ми­мым иссле­до­ва­те­лем и суро­вым стра­жем оте­че­ских обы­ча­ев Эми­лий выка­зал себя и в воен­ных делах: он нико­гда не заис­ки­вал перед сол­да­та­ми, нико­гда, коман­дуя вой­ском, не ста­рал­ся, — как посту­па­ли в ту пору очень мно­гие, — зара­нее обес­пе­чить себе новое назна­че­ние на выс­шую долж­ность, пота­кая и угож­дая под­чи­нен­ным, 7но, точ­но жрец каких-то страш­ных таинств, он посвя­щал сво­их людей во все тай­ны воен­но­го искус­ства, гроз­но карал ослуш­ни­ков и нару­ши­те­лей поряд­ка и тем самым вер­нул оте­че­ству преж­нюю силу, счи­тая победу над вра­га­ми лишь побоч­ною целью рядом с глав­ной — вос­пи­та­ни­ем сограж­дан.

4. (1) Когда у рим­лян нача­лась вой­на с Антиохом Вели­ким и луч­шие пол­ко­вод­цы уже были заня­ты ею, на запа­де вспых­ну­ла дру­гая вой­на — под­ня­лась почти вся Испа­ния. 2Туда был отправ­лен Эми­лий в сане пре­то­ра, но не с шестью лик­то­ра­ми, а с две­на­дца­тью; таким обра­зом, поче­сти ему ока­зы­ва­лись кон­суль­ские. (2) 3Он раз­бил вар­ва­ров в двух боль­ших сра­же­ни­ях⁷, выиг­рав их, по-види­мо­му, глав­ным обра­зом бла­го­да­ря сво­е­му мастер­ству пол­ко­во­д­ца: вос­поль­зо­вав­шись пре­иму­ще­ства­ми мест­но­сти и вовре­мя перей­дя какую-то реку, он доста­вил сво­им вои­нам лег­кую победу. Про­тив­ник поте­рял трид­цать тысяч уби­ты­ми, две­сти пять­де­сят горо­дов доб­ро­воль­но сда­лись Эми­лию. (3) 4Вос­ста­но­вив в про­вин­ции мир и порядок, он вер­нул­ся в Рим, ни на еди­ную драх­му не раз­бо­га­тев в этом похо­де. 5Он вооб­ще не умел и не любил нажи­вать день­ги, хотя жил широ­ко и щед­ро тра­тил свое состо­я­ние. А оно было совсем не так уж зна­чи­тель­но, и после смер­ти Эми­лия едва уда­лось выпла­тить вдо­ве при­чи­тав­шу­ю­ся ей сум­му при­да­но­го.

5. (1) Женат он был на Папи­рии, доче­ри быв­ше­го кон­су­ла Мазо­на, но после мно­гих лет бра­ка раз­вел­ся, хотя супру­га роди­ла ему заме­ча­тель­ных детей — зна­ме­ни­то­го Сци­пи­о­на и Фабия Мак­си­ма. 2При­чи­на раз­во­да нам неиз­вест­на (о ней не гово­рит ни один писа­тель), но пожа­луй, вер­нее все­го будет вспом­нить, как некий рим­ля­нин, раз­во­дясь с женой и слы­ша пори­ца­ния дру­зей, кото­рые твер­ди­ли ему: (2) 3«Раз­ве она не цело­муд­рен­на? Или не хоро­ша собою? Или бес­плод­на?» — выста­вил впе­ред ногу, обу­тую в баш­мак («каль­тий» [cal­ceus], как назы­ва­ют его рим­ляне), и ска­зал: «Раз­ве он нехо­рош? Или стоп­тан? Но кто из вас зна­ет, где он жмет мне ногу?» 4В самом деле, по боль­шей части не зна­чи­тель­ные или полу­чив­шие оглас­ку про­ступ­ки жены лиша­ют ее мужа, но мел­кие, част­ные столк­но­ве­ния, про­ис­те­каю­щие из неуступ­чи­во­сти или про­сто от несход­ства нра­вов, даже если они скры­ты от посто­рон­них глаз, вызы­ва­ют непо­пра­ви­мое отчуж­де­ние, кото­рое дела­ет сов­мест­ную жизнь невоз­мож­ной. (3) 5Раз­ведясь с Папи­ри­ей, Эми­лий женил­ся вто­рич­но; двух сыно­вей, кото­рых роди­ла ему новая жена, он оста­вил у себя в доме, а сыно­вей от пер­во­го бра­ка ввел в самые могу­ще­ст­вен­ные и знат­ные рим­ские семьи: стар­ше­го усы­но­вил… [Текст в ори­ги­на­ле испор­чен] Фабия Мак­си­ма, пяти­крат­но­го кон­су­ла, а млад­ше­го — сын Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, двою­род­ный брат маль­чи­ка, и дал ему имя Сци­пи­о­на. (4) 6Что каса­ет­ся доче­рей Эми­лия, то на одной из них женил­ся сын Като­на, а на дру­гой — Элий Тубе­рон, достой­ней­ший чело­век, с невидан­ным в Риме вели­чи­ем пере­но­сив­ший свою бед­ность. 7Этих Эли­ев было в роду шест­на­дцать чело­век и все они сов­мест­но вла­де­ли одним малень­ким, тес­ным доми­ком, всех кор­мил один-един­ст­вен­ный кло­чок зем­ли⁸, все жили под одной кров­лей — со сво­и­ми жена­ми и мно­го­чис­лен­ным потом­ст­вом. (5) 8Там жила и дочь Эми­лия, дву­крат­но­го кон­су­ла и два­жды три­ум­фа­то­ра, жила, не сты­дясь бед­но­сти мужа, но пре­кло­ня­ясь перед его нрав­ст­вен­ным совер­шен­ст­вом — при­чи­ною и источ­ни­ком его бед­но­сти. 9А в наше вре­мя, пока сов­мест­ные вла­де­ния бра­тьев и роди­чей не раз­ме­же­ва­ны, не разде­ле­ны одно от дру­го­го целы­ми стра­на­ми или, по мень­шей мере, река­ми и сте­на­ми, раздо­рам нет кон­ца. 10Вот над каки­ми при­ме­ра­ми пред­ла­га­ет исто­рия заду­мать­ся и пораз­мыс­лить тем, кто жела­ет извлечь для себя полез­ный урок.

6. (1) Когда Эми­лий был избран кон­су­лом, он высту­пил в поход про­тив при­аль­пий­ских лигу­ров, кото­рых иные назы­ва­ют лигу­стин­ца­ми, — воин­ст­вен­но­го и храб­ро­го наро­да; сосед­ство с рим­ля­на­ми выучи­ло их искус­ству веде­ния бое­вых дей­ст­вий. 2Впе­ре­меш­ку с гал­ла­ми и при­мор­ски­ми пле­ме­на­ми испан­цев они насе­ля­ют окра­и­ну Ита­лии, при­ле­гаю­щую к Аль­пам, и часть самих Альп, кото­рая омы­ва­ет­ся вода­ми Тиррен­ско­го моря и обра­ще­на к Афри­ке. (2) 3В ту пору они ста­ли зани­мать­ся еще и мор­ским раз­бо­ем: их суда заплы­ва­ли до самых Гер­ку­ле­со­вых стол­пов, оби­рая и гра­бя тор­гов­цев. 4Когда на них дви­нул­ся Эми­лий, они собра­ли и выста­ви­ли соро­ка­ты­сяч­ное вой­ско, но Эми­лий, несмот­ря на пяти­крат­ное пре­иму­ще­ство, кото­рым рас­по­ла­гал непри­я­тель (рим­лян было все­го восемь тысяч), напал на лигу­ров, раз­бил их и загнал в укреп­лен­ные горо­да, после чего пред­ло­жил им мир на весь­ма уме­рен­ных и спра­вед­ли­вых усло­ви­ях: 5в наме­ре­ния рим­лян отнюдь не вхо­ди­ло до кон­ца истре­бить пле­мя лигу­ров, слу­жив­шее сво­его рода засло­ном или пре­гра­дою на пути галль­ско­го втор­же­ния, угро­за кото­ро­го посто­ян­но висе­ла над Ита­ли­ей. (3) 6Итак, лигу­ры дове­ри­лись Эми­лию и сда­ли ему свои суда и горо­да. Горо­да, не при­чи­нив им ни малей­ше­го ущер­ба и толь­ко рас­по­рядив­шись срыть укреп­ле­ния, он вер­нул преж­ним вла­дель­цам, но суда все ото­брал, не оста­вив ни одно­го кораб­ля более чем с тре­мя ряда­ми весел. 7Кро­ме того, он вер­нул сво­бо­ду мно­же­ству плен­ни­ков, захва­чен­ных пира­та­ми на суше и на море, — как рим­ля­нам, так рав­но и чуже­зем­цам. Вот каки­ми подви­га­ми было озна­ме­но­ва­но пер­вое его кон­суль­ство.

(4) 8Впо­след­ст­вии он мно­го­крат­но выка­зы­вал недву­смыс­лен­ное жела­ние сно­ва полу­чить долж­ность кон­су­ла и, нако­нец, пред­ло­жил свою кан­дида­ту­ру, но потер­пел неуда­чу и в даль­ней­шем оста­вил мысль об этом, разде­ляя свой досуг меж испол­не­ни­ем жре­че­ских обя­зан­но­стей и заня­ти­я­ми с детьми, кото­рым он стре­мил­ся дать не толь­ко обыч­ное вос­пи­та­ние в ста­ро­рим­ском духе (вро­де того, что полу­чил он сам), но, — с осо­бым рве­ни­ем, — и гре­че­ское обра­зо­ва­ние. (5) 9Юно­шей окру­жа­ли учи­те­ля грам­ма­ти­ки, фило­со­фии и крас­но­ре­чия, мало того — скуль­п­то­ры, худож­ни­ки, объ­езд­чи­ки, пса­ри, настав­ни­ки в искус­стве охоты, — и все это были гре­ки. 10И отец, если толь­ко его не отвле­ка­ли какие-либо обще­ст­вен­ные дела, все­гда сам наблюдал за их уро­ка­ми и упраж­не­ни­я­ми, и не было в Риме чело­ве­ка, кото­рый бы любил сво­их детей боль­ше, чем Эми­лий.

7. (1) Что же каса­ет­ся государ­ст­вен­ных дел, то они обсто­я­ли сле­дую­щим обра­зом. Рим­ляне вели вой­ну с македон­ским царем Пер­се­ем и обви­ня­ли пол­ко­вод­цев в том, что сво­ею неопыт­но­стью и мало­ду­ши­ем они навле­ка­ют на оте­че­ство позор и насмеш­ки и ско­рее сами тер­пят ущерб, неже­ли нано­сят его вра­гу. (2) 2Ведь еще совсем недав­но рим­ляне вытес­ни­ли из Азии Антио­ха, кото­рый носил про­зви­ще «Вели­ко­го», отбро­си­ли его за Тавр и запер­ли в Сирии, так что он был счаст­лив купить мир за пят­на­дцать тысяч талан­тов, 3а неза­дол­го до того сокру­ши­ли в Фес­са­лии Филип­па и изба­ви­ли гре­ков от вла­сти македо­нян; нако­нец, они победи­ли само­го Ган­ни­ба­ла с кото­рым ни один царь не смел рав­нять­ся отва­гою и могу­ще­ст­вом, — (3) и вдруг какой-то Пер­сей сра­жа­ет­ся с ними, буд­то рав­ный с рав­ны­ми, 4а сам меж­ду тем вот уже сколь­ко вре­ме­ни дер­жит­ся лишь с остат­ка­ми вой­ска, уцелев­ши­ми после раз­гро­ма его отца! 5Они счи­та­ли это позо­ром для себя, не зная, что Филипп, потер­пев пора­же­ние, зна­чи­тель­но уве­ли­чил и укре­пил македон­ские силы. Чтобы вкрат­це рас­ска­зать о том, как это слу­чи­лось, я вер­нусь немно­го назад.

8. (1) У Анти­го­на, само­го могу­ще­ст­вен­но­го из Алек­сан­дро­вых вое­на­чаль­ни­ков и пре­ем­ни­ков, доста­вив­ше­го и себе само­му и сво­е­му роду цар­ский титул, был сын Демет­рий; у Демет­рия, в свою оче­редь, был сын Анти­гон по про­зви­щу Гонат, 2а у того — Демет­рий, кото­рый про­цар­ст­во­вал недол­гое вре­мя и умер, оста­вив еще совсем юно­го сына Филип­па. (2) 3Опа­са­ясь бес­по­ряд­ков, пер­вые вель­мо­жи Македо­нии при­зва­ли Анти­го­на, двою­род­но­го бра­та умер­ше­го, жени­ли его на мате­ри Филип­па и сна­ча­ла назна­чи­ли опе­ку­ном госуда­ря и пол­ко­вод­цем, а затем, убедив­шись в крото­сти и уме­рен­но­сти его нра­ва, видя поль­зу, кото­рую его труды при­но­сят государ­ству, про­воз­гла­си­ли царем. Это­го Анти­го­на про­зва­ли Досо­ном⁹, за то что он щед­ро давал обе­ща­ния, но ску­по их выпол­нял. (3) Ему насле­до­вал Филипп, кото­рый еще маль­чи­ком почи­тал­ся одним из вели­чай­ших госуда­рей сво­его вре­ме­ни: 4наде­я­лись, что он вернет Македо­нии ее преж­нюю сла­ву и, един­ст­вен­ный, смо­жет про­ти­во­стать рим­ской мощи, гро­зив­шей уже цело­му миру. 5Но, раз­би­тый Титом Фла­ми­ни­ном в боль­шом сра­же­нии при Скотус­се¹⁰, он был настоль­ко слом­лен и рас­те­рян, что сдал­ся без­ого­во­роч­но на милость рим­лян и радо­вал­ся, когда ему уда­лось отде­лать­ся не слиш­ком боль­шой данью. (4) 6Одна­ко с тече­ни­ем вре­ме­ни он все более тяго­тил­ся сво­им поло­же­ни­ем: счи­тая, что пра­вить по мило­сти рим­лян достой­но ско­рее плен­ни­ка, жад­но цеп­ля­ю­ще­го­ся за любое удо­воль­ст­вие, неже­ли храб­ро­го и разум­но­го мужа, он вновь устре­мил все помыс­лы к войне и начал гото­вить­ся к ней, хит­ро скры­вая свои истин­ные наме­ре­ния. 7С этой целью, остав­ляя горо­да при боль­ших доро­гах и на бере­гу моря обес­си­лен­ны­ми и почти пусты­ми, — чтобы не вызы­вать у рим­лян ни малей­ших опа­се­ний, — (5) он накап­ли­вал в середине стра­ны боль­шие силы — соби­рал в кре­по­стях, горо­дах и на сто­ро­же­вых постах ору­жие, день­ги и креп­ких моло­дых людей; так посте­пен­но он при­бли­жал­ся к войне; но как бы скры­вал ее в глу­бине Македо­нии. 8Ору­жия было запа­се­но на трид­цать тысяч чело­век, восемь мил­ли­о­нов медим­нов хле­ба надеж­но хра­ни­лось за сте­на­ми, а денег ско­пи­лось так мно­го, что хва­ти­ло бы на жало­ва­ние деся­ти тыся­чам наем­ни­ков в тече­ние деся­ти лет. (6) 9Но Филип­пу так и не дове­лось увидеть всю эту гро­ма­ду в дви­же­нии и само­му вве­сти ее в дей­ст­вие: он умер от скор­би и уны­ния, когда узнал, что без­вин­но погу­бил одно­го из сво­их сыно­вей, Демет­рия¹¹, по ого­во­ру дру­го­го сына — чело­ве­ка негод­но­го и пороч­но­го.

