Перевод с англ. О. В. Любимовой
II. Детство Цезаря: Союзническая война и гражданская война Суллы.
с.27 Когда 13 числа месяца квинтилия 100 г. до н. э. консул Гай Марий узнал, что жена его шурина родила здорового мальчика, он, поглощённый множеством важных государственных дел, никак не мог бы предположить, что это событие станет самым важным в этом году; более того — во всей римской истории. Конечно, Марию и в голову не могло прийти, что новорождённый так затмит его беспримерно блистательную карьеру, что в наши дни он будет почти забыт, а его племянник останется одним из самых знаменитых людей в истории. Его славу можно продемонстрировать с помощью простого факта: спустя 55 лет месяц квинтилий был переименован в честь младенца, рождённого в этот день, и поныне продолжает носить это новое название — июль, по имени Гая Юлия Цезаря.
В 100 г. Марий был консулом в шестой раз и находился в зените славы и власти. Память о его победе в войне против Югурты в Северной Африке была ещё очень свежей, а за отражение попытки вторжения в Италию орд кимвров и тевтонов, грозных германских племён, он был признан спасителем Рима. Народ прекрасно помнил великолепный триумф, который Марий отпраздновал за победы над германцами; сейчас строились памятники, чтобы увековечить эти победы и постоянно и зримо напоминать о них; его соратник, трибун Луций Аппулей Сатурнин, проводил законы об основании колоний, чтобы позаботиться о его ветеранах; казалось, что с ним не может случиться ничего плохого1. Естественно, близких родственников и союзников Мария, среди которых важное место занимали Цезари, связанные с ним через брак, тоже высоко вознесла волна его политической удачи. Но в один этот решающий год всему суждено было перемениться.
Марий достиг в римском государстве такой беспримерной власти благодаря тому, что искусно использовал военные опасности — Югуртинскую войну в Африке, переселение кимвров и тевтонов — и особенно благодаря тому, что успешно их отвратил. Но теперь опасности миновали, крупных военных кризисов больше не ожидалось, не было оснований для того, чтобы Марий вопреки закону продолжал год за годом получать консульство, и уже приближалось время, когда он оставит должность и станет просто одним с.28 из самых авторитетных сенаторов, не обладавших прямой исполнительной властью. Конечно, его главные политические агенты — трибун Сатурнин и претор Гай Сервилий Главция, которые были вовсе не из тех, кто довольствуется ролью помощников «великого человека», — начали думать о независимом политическом будущем: Главция желал стать консулом, а Сатурнин добивался третьего трибуната и получил его. О мотивах этих людей можно строить разные предположения. Представляется, что Главцию интересовала прежде всего власть, но Сатурнин провёл несколько полезных и хорошо продуманных законов и вполне мог быть истинным реформатором, а не просто карьеристом. Однако чем бы они ни руководствовались, они встретили сопротивление, как и все реформаторы позднереспубликанского Рима, и судьба Гракхов служила предостережением о том, что сопротивление, скорее всего, обернётся насилием. Главция и Сатурнин очень хорошо видели эту возможность и не стали ждать, когда их противники прибегнут к насилию, а сами обратились к насильственным действиям при соискании политических должностей.
Формально Главция не имел права добиваться консульства, занимая должность претора: Виллиев возрастной закон (Lex Villia Annalis), принятый в 180 г., предписывал двухлетний перерыв между претурой и консульством. Однако многократные консульства Мария, которые нарушали как этот закон, так и более позднее установление, вообще запрещавшее повторно занимать консульство, серьёзно ослабили Виллиев закон. По существу, римское избирательное собрание не отличалось от законодательного; формально избрание представляло собой закон, предоставляющий должность избранному кандидату. Согласно римской юридической теории, закон, нарушавший установления предыдущих законов, заменял и фактически отменял эти законы, поэтому вопрос о том, имел ли Виллиев закон юридическую силу в 100 г. до н. э. и если да, то в какой мере, является спорным. Должностному лицу, руководившему консульскими выборами, выпало решать: остаётся ли Виллиев закон в силе, а карьера Мария является просто исключением — и в этом случае кандидатуру Главции следовало отвергнуть; или же Виллиев закон фактически отменён — и в этом случае Главцию следовало признать законным кандидатом. Главция решился оказать всё возможное давление, чтобы повлиять на это решение. После долгих беспорядков, из-за которых выборы были отложены до начала декабря, он, видимо, сумел убедить консула Луция Валерия Флакка, которому предстояло провести консульские выборы на 99 г., принять его кандидатуру. Но всё же Главция опасался сильного соперника — популярного Гая Меммия. Поскольку победа на консульских выборах всеми уважаемого и влиятельного оратора Марка Антония была практически предрешена, Главция и Меммий по сути боролись за второе консульское место. На опасность, которую Главция усмотрел в кандидатуре Меммия, он отреагировал чрезвычайно просто: Меммий был убит сторонником Главции и Сатурнина, что породило роковую политическую бурю2.
Убийство популярного кандидата в консулы, в котором вместе с Главцией был замешан и Сатурнин, дало группировке оптиматов в сенате все необходимые основания для того, чтобы обратиться к государственной власти. с.29 Было принято чрезвычайное постановление сената (Senatus Consultum Ultimum), призывающее консула Гая Мария подавить опасный мятеж3. Это поставило Мария в очень неудобное положение, когда он должен был либо оставить без внимания заявление сената о чрезвычайном положении, либо применить силовые меры против собственных политических союзников. На самом деле, выбор был не таким уж сложным. Пытаясь прорваться в круг обладателей политической власти и привилегий, где он был чужаком, Марий занял позицию политического радикала, но на самом деле он был консервативным и законопослушным человеком. Ему не нравились насильственные методы Сатурнина и Главции, хотя он признавал их необходимость и эффективность; но он не собирался ни закрывать глаза на убийство Меммия, ни игнорировать столь веское и настойчивое обращение сената. 10 декабря он собрал войска, и сторонники Сатурнина и Главции, которые захватили Капитолий в надежде оказать сопротивление, быстро вынуждены были сдаться, так как им отрезали водоснабжение. Главцию, бежавшего в соседний дом, выследили и убили; Сатурнина и отряд его сторонников взяли живыми, поручившись им вначале, что их не казнят без суда4.
Пока всё шло нормально. Марий поместил Сатурнина и его друзей под арест в здании сената до тех пор, пока он и сенат не решат, что с ними делать, однако пренебрёг необходимыми мерами безопасности. Как и у Гракхов, у Сатурнина были противники, которых не удовлетворял мирный и законный исход конфликта. Отряд сенаторов и других нобилей и их приспешников напал на здание сената, разобрал черепицу крыши и насмерть забросал съёжившихся пленников. Эту сцену весьма живо, хоть и очень тенденциозно, описывает Цицерон в речи в защиту Рабирия, предполагаемого убийцы самого Сатурнина5. Цицерон изобразил дело так, что римский нобилитет сомкнул ряды, чтобы совместными силами избавиться от презренных мятежников, и постарался в подтверждение своего утверждения привести несколько конкретных имён. Конечно, проверить точность его перечня невозможно, но примечательно, что в числе напавших он назвал «Юлиев». Кто именно здесь имеется в виду (Цицерон, конечно, подразумевает, что участвовали все жившие в то время Юлии) и что именно они сделали, не уточняется: Цицерон тенденциозно смешивает первое нападение на людей, занявших Капитолий, и последующую атаку на заключённых в здании сената, которую далеко не так легко было оправдать. Конечно, вполне возможно, что отец и дядя Цезаря и их кузены сыграли определённую роль, поддержав Мария и большинство сената в подавлении восстания Сатурнина. Очень сомнительно, чтобы кто-то из них принимал какое-либо участие в заключительном избиении. И хотя так иногда считают, нет оснований видеть в этих событиях намёк на раскол между Марием и некоторыми, или всеми, молодыми Цезарями, его родственниками через брак.
Исход данного эпизода, бесспорно, представлял для Мария, мягко выражаясь, затруднение: его бывшие союзники были уничтожены, невзирая на его личную консульскую гарантию того, что их жизни будут сохранены. Кроме того, что более важно, это было позором для римского государства, которое ещё на несколько ступеней спустилось в пучину насилия и беззакония. Что бы мы ни думали о насильственной тактике, избранной Сатурнином и Главцией, об убийстве с.30 Меммия, о захвате Капитолия, — но когда люди, занявшие Капитолий, сдались и были заключены под стражу — кризис миновал и исчезла всякая опасность для государства, всякое оправдание для применения насилия. Сатурнин и его сторонники подлежали законному разбирательству: суду, приговору и, в случае необходимости, законной казни. Тиберий Гракх был убит во время беспорядков; Гай Гракх был убит (по крайней мере, так могли сказать) в ходе подавления незаконного восстания; но Сатурнин и его друзья были уничтожены после того как беспорядки или восстание закончились, после того как они сдались и были помещены под стражу, после того как исчезли все законные основания или предлоги для государственного насилия. И, как и в случае с Гракхами, очередной шаг вперёд в применении насилия в римской политической жизни сделала консервативная оптиматская группировка: какой потенциальный реформатор мог после этого надеяться достичь своих целей, не прибегая постоянно к крайним насильственным средствам?
Таким образом, Цезарь появился на свет в разгар кризиса и насилия, причём в семье, которая находилась прямо в центре событий. Необходимо пояснить, что Цезарь родился и вырос в самом сердце римского нобилитета. На самом деле это редко признают; напротив, Цезаря часто и ошибочно считают кем-то вроде чужака, пытающегося вернуть своей семье политическое влияние. Интересно отметить, что сам Цезарь не разделял подобное мнение: в знаменитой речи на похоронах своей тётки в 69 г. он очень гордо говорил о древности и знатности своей семьи как по отцовской, так и по материнской линии6.
