Юлий Цезарь: римский колосс

I. Рим и Ита­лия во II в. до н. э.

с.3 Марк Пор­ций Катон шест­во­вал в зда­ние сена­та с цар­ст­вен­ным выра­же­ни­ем лица. Ста­рик пре­крас­но знал, какое почте­ние, гра­ни­ча­щее почти с бла­го­го­ве­ни­ем, испы­ты­ва­ют к нему мно­гие сена­то­ры. В кон­це кон­цов, он зани­мал выс­шие долж­но­сти в Риме — кон­суль­ство и цен­зу­ру — когда неко­то­рые из них ещё даже не роди­лись. Немно­гие из тех, кто сам сра­жал­ся в вели­кой войне про­тив леген­дар­но­го кар­фа­ге­ня­ни­на Ган­ни­ба­ла, ещё оста­ва­лись в живых — и Катон был одним из них. На этом заседа­нии сена­та, в нача­ле 149 г. до н. э., долж­но было рас­смат­ри­вать­ся пред­ло­же­ние о созда­нии осо­бо­го три­бу­на­ла (quaes­tio) для суда над быв­шим намест­ни­ком запад­ной Испа­нии, Сер­ви­ем Суль­пи­ци­ем Галь­бой, за тяж­кие долж­ност­ные пре­ступ­ле­ния. Ста­рей­ший рим­ский сена­тор, кото­рый всю жизнь был непо­ко­ле­би­мым мора­ли­стом, реши­тель­но высту­пил за учреж­де­ние три­бу­на­ла и завер­шил речь в под­держ­ку этой меры сло­ва­ми, кото­ры­ми уже несколь­ко лет закан­чи­вал каж­дое пуб­лич­ное выступ­ле­ние: «Кро­ме того, я пола­гаю, что Кар­фа­ген дол­жен быть раз­ру­шен». Сенат одоб­рил пред­ло­же­ние и пере­дал его для окон­ча­тель­но­го реше­ния в народ­ное собра­ние, где Галь­ба добил­ся его откло­не­ния, бес­со­вест­но сыг­рав на сим­па­тии наро­да к сво­им юным сыно­вьям¹. Что же каса­ет­ся Кар­фа­ге­на, то Рим уже вёл вой­ну со сво­им вели­ким севе­ро­аф­ри­кан­ским сопер­ни­ком, и окон­ча­тель­ное раз­ру­ше­ние послед­не­го было неиз­беж­но.

Катон не дожил до пол­но­го пора­же­ния и гибе­ли Кар­фа­ге­на, кото­ро­го столь неуто­ми­мо доби­вал­ся, и не увидел, чем завер­шил­ся спор о quaes­tio­ne по делу Галь­бы. Он умер в 149 г. до н. э., на восемь­де­сят пятом году жиз­ни (он родил­ся в 234 году), осы­пан­ный поче­стя­ми и пере­жив­ший всех дру­зей и сопер­ни­ков, кото­рых у него было мно­же­ство. Мож­но ска­зать, что с его смер­тью ушла в про­шлое целая эпо­ха и, конеч­но, Рим был в шаге от важ­ных пере­мен. Позд­нее в этом же году, в ответ на фиа­ско с Галь­бой, три­бун Луций Каль­пур­ний Пизон учредил посто­ян­ный суд для рас­смот­ре­ния дел о зло­употреб­ле­ни­ях намест­ни­ков про­вин­ций, так назы­вае­мую quaes­tio­nem de re­bus re­pe­tun­dis (суд по делам о вымо­га­тель­стве)²; а в 147 г.^[1] рим­ский пол­ко­во­дец Сци­пи­он Эми­ли­ан взял Кар­фа­ген и пол­но­стью раз­ру­шил город, как и желал Катон, убив или обра­тив в раб­ство его жите­лей и пре­дав про­кля­тию само место, на кото­ром он сто­ял. При жиз­ни это­го же поко­ле­ния, в 133 г., сам Рим впер­вые был охва­чен внут­рен­ним поли­ти­че­ским наси­ли­ем, и начал­ся дол­гий век посто­ян­ных поли­ти­че­ских смут, наси­лия и граж­дан­ских войн, с.4 завер­шив­ший­ся раз­ру­ше­ни­ем рес­пуб­ли­кан­ской систе­мы прав­ле­ния, кото­рая была заме­не­на монар­хи­че­ской авто­кра­ти­ей. Чело­ве­ку эпо­хи граж­дан­ских войн и явно­го упад­ка тра­ди­ци­он­ной рес­пуб­ли­кан­ской систе­мы Катон мог пока­зать­ся вопло­ще­ни­ем неис­пор­чен­ной и тра­ди­ци­он­ной рим­ской доб­ро­де­те­ли, а век, кото­рый он пред­став­лял, — веком надёж­но­го, бла­готвор­но­го, кон­сер­ва­тив­но­го прав­ле­ния, когда в Риме всё было в поряд­ке. Одна­ко если взгля­нуть вни­ма­тель­нее, то мож­но увидеть, что имен­но при жиз­ни Като­на и не в послед­нюю оче­редь самим Като­ном были посе­я­ны семе­на кон­флик­тов и раз­но­гла­сий, кото­рые рас­цве­ли в эпо­ху так назы­вае­мой «рим­ской рево­лю­ции».

В пер­вой поло­вине II в. до н. э. систе­ма прав­ле­ния в Риме суще­ст­вен­но изме­ни­лась, и эта пере­ме­на была так серь­ёз­на, что её даже мож­но сопо­ста­вить с рево­лю­ци­ей, одна­ко она про­шла так спо­кой­но, вызва­ла так мало про­те­стов, и её сто­рон­ни­ки столь успеш­но пред­ста­ви­ли её как все­го лишь коди­фи­ка­цию или воз­врат к обы­ча­ям пред­ков, что и поныне её почти не заме­ча­ют. Ибо рим­ское обще­ство было весь­ма при­вер­же­но прин­ци­пу сле­до­ва­ния mo­ri maio­rum (обы­чаю пред­ков), и пред­ста­вив ново­введе­ние как сле­до­ва­ние mo­ri maio­rum или воз­врат к нему, часто мож­но было очень успеш­но реко­мен­до­вать его рим­ско­му сена­ту и наро­ду и скрыть его истин­ную нова­тор­скую при­ро­ду от них и даже от мно­гих совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей. Эта «тихая рево­лю­ция» коре­ни­лась в зна­чи­тель­ном рас­ши­ре­нии клас­са рим­лян, зани­мав­ших долж­но­сти, кото­рое про­изо­шло во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом (218—201 гг. до н. э.) вслед­ст­вие того, что в пер­вые годы это­го кон­флик­та тра­ди­ци­он­ная сена­тор­ская эли­та понес­ла тяжё­лые поте­ри. В 216 г., после того, как Рим потер­пел три сокру­ши­тель­ных пора­же­ния, пожи­лой сена­тор высо­ко­го ран­га по име­ни Марк Фабий Буте­он полу­чил пору­че­ние попол­нить сенат, чис­лен­ность кото­ро­го сокра­ти­лась более чем вдвое. В допол­не­ние к тра­ди­ци­он­но­му зачис­ле­нию в сенат быв­ших маги­ст­ра­тов, Фабий Буте­он вынуж­ден был рас­ки­нуть сети гораздо шире обыч­но­го и вклю­чить раз­лич­ных чле­нов сена­тор­ских семей, ещё не зани­мав­ших долж­но­сти, чле­нов семей, ранее обла­дав­ших сена­тор­ским ста­ту­сом, лиц, зани­мав­ших млад­шие команд­ные долж­но­сти, и дру­гих людей, обла­дав­ших необ­хо­ди­мым состо­я­ни­ем и достой­но про­явив­ших себя в усло­ви­ях воен­ной ката­стро­фы. Все­го в сенат, чис­лен­ность кото­ро­го обыч­но состав­ля­ла око­ло 300 чело­век, было зачис­ле­но 177 новых чле­нов.

После пер­вых пора­же­ний Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны все при­зна­ва­ли, что долж­но­сти долж­ны зани­мать толь­ко люди, обла­даю­щие без­упреч­ной репу­та­ци­ей и бес­спор­ным опы­том. Когда в 201 г. вой­на кон­чи­лась и эта необ­хо­ди­мость ста­ла менее ост­рой, мно­го­чис­лен­ные пред­ста­ви­те­ли новых сена­тор­ских семей нача­ли с вооду­шев­ле­ни­ем бороть­ся за маги­ст­ра­ту­ры, и в резуль­та­те в сле­дую­щие деся­ти­ле­тия выс­ших государ­ст­вен­ных долж­но­стей достиг­ла целая череда новых родов. Они доби­ва­лись так­же пре­об­ра­зо­ва­ния самой осно­вы систе­мы управ­ле­ния, чтобы полу­чить воз­мож­ность успеш­нее бороть­ся за выс­шие долж­но­сти и дру­гие поче­сти в усло­ви­ях сопер­ни­че­ства с более уко­ре­нён­ны­ми в поли­ти­ке семья­ми. Марк Пор­ций Катон был одним из таких «новых людей», про­би­вав­ших себе путь на пере­до­вую линию рим­ской поли­ти­ки в пер­вые деся­ти­ле­тия после Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны и содей­ст­во­вав­ших транс­фор­ма­ции рим­ской систе­мы прав­ле­ния. Дру­гие про­ис­хо­ди­ли из неко­гда зна­ме­ни­тых семей, кото­рые, одна­ко, на несколь­ко поко­ле­ний впа­ли в без­вест­ность, — напри­мер, Элии с.5 и Попил­лии; из семей, чле­ны кото­рых зани­ма­ли лишь низ­шие долж­но­сти и сто­я­ли ниже сена­тор­ско­го сосло­вия или на его пери­фе­рии, — напри­мер, Вил­лии и Кас­сии; и из семей, кото­рые, подоб­но семье Като­на, были, види­мо, совер­шен­ны­ми нович­ка­ми в рим­ской поли­ти­ке, — напри­мер, Аци­лии, Бебии и Пети­лии³.

Рим­ским обще­ст­вом тра­ди­ци­он­но управ­ля­ла мало­чис­лен­ная эли­та под назва­ни­ем ноби­ли­тет (no­bi­li­tas, знать). Ста­тус ноби­ля мож­но было полу­чить путём избра­ния на одну из еже­год­ных рим­ских маги­ст­ра­тур, осо­бен­но в пре­то­ры или кон­су­лы (выс­шие государ­ст­вен­ные долж­но­сти) и после­дую­ще­го член­ства в сена­те, истин­ном пра­ви­тель­ст­вен­ном сове­те Рима. (Таб­ли­цу рим­ских маги­ст­ра­тур и их пол­но­мо­чий см. в при­ло­же­нии)⁴. В IV и III вв. в каж­дом поко­ле­нии в Риме гос­под­ст­во­ва­ла горст­ка людей, обла­даю­щих выдаю­щим­ся авто­ри­те­том и спо­соб­но­стя­ми, каж­дый из кото­рых зани­мал выс­шую долж­ность неод­но­крат­но и, таким обра­зом, играл в государ­стве роль воен­но­го и поли­ти­че­ско­го руко­во­ди­те­ля. Напри­мер, сооб­ща­ет­ся, что меж­ду 348 и 299 гг. Марк Вале­рий Корв 21 раз зани­мал выс­шие долж­но­сти, в чис­ле кото­рых было шесть кон­сульств и пять дик­та­тур. Меж­ду 340 и 309 гг. Луций Папи­рий Кур­сор пять раз был кон­су­лом, два­жды дик­та­то­ром, три­жды началь­ни­ком кон­ни­цы (ma­gis­ter equi­tum) и по край­ней мере один раз пре­то­ром. Меж­ду 331 и 295 гг. Квинт Фабий Рул­ли­ан пять раз полу­чал кон­суль­ство, побы­вал дик­та­то­ром и два­жды — началь­ни­ком кон­ни­цы, а так­же зани­мал раз­ные дру­гие высо­кие долж­но­сти. Маний Курий Ден­тат был кон­су­лом в 290 г., пре­то­ром в 283 г., сно­ва кон­су­лом в 275 и 274 гг. и цен­зо­ром в 272 г. Авл Ати­лий Кай­а­тин был кон­су­лом в 258 и 254 гг., пре­то­ром в 257 г., дик­та­то­ром в 249 г. и цен­зо­ром в 247 г. Зна­ме­ни­тый Квинт Фабий Мак­сим Кунк­та­тор (Cuncta­tor, Мед­ли­тель) полу­чил пять кон­сульств меж­ду 233 и 209 гг. и, кро­ме того, был цен­зо­ром в 230 г. и дик­та­то­ром в 217 г.⁵. Эти люди и дру­гие, подоб­ные им, — их было слиш­ком мно­го, чтобы здесь пере­чис­лять, — при­об­ре­ли в сена­те и государ­стве такое поло­же­ние и авто­ри­тет, кото­рые поз­во­ля­ли им фак­ти­че­ски кон­тро­ли­ро­вать и направ­лять поли­ти­че­ский про­цесс и воен­ные дей­ст­вия в эпо­ху пер­вой вели­кой экс­пан­сии Рима, когда он под­чи­нил себе всю Ита­лию и нанёс пора­же­ние могу­ще­ст­вен­ной Кар­фа­ген­ской импе­рии. Бла­го­да­ря срав­ни­тель­но малой чис­лен­но­сти ноби­ли­те­та сопер­ни­че­ство за выс­шие долж­но­сти было не слиш­ком ост­рым и не созда­ва­ло труд­но­стей для этих выдаю­щих­ся людей и их карьер.

После окон­ча­тель­но­го пора­же­ния Кар­фа­ге­на в 201 г. сена­тор­ское сосло­вие кон­ца Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны, име­ю­щее гораздо более широ­кую соци­аль­ную базу, увиде­ло, что рас­ши­рив­ша­я­ся Рим­ская импе­рия даёт боль­шие новые воз­мож­но­сти для при­об­ре­те­ния сла­вы и богат­ства, и реши­ло, что не жела­ет долее тер­петь подоб­ных людей и их карье­ры. Внед­рял­ся новый прин­цип: отно­си­тель­ное равен­ство воз­мож­но­стей для всех чле­нов сена­тор­ской эли­ты, что долж­но было при­ве­сти к зна­чи­тель­но­му рас­ши­ре­нию ноби­ли­те­та, и гораздо более рав­но­мер­ный исход борь­бы за выс­шие долж­но­сти и сла­ву, не допус­каю­щий мно­го­крат­но­го заня­тия этих долж­но­стей, что ранее было харак­тер­но для вер­хуш­ки рим­ско­го воен­но-поли­ти­че­ско­го сосло­вия. Более нико­му не поз­во­ле­но было достичь гос­под­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния в государ­стве, и чтобы это про­де­мон­стри­ро­вать, чело­ве­ка, кото­рый при­нёс Риму победу над Ган­ни­ба­лом и Кар­фа­ге­ном и наи­бо­лее явно обла­дал все­ми при­зна­ка­ми вели­ко­го лиде­ра, подоб­но­го тем, кто до сих пор руко­во­дил Римом, — Пуб­лия Кор­не­лия Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, — под­верг­ли пло­хо понят­ным, но, види­мо, эффек­тив­ным судеб­ным и поли­ти­че­ским пре­сле­до­ва­ни­ям, кото­рые поло­жи­ли конец с.6 его поли­ти­че­ской и воен­ной карье­ре и в ито­ге вынуди­ли его отпра­вить­ся в доб­ро­воль­ное изгна­ние⁶. Сена­тор­ская эли­та уста­но­ви­ла пра­ви­ло, кото­рое тре­бо­ва­ло деся­ти­лет­не­го пере­ры­ва меж­ду кон­суль­ства­ми и опре­де­ля­ло над­ле­жа­щий порядок и воз­раст­ные тре­бо­ва­ния для заня­тия важ­ных долж­но­стей. Таким обра­зом впер­вые был создан так назы­вае­мый cur­sus ho­no­rum (карьер­ная лест­ни­ца), кото­рый в кон­це кон­цов был уза­ко­нен в 180 г.: Lex Vil­lia An­na­lis (воз­раст­ной закон Вил­лия) уста­но­ви­ла мини­маль­ный воз­раст кве­сту­ры, пер­вой сту­пе­ни сена­тор­ской карье­ры, в 28 лет и пред­пи­са­ла, что после это­го необ­хо­ди­мо зани­мать пре­ту­ру, преж­де чем доби­вать­ся кон­суль­ства, а раз­лич­ные маги­ст­ра­ту­ры дол­жен разде­лять двух­лет­ний интер­вал⁷.