10Этот остав­ший­ся в живых сын по име­ни Пер­сей уна­сле­до­вал вме­сте с цар­ст­вом нена­висть к рим­ля­нам, но осу­ще­ст­вить отцов­ские пла­ны он был неспо­со­бен — по ничто­же­ству и испор­чен­но­сти сво­ей нату­ры, сре­ди раз­лич­ных изъ­я­нов и поро­ков кото­рой пер­вое место зани­ма­ло среб­ро­лю­бие. (7) 11Гово­рят даже, что он не был кров­ным сыном Филип­па, но что супру­га царя тай­но взя­ла его ново­рож­ден­ным у его насто­я­щей мате­ри, неко­ей што­паль­щи­цы из Аргоса по име­ни Гна­фе­ния, и выда­ла за сво­его. 12Глав­ным обра­зом поэто­му, надо думать, и погу­бил Демет­рия Пер­сей: пока в семье был закон­ный наслед­ник, лег­че мог­ло открыть­ся, что сам он — неза­кон­но­рож­ден­ный.

9. (1) И все же, вопре­ки соб­ст­вен­ной низо­сти и мало­ду­шию, самим раз­ма­хом при­готов­ле­ний он был вовле­чен в вой­ну и дол­гое вре­мя дер­жал­ся, успеш­но отра­жая натиск рим­лян — зна­чи­тель­ных сухо­пут­ных и мор­ских сил с пол­ко­во­д­ца­ми в ран­ге кон­су­ла во гла­ве, — а иной раз и беря над ними верх. (2) 2Он раз­бил в кон­ном сра­же­нии Пуб­лия Лици­ния, кото­рый пер­вым вторг­ся в Македо­нию: две с поло­ви­ной тыся­чи отбор­ных вои­нов были уби­ты и шесть­сот попа­ли в плен. 3Затем он неожи­дан­но напал на сто­ян­ку вра­же­ских кораб­лей близ Орея и два­дцать судов со всею покла­жей захва­тил и увел, осталь­ные же, гру­жен­ные хле­бом, пустил ко дну; кро­ме того, в его руках ока­за­лись четы­ре пен­те­ры¹². (3) 4Вто­рое сра­же­ние он дал быв­ше­му кон­су­лу Гости­лию, кото­рый пытал­ся ворвать­ся в Эли­мию, и повер­нул рим­лян вспять, а когда Гости­лий заду­мал тай­но про­ник­нуть в Македо­нию через Фес­са­лию, заста­вил его отка­зать­ся от этой мыс­ли, угро­жая новым сра­же­ни­ем. 5Одно­вре­мен­но с этой вой­ной, слов­но желая выка­зать пре­зре­ние про­тив­ни­ку, кото­рый остав­ля­ет ему так мно­го досу­га, он пред­при­нял поход про­тив дар­да­нов, пере­бил десять тысяч вар­ва­ров и взял бога­тую добы­чу. (4) 6Испод­воль он ста­рал­ся дви­нуть на рим­лян и гал­лов, кото­рые оби­та­ли вдоль Ист­ра (их зовут бастар­на­ми¹³), — воин­ст­вен­ное пле­мя, сла­вив­ше­е­ся сво­ей кон­ни­цей; под­стре­кал всту­пить в вой­ну и илли­рий­цев, ведя пере­го­во­ры через их царя Ген­тия. 7Были даже слу­хи, буд­то Пер­сей под­ку­пил вар­ва­ров и они гото­вят­ся через ниж­нюю Гал­лию, бере­гом Адри­а­ти­ки, вторг­нуть­ся в пре­де­лы самой Ита­лии.

10. (1) Когда все эти вести дошли до Рима, было реше­но забыть о любез­но­стях и посу­лах всех, при­тя­зав­ших на долж­ность коман­дую­ще­го, и поста­вить во гла­ве вой­ска чело­ве­ка бла­го­ра­зум­но­го и иску­шен­но­го в руко­вод­стве широ­ки­ми начи­на­ни­я­ми. 2Таким чело­ве­ком был Павел Эми­лий — уже пожи­лой (годы его бли­зи­лись к шести­де­ся­ти), но креп­кий телом, имев­ший надеж­ную под­держ­ку в моло­дых зятьях и сыно­вьях, в мно­го­чис­лен­ных дру­зьях и вли­я­тель­ных роди­чах, кото­рые, все как один, убеж­да­ли его отклик­нуть­ся на зов наро­да и при­нять кон­суль­ство. (2) 3Сна­ча­ла Эми­лий напу­стил на себя стро­гость и откло­нял насто­я­ния тол­пы, делая вид, буд­то теперь власть ему не нуж­на, но граж­дане день за днем явля­лись к две­рям его дома, гром­ки­ми кри­ка­ми при­гла­шая его на форум, и, в кон­це кон­цов, он усту­пил. 4Едва он появил­ся на Поле сре­ди соис­ка­те­лей, у всех воз­ник­ло такое чув­ство, слов­но не за кон­суль­ст­вом он при­шел, но, напро­тив, сам при­нес граж­да­нам залог победы и успе­ха в войне. (3) 5Вот с каки­ми надеж­да­ми и с каким вооду­шев­ле­ни­ем его встре­ти­ли и выбра­ли кон­су­лом во вто­рой раз. Новым кон­су­лам не дали даже кинуть жре­бий, как быва­ет обык­но­вен­но при рас­пре­де­ле­нии про­вин­ций, но сра­зу пору­чи­ли Эми­лию руко­вод­ство Македон­ской вой­ной.

6Рас­ска­зы­ва­ют, что после это­го весь народ тор­же­ст­вен­но про­во­дил его домой, и тут он застал свою малень­кую дочь Тер­цию в сле­зах. (4) 7Отец при­лас­кал ее и спро­сил, чем она так огор­че­на. «Как же, отец, — отве­ча­ла девоч­ка, обни­мая и целуя его, — да ведь наш Пер­сей умер!» (она име­ла в виду ком­нат­ную собач­ку, носив­шую клич­ку «Пер­сей»). 8«В доб­рый час, доч­ка! — вос­клик­нул Эми­лий. — Да будут сло­ва твои бла­гим пред­зна­ме­но­ва­ни­ем!» Эту исто­рию сооб­ща­ет ора­тор Цице­рон в кни­ге «О гада­нии»¹⁴.

11. (1) В ту пору суще­ст­во­вал обы­чай, по кото­ро­му вновь избран­ные кон­су­лы дер­жа­ли на фору­ме речь перед наро­дом, выра­жая ему при­зна­тель­ность за вни­ма­ние и дове­рие, но Эми­лий, созвав граж­дан на собра­ние, ска­зал им, что пер­во­го кон­суль­ства с домо­гал­ся пото­му, что сам искал вла­сти, вто­ро­го, одна­ко, — лишь пото­му, что они ищут пол­ко­во­д­ца. (2) 2Поэто­му он не обя­зан им ни малей­шей при­зна­тель­но­стью, и если они сочтут, что кто-либо дру­гой поведет вой­ну луч­ше, чем он, Эми­лий, он охот­но усту­пит это­му чело­ве­ку свое место; но коль ско­ро они под­лин­но дове­ря­ют ему, пусть не вме­ши­ва­ют­ся в дела коман­до­ва­ния, не рас­пус­ка­ют вздор­ных слу­хов и без вся­ких пре­ко­сло­вий гото­вят для вой­ны все необ­хо­ди­мое. В про­тив­ном же слу­чае, если они наме­ре­ны началь­ст­во­вать над сво­им началь­ни­ком, они ока­жут­ся во вре­мя похо­да в еще более жал­ком и смеш­ном поло­же­нии, неже­ли теперь. (3) 3Этой речью он вну­шил граж­да­нам и глу­бо­чай­шее почте­ние к себе и твер­дую уве­рен­ность в буду­щем: все радо­ва­лись, что, пре­не­брег­ши заиг­ры­ва­ни­я­ми льсте­цов, выбра­ли пол­ко­во­д­ца пря­мо­душ­но­го и неза­ви­си­мо­го. 4Столь послуш­ным слу­гою доб­ро­де­те­ли и чести выка­зы­вал себя рим­ский народ ради того, чтобы под­нять­ся над осталь­ны­ми наро­да­ми и повеле­вать ими.

12. (1) Что Эми­лий Павел, отпра­вив­шись к теат­ру воен­ных дей­ст­вий, счаст­ли­во и лег­ко пере­плыл море и быст­ро, без вся­ких про­ис­ше­ст­вий при­был в свой лагерь, — я готов при­пи­сать бла­го­склон­но­сти боже­ства. 2Но, разду­мы­вая над тем, как удач­но завер­ши­лась эта вой­на — бла­го­да­ря, во-пер­вых, его неукро­ти­мой отва­ге, во-вто­рых, даль­но­вид­ным реше­ни­ям, в-третьих, горя­чей под­держ­ке дру­зей и, нако­нец, при­сут­ст­вию духа, ясно­сти и твер­до­сти суж­де­ния в мину­ты край­ней опас­но­сти, — разду­мы­вая над этим, я не могу отне­сти слав­ные, заме­ча­тель­ные подви­ги Эми­лия на счет его счаст­ли­вой судь­бы (что было бы вер­но в при­ме­не­нии к дру­гим пол­ко­во­д­цам); (2) 3раз­ве что кто-нибудь ска­жет, что счаст­ли­вой судь­бой Эми­лия обер­ну­лось среб­ро­лю­бие Пер­сея, кото­рое раз­ру­ши­ло надеж­ды македо­нян и све­ло на нет все их бли­ста­тель­ные и гроз­ные при­готов­ле­ния, посколь­ку у царя не хва­ти­ло духа рас­стать­ся со сво­и­ми день­га­ми. Вот как это слу­чи­лось. 4По прось­бе Пер­сея к нему на под­мо­гу яви­лись бастар­ны — десять тысяч всад­ни­ков и при каж­дом по одно­му пехо­тин­цу — все до одно­го наем­ни­ки, люди, не уме­ю­щие ни пахать зем­лю, ни пла­вать по морю, ни пасти скот, опыт­ные в одном лишь деле и одном искус­стве — сра­жать­ся и побеж­дать вра­га. (3) 5Когда они раз­би­ли лагерь в Меди­ке¹⁵ и соеди­ни­лись с вой­ска­ми царя — рос­лые, на диво лов­кие и про­вор­ные, занос­чи­вые, так и сып­лю­щие угро­за­ми по адре­су непри­я­те­ля — они все­ли­ли в македо­нян бод­рость и веру, что рим­ляне не высто­ят и дрог­нут при одном толь­ко виде этих сол­дат и их пере­стро­е­ний на поле боя, ни с чем не схо­жих, вну­шаю­щих ужас. (4) 6Не успел Пер­сей вооду­ше­вить и обо­д­рить эти­ми надеж­да­ми сво­их людей, как бастар­ны потре­бо­ва­ли по тыся­че золотых на каж­до­го началь­ни­ка, и мысль об этой груде денег пому­ти­ла взор скуп­ца, лиши­ла его рас­суд­ка — он отка­зал­ся от помо­щи, и отпу­стил наем­ни­ков, точ­но не вое­вать собрал­ся с рим­ля­на­ми, а вести их дела и гото­вил­ся дать точ­ней­ший отчет в сво­их воен­ных рас­хо­дах как раз тем, про­тив кого эта вой­на нача­та. 7А ведь учи­те­ля­ми его были все те же рим­ляне, у кото­рых, не счи­тая все­го про­че­го, было сто тысяч вои­нов, собран­ных воеди­но и все­гда гото­вых к сра­же­нию. (5) 8Но Пер­сей, начи­ная борь­бу про­тив такой мощ­ной силы, при­сту­пая к войне, кото­рая тре­бо­ва­ла столь­ко побоч­ных затрат, судо­рож­но пере­счи­ты­вал и опе­ча­ты­вал свое золо­то, боясь кос­нуть­ся его, точ­но чужо­го. 9И это делал не какой-нибудь лиди­ец или фини­ки­ец¹⁶ родом, а чело­век, по пра­ву род­ства при­тя­зав­ший на доб­ле­сти Алек­сандра и Филип­па, кото­рые неуклон­но дер­жа­лись того убеж­де­ния, что власть и победа при­об­ре­та­ют­ся за день­ги, но не наобо­рот, — и поко­ри­ли целый мир! (6) 10Даже посло­ви­ца ходи­ла, что гре­че­ские горо­да берет не Филипп, а золо­то Филип­па. 11Алек­сандр¹⁷, заме­тив во вре­мя индий­ско­го похо­да, что македо­няне непо­мер­но обре­ме­не­ны пер­сид­ски­ми сокро­ви­ща­ми, кото­рые они тащи­ли с собою, сна­ча­ла сжег свои повоз­ки, а потом и осталь­ных убедил посту­пить точ­но так же и идти навстре­чу боям налег­ке, слов­но осво­бо­див­шись от оков. (7) 12Пер­сей же, напро­тив, засы­пав золо­том себя само­го, сво­их детей и цар­ство, не поже­лал спа­стись, пожерт­во­вав малой толи­кой сво­их денег, но пред­по­чел, вме­сте с неис­чис­ли­мы­ми сокро­ви­ща­ми, бога­тым плен­ни­ком поки­нуть оте­че­ство, чтобы само­лич­но пока­зать рим­ля­нам, как мно­го он для них ско­пил.