Знатность в Риме достигалась путём занятия высокой государственной должности: по меньшей мере, эдилитета или претуры, но высшую знатность получали (и поддерживали на протяжении поколений) при избрании в консулы. Историки нечасто признают, насколько нестабильным был римский нобилитет в эпоху Средней и Поздней республики: семьи поднимались к консульству, сохраняли консульский статус в течение одного или двух поколений, а затем пропадали из виду. Таких кланов было множество, назовём лишь некоторые: например, Деции, Бебии, Секстии и Фаннии. Но наряду с этими восходящими и нисходящими родами — судьбы которых можно проследить по указателю великой работы
Юлии принадлежали к самой первой римской аристократии — патрициату — и, бесспорно, были одним из древнейших знатных родов. Они занимали выдающееся положение с.31 в первые пятьдесят лет римской Республики и утверждали, что их происхождение даже намного древнее и восходит ко временам до основания Рима. После 350 г. в источниках не упоминается ни один Юлий на протяжении примерно 80 лет, однако род продолжал участвовать в политике, о чем свидетельствует избрание одного из них, Луция Юлия Либона, консулом на 267 г. Скорее всего, между 350 и 267 гг. члены рода продолжали занимать высокие должности: каждый год избирался претор и два курульных эдила, и нам известны имена лишь очень немногих из них. После 267 г. прошло чуть больше ста лет, прежде чем консулом стал следующий Юлий — Секст Юлий Цезарь в 157 г., — но семья по-прежнему сохраняла высокое положение, о чем свидетельствует множество других магистратур, которые занимали её представители: между 208 и 100 г. известно по меньшей мере шесть претур и два курульных эдилитета. Вместе с консульством в 157 г. это само по себе убедительно свидетельствует о политической значимости рода, но именно в поколении отца Цезаря Юлии действительно оказались на переднем плане римской политической жизни7.
Отец Цезаря, согласно римскому обычаю носивший в точности то же имя — Гай Юлий Цезарь, — что и его гораздо более знаменитый сын, был одним из четырёх представителей семьи Цезарей, которые жили примерно в одно время и, по-видимому, представляли собой две пары братьев. Секст Юлий Цезарь и его брат Гай, дядя и отец Цезаря, были внуками Луция Юлия Цезаря, претора 166 г.; Гай Юлий Цезарь Страбон и его старший брат Луций были внуками Секста Юлия Цезаря, консула 157 г. и младшего брата претора 166 г. Таким образом, две пары братьев приходились друг другу троюродными братьями (см. генеалогическое древо на с. xvii).
Именно эти четверо и вернули семью Юлия Цезаря на самую вершину политического влияния в
Цезарь вырос в разгар этого политического успеха, что гарантировало ему выдающуюся политическую карьеру при условии, что он проживёт достаточно долго и будет обладать хотя бы средним умом и способностями. Так, его родственник и современник Луций Цезарь, сын Луция Юлия Цезаря, консула 90 г., легко выиграл выборы на все высокие должности, включая консульство на 64 г., не проявив никаких выдающихся талантов или способностей, не считая некоторого увлечения стариной. И это ожидание успешной политической карьеры подкреплялось другими семейными связями Цезаря. Как и большинство малочисленных и могущественных аристократий, римский нобилитет тесно связывали браки и родство. Каждый римский нобиль мог указать на родство или свойство́ со многими другими римскими нобилями, и Цезарь не был исключением. Например, его бабкой по отцовской линии была Марция из семьи Рексов, а это означает, что Квинт Марций Рекс, консул 118 г., и его сын Квинт Марций Рекс, консул 68 г., были родственниками Цезаря. Через свою мать Аврелию из знатной семьи Котт Цезарь состоял в родстве с тремя её кузенами, Гаем, Марком и Луцием Аврелиями Коттами, консулами 75, с.32 74 и 65 гг. соответственно. Ещё одним близким родственником был Мамерк Эмилий Лепид Ливиан, через которого Цезарь был связан с двумя знатными родами: патрицианскими Эмилиями и плебейскими Ливиями. По иронии судьбы, Ливия, сестра Мамерка, была матерью Катона, знаменитого и непримиримого противника Цезаря, а значит, эти два соперника состояли в каком-то родстве. Кроме того, через Луция Цезаря и Гая Цезаря Страбона, кузенов своего отца, Цезарь приходился родственником их единоутробному брату Квинту Лутацию Катулу, консулу 102 г., и его одноименному сыну, консулу 78 г. И, конечно, через свою тётку Юлию Цезарь состоял в свойстве́ с великим Гаем Марием, самым знаменитым и успешным полководцем и политиком своего времени, шестикратным консулом между 107 и 100 гг., который ещё раз занял консульство в 86 г.8 Определённо, не будет преувеличением сказать, что Цезарь вырос в самом сердце римского нобилитета.
После потрясений 100 г. и предыдущих лет
Семейный дом, в котором вырос Цезарь, был, по словам Светония, «скромным домом на Субуре»9. Прежде чем придавать слишком большое значение слову «скромный», следует знать, с чем этот дом сравнивается: то, что было скромным для одной из главных патрицианских семей Рима, могло быть не слишком скромным по обычным меркам. Конечно, семья Цезаря не владела таким роскошным особняком, какими увлекались некоторые очень богатые и хвастливые нобили, но, принимая во внимание расточительность самого Цезаря в молодости, вполне можно подозревать, что дом, жизнью в котором он довольствовался в возрасте 20—
Юлии, по-видимому, были довольно сплочённым родом. Как уже упоминалось, они притязали на очень древнее происхождение. Согласно легенде, Юлл, основатель их рода, был не более и не менее чем сыном мифического троянского героя Энея, персонажа «Илиады» Гомера и, следовательно, внуком богини Венеры. Сам Цезарь открыто заявил об этом в речи на похоронах своей тётки Юлии в 69 г. (Светоний. Божественный Юлий. 6), хотя, конечно, лучше всего известна та версия этой легенды, которая изложена в «Энеиде» Вергилия (особенно в VI книге). Конечно, легенда была по меньшей мере на поколение или два старше Цезаря: несколько Юлиев, служивших монетными магистратами, в том числе Луций Цезарь, консул 90 г., помещали изображение Венеры на монетах, которые чеканили, чтобы прославить происхождение рода от этой богини10. Другая семейная легенда гласила, что изначально род проживал в Альбе Лонге — городе, некогда соперничавшем с Римом, — и перебрался в Рим лишь после того, как при первых царях последний поглотил их родину. Во II и I вв. у Юлиев действительно был культовый центр возле селения Бовиллы, на древней территории Альбы Лонги, где члены рода Юлиев (genteiles Iuliei) ежегодно собирались и совершали жертвоприношение своему родовому божеству Ведиовису, о чем свидетельствует посвящение, датируемое приблизительно
По-видимому, в
Главное дело в жизни ребёнка — это, конечно, образование, и хотя об обучении Цезаря у нас тоже очень немного определённых сведений, общие очертания достаточно понятны. В первые семь-восемь лет жизни мальчика-римлянина растила мать. Аврелия, мать Цезаря, славилась умом и добродетелью, а также прекрасным воспитанием, которое она дала Цезарю не только в эти первые годы, но и постоянно общаясь с ним в течение его отрочества и юности. Известно, что Аврелия, овдовевшая со смертью отца Цезаря около 85 или 84 г., больше не вышла замуж, но всю оставшуюся жизнь прожила с любимым сыном и играла в его доме важную роль до самой своей смерти в 54 г. Когда мальчик из высшего римского общества выходил из-под домашней опеки матери, он получал двойное образование. Формальная составляющая его образования заключалась в том, что его учили читать и писать на латинском и греческом языке, давали ему представление о классических поэтах Рима (Энний, Невий, Теренций и другие) и Греции (Гомер, некоторые лирические поэты, афинские драматурги и другие) и поверхностно обучали греческой философии, но прежде всего — искусству риторики.
В Риме, как и в греческих городах-государствах прошлого, политика вершилась «лицом к лицу», и жизненно необходимым условием для успешной политической карьеры было умение говорить гладко, действенно, убедительно перед собранием равных в сенате и перед толпами граждан на сходках или в комициях, на форуме или на Марсовом поле. Кроме того, при жизни Цезаря в Риме учреждались всё новые и новые постоянные суды, и множество происходивших там процессов с участием представителей римской знати имело очень яркую политическую окраску. Обвинителями и защитниками в таких судебных делах были римские политики, члены нобилитета. Поэтому риторика, искусство действенной и убедительной публичной речи, разработанное греческими наставниками Горгием и Исократом, была стержнем формального образования римского нобиля. Вторая составляющая образования нобиля включала своего рода неформальное обучение правилам и процедурам, входам и выходам римской общественной жизни, в ходе которого молодым нобилем руководил сперва отец и (или) близкие родственники (дяди, старшие братья и кузены), а затем нередко — выдающиеся политики, с которыми его семья имела связи.
Формальная составляющая образования римского нобиля обычно входила в компетенцию учителей, нанятых семьёй, иногда рабов, которые обладали необходимыми умениями и навыками, но — особенно на более поздних этапах обучения — также и интеллектуалов (особенно греческих), которых нобиль приглашал жить в своём доме, за свой счёт, а в обмен на это обучать своего сына (сыновей), а часто и сыновей некоторых своих родственников и друзей. Учителем Цезаря был вольноотпущенник Марк Антоний Гнифон, известный грамматик и знаток с.35 риторики, который дал своему ученику наилучшее образование, какое только возможно было в его время и в его обществе14. И в молодости, и в течение всей жизни Цезарь демонстрировал всестороннее знание греческой и римской высокой культуры. В юности он не только жадно читал поэзию, но и сам испробовал себя в стихосложении, как сообщается, — довольно удачно, хотя Август, наследник Цезаря, запретил его юношеские стихи, так что мы не можем вынести о них собственное суждение. Сохранилось лишь короткое стихотворение (шесть строк) с похвалой комедиографа Теренция, которое, однако, свидетельствует, что выше Теренция Цезарь ставил его греческий образец — Менандра15. Ясно также, что он лучше многих был знаком с греческой философией и, несомненно, всесторонне ознакомился с греческой риторикой, тогда как латинский язык и его возможности лучше Цезаря чувствовал лишь Цицерон.