В резуль­та­те после 200 г. кон­суль­ства достиг­ло гораздо боль­ше людей, чем в пред­ше­ст­во­вав­шие эпо­хи, и чис­ло кон­суль­ских семей — а это была эли­та рим­ско­го ноби­ли­те­та — в сле­дую­щие деся­ти­ле­тия суще­ст­вен­но уве­ли­чи­лось; пер­во­го кон­суль­ства доби­лись такие кла­ны, как Вил­лии, Аци­лии, Пор­ции, Бебии и мно­гие дру­гие; во II в. кон­суль­ско­го ран­га достиг­ли 26 новых gen­tes (родов). С этой циф­рой сле­ду­ет сопо­ста­вить 32 gen­tes, уже име­ю­щих кон­суль­ский ста­тус и по-преж­не­му порож­даю­щих кон­су­лов; таким обра­зом, во II в. чис­ло родов, при­над­ле­жа­щих к кон­су­ляр­но­му ноби­ли­те­ту, почти удво­и­лось! Ещё одним след­ст­ви­ем пра­ви­ла, пред­пи­сав­ше­го деся­ти­лет­ний интер­вал, ста­ло то, что в этом веке никто не ста­но­вил­ся кон­су­лом более чем два­жды, за дву­мя при­ме­ча­тель­ны­ми исклю­че­ни­я­ми. Одним из них был Марк Клав­дий Мар­целл, а его фор­маль­но неза­кон­ное третье кон­суль­ство в 152 г., все­го через три года после вто­ро­го кон­суль­ства в 155 г., послу­жи­ло пово­дом для при­ня­тия в 151 г. зако­на, вооб­ще запре­щав­ше­го повтор­но зани­мать кон­суль­ство; вто­рым исклю­че­ни­ем стал вели­кий Гай Марий, о кото­ром будет ска­за­но ниже. Борь­ба за выс­шую долж­ность явно ста­ла более оже­сто­чён­ной, тем более, что рим­ский кон­сер­ва­тизм не поз­во­лял уве­ли­чить чис­ло еже­год­ных кон­су­лов. Удо­вле­тво­ре­нию карьер­ных устрем­ле­ний до неко­то­рой сте­пе­ни спо­соб­ст­во­ва­ло уве­ли­че­ние чис­ла еже­год­ных кве­сто­ров с вось­ми в 267 г. до две­на­дца­ти в 180-х годах (а по мере того, как к импе­рии при­со­еди­ня­лись новые про­вин­ции, их ста­но­ви­лось ещё боль­ше), а так­же уве­ли­че­ние чис­ла пре­то­ров с четы­рех в 227 г. до шести в нача­ле II в. Одна­ко глав­ной дви­жу­щей силой здесь был рост объ­ё­ма государ­ст­вен­ных дел, осо­бен­но уве­ли­че­ние чис­ла замор­ских про­вин­ций, где тре­бо­ва­лись намест­ни­ки, а не стрем­ле­ние осла­бить борь­бу ари­сто­кра­тов за долж­но­сти⁸.

Пре­об­ра­зо­ва­ние поряд­ка заня­тия долж­но­стей и вызван­ное им рас­ши­ре­ние ноби­ли­те­та име­ло очень важ­ные послед­ст­вия. Рим пере­стал ценить в сво­их поли­ти­че­ских и воен­ных руко­во­ди­те­лях опыт и про­ве­рен­ные спо­соб­но­сти. Пока это было воз­мож­но, новых пре­то­ров и кон­су­лов изби­ра­ли каж­дый год, и все они полу­ча­ли годич­ное или (как намест­ни­ки неко­то­рых замор­ских про­вин­ций) двух­лет­нее коман­до­ва­ние, в ходе кото­ро­го долж­ны были про­де­мон­стри­ро­вать свои талан­ты и заво­е­вать сла­ву и, что нема­ло­важ­но, богат­ство. Каж­дый год треть пре­то­ров мог­ла рас­счи­ты­вать в даль­ней­шем на годич­ное кон­суль­ство, и лишь немно­гие самые зна­ме­ни­тые и попу­ляр­ные вожди спо­соб­ны были заво­е­вать вто­рое кон­суль­ство, если толь­ко пере­жи­ли бы необ­хо­ди­мые десять лет.

Круп­ные вой­ны пору­ча­ли не опыт­ным пол­ко­во­д­цам, а тем, кто в этот год ока­зал­ся кон­су­лом, и когда этот год исте­кал, коман­ди­ры не оста­ва­лись с.7 во гла­ве вой­ска, но их сме­ня­ли новые кон­су­лы. Лишь в ред­ких слу­ча­ях, обыч­но в чрез­вы­чай­ных ситу­а­ци­ях, порож­дён­ных дур­ным веде­ни­ем дел, воен­ное коман­до­ва­ние пору­ча­ли опыт­но­му чело­ве­ку или же остав­ля­ли его на посту до окон­ча­ния вой­ны. Итак, Римом и его импе­ри­ей управ­лял непре­рыв­ный поток новых и непро­ве­рен­ных руко­во­ди­те­лей, кото­рые мог­ли обос­но­вать свои пре­тен­зии на коман­до­ва­ние или веде­ние вой­ны толь­ко тем, что им уда­лось выиг­рать выбо­ры.

Таким обра­зом, сред­ний опыт и спо­соб­но­сти рим­ских руко­во­ди­те­лей чрез­вы­чай­но сни­зи­лись как раз тогда, когда раз­мер Рим­ской импе­рии и, соот­вет­ст­вен­но, и тре­бо­ва­ния, предъ­яв­ля­е­мые к рим­ским руко­во­ди­те­лям, рез­ко воз­рос­ли. Неуди­ви­тель­но, что в резуль­та­те такой поли­ти­ки рим­ские вой­ска и про­вин­ции стра­да­ли от посто­ян­ной и порой чудо­вищ­ной неком­пе­тент­но­сти и зло­употреб­ле­ний. Про­вин­ци­я­ми пло­хо управ­ля­ли, часто их бес­со­вест­но гра­би­ли, так что в ито­ге при­шлось при­знать необ­хо­ди­мость посто­ян­ных судов для раз­бо­ра бес­ко­неч­ных жалоб при­тес­ня­е­мых про­вин­ци­а­лов на дур­ных намест­ни­ков. Вре­ме­на­ми вой­ны начи­на­лись лишь пото­му, что пол­ко­во­дец стре­мил­ся к сла­ве и добы­че. Почти все­гда воен­ные дей­ст­вия велись пло­хо, так что одно-два пора­же­ния в нача­ле каж­дой вой­ны в Риме вошли чуть ли не в тра­ди­цию, и в резуль­та­те рим­ские вой­ска часто быва­ли демо­ра­ли­зо­ва­ны. Ста­ра­ния доб­ро­со­вест­ных и ком­пе­тент­ных намест­ни­ков и пол­ко­вод­цев неред­ко тут же сво­ди­лись на нет неком­пе­тент­ны­ми и (или) нечи­сто­плот­ны­ми пре­ем­ни­ка­ми⁹. В таких усло­ви­ях «мятеж­ных» под­дан­ных лишь с вели­чай­шим трудом мож­но было при­ве­сти в пови­но­ве­ние, так как на пере­го­во­рах они не дове­ря­ли рим­ля­нам и боя­лись вер­нуть­ся под рим­скую власть; а рим­ские граж­дане и союз­ни­ки нача­ли про­те­сто­вать про­тив набо­ра в армию, зная, что при­хо­дит­ся ожи­дать неуме­ло­го коман­до­ва­ния, и, с боль­шой веро­ят­но­стью, — пора­же­ния и смер­ти. И если в этот пери­од Рим­ская импе­рия про­дол­жа­ла про­цве­тать и рас­ти, то это свиде­тель­ст­ву­ет об исклю­чи­тель­ной силе, при­су­щей рим­ским граж­да­нам и их ита­лий­ским союз­ни­кам, одна­ко систе­му нель­зя было под­вер­гать такой посто­ян­ной нагруз­ке бес­ко­неч­но.

В самом Риме при­бы­ли, извле­кае­мые из долж­но­стей, поро­ди­ли посто­ян­ное обост­ре­ние борь­бы за маги­ст­ра­ту­ры, что в свою оче­редь при­ве­ло к уча­ще­нию под­ку­па изби­ра­те­лей и дру­гих пред­вы­бор­ных нару­ше­ний. Чтобы обуздать эту корруп­цию, при­ни­ма­лись зако­ны, со вре­ме­нем всё более и более стро­гие, и, нако­нец, были учреж­де­ны посто­ян­ные суды для раз­бо­ра дел о пред­вы­бор­ных нару­ше­ни­ях, но про­бле­ма лишь усу­губ­ля­лась. Тем вре­ме­нем пре­кра­ти­лась рим­ская прак­ти­ка посте­пен­но­го пре­до­став­ле­ния граж­дан­ства ита­лий­ским союз­ни­кам по мере того, как они усва­и­ва­ли латин­ский язык и рим­скую поли­ти­че­скую и юриди­че­скую куль­ту­ру, поз­во­ляв­шая таким обра­зом вклю­чать их в состав рим­ско­го государ­ства и посто­ян­но обнов­лять сово­куп­ность граж­дан и разде­лять бла­га импе­рии с союз­ни­ка­ми. Это был важ­ный вопрос, так как вели­кое дости­же­ние Рима — объ­еди­не­ние Ита­лий­ско­го полу­ост­ро­ва и победа в войне с Кар­фа­ге­ном — в зна­чи­тель­ной мере было резуль­та­том этой вели­ко­душ­ной поли­ти­ки в отно­ше­нии граж­дан­ства. Послед­ни­ми союз­ни­че­ски­ми общи­на­ми, полу­чив­ши­ми рим­ское граж­дан­ство и при­ня­ты­ми в состав рим­ско­го государ­ства, ста­ли в 188 г. горо­да Арпин, Фун­ды и Фор­мии, с.8 рас­по­ло­жен­ные к юго-восто­ку от Лация; после это­го доступ к рим­ско­му граж­дан­ству для союз­ни­ков был фак­ти­че­ски закрыт¹⁰.

Такая поли­ти­ка неиз­беж­но долж­на была уси­лить напря­же­ние, суще­ст­во­вав­шее меж­ду Римом и его ита­лий­ски­ми союз­ни­ка­ми. Ранее союз­ные общи­ны мог­ли наде­ять­ся через огра­ни­чен­ное ius La­ti­num (латин­ское граж­дан­ство, сво­его рода про­ме­жу­точ­ный ста­тус меж­ду поло­же­ни­ем союз­ни­ка и пол­но­прав­но­го рим­ско­го граж­да­ни­на) и (или) ci­vi­ta­tem si­ne suffra­gio (граж­дан­ство без пра­ва голо­со­вать и зани­мать долж­но­сти) достичь пол­но­цен­но­го рим­ско­го граж­дан­ства, и это, конеч­но, побуж­да­ло их мирить­ся с под­чи­не­ни­ем Риму. В послед­ней тре­ти II в. недо­воль­ство ита­лий­цев отка­зом Рима рас­ши­рять граж­дан­ство пре­вра­ти­лось в серь­ёз­ную про­бле­му, а в 91 г. оно выли­лось в тоталь­ную вой­ну. То есть, имен­но тогда, когда по мере раз­ви­тия импе­рии и её пре­иму­ществ рим­ское граж­дан­ство быст­ро ста­но­ви­лось всё более при­вле­ка­тель­ным, а нагруз­ка, кото­рая лег­ла на рим­ских граж­дан и ита­лий­ских союз­ни­ков в свя­зи с необ­хо­ди­мо­стью поко­рять эту импе­рию и под­дер­жи­вать в ней порядок, соот­вет­ст­вен­но воз­рас­та­ла, рим­ский пра­вя­щий класс пре­кра­тил пре­до­став­ле­ние граж­дан­ства. Веро­ят­но, при­чи­ной это­го был страх пра­вя­ще­го ноби­ли­те­та, что рома­ни­зи­ро­ван­ные ита­лий­ские эли­ты ста­нут бороть­ся с ним за выс­шие долж­но­сти.

Вопрос о воен­ных потреб­но­стях импе­рии свя­зан с ещё одной крайне сомни­тель­ной поли­ти­кой это­го вре­ме­ни — с посте­пен­ным сни­же­ни­ем цен­зо­вых тре­бо­ва­ний для воен­ной служ­бы. В III в. мини­маль­ный иму­ще­ст­вен­ный ценз, необ­хо­ди­мый для воен­ной служ­бы, состав­лял 11000 ассов; во II в., по мере того, как день­ги обес­це­ни­ва­лись вслед­ст­вие при­то­ка в Рим ино­зем­ных богатств, цен­зо­вые тре­бо­ва­ния сле­до­ва­ло бы посте­пен­но повы­шать, чтобы класс воен­но­обя­зан­ных оста­вал­ся на том же самом уровне мате­ри­аль­но­го бла­го­со­сто­я­ния. Но всё про­ис­хо­ди­ло наобо­рот: несмот­ря на то, что бед­ней­шая часть воен­но­обя­зан­ных ста­но­ви­лась всё бед­нее из-за обес­це­ни­ва­ния асса, основ­ной денеж­ной еди­ни­цы, в кото­рой оце­ни­ва­лось их иму­ще­ство, мини­маль­ный ценз в денеж­ном выра­же­нии даже был сни­жен: сна­ча­ла до 4000 ассов, а впо­след­ст­вии все­го до 1500 ассов. В резуль­та­те полу­ча­лось так, что мно­гие из сол­дат рим­ско­го граж­дан­ско­го опол­че­ния, кото­рые в тео­рии долж­ны были являть­ся эко­но­ми­че­ски само­сто­я­тель­ны­ми людь­ми, доста­точ­но зажи­точ­ны­ми, чтобы при­об­ре­сти сна­ря­же­ние для воен­ной служ­бы и поне­сти издерж­ки, свя­зан­ные с отсут­ст­ви­ем дома и пере­ры­вом в делах (обыч­но у них были малень­кие кре­стьян­ские хозяй­ства) на дли­тель­ный срок воен­ной служ­бы, ока­зы­ва­лись на деле слиш­ком бед­ны для это­го. Рим­ское государ­ство вынуж­де­но было вме­шать­ся и обес­пе­чить пла­ту за воен­ную служ­бу (так назы­вае­мое sti­pen­dium) и необ­хо­ди­мое сна­ря­же­ние, сто­и­мость кото­ро­го пер­во­на­чаль­но вычи­та­лась из сол­дат­ско­го жало­ва­нья. Когда мини­маль­ный ценз был сни­жен до 1500 ассов (веро­ят­но, око­ло 130 г. до н. э.), мно­гие рекру­ты ока­за­лись так бед­ны, что сум­мы, вычи­тав­ши­е­ся из их жало­ва­нья за пре­до­став­лен­ное сна­ря­же­ние, пред­став­ля­ли для них невы­но­си­мую нагруз­ку, кото­рую облег­чил закон Гая Грак­ха, при­ня­тый в 123 г. и обя­зы­ваю­щий государ­ство сна­ря­жать сол­дат бес­плат­но¹¹. Так армия пре­вра­ти­лась из опол­че­ния граж­дан сред­не­го клас­са, для кото­рых служ­ба была почёт­ным дол­гом, в опол­че­ние граж­дан пре­иму­ще­ст­вен­но низ­ше­го клас­са, слу­жив­ших по при­нуж­де­нию. Не слу­чай­но сооб­ща­ет­ся о воз­рас­та­нии сопро­тив­ле­ния набо­ру в армию во вто­рой поло­вине II в.