13. (1) Он не огра­ни­чил­ся тем, что обма­нул гал­лов и отпра­вил их восво­я­си: под­стрек­нув илли­рий­ца Ген­тия за три­ста талан­тов при­нять уча­стие в войне, он при­ка­зал отсчи­тать и запе­ча­тать день­ги в при­сут­ст­вии его послан­цев, 2когда же Ген­тий, уве­рив­шись в том, что полу­чил свою пла­ту, решил­ся на гнус­ное и страш­ное дело — задер­жал и заклю­чил в тюрь­му при­быв­ших к нему рим­ских послов, — (2) Пер­сей, рас­судив, что теперь неза­чем тра­тить на Ген­тия день­ги, посколь­ку он сам дал рим­ля­нам неопро­вер­жи­мые дока­за­тель­ства сво­ей враж­ды и сво­им бес­со­вест­ным поступ­ком уже втя­нул себя в вой­ну, 3лишил несчаст­но­го его трех­сот талан­тов, а немно­го спу­стя рав­но­душ­но глядел на то, как пре­тор Луций Ани­ций с вой­ском изгнал Ген­тия вме­сте с женой и детьми из его цар­ства, как сго­ня­ют пти­цу с наси­жен­но­го гнезда.

(3) 4На тако­го-то про­тив­ни­ка и дви­нул­ся теперь Эми­лий. Пре­зи­рая само­го Пер­сея, он не мог не поди­вить­ся его мощи и тща­тель­но­сти при­готов­ле­ний: у царя было четы­ре тыся­чи всад­ни­ков и без мало­го сорок тысяч вои­нов в пешем строю. 5Он засел на бере­гу моря, у под­но­жья Олим­па, в мест­но­сти совер­шен­но непри­ступ­ной, а к тому же еще и укреп­лен­ной им ото­всюду вала­ми и часто­ко­ла­ми, и чув­ст­во­вал себя в пол­ной без­опас­но­сти, рас­счи­ты­вая, что вре­мя и рас­хо­ды исто­щат силы Эми­лия. (4) 6Послед­ний был чело­ве­ком живо­го ума и стал тща­тель­ней­шим обра­зом взве­ши­вать все спо­со­бы и воз­мож­но­сти при­сту­пить к делу. Заме­чая, одна­ко, что вой­ско, при­вык­шее в про­шлом к рас­пу­щен­но­сти, недо­воль­но про­мед­ле­ни­ем и что сол­да­ты бес­пре­стан­но доку­ча­ют началь­ни­кам неле­пы­ми сове­та­ми, он стро­го поста­вил им это на вид и при­ка­зал впредь не вме­ши­вать­ся не в свои дела и не забо­тить­ся ни о чем дру­гом, кро­ме соб­ст­вен­но­го тела и ору­жия, дабы выка­зать свою готов­ность рубить­ся истин­но по-рим­ски, когда пол­ко­во­дец най­дет это своевре­мен­ным. (5) 7Ноч­ным дозо­рам он велел нести служ­бу без копий, пола­гая, что кара­уль­ные будут зор­че наблюдать и успеш­нее бороть­ся со сном, если не смо­гут отра­зить напа­де­ния непри­я­те­ля.

14. (1) Более все­го рим­лян тяго­ти­ла жаж­да: вода была лишь в немно­гих местах, сквер­ная на вкус, да и та не тек­ла, а ско­рее еле сочи­лась на самом бере­гу моря. Раз­гляды­вая взды­мав­шу­ю­ся над их лаге­рем гро­ма­ду Олим­па, густо зарос­ше­го лесом, и по зеле­ни лист­вы опре­де­лив, что в нед­рах горы бьют источ­ни­ки, а ручьи сбе­га­ют вниз, так и не выхо­дя на поверх­ность, Эми­лий при­ка­зал про­бить у под­но­жья поболь­ше отду­шин и колод­цев. (2) 2Эти колод­цы немед­лен­но напол­ни­лись чистой водой — сдав­лен­ная со всех сто­рон, она стре­ми­тель­но хлы­ну­ла в обра­зо­вав­ши­е­ся пустоты.

3Впро­чем, неко­то­рые дер­жат­ся взгляда, что не суще­ст­ву­ет скры­тых водо­е­мов в тех местах, откуда стру­ят­ся воды, и что появ­ле­ние воды долж­но рас­смат­ри­вать не как обна­ру­же­ние или про­рыв, но ско­рее как рож­де­ние вла­ги — пре­вра­ще­ние мате­рии в жид­кость: 4в жид­кость пре­вра­ща­ют­ся стис­ну­тые в нед­рах зем­ли влаж­ные испа­ре­ния, кото­рые, сгу­ща­ясь, при­об­ре­та­ют теку­честь. (3) 5Подоб­но тому, как жен­ские груди не напол­ня­ют­ся, слов­но сосуды, уже гото­вым моло­ком, но, усва­и­вая попав­шую в них пищу, выра­ба­ты­ва­ют его и затем отце­жи­ва­ют, 6точ­но так же про­хлад­ные и обиль­ные источ­ни­ка­ми места не таят в себе воды или осо­бых вме­сти­лищ, кото­рые бы сво­и­ми запа­са­ми пита­ли столь­ко быст­рых и глу­бо­ких рек, но обра­ща­ют в воду пар и воздух, сжи­мая их и сгу­щая. (4) 7Когда роют яму, зем­ля под нажи­мом лопа­ты, слов­но жен­ская грудь под губа­ми сосу­ще­го мла­ден­ца, выде­ля­ет боль­ше вла­ги, сма­чи­вая и умяг­чая испа­ре­ния, 8а те места, где поч­ва лежит в празд­ном оце­пе­не­нии, неспо­соб­ны родить воду — там недо­ста­ет дви­же­ний, создаю­щих жид­кость.

(5) 9Рас­суж­даю­щие подоб­ным обра­зом дают людям, склон­ным к сомне­нию, осно­ва­ние для выво­да, буд­то у живых существ нет кро­ви, и она обра­зу­ет­ся лишь при ране­ни­ях, когда уплот­ня­ют­ся некие вет­ры или, воз­мож­но, пла­вит­ся и рас­т­во­ря­ет­ся плоть. 10Эту точ­ку зре­ния опро­вер­га­ет еще и то обсто­я­тель­ство, что в под­зем­ных ходах и в руд­ни­ках попа­да­ют­ся насто­я­щие реки, кото­рые не соби­ра­ют­ся кап­ля за кап­лей, как сле­до­ва­ло бы ожи­дать, если бы они воз­ни­ка­ли в самый миг сотря­се­ния зем­ли, но льют­ся пото­ком. 11Слу­ча­ет­ся так­же, что из гор или скал, рас­ко­лотых уда­ром, выры­ва­ет­ся могу­чая струя воды, кото­рая затем исся­ка­ет. Впро­чем доволь­но об этом.

15. (1) Несколь­ко дней Эми­лий пре­бы­вал в пол­ном без­дей­ст­вии; гово­рят, что это един­ст­вен­ный слу­чай, когда два огром­ных вой­ска, нахо­дясь в такой бли­зо­сти друг к дру­гу, сто­я­ли так мир­но и спо­кой­но. 2Когда же, пере­про­бо­вав и испы­тав все сред­ства, Эми­лий, нако­нец, узнал, что оста­ет­ся один неохра­ня­е­мый про­ход в Македо­нию — через Перре­бию¹⁸, близ Пифия и Пет­ры, он созвал совет, ско­рее с надеж­дой думая о том, что про­ход не занят про­тив­ни­ком, неже­ли стра­шась явных невы­год этой пози­ции, из-за кото­рых про­тив­ник ее и не занял. (2) 3Сци­пи­он, по про­зви­щу Нази­ка, зять Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, впо­след­ст­вии поль­зо­вав­ший­ся гро­мад­ным вли­я­ни­ем в сена­те, пер­вым из при­сут­ст­во­вав­ших вызвал­ся при­нять на себя коман­до­ва­ние отрядом, кото­рый дол­жен будет зай­ти непри­я­те­лю в тыл. 4Вто­рым под­нял­ся и с жаром пред­ло­жил свои услу­ги Фабий Мак­сим, стар­ший из сыно­вей Эми­лия, в ту пору еще совсем юный. (3) 5Эми­лий весь­ма охот­но дал им людей, но не в том коли­че­стве, кото­рое назы­ва­ет Поли­бий¹⁹, а в том, какое ука­зы­ва­ет сам Нази­ка в пись­ме к одно­му царю²⁰, — 6три тыся­чи ита­лий­цев-союз­ни­ков и все свое левое кры­ло, состо­яв­шее из пяти тысяч вои­нов.

(4) 7При­ба­вив к это­му сто два­дцать всад­ни­ков и две­сти чело­век из сме­шан­но­го фра­кий­ско-крит­ско­го отряда Гар­па­ла, Нази­ка дви­нул­ся по доро­ге к морю и раз­бил лагерь близ Герак­лия, слов­но соби­ра­ясь вой­ти в пла­ва­ние и выса­дить­ся в тылу у македо­нян. (5) 8Но когда вои­ны поужи­на­ли и насту­пи­ла тем­нота, он открыл началь­ни­кам свой истин­ный замы­сел и ночью повел отряд в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии, оста­но­вив его на отдых лишь немно­го не дохо­дя Пифия.

9В том месте высота Олим­па более деся­ти ста­ди­ев, как явст­ву­ет из эпи­грам­мы²¹ изме­рив­ше­го ее:

(6) 10

11(7) Прав­да, све­ду­щие зем­ле­ме­ры утвер­жда­ют, буд­то нет гор выше, ни морей глуб­же деся­ти ста­ди­ев, одна­ко мне кажет­ся, что и Ксе­на­гор делал свои изме­ре­ния не кое-как, а по всем пра­ви­лам искус­ства, при­ме­няя необ­хо­ди­мые инстру­мен­ты.

16. (1) Там Нази­ка оста­вал­ся до утра. Тем вре­ме­нем к Пер­сею, кото­рый ни о чем не подо­зре­вал, видя, что в лаге­ре Эми­лия все спо­кой­но, явил­ся кри­тя­нин-пере­беж­чик, бро­сив­ший Нази­ку в пути, и сооб­щил царю, что рим­ляне его обхо­дят. 2Пер­сей был испу­ган, одна­ко с места не снял­ся и лишь отпра­вил десять тысяч наем­ни­ков и две тыся­чи македо­нян под коман­до­ва­ни­ем Мило­на с при­ка­зом как мож­но ско­рее занять пере­вал. (2) 3Поли­бий гово­рит, что рим­ляне застиг­ли этот отряд во вре­мя сна, Нази­ка же утвер­жда­ет, что на вер­ши­нах завя­зал­ся оже­сто­чен­ный и кро­ва­вый бой, что на него ринул­ся какой-то фра­кий­ский наем­ник и он уло­жил сво­его про­тив­ни­ка, про­бив ему грудь копьем, и, нако­нец, что враг был слом­лен, Милон позор­но бежал — без­оруж­ный, в одном хитоне, — а рим­ляне, пре­сле­дуя непри­я­те­ля и не под­вер­га­ясь сами ни малей­шей опас­но­сти, спу­сти­лись на рав­ни­ну.

(3) 4После этой неуда­чи Пер­сей, объ­ятый ужа­сом, разом лишив­шись вся­кой надеж­ды, поспеш­но дви­нул­ся назад. 5И все же он видел себя перед необ­хо­ди­мо­стью сде­лать выбор: либо оста­но­вить­ся у Пид­ны и попы­тать сча­стья в бою, либо рас­чле­нить свои силы и ждать непри­я­те­ля у стен несколь­ких горо­дов одно­вре­мен­но, имея, одна­ко, в виду, что коль ско­ро вой­на вторг­нет­ся в пре­де­лы стра­ны, изгнать ее оттуда без боль­шо­го кро­во­про­ли­тия будет невоз­мож­но. (4) 6Но чис­лен­ное пре­вос­ход­ство по-преж­не­му было на его сто­роне, и он мог пред­по­ла­гать, что вои­ны будут храб­ро сра­жать­ся, защи­щая сво­их детей и жен, осо­бен­но на гла­зах у царя, в пер­вых рядах разде­ля­ю­ще­го с ними опас­ность. 7Таки­ми дово­да­ми обо­д­ря­ли Пер­сея дру­зья. И вот, раз­бив лагерь, он стал гото­вить­ся к сра­же­нию, осмат­ри­вал мест­ность, назна­чал зада­ния началь­ни­кам, чтобы сра­зу же, едва толь­ко рим­ляне пока­жут­ся, дви­нуть­ся им навстре­чу. (5) 8Рядом была и рав­ни­на, что бла­го­при­ят­ст­во­ва­ло пере­дви­же­ни­ям фалан­ги, кото­рые тре­бу­ют совер­шен­но глад­ко­го места, и тяну­щи­е­ся непре­рыв­ной чере­дою хол­мы, за кото­ры­ми лег­ко­во­ору­жен­ные пехо­тин­цы мог­ли укрыть­ся или совер­шить неожи­дан­ный для вра­га пово­рот. 9Про­те­кав­шие посредине реч­ки Эсон и Левк, хотя и не очень глу­бо­кие в ту пору года (лето при­бли­жа­лось к кон­цу²²), все же, по-види­мо­му, долж­ны были ока­зать­ся пре­пят­ст­ви­ем на пути рим­лян.