Поскольку единственным достойным жизненным устремлением для римского нобиля было стремление к великим политическим и военным достижениям, наиболее важной частью образования Цезаря было обучение политике, к которому он приступил около 91 или 90 гг., когда ему было девять или десять лет. Случилось так, что именно в это время отец и дядя Цезаря и два их кузена добивались высоких должностей и занимали их и, конечно, очень вероятно, что Цезарь познакомился с римской политикой и политической жизнью, наблюдая за ними. Римские сенаторы и магистраты не передвигались по городу в одиночку: куда бы они ни шли, их окружала свита. Магистраты имели официальных служителей (ликторов, lictores); но основную часть повседневного сопровождения как магистратов, так и сенаторов, следовавшего за ними повсюду, несомненно, составляли рабы различных специальностей: секретари, номенклаторы (nomenclatores, рабы, обязанные помнить имена граждан и подсказывать их своим хозяевам, когда к ним кто-то подходил), всевозможные посыльные и так далее. К ним следует прибавить вольноотпущенников, клиентов и различных других сторонников. Известно, что в окружение сенатора или магистрата входили также его юные сыновья, а также сыновья его близких родственников и друзей. Таким образом молодые нобили могли наблюдать и изучать, как магистрат и сенатор ведёт дела; стоя у дверей сената, они могли смотреть на заседания и слушать дебаты; стоя возле ростр в народном собрании, они видели и слышали, как созываются политические сходки, как на них выступают, как подаются голоса; а сопровождая магистрата в его повседневных заботах, они узнавали, что и как следует делать в государственных (и не в последнюю очередь, в религиозных) делах.
Цезарю повезло, что в эти важные годы его жизни консульство друг за другом занимали сперва его дядя, а затем кузен его отца, и, конечно, Цезарь должен был входить в их свиту и видеть оттуда самую вершину римской политической и общественной жизни. В этом отношении 91 и 90 годы, вероятно, сыграли решающую роль в образовании Цезаря, и, находясь рядом со своими родственниками, он стал свидетелем очень драматических событий. Ибо в 91 г. была предпринята очередная неудачная попытка реформирования римской жизни; как ни странно, она исходила из оптиматских кругов, а осуществил её знатный молодой трибун по имени Марк Ливий Друз, сын того Друза, который с.36 успешно переиграл Гая Гракха, и, кстати, родственник Цезаря16. Ливий Друз желал решить два важных вопроса: о составе судей в постоянных комиссиях и о гражданстве италийских союзников.
Друз, знатный оптимат и сенатор, был твёрдо убеждён, что судьями должны быть сенаторы и именно они должны выносить приговоры о членах своего сословия; это его убеждение укрепил пресловутый суд, состоявшийся в 92 г. Публий Рутилий Руф, дальний родственник как Друза, так и Цезаря, был ложно обвинён в вымогательстве в провинции Азия; всаднический суд признал его виновным и обязал уйти в изгнание (выплатить назначенный штраф Рутилий оказался не в состоянии). На самом же деле Рутилий входил в состав безупречно честной администрации этой провинции и сильно озлобил всадников-публиканов (откупщиков налогов), так как заставил их прекратить обычные вымогательства. Дело Рутилия должно было послужить сигналом для провинциальных наместников о том, чтобы в будущем они вели себя покладисто, но несправедливость приговора была настолько очевидна, что навлекла ответную ненависть на всаднические суды17.
Что касается италийских союзников, то они были недовольны по меньшей мере с тех пор, как провалился закон Гая Гракха о гражданстве. В последующие годы, по-видимому, всё больше италийцев брали дело в свои руки: переезжали в Рим и пытались присвоить гражданство и включить свои имена в цензовые списки, либо просто вели себя так, словно являлись гражданами. Это создавало проблемы для властей италийских общин, которым и без этой крупномасштабной неофициальной эмиграции уже стало трудно набирать столько войск, сколько требовали от них римляне. Такое положение дел побудило Луция Красса и Квинта Сцеволу, консулов 95 г., принять закон о репатриации из Рима незаконных италийских иммигрантов и учреждении суда (quaestio) для проведения закона в жизнь18. Этот закон вызвал гнев и волнения, и вопрос о римском гражданстве для союзников вновь вернулся на передний план римской политики.
Для решения вопроса с судами Друз собирался вернуть контроль над ними сенаторам, а всадникам кинуть подачку: удвоить численность сената до 600 человек и включить в него 300 наиболее выдающихся всадников19. Неудивительно, что это не понравилось ни сенаторам, ни всадникам: последние были разгневаны перспективой потерять контроль над судами, а первые — масштабным расширением сенаторского сословия, которое предложил Друз. Италийский вопрос он хотел разрешить раз и навсегда, предоставив римское гражданство всем свободным жителям Италийского полуострова20. Это предложение, конечно, популярное среди большинства союзников, было крайне непопулярно у римлян всех классов, которые не желали делить свои привилегии с италийцами.
Противники Друза во главе с консулом Луцием Марцием Филиппом с присущим им цинизмом использовали ревнивое отношение римского народа к его привилегированному положению, чтобы возбудить вражду к Друзу и его реформам. Однако у Друза имелись и влиятельные покровители, прежде всего Эмилий Скавр, принцепс сената, и, как ни странно, консулы 95 г., которые вызывали у союзников такой гнев своими репатриационными мероприятиями. Очевидно, Луций Красс и Квинт Сцевола основательно обдумали вопрос о недовольстве союзников и с.37 пришли к выводу, что если они помешали союзникам присваивать привилегии гражданства внезаконными средствами, то общины союзников всё же имели серьёзные основания добиваться, чтобы расширение гражданства возобновилось. По римским меркам Красс был довольно пожилым человеком (ему было больше пятидесяти лет), к тому же нездоровым, но он оставался величайшим оратором своего времени, и в знаменитой речи в сенате во время обсуждения программы Друза он укрепил позиции последнего, который находился в критическом положении. Однако это усилие слишком дорого ему обошлось, он тяжело заболел и умер через несколько дней21.
Лишившись влияния и необычайно убедительной поддержки Красса, Друз обнаружил, что в условиях безжалостной критики Филиппа добиться предоставления гражданства союзникам крайне трудно. Предводители союзников со всей Италии стеклись в Рим, чтобы являться к Друзу на утренние приёмы и демонстрировать ему свою поддержку, но эта политика дала обратные результаты. Филипп и его друзья стали утверждать, что готовится заговор италийцев против Рима, а сам Друз при помощи италийцев планирует стать властелином Рима. Они столь успешно апеллировали к народным предубеждениям и страхам, что в конце концов им удалось помешать принятию закона о гражданстве и даже добиться отмены всего законодательства Друза22. Друз удалился в свой дом, где однажды во время утреннего приёма посетителей был насмерть заколот неизвестным убийцей23. Сенат приказал расследовать дело Друза, а трибун по имени Варий провёл закон об учреждении судебной комиссии. Но снова, как обычно, Вариева комиссия стала действовать крайне пристрастно. Восприняв всерьёз обвинения в заговоре, которые предъявляли Друзу его противники, комиссия обратилась против сторонников Друза и вообще против всех, кто поддерживал предоставление гражданства союзникам24.
Убийство Друза и Вариева комиссия стали для союзных общин последней каплей. Убедившись, что по своей воле римляне в обозримом будущем не предоставят им гражданство, они решили взять дело в свои руки: выйти из союза с Римом и создать своё государство в противовес римскому. Предводители союзников во главе с самнитами, марсами, пиценами и другими племенами, в основном апеннинскими, на судьбоносном совещании в Корфинии, на севере центральной Италии, договорились о создании нового государства под названием Италия, враждебного Риму. Известия об отделении союзников, конечно, придали правдоподобия обвинениям в антиримском заговоре, которые распространяли в Риме Филипп и его сторонники, и деятельность Вариевой комиссии получила таким образом поддержку. Однако представляется очевидным, что эти римские лидеры серьёзно недооценили решимость, руководство и боевые качества союзников, объединившихся для создания Италии.
Военные действия начались, когда римский претор по имени Сервилий, направленный в Пицен для расследования сообщений о недовольстве союзников, был убит в городе Аскул вместе со своей свитой, а затем пицены восстали против Рима и перебили всех римских граждан, которых сумели схватить25. По мере того, как распространялись вести об этой резне, всё больше и больше италийских общин открыто с.38 присоединялось к новому государству Италия, и римляне начали понимать, что им предстоит большая война — так называемая Союзническая война (Bellum Sociale, от латинского слова socius, «союзник»). Для римлян Союзническая война был отчаянным предприятием, и на первых порах они потерпели несколько тяжёлых поражений, что вновь обнаружило расколы в римском обществе, лишь расширившиеся со времён первой попытки Тиберия Гракха осуществить преобразования. Поэтому Союзническая война плавно перетекла в настоящую гражданскую войну между сторонниками и противниками реформ в Риме. Родственники Цезаря, влиятельные нобили и политики, активно участвовали в Союзнической и гражданской войнах, которые сильно повлияли на их судьбы, и логично предположить, что характер и взгляды Цезаря в значительной мере были сформированы событиями этих двух войн, омрачивших кровопролитием и борьбой последние годы его детства и его отрочество.