с.9 Ещё одна про­бле­ма рим­ской воен­ной систе­мы, усу­губ­ля­ю­щая враж­деб­ность и сопро­тив­ле­ние набо­ру сре­ди рим­ских воен­но­обя­зан­ных клас­сов, состо­я­ла в том, что, несмот­ря на посте­пен­ное сни­же­ние мини­маль­но­го цен­за для воен­ной служ­бы, доля рим­ских граж­дан, не удо­вле­тво­ря­ю­щих цен­зо­вым тре­бо­ва­ни­ям и не под­ле­жа­щих набо­ру, всё вре­мя воз­рас­та­ла. Это озна­ча­ло, что сег­мент общей сово­куп­но­сти взрос­лых граж­дан муж­ско­го пола, на кото­рый ложи­лось бре­мя воен­ной служ­бы, посто­ян­но сокра­щал­ся, а мно­гие из этих людей сами были даже бед­нее. И это несмот­ря на то, что в дан­ный пери­од потреб­ность Рима в воен­ной силе посто­ян­но уве­ли­чи­ва­лась по мере того, как рас­ши­ря­лась Рим­ская импе­рия. Рас­ту­щая мас­са граж­дан, вла­де­ю­щих малень­ким иму­ще­ст­вом или вооб­ще ниче­го не име­ю­щих, — так назы­вае­мые ca­pi­te cen­si (те, кого в цен­зе учи­ты­ва­ют как вла­дель­цев лишь соб­ст­вен­ной пер­со­ны) или pro­le­ta­rii (те, кто при­но­сят государ­ству лишь потом­ков, pro­les) — не выпол­ня­ла ника­ких воен­ных функ­ций, но созда­ва­ла серь­ёз­ную соци­аль­ную про­бле­му. Они бро­ди­ли по Риму и дру­гим ита­лий­ским горо­дам, стра­дая от без­ра­бо­ти­цы из-за раз­ви­тия раб­ско­го труда, добы­вая скуд­ное про­пи­та­ние на подён­ных работах и бла­го­да­ря подач­кам бога­тых, и всё силь­нее разо­ча­ро­вы­ва­лись в государ­стве, где их доля была так тяже­ла. И пока они оста­ва­лись в сто­роне от заво­е­ва­ний и под­дер­жа­ния поряд­ка в импе­рии, бре­мя воен­ной служ­бы, воз­ло­жен­ное на их чуть более зажи­точ­ных сограж­дан из воен­но­обя­зан­ных клас­сов, дово­ди­ло всё боль­ше этих сограж­дан до такой же бед­но­сти и сопут­ст­ву­ю­ще­го ей ста­ту­са про­ле­та­ри­ев¹².

Эко­но­ми­че­ская систе­ма, сло­жив­ша­я­ся во II в. до н. э., дава­ла этим про­ле­та­ри­ям мало надеж­ды или под­держ­ки; напро­тив, рим­ская эко­но­ми­ка это­го пери­о­да слу­жит клас­си­че­ской иллю­ст­ра­ци­ей зна­ме­ни­то­го выска­зы­ва­ния «Богач бога­те­ет, а бед­няк бед­не­ет». Одним из послед­ст­вий роста могу­ще­ства Рим­ской импе­рии стал обиль­ный при­ток рабов в Рим и Ита­лию, изме­нив­ший харак­тер рим­ско-ита­лий­ской эко­но­ми­ки. В IV и III вв. зна­чи­тель­ная (хотя, к сожа­ле­нию, не под­даю­ща­я­ся изме­ре­нию) часть насе­ле­ния Ита­лии состо­я­ла из само­сто­я­тель­ных мел­ких земле­вла­дель­цев, из кото­рых, в част­но­сти, скла­ды­вал­ся костяк рим­ско­го граж­дан­ства и рим­ско­го опол­че­ния. Ган­ни­ба­ло­ва вой­на, в ходе кото­рой про­ис­хо­ди­ло повсе­мест­ное и порой губи­тель­ное разо­ре­ние сель­ской мест­но­сти в Ита­лии, а Рим в мас­со­вом поряд­ке изы­мал зем­лю у союз­ных общин, ока­зав­ших­ся нело­яль­ны­ми, поло­жи­ла нача­ло серь­ёз­но­му упад­ку и иско­ре­не­нию это­го кре­стьян­ско­го клас­са. Мно­гие мел­кие земле­вла­дель­цы были разо­ре­ны воен­ным опу­сто­ше­ни­ем и вынуж­де­ны про­дать хозяй­ства более зажи­точ­ным соседям, кото­рые мог­ли себе поз­во­лить их вос­ста­нов­ле­ние. У мно­гих кре­стьян-союз­ни­ков рим­ское государ­ство ото­бра­ло зем­лю, кото­рая ста­ла частью обшир­но­го рим­ско­го ag­ris pub­li­ci (обще­ст­вен­ной зем­ли). В резуль­та­те все бо́льшая часть ита­лий­ской зем­ли кон­цен­три­ро­ва­лась в руках мало­чис­лен­но­го клас­са неве­ро­ят­но бога­тых земле­вла­дель­цев, в основ­ном рим­ских ноби­лей, кото­рые мог­ли поз­во­лить себе ску­пать зем­ли разо­рив­ших­ся мел­ких зем­ледель­цев и (или) обла­да­ли доста­точ­ным вли­я­ни­ем, чтобы завла­деть обшир­ны­ми участ­ка­ми обще­ст­вен­ной зем­ли. Эти земле­вла­дель­цы вос­поль­зо­ва­лись при­то­ком дешё­вых рабов в резуль­та­те победо­нос­ных заво­е­ва­тель­ных войн Рима в нача­ле с.10 II в., чтобы пре­вра­тить свои зем­ли в рабо­вла­дель­че­ские сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные пред­при­я­тия, или la­ti­fun­dia, как назы­ва­ли их рим­ляне. В ита­лий­ской сель­ской мест­но­сти ста­ли пре­об­ла­дать круп­ные поме­стья, где рабы выра­щи­ва­ли товар­ные куль­ту­ры, напри­мер, оли­вы и вино­град (для про­из­вод­ства мас­ла и вина), и огром­ные ското­вод­че­ские хозяй­ства, где рабы пас­ли круп­ный скот и ста­да овец.

При этом в то вре­мя, как богат­ства импе­рии сти­му­ли­ро­ва­ли в Ита­лии рост спро­са на все­воз­мож­ные про­мыш­лен­ные това­ры, доступ­ность рабов при­ве­ла к тому, что мел­кие ремес­лен­ные мастер­ские усту­пи­ли место круп­ным «ману­фак­ту­рам», на кото­рых труди­лись рабы. Эти er­gas­tu­la (мастер­ские, где работа­ли рабы) ста­ли пре­об­ла­дать в про­мыш­лен­ном сек­то­ре эко­но­ми­ки, вытес­нив неза­ви­си­мых ремес­лен­ни­ков, кото­рые до сих пор были основ­ны­ми постав­щи­ка­ми про­мыш­лен­ных това­ров в Ита­лии. Сло­вом, огром­ные богат­ства импе­рии скон­цен­три­ро­ва­лись пре­иму­ще­ст­вен­но в руках мало­чис­лен­ной эли­ты, состо­яв­шей из земле­вла­дель­цев, пред­при­ни­ма­те­лей и финан­си­стов. Ита­лий­ско­му сред­не­му клас­су, на кото­ром лежа­ло бре­мя поко­ре­ния импе­рии и под­дер­жа­ния в ней поряд­ка, эта импе­рия, как ни пара­док­саль­но, нес­ла посте­пен­ное обни­ща­ние: он утра­чи­вал зем­лю и хозяй­ство, пре­вра­щал­ся в про­ле­та­ри­ев, а в эко­но­ми­ке его заме­ня­ли рабы и воль­ноот­пу­щен­ни­ки (быв­шие рабы, отпу­щен­ные на сво­бо­ду и про­дол­жаю­щие работать на преж­них хозя­ев). Нетруд­но дога­дать­ся, что и обед­нев­шие граж­дане и союз­ни­ки, и экс­плу­а­ти­ру­е­мые рабы были не слиш­ком доволь­ны сво­ей уча­стью. В общем, разум­ные рим­ские руко­во­ди­те­ли во вто­рой поло­вине II в. уже сами пони­ма­ли, что Рим столк­нул­ся с огром­ны­ми соци­аль­ны­ми и воен­ны­ми про­бле­ма­ми, кото­рые тре­бу­ют серь­ёз­ных и круп­но­мас­штаб­ных пре­об­ра­зо­ва­ний: это рефор­ма воен­но­го набо­ра и воен­ной обя­зан­но­сти, чтобы Рим мог успеш­но решать воен­ные зада­чи; изме­не­ние соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской систе­мы, чтобы удо­вле­тво­рить потреб­но­сти и устра­нить недо­воль­ство про­ле­та­ри­ев, и воз­врат к рас­ши­ре­нию граж­дан­ства, чтобы союз­ни­ки были счаст­ли­вы и лояль­ны¹³.

Имен­но это поло­же­ние дел и поро­ди­ло череду вели­ких попу­ляр­ных рефор­ма­то­ров, чьи попыт­ки решить серь­ёз­ные про­бле­мы Рима пра­вя­щая эли­та встре­ти­ла непри­ми­ри­мой враж­деб­но­стью и наси­ли­ем, что в конеч­ном счё­те при­ве­ло Рим на доро­гу граж­дан­ской вой­ны и раз­ру­ше­ния тра­ди­ци­он­ной систе­мы прав­ле­ния. Пер­вый из этих рефор­ма­то­ров, Тибе­рий Сем­п­ро­ний Гракх, про­ис­хо­дил из одной из самых вли­я­тель­ных знат­ных рим­ских семей, и его под­дер­жи­ва­ла неболь­шая груп­па дру­гих могу­ще­ст­вен­ных ноби­лей: преж­де все­го, его тесть Аппий Клав­дий Пуль­хр, тесть его бра­та Пуб­лий Лици­ний Красс Муци­ан и брат послед­не­го Квинт Муций Сце­во­ла¹⁴. Эти люди преж­де все­го забо­ти­лись об удо­вле­тво­ре­нии воен­ных потреб­но­стей Рима. Они счи­та­ли, что для того, чтобы в Риме име­лось доста­точ­но сол­дат для попол­не­ния леги­о­нов, необ­хо­ди­мо вос­со­здать тра­ди­ци­он­ное кре­стьян­ство, а это­го мож­но добить­ся, если рас­пре­де­лить обще­ст­вен­ную зем­лю меж­ду рим­ски­ми про­ле­та­ри­я­ми и таким обра­зом вве­сти их в состав воен­но­обя­зан­ных цен­зо­вых клас­сов. Идея была не нова: рас­пре­де­ле­ние обще­ст­вен­ной зем­ли, на инди­виду­аль­ной осно­ве или путём осно­ва­ния коло­ний, была в рим­ском государ­стве ста­рой прак­ти­кой, от кото­рой отка­за­лись лишь недав­но (в с.11 180-х годах, при­мер­но тогда же, когда пре­кра­ти­лось рас­ши­ре­ние граж­дан­ства путём пре­до­став­ле­ния прав союз­ни­кам). Ещё в 149 г. рим­ский нобиль Гай Лелий пред­ла­гал сно­ва рас­пре­де­лить обще­ст­вен­ную зем­лю меж­ду бед­ны­ми граж­да­на­ми, но ото­звал своё пред­ло­же­ние, встре­тив в сена­те реши­тель­ное сопро­тив­ле­ние тех, кто кон­тро­ли­ро­вал бо́льшую часть обще­ст­вен­ной зем­ли (так назы­вае­мые pos­ses­so­res)¹⁵. Тибе­рий Гракх, в 133 г. заняв­ший долж­ность пле­бей­ско­го три­бу­на, воз­ро­дил пред­ло­же­ние Лелия в гораздо более круп­ных мас­шта­бах и стал про­дви­гать его куда реши­тель­нее.

Тибе­рий заме­тил, что боль­шая часть рим­ских граж­дан неспра­вед­ли­во разо­ре­на, что в Риме всё труд­нее и труд­нее ста­но­вит­ся набрать доста­точ­но сол­дат из цен­зо­вых клас­сов, и пред­ло­жил для реше­ния обе­их про­блем при­нять lex ag­ra­ria (закон о рас­пре­де­ле­нии зем­ли), соглас­но кото­рой кон­троль над боль­шей частью ag­ris pub­li­ci (обще­ст­вен­ной зем­ли) от дер­жав­ших её pos­ses­so­rum воз­вра­щал­ся к рим­ско­му государ­ству, а оно долж­но было рас­пре­де­лить её меж­ду десят­ка­ми тысяч бед­ных граж­дан, кото­рые таким обра­зом ста­но­ви­лись само­сто­я­тель­ны­ми зем­ледель­ца­ми¹⁶.

Соглас­но зако­нам, при­ня­тым в 190-х и 180-х годах, раз­мер ag­ris pub­li­ci, кото­рым рим­ский граж­да­нин имел пра­во вла­деть и поль­зо­вать­ся, был огра­ни­чен 500 юге­ра­ми (око­ло 33 акров) — вели­чи­на зна­чи­тель­ная, но по срав­не­нию с обшир­ны­ми поме­стья­ми бога­тых земле­вла­дель­цев и pos­ses­so­rum 130-х годов — ничтож­ная¹⁷. Закон Тибе­рия дол­жен был обес­пе­чить испол­не­ние этой закон­ной нор­мы, при­чём пред­у­смат­ри­ва­лось, что кро­ме доз­во­лен­ных зако­ном 500 юге­ров pos­ses­sor имел пра­во сохра­нить по 250 допол­ни­тель­ных юге­ров на каж­до­го из не более чем дво­их сыно­вей, что уста­нав­ли­ва­ло закон­ный мак­си­мум в 1000 юге­ров для чело­ве­ка, име­ю­ще­го двух или более сыно­вей. Вся обще­ст­вен­ная зем­ля сверх этой нор­мы воз­вра­ща­лась государ­ству и разде­ля­лась для рас­пре­де­ле­ния меж­ду бед­ны­ми граж­да­на­ми, име­ю­щи­ми пра­во на её полу­че­ние¹⁸. Внешне эта про­цеду­ра каза­лась про­стой и спра­вед­ли­вой. Но на деле она ослож­ня­лась тем, что ко вре­ме­нам Тибе­рия мно­гие pos­ses­so­res вла­де­ли эти­ми зем­ля­ми на про­тя­же­нии несколь­ких поко­ле­ний и рас­смат­ри­ва­ли их как своё иму­ще­ство, наравне с теми зем­ля­ми, кото­рые явля­лись их закон­ной соб­ст­вен­но­стью; и дей­ст­ви­тель­но, участ­ки фор­маль­но обще­ст­вен­ной зем­ли неред­ко про­да­ва­лись и поку­па­лись — ино­гда не еди­но­жды — в тече­ние мно­гих деся­ти­ле­тий и поко­ле­ний, слов­но закон­ная соб­ст­вен­ность. Одна­ко в любом слу­чае, сколь­ко бы обще­ст­вен­ной зем­ли не дер­жа­ли pos­ses­so­res и каким бы путём она ни была при­об­ре­те­на, они рас­смат­ри­ва­ли пред­ло­же­ние Тибе­рия как поку­ше­ние на свои закон­ные иму­ще­ст­вен­ные пра­ва и были пол­ны реши­мо­сти любой ценой ему про­ти­во­дей­ст­во­вать.