17. (1) Соеди­нив­шись с Нази­кой, Эми­лий выстро­ил вои­нов в бое­вой порядок и дви­нул­ся на македо­нян. 2Увидев их постро­е­ние и чис­лен­ность, он оста­но­вил­ся в рас­те­рян­но­сти и заду­мал­ся. 3Моло­дые вое­на­чаль­ни­ки, кото­рым не тер­пе­лось поме­рять­ся сила­ми с непри­я­те­лем, подъ­ез­жа­ли к нему и про­си­ли не мед­лить, а боль­ше всех — Нази­ка, кото­ро­му успех на Олим­пе при­дал само­на­де­ян­но­сти. (2) 4Но Эми­лий отве­тил, улы­ба­ясь: «Да, будь я еще в тво­их летах… Но мно­го­чис­лен­ные победы объ­яс­ня­ют мне ошиб­ки побеж­ден­ных и не велят с ходу напа­дать на изгото­вив­шу­ю­ся к бою фалан­гу». 5После это­го он при­ка­зал пере­д­ним рядам, нахо­див­шим­ся у непри­я­те­ля перед гла­за­ми, стать по мани­пу­лам, обра­зо­вав сво­его рода бое­вую линию, а тем, кто дви­гал­ся в кон­це колон­ны, — повер­нуть­ся кру­гом и при­сту­пить к соору­же­нию рва и часто­ко­ла для лаге­ря. (3) 6К ним, отхо­дя, непре­рыв­но при­со­еди­ня­лись все новые груп­пы вои­нов, и таким обра­зом Эми­лию уда­лось, избег­нув како­го бы то ни было заме­ша­тель­ства, вве­сти всех сво­их людей в лагерь, непри­мет­ным обра­зом рас­пу­стив бое­вую линию.

7При­шла ночь, вои­ны после ужи­на рас­по­ла­га­лись на отдых и гото­ви­лись ко сну, как вдруг луна, пол­ная и сто­яв­шая высо­ко в небе, потем­не­ла, померк­ла, изме­ни­ла свой цвет и, нако­нец, исчез­ла вовсе. (4) 8И в то вре­мя, как рим­ляне, при­зы­вая луну сно­ва заси­ять, по сво­е­му обык­но­ве­нию сту­ча­ли в мед­ные щиты и сосуды и про­тя­ги­ва­ли к небу пылав­шие голов­ни и факе­лы, македо­няне дер­жа­лись совсем по-ино­му: лагерь их был объ­ят стра­хом и тре­во­гой, поти­хонь­ку пополз слух, буд­то это зна­ме­ние пред­ве­ща­ет гибель царя.

(5) 9Эми­лий обла­дал неко­то­ры­ми сведе­ни­я­ми о зако­нах затме­ний²³, в силу кото­рых луна через опре­де­лен­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни попа­да­ет в тень зем­ли и оста­ет­ся невиди­мой до тех пор, пока не мину­ет тем­но­го про­стран­ства и пока солн­це сно­ва ее не осве­тит, 10но, бла­го­го­вей­но чтя богов, часто при­но­ся им жерт­вы и зная толк в про­ри­ца­ни­ях, он, едва лишь заме­тил пер­вые лучи осво­бож­даю­щей­ся от мра­ка луны, зако­лол в ее честь один­на­дцать телят. (6) 11На рас­све­те он при­нес в жерт­ву Герак­лу два­дцать быков, одно­го за дру­гим, но бла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния яви­лись лишь с два­дцать пер­вым живот­ным²⁴, обе­щав рим­ля­нам победу в том слу­чае, если они будут защи­щать­ся. 12И вот, посу­лив богу сто быков и свя­щен­ные игры, Эми­лий при­ка­зал воен­ным три­бу­нам стро­ить вой­ско к бою, 13а сам, сидя в палат­ке, обра­щен­ной в сто­ро­ну рав­ни­ны и непри­я­тель­ско­го лаге­ря, стал ждать, пока солн­це повернет и скло­нит­ся к зака­ту, чтобы его лучи во вре­мя сра­же­ния не били рим­ля­нам пря­мо в лицо.

18. (1) Бой начал­ся уже под вечер по почи­ну вра­гов и, как сооб­ща­ют иные, бла­го­да­ря хит­рой выдум­ке Эми­лия: рим­ляне выпу­сти­ли на македо­нян невзнуздан­но­го коня, те погна­лись за ним, и нача­лась пер­вая стыч­ка. 2Но дру­гие гово­рят, что фра­кий­цы под коман­до­ва­ни­ем Алек­сандра совер­ши­ли напа­де­ние на рим­ский обоз с сеном, а на них в свою оче­редь ярост­но бро­си­лись семь­сот лигу­рий­цев. С обе­их сто­рон ста­ли под­хо­дить зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния, и сра­же­ние заки­пе­ло. (2) 3Эми­лий, точ­но корм­чий, уже по этим пер­вым бур­ным коле­ба­ни­ям обо­их ста­нов пред­видя, какие раз­ме­ры при­мет пред­сто­я­щая бит­ва, вышел из палат­ки и, обхо­дя леги­о­ны, стал обо­д­рять сол­дат, 4а Нази­ка на коне поспе­шил туда, где лете­ли копья и стре­лы, и увидел, что в деле участ­ву­ет почти вся македон­ская армия. (3) 5Впе­ре­ди шли фра­кий­цы, вид кото­рых, по сло­вам само­го Нази­ки, вну­шил ему насто­я­щий ужас: огром­но­го роста, с ярко бли­став­ши­ми щита­ми, в сия­ю­щих поно­жах, оде­тые в чер­ные хито­ны, они потря­са­ли тяже­лы­ми желез­ны­ми меча­ми, взды­мав­ши­ми­ся пря­мо вверх над пра­вым пле­чом. 6Рядом с фра­кий­ца­ми нахо­ди­лись наем­ни­ки, они были воору­же­ны неоди­на­ко­во и сме­ша­ны с пео­ний­ца­ми. 7За ними поме­ща­лась третья линия, состо­яв­шая из самих македо­нян, — отбор­ные вои­ны, в рас­цве­те лет и муже­ства, свер­кав­шие позо­ло­чен­ны­ми доспе­ха­ми и новы­ми пур­пур­ны­ми одеж­да­ми. (4) 8В то вре­мя как они зани­ма­ли свое место в строю, из-за укреп­ле­ний пока­за­лись ряды вои­нов с мед­ны­ми щита­ми, и рав­ни­на напол­ни­лась ярким блес­ком желе­за и сия­ни­ем меди, а горы загуде­ли от кри­ка и гро­мо­глас­ных вза­им­ных уве­ща­ний. 9Так отваж­но и быст­ро устре­ми­лись они впе­ред, что пер­вые уби­тые пали не боль­ше чем в двух ста­ди­ях от рим­ско­го лаге­ря.

19. (1) Бит­ва уже завя­за­лась, когда появил­ся Эми­лий и увидел, что македо­няне в пер­вых лини­ях успе­ли вон­зить ост­рия сво­их сарисс²⁵ в щиты рим­лян и, таким обра­зом, сде­ла­лись недо­ся­гае­мы для их мечей. 2Когда же и все про­чие македо­няне по услов­лен­но­му сиг­на­лу разом отве­ли щиты от пле­ча и, взяв копья напе­ре­вес, стой­ко встре­ти­ли натиск рим­лян, ему ста­ла понят­на вся сила это­го сомкну­то­го, гроз­но още­ти­нив­ше­го­ся строя; нико­гда в жиз­ни не видел он ниче­го более страш­но­го и пото­му ощу­тил испуг и заме­ша­тель­ство, и (2) неред­ко впо­след­ст­вии вспо­ми­нал об этом зре­ли­ще и о впе­чат­ле­нии, кото­рое оно оста­ви­ло. 3Но тогда, скрыв свои чув­ства, он с весе­лым и без­за­бот­ным видом без шле­ма и пан­ци­ря объ­ез­жал поле сра­же­ния. 4Что же каса­ет­ся македон­ско­го царя, то он, как сооб­ща­ет Поли­бий²⁶, в пер­вый же час бит­вы оро­бел и уска­кал в город — яко­бы для того, чтобы совер­шить жерт­во­при­но­ше­ние Герак­лу, но этот бог не при­ни­ма­ет жал­ких жертв от жал­ких тру­сов и глух к непра­вед­ным молит­вам. (3) 5И в самом деле, неспра­вед­ли­во, чтобы не стре­ля­ю­щий попа­дал в цель, одер­жал победу пустив­ший­ся в бег­ство, или вооб­ще — без­дель­ник пре­успе­вал, а него­дяй бла­го­ден­ст­во­вал! 6Молит­вам же Эми­лия бог внял: ведь он молил­ся об успе­хе в войне и о победе, дер­жа в руке копье, и при­зы­вал бога на помощь, сам доб­лест­но сра­жа­ясь.

(4) 7Впро­чем, некий Посидо­ний, сооб­щаю­щий о себе, что был участ­ни­ком собы­тий того вре­ме­ни, и напи­сав­ший обшир­ную исто­рию Пер­сея, утвер­жда­ет, буд­то царь уда­лил­ся не из тру­со­сти и не ссы­лал­ся ни на какое жерт­во­при­но­ше­ние, но что нака­нуне лошадь копы­том повреди­ла ему голень. 8В раз­гар боя Пер­сей, невзи­рая на свое недо­мо­га­ние и не слу­шая сове­тов дру­зей, при­ка­зал подать вьюч­ную лошадь и, сев на нее вер­хом, при­со­еди­нил­ся к сра­жаю­щим­ся. (5) 9Пан­ци­ря на нем не было, и так как с обе­их сто­рон туча­ми лете­ли копья, дро­ти­ки и стре­лы, одно копье, сплошь желез­ное, уго­ди­ло в царя, прав­да, не ост­ри­ем, а скольз­нув­ши вдоль лево­го бока, но с такой силой, что разо­рва­ло на нем хитон и оста­ви­ло на теле лег­кий кро­во­под­тек; этот след от уда­ра сохра­нил­ся надол­го. 10Вот что рас­ска­зы­ва­ет Посидо­ний в оправ­да­ние Пер­сея.

20. (1) Рим­ляне ника­ки­ми уси­ли­я­ми не мог­ли взло­мать сомкну­тый строй македо­нян, и тогда Салий, пред­во­ди­тель пелиг­нов²⁷, схва­тил зна­чок сво­ей когор­ты²⁸ и бро­сил его в гущу вра­гов. 2Пелиг­ны друж­но устре­ми­лись к тому месту, где он упал (поки­нуть зна­мя у ита­лий­цев счи­та­ет­ся делом пре­ступ­ным и нече­сти­вым), и тут обе сто­ро­ны выка­за­ли край­нее оже­сто­че­ние и, обе же, понес­ли жесто­кий урон. (2) 3Одни пыта­лись меча­ми отбить­ся от сарисс, или при­гнуть их к зем­ле щита­ми, или оттолк­нуть в сто­ро­ну, схва­тив голы­ми рука­ми, 4а дру­гие, еще креп­че стис­нув свои копья, насквозь прон­за­ли напа­даю­щих, — ни щиты, ни пан­ци­ри не мог­ли защи­тить от уда­ра сариссы, — и бро­са­ли высо­ко вверх, выше голо­вы, тела пелиг­нов и марру­ци­нов, кото­рые, поте­ряв рас­судок и озве­рев от яро­сти, рва­лись навстре­чу вра­же­ским уда­рам и вер­ной смер­ти. (3) 5Таким обра­зом пер­вые ряды бой­цов были истреб­ле­ны, а сто­яв­шие за ними пода­лись назад; хотя насто­я­ще­го бег­ства не было, все же рим­ляне ото­шли до горы Олокр, 6и тогда Эми­лий, по сло­вам Посидо­ния, разо­рвал на себе туни­ку, ибо, видя, что те отсту­пи­ли и что фалан­га, окру­жен­ная ото­всюду густой щети­ной сарисс, непри­ступ­на, точ­но лагерь, пали духом и про­чие рим­ляне. (4) 7Но посколь­ку мест­ность была неров­ной, а бое­вая линия очень длин­ной, строй не мог оста­вать­ся рав­но­мер­но сомкну­тым, и в македон­ской фалан­ге появи­лись мно­го­чис­лен­ные раз­ры­вы и бре­ши, что как пра­ви­ло слу­ча­ет­ся с боль­шим вой­ском при слож­ных пере­ме­ще­ни­ях сра­жаю­щих­ся, когда одни части оттес­ня­ют­ся назад, а дру­гие выдви­га­ют­ся впе­ред; 8заме­тив это, Эми­лий поспеш­но подъ­е­хал бли­же и, разъ­еди­нив когор­ты, при­ка­зал сво­им внед­рить­ся в пустые про­ме­жут­ки непри­я­тель­ско­го строя и вести бой не про­тив всей фалан­ги в целом, а во мно­гих местах, про­тив отдель­ных ее частей. (5) 9Эми­лий дал эти настав­ле­ния началь­ни­кам, а те — сол­да­там, и как толь­ко рим­ляне про­ник­ли за огра­ду вра­же­ских копий, 10уда­ряя в неза­щи­щен­ные кры­лья или захо­дя в тыл, сила фалан­ги, заклю­чав­ша­я­ся в един­стве дей­ст­вий, разом иссяк­ла и строй рас­пал­ся, а в стыч­ках один на один или неболь­ши­ми груп­па­ми македо­няне, без­успеш­но пыта­ясь корот­ки­ми кин­жа­ла­ми про­бить креп­кие щиты рим­лян, закры­вав­шие даже ноги, и сво­и­ми лег­ки­ми щита­ми обо­ро­нить­ся от их тяже­лых мечей, насквозь рас­се­кав­ших все доспе­хи, — в этих стыч­ках македо­няне были обра­ще­ны в бег­ство.