Начало Союзнической войны в конце 91 г., несомненно, стало потрясением для большинства римлян, хотя тревожные знаки можно было заметить задолго до этого. Жёсткая политика, избранная в отношении союзников, свидетельствует о том, что большинство римлян всех классов явно считало, что союзники покорно останутся под римской властью, а требования о предоставлении римского гражданства исходят всего лишь от ничтожной группы смутьянов. Поэтому римляне оказались совершенно не готовы к тому, что восстание, начавшееся в Пицене, с поразительной быстротой распространится на многие союзные общины, особенно на народы Апеннин. Ещё менее римляне оказались готовы к тому, что восставшие союзники создадут не просто военный альянс против Рима, но новое государство Италия, организованное как конфедерация и явно задуманное как противовес Риму26. Восстание представляло для господства Рима в Италии такую угрозу, с какой он не сталкивался с самых тяжёлых дней Ганнибаловой войны, и на сей раз римляне могли ясно видеть, что им некого винить, кроме самих себя: их отказ воспринять всерьёз недовольство союзников подтолкнул последних к этому отчаянному шагу.
Одна из главных трудностей этой войны для римлян заключалась в том, что они сражались против солдат и армий, обученных и организованных точно так же, как и их собственные. Эти солдаты и армии в прошлые десятилетия получили такой же опыт имперских военных побед; командный состав этих армий набирался из такой же элиты, что и римский командный состав, и, что важнее всего, италийские офицеры и командиры долго прослужили и не раз водили в бой войска в ходе римских войн, под командованием римских полководцев. Руководство бывших союзников имело возможность набрать армию такой же численности, как и римская, и как никто из недавних противников Рима понимало, как надо сражаться против римских армий и полководцев, чтобы их победить. Оказалось, что за несколько месяцев бывшие союзники набрали и обучили армию численностью свыше
с.39 Чтобы отразить эту страшную угрозу, сенат поручил обоим консулам 90 г. командование в Италии — Луцию Юлию Цезарю, родственнику Цезаря, на юге и Публию Рутилию Лупу на севере, — приказав каждому из них набрать крупную армию и назначить опытных и способных командиров. На севере Рутилий положился на четверых главных командиров: консуляр Секст Юлий Цезарь получил проконсульские полномочия в Пицене, а Гай Марий, преторий Квинт Сервилий Цепион и Гней Помпей Страбон стали главными легатами (подчинёнными командирами) консула. На юге Луцию Цезарю помогали прежде всего Луций Корнелий Сулла, опытный консуляр Тит Дидий и Публий Лициний Красс27. Обе противоборствующие стороны явно прилагали все возможные усилия, но на первых этапах войны бо́льших успехов достигли бывшие союзники.
Правда, Секст Цезарь, потерпев вначале поражение, затем одержал победу в битве с пелигнами и приступил к осаде Аскула, где было положено начало восстанию. Но затем он умер от болезни в начале осады — вероятно, из-за переутомления. Консул Рутилий Луп не прислушался к здравому совету Мария не спешить и как следует обучить войско, прежде чем ввязываться в сражение, и был разгромлен и убит в битве в долине Толена. Марий и Цепион сумели спасти большую части его армии, и сенат поручил им раздельно командовать её частями, но затем Цепион сам попался в засаду и был убит. Лишь после того, как сенат предоставил командование всей консульской армией Марию, положение в северной Италии стабилизировалось. Марий со своей прежней энергией и решимостью приступил к правильному обучению своих солдат и не позволял врагу отвлечь себя от этого важнейшего дела. Сообщают, что италийский полководец Поппедий, обнаружив, что Марий отказывается вступить в сражение, послал ему вызов, в котором заявил, что если Марий действительно великий полководец, то он выйдет и будет сражаться; Марий невозмутимо ответил на это, что если сам Поппедий — великий полководец, то он сумеет вынудить Мария к сражению даже против его воли28. Когда Марий счёл, что его войска готовы, он вторгся в область марсов с севера, тогда как Сулла согласованно с ним двинулся с юга, и совместными силами они нанесли марсам крупное поражение; по-видимому, со времён Югуртинской войны это был единственный случай сотрудничества двух непримиримых врагов, Суллы и Мария. Более того, после нескольких поражений при Фирмии другой северный полководец Помпей Страбон взялся за осаду Аскула после смерти Секста Цезаря, и вёл её успешно.
На южном фронте война шла схожим образом. Сначала римляне действовали неудачно. Консул Луций Цезарь потерпел несколько поражений при Эзернии, а его легат Публий Красс был разбит в Лукании. Но позднее Луций Цезарь выправил положение и разгромил самнитов при Ацеррах, а его легат Сулла, как мы видели, помог Марию победить марсов29.
Хотя на обоих фронтах война приобрела благоприятное для Рима течение, размер вражеских армий, мастерство вражеских полководцев и первые поражения, нанесённые бывшими союзниками, показали римлянам, с.40 что их политика в отношении союзников была ошибочной и что им предстоит долгая и очень тяжёлая война, если они не пересмотрят эту политику. Инициатива такого пересмотра принадлежала Луцию Цезарю, родственнику Цезаря: он провёл закон, который решительно изменил к лучшему ход этой пагубной Союзнической войны. Юлиев закон 90 г. до н. э. предоставил римское гражданство всем латинам и прочим италийским союзникам, которые либо ещё не восстали против Рима, либо согласны были сложить оружие и возобновить союз с ним. Кроме того, данный закон позволил римским полководцам самостоятельно осуществлять предоставление гражданства, после совещания с военным советом30. Союзническая война ещё некоторое время тянулась, но Юлиев закон лишил её главного импульса и гарантировал победу Риму, так как обеспечил ему верность нейтральных союзников и побудил многих повстанцев вернуться к союзу с Римом, так как теперь их первоначальное требование — предоставление римского гражданства — было удовлетворено.
Гней Помпей Страбон был вознаграждён за победы над пиценами избранием в консулы на 89 г., вместе с гораздо менее опытным Луцием Порцием Катоном. Луций Юлий Цезарь превзошёл своё прошлогоднее консульство, добившись должности цензора вместе с Публием Лицинием Крассом. Раз в пять лет цензоры, среди прочих обязанностей, должны были пересматривать список граждан, и, вероятно, тогда казалось, что Луций Цезарь особенно подходит для этого дела, как автор закона о гражданстве союзников. Однако вышло так, что Красс и Цезарь не пересмотрели список граждан, вероятно, потому, что этому помешала продолжавшаяся Союзническая война31.
Что касается хода военных действий, то Помпей Страбон получил северное командование и продолжил осаду Аскула в Пицене; в конце года он всё-таки покорил город и получил триумф за свою победу. Кроме того, он продолжил новую римскую политику щедрости, приняв закон о предоставлении римского гражданства городам Цизальпийской Галлии к югу от По и латинского гражданства — городам к северу от По32. Катон, командовавший на юге Центральной Италии, атаковал марсов, но был разгромлен, и стало ясно, что война ещё далека от завершения. Сам Катон погиб в сражении, но это несчастье имело для римлян одно хорошее последствие: высшее командование на южном фронте получил теперь Сулла, который явно оказался самым талантливым и успешным римским полководцем этого времени, хотя и самым безжалостным. Он быстро овладел Кампанией, захватив Стабии и Помпеи, одержал убедительную победу над самнитами при Ноле и перенёс войну на территорию самих самнитов33. После таких успехов на обоих фронтах и по мере того, как всё больше и больше союзников принимали предложенное Юлиевым законом римское гражданство, стало ясно, что Рим победил, хотя угли этого конфликта продолжали тлеть до 80 г. За свои свершения Сулла был награждён избранием в консулы на 88 г. вместе со своим близким другом Квинтом Помпеем Руфом — дальним родственником Помпея Страбона.
Луций Корнелий Сулла, который позднее принял дополнительное прозвище (или агномен, agnomen) Феликс — Счастливый — стоит в ряду поистине замечательных личностей с.41 и лидеров, рождённых в Риме в эту эпоху. Сулла, происходивший из рода Корнелиев, величайшего и наиболее успешного из знатных патрицианских родов Рима, но из семьи, впавшей в забвение и бедность в конце III—
В жизнеописании Суллы Плутарх рассказывает, что он получил от отца маленькое наследство и в юности, не имея собственного жилья, вынужден был жить в съёмном доме, причём довольно дешёвом. Несмотря на своё патрицианское происхождение, Сулла смог наконец начать политическую карьеру лишь благодаря наследству богатой женщины, которая была в него влюблена. Избранный квестором на 107 г., он получил назначение к консулу Марию и произвёл на своего командира хорошее впечатление своей энергией, отвагой и оперативностью. Сулла прославился тем, что успешно выполнил опасное поручение и убедил мавретанского царя Бокха выдать римлянам его зятя Югурту; но он часто напоминал об этом своём достижении, что навлекло на него вражду Мария, который чувствовал, что Сулла крадёт славу, по праву принадлежащую ему (Марию). Современники считали Суллу удивительно непоследовательной личностью: известно было, что он привержен радостям стола и постели, любит общество актёров, проституток и прочих отбросов общества и, наслаждаясь досугом, способен полностью пренебречь государственными делами; но при этом он был наделён целеустремлённым и безжалостным честолюбием, и, если брался за дело, — оказывался невероятно деятелен, энергичен и успешен; он никому и ничему не позволял встать у себя на пути к вершинам римской политики. Вероятно, это объясняется тем, что он всё делал от души и не стеснялся в средствах. На досуге и в общественной карьере, среди удовольствий или государственных трудов, он полностью отдавался всякому делу или занятию и отбрасывал все соображения, препятствовавшие ему быть тем, кем он в данный момент желал быть, и делать то, что он желал делать. И, конечно, нет сомнений в том, что он был одарён огромными талантами политического и военного деятеля и руководителя.