Из-за актив­но­го сопро­тив­ле­ния этих pos­ses­so­rum сенат встре­тил пред­ло­же­ние Тибе­рия враж­деб­но, несмот­ря на то, что послед­ний поль­зо­вал­ся силь­ной под­держ­кой. После это­го, в соот­вет­ст­вии с обще­при­ня­тым поряд­ком дей­ст­вий, кото­рый пред­пи­сы­вал, что сенат дол­жен одоб­рить зако­но­про­ект, преж­де чем он будет пред­став­лен на утвер­жде­ние наро­ду, Тибе­рий дол­жен был ото­звать своё пред­ло­же­ние, как 15 лет назад посту­пил Лелий. Но Тибе­рий был пре­дан делу рефор­мы и уве­рен в воен­ной и соци­аль­ной необ­хо­ди­мо­сти сво­ей меры. В его био­гра­фии, напи­сан­ной Плу­тар­хом, про­ци­ти­ро­ва­на речь, в кото­рой он, как сооб­ща­ет­ся, опла­ки­ва­ет обни­ща­ние рим­ских про­ле­та­ри­ев:

Тибе­рий не согла­сил­ся рас­смат­ри­вать отказ сена­та как окон­ча­ние все­го дела и обра­тил­ся напря­мую к рим­ско­му наро­ду, пред­ста­вив ему закон без одоб­ре­ния сена­та. Сле­ду­ет отме­тить, что это был совер­шен­но леги­тим­ный шаг: пред­став­лять пред­ло­же­ния на одоб­ре­ние сена­ту, преж­де чем ста­вить их на голо­со­ва­ние в народ­ном собра­нии, тре­бо­ва­ла тра­ди­ция, а не закон. Pos­ses­so­res нашли дру­го­го три­бу­на, Мар­ка Окта­вия, кото­рый нало­жил вето на зако­но­про­ект Тибе­рия, — и вновь, в соот­вет­ст­вии с тра­ди­ци­он­ной прак­ти­кой, на этом всё долж­но было закон­чить­ся. Но Тибе­рий вновь не поз­во­лил себе поме­шать. Пона­прас­ну напом­нив Окта­вию о том, что три­бун дол­жен защи­щать инте­ре­сы наро­да, а не пре­пят­ст­во­вать его воле­изъ­яв­ле­нию по пово­ду зако­на, кото­ро­го они жела­ют и в кото­ром нуж­да­ют­ся, Тибе­рий решил про­ве­сти голо­со­ва­ние об отстра­не­нии Окта­вия и лишить его долж­но­сти²⁰.

Рим­ские тра­ди­ции опре­де­лён­но не пред­по­ла­га­ли голо­со­ва­ний об отстра­не­нии долж­ност­ных лиц, но в прин­ци­пе po­pu­lus Ro­ma­nus Qui­ri­tium (рим­ский народ) был суве­ре­ном и мог посту­пать как ему угод­но. И, конеч­но, лише­ние дей­ст­ву­ю­ще­го маги­ст­ра­та долж­но­сти име­ло пре­цеден­ты: отец Тибе­рия, Тибе­рий Гракх-стар­ший, добил­ся сме­ще­ния кон­су­лов, избран­ных на 162 г. и уже всту­пив­ших в долж­ность, заявив, что на выбо­рах, кото­ры­ми он руко­во­дил, име­ла место погреш­ность. По иро­нии судь­бы, одним из низ­ло­жен­ных в 162 г. кон­су­лов был Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Нази­ка Кор­кул, а его сын, Сци­пи­он Нази­ка Сера­пи­он, один из круп­ней­ших pos­ses­so­rum, воз­глав­лял сопро­тив­ле­ние зако­но­про­ек­ту Тибе­рия. Так или ина­че, но Окта­вий был отстра­нён, а закон Тибе­рия с энту­зи­аз­мом при­нят народ­ным собра­ни­ем, пере­пол­нен­ным рим­ски­ми граж­да­на­ми, кото­рые сошлись из сель­ской мест­но­сти, наде­ясь извлечь выго­ду из пред­ла­гае­мо­го рас­пре­де­ле­ния зем­ли. Доби­ва­ясь выне­се­ния сво­его зако­на на голо­со­ва­ние и его при­ня­тия, Тибе­рий про­явил бес­при­мер­ное упрям­ство; одна­ко он не совер­шил ниче­го неза­кон­но­го. Но круп­ные pos­ses­so­res были вне себя, и их посто­ян­ное оже­сто­чён­ное сопро­тив­ле­ние зако­ну Тибе­рия при­внес­ло в рим­скую поли­ти­ку ещё один новый фак­тор. Исполь­зуя гре­че­скую поли­ти­че­скую тео­рию, про­тив­ни­ки Тибе­рия ста­ли обви­нять его в том, что он хочет стать тира­ном, и в гре­че­ской тра­ди­ции это обви­не­ние (если бы было прав­ди­вым) оправ­да­ло бы при­ме­не­ние про­тив него наси­лия.

Гре­че­ская фило­со­фия, в том чис­ле поли­ти­че­ская, нача­ла вли­ять на рим­ский выс­ший класс в середине II в., за поко­ле­ние до Тибе­рия. Одна из тем гре­че­ской поли­ти­че­ской фило­со­фии была свя­за­на с «рево­лю­ци­он­ной» про­грам­мой, кото­рая поль­зо­ва­лась попу­ляр­но­стью в Гре­ции в IV и III вв. и при­зы­ва­ла к соци­аль­но­му воз­рож­де­нию путём отме­ны дол­гов и (или) пере­рас­пре­де­ле­ния зем­ли. Кон­сер­ва­тив­ные поли­ти­че­ские тео­ре­ти­ки харак­те­ри­зо­ва­ли эту про­грам­му как дема­го­гию и утвер­жда­ли, что под­дер­жи­ваю­щие её поли­ти­ки жела­ют сде­лать­ся тира­на­ми, под­ку­пив с.13 народ. Ссы­ла­ясь на эту тео­рию, про­тив­ни­ки Тибе­рия мог­ли заяв­лять, что он под­ры­ва­ет отно­ше­ния соб­ст­вен­но­сти, пере­рас­пре­де­ля­ет зем­лю, а зна­чит, явля­ет­ся дема­го­гом и стре­мит­ся к тира­нии. И соглас­но гре­че­ской поли­ти­че­ской тео­рии, любой граж­да­нин не толь­ко имел пра­во, но и обя­зан был убить тира­на или потен­ци­аль­но­го тира­на.

Тибе­рий при­дал прав­до­по­до­бия обви­не­ни­ям сво­их про­тив­ни­ков, когда создал земель­ную комис­сию для рас­пре­де­ле­ния наде­лов, в кото­рую вошли он сам, его тесть и его млад­ший брат, с широ­ки­ми судеб­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми для реше­ния спо­ров о соб­ст­вен­но­сти на зем­лю, и когда нашёл сред­ства для финан­си­ро­ва­ния сво­его про­ек­та рас­пре­де­ле­ния зем­ли, вме­шав­шись в тра­ди­ци­он­ную сфе­ру веде­ния сена­та — внеш­нюю поли­ти­ку, — при­няв закон о пре­вра­ще­нии мало­ази­ат­ско­го цар­ства Пер­гам в рим­скую про­вин­цию и ассиг­но­вав дохо­ды от него на рас­пре­де­ле­ние зем­ли²¹. Несо­мнен­но, он взял на себя боль­шую власть и ответ­ст­вен­ность, но сле­ду­ет вновь под­черк­нуть, что он не совер­шил ниче­го неза­кон­но­го и на самом деле нет ни малей­ших свиде­тельств о том, что он наме­ре­вал­ся осно­вать тира­нию: он, види­мо, был искрен­ним, хоть и очень упря­мым и настой­чи­вым, рефор­ма­то­ром. Он, конеч­но, пони­мал, что навлёк на себя оже­сто­чен­ную нена­висть pos­ses­so­rum, и решил, что для защи­ты его рефор­мы и карье­ры необ­хо­ди­мо оста­вать­ся в долж­но­сти три­бу­на; поэто­му он объ­явил, что наме­рен доби­вать­ся три­бу­на­та на сле­дую­щий год. Это, как и мно­гие его преды­ду­щие поступ­ки, нару­ша­ло рим­ские тра­ди­ции и ста­ло послед­ней кап­лей, пере­пол­нив­шей чашу тер­пе­ния его про­тив­ни­ков.

Кан­дида­ту­ра Тибе­рия встре­ти­ла силь­ное сопро­тив­ле­ние. Из-за это­го в изби­ра­тель­ном собра­нии про­изо­шло заме­ша­тель­ство, кото­рое при­ве­ло к бес­по­ряд­кам, спро­во­ци­ро­ван­ным Тибе­ри­ем, как утвер­жда­ли его про­тив­ни­ки. На бур­ном заседа­нии сена­та вра­ги Тибе­рия — во гла­ве с круп­ней­шим pos­ses­so­re Сци­пи­о­ном Нази­кой Сера­пи­о­ном — горя­чо наста­и­ва­ли на том, что попыт­ка Тибе­рия добить­ся пере­из­бра­ния — это пря­мое напа­де­ние на тра­ди­ци­он­ную систе­му прав­ле­ния, кото­рое необ­хо­ди­мо пода­вить силой. Пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий кон­сул Квинт Муций Сце­во­ла твёр­до отка­зал­ся при­бег­нуть к наси­лию, счи­тая, что Тибе­рий и его сто­рон­ни­ки не совер­ши­ли ниче­го неза­кон­но­го и, сле­до­ва­тель­но, нет осно­ва­ний исполь­зо­вать про­тив них силу. Встре­тив отказ Сце­во­лы, Сци­пи­он Нази­ка взял ини­ци­а­ти­ву в свои руки. Натя­нув тогу на голо­ву, слов­но во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ния, он при­звал всех, кто жела­ет бла­го­по­лу­чия rei pub­li­cae, сле­до­вать за собой и повёл тол­пу лин­че­ва­те­лей (ина­че не ска­жешь) про­тив Тибе­рия и его сто­рон­ни­ков на выбо­ры три­бу­нов на Капи­то­лий. Тибе­рий Гракх и око­ло 300 его сто­рон­ни­ков были до смер­ти заби­ты дубин­ка­ми²².

Здесь необ­хо­ди­мо под­черк­нуть, что имен­но тол­па кон­сер­ва­тив­ных ноби­лей-земле­вла­дель­цев, кото­рые не име­ли ника­ких закон­ных обос­но­ва­ний и не зани­ма­ли ника­ких долж­но­стей, даю­щих импе­рий (воен­ную власть) и пол­но­мо­чия, впер­вые в рим­ской поли­ти­ке при­ме­ни­ли наси­лие как послед­нее сред­ство раз­ре­ше­ния поли­ти­че­ско­го спо­ра. Как бы ни оце­ни­вать так­ти­ку Тибе­рия и его упря­мую настой­чи­вость в про­веде­нии сво­их мер, но это напа­де­ние на него созда­ло ужас­ный пре­цедент для даль­ней­шей поли­ти­че­ской жиз­ни в Риме. Когда мятеж и кро­во­про­ли­тие утих­ли, сенат это при­знал и с.14 пору­чил кон­су­лам, всту­пив­шим в долж­но­сти в нача­ле 132 г., про­ве­сти рас­сле­до­ва­ние этих собы­тий и нака­зать винов­ных в пре­ступ­ле­ни­ях.

След­ст­ви­ем руко­во­дил кон­сул Марк Попил­лий Ленат^[3], но оно с само­го нача­ла ока­за­лось под кон­тро­лем pos­ses­so­rum. Никто не рас­сле­до­вал убий­ства Тибе­рия и его сто­рон­ни­ков, зато остав­ши­е­ся в живых при­вер­жен­цы Тибе­рия были схва­че­ны, допро­ше­ны и мно­гие из них без дол­гих раз­би­ра­тельств каз­не­ны. Таким обра­зом, сенат фак­ти­че­ски под­дер­жал зад­ним чис­лом дей­ст­вия Сци­пи­о­на Нази­ки и его тол­пы лин­че­ва­те­лей и дал понять, что одоб­ря­ет убий­ство Тибе­рия²³. Аграр­ный закон остал­ся в силе, и комис­сия, в кото­рую вошли два новых чле­на вме­сто Тибе­рия Грак­ха и Аппия Клав­дия (умер­ше­го вско­ре после 133 г.), нача­ла рас­пре­де­лять зем­лю. Но, есте­ствен­но, преж­ний напор и порыв аграр­ной рефор­мы были утра­че­ны. Упол­но­мо­чен­ные столк­ну­лись с мощ­ной обструк­ци­ей, ока­за­лось чрез­вы­чай­но слож­но разо­брать­ся с пра­ва­ми соб­ст­вен­но­сти на зем­лю и гра­ни­ца­ми участ­ков, и в 129 г. — по ини­ци­а­ти­ве Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, одоб­рив­ше­го убий­ство Тибе­рия — комис­сия была лише­на судеб­ных пол­но­мо­чий раз­ре­шать спо­ры о пра­вах соб­ст­вен­но­сти, что фак­ти­че­ски оста­но­ви­ло про­грам­му²⁴. Тем вре­ме­нем рим­ские воен­ные и соци­аль­ные про­бле­мы усу­губ­ля­лись, ибо, реши­тель­но отвер­гая рефор­ма­тор­скую про­грам­му Тибе­рия, кон­сер­ва­тив­ные ноби­ли, гос­под­ст­во­вав­шие в сена­те, — опти­ма­ты, как они ста­ли назы­вать­ся, — не пред­ла­га­ли ника­ких аль­тер­на­тив­ных реше­ний этих про­блем.

Дол­го­веч­ным наследи­ем Тибе­рия Грак­ха ока­за­лись его мето­ды, а не пред­ло­жен­ные им аграр­ные пре­об­ра­зо­ва­ния. Конеч­но, вопрос о земель­ной рефор­ме про­дол­жал зани­мать важ­ное место в борь­бе и сму­те сле­дую­ще­го сто­ле­тия, но эта рефор­ма так и не раз­ре­ши­ла про­бле­мы Рима, вопре­ки надеж­дам Тибе­рия. Напро­тив, она оста­ва­лась источ­ни­ком спо­ров и наси­лия. Но Тибе­рий открыл, что тол­пы рим­лян, име­ю­щих пра­во голо­са, жаж­дут попрать жела­ния и пре­одо­леть сопро­тив­ле­ние пра­вя­щей эли­ты и дать силу зако­на попу­ляр­ным мерам, пред­ла­гае­мым реши­тель­ны­ми рефор­ма­то­ра­ми, и так воз­ник основ­ной метод реше­ния глав­ных про­блем пуб­лич­ной поли­ти­ки в сле­дую­щие деся­ти­ле­тия рим­ской исто­рии. Истин­ным наследи­ем Тибе­рия стал три­бун-попу­ляр, пре­зи­раю­щий сенат и пред­ла­гаю­щий рефор­мы в народ­ном собра­нии. Воз­мож­но, ещё важ­нее было наследие его про­тив­ни­ков. В сущ­но­сти, Нази­ка поло­жил нача­ло исполь­зо­ва­нию смер­то­нос­но­го наси­лия как решаю­ще­го аргу­мен­та в рим­ских поли­ти­че­ских спо­рах, а посред­ст­вом Попил­ли­е­ва след­ст­вия сенат фак­ти­че­ски одоб­рил дей­ст­вия Нази­ки²⁵. Конеч­но, в 120-х годах мож­но было наде­ять­ся, что и при­мер Тибе­рия, и ответ Нази­ки ока­жут­ся одно­крат­ны­ми собы­ти­я­ми и не повли­я­ют на в целом мир­ное функ­ци­о­ни­ро­ва­ние рим­ско­го государ­ства. Но все подоб­ные надеж­ды похо­ро­нил три­бу­нат Гая Грак­ха, бра­та Тибе­рия, в 123 и 122 гг. и рез­ко враж­деб­ная реак­ция кон­сер­ва­тив­ной эли­ты на его рефор­мы.