21. (1) Бой был жесто­кий. Сре­ди про­чих в нем участ­во­вал и Марк, сын Като­на²⁹ и зять Эми­лия, кото­рый выка­зал чуде­са храб­ро­сти, но поте­рял свой меч. 2Юно­ша, вос­пи­тан­ный со всем воз­мож­ным тща­ни­ем, сознаю­щий свой долг перед вели­ким отцом и желаю­щий дать ему вели­кие дока­за­тель­ства соб­ст­вен­ной доб­ле­сти, он решил, что недо­сто­ин жиз­ни тот, кто сохра­нит ее, оста­вив в добы­чу вра­гу свое ору­жие; про­бе­гая по рядам и видя дру­га или близ­ко­го чело­ве­ка, он каж­до­му рас­ска­зы­вал о сво­ей беде и про­сил помо­щи. (2) 3Набра­лось нема­ло храб­рых охот­ни­ков, под пред­во­ди­тель­ст­вом Мар­ка они про­би­лись в пер­вые ряды сра­жаю­щих­ся и бро­си­лись на про­тив­ни­ка. 4После ярост­ной схват­ки, в кото­рой мно­гие пали и мно­гие были ране­ны, они оттес­ни­ли македо­нян и, очи­стив место от вра­га, при­ня­лись искать меч. 5Наси­лу най­дя его под груда­ми ору­жия и тру­пов, они, вне себя от радо­сти запев пеан, с еще бо́льшим вооду­шев­ле­ни­ем уда­ри­ли на остат­ки про­дол­жав­ше­го сопро­тив­лять­ся непри­я­те­ля. (3) 6В кон­це кон­цов три тыся­чи отбор­ных вои­нов, не поки­нув­ших сво­его места в строю, были истреб­ле­ны все до одно­го, про­чие же обра­ти­лись в бег­ство, и нача­лась страш­ная рез­ня: и рав­ни­на, и пред­го­рье были усе­я­ны тру­па­ми, а воды Лев­ка даже на сле­дую­щий день, когда рим­ляне пере­хо­ди­ли реку, были крас­ны от кро­ви. 7Сооб­ща­ют, что македо­нян было уби­то боль­ше два­дца­ти пяти тысяч. Рим­лян, по сло­вам Посидо­ния, пало сто чело­век, по сло­вам же Нази­ки, — восемь­де­сят.

22. (1) Эту вели­чай­ше­го зна­че­ния бит­ву рим­ляне выиг­ра­ли с уди­ви­тель­ной быст­ро­той: нача­лась она в девя­том часу, и не было деся­ти, как судь­ба ее уже реши­лась³⁰, оста­ток дня победи­те­ли пре­сле­до­ва­ли бег­ле­цов, неот­ступ­но гоня их на про­тя­же­нии ста два­дца­ти ста­ди­ев, и пото­му вер­ну­лись лишь позд­но вече­ром. 2Рабы с факе­ла­ми выхо­ди­ли им навстре­чу и под радост­ные кри­ки отво­ди­ли в палат­ки, ярко осве­щен­ные и укра­шен­ные вен­ка­ми из плю­ща и лав­ра. 3Но сам пол­ко­во­дец был в без­утеш­ном горе: (2) из двух сыно­вей, слу­жив­ших под его коман­дой, бес­след­но исчез млад­ший, кото­ро­го он любил боль­ше всех и кото­рый — Эми­лий это видел — от при­ро­ды пре­вос­хо­дил бра­тьев вели­чи­ем духа. 4Отец подо­зре­вал, что пыл­кий и често­лю­би­вый юно­ша, едва успев­ший вой­ти в воз­раст³¹, погиб, заме­шав­шись по неопыт­но­сти в самую гущу непри­я­те­ля. (3) 5Его опа­се­ния и тре­во­га ста­ли извест­ны все­му вой­ску; сол­да­ты пре­рва­ли свой ужин, схва­ти­ли факе­лы, и кину­лись одни к палат­ке Эми­лия, дру­гие — за укреп­ле­ния, чтобы искать тело сре­ди пав­ших в пер­вые мину­ты боя. 6Весь лагерь охва­ти­ло уны­ние, рав­ни­на загуде­ла от кри­ка: «Сци­пи­он! Сци­пи­он!» — ведь рим­ляне горя­чо люби­ли это­го маль­чи­ка, кото­рый более, неже­ли любой из его роди­чей, ред­ким соче­та­ни­ем духов­ных качеств с само­го нача­ла обе­щал вырас­ти в заме­ча­тель­но­го пол­ко­во­д­ца и государ­ст­вен­но­го мужа. (4) 7Позд­но вече­ром, когда уже не оста­ва­лось почти ника­ких надежд, он неожи­дан­но воз­вра­тил­ся из пого­ни вме­сте с дву­мя или тре­мя това­ри­ща­ми, весь в све­жей кро­ви вра­гов — слов­но поро­ди­стый щенок, кото­ро­го упо­е­ние победой заво­дит иной раз слиш­ком дале­ко. 8Это тот самый Сци­пи­он, что впо­след­ст­вии раз­ру­шал Кар­фа­ген и Нуман­тию и намно­го пре­вос­хо­дил всех без изъ­я­тия тогдаш­них рим­лян доб­ле­стью и могу­ще­ст­вом. 9Так Судь­ба, отло­жив до дру­го­го раза злое возда­я­ние за этот успех, поз­во­ли­ла Эми­лию в пол­ной мере насла­дить­ся победой.

23. (1) Пер­сей бежал из Пид­ны в Пел­лу, его сопро­вож­да­ла кон­ни­ца, кото­рая не понес­ла почти ника­ко­го уро­на в сра­же­нии. 2Но когда всад­ни­ков настиг­ли пехо­тин­цы и ста­ли осы­пать их бра­нью, обви­няя в тру­со­сти и измене, стас­ки­вать с коней и изби­вать, царь испу­гал­ся, свер­нул с доро­ги и, желая остать­ся неза­ме­чен­ным, снял баг­ря­ни­цу и поло­жил ее перед собой на сед­ло, а диа­де­му взял в руки. (2) 3В кон­це кон­цов, он даже сошел с коня и повел его в пово­ду — чтобы лег­че было бесе­до­вать с дру­зья­ми. 4Но один из дру­зей при­ки­нул­ся, буд­то у него раз­вя­за­лась сан­да­лия, дру­гой — что ему надо напо­ить коня, тре­тий — что сам хочет пить, и так, мало-пома­лу, все они отста­ли и раз­бе­жа­лись, стра­шась не рим­лян, а кру­то­го нра­ва Пер­сея: 5оже­сто­чен­ный несча­сти­ем, он толь­ко искал, на кого бы сва­лить свою вину за пора­же­ние. (3) 6Когда же, при­быв ночью в Пел­лу, он встре­тил­ся с каз­на­че­я­ми Эвк­том и Эвле­ем и те сво­и­ми уко­ра­ми, сожа­ле­ни­я­ми, а так­же несвоевре­мен­но откро­вен­ны­ми сове­та­ми до того разо­зли­ли царя, что он выхва­тил корот­кий меч и зако­лол обо­их, под­ле Пер­сея не оста­лось нико­го, кро­ме кри­тя­ни­на Эванд­ра, это­лий­ца Археда­ма и бео­тий­ца Нео­на. (4) 7Из вои­нов за ним сле­до­ва­ли теперь толь­ко кри­тяне: не то, чтобы они пита­ли осо­бое рас­по­ло­же­ние к царю, нет, они про­сто упор­но лип­ли к его сокро­ви­щам, точ­но пче­лы к сотам. 8Дело в том, что он вез с собою боль­шие богат­ства, из кото­рых кри­тяне с мол­ча­ли­во­го его согла­сия рас­хи­ти­ли чаши, кра­те­ры и иную дра­го­цен­ную утварь, — все­го на пять­де­сят талан­тов. (5) 9Одна­ко добрав­шись до Амфи­по­ля, а затем и до Галеп­са и немно­го поуспо­ко­ив­шись, он сно­ва под­дал­ся врож­ден­но­му и ста­рей­ше­му сво­е­му неду­гу — ску­по­сти, стал пла­кать­ся дру­зьям, что-де по небре­же­нию поз­во­лил несколь­ким золотым сосудам, при­над­ле­жав­шим еще Алек­сан­дру Вели­ко­му, попасть в руки кри­тян, и со сле­за­ми закли­нал новых вла­дель­цев вер­нуть полу­чен­ное и взять вза­мен день­ги. (6) 10Те, кто знал его доста­точ­но хоро­шо, сра­зу поня­ли, что он наме­рен сыг­рать с кри­тя­на­ми шут­ку на крит­ский же манер³², 11но кое-кто пове­рил и остал­ся ни с чем: он не толь­ко не запла­тил им денег, но, сам выма­нив у дру­зей трид­цать талан­тов (кото­рым вско­ро­сти суж­де­но было достать­ся вра­гу), отплыл на Само­фра­кию и при­пал к алта­рю каби­ров³³ с моль­бою о защи­те и убе­жи­ще.

24. (1) Гово­рят, что македо­няне все­гда сла­ви­лись любо­вью к сво­им царям, но тут они сами сда­лись Эми­лию и в тече­ние двух дней отда­ли во власть рим­лян всю стра­ну — так дом, когда под­ло­ми­лись опо­ры, рушит­ся до само­го осно­ва­ния. 2Это, види­мо, под­креп­ля­ет точ­ку зре­ния тех, кто при­пи­сы­ва­ет подви­ги Эми­лия счаст­ли­вой судь­бе. 3Боже­ст­вен­ным зна­ме­ни­ем были, бес­спор­но, и обсто­я­тель­ства, сопро­вож­дав­шие жерт­во­при­но­ше­ние в Амфи­по­ле: свя­щен­но­дей­ст­вие уже нача­лось, как вдруг в алтарь уда­ри­ла мол­ния и, вос­пла­ме­нив­ши жерт­ву, — зако­лотую Эми­ли­ем, сама завер­ши­ла обряд. (2) 4Но все дока­за­тель­ства бла­го­склон­но­сти к нему богов и судь­бы пре­вос­хо­дит то, что рас­ска­зы­ва­ют о мол­ве про эту его победу. На чет­вер­тый день после пора­же­ния Пер­сея под Пид­ной народ в Риме смот­рел кон­ные состя­за­ния, и вдруг в пере­д­них рядах теат­ра заго­во­ри­ли о том, буд­то Эми­лий в боль­шой бит­ве раз­гро­мил Пер­сея и поко­рил всю Македо­нию. (3) 5Эта новость, быст­ро сде­лав­шись все­об­щим досто­я­ни­ем, вызва­ла в наро­де руко­плес­ка­ния и радост­ные кри­ки, кото­рые не пре­кра­ща­лись в тече­ние все­го дня. 6Но посколь­ку надеж­но­го источ­ни­ка слу­хов обна­ру­жить не уда­лось и каза­лось, что, неиз­вест­но откуда взяв­шись, они про­сто пере­хо­дят из уст в уста, мол­ва угас­ла и затих­ла. Когда же, спу­стя немно­го дней, при­шло уже досто­вер­ное сооб­ще­ние, все диви­лись тому, пер­во­му, кото­рое было одно­вре­мен­но и лож­ным и истин­ным.

25. (1) Рас­ска­зы­ва­ют, что и о бит­ве ита­лиотов при реке Саг­ре ста­ло в тот же день извест­но на Пело­пон­не­се, рав­но как в Пла­те­ях — о бит­ве с пер­са­ми при Мика­ле³⁴. 2Вско­ре после победы, кото­рую рим­ляне одер­жа­ли над Тарк­ви­ни­я­ми, высту­пив­ши­ми про­тив них в сою­зе с лати­ня­на­ми, в город при­бы­ли из лаге­ря два высо­ких и кра­си­вых вои­на, чтобы воз­ве­стить о слу­чив­шем­ся. Веро­ят­но, это были Дио­с­ку­ры. (2) 3Пер­вый, кто встре­тил их на фору­ме под­ле источ­ни­ка, где они выва­жи­ва­ли взмок­ших от пота коней, изу­мил­ся, услы­шав весть о победе. 4Тогда они, спо­кой­но улы­ба­ясь, кос­ну­лись рукой его боро­ды, и тот­час воло­сы из чер­ных сде­ла­лись рыжи­ми. Это вну­ши­ло дове­рие к их речам, а недо­вер­чи­во­му рим­ля­ни­ну доста­ви­ло про­зви­ще Аге­но­бар­ба, что зна­чит «Мед­но­бо­ро­дый». 5Оце­нить по досто­ин­ству такие рас­ска­зы застав­ля­ют и собы­тия наше­го вре­ме­ни. (3) Когда Анто­ний³⁵ вос­стал про­тив Доми­ци­а­на и Рим был в смя­те­нии, ожи­дая боль­шой вой­ны с гер­ман­ца­ми, неожи­дан­но и без вся­ко­го пово­да в наро­де заго­во­ри­ли о какой-то победе, и по горо­ду побе­жал слух, буд­то сам Анто­ний убит, а вся его армия уни­что­же­на без остат­ка. Дове­рие к это­му изве­стию было так силь­но, что мно­гие из долж­ност­ных лиц даже при­нес­ли жерт­вы богам. (4) 6Затем все же ста­ли искать пер­во­го, кто завел эти речи, и так как нико­го не нашли, — следы вели от одно­го к дру­го­му, и нако­нец, теря­лись в тол­пе, слов­но в без­бреж­ном море, не имея, по-види­мо­му, ника­ко­го опре­де­лен­но­го нача­ла, — мол­ва в горо­де быст­ро умолк­ла; Доми­ци­ан с вой­ском высту­пил в поход, и уже в пути ему встре­тил­ся гонец с доне­се­ни­ем о победе. 7И тут выяс­ни­лось, что слух рас­про­стра­нил­ся в Риме в самый день успе­ха, хотя от места бит­вы до сто­ли­цы более два­дца­ти тысяч ста­ди­ев³⁶. Это извест­но каж­до­му из наших совре­мен­ни­ков.