После разрыва с Марием Сулла естественным образом сблизился с группировкой оптиматов, злейших врагов Мария. Он был втянут в круг оптиматов благодаря женитьбе на наследнице великого рода Метеллов34; а в середине
Юлиев закон, принятый в 90 г., обещал римское гражданство союзникам, которые остались верны или вернулись к верности Риму; это обещание подкрепил и уточнил ещё один закон, принятый в 89 г. — Папириев—
Чтобы римское гражданство италийцев оказалось политически бессильным, они предложили отвести новым гражданам лишь меньшинство триб: либо создать для них десять новых триб, либо зачислить их только в восемь триб из существующих тридцати пяти37. В этом случае голоса старых граждан всегда преобладали бы над голосами новых, ибо в римских законодательных и избирательных собраниях решения принимались большинством голосов не граждан, а триб (или центурий). Естественно, италийцы, получившие гражданство, решительно воспротивились подобному вытеснению из политики и получили поддержку тех римских политиков, которые признали несправедливость или невыполнимость этого ограничения. Трибун-реформатор по имени Публий Сульпиций Руф выступил с законом о зачислении новых граждан во все тридцать пять триб и встретил сильное противодействие оптиматов во главе с консулами Суллой и Помпеем Руфом. Сульпиция поддержал Марий, который всегда был тесно связан с высшими италийскими классами, и, чтобы надёжнее гарантировать себе поддержку Мария и, возможно, получить необходимую военную опору, Сульпиций предложил также передать командование в войне против Митридата от Суллы Марию. Это привело к уличным столкновениям приверженцев Сульпиция и Мария, с одной стороны, и консулов и их сторонников. Сначала Сульпиций и Марий взяли верх, вытеснили Суллу из с.43 Рима, приняли закон о зачислении италийцев во все тридцать пять триб, передали командование против Митридата Марию и отправили уполномоченных, чтобы взять в свои руки контроль над армией, расквартированной в Кампании38.
Однако эту армию набрал и обучил сам Сулла, и он же командовал ею в Союзнической войне; бежав из Рима, Сулла нашёл убежище именно в этой армии. Сулла был не таков, чтобы спокойно принять политическое поражение и унижение и упустить славу и богатство, которые обещала война с Митридатом. Он понимал, что пролетарская добровольческая армия нового типа, созданная, по иронии судьбы, Марием, лояльна не государству, в котором солдаты значили так мало, а своему полководцу, набравшему их и пообещавшему им добычу во время службы и награду после неё. Он сыграл на верности солдат себе, на очевидном вреде, который ему причинили, когда изгнали из Рима и лишили командования, и прежде всего, на страхе солдат, что если Марий получит командование против Митридата, то наберёт себе новую армию, чтобы вести эту войну и захватить богатую добычу в Малой Азии. И когда Сулла призвал своих солдат следовать за собой в Рим, чтобы силой оружия защитить его и их собственные «права», то они, воспламенённые, восторженно повиновались. Постепенно погружаясь в насилие, римская политика достигла самого дна, и разразилась настоящая гражданская война; ибо как ещё назвать решение римского полководца привести римскую армию прямо в город Рим, чтобы сломить могущество враждебной политической группировки? Следует остановиться и ещё раз отметить, что, как и в случае нападений на Тиберия Гракха, Гая Гракха или Сатурнина, именно представитель консервативной оптиматской группировки повысил уровень насилия в римской политике до нового максимума.
Армия Суллы легко взяла Рим, Сульпиций и Марий оказались не готовы к столь масштабному противостоянию. Взяв в свои руки контроль над Римом, Сулла провёл комплекс реформ для того, чтобы обеспечить господство оптиматов на то время, пока он будет сражаться с Митридатом на Востоке, ибо командование в войне против Митридата, конечно, было ему возвращено. Сульпиция и Мария объявили врагами и начали преследовать: Сульпиций был выдан и убит, но Марий, перенеся многие трудности и страдания, сумел спастись и нашёл убежище у своих ветеранов, поселенных в Африке. Множество сторонников Сульпиция и Мария было убито или изгнано, а законы Сульпиция — отменены39.
Реформы, проведённые Суллой совместно с его коллегой Помпеем Руфом, включали законы о том, что законопроекты могут быть вынесены на народное голосование только после одобрения сената, о том, что законы должны принимать более консервативные центуриатные (а не трибутные) комиции, об ограничении прав трибунов в некоторых отношениях и о расширении сената путём включения в него 300 всадников. Как было указано выше, их цель явно состояла в том, чтобы обеспечить сенату — и особенно оптиматам — преобладание в управлении Римом и перевести стрелки часов назад, в те времена, которые предшествовали трибунату Тиберия Гракха40. Чтобы надёжнее обеспечить устойчивость спешно с.44 воссозданного нового (или, вернее, старого) порядка, Сулла потребовал, чтобы два победителя консульских выборов на 87 г. — Гней Октавий и Луций Корнелий Цинна — поклялись повиноваться его законам. Кроме того, он передал командование второй, помимо своей, армией ветеранов в Италии — армией Гнея Помпея Страбона на севере — своему другу и коллеге Помпею Руфу, который с её помощью мог бы контролировать дела в Риме и Италии. Однако его расчёт оказался ошибочным. Армия Страбона была так же верна своему полководцу, как армия Суллы — своему: хотя формально Страбон уступил командование, но очень скоро солдаты убили Помпея Руфа, а Помпей Страбон вернулся и снова возглавил свою армию, заявив о своей непричастности к смерти Руфа41. Убедившись, что сместить Страбона без боя не удастся, Сулла, торопившийся заняться Митридатом, позволил Страбону сохранить положение и поспешил с армией на Восток.
После отъезда Суллы Италия находилась в смятении и даже хаосе. На севере Италии Помпей Страбон контролировал армию, которая, — поскольку он повторно принял командование без всякого разрешения, — по существу, являлась его частной армией, и его намерения были неизвестны, возможно, даже ему самому. На юге Италии вторая армия под командованием претория Квинта Метелла Пия продолжала операции против союзников, восставших в Союзническую войну, особенно против самнитов. Ещё один легион был занят осадой Нолы в Кампании под командованием претория Аппия Клавдия Пульхра. После того, как Сулла отменил законы Сульпиция, новые италийские граждане оказались в состоянии политической неопределённости, не зная, когда и каким образом их гражданство сделают активным, включив их в трибы и центурии; естественно, такое положение дел вызывало вполне понятное неудовольствие и протест. Наконец, имелось два новых консула. Один из них, Гней Октавий, был истинным оптиматом, одобрял поспешные и реакционные реформы Суллы и стремился их сохранить. Однако второй консул, Цинна, таковым не был. Напротив, он подхватил призыв Сульпиция Руфа включить бывших союзников во все тридцать пять триб и прибавил к нему предложение возвратить Мария и других популяров, изгнанных Суллой. Октавий решительно воспротивился агитации Цинны в пользу новых граждан, и его поддержало большинство сената. Это привело к возобновлению политического насилия, в котором сперва взяли верх оптиматы во главе с Октавием: они изгнали Цинну из Рима, а затем лишили его консульства42.
Поскольку камнем преткновения стал вопрос о включении в трибы бывших союзников, стоит рассмотреть эту проблему подробнее. Аргумент в пользу включения новых граждан во все трибы очевиден: несправедливо искусственно ограничивать вклад новых граждан в политический процесс, и даже если оставить в стороне справедливость, такое ограничение вызывает гнев бывших союзников, сомневающихся в мотивах римского правящего класса, и этот гнев вполне может представлять опасность для мира в государстве. С другой стороны, на это можно было возразить, что включение такого множество новых граждан окажет на политическую жизнь деформирующее и непредсказуемое воздействие, если как-то не ограничить влияние новых граждан, и существовало немало примеров зачисления с.45 крупных групп новых граждан всего в одну или несколько триб — хотя, конечно, ранее никогда не случалось столь обильного и одномоментного притока новых граждан.
Принимая во внимание гнев и тлеющее недоверие, сохранившиеся после ещё не завершённой окончательно Союзнической войны, трудно не согласиться с Сульпицием Руфом и Цинной в том, что с новыми гражданами следовало обращаться так, чтобы не возникало даже видимости несправедливости, и что включение их во все тридцать пять триб было единственным вполне справедливым и политически здравым решением. Готовность оптиматов прибегнуть к насилию и даже гражданской войне, чтобы этого не допустить, характерна для данного периода и предполагает, что на самом деле они руководствовались эгоистичным стремлением сохранить влияние блоков собственных клиентов на исход голосования.
Как несложно было предсказать, изгнанием Цинны из Рима дело не закончилось. У Цинны перед глазами был пример другого консула, который совсем недавно потерпел поражение в политической распре в Риме и был изгнан из города, — пример Суллы. Как Сулла нашёл убежище в своей армии и, торжествуя, вернулся в Рим с войском, так и Цинна стал искать войско, которое отомстило бы за него и его дело. Армия Страбона в северной Италии не рассматривалась: она очень выразительно продемонстрировала свою верность Страбону, а Цинна не собирался вверять ему свою судьбу. Метелл Пий был известным оптиматом и способным полководцем, слишком опасным, чтобы к нему приближаться. Но легион Аппия Клавдия казался уязвимым. Цинна явился в лагерь легиона под Нолой и призвал солдат вступиться за пострадавшего консула, пообещав за это большие награды. Таким образом он скоро возглавил значительное войско и написал Марию в Африку, побуждая его набрать армию, вернуться в Италию и присоединиться к атаке на римских оптиматов. Конечно, Марий весьма охотно откликнулся: он набрал около тысячи солдат в колониях своих ветеранов и отплыл в Этрурию, где быстро пополнил свои силы, включив в войско всех желающих из числа недовольных, даже рабов. Затем он двинулся на Рим с севера, тогда как Цинна и его армия приближались к городу с юга43.