Преж­де чем Гаю Грак­ху при­шло вре­мя начи­нать поли­ти­че­скую карье­ру, у него было доста­точ­но вре­ме­ни, чтобы пораз­мыс­лить над рефор­ма­тор­ской про­грам­мой сво­его бра­та с.15 и её про­ва­лом. Он решил, что Тибе­рий поста­вил себе слиш­ком узкую зада­чу. Недо­ста­точ­но было пре­вра­тить про­ле­та­ри­ев в неза­ви­си­мых зем­ледель­цев, наде­лив их зем­лей: потреб­но­сти и инте­ре­сы осталь­ных сло­ёв обще­ства оста­лись неудо­вле­тво­рен­ны­ми, и не уда­лось создать доста­точ­но широ­кую коа­ли­цию, чтобы пре­одо­леть оже­сто­чён­ное сопро­тив­ле­ние сенат­ской эли­ты. Гай опре­де­лил три глав­ные груп­пы в государ­стве, кото­рые тре­бо­ва­лось при­влечь к рефор­ма­тор­ско­му дви­же­нию, учтя их инте­ре­сы и нуж­ды. Во-пер­вых, боль­шин­ство про­ле­та­ри­ев горо­да Рима, зани­маю­щих иде­аль­ное поло­же­ние для уча­стия в любой поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти вплоть до голо­со­ва­ния, не име­ло тра­ди­ци­он­ных свя­зей с зем­лей и не стре­ми­лось стать мел­ки­ми земле­вла­дель­ца­ми. В 120-х годах насчи­ты­ва­лись тыся­чи людей, семьи кото­рых были высе­ле­ны с зем­ли несколь­ки­ми поко­ле­ни­я­ми ранее; кро­ме того, сре­ди город­ско­го про­ле­та­ри­а­та воз­рас­та­ла доля воль­ноот­пу­щен­ни­ков (быв­ших рабов) и их потом­ков, — бла­го­да­ря рим­ско­му пра­ви­лу, соглас­но кото­ро­му раб рим­ско­го граж­да­ни­на при осво­бож­де­нии авто­ма­ти­че­ски ста­но­вил­ся рим­ским граж­да­ни­ном. Этот город­ской про­ле­та­ри­ат, не име­ю­щий ни кор­ней, ни инте­ре­са к зем­ле и сель­ско­му хозяй­ству, не стре­мил­ся полу­чить земель­ные наде­лы и поэто­му был рав­но­ду­шен к рефор­ме, пред­ло­жен­ной Тибе­ри­ем. Гай занял­ся нуж­да­ми это­го город­ско­го про­ле­та­ри­а­та, пред­ло­жив lex fru­men­ta­ria (хлеб­ный закон), кото­рый воз­ла­гал на государ­ство ответ­ст­вен­ность за ввоз, хра­не­ние и про­да­жу (чуть дешев­ле рыноч­ной цены) боль­ших объ­ё­мов зер­на для город­ско­го насе­ле­ния. Этот закон был неве­ро­ят­но попу­ля­рен сре­ди город­ско­го про­ле­та­ри­а­та, но сенат­ская эли­та объ­яви­ла его отъ­яв­лен­ной дема­го­ги­ей и, по сути, под­ку­пом наро­да²⁶.

Во-вто­рых, Гай пони­мал, что за послед­ние сто лет все­го лишь на сту­пень ниже сенат­ской эли­ты обра­зо­вал­ся мно­го­чис­лен­ный класс очень бога­тых людей — земле­вла­дель­цев, финан­си­стов, бан­ки­ров, куп­цов, тор­гов­цев, откуп­щи­ков нало­гов и дру­гих государ­ст­вен­ных кон­трак­тов, про­мыш­лен­ни­ков, — инте­ре­сы кото­рых до неко­то­рой сте­пе­ни сов­па­да­ли с инте­ре­са­ми сена­то­ров, так как и те, и дру­гие были финан­со­вой эли­той, но при этом и суще­ст­вен­но отли­ча­лись, ибо новый класс не вхо­дил в поли­ти­че­скую эли­ту. В рим­ском цен­зе эти люди фор­маль­но счи­та­лись equi­tes, что бук­валь­но озна­ча­ло «всад­ни­ки», так как они были доста­точ­но бога­ты, чтобы поз­во­лить себе содер­жать коня и в слу­чае вой­ны слу­жить государ­ству в кон­ни­це, по при­зы­ву. Одна­ко связь меж­ду этим иму­ще­ст­вен­ным раз­рядом и дей­ст­ви­тель­ной воен­ной служ­бой в кон­ни­це уже дав­но ослаб­ла, и equi­tes (или всад­ни­че­ское сосло­вие, как его обыч­но назы­ва­ют) на самом деле пред­став­ля­ли собой новый соци­аль­но-эко­но­ми­че­ский класс, роль кото­ро­го в рим­ском государ­стве была ещё сла­бо опре­де­ле­на, но, несо­мнен­но, потен­ци­аль­но важ­на. Гай пред­ло­жил отве­сти этим всад­ни­кам вид­ное место в управ­ле­нии государ­ст­вом: пре­до­ста­вить им при­ви­ле­гию слу­жить судья­ми в посто­ян­ных три­бу­на­лах, учреж­дён­ных для кон­тро­ля над управ­ле­ни­ем рим­ским государ­ст­вом. Таким обра­зом, всад­ни­ки долж­ны были заседать в судах над маги­ст­ра­та­ми, намест­ни­ка­ми, поли­ти­че­ски­ми кан­дида­та­ми сенат­ской эли­ты, обви­нён­ны­ми в пре­ступ­ле­ни­ях, и рас­чёт был явно на то, что они возь­мут­ся за дело и обузда­ют про­из­вол маги­ст­ра­тов, что, как ока­за­лось, не поже­ла­ли сде­лать сенат­ские суды²⁷.

с.16 В-третьих, суще­ст­во­ва­ли союз­ни­ки. Гай при­знал, что в аграр­ном законе его бра­та не уде­ля­лось долж­но­го вни­ма­ния (если вооб­ще уде­ля­лось) нуж­дам и инте­ре­сам союз­ных общин и что отно­ше­ния союз­ни­ков и Рима необ­хо­ди­мо рефор­ми­ро­вать. Уже в 126 и 125 гг. ита­лий­цы тре­бо­ва­ли улуч­ше­ния сво­его поло­же­ния. В ответ союз­ник Гая Грак­ха, Марк Фуль­вий Флакк, кон­сул 125 г., пред­ло­жил вели­ко­душ­ную меру: сде­лать всех желаю­щих союз­ни­ков рим­ски­ми граж­да­на­ми и рас­ши­рить само­управ­ле­ние и судеб­ную защи­ту тех союз­ных общин, кото­рые поже­ла­ют остать­ся вне рим­ско­го государ­ства. Подоб­ное рас­про­стра­не­ние рим­ско­го граж­дан­ства вполне соот­вет­ст­во­ва­ло рим­ским тра­ди­ци­ям, суще­ст­во­вав­шим до того, как в 180-х гг. пре­до­став­ле­ние граж­дан­ства пре­кра­ти­лось; одна­ко сенат не поз­во­лил поста­вить пред­ло­же­ние Флак­ка на голо­со­ва­ние²⁸. В резуль­та­те одна из союз­ных общин — Фре­гел­лы — вос­ста­ла, но пре­тор Луций Опи­мий жесто­ко пода­вил мятеж²⁹. После это­го Гай, заняв долж­ность три­бу­на, пред­ло­жил ком­плекс­ный закон, чтобы удо­вле­тво­рить нуж­ды союз­ни­ков: он пред­у­смат­ри­вал пре­до­став­ле­ние всем союз­ни­кам-лати­нам пол­но­прав­но­го рим­ско­го граж­дан­ства, а всем осталь­ным союз­ни­кам — про­ме­жу­точ­но­го латин­ско­го ста­ту­са. Посколь­ку латин­ский ста­тус здесь явно рас­смат­ри­вал­ся как шаг на пути к пол­но­прав­но­му рим­ско­му граж­дан­ству, эта мера не толь­ко сра­зу суще­ст­вен­но рас­ши­ря­ла сово­куп­ность рим­ских граж­дан, но и обе­ща­ла в даль­ней­шем пол­но­прав­ное граж­дан­ство осталь­ным союз­ни­кам, когда они усво­ят латин­ский язык и латин­скую поли­ти­че­скую и юриди­че­скую куль­ту­ру. Сле­ду­ет отме­тить, что это пред­ло­же­ние было муд­рым, отве­ча­ло инте­ре­сам государ­ства и раз и навсе­гда осла­би­ло бы тре­ния меж­ду Римом и союз­ни­ка­ми, если бы было при­ня­то³⁰.

Эти три зако­но­про­ек­та — кото­рые, как мож­но было наде­ять­ся, при­ба­ви­ли бы к мас­се сто­рон­ни­ков Гая три круп­ных груп­пы насе­ле­ния, объ­еди­нён­ных осо­бы­ми инте­ре­са­ми, — допол­ня­ла мера по воз­рож­де­нию про­грам­мы земель­ных раздач, усо­вер­шен­ст­во­ван­ная пред­ло­же­ни­ем осно­вать коло­нии как в Ита­лии, так и за её пре­де­ла­ми, на месте Кар­фа­ге­на³¹. Кро­ме того, Гай внёс зако­но­про­ек­ты, кото­рые запре­ща­ли маги­ст­ра­там каз­нить рим­ских граж­дан без суда и смерт­но­го при­го­во­ра рим­ско­го наро­да³²; упро­ща­ли про­цеду­ру сбо­ра нало­гов в про­вин­ции Азия за счёт учреж­де­ния систе­мы отку­па нало­гов, в рам­ках кото­рой рим­ские финан­си­сты и откуп­щи­ки (pub­li­ca­ni) мог­ли на аук­ци­оне в Риме при­об­ре­сти пра­во соби­рать нало­ги³³; обя­зы­ва­ли рим­ское государ­ство бес­плат­но снаб­жать сол­дат одеж­дой и сна­ря­же­ни­ем и запре­ща­ли при­зы­вать на служ­бу муж­чин млад­ше сем­на­дца­ти лет³⁴; пред­пи­сы­ва­ли сена­ту опре­де­лять про­вин­ции для буду­щих кон­су­лов до их избра­ния, а не в тот год, когда они нахо­дят­ся в долж­но­сти, чтобы пред­от­вра­тить фаво­ри­тизм³⁵; и объ­яв­ля­ли осо­бым пре­ступ­ле­ни­ем непра­во­мер­ное при­суж­де­ние граж­да­ни­на к смерт­ной каз­ни — этот закон, веро­ят­но, имел в виду Попил­ли­е­ву комис­сию 132 г.³⁶.

В целом, рефор­ма­тор­ская про­грам­ма Гая име­ла боль­шие пер­спек­ти­вы и была наце­ле­на на улуч­ше­ние соци­аль­ных, эко­но­ми­че­ских, воен­ных и поли­ти­че­ских усло­вий в Риме и Рим­ской импе­рии раз­но­об­раз­ны­ми спо­со­ба­ми. Каж­дая рефор­ма в отдель­но­сти и про­грам­ма в целом вызва­ла оже­сто­чён­ное сопро­тив­ле­ние, и вра­ги Гая вновь воз­ро­ди­ли лозунг о стрем­ле­нии к тира­нии.

Эта рефор­ма­тор­ская про­грам­ма была слиш­ком вели­ка и слож­на, чтобы при­нять её за один год, и, подоб­но сво­е­му бра­ту, Гай Гракх после пер­во­го года в долж­но­сти (123 г.) стал повтор­но доби­вать­ся три­бу­на­та. с.17 В отли­чие от Тибе­рия, Гай был успеш­но избран и в 122 г. слу­жил вто­рой срок. Собы­тия его двух­лет­не­го три­бу­на­та с само­го нача­ла вызы­ва­ли жар­кие спо­ры, и спу­стя мно­го поко­ле­ний эти спо­ры не пре­кра­ти­лись. Исто­ри­ки, под­дер­жи­ваю­щие ту или иную сто­ро­ну, не стес­ня­лись иска­жать источ­ни­ки в соот­вет­ст­вии со сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­грам­ма­ми. В резуль­та­те, чрез­вы­чай­но труд­но вос­ста­но­вить подроб­но­сти и хро­но­ло­гию три­бу­на­та Гая, и здесь не ста­вит­ся такая зада­ча. Боль­шин­ство его зако­нов были при­ня­ты, неко­то­рые ока­за­лись очень эффек­тив­ны, но неко­то­рые име­ли непред­виден­ные послед­ст­вия. Хлеб­ный закон (lex fru­men­ta­ria) упо­рядо­чил снаб­же­ние Рима про­до­воль­ст­ви­ем, и бла­го­да­ря ему бед­ные граж­дане полу­чи­ли доста­точ­но пищи по доступ­ной цене. Зако­ны, запре­щав­шие про­из­воль­ные каз­ни и судеб­ные убий­ства, ста­ли при­знан­ной частью рим­ско­го пра­ва и, несо­мнен­но, явля­лись бла­готвор­ны­ми мера­ми. Одна­ко земель­ные разда­чи ока­за­лись не более успеш­ны­ми, чем разда­чи Тибе­рия, а закон об отку­пах ази­ат­ских нало­гов при­вёл к ужа­саю­щей экс­плуа­та­ции про­вин­ции Азия рим­ски­ми откуп­щи­ка­ми при попу­сти­тель­стве про­вин­ци­аль­ных намест­ни­ков. Более того, всад­ни­ки ока­за­лись не более бес­при­страст­ны­ми и не более эффек­тив­ны­ми судья­ми, чем сена­то­ры, кон­троль над суда­ми дал им воз­мож­ность запу­ги­вать чест­ных намест­ни­ков, чтобы те смот­ре­ли сквозь паль­цы на экс­плу­а­та­тор­ские дей­ст­вия откуп­щи­ков или откры­то попу­сти­тель­ст­во­ва­ли им. Несго­вор­чи­вым намест­ни­кам мог­ли при­гро­зить, что по воз­вра­ще­нии в Рим при­вле­кут их к суду перед людь­ми, кото­рых свя­зы­ва­ют со всад­ни­ка­ми-пуб­ли­ка­на­ми общие настро­е­ния и (или) инте­ре­сы.

По иро­нии судь­бы, самое силь­ное и реши­тель­ное сопро­тив­ле­ние было ока­за­но наи­бо­лее муд­ро­му и полез­но­му для государ­ства меро­при­я­тию Гая: зако­но­про­ек­ту о рас­про­стра­не­нии граж­дан­ства или латин­ско­го ста­ту­са на союз­ни­ков. Опти­ма­ты искус­но и лице­мер­но обыг­ра­ли этот вопрос в сена­те и исполь­зо­ва­ли его, чтобы рас­ко­лоть боль­шую коа­ли­цию, ско­ло­чён­ную Гаем Грак­хом, и закон так и не был при­нят.