26. (1) Гней Окта­вий, коман­до­вав­ший у Эми­лия фло­том, подо­шел к Само­фра­кии и хотя из почте­ния к богам не нару­шил непри­кос­но­вен­но­сти Пер­се­е­ва убе­жи­ща, но при­нял все меры, чтобы тот не мог ускольз­нуть. 2Тем не менее Пер­сей сумел тай­но уго­во­рить неко­е­го кри­тя­ни­на по име­ни Оро­анд, вла­дель­ца кро­хот­но­го суде­ныш­ка, взять его на борт вме­сте со все­ми сокро­ви­ща­ми. (2) 3А тот, как истый кри­тя­нин, сокро­ви­ща ночью погру­зил, царю же вме­сте с детьми и самы­ми дове­рен­ны­ми слу­га­ми велел прий­ти на сле­дую­щую ночь в гавань близ хра­ма Демет­ры, но сам еще под вечер снял­ся с яко­ря. 4Тяж­ко было Пер­сею, когда ему, а вслед за ним жене и детям, не знав­шим преж­де, что такое горе и ски­та­ния, при­шлось про­тис­ки­вать­ся сквозь узкое окош­ко в стене, но куда более тяж­кий стон испу­стил он на бере­гу, когда кто-то ему ска­зал, что видел Оро­ан­да уже дале­ко в море. (3) 5Нача­ло све­тать, и, окон­ча­тель­но рас­став­шись со все­ми надеж­да­ми, он с женою поспе­шил обрат­но к стене; рим­ляне, прав­да, заме­ти­ли их, но схва­тить не успе­ли. 6Детей он сам пору­чил заботам неко­е­го Иона, кото­рый когда-то был воз­люб­лен­ным царя, но теперь ока­зал­ся измен­ни­ком, что глав­ным обра­зом и вынуди­ло Пер­сея отдать­ся в руки вра­гов — ведь даже дикий зверь покор­но скло­ня­ет­ся перед тем, кто ото­брал у него дете­ны­шей.

(4) 7Более все­го Пер­сей дове­рял Нази­ке, и с ним хотел вести пере­го­во­ры, но Нази­ка был дале­ко, и, про­кляв­ши свою судь­бу, царь усту­пил необ­хо­ди­мо­сти и сдал­ся Окта­вию. В этих обсто­я­тель­ствах яснее ясно­го обна­ру­жи­лось, что гнус­ней­ший из его поро­ков — не среб­ро­лю­бие, а низ­кое жиз­не­лю­бие, из-за кото­ро­го он сам лишил себя един­ст­вен­но­го пра­ва, даро­ван­но­го судь­бою побеж­ден­ным, — пра­ва на состра­да­ние. (5) 8Он попро­сил, чтобы его доста­ви­ли к Эми­лию, и тот, видя в Пер­сее вели­ко­го чело­ве­ка, пре­тер­пев­ше­го горест­ное, судь­бою нис­по­слан­ное паде­ние, запла­кал, под­нял­ся с места и вме­сте с дру­зья­ми вышел ему навстре­чу. 9Но Пер­сей — о, позор­ней­шее зре­ли­ще! — упал ниц и, каса­ясь рука­ми его колен, раз­ра­зил­ся жалост­ны­ми кри­ка­ми и моль­ба­ми. (6) Эми­лий не в силах был слу­шать, но, с огор­че­ни­ем и непри­яз­нью взгля­нув на царя, пре­рвал его: 10«Затем ты это дела­ешь, несчаст­ный, зачем сни­ма­ешь с судь­бы самое вес­кое из обви­не­ний, дока­зы­вая, что стра­да­ешь по спра­вед­ли­во­сти и что не тепе­ре­ш­няя, а преж­няя твоя участь тобою не заслу­же­на?! 11Зачем ты при­ни­жа­ешь мою победу и чер­нишь успех, откры­вая низ­кую душу недо­стой­но­го рим­лян про­тив­ни­ка?! 12Доб­лесть потер­пев­ше­го неуда­чу достав­ля­ет ему истин­ное ува­же­ние даже у непри­я­те­ля, но нет в гла­зах рим­лян ниче­го пре­зрен­нее тру­со­сти, даже если ей сопут­ст­ву­ет уда­ча!»

27. (1) Тем не менее он под­нял Пер­сея с зем­ли, протя­нул ему руку и пере­дал плен­ни­ка Тубе­ро­ну, а сам повел к себе в палат­ку сыно­вей, зятьев и дру­гих началь­ни­ков (глав­ным обра­зом из чис­ла моло­дых), сел и дол­го мол­чал, погру­жен­ный в свои думы. Все смот­ре­ли на него с изум­ле­ни­ем; 2нако­нец он заго­во­рил — о судь­бе и делах чело­ве­че­ских: «Долж­но ли тако­му суще­ству, как чело­век, в пору, когда ему улы­ба­ет­ся сча­стье, гор­дить­ся и чва­нить­ся, поко­рив­ши народ, или город, или цар­ство, (2) или же, напро­тив, пораз­мыс­лить над этой пре­врат­но­стью судь­бы, кото­рая, являя вои­те­лю при­мер все­об­ще­го наше­го бес­си­лия, учит ничто не счи­тать посто­ян­ным и надеж­ным? 3Есть ли такой час, когда чело­век может чув­ст­во­вать себя спо­кой­но и уве­рен­но, раз имен­но победа застав­ля­ет более все­го стра­шить­ся за свою участь и одно вос­по­ми­на­ние о судь­бе, веч­но куда-то спе­ша­щей и лишь на миг скло­ня­ю­щей­ся то к одно­му, то к дру­го­му, спо­соб­но отра­вить вся­кую радость? (3) 4Неуже­ли, за какой-то миг бро­сив к сво­им ногам наследие Алек­сандра, кото­рый достиг высо­чай­шей вер­ши­ны могу­ще­ства и обла­дал без­мер­ною вла­стью, неуже­ли, видя, как цари, еще совсем недав­но окру­жен­ные мно­готы­сяч­ною пехотой и кон­ни­цей, полу­ча­ют еже­днев­ное про­пи­та­ние из рук сво­их вра­гов, — неуже­ли после все­го это­го вы ста­не­те утвер­ждать, буд­то наши уда­чи неру­ши­мы пред лицом вре­ме­ни? (4) 5Нет, моло­дые люди, оставь­те это пустое тще­сла­вие и похваль­бу победою, но с неиз­мен­ным сми­ре­ни­ем и робо­стью вгляды­вай­тесь в буду­щее, ожи­дая беды, кото­рою воздаст каж­до­му из вас боже­ство за нынеш­нее бла­го­по­лу­чие». 6Дол­го еще гово­рил Эми­лий в том же духе и отпу­стил юно­шей не преж­де, неже­ли, точ­но уздою, сми­рил их над­мен­ность сво­и­ми рез­ки­ми сло­ва­ми.

28. (1) Затем он пре­до­ста­вил вой­ску отдых, а сам отпра­вил­ся осмат­ри­вать Гре­цию, вос­поль­зо­вав­шись сво­им досу­гом и со сла­вою и с под­лин­ным чело­ве­ко­лю­би­ем. 2При­ез­жая в город, он облег­чал участь наро­да, уста­нав­ли­вал наи­луч­ший спо­соб прав­ле­ния и оде­лял одних хле­бом, а дру­гих мас­лом из цар­ских хра­ни­лищ. 3Най­ден­ные в них запа­сы были, гово­рят, так вели­ки, что чис­ло нуж­даю­щих­ся подо­шло к кон­цу ско­рее, неже­ли исто­щи­лись эти запа­сы. (2) 4В Дель­фах он увидел высо­кую, бело­го кам­ня колон­ну, кото­рая долж­на была послу­жить осно­ва­ни­ем³⁷ для золо­той ста­туи Пер­сея, и рас­по­рядил­ся воз­двиг­нуть на ней свое соб­ст­вен­ное изо­бра­же­ние, ска­зав, что побеж­ден­ные долж­ны усту­пать место победи­те­лям. 5В Олим­пии, как сооб­ща­ют, он про­из­нес сло­ва, кото­рые с тех пор у каж­до­го на устах: что-де Фидий изо­бра­зил Зев­са таким, каким опи­сал его Гомер³⁸.

(3) 6Тем вре­ме­нем из Рима при­бы­ло посоль­ство (чис­лом десять чело­век³⁹), и Эми­лий воз­вра­тил македо­ня­нам их зем­лю и горо­да, раз­ре­шил им жить сво­бод­но и по соб­ст­вен­ным зако­нам, и лишь обя­зал пла­тить рим­ля­нам подать в сто талан­тов, то есть более чем вдвое мень­ше, неже­ли они пла­ти­ли сво­им царям. 7Он устра­и­вал все­воз­мож­ные состя­за­ния, при­но­сил жерт­вы богам, зада­вал пиры и обеды, (4) без труда покры­вая рас­хо­ды за счет цар­ской каз­ны и обна­ру­жи­вая столь­ко заботы о поряд­ке, бла­го­вид­но­сти, радуш­ном при­е­ме и долж­ном раз­ме­ще­нии гостей, о том, чтобы каж­до­му были ока­за­ны честь и дру­же­лю­бие в точ­ном соот­вет­ст­вии с его заслу­га­ми, 8что гре­ки толь­ко диви­лись, как он нахо­дит вре­мя для забав и, зани­ма­ясь важ­ней­ши­ми государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, не остав­ля­ет без наблюде­ния и дела мало­важ­ные. (5) 9Несмот­ря на щед­рость и пыш­ность при­готов­ле­ний, наи­бо­лее лако­мым блюдом для при­гла­шен­ных и отрад­ней­шим для их взо­ров зре­ли­щем бывал сам Эми­лий, и это достав­ля­ло ему нема­лую радость; вот поче­му, когда изум­ля­лись его усер­дию и ста­ра­ни­ям, он отве­чал, что устро­ить пир и выстро­ить бое­вую линию — зада­чи весь­ма сход­ные: пер­вый дол­жен быть как мож­но при­ят­нее в гла­зах гостей, вто­рая — как мож­но страш­нее в гла­зах вра­гов. (6) 10Не менее горя­чо его хва­ли­ли за бес­ко­ры­стие и вели­ко­ду­шие: он не поже­лал даже взгля­нуть на груды сереб­ра и золота, кото­рые извлек­ли из цар­ских сокро­вищ­ниц, но пере­дал все кве­сто­рам для попол­не­ния обще­ст­вен­ной каз­ны. 11Он толь­ко раз­ре­шил сыно­вьям, боль­шим люби­те­лям книг, забрать себе биб­лио­те­ку царя и, рас­пре­де­ляя награ­ды за храб­рость, дал сво­е­му зятю Элию Тубе­ро­ну чашу весом в пять фун­тов. (7) 12Это тот самый Тубе­рон, о кото­ром мы уже упо­ми­на­ли и кото­рый жил вме­сте с пят­на­дца­тью сво­и­ми роди­ча­ми на дохо­ды от одно­го малень­ко­го поме­стья. 13Гово­рят, это был пер­вый сереб­ря­ный пред­мет в доме Эли­ев, и при­нес­ла его к ним доб­лесть и ока­зан­ный доб­ле­сти почет; до тех пор ни они сами, ни их жены нико­гда и не дума­ли о сереб­ря­ной или золо­той утва­ри.

29. (1) Бла­го­по­луч­но покон­чив с дела­ми Гре­ции, Эми­лий воз­вра­тил­ся в Македо­нию и тут полу­чил пред­пи­са­ние сена­та отдать на раз­граб­ле­ние вои­нам, участ­во­вав­шим в войне про­тив Пер­сея, эпир­ские горо­да. Он при­звал македо­нян пом­нить, что сво­бо­ду им даро­ва­ли рим­ляне, при­звал беречь свою сво­бо­ду, стро­го выпол­няя зако­ны и хра­ня меж собою согла­сие, и дви­нул­ся в Эпир. (2) 2Наме­ре­ва­ясь совер­шить напа­де­ние неожи­дан­но и повсюду в один час, он вызвал к себе из каж­до­го горо­да по деся­ти самых почтен­ных и ува­жае­мых мужей и при­ка­зал им, чтобы все сереб­ро и золо­то, хра­нив­ше­е­ся в хра­мах и част­ных домах, было в назна­чен­ный день собра­но и выда­но. 3С каж­дой из этих депу­та­ций он отпра­вил сол­дат во гла­ве с цен­ту­ри­о­ном — слов­но бы кара­уль­ных, кото­рым пору­че­но разыс­ки­вать и при­ни­мать золо­то. (3) 4Когда насту­пил ука­зан­ный день, эти вои­ны, все разом, рину­лись гра­бить, так что в тече­ние часа было обра­ще­но в раб­ство сто пять­де­сят тысяч чело­век и разо­ре­но семь­де­сят горо­дов, 5но в резуль­та­те столь гибель­но­го и все­об­ще­го опу­сто­ше­ния на долю каж­до­го сол­да­та при­шлось не более один­на­дца­ти драхм. Всех при­вел в ужас такой исход вой­ны: досто­я­ние цело­го наро­да, раз­ме­нян­ное по мело­чам, обер­ну­лось ничтож­ным при­быт­ком в руках победи­те­лей.

30. (1) Испол­нив это пору­че­ние сена­та, в выс­шей сте­пе­ни про­тив­ное его нату­ре, снис­хо­ди­тель­ной и мяг­кой, Эми­лий спу­стил­ся в Орик. 2Оттуда он пере­пра­вил­ся с вой­ском в Ита­лию и поплыл вверх по Тиб­ру на цар­ском кораб­ле с шест­на­дца­тью ряда­ми греб­цов, пыш­но укра­шен­ном вра­же­ским ору­жи­ем, пур­пур­ны­ми тка­ня­ми и ков­ра­ми, 3так что рим­ляне, кото­рые несмет­ны­ми тол­па­ми высы­па­ли из горо­да и шли по бере­гу вро­вень с суд­ном, мед­лен­но про­дви­гав­шим­ся про­тив тече­ния, в какой-то мере уже зара­нее насла­ди­лись зре­ли­щем три­ум­фа.

(2) 4Но вои­ны, с вожде­ле­ни­ем взи­рав­шие на цар­ские сокро­ви­ща, счи­тая, что они полу­чи­ли мень­ше, чем заслу­жи­ва­ют, втайне кипе­ли зло­бою на Эми­лия имен­но по этой при­чине, вслух же обви­ня­ли его в том, что, коман­дуя ими, он про­явил суро­вость насто­я­ще­го тиран­на, и были не слиш­ком склон­ны под­дер­жать его прось­бу о три­ум­фе. (3) 5Заме­тив это, Сер­вий Галь­ба, кото­рый был вра­гом Эми­лия, хоть и слу­жил у него воен­ным три­бу­ном, дерз­нул откры­то заявить, что три­умф Эми­лию давать не сле­ду­ет. 6Он рас­пу­стил сре­ди сол­дат мно­же­ство кле­вет­ни­че­ских слу­хов об их пол­ко­вод­це и тем еще силь­нее раз­жег нена­висть к нему, а народ­ных три­бу­нов про­сил пере­не­сти слу­ша­ние дела назав­тра: до кон­ца дня оста­ва­лось все­го четы­ре часа, кото­рых, по сло­вам Галь­бы, для обви­не­ния было недо­ста­точ­но. (4) 7Три­бу­ны, одна­ко, веле­ли ему, если у него есть что ска­зать, гово­рить немед­лен­но, и он начал про­стран­ную, напол­нен­ную все­воз­мож­ны­ми поно­ше­ни­я­ми речь, кото­рая тяну­лась до самых суме­рек. 8Нако­нец совсем стем­не­ло, и три­бу­ны рас­пу­сти­ли собра­ние, а сол­да­ты, осмелев, собра­лись вокруг Галь­бы, сго­во­ри­лись и на рас­све­те заня­ли Капи­то­лий, где народ­ные три­бу­ны реши­ли воз­об­но­вить собра­ние на сле­дую­щий день.