В Риме Гней Октавий воспользовался кажущейся победой для того, чтобы обеспечить избрание себе в коллеги вместо Цинны нового и более сговорчивого консула — некоего Луция Корнелия Мерулу. Этот человек занимал самую древнюю и священную жреческую должность в Риме — должность фламина Юпитера (Flamen Dialis) — и потому был связан множеством религиозных ограничений и запретов, не позволявших ему участвовать в ожесточённой политической борьбе или войне. Однако Октавий не имел ни сколько-нибудь значительных военных сил, ни времени, чтобы возместить их недостаток. Услышав о приближении Цинны и Мария с войсками, он сделал всё возможное, чтобы подготовить город к обороне, и отправил послов к Страбону на север и к Метеллу Пию в Самний, умоляя их прийти к нему на помощь — или, как он утверждал, на помощь государству. Оба явились, но в конечном счёте пользы от них оказалось немного. Помпей Страбон в пригородах Рима принял выжидательную тактику, видимо, заботясь о собственных интересах. Раньше, чем кто-либо разобрался, каковы его истинные планы и намерения, он неожиданно и таинственно умер, согласно некоторым сообщениям — от удара с.46 молнии. Метелл Пий оказался нерешительным и бездеятельным: не желая взять ответственность на себя, он попытался выступить посредником между Цинной и сенатом, но безуспешно. В результате Цинна и Марий взяли город силой. Октавий был убит, Цинна вернул себе консульство, а Мерула заплатил вынужденным самоубийством за то, что узурпировал консульство Цинны44. Законы Суллы были отменены, а законы Сульпиция вновь введены в действие. Чтобы закон о предоставлении гражданства возымел силу, на 86 г. были избраны цензоры, Луций Марций Филипп и Марк Перперна, которые действительно внесли в списки более
При взятии Рима Марий разыгрывал странную и зловещую роль и делал вид, будто соблюдает юридические формальности, отказываясь войти в Рим, пока закон о его изгнании остаётся в силе46. На самом деле, страдания и унижения, перенесённые во время бегства из Рима, изменили его, и он жаждал отомстить всем, кто причинил ему зло или предал его. Вскоре он вступил в город в сопровождении вооружённой охраны и положил начало краткому царству террора. Он казнил или вынудил к самоубийству многих своих давних врагов, таких, как Лутаций Катул, но также и многих бывших союзников, которые, по его мнению, предали его, не оказав ему открытой и действенной поддержки, когда Сулла изгнал его из Рима. Помимо других известных лидеров, таких, как великий оратор Марк Антоний и Публий Лициний Красс, во вторую категорию входили родственники Цезаря, Луций Юлий Цезарь и его брат Гай Цезарь Страбон47.
Таким образом, террор этих дней довольно близко коснулся Цезаря: его отец остался единственным взрослым мужчиной в роде Юлиев. Цезарь и его отец, состоявшие в близком родстве с Марием, так как Юлия, тётка Цезаря, была женой Мария и матерью его сына, не пострадали и, вероятно, смогли обеспечить защиту сыну и дочери Луция Цезаря. Сам Цезарь удостоился чести, если это слово здесь уместно, быть выдвинутым на должность фламина Юпитера вместо Мерулы. Эта древняя жреческая должность, конечно, была почётной. Её имели право занимать лишь члены древних патрицианских родов, а поскольку фламиника, жена фламина, тоже должна была быть патрицианкой, выдвижение Цезаря на эту должность потребовало расторжения помолвки тринадцатилетнего подростка с девушкой по имени Коссуция из богатой всаднической семьи и его обручения с Корнелией, дочерью консула Цинны48. Таким образом, Цезарь оказался связан через брак с обоими великими вождями нового режима, но всё же должность фламина Юпитера, с её многочисленными и строгими ограничениями и запретами, вряд ли сулила ему выдающееся место в будущем римском правительстве. Историки часто размышляли над тем, какую карьеру Цезарь мог бы сделать, если бы действительно с.47 вступил в должность фламина Юпитера. Вступление в должность пришлось отложить до того момента, как Цезарь достигнет взрослого возраста (по крайней мере, по римским понятиям), и оно так и не состоялось, ибо другие события расстроили его выдвижение. Однако его брак с Корнелией всё-таки был заключён и оказался удачным, ибо Корнелия оставалась женой Цезаря до самой своей смерти и родила ему его единственного ребёнка — Юлию.
По счастью, «царство террора», устроенное Марием, продлилось недолго, так как Цинна и некоторые из его главных сторонников, прежде всего его влиятельный легат Серторий, воспротивились постоянному насилию и положили ему конец49. В начале 86 г. Цинна вступил в должность консула во второй раз, а Марий — в седьмой раз (примеров чему не было), но 13 января Марий умер, и Цинна остался хозяином Рима.
Цинна организовал избрание на место Мария важного союзника, Луция Валерия Флакка, и задумался о дальнейшем управлении Римом50. Главных проблем было две. Во-первых, требовалось прекратить многочисленные беспорядки в Риме и Италии, вызванные Союзнической войной и затем двумя гражданскими войнами. Во-вторых, опасность представлял Сулла, злейший враг с огромной и сильной армией, занятый войной против Митридата во имя Рима. Помимо смертей и разрушений, принесённых самими сражениями, войны последних лет вызвали великие экономические трудности и упадок. Долги распространились повсеместно, кредит был сильно ограничен, а вызванный этим рост процентных ставок привёл к постоянным неплатежам по долгам. Консул Флакк занялся этой проблемой и попытался восстановить кредитный рынок, приняв закон о снижении долговых обязательств на три четверти51. Это грубое и доступное лекарство облегчило неотложную проблему неплатежей, и на ближайший год или два сравнительно мирного правления экономическое положение в Италии, по-видимому, стабилизировалось. Как и справедливое зачисление новых граждан в трибы, это было настоящим достижением циннанского режима, которое можно поставить ему в заслугу. Что касается опасности, исходящей от Суллы, то предполагалось, что Марий возьмёт на себя войну с Митридатом и, пока будет вести её, решит этот вопрос. Его смерть сорвала этот план, и Валерий Флакк был избран, чтобы заменить не только Мария на должности консула, но и Суллу — на войне с Митридатом. Флакк оказался не самым удачным кандидатом на эту роль.
Война с Митридатом стала последней великой угрозой господству Рима над средиземноморским бассейном и его внутренними районами до начала германских и гуннских вторжений в III и последующих веках н. э. Царь Митридат VI Евпатор был выдающимся и несгибаемым правителем, которого глубоко возмущало вторжение Рима в область, которую он считал собственной сферой влияния, — в Малую Азию, — и особенно попытки Рима ограничить экспансию его наследственного царства. Царство Понт, расположенное в северо-восточной четверти Малой Азии, было наиболее удалено от Средиземноморья и поэтому испытало римское вмешательство последним из царств и династий этого региона — Атталидов, вифинцев, галатов, каппадокийцев. Чтобы укрепить силы, как для противостояния с местными соперниками в Малой Азии, так и для защиты от римских посягательств, с.48 Митридат захватил новые земли вдоль восточного, кавказского берега Чёрного моря и, что важнее, вдоль его северного берега, особенно на Крымском полуострове. Это принесло Митридату могущество, прежде всего экономическое, которое позволило ему создать военную державу, гораздо более сильную, чем любое из царств Малой Азии, и способную бросить настоящий вызов влиянию Рима в этом регионе.
В
Для операций на Чёрном море Митридат ранее построил крупный флот; с его помощью он взял под контроль Эгейское море и решил обороняться от римлян на передовых рубежах и оккупировать как можно больше земель в Греции. Поскольку Суллу задерживал в Италии конфликт с Сульпицием и Марием, войска Митридата действительно сумели захватить почти всю восточную Грецию, от Македонии до Аттики, и когда Сулла прибыл на восточное побережье Адриатики, ему пришлось вести войну в Греции, а не в Малой Азии. Выступив из Эпира на юго-восток, он встретил понтийскую армию под командованием Архелая, полководца Митридата, в Беотии и разбил её. Затем Сулла двинулся в Аттику и осадил Афины, где правил тиран Аристион, сторонник Митридата. Осада затянулась на некоторое время, так как Архелай со своим понтийским войском занимал Пирей и доставлял продовольствие с помощью понтийского флота. Сулла поручил Лукуллу, старшему из своих подчинённых, попытаться собрать флот, чтобы сразиться за власть над морем, а сам плотно блокировал Афины. Осада продолжалась до конца 87 г., но в начале 86 г. войско Суллы наконец захватило и разграбило Афины, хотя Сулла спас город и его жителей от полного уничтожения из уважения к славному прошлому Афин.
с.49 Это произошло очень вовремя, так как из северной Греции на подмогу Афинам шла крупная понтийская армия. Сулла двинул своё войско в Беотию, чтобы сразиться с врагом, и нанёс ему сокрушительное поражение в битве при Херонее53. Эта победа принесла Сулле власть над южной Грецией, а Флакк, продвигавшийся в то время через северную Грецию, убедился, что лучше не вступать в схватку с победоносной армией Суллы. Поэтому он отправился дальше, вдоль северного берега Эгейского моря к Геллеспонту, намереваясь переправиться в Малую Азию и вступить в бой с самим Митридатом. Флакк явно чувствовал, что прежде, чем его армия столкнётся с сулланскими ветеранами, ей следует приобрести первый боевой опыт в сражении (желательно, успешном) с войсками Митридата, и, вероятно, в известной мере это было мудрое решение. Но, к несчастью, Флакк всё равно плохо контролировал своих солдат, и после переправы через Геллеспонт он был убит собственным войском, взбунтовавшимся при подстрекательстве легата Гая Флавия Фимбрии, который принял командование армией Флакка. Фимбрия успешно действовал против Митридата, захватив западную столицу царя в Пергаме и вынудив Митридата отплыть обратно в Понт54.
Тем временем Сулла продолжал укреплять свою власть над Грецией и организовывать флот, собранный Лукуллом главным образом благодаря содействию родосцев. Архелай покинул Пирей и соединился с остатками армии, разбитой при Херонее, которая укрылась в Халкиде. Когда в начале 85 г. к нему подошли крупные подкрепления из Малой Азии, он переправился обратно в Беотию и рискнул снова вступить в бой с Суллой при Орхомене. Решающее сражение шло почти на равных, и сообщается, что сам Сулла вынужден был выступить на передовую, чтобы не допустить поражения. Но в конце концов он снова одержал полную победу и положил конец власти Митридата к западу от Эгейского моря55.