Когда опти­ма­ты не смог­ли поме­шать одоб­ре­нию боль­шин­ства пред­ло­же­ний Гая и при­зна­ли, что он, несо­мнен­но, сно­ва выиг­ра­ет выбо­ры на 122 г., они выдви­ну­ли одно­го из сво­их рядов — Мар­ка Ливия Дру­за — на долж­ность три­бу­на, чтобы он стал кол­ле­гой Гая. Друз ока­зал­ся необы­чай­но лов­ким поли­ти­ком и искус­но исполь­зо­вал про­грам­му Гая про­тив него само­го, рас­ка­лы­вая ряды его сто­рон­ни­ков. В част­но­сти, сре­ди про­че­го Друз пред­ло­жил аграр­ные зако­ны, пред­у­смат­ри­вав­шие выведе­ние две­на­дца­ти коло­ний новых посе­лен­цев, но судя по тому, что эти зако­ны хоть и были при­ня­ты, но так и не испол­не­ны, их с само­го нача­ла не рас­смат­ри­ва­ли всерь­ёз. Но в первую оче­редь про­тив Гая был исполь­зо­ван вопрос о граж­дан­стве. При помо­щи и содей­ст­вии Гая Фан­ния, быв­ше­го союз­ни­ка Гая, Друз и опти­ма­ты экс­плу­а­ти­ро­ва­ли узкие, огра­ни­чен­ные инте­ре­сы и пред­убеж­де­ния рим­ских граж­дан и убеж­да­ли их не допу­стить, чтобы их при­ви­ле­ги­ро­ван­ный ста­тус был обес­це­нен за счёт мас­штаб­но­го рас­ши­ре­ния чис­ла граж­дан³⁷. Таким обра­зом, закон о граж­дан­стве был откло­нён, и из-за это­го вопро­са Гай Гракх в зна­чи­тель­ной мере утра­тил попу­ляр­ность и не был пере­из­бран три­бу­ном на тре­тий срок в 121 г.³⁸. Итак, в 121 г., когда Гай Гракх и его глав­ные сто­рон­ни­ки оста­лись без долж­но­стей, с.18 контр­ата­ка вра­гов рефор­мы про­тив него пере­шла в более актив­ную фазу. А имен­но, три­бун пред­ло­жил отме­нить закон Гая Грак­ха об осно­ва­нии коло­нии рим­ских граж­дан в Кар­фа­гене.

Гракх и его глав­ный союз­ник Фуль­вий Флакк под­ня­ли сво­их спо­движ­ни­ков на защи­ту зако­на, отме­ну кото­ро­го горя­чо под­дер­жи­вал один из кон­су­лов это­го года, Луций Опи­мий. Спо­ры меж­ду сто­рон­ни­ка­ми и про­тив­ни­ка­ми Грак­ха пере­рос­ли в бес­по­ряд­ки, и в этой тол­котне и дра­ке был убит кли­ент кон­су­ла Опи­мия. Опи­мий созвал заседа­ние сена­та, чтобы осудить это наси­лие, и заявил, что грак­хан­цы по сути откры­то взбун­то­ва­лись; сенат под­дер­жал его и при­нял поста­нов­ле­ние, кото­рое объ­яв­ля­ло чрез­вы­чай­ное поло­же­ние, угро­жаю­щее тра­ди­ци­он­но­му функ­ци­о­ни­ро­ва­нию государ­ства (res pub­li­ca), и при­зы­ва­ло кон­су­ла набрать воен­ные силы для вос­ста­нов­ле­ния обще­ст­вен­но­го поряд­ка любы­ми необ­хо­ди­мы­ми сред­ства­ми. Опи­ра­ясь на это поста­нов­ле­ние сена­та, Опи­мий собрал вой­ско, а Гай Гракх, Фуль­вий Флакк и их сто­рон­ни­ки, чис­лом несколь­ко тысяч, опа­са­ясь за свою жизнь (что неуди­ви­тель­но, если вспом­нить о судь­бе Тибе­рия и его при­вер­жен­цев), заня­ли Авен­тин и при­гото­ви­лись защи­щать­ся. Это, конеч­но, выгляде­ло имен­но как откры­тое вос­ста­ние, кото­рое, по сло­вам Опи­мия, и под­ня­ли грак­хан­цы; так он полу­чил пре­крас­ное оправ­да­ние для того, чтобы пода­вить их гру­бой силой. Гай Гракх и Фуль­вий Флакк погиб­ли, вме­сте со мно­ги­ми сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми: Опи­мий дей­ст­во­вал крайне жесто­ко. Самым воз­му­ти­тель­ным было то, что несколь­ко тысяч грак­хан­цев, сло­жив­ших ору­жие и взя­тых в плен, всё же были каз­не­ны Опи­ми­ем без суда, в том чис­ле сын Флак­ка, кото­ро­го посла­ли к Опи­мию для пере­го­во­ров о мир­ном согла­ше­нии³⁹.

В 120 г. Опи­мия попы­та­лись при­звать к отве­ту за его исклю­чи­тель­ную жесто­кость: три­бун при­влёк его к суду наро­да, по иро­нии судь­бы, — в соот­вет­ст­вии с зако­ном само­го Гая Грак­ха, запре­щаю­щим каз­нить рим­ских граж­дан без суда. Одна­ко Опи­мий был оправ­дан, и в рим­ском пра­ве это оправ­да­ние трак­то­ва­лось так, что народ под­твер­дил чрез­вы­чай­ное поста­нов­ле­ние сена­та — поста­нов­ле­ние, кото­ро­му пред­сто­я­ло стать важ­ным ору­жи­ем в контрре­фор­ма­тор­ском арсе­на­ле сена­та и кото­рое ста­ло назы­вать­ся Se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum, бук­валь­но «послед­нее» поста­нов­ле­ние сена­та⁴⁰.

Таким обра­зом, попыт­ка Гая про­ве­сти пре­об­ра­зо­ва­ния окон­чи­лась тем же, что и попыт­ка Тибе­рия: потен­ци­аль­ный рефор­ма­тор и его сто­рон­ни­ки были уби­ты реак­ци­он­ны­ми опти­мат­ски­ми сила­ми. Se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum фак­ти­че­ски уза­ко­нил при­ме­не­ние силы как решаю­щий фак­тор в рим­ской поли­ти­ке, и это мож­но счи­тать глав­ным наследи­ем грак­хан­ской эпо­хи. Без­услов­но, опти­мат­ские, враж­деб­ные пере­ме­нам кру­ги рим­ско­го ноби­ли­те­та совер­шен­но ясно дали понять, что будут оже­сто­чён­но сопро­тив­лять­ся всем пре­об­ра­зо­ва­ни­ям систе­мы управ­ле­ния и обще­ст­вен­но­го устрой­ства в Риме и гото­вы при­бег­нуть к любо­му наси­лию, какое потре­бу­ет­ся для подав­ле­ния рефор­ма­тор­ско­го дви­же­ния. При­ме­ча­тель­но, что зако­ны Гая не были немед­лен­но анну­ли­ро­ва­ны, как и зако­ны Тибе­рия, и, воз­мож­но, это свиде­тель­ст­ву­ет о неуве­рен­но­сти опти­ма­тов в том, что боль­шин­ство в зако­но­да­тель­ном собра­нии под­дер­жит отме­ну дан­ных зако­нов. с.19 Рас­пре­де­ле­нию зем­ли поз­во­ле­но было про­дол­жать­ся, доволь­но бес­по­рядоч­но, до 111 г., когда был при­нят закон, пре­кра­тив­ший этот про­цесс и объ­явив­ший почти весь ag­rum pub­li­cum част­ной соб­ст­вен­но­стью, кто бы им тогда ни вла­дел⁴¹. Несмот­ря на закон 121 г., кото­рый при­вёл к гибе­ли Гая, рим­ская коло­ния в Кар­фа­гене не была лик­види­ро­ва­на, и боль­шин­ство осталь­ных зако­нов Гая оста­лось в силе. Его судеб­ная рефор­ма, пере­дав­шая суды всад­ни­че­ско­му сосло­вию, пять­де­сят лет оста­ва­лась ябло­ком раздо­ра в рим­ской поли­ти­ке; вопрос о соот­но­ше­нии суве­ре­ни­те­та наро­да и прав­ле­ния сена­та стал лейт­мо­ти­вом позд­не­рес­пуб­ли­кан­ской поли­ти­ки, а про­бле­мы недо­воль­ства союз­ни­ков, набо­ра в армию и её эффек­тив­но­сти пред­сто­я­ло решать в сле­дую­щие деся­ти­ле­тия. Мож­но утвер­ждать, что в тече­ние ста лет после Грак­хов рим­ская исто­рия раз­во­ра­чи­ва­лась в тени тех замыс­лов, кото­рые попы­та­лось вопло­тить грак­хан­ское рефор­ма­тор­ское дви­же­ние: про­бле­мы, мето­ды, про­ти­во­ре­чия, линии внут­рен­не­го рас­ко­ла оста­ва­лись теми же, какие наме­ти­ла и обна­ру­жи­ла грак­хан­ская рефор­ма­тор­ская про­грам­ма и её про­тив­ни­ки.

Было совер­шен­но оче­вид­но, что у опти­ма­тов нет аль­тер­на­тив­ных вари­ан­тов реше­ния рим­ских про­блем, что их пози­ция цели­ком опре­де­ля­ет­ся нега­тив­ной реши­мо­стью сохра­нить ста­тус-кво и что они сопро­тив­ля­ют­ся не толь­ко ново­введе­ни­ям как тако­вым, но и про­сто про­цес­су пре­об­ра­зо­ва­ний, в резуль­та­те кото­ро­го рефор­ма­то­ры при­об­ре­та­ли попу­ляр­ность и, сле­до­ва­тель­но, авто­ри­тет.

После гибе­ли Гая Грак­ха в Риме начал­ся пере­ход­ный пери­од кажу­ще­го­ся спо­кой­ст­вия, кото­рый про­дол­жал­ся чуть более деся­ти­ле­тия. Он закон­чил­ся после 113 г., когда воз­ник­ло два внеш­не­по­ли­ти­че­ских кри­зи­са; их опас­ность была совер­шен­но несо­по­ста­ви­мой, но оба име­ли круп­ные поли­ти­че­ские послед­ст­вия: это так назы­вае­мая Югур­тин­ская вой­на (111—105 гг.) и пере­се­ле­ние двух мно­го­чис­лен­ных гер­ман­ских пле­мён — ким­вров и тев­то­нов (113—101 гг.). Эти два кри­зи­са под­черк­ну­ли разо­ча­ро­ва­ние рим­ско­го наро­да в сенат­ском прав­ле­нии и серь­ёз­ные про­бле­мы с воен­ным набо­ром, бое­спо­соб­но­стью, дис­ци­пли­ной и коман­до­ва­ни­ем, воз­ник­шие в Риме в эту эпо­ху.

Исто­ки Югур­тин­ской вой­ны лежа­ли в заве­ща­тель­ных рас­по­ря­же­ни­ях нуми­дий­ско­го царя Миципсы, кли­ен­та Рима, кото­рый умер в 118 г., при­ка­зав разде­лить цар­ство меж­ду сво­и­ми сыно­вья­ми Гием­пса­лом и Адгер­ба­лом и пле­мян­ни­ком Югур­той⁴². Из них тро­их лишь Югур­та обла­дал талан­том и энер­ги­ей, а так­же имел пре­вос­ход­ные свя­зи в Риме с той поры, когда участ­во­вал в Нуман­тий­ской войне Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на в 134—133 гг. Югур­та не желал делить цар­ство сво­его дяди с посред­ст­вен­ны­ми кузе­на­ми и к 113 г. взял под кон­троль всю стра­ну. Сенат лишь убеж­дал Югур­ту сохра­нять мир с кузе­на­ми, но не пред­при­нял ниче­го, чтобы ему поме­шать, и явно счи­тал, что для рим­ских инте­ре­сов не име­ет осо­бо­го зна­че­ния, кто из наслед­ни­ков Миципсы пра­вит Нуми­ди­ей. Прав­да, после смер­ти Гием­пса­ла сенат­ская комис­сия во гла­ве с Опи­ми­ем разде­ли­ла Нуми­дию меж­ду дву­мя остав­ши­ми­ся в живых наслед­ни­ка­ми, при­чем Адгер­бал полу­чил более бла­го­по­луч­ную и циви­ли­зо­ван­ную часть цар­ства у побе­ре­жья, рядом с рим­ской про­вин­ци­ей Афри­ка, а Югур­та — более суро­вую и мало­на­се­лён­ную внут­рен­нюю часть, одна­ко когда Югур­та нару­шил с.20 это согла­ше­ние и вторг­ся на терри­то­рию кузе­на, сенат напра­вил две комис­сии, чтобы заявить ему про­тест, но не обна­ру­жил наме­ре­ния вме­шать­ся более актив­но.

Посколь­ку сенат не желал увяз­нуть в нуми­дий­ских делах, Югур­та вполне мог бы захва­тить власть во всей стране, если бы не совер­шил одну круп­ную ошиб­ку. В 113 г., завер­шая заво­е­ва­ние цар­ства Адгер­ба­ла, Югур­та оса­дил Цир­ту, сто­ли­цу сво­его кузе­на, где тот укрыл­ся. Наряду с Адгер­ба­лом и мно­го­чис­лен­ным нуми­дий­ским насе­ле­ни­ем в горо­де нахо­ди­лось нема­ло рим­ских и ита­лий­ских всад­ни­ков, заня­тых раз­лич­ны­ми дело­вы­ми опе­ра­ци­я­ми в Нуми­дии и с этой стра­ной. Сим­па­ти­зи­руя Адгер­ба­лу и ока­зав­шись вме­сте с ним в оса­де, эти рим­ляне и ита­лий­цы воору­жи­лись и сыг­ра­ли важ­ную роль в обо­роне горо­да; их дей­ст­вия ока­за­лись так эффек­тив­ны, что надол­го отсро­чи­ли паде­ние горо­да. Когда Цир­та нако­нец сда­лась, Югур­та, кото­ро­му так дол­го пре­пят­ст­во­ва­ли, дал волю гне­ву и поз­во­лил сво­е­му вой­ску гра­бить и уби­вать рим­лян и ита­лий­цев наряду с мест­ным насе­ле­ни­ем. Когда вести об этом изби­е­нии достиг­ли Рима, там раз­ра­зи­лась буря яро­сти, обра­щён­ная не толь­ко про­тив Югур­ты, но и про­тив сена­та, не поже­лав­ше­го обуздать Югур­ту.

Столк­нув­шись с гне­вом наро­да, а осо­бен­но дело­во­го клас­са, к кото­ро­му при­над­ле­жа­ло боль­шин­ство уби­тых в Цир­те, сенат вынуж­ден был дей­ст­во­вать. Было реше­но начать вой­ну с Югур­той, и Луцию Каль­пур­нию Бес­тии, одно­му из кон­су­лов 111 г., пору­че­но напасть на Нуми­дию и при­звать его к отве­ту. Бес­тия набрал боль­шое вой­ско, окру­жил себя опыт­ны­ми совет­ни­ка­ми, в чис­ло кото­рых вхо­дил прин­цепс сена­та Марк Эми­лий Скавр, и вторг­ся в Нуми­дию из рим­ской про­вин­ции Афри­ка. Он одер­жал верх над вой­ска­ми Югур­ты в несколь­ких мел­ких сра­же­ни­ях и отпра­вил к нему послов, чтобы заклю­чить с ним согла­ше­ние. В ходе пере­го­во­ров Югур­ту убеди­ли фор­маль­но сдать­ся Риму, выпла­тить воз­ме­ще­ние за свои «пре­ступ­ле­ния» и на этой осно­ве Бес­тия заклю­чил дого­вор о при­зна­нии его царем Нуми­дии и окон­ча­нии вой­ны. Пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что сенат всё ещё не желал при­со­еди­нять Нуми­дию или ввя­зы­вать­ся там в про­дол­жи­тель­ную вой­ну — и, как мы увидим, на то были серь­ёз­ные при­чи­ны.

