Римские древности

Книга IV

1. Итак, царь Тарк­ви­ний, став источ­ни­ком нема­лых и при­том зна­чи­тель­ных благ для рим­лян, обла­дая вла­стью трид­цать восемь лет, обре­та­ет такой конец, оста­вив после себя двух вну­ков и двух доче­рей, уже замуж­них. Наслед­ни­ком же вла­сти ста­но­вит­ся зять его Тул­лий в чет­вер­тый год пяти­де­ся­той Олим­пи­а­ды¹, на кото­рой в беге на ста­дий победил эпи­те­лидец Лакон, а в Афи­нах был архон­том Архе­стра­тид. Теперь наста­ло вре­мя ска­зать о том, что я оста­вил пона­ча­лу, а имен­но, от каких роди­те­лей он про­ис­хо­дил и какие совер­шил дея­ния, будучи еще част­ным лицом, преж­де чем достичь цар­ской вла­сти. (2) Рас­сказ же о про­ис­хож­де­нии его, с кото­рым я совер­шен­но согла­сен, таков. В Кор­ни­ку­ле², горо­де латин­ско­го пле­ме­ни, жил некий чело­век цар­ско­го рода по име­ни Тул­лий, жена­тый на Окри­сии, пре­крас­ней­шей и разум­ней­шей из всех кор­ни­куль­ских жен­щин. После того как рим­ляне захва­ти­ли его город, этот самый Тул­лий в сра­же­нии с ними поги­ба­ет, а Окри­сию, кото­рая жда­ла ребен­ка и кото­рую отде­ли­ли от про­чей добы­чи, берет царь Тарк­ви­ний и отда­ет в дар сво­ей жене. Та же, узнав все о сво­ей рабыне, спу­стя неко­то­рое вре­мя отпус­ка­ет ее на сво­бо­ду и любит и почи­та­ет ее более всех жен­щин. (3) У этой Окри­сии, еще в быт­ность ее рабы­ней, рож­да­ет­ся ребе­нок, кото­ро­му, когда он вырос, мать дает по отцу соот­вет­ст­вен­ное родо­вое имя Тул­лий, а обще­употре­би­тель­ное, т. е. лич­ное, Сер­вий — по соб­ст­вен­ной уча­сти, пото­му что роди­ла она его будучи рабы­ней. Сер­вий на эллин­ский язык мож­но было бы пере­ве­сти как «Раб­ский»³.

2. В мест­ных запи­сях пере­да­ет­ся еще и дру­гой рас­сказ, кото­рый воз­во­дит к мифу то, что гово­рит­ся о Тул­лии, он содер­жит­ся во мно­гих рим­ских исто­ри­че­ских сочи­не­ни­ях. Я нашел, что о нем гово­рят, буд­то он был любим­цем богов и божеств. В этих сочи­не­ни­ях ска­за­но, что в цар­ском жили­ще из домаш­не­го оча­га, на кото­ром рим­ляне посвя­ща­ют отбор­ные кусоч­ки пищи и испол­ня­ют дру­гие свя­щен­ные обряды, над огнем под­нял­ся муж­ской дето­род­ный орган, и что Окри­сия, неся обыч­ные жерт­вен­ные пиро­ги к огню, пер­вой увиде­ла его и сра­зу при­шла к цар­ским осо­бам, чтобы рас­ска­зать об этом, (2) и что