Теперь флот Лукулла усилился достаточно, чтобы Сулла мог переправиться в Азию, и Митридату стало ясно, что война проиграна. Но у него на руках ещё был один козырь: вражда между двумя противостоящими ему римскими армиями. Он принял очевидное решение — натравить врагов друг на друга — и рассудил, что Сулла — сильнейший из двоих, а потому следует договориться с ним. Как бы то ни было, Сулла теперь очень желал закончить войну на Востоке, чтобы получить возможность вернуться к италийским делам, и заключил мирный договор с Митридатом, согласно которому царь должен был отказаться от всех своих завоеваний в Анатолии, но по-прежнему оставался правителем собственного царства, включавшего Понт и Крым. Со своей стороны, Митридат уплачивал Сулле крупную контрибуцию: Сулле требовалось много денег, чтобы обеспечивать верность солдат56. Однако, обеспечив себе мир и деньги, Сулла готов был противостоять армии Фимбрии, которая вскоре перешла на его сторону, так что полководцу Фимбрии оставалось лишь покончить с собой.
После быстрого переустройства Малой Азии, которая в сущности заключалась в восстановлении довоенного положения и взыскании с несчастных греческих городов как можно более крупных сумм в качестве наказания, в начале 84 г. Сулла вновь обратился к Италии. Он направил сенату с.50 письмо, в котором сообщал, что одержал победы на Востоке и намерен вернуться в Италию, чтобы наказать тех, кто причинил вред ему и государству. Назначив наместником Азии своего подчинённого Лициния Мурену и оставив так в качестве гарнизона армию, которой ранее командовал Фимбрия, Сулла переправился обратно в Грецию и двинулся в сторону Адриатики57.
Италия при Цинне три года жила мирно просто за счёт того, что он сохранял власть в собственных руках. После своих консульств в 87 и 86 гг. он обеспечил себе избрание консулом на 85 г., а затем на 84 г., и в обоих случаях его коллегой стал ближайший сподвижник Гай Папирий Карбон[1]. Нобилитет очень негодовал по этому поводу, но сенат по-прежнему вёл себя тихо и уступчиво, запуганный событиями 87 г. Когда пришло письмо от Суллы, Цинна предложил сенату начать переговоры о мирном урегулировании между его партией и Суллой. Сенат охотно согласился с этим предложением, но когда Цинна попытался отыскать сенаторов, готовых отправиться послами к Сулле, не нашлось никого. Сулла был слишком хорошо известен своей безжалостностью, и никто не рассчитывал, что он примет посланников Цинны дружелюбно. Поскольку Цинна и его сторонники не собирались сдаваться Сулле, им оставалось лишь возобновить гражданскую войну, и Цинна решил, что лучше вести её в Греции, чем в Италии. Он собрал армию в Брундизии, но его солдаты по сути были плохо обученными новобранцами и не слишком желали воевать с закалёнными ветеранами Суллы. Они воспротивились переправе в Грецию, а когда Цинна попытался заставить их погрузиться на корабли, — восстали и убили консула58. После смерти Цинны о переправе армии в Грецию можно было забыть, и стало ясно, что Италия снова будет разорена междоусобной войной.
Именно в этой войне Цезарь впервые вступил на политическую арену. Как племянник жены Мария и зять Цинны, он был тесно связан с партией Мария и Цинны, но ему вовсе не предназначалось её возглавить. И Марий, и Цинна имели сыновей — Гая Мария-младшего и Луция Корнелия Цинну-младшего — которым, как тогда казалось, суждено было стать следующим поколением вождей-популяров, вместе с Карбоном, коллегой Цинны. Цезарь к этому времени уже надел мужскую тогу (toga virilis), что служило формальным признанием совершеннолетия римского юноши, а после смерти отца от какой-то болезни в 85 или 84 г. он вместе с двумя кузенами — Луцием и Секстом — остался во главе рода Юлиев. Можно было бы ожидать вступления Цезаря в должность фламина Юпитера, на которую он был выдвинут в конце 87 г., но надвигающаяся гражданская война отсрочила это событие.
В начале 83 г. Сулла наконец переправил свою армию из Греции в Брундизий и начал великую гражданскую войну, которую обычно называют его именем59. Карбон, проведя остаток 84 года без коллеги по консульству, отошёл в сторону и позволил новому человеку Гаю Норбану и аристократу Луцию Корнелию Сципиону Азиатскому получить консульство на 83 г. Как показали дальнейшие события, ни один из них не был способным полководцем. Солдаты Сципиона были столь нелояльны своему полководцу, что когда Сулла разбил рядом с ним лагерь, они просто примкнули к Сулле, оставив Сципиона с.51 на его милость. В виде исключения Сулла действительно был милостив и не причинил Сципиону вреда. Норбан, по крайней мере, попытался сразиться, но проиграл и бежал в Капую, где был осаждён. Но за этим сообщением о полном военном поражении не видно одно важное обстоятельство: на самом деле большинство италийцев поддержало в этой гражданской войне циннанский режим, хотя, быть может, они и мало полагались на военные таланты полководцев, а перспектива столкновения с ветеранской армией Суллы не слишком их прельщала. И лишь поддержка новых граждан дала циннанцам возможность продолжать борьбу в течение 83 и 82 г., несмотря на катастрофическое начало войны.
Провал Сципиона и Норбана ясно продемонстрировал, что требуются новые, более способные командиры60. В рядах циннанцев действительно был выдающийся полководец — Квинт Серторий, занимавший в 83 г. должность претора. К несчастью для своего дела, они решили не использовать его таланты и вместо этого отправили его управлять Испанией. На передний план снова вышел Карбон, который получил консульство на 82 г. и набрал новую армию, а вместе с ним консулом был избран Гай Марий-младший, в возрасте всего двадцати шести лет, в надежде на то, что его имя сплотит римский народ вокруг циннанцев, а сам он проявит подобие отцовского полководческого таланта.
Но он не проявил. По-видимому, все способные лидеры, кроме Сертория, находились на стороне Суллы. Хотя Сулла оставил Лукулла, очень талантливого и уже долго прослужившего с ним офицера, в Азии, однако преторий Метелл Пий, нашедший убежище в Африке, когда в 87 г. восторжествовал Цинна, вернулся в Италию и примкнул к Сулле с несколькими тысячами солдат. Молодой Марк Красс, скрывавшийся в Испании после того, как его отец и старший брат были убиты по приказу Мария, тоже присоединился к Сулле с небольшим войском, которое набрал лично, и оказался успешным полководцем. Но, несомненно, героем дня среди молодёжи был Гней Помпей, сын Помпея Страбона. Он с 87 г. тихо жил в пиценских поместьях своего отца и не имел тесных связей ни с одной из воюющих сторон. Однако он рассчитал, что в его интересах будет присоединиться к победителю, а победит Сулла. Поэтому он набрал в Пицене четыре легиона, в которых многие солдаты, несомненно, были ветеранами его отца, и двинулся через Италию на юг, на соединение с Суллой, разбив по дороге несколько циннанских полководцев, в том числе самого Папирия Карбона. Это произвело на Суллу такое впечатление, что он приветствовал молодого Помпея, которому тогда было лишь двадцати три года, именем «Магн» (Великий), намекая, что он — новый Александр. Помпей был польщён и включил это слово в состав своего имени: Гней Помпей Магн.
С этого времени военные действия в основном развивались довольно просто. Карбон потерпел несколько поражений: от Метелла и Помпея в Пицене и от самого Суллы в Этрурии — и в конце концов бесславно бросил свою армию и бежал на Сицилию. Марий-младший был разбит Суллой при Сакрипорте и укрылся в Пренесте, где и умер после долгой осады. Благодаря этим победам Сулла сумел завладеть самим Римом и приказал назначить себя диктатором, возродив эту авторитарную должность после более чем 130-летнего перерыва, с.52 с поручением «восстановить государство» (rei publicae constituendae causa).
Последнее крупное сражение гражданской войны в некотором смысле стало и последней битвой Союзнической войны: предводители самнитов, которые так до конца и не признали своего поражения в Союзнической войне и были крайне недовольны поведением оптиматов и в целом римской властью, собрали крупную армию и двинулись на Рим, чтобы разрушить ненавистный город. Сулла узнал об этом как раз вовремя, чтобы бросить свою армию между самнитами и городом, и при Коллинских воротах Рима состоялась отчаянная битва. Сам Сулла сначала был побеждён и вынужден спасаться за городскими стенами, но Марк Красс, командовавший правым крылом армии Суллы, победил противостоявшие ему части, оттеснил их назад и, таким образом, обеспечил Сулле окончательную победу61.
С этой победой гражданская война в Италии закончилась, исключая мелкие операции по очистке территории от противника, а Сулла стал полновластным хозяином римского государства. Он послал Помпея в должности пропретора на Сицилию для борьбы с циннанскими войсками на этом острове, а после того, как Помпей быстро захватил Сицилию для Суллы, захватив и убив консула Папирия Карбона, он был далее направлен в Африку, где собралась циннанская армия под командованием Гнея Домиция Агенобарба. Здесь Помпей тоже одержал быструю и кровопролитную победу и казнил Агенобарба и других командиров62. Тем временем Сулла преобразовал римскую систему управления, придерживаясь основных направлений, заложенных его поспешными и реакционными реформами 88 г. Численность сената была увеличена с 300 до 600 человек за счёт включения в него богатых всадников, многие из которых, несомненно были италийской «местной знатью» (domi nobiles), а постоянные суды (quaestiones) вновь стали формироваться исключительно из сенаторов. Число этих постоянных судов возросло до семи: по делам о вымогательстве (de repetundis), об убийствах (de sicariis et veneficis), о казнокрадстве (de peculatu), о насилии (de vi), о государственной измене (de maiestate), о подкупе избирателей (de ambitu) и о подлоге (de falsis), а их функции и процедуры были упорядочены. Количество ежегодных квесторов было увеличено до двадцати, и избрание на должность квестора автоматически влекло за собой зачисление в сенат, что позволяло поддерживать установленную Суллой численность сената и в будущем должно было превратить его по существу в выборный орган.