31. (1) Утром нача­лось голо­со­ва­ние, и пер­вая три­ба пода­ла голос про­тив три­ум­фа. 2Это ста­ло извест­но осталь­ным три­бам и сена­ту, и народ был до край­но­сти опе­ча­лен оскорб­ле­ни­ем, кото­рое нано­сят Эми­лию, но лишь гром­ко роп­тал, не реша­ясь что бы то ни было пред­при­нять. Одна­ко знат­ней­шие сена­то­ры кри­ча­ли, что тво­рит­ся страш­ное дело, и при­зы­ва­ли друг дру­га поло­жить пре­дел наг­ло­сти и бес­чин­ству сол­дат, кото­рые не оста­но­вят­ся перед любым без­за­ко­ни­ем или наси­ли­ем, если никто и ничто не поме­ша­ет им лишить Пав­ла Эми­лия побед­ных поче­стей. (2) 3Дер­жась все вме­сте, они про­би­лись сквозь тол­пу, под­ня­лись на Капи­то­лий и выра­зи­ли жела­ние, чтобы три­бу­ны пре­рва­ли пода­чу голо­сов, пока они не выска­жут наро­ду то, что наме­ре­ны ему сооб­щить. 4Когда все уго­мо­ни­лись и насту­пи­ла тиши­на, впе­ред вышел Марк Сер­ви­лий, быв­ший кон­сул, сра­зив­ший в поедин­ках два­дцать три непри­я­те­ля, и ска­зал, что лишь теперь он до кон­ца ура­зу­мел, какой вели­кий пол­ко­во­дец Эми­лий Павел, (3) если с таким испор­чен­ным и раз­нуздан­ным вой­ском он совер­шил столь пре­крас­ные и вели­кие подви­ги, и, что он, Сер­ви­лий, не может понять, 5поче­му рим­ляне, вос­тор­жен­но празд­но­вав­шие победу над илли­рий­ца­ми и лигу­ра­ми, теперь отка­зы­ва­ют себе в удо­воль­ст­вии увидеть воочию царя македо­нян и всю сла­ву Алек­сандра и Филип­па, пав­шую пред рим­ским ору­жи­ем. (4) 6«Слы­хан­ное ли дело, — про­дол­жал он, — преж­де, когда до горо­да дока­ти­лась лишь смут­ная мол­ва о победе, вы при­нес­ли жерт­вы богам и моли­ли их о том, чтобы слух поско­рее под­твер­дил­ся, а когда при­был сам пол­ко­во­дец, при­ве­зя победу с собою, вы лиша­е­те богов поче­стей, а себя радо­сти, точ­но бои­тесь взгля­нуть на вели­чие достиг­ну­то­го вами или щади­те про­тив­ни­ка! И все же было бы луч­ше, если бы состра­да­ние к вра­гу рас­стро­и­ло три­умф, но не зависть к глав­но­ко­ман­дую­ще­му. (5) 7Меж­ду тем, — вос­клик­нул он, — зло­ба, ваши­ми ста­ра­ни­я­ми, забра­ла такую силу, что о заслу­гах пол­ко­во­д­ца и о три­ум­фе осме­ли­ва­ет­ся раз­гла­голь­ст­во­вать чело­век без еди­но­го шра­ма на теле, глад­кий и лос­ня­щий­ся от без­за­бот­ной жиз­ни, и где? — перед нами, кото­рых бес­чис­лен­ные раны научи­ли судить о досто­ин­ствах и недо­стат­ках пол­ко­вод­цев!» 8С эти­ми сло­ва­ми он широ­ко рас­пах­нул одеж­ду и пока­зал собра­нию неве­ро­ят­ное мно­же­ство шра­мов на груди; (6) затем повер­нул­ся и открыл неко­то­рые части тела, кото­рые не при­ня­то обна­жать на людях. 9«Что, тебе смеш­но? — крик­нул он, обра­ща­ясь к Галь­бе. — А я ими гор­жусь перед сограж­да­на­ми, ради кото­рых не сле­зал с коня день и ночь, зара­ба­ты­вая эти язвы и руб­цы! 10Лад­но, веди их голо­со­вать, а я спу­щусь, и пой­ду сле­дом, и узнаю, кто те небла­го­дар­ные мер­зав­цы, кото­рым боль­ше по душе, чтобы вое­на­чаль­ник умел льстить и заис­ки­вать, неже­ли коман­до­вать!»

32. (1) Эта речь, как сооб­ща­ют, поуба­ви­ла у сол­дат спе­си и столь рез­ко изме­ни­ла их настро­е­ние, что все три­бы дали Эми­лию свое согла­сие на три­умф. 2И вот как он был отпразд­но­ван. Народ в кра­си­вых белых одеж­дах запол­нил помо­сты, ско­ло­чен­ные в теат­рах для кон­ных риста­ний (рим­ляне зовут их «цир­ка­ми») и вокруг фору­ма и занял все ули­цы и квар­та­лы, откуда мож­но было увидеть шест­вие. (2) 3Две­ри всех хра­мов рас­пах­ну­лись настежь, свя­ти­ли­ща напол­ни­лись вен­ка­ми и бла­го­вон­ны­ми куре­ни­я­ми; мно­го­чис­лен­ные лик­то­ры и слу­жи­те­ли рас­чи­ща­ли путь, оттес­няя тол­пу, запрудив­шую середи­ну доро­ги, и оста­нав­ли­вая тех, кто бес­по­рядоч­но метал­ся взад и впе­ред. 4Шест­вие было разде­ле­но на три дня⁴⁰, и пер­вый из них едва вме­стил назна­чен­ное зре­ли­ще: с утра дотем­на на двух­стах пяти­де­ся­ти колес­ни­цах вез­ли захва­чен­ные у вра­га ста­туи, кар­ти­ны и гигант­ские изва­я­ния. (3) 5На сле­дую­щий день по горо­ду про­еха­ло мно­же­ство пово­зок с самым кра­си­вым и доро­гим македон­ским ору­жи­ем; оно свер­ка­ло толь­ко что начи­щен­ной медью и желе­зом и, хотя было уло­же­но искус­но и весь­ма разум­но, каза­лось нагро­мож­ден­ным без вся­ко­го поряд­ка: 6шле­мы бро­ше­ны поверх щитов, пан­ци­ри — поверх поно­жей, (4) крит­ские пель­ты, фра­кий­ские гер­ры⁴¹, кол­ча­ны — впе­ре­меш­ку с кон­ски­ми уздеч­ка­ми, и груды эти още­ти­ни­лись обна­жен­ны­ми меча­ми и насквозь про­ткну­ты сарисса­ми. 7Отдель­ные пред­ме­ты недо­ста­точ­но плот­но при­ле­га­ли друг к дру­гу, а пото­му, стал­ки­ва­ясь в дви­же­нии, изда­ва­ли такой рез­кий и гроз­ный лязг, 8что даже на эти побеж­ден­ные доспе­хи нель­зя было смот­реть без стра­ха. (5) За повоз­ка­ми с ору­жи­ем шли три тыся­чи чело­век и нес­ли сереб­ря­ную моне­ту в семи­стах пяти­де­ся­ти сосудах; каж­дый сосуд вме­щал три талан­та и тре­бо­вал четы­рех носиль­щи­ков. 9За ними шли люди, искус­но выстав­ляя напо­каз сереб­ря­ные чаши, куб­ки, рога и ков­ши, отли­чав­ши­е­ся боль­шим весом и мас­сив­но­стью чекан­ки.

33. (1) На тре­тий день, едва рас­све­ло, по ули­цам дви­ну­лись тру­ба­чи, играя не свя­щен­ный и не тор­же­ст­вен­ный напев, но бое­вой, кото­рым рим­ляне под­бад­ри­ва­ют себя на поле бит­вы. 2За ними вели сто два­дцать откорм­лен­ных быков с вызо­ло­чен­ны­ми рога­ми, лен­ты и вен­ки укра­ша­ли голо­вы живот­ных. Их вели на закла­ние юно­ши в пере­д­ни­ках с пур­пур­ной кай­мой, а рядом маль­чи­ки нес­ли сереб­ря­ные и золотые сосуды для воз­ли­я­ний. (2) 3Далее нес­ли золотую моне­ту, рас­сы­пан­ную, подоб­но сереб­ря­ной, по сосудам вме­сти­мо­стью в три талан­та каж­дый. Чис­ло их было семь­де­сят семь. 4Затем шли люди, высо­ко над голо­вою под­ни­мав­шие свя­щен­ный ковш, отли­тый, по при­ка­зу Эми­лия, из чисто­го золота, весив­ший десять талан­тов, и укра­шен­ный дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми, а так­же анти­го­ниды, селев­киды⁴², чаши работы Ферик­ла и золотую утварь со сто­ла Пер­сея. (3) 5Далее сле­до­ва­ла колес­ни­ца Пер­сея с его ору­жи­ем; поверх ору­жия лежа­ла диа­де­ма. 6А там, чуть поза­ди колес­ни­цы, вели уже и цар­ских детей в окру­же­нии целой тол­пы вос­пи­та­те­лей, учи­те­лей и настав­ни­ков, кото­рые пла­ка­ли, про­сти­ра­ли к зри­те­лям руки и учи­ли детей тоже молить о состра­да­нии. (4) 7Но дети, — двое маль­чи­ков и девоч­ка, — по неж­но­му сво­е­му воз­рас­ту еще не мог­ли постиг­нуть всей тяже­сти и глу­би­ны сво­их бед­ст­вий. 8Тем бо́льшую жалость они вызы­ва­ли про­сто­душ­ным неведе­ни­ем свер­шив­ших­ся пере­мен, так что на само­го Пер­сея почти никто уже и не смот­рел — 9столь вели­ко было сочув­ст­вие, при­ко­вав­шее взо­ры рим­лян к малют­кам. Мно­гие не в силах были сдер­жать сле­зы, и у всех это зре­ли­ще вызва­ло сме­шан­ное чув­ство радо­сти и скор­би, кото­рое дли­лось, пока дети не исчез­ли из вида.

34. (1) Поза­ди детей и их при­служ­ни­ков шел сам царь в тем­ном гима­тии и македон­ских баш­ма­ках; под бре­ме­нем обру­шив­ше­го­ся на него горя он слов­но лишил­ся рас­суд­ка и изум­лен­но ози­рал­ся, ниче­го тол­ком не пони­мая. 2Его сопро­вож­да­ли дру­зья и близ­кие; их лица были иска­же­ны печа­лью, они пла­ка­ли и не спус­ка­ли с Пер­сея глаз, всем сво­им видом свиде­тель­ст­вуя, что скор­бят лишь о его судь­бе, о сво­ей же не дума­ют и не заботят­ся. (2) 3Царь посы­лал к Эми­лию про­сить, чтобы его изба­ви­ли от уча­стия в три­ум­фаль­ной про­цес­сии. Но тот, по-види­мо­му, насме­ха­ясь над его мало­ду­ши­ем и чрез­мер­ной любо­вью к жиз­ни, отве­тил: «В чем же дело? Это и преж­де зави­се­ло от него, да и теперь ни от кого ино­го не зави­сит — сто­ит ему толь­ко поже­лать!..» 4Эми­лий недву­смыс­лен­но наме­кал, что позо­ру сле­ду­ет пред­по­честь смерть, но на это несчаст­ный не решил­ся, теша себя каки­ми-то непо­нят­ны­ми надеж­да­ми, и вот — стал частью у него же взя­той добы­чи.

(3) 5Далее нес­ли четы­ре­ста золотых вен­ков, кото­рые через осо­бые посоль­ства вру­чи­ли Эми­лию горо­да, поздрав­ляя его с победой. 6И нако­нец на вели­ко­леп­но убран­ной колес­ни­це ехал сам пол­ко­во­дец — муж, кото­рый и без всей этой рос­ко­ши и зна­ков вла­сти был досто­ин все­об­ще­го вни­ма­ния; он был одет в пур­пур­ную, заткан­ную золо­том тогу, и дер­жал в пра­вой руке вет­ку лав­ра. (4) 7Все вой­ско, тоже с лав­ро­вы­ми вет­вя­ми в руках, по цен­ту­ри­ям и мани­пу­лам, сле­до­ва­ло за колес­ни­цей, рас­пе­вая по ста­рин­но­му обы­чаю насмеш­ли­вые пес­ни, а так­же гим­ны в честь победы и подви­гов Эми­лия. Все про­слав­ля­ли его, все назы­ва­ли счаст­лив­цем, и 8никто из порядоч­ных людей ему не завидо­вал. Но суще­ст­ву­ет, веро­ят­но, некое боже­ство, удел кое­го — уме­рять чрез­мер­ное сча­стье и так сме­ши­вать жре­бии чело­ве­че­ской жиз­ни, дабы ни одна не оста­лась совер­шен­но непри­част­ною бед­ст­ви­ям и дабы, по сло­ву Гоме­ра⁴³, самы­ми пре­успе­ваю­щи­ми каза­лись нам те, кому дове­лось изведать и худ­шие и луч­шие дни.