Одна­ко в Риме дого­вор Бес­тии вызвал ещё одну лави­ну обще­ст­вен­но­го гне­ва. Три­бун по име­ни Гай Мем­мий потре­бо­вал рас­сле­до­вать всё это дело, и сам нуми­дий­ский царь был вызван в Рим для дачи пока­за­ний, но дру­гой три­бун запре­тил ему гово­рить⁴³. Одна­ко Югур­та вос­поль­зо­вал­ся воз­мож­но­стью, чтобы орга­ни­зо­вать убий­ство сво­его сопер­ни­ка, про­ис­хо­див­ше­го из цар­ско­го дома Нуми­дии и нашед­ше­го убе­жи­ще в Риме. Даже сенат, воз­му­щён­ный таким бес­чин­ст­вом, понял, что дого­вор Бес­тии не может оста­вать­ся в силе, рас­торг его и пору­чил новую вой­ну про­тив Югур­ты Спу­рию Посту­мию Аль­би­ну, кон­су­лу 110 г. Одна­ко Югур­та про­ти­во­по­ста­вил ему так­ти­ку затя­ги­ва­ния воен­ных дей­ст­вий, мораль­ный дух рим­ских войск силь­но упал, и Аль­бин ниче­го не смог добить­ся с.21 к тому вре­ме­ни, как вынуж­ден был вер­нуть­ся в Рим для про­веде­ния выбо­ров, пору­чив коман­до­ва­ние сво­е­му бра­ту Авлу. Почу­яв шанс обре­сти лич­ную сла­ву, Авл Аль­бин повёл армию про­тив Югур­ты и уго­дил пря­мо в ловуш­ку; ему при­шлось сдать­ся Югур­те, и армия под­верг­лась уни­же­нию: она сло­жи­ла ору­жие и про­шла «под ярмом».

В Риме это уни­же­ние ста­ло послед­ней кап­лей. В нача­ле 109 г. три­бун Гай Мами­лий про­вёл закон об учреж­де­нии комис­сии для рас­сле­до­ва­ния дей­ст­вий сена­та в отно­ше­нии Югур­ты, а новый кон­сул Квинт Цеци­лий Метелл был направ­лен в Афри­ку, чтобы раз и навсе­гда закон­чить вой­ну с Югур­той, полу­чив чёт­кие инструк­ции о том, что един­ст­вен­ным при­ем­ле­мым исхо­дом явля­ет­ся пол­ное пора­же­ние и капи­ту­ля­ция или смерть Югур­ты. Мами­ли­е­ва комис­сия энер­гич­но взя­лась за рас­сле­до­ва­ние поли­ти­ки рим­ских лиде­ров, имев­ших дело с Югур­той; четы­ре кон­су­ля­ра, в том чис­ле Бес­тия и нена­вист­ный Луций Опи­мий, были при­зна­ны винов­ны­ми во взя­точ­ни­че­стве и изгна­ны⁴⁴. Тем вре­ме­нем Метелл, потра­тив в Афри­ке несколь­ко меся­цев на вос­ста­нов­ле­ние бое­во­го духа и дис­ци­пли­ны в армии, вторг­ся в Нуми­дию и нанёс Югур­те пора­же­ние в бит­ве при реке Мутул. Метелл был спо­соб­ным пол­ко­вод­цем, при­над­ле­жал к одно­му из самых вли­я­тель­ных знат­ных родов в Риме и окру­жил себя пре­вос­ход­ны­ми и опыт­ны­ми лега­та­ми, глав­ны­ми из кото­рых были Пуб­лий Рути­лий Руф и Гай Марий. В сущ­но­сти, наи­бо­лее важ­ным ито­гом Югур­тин­ской вой­ны ока­за­лось вос­хож­де­ние Мария. Он про­ис­хо­дил из рода кли­ен­тов знат­ных Метел­лов и сам тоже при­об­рёл репу­та­цию храб­ро­го и спо­соб­но­го коман­ди­ра, так что реше­ние Метел­ла назна­чить его одним из сво­их выс­ших офи­це­ров было есте­ствен­ным; одна­ко Марий был не из тех, кто доволь­ст­ву­ет­ся вто­ры­ми или вспо­мо­га­тель­ны­ми роля­ми.

Дей­ст­ви­тель­но, Гаю Марию пред­сто­я­ло стать одним из вели­чай­ших людей в рим­ской исто­рии. Он родил­ся в семье мест­ных бога­чей в Арпине, малень­ком горо­де на хол­мах к юго-восто­ку от Рима, и поли­ти­че­ская карье­ра в Риме вовсе не была для Мария пред­ре­ше­на. Он был, как выра­жа­лись рим­ляне, no­vus ho­mo (бук­валь­но «новый чело­век») — чело­век из семьи, не вхо­дя­щей в тра­ди­ци­он­ный ноби­ли­тет, чело­век, не име­ю­щий кон­су­лов или даже сена­то­ров сре­ди пред­ков. В самом деле, Арпин был одной из послед­них общин, полу­чив­ших рим­ское граж­дан­ство, преж­де чем рим­ляне реши­ли пре­кра­тить пре­до­став­ле­ние граж­дан­ства ита­лий­цам; это про­изо­шло в 188 г., и, таким обра­зом, Марий, веро­ят­но, был рим­ля­ни­ном все­го лишь в третьем поко­ле­нии.

Хотя рас­ска­зы о том, что он был сыном мел­ко­го зем­ледель­ца, пре­уве­ли­че­ны, — ибо от дру­го­го арпин­ца, Цице­ро­на, извест­но, что Марии были одной из трёх вли­я­тель­ней­ших семей Арпи­на, — Марию, несо­мнен­но, непро­сто было про­би­вать себе доро­гу в рим­ской поли­ти­ке. Спер­ва он заявил о себе как о бра­вом и спо­соб­ном офи­це­ре, когда слу­жил под нача­лом Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на под Нуман­ци­ей, — по иро­нии судь­бы, в той же самой войне, в кото­рой отли­чил­ся Югур­та, коман­до­вав­ший союз­ным кон­тин­ген­том из Нуми­дии. Дей­ст­ви­тель­но, сохра­нил­ся рас­сказ о том, что во вре­мя ужи­на в палат­ке пол­ко­во­д­ца какой-то льстец спро­сил, най­дет­ся ли когда-нибудь в Риме вое­на­чаль­ник, достой­ный сме­нить Сци­пи­о­на, а этот вели­кий чело­век хлоп­нул Мария по пле­чу и ска­зал: «Воз­мож­но — он». При под­держ­ке с.22 Метел­лов Марий выиг­рал выбо­ры на долж­ность кве­сто­ра — и, сле­до­ва­тель­но, стал сена­то­ром, — а в 119 г. добил­ся три­бу­на­та. Но когда он попы­тал­ся полу­чить пре­ту­ру, то был два­жды отверг­нут изби­ра­те­ля­ми и про­бил­ся на эту долж­ность лишь с третьей попыт­ки, в 115 г., при­чём занял послед­нее место и был обви­нён в под­ку­пе изби­ра­те­лей. Хотя Мария и оправ­да­ли, каза­лось, что пре­ту­ра — это его поли­ти­че­ский пото­лок, и по про­ше­ст­вии закон­но­го двух­лет­не­го интер­ва­ла он даже не попы­тал­ся добить­ся кон­суль­ства. Одна­ко он был наде­лён исклю­чи­тель­ным често­лю­би­ем и, к сча­стью для Рима, ока­зал­ся очень талант­ли­вым пол­ко­вод­цем. Упор­ный, стой­кий, реши­тель­ный, изо­бре­та­тель­ный в так­ти­ке, осно­ва­тель­ный в стра­те­гии, неве­ро­ят­но уве­рен­ный в себе, Марий имел все задат­ки вели­ко­го вое­на­чаль­ни­ка. Сол­да­ты люби­ли его за готов­ность и спо­соб­ность пере­но­сить все лише­ния, кото­рым он под­вер­гал их, — при­том, что он был тре­бо­ва­тель­ным и стро­гим коман­ди­ром. И он знал, когда и как мож­но чуть осла­бить дис­ци­пли­ну и поз­во­лить людям немно­го удо­воль­ст­вий после тех тягот, кото­рые они испы­та­ли по его воле. Марий жаж­дал про­бить­ся наверх и пре­зи­рал рим­ских ноби­лей, кото­рым это уда­ва­лось без уси­лий, бла­го­да­ря родо­вым име­нам и выдаю­щим­ся пред­кам. Югур­тин­ская вой­на ста­ла для его често­лю­бия неожи­дан­ной уда­чей, и он решил не упу­стить те воз­мож­но­сти, кото­рые она дава­ла для про­дви­же­ния и запозда­ло­го поли­ти­че­ско­го про­ры­ва⁴⁵.

Зимой 109/108 г. Марий ска­зал Метел­лу, что хотел бы доби­вать­ся кон­суль­ства и наде­ет­ся на его под­держ­ку. Метелл высо­ко­мер­но отве­тил, что у Мария будет вре­мя об этом поду­мать, когда его (Метел­ла) сын станет соис­ка­те­лем; это явля­лось оскорб­ле­ни­ем, так как сын Метел­ла был ещё юно­шей, а Марий — уже пяти­де­ся­ти­лет­ним муж­чи­ной⁴⁶. Уязв­лён­ный этой отпо­ве­дью, Марий стал под­ры­вать авто­ри­тет Метел­ла. Бла­го­да­ря сво­е­му всад­ни­че­ско­му про­ис­хож­де­нию, Марий имел мно­же­ство зна­ко­мых во всад­ни­че­ском сосло­вии; через них он начал рас­про­стра­нять в Риме слу­хи, что Метелл то ли не спо­со­бен закон­чить вой­ну, то ли наме­рен­но её затя­ги­ва­ет, не желая сда­вать коман­до­ва­ние. Он утвер­ждал, что боль­шин­ство побед Метел­ла было одер­жа­но бла­го­да­ря его, Мария, вме­ша­тель­ству, и обе­щал, что если его избе­рут кон­су­лом и поста­вят во гла­ве вой­ска, то он в крат­чай­шие сро­ки одер­жит окон­ча­тель­ную победу. Метелл не желал его отпус­кать, но, несмот­ря на это, Марий в кон­це кон­цов добил­ся раз­ре­ше­ния поки­нуть Афри­ку и отпра­вить­ся в Рим для уча­стия в кон­суль­ских выбо­рах 108 г. на 107-й год — и одер­жал на них бле­стя­щую победу. Вопре­ки тра­ди­ции, соглас­но кото­рой коман­до­ва­ния рас­пре­де­лял сенат, в народ­ном собра­нии был при­нят закон, пред­пи­сы­вав­ший пере­дать веде­ние вой­ны про­тив Югур­ты от Метел­ла Марию, и послед­ний начал под­готов­ку к испол­не­нию сво­его обе­ща­ния быст­ро и без боль­ших потерь выиг­рать вой­ну. Глав­ной про­бле­мой, встав­шей перед ним, было ком­плек­то­ва­ние армии: он луч­ше всех знал, что набрать сол­дат в цен­зо­вых клас­сах будет нелег­ко и эта мера ока­жет­ся непо­пу­ляр­ной, а на выхо­де даст недо­воль­ное и неза­ин­те­ре­со­ван­ное вой­ско. Но для того, чтобы испол­нить обе­ща­ние и закон­чить вой­ну, Марию тре­бо­вал­ся при­ток новых сол­дат, год­ных к служ­бе.

с.23 Реше­ние этой про­бле­мы, най­ден­ное Мари­ем, поло­жи­ло нача­ло фун­да­мен­таль­но­му изме­не­нию рим­ской воен­ной систе­мы. Отка­зав­шись от тра­ди­ци­он­ной и неэф­фек­тив­ной систе­мы набо­ра, Марий решил исполь­зо­вать боль­шой и неосво­ен­ный источ­ник люд­ских ресур­сов, а имен­но — рас­ту­щий класс про­ле­та­ри­ев. Он при­звал людей любо­го цен­зо­во­го ста­ту­са запи­сы­вать­ся доб­ро­воль­ца­ми и пообе­щал эки­пи­ро­вать их за счёт государ­ства, гра­мот­но и успеш­но коман­до­вать ими и, самое глав­ное, хоро­шо воз­на­гра­дить их за служ­бу при отстав­ке, пре­до­ста­вив им долю в добы­че и земель­ный надел после победы. Тыся­чи про­ле­та­ри­ев отклик­ну­лись на этот при­зыв, а союз­ни­ки Мария из сосло­вия всад­ни­ков частич­но опла­ти­ли эки­пи­ров­ку его армии всем необ­хо­ди­мым для успеш­ной вой­ны⁴⁷. Поэто­му вполне есте­ствен­но, что Марий и его вой­ско при­бы­ли в 107 г. в Афри­ку, чтобы про­дол­жить вой­ну, с боль­ши­ми надеж­да­ми, и эти надеж­ды в ито­ге оправ­да­лись. Югур­та исполь­зо­вал искус­ную так­ти­ку про­мед­ле­ния и неуло­ви­мую стра­те­гию «удар — отход», поэто­му быст­рая и реши­тель­ная победа была невоз­мож­на, но Марий стал зани­мать горо­да и кре­по­сти Нуми­дии и, опи­ра­ясь на них как на базы, посте­пен­но огра­ни­чи­вать пере­дви­же­ния Югур­ты и брать под кон­троль терри­то­рию Нуми­дии, так что в ито­ге вытес­нил Югур­ту из его цар­ства. В кон­це кон­цов Югур­те при­шлось бежать в сосед­нюю Мавре­та­нию и искать убе­жи­ща у её царя Бок­ха, а Нуми­дия доста­лась Риму. Одна­ко пока Югур­та нахо­дил­ся на сво­бо­де, Марий не мог счи­тать вой­ну закон­чен­ной: нуми­ди­ец дока­зал, что спо­со­бен вер­нуть­ся на преж­ние пози­ции и вновь обре­сти кон­троль над сво­им цар­ст­вом, когда Рим обра­тит своё вни­ма­ние к дру­гим пред­ме­там. Пере­го­во­ры с Бок­хом о выда­че Югур­ты взял на себя Луций Кор­не­лий Сул­ла, кве­стор Мария, кото­рый с риском для жиз­ни при­был ко дво­ру царя и тор­же­ст­вен­но вер­нул­ся с Югур­той в цепях⁴⁸.

Поэто­му в середине 105 г. до н. э. Марий полу­чил воз­мож­ность вер­нуть­ся в Рим с три­ум­фом, и с точ­ки зре­ния рим­ско­го насе­ле­ния он при­ехал очень вовре­мя, ибо его вни­ма­ния тре­бо­вал ещё один кри­зис, гораздо более опас­ный. Вер­нём­ся назад, в 113 г., когда воз­ник­ла круп­ная потен­ци­аль­ная угро­за без­опас­но­сти Рима: при­шли вести о вели­ком пере­се­ле­нии наро­дов в гер­ман­ских зем­лях. Союз пле­мён, кото­рые назы­ва­лись у рим­лян ким­вра­ми и тев­то­на­ми и про­ис­хо­ди­ли, види­мо, из южной Скан­ди­на­вии и север­ной Гер­ма­нии, поки­нул свои дома и дви­нул­ся на юг в поис­ках новых земель для рас­се­ле­ния. Было неяс­но, каков их конеч­ный пункт назна­че­ния, но куда бы они ни напра­ви­лись — на юго-восток в бал­кан­ские зем­ли, пря­мо на юг в южную Фран­цию и Ита­лию или на юго-запад в Испа­нию, — они неиз­беж­но созда­ли бы угро­зу рим­ской вла­сти⁴⁹. Поэто­му в 113 г. один из рим­ских кон­су­лов, Гай Папи­рий Кар­бон^[2], всту­пил в бит­ву с ким­вра­ми при Норее на севе­ро-восточ­ных скло­нах Альп, одна­ко потер­пел ката­стро­фи­че­ское пора­же­ние⁵⁰.

В тече­ние несколь­ких лет гер­ман­цы блуж­да­ли по терри­то­ри­ям, кото­рые не слиш­ком забо­ти­ли рим­лян, но в 109 г. они напра­ви­лись в Гал­лию, где, види­мо, ста­ли угро­жать срав­ни­тель­но недав­но заво­ё­ван­ной рим­ской про­вин­ции на побе­ре­жье Сре­ди­зем­но­го моря: кон­сул Марк Юний Силан ата­ко­вал ким­вров, и с.24 вновь рим­ская армия была раз­гром­ле­на⁵¹. Но, как ока­за­лось, гер­ман­цы не пред­при­ня­ли ниче­го про­тив Про­ван­са (рим­ской Про­вин­ции), но мед­ли­ли в цен­траль­ной Гал­лии. Одна­ко в 107 г. они вер­ну­лись в южную Гал­лию, и рим­ский кон­сул вновь попы­тал­ся вытес­нить их. На сей раз сокру­ши­тель­ное пора­же­ние потер­пел Луций Кас­сий Лон­гин, кол­ле­га Мария по кон­суль­ству, — от тигу­ри­нов, одно­го из пле­мён, состо­яв­ших в сою­зе с ким­вра­ми и тев­то­на­ми⁵². Кон­сул 106 г. Квинт Сер­ви­лий Цепи­он был послан с круп­ной арми­ей в южную Гал­лию, чтобы защи­тить про­вин­цию, и вёл вой­ну успеш­но. Поэто­му его коман­до­ва­ние про­дли­ли на 105 г., но была направ­ле­на и новая армия во гла­ве с кон­су­лом это­го года Гне­ем Мал­ли­ем Мак­си­мом, чтобы сов­мест­но с ним отра­зить воз­рос­шую угро­зу со сто­ро­ны гер­ман­ских пле­мён.

В ито­ге Цепи­он, нобиль из древ­не­го пат­ри­ци­ан­ско­го рода, и «новый чело­век» Мал­лий не суме­ли нала­дить успеш­ное сотруд­ни­че­ство и потер­пе­ли ката­стро­фи­че­ское пора­же­ние в бит­ве при Ара­у­зи­оне (Оранж), почти пол­но­стью поте­ряв свои армии: сооб­ща­ет­ся, что погиб­ло 80 тысяч чело­век⁵³. Теперь ким­врам и тев­то­нам была откры­та доро­га не толь­ко в галль­скую про­вин­цию Рима, но и оттуда — в Ита­лию, и в Риме нача­лась пани­ка и ожи­ла память об ужас­ном раз­граб­ле­нии, учи­нен­ном гал­ла­ми в 383 г. Рим­ский народ был убеж­дён, что в столь тяжё­лом поло­же­нии лишь один чело­век спо­со­бен спа­сти Рим — победо­нос­ный пол­ко­во­дец Гай Марий. Про­де­мон­стри­ро­вав глу­бо­чай­шие сомне­ния в эффек­тив­но­сти сенат­ско­го управ­ле­ния и воен­ных талан­тах тра­ди­ци­он­но­го ноби­ли­те­та, народ пре­не­брёг зако­ном, запре­щав­шим Марию повтор­но зани­мать кон­суль­ство (тем более, так ско­ро после пер­во­го), вновь избрал его кон­су­лом на 104 г. и пору­чил ему вой­ну с гер­ман­ца­ми. Учи­ты­вая, что неопыт­ные рим­ские коман­ди­ры потер­пе­ли четы­ре пора­же­ния под­ряд, вполне понят­но, что народ насто­ял нако­нец на назна­че­нии испы­тан­но­го пол­ко­во­д­ца. В нача­ле 104 г. Марий отпразд­но­вал три­умф над Югур­той и начал серь­ёз­ную под­готов­ку к войне с ким­вра­ми и тев­то­на­ми. В его рас­по­ря­же­нии нахо­ди­лась лишь часть его афри­кан­ской армии, так как осталь­ное вой­ско при­шлось оста­вить в Нуми­дии, чтобы уре­гу­ли­ро­вать там поло­же­ние и укре­пить кон­троль Рима. Поэто­му Марий вновь при­звал доб­ро­воль­цев из чис­ла про­ле­та­ри­ев и набрал огром­ную новую армию для сво­ей новой вой­ны. К сча­стью, гер­ман­цы дви­ну­лись не в Ита­лию, а на запад и вторг­лись в Испа­нию, так что Марий полу­чил пере­дыш­ку и смог набрать и обу­чить это новое вой­ско.

Марий потра­тил 104 и 103 гг. на под­готов­ку сво­ей армии, преж­де чем сра­зить­ся с тев­то­на­ми и ким­вра­ми в 102 и 101 гг. Чтобы гаран­ти­ро­вать, что имен­но Марий будет бороть­ся с гер­ман­ской угро­зой, народ, вопре­ки всем пре­цеден­там, каж­дый год изби­рал его кон­су­лом. Он рефор­ми­ро­вал бое­вую под­готов­ку рим­ских сол­дат, при­вле­кая спе­ци­а­ли­стов из гла­ди­а­тор­ских школ, чтобы они пере­да­ли леги­о­не­рам свои навы­ки обра­ще­ния с ору­жи­ем и руко­паш­ной схват­ки. Он изме­нил бое­вой порядок леги­о­на и поло­жил в осно­ву его постро­е­ния когор­ту чис­лен­но­стью 600 чело­век вме­сто преж­не­го мани­пу­ла чис­лен­но­стью 200 чело­век. Когор­та была более эффек­тив­ной так­ти­че­ской еди­ни­цей, доста­точ­но силь­ной, чтобы дей­ст­во­вать неза­ви­си­мо с.25 в пре­де­лах леги­он­но­го строя. Он пре­об­ра­зо­вал транс­порт­ную систе­му сво­ей армии: потре­бо­вал от леги­о­не­ров нести на себе основ­ную часть сво­его мел­ко­го сна­ря­же­ния — так что его сол­дат ста­ли назы­вать «Мари­е­вы­ми мула­ми» (mu­li Ma­ria­ni), — раз­ре­шил им иметь лишь одно­го раба на шесть чело­век и стро­го огра­ни­чил чис­ло вьюч­ных живот­ных для пере­воз­ки круп­но­го сна­ря­же­ния (пала­ток и тому подоб­но­го); в резуль­та­те леги­о­не­ры зака­ли­лись, а мобиль­ность армии воз­рос­ла. Он уста­но­вил стро­гую дис­ци­пли­ну, суро­во нака­зы­вая нару­ши­те­лей, и улуч­шил физи­че­скую под­готов­ку сол­дат с помо­щью тяжё­лых мар­шей и обще­ст­вен­ных работ: его леги­о­не­ры осу­ши­ли болота в южной Гал­лии и про­ры­ли канал, уве­ли­чив­ший судо­ход­ность устья Роны⁵⁴. Таким обра­зом он создал армию, кото­рая к 102 г., когда ким­вры и тев­то­ны нако­нец воз­на­ме­ри­лись вторг­нуть­ся в рим­скую Про­вин­цию и Ита­лию, гото­ва была встре­тить этих гроз­ных гер­ман­цев.

Ким­вры и тев­то­ны реши­ли разде­лить­ся: тев­то­ны высту­пи­ли, чтобы сра­зить­ся с Мари­ем и его арми­ей при Аквах Секс­ти­е­вых (Экс-ан-Про­ванс), а ким­вры отпра­ви­лись более север­ным марш­ру­том, чтобы пере­сечь Аль­пы и вой­ти в Ита­лию. Квинт Лута­ций Катул, кол­ле­га Мария по кон­суль­ству в 102 г., был направ­лен с арми­ей в север­ную Ита­лию, чтобы оста­но­вить их; Катул не имел воен­но­го опы­та и взял с собой в каче­стве заме­сти­те­ля Сул­лу, быв­ше­го кве­сто­ра Мария. Судь­бы двух армий ока­за­лись очень раз­лич­ны. Марий уни­что­жил вой­ско тев­то­нов и их союз­ни­ков в двух сра­же­ни­ях при Аквах Секс­ти­е­вых, убил боль­шин­ство муж­чин, спо­соб­ных носить ору­жие и захва­тил в плен тыся­чи жен­щин и детей; одна­ко срав­ни­тель­но необу­чен­ная армия Кату­ла при при­бли­же­нии ким­вров стру­си­ла, и Катул вынуж­ден был воз­гла­вить отступ­ле­ние и занять пози­ции к югу от По, оста­вив ким­врам Циз­аль­пий­скую Гал­лию. Марий, вновь избран­ный кон­су­лом на 101 г., быст­ро повёл свою победо­нос­ную армию назад в Ита­лию, на соеди­не­ние с Кату­лом, остав­шим­ся во гла­ве вой­ска, и вме­сте двое пол­ко­вод­цев всту­пи­ли в бой с ким­вра­ми при Вер­цел­лах и одер­жа­ли решаю­щую победу, кото­рая покон­чи­ла с гер­ман­ской угро­зой. К доса­де Кату­ла и Сул­лы, почти вся сла­ва доста­лась Марию⁵⁵.

Бли­ста­тель­ная победа над теми самы­ми гер­ман­ски­ми пле­ме­на­ми, кото­рые нанес­ли сокру­ши­тель­ные пора­же­ния столь­ким рим­ским пол­ко­во­д­цам и арми­ям, сде­ла­ла Мария спа­си­те­лем Рима в гла­зах вос­хи­щён­ных рим­лян. Он отпразд­но­вал бли­ста­тель­ный вто­рой три­умф за победы над гер­ман­ца­ми, вели­ко­душ­но разде­лив его с Кату­лом, кото­рый явно его не заслу­жил и опре­де­лён­но был небла­го­да­рен. В Риме были воз­двиг­ну­ты памят­ни­ки в честь его побед, чтобы веч­но напо­ми­нать о его подви­гах. И хотя воен­ная опас­ность была устра­не­на, летом 101 г. Марий сно­ва был избран кон­су­лом на 100 г. — в шестой раз и пятый раз под­ряд.

Теперь, когда вой­ны закон­чи­лись, его глав­ной заботой было достой­но воз­на­гра­дить сво­их сол­дат за без­упреч­ную служ­бу. Уже в 103 г. дру­же­ст­вен­ный ему три­бун, Луций Аппу­лей Сатур­нин, про­вёл закон, пре­до­став­ляв­ший круп­ные земель­ные наде­лы в про­вин­ции Афри­ка тем вете­ра­нам Мария, кото­рые оста­лись в Афри­ке, чтобы наво­дить порядок после пора­же­ния Югур­ты⁵⁶. Этот же Сатур­нин сно­ва стал три­бу­ном в 100 г.; кро­ме того, Марий мог рас­счи­ты­вать на с.26 под­держ­ку пре­то­ра Сер­ви­лия Глав­ции. Нача­ло 100 г. во мно­гом мож­но рас­смат­ри­вать как пере­пу­тье для тра­ди­ци­он­ной рим­ской сенат­ской эли­ты: при­мут ли они рефор­мы и победы Мария с бла­го­дар­но­стью, усво­ят ли уро­ки преды­ду­щих несколь­ких лет и помо­гут ли ему по заслу­гам воз­на­гра­дить армию, набран­ную из про­ле­та­ри­ев? Или они вста­нут сте­ной и вос­про­ти­вят­ся, как вос­про­ти­ви­лись Грак­хам?

Опти­ма­ты реши­ли вос­про­ти­вить­ся. Во гла­ве с Метел­лом Нуми­дий­ским — как его ста­ли назы­вать — они сде­ла­ли всё воз­мож­ное, чтобы загнать в угол Мария и его союз­ни­ков. Сатур­нин начал с про­веде­ния зако­на о сни­же­нии цены государ­ст­вен­но­го зер­на, желая уве­ли­чить свою попу­ляр­ность⁵⁷; затем он внёс зако­но­про­ек­ты об осно­ва­нии коло­ний для вете­ра­нов Мария на Сици­лии, в Ахайе, Македо­нии и Афри­ке, а так­же о рас­пре­де­ле­нии зем­ли, захва­чен­ной в Циз­аль­пий­ской Гал­лии. Послед­ний закон содер­жал ста­тью, соглас­но кото­рой каж­дый сена­тор под стра­хом изгна­ния обя­зан был поклясть­ся соблюдать его; и упря­мый Метелл пред­по­чёл уйти в изгна­ние, но не клясть­ся⁵⁸.

Сле­ду­ет под­черк­нуть, какую воз­мож­ность при­ми­рить рим­ские раздо­ры упу­сти­ла тогда опти­мат­ская эли­та. Ответ­ст­вен­ный сенат мог бы при­знать, что Рим­ская импе­рия нуж­да­ет­ся в зачис­ле­нии про­ле­та­ри­ев в вой­ско, и одоб­рить набор, про­из­ведён­ный Мари­ем. Ответ­ст­вен­ный сенат мог бы при­знать, что в усло­ви­ях гер­ман­ской угро­зы необ­хо­дим опыт­ный коман­дир, и под­дер­жать закон, пря­мо назна­чаю­щий Мария на этот пост, и тогда не пона­до­би­лась бы цепоч­ка из пяти кон­сульств под­ряд, бес­пре­цедент­ная и вызы­ваю­щая зависть. Нако­нец, ответ­ст­вен­ный сенат мог бы ини­ции­ро­вать зако­но­да­тель­ство о пре­до­став­ле­нии сол­да­там-про­ле­та­ри­ям, спас­шим Рим, достой­ной награ­ды в фор­ме земель­ных наде­лов. Если бы сенат всё это сде­лал, то снис­кал бы бла­го­дар­ность и вер­ность сол­дат-про­ле­та­ри­ев и ясно пока­зал бы, что рим­ские пол­ко­вод­цы под­чи­не­ны сена­ту. Напро­тив, ока­зы­вая на каж­дом шагу реши­тель­ное про­ти­во­дей­ст­вие, сенат дал понять сол­да­там-про­ле­та­ри­ям, что им от него нече­го ожи­дать и сле­ду­ет воз­ло­жить свои надеж­ды на пол­ко­во­д­ца, кото­рый набрал их, и хра­нить ему вер­ность; а так­же про­де­мон­стри­ро­вал наро­ду и его пол­ко­во­д­цам, что не сто­ит рас­счи­ты­вать на назна­че­ние успеш­ных коман­ди­ров, если толь­ко сенат будет в силах это­му вос­пре­пят­ст­во­вать, — раз­ве что на удач­ное их избра­ние в ходе обыч­ных выбо­ров; что пол­ко­вод­цы, кото­рые неиз­беж­но потре­бу­ют­ся для раз­ре­ше­ния кри­зи­сов, нико­гда не будут обя­за­ны сена­ту.

Конеч­но, вычерк­нуть из жиз­ни карье­ру и рефор­мы Мария было так же невоз­мож­но, как и вновь исклю­чить из рим­ской поли­ти­ки про­бле­мы, под­ня­тые Грак­ха­ми в ходе попы­ток про­ве­сти пре­об­ра­зо­ва­ния. И вновь усло­вия для ново­го кон­флик­та созда­ла реши­тель­но нега­тив­ная пози­ция рим­ской опти­мат­ской эли­ты.

Как раз в середине 100 г., 13 июля, и родил­ся Гай Юлий Цезарь, и его жизнь про­шла на фоне тех спо­ров и кон­флик­тов, что воз­ник­ли в выше­опи­сан­ные деся­ти­ле­тия. На про­тя­же­нии всей сво­ей карье­ры он пытал­ся най­ти реше­ние про­блем, порож­дён­ных рим­ски­ми заво­е­ва­ни­я­ми и сопут­ст­ву­ю­щи­ми им соци­аль­ны­ми, эко­но­ми­че­ски­ми и поли­ти­че­ски­ми пере­ме­на­ми.