Поскольку Виллиев возрастной закон, устанавливавший возрастные ограничения и интервалы для занятия должностей, после многочисленных консульств Мария фактически был отменен, Сулла вновь установил порядок занятия должностей и возрастные требования. Сначала шла квестура в тридцатилетнем возрасте, затем, когда человеку исполнялось тридцать девять лет, он мог занять претуру, и лишь тогда получал право добиваться консульства в возрасте сорока двух лет. Повторно занять консульство можно было лишь по истечении десяти лет. Для руководства новыми судами и управления провинциями число преторов было увеличено до восьми. Трибунат был изъят из должностной карьеры (cursus honorum): человек, побывавший трибуном, лишался права занимать другие магистратуры, а полномочия трибунов были урезаны: право запрета ограничено, а законодательная инициатива отменена, с.53 так что ни один честолюбивый нобиль в будущем не пожелал бы добиваться этой должности. Была отрегулирована монетная чеканка, и распределению бесплатного или дешёвого зерна пришёл конец. Жреческие коллегии понтификов и авгуров были расширены до пятнадцати человек каждая, причём их пополнение вновь стало осуществляться традиционным методом кооптации. Провинции были упорядочены, а также установлено правило, согласно которому ими управляли бывшие консулы и бывшие преторы сразу после отправления своих должностей в Риме в течение одного или двух лет, не более. Переработанный закон о государственной измене ограничил право провинциальных наместников вести войну63.
По существу, все эти государственные преобразования проводились с целью вернуть догракханские времена. Сенат должен был твёрдо контролировать управление Римом, так как Сулла восстановил свой прежний закон от 88 г., согласно которому вынести законопроект на народное голосование можно было лишь после его одобрения сенатом. Трибуны-реформаторы, эти смутьяны, которые, по мнению оптиматов, положили начало насилию, захлестнувшему Рим, теперь уходили в прошлое. Римская армия вновь должна была стать гражданским ополчением, которое магистраты набирают согласно постановлению сената; а крупные и независимые военные командования, породившие чрезмерную власть Мария и самого Суллы, больше не предусматривались. Должна была строго соблюдаться традиционная должностная карьера (cursus honorum), причём возрастные требования были повышены, а повторное занятие магистратур почти не допускалось.
Чтобы обеспечить принятие этой новой-старой правительственной системы, Сулла приступил к программе безжалостного устранения всей оппозиции оптиматской клике и её представлениям о том, как следует обустроить Рим и управлять им. Некоторое первоначальное оправдание жестокости Суллы можно найти в резне ненадёжных политиков в Риме, приказ о которой в 82 г., в последнее мгновение, отдал Марий-младший64, но масштаб учинённых Суллой казней его противников или лиц, заподозренных в оппозиции, сильно превзошёл все деяния обоих Мариев или любого из циннанцев — так что даже некоторые из сторонников самого Суллы посетовали на это и спросили, когда же прекратятся убийства. Ответом Суллы стало учреждение в римской политической жизни новой формы упорядоченного насилия, которая обозначалась новым словом: проскрипции. В общественных местах в Риме были размещены официальные списки «проскрибированных» лиц — то есть, по сути, объявленных вне закона. Любого проскрибированного можно было убить прямо на месте, и убийцам выплачивались награды. Так было проскрибировано по меньшей мере несколько тысяч богатых римлян, в том числе десятки сенаторов: и хотя не все они в конце концов погибли, тем не менее оппозиционная «партия» была практически уничтожена. Кроме того, закон лишил сыновей проскрибированных наиболее активных гражданских прав, в том числе права добиваться государственных должностей и занимать их65. Имущество проскрибированных было продано с торгов, а вырученные деньги пошли в государственную казну, а оттуда — на финансирование многочисленных проектов Суллы, таких, как расселение его ветеранов, в основном в Этрурии и Кампании, но этот процесс, несомненно, сопровождался значительной коррупцией. В частности, считалось, что Красс заложил основы своего огромного состояния, приобретая имущество проскрибированных66.
с.54 Цезарь, как племянник Мария и зять Цинны, конечно, попал под подозрение в сочувствии циннанцам, и ему грозили проскрипции. В начале 82 г. ему было 17 лет, а в этом возрасте римляне часто начинали военную службу; но он мудро устранился от активного участия в гражданской войне и не примкнул ни к одной из сторон. Можно предположить, что он уже мыслил достаточно здраво, чтобы понять, что Сулла победит, но не смог заставить себя служить будущему победителю. Возможно, это спасло его от смертной казни, но он всё равно находился в опасности. Сулла потребовал, чтобы он формально продемонстрировал лояльность новому режиму и развёлся со своей молодой женой Корнелией, дочерью Цинны, и взял новую супругу, по выбору Суллы, из достаточно надёжной семьи. Другим молодым нобилям пришлось это сделать, в том числе даже Помпею, который получил новую невесту, спешно разведённую с мужем и вошедшую в дом Помпея на последних месяцах беременности. Хотя Помпей занимал сравнительно сильную позицию и командовал независимыми военными силами, он на это согласился67. Цезарь же отказался. Он категорически отверг требование Суллы развестись с Корнелией, а когда Сулла в ответ на это конфисковал приданое Корнелии в пользу государства, Цезарь скрылся, опасаясь за свою жизнь.
К счастью, в окружении Суллы у него были родственники, заступившиеся за него. К Сулле обратились кузен матери Цезаря Гай Аврелий Котта и дальний родич Мамерк Лепид в сопровождении весталок, связанных с Цезарем в силу того, что он был выдвинут на должность фламина Юпитера; Сулла неохотно согласился оставить Цезаря в покое. Именно тогда Сулла, как сообщается, сказал своим сторонникам, просившим за Цезаря, что в последнем «много Мариев»68. Это якобы пророческое утверждение, несомненно, является апокрифическим, но всё же отражает одну особенность Цезаря, присущую ему уже в столь юном возрасте: в готовности противостоять всесильному и невероятно безжалостному Сулле, наделённому высшей властью, отчасти проявилась замечательная уверенность в себе, отвага и неустрашимость перед угрозами, ставшие отличительными чертами личности и карьеры Цезаря. Впрочем, Сулла отменил выдвижение Цезаря на должность фламина Юпитера. Несомненно, это было задумано как наказание, но в действительности освободило Цезаря от исключительно трудной и обременительной роли, которая в принципе должна была по меньшей мере воспрепятствовать его успеху в политической и военной карьере.
В конце 81 г. Сулла получил второе консульство на 80 г. с Метеллом Пием в качестве коллеги. После годичного консульства он остался диктатором и завершал свои преобразования римской системы управления до тех пор, пока не состоялись консульские выборы на 78 г. Тогда, в середине 79 г., он сложил с себя диктатуру и спокойно вернулся к частной жизни, убеждённый, что проведённые им реформы и безжалостное устранение оппозиции обеспечат в Риме разумное и консервативное правление в обозримом будущем69.
Обстановка в Италии и империи была относительно мирной. Сулла вынужден был согласиться с зачислением новых римских граждан-италийцев во все тридцать пять с.55 триб: это достижение Цинны нельзя было отменить. Однако, хотя в 81 или 80 гг. пришёл срок новой цензуры, цензоры не были избраны, и стало ясно, что оптиматский режим нашёл новый способ лишить италийцев полноправного и активного гражданства: не проводить больше цензов, так что огромное множество новых граждан просто никогда не будет зачислено, ибо в цензуру 86 г. эта работа лишь началась, и зарегистрировано было чуть более
Но помимо этого наследием Суллы стало ужасающее и незабываемое насилие. Никакое законодательство не могло вычеркнуть из истории пример, который он подал, приведя римскую армию на Рим, и этот пример всегда оставался соблазном для каждого влиятельного полководца, считавшего, что римское правительство не воздаёт должное ему и (или) его людям. А учреждённая Суллой система проскрибирования противников ещё сильнее повысила уровень политического насилия в Риме. И вновь: Тиберий Гракх и его сторонники были убиты; Гай Гракх и его приверженцы уничтожены с применением государственных войск; Сатурнин и его последователи — незаконно перебиты после того, как их уже арестовали и разоружили; Сулла привёл на Рим армию, и вот теперь лица, подозреваемые в том, что оказались не на той стороне политического водораздела, были проскрибированы, то есть официально объявлены вне закона и казнены; и всякий раз ответственность за эскалацию насилия в римской политической жизни несла политическая группировка оптиматов. Они совершали это, отчаянно пытаясь сделать вид, что римская система управления в данных обстоятельствах работает нормально, что реформы и преобразования не только не нужны, но и определённо вредны и что поэтому всякий, кто пытается осуществить реформы или преобразования, — предатель римского государства. Вряд ли требуется глубокий исторический анализ, чтобы понять, что это убеждение оптиматов было заблуждением. Реакционные реформы Суллы были обречены на провал с момента их принятия, ибо они просто не соответствовали социальным, экономическим и политическим обстоятельствам этого времени. Сам Сулла, удалившийся на покой и предавшийся наслаждениям на своей великолепной вилле в Неаполитанском заливе, неожиданно умер от внезапной болезни, когда и года не прошло после его отставки, поэтому не увидел, как начинает рушиться его система70 но если бы он прожил всего на несколько месяцев дольше, то уже увидел бы это.
ПРИМЕЧАНИЯ