35. (1) У Эми­лия было четы­ре сына; двое, Сци­пи­он и Фабий, вошли, как я уже гово­рил, в дру­гие семьи, двое осталь­ных, кото­рые роди­лись от вто­рой жены и были еще под­рост­ка­ми, вос­пи­ты­ва­лись в доме отца. (2) 2Один из них скон­чал­ся за пять дней до три­ум­фа Эми­лия на пят­на­дца­том году, дру­гой, две­на­дца­ти­лет­ний, умер вслед за бра­том через три дня после три­ум­фа, 3и не было сре­ди рим­лян ни еди­но­го, кото­рый бы не состра­дал это­му горю, — все ужа­са­лись жесто­ко­сти судь­бы, не посты­див­шей­ся вне­сти такую скорбь в дом сча­стья, радо­сти и празд­нич­ных жерт­во­при­но­ше­ний и при­ме­шать сле­зы и при­чи­та­ния к побед­ным гим­нам три­ум­фа.

36. (1) Одна­ко Эми­лий спра­вед­ли­во рас­судил, что муже­ство и стой­кость потреб­ны людям не толь­ко про­тив сарисс и дру­го­го ору­жия, но рав­ным обра­зом и про­тив вся­че­ских уда­ров судь­бы, и так разум­но повел себя в этом слож­ном сте­че­нии обсто­я­тельств, что дур­ное исчез­ло в хоро­шем и част­ное — во все­об­щем, не уни­зив вели­чия победы и не оскор­бив ее досто­ин­ства. (2) 2Едва успев похо­ро­нить сына, умер­ше­го пер­вым, он, как уже было ска­за­но, спра­вил три­умф, а когда после три­ум­фа умер вто­рой, он созвал рим­ский народ и про­из­нес перед ним речь — речь чело­ве­ка, кото­рый не сам ищет уте­ше­ния, но жела­ет уте­шить сограж­дан, удру­чен­ных его бедою. 3Он ска­зал, что нико­гда не боял­ся ниче­го, зави­ся­ще­го от рук и помыс­лов чело­ве­че­ских, но что из боже­ских даров (3) неиз­мен­ный страх у него вызы­ва­ла уда­ча — самое нена­деж­ное и пере­мен­чи­вое из все­го суще­го, — осо­бен­но же во вре­мя послед­ней вой­ны, когда уда­ча, точ­но све­жий попу­т­ный ветер, спо­соб­ст­во­ва­ла всем его начи­на­ни­ям, так что вся­кий миг он ожи­дал какой-нибудь пере­ме­ны или пере­ло­ма. 4«Отплыв из Брун­ди­зия, — про­дол­жал он, я за один день пере­сек Ионий­ское море и выса­дил­ся на Кер­ки­ре. На пятый день после это­го я при­нес жерт­ву богу в Дель­фах, а еще через пять дней при­нял под свою коман­ду вой­ско в Македо­нии. Совер­шив обыч­ные очи­ще­ния, я сра­зу же при­сту­пил к делу и в тече­ние сле­дую­щих пят­на­дца­ти дней самым успеш­ным обра­зом закон­чил вой­ну. (4) 5Бла­го­по­луч­ное тече­ние собы­тий усу­губ­ля­ло мое недо­ве­рие к судь­бе, и так как непри­я­тель был совер­шен­но обез­вре­жен и не гро­зил уже ника­ки­ми опас­но­стя­ми, более все­го я боял­ся, как бы сча­стье не изме­ни­ло мне в море, на пути домой — вме­сте со всем этим огром­ным и победо­нос­ным вой­ском, с добы­чей и плен­ным цар­ским семей­ст­вом. 6Но это­го не слу­чи­лось, я при­был к вам целым и невреди­мым, весь город радо­вал­ся, лико­вал и при­но­сил богам бла­годар­ст­вен­ные жерт­вы, а я по-преж­не­му подо­зре­вал судь­бу в ковар­ных умыс­лах, зная, что нико­гда не разда­ет она людям свои вели­кие дары без­воз­мезд­но. (5) 7Муча­ясь в душе, ста­ра­ясь пред­у­га­дать буду­щее наше­го государ­ства, я изба­вил­ся от это­го стра­ха не преж­де, чем лютое горе постиг­ло меня в моем соб­ст­вен­ном доме и, в эти вели­кие дни, я пре­дал погре­бе­нию моих заме­ча­тель­ных сыно­вей и един­ст­вен­ных наслед­ни­ков — обо­их, одно­го за дру­гим… (6) 8Теперь глав­ная опас­ность мино­ва­ла, я спо­ко­ен и твер­до наде­юсь, что судь­ба пре­будет неиз­мен­но к вам бла­го­склон­ной: 9бед­ст­ви­я­ми мои­ми и моих близ­ких она досы­та уто­ли­ла свою зависть к нашим успе­хам в Македо­нии и яви­ла в три­ум­фа­то­ре не менее убеди­тель­ный при­мер чело­ве­че­ско­го бес­си­лия, неже­ли в жерт­ве три­ум­фа, — с тою лишь раз­ни­цей, что Пер­сей, хотя и побеж­ден­ный, остал­ся отцом, а Эми­лий, его победи­тель, оси­ро­тел».

37. (1) Вот какую бла­го­род­ную, воз­вы­шен­ную речь, как гово­рят, про­из­нес перед наро­дом Эми­лий, и сло­ва его были искрен­ни и непри­твор­ны. 2Но для Пер­сея, кото­ро­му Эми­лий сочув­ст­во­вал и вся­че­ски пытал­ся помочь, ему не уда­лось сде­лать почти ниче­го: царя толь­ко пере­ве­ли из так назы­вае­мо­го «кар­ке­ра» [car­cer]⁴⁴ в место почи­ще и ста­ли обра­щать­ся с ним чуть менее суро­во, (2) но из-под стра­жи не осво­бо­ди­ли, и, как сооб­ща­ет бо́льшая часть писа­те­лей, он умо­рил себя голо­дом. 3Впро­чем, по неко­то­рым сведе­ни­ям, он окон­чил жизнь стран­ным и необыч­ным обра­зом. Вои­ны, его кара­у­лив­шие, по какой-то при­чине невзлю­би­ли Пер­сея и, не нахо­дя ино­го спо­со­ба ему доса­дить, не дава­ли узни­ку спать: они зор­ко следи­ли за ним, сто­и­ло ему забыть­ся хотя бы на миг, как его тот­час буди­ли и с помо­щью все­воз­мож­ней­ших хит­ро­стей и выду­мок застав­ля­ли бодр­ст­во­вать, пока, изну­рен­ный вко­нец, он не испу­стил дух. (3) 4Умер­ли и двое его детей. Тре­тий, Алек­сандр, кото­рый, как гово­рят, был весь­ма иску­сен в резь­бе по дере­ву, выучил­ся латин­ско­му язы­ку и гра­мо­те и слу­жил пис­цом у долж­ност­ных лиц, счи­та­ясь пре­крас­ным зна­то­ком сво­его дела.

38. (1) Подви­ги в Македо­нии высо­ко ценят­ся, в то же вре­мя, и как вели­чай­шее бла­го­де­я­ние Эми­лия про­сто­му наро­ду, ибо он внес тогда в каз­ну столь­ко денег, что не было нуж­ды взи­мать с граж­дан подать вплоть до кон­суль­ства Гир­ция и Пан­сы⁴⁵, кото­рые испол­ня­ли долж­ность во вре­мя пер­вой вой­ны Анто­ния с Цеза­рем. (2) 2И при­ме­ча­тель­ная осо­бен­ность: при всей бла­го­склон­но­сти, при всем ува­же­нии, кото­рые питал к нему народ, Эми­лий был при­вер­жен­цем ари­сто­кра­тии и нико­гда ни сло­вом ни делом не угож­дал тол­пе, но при реше­нии любо­го вопро­са государ­ст­вен­ной важ­но­сти неиз­мен­но при­со­еди­нял­ся к самым знат­ным и могу­ще­ст­вен­ным. 3Впо­след­ст­вии это дало Аппию повод бро­сить рез­кий упрек Сци­пи­о­ну Афри­кан­ско­му. (3) Оба они в ту пору поль­зо­ва­лись в Риме наи­боль­шим вли­я­ни­ем, и оба при­тя­за­ли на долж­ность цен­зо­ра. Один имел на сво­ей сто­роне ари­сто­кра­тию и сенат (кото­рым с дав­них вре­мен хра­нил вер­ность род Аппи­ев), а дру­гой, хотя был велик и могу­ще­ст­вен сам по себе, во всех обсто­я­тель­ствах пола­гал­ся на любовь и под­держ­ку наро­да. 4Как-то раз Сци­пи­он явил­ся на форум в сопро­вож­де­нии несколь­ких воль­ноот­пу­щен­ни­ков и людей тем­но­го про­ис­хож­де­ния, но гор­ла­стых пло­щад­ных кри­ку­нов, лег­ко увле­каю­щих за собой тол­пу и пото­му спо­соб­ных ковар­ст­вом и наси­ли­ем достиг­нуть чего угод­но. Увидев его, Аппий гром­ко вос­клик­нул: (4) 5«Ах, Эми­лий Павел, как не засто­нать тебе в под­зем­ном цар­стве, видя, что тво­е­го сына ведут к цен­зу­ре гла­ша­тай Эми­лий и Лици­ний Фило­ник!»

6Сци­пи­он поль­зо­вал­ся бла­го­склон­но­стью наро­да за то, что без­мер­но его воз­ве­ли­чи­вал; но и к Эми­лию, несмот­ря на его при­вер­жен­ность ари­сто­кра­тии, про­стой люд питал чув­ства не менее горя­чие, неже­ли к само­му усерд­но­му иска­те­лю рас­по­ло­же­ния тол­пы, гото­во­му во всем ей угож­дать. (5) 7Это явст­ву­ет из того, что, кро­ме всех осталь­ных поче­стей, рим­ляне удо­сто­и­ли его и цен­зу­ры — долж­но­сти, кото­рая счи­та­ет­ся самой высо­кой из всех и обле­ка­ет огром­ною вла­стью, меж­ду про­чим, вла­стью вер­шить над­зор за нра­ва­ми граж­дан. 8Цен­зо­ры изго­ня­ют из сена­та тех, кто ведет непо­до­баю­щую жизнь, объ­яв­ля­ют само­го достой­но­го пер­вым в сенат­ском спис­ке и могут опо­зо­рить раз­врат­но­го моло­до­го чело­ве­ка, ото­брав у него коня. Кро­ме того, они следят за оцен­кой иму­ще­ства и за подат­ны­ми спис­ка­ми. (6) 9При Эми­лии в них зна­чи­лось три­ста трид­цать семь тысяч четы­ре­ста пять­де­сят два чело­ве­ка, пер­вым в сена­те был объ­яв­лен Марк Эми­лий Лепид, заняв­ший это почет­ное место уже в чет­вер­тый раз, и лишь трое сена­то­ров, ничем себя не про­сла­вив­ших, исклю­че­ны из сосло­вия. Такую же уме­рен­ность Эми­лий и его това­рищ по долж­но­сти Мар­ций Филипп выка­за­ли и в отно­ше­нии всад­ни­ков.

39. (1) Бо́льшая часть самых важ­ных дел была уже завер­ше­на, когда Эми­лий вне­зап­но захво­рал. Сна­ча­ла состо­я­ние его было тяже­лым, потом опас­ность мино­ва­ла, но болезнь оста­ва­лась мучи­тель­ной и упор­ной. 2По сове­ту вра­чей он уехал в Элею Ита­лий­скую и там про­жил дол­гое вре­мя в сво­ем поме­стье на бере­гу моря в тишине и покое. Рим­ляне тос­ко­ва­ли по нему, и часто в теат­рах разда­ва­лись кри­ки, свиде­тель­ст­во­вав­шие об их упор­ном жела­нии сно­ва его увидеть. (2) 3Одна­жды пред­сто­я­ло жерт­во­при­но­ше­ние, насто­я­тель­но тре­бо­вав­шее его при­сут­ст­вия, и так как Эми­лий чув­ст­во­вал себя уже доста­точ­но окреп­шим, он вер­нул­ся в Рим. 4Вме­сте с дру­ги­ми жре­ца­ми он при­нес жерт­ву, окру­жен­ный лику­ю­щей тол­пой, а назав­тра сно­ва совер­шил жерт­во­при­но­ше­ние, на этот раз один, в бла­го­дар­ность богам за свое исце­ле­ние. (3) 5Закон­чив обряд, он воз­вра­тил­ся к себе, лег в постель и тут неожи­дан­но, даже не осо­знав, не почув­ст­во­вав совер­шив­шей­ся пере­ме­ны, впал в бес­па­мят­ство, лишил­ся рас­суд­ка и на тре­тий день скон­чал­ся, достиг­нув в жиз­ни все­го, что, по обще­му убеж­де­нию, дела­ет чело­ве­ка счаст­ли­вым. 6Сами похо­ро­ны его достой­ны вос­хи­ще­ния: рев­ност­ное уча­стие всех собрав­ших­ся почти­ло доб­лесть покой­но­го самы­ми пре­крас­ны­ми и завид­ны­ми погре­баль­ны­ми дара­ми. (4) 7То было не золо­то, не сло­но­вая кость, не показ­ная пыш­ность убран­ства, но душев­ная склон­ность, почте­ние и любовь не толь­ко сограж­дан, но и про­тив­ни­ков. 8Все испан­цы, лигу­ры и македо­няне, сколь­ко их ни было тогда в Риме, собра­лись вокруг погре­баль­но­го одра, моло­дые и силь­ные под­ня­ли его на пле­чи и понес­ли, а люди постар­ше дви­ну­лись сле­дом, назы­вая Эми­лия бла­го­де­те­лем и спа­си­те­лем их род­ной зем­ли. (5) 9И вер­но, не толь­ко в пору побед рим­ско­го пол­ко­во­д­ца узна­ли все они его кротость и чело­ве­ко­лю­бие, нет, и впо­след­ст­вии, до кон­ца сво­ей жиз­ни, он про­дол­жал забо­тить­ся о них и ока­зы­вать им все­воз­мож­ные услу­ги, точ­но род­ным и близ­ким.

10Наслед­ни­ка­ми сво­его состо­я­ния, кото­рое, как сооб­ща­ют, не пре­вы­ша­ло трех­сот семи­де­ся­ти тысяч, он оста­вил обо­их сыно­вей, но млад­ший, Сци­пи­он, усту­пил всю свою долю бра­ту, посколь­ку сам был при­нят более бога­тым домом Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го.

11Тако­вы, судя по раз­лич­ным рас­ска­зам, были жизнь и нрав Пав­ла Эми­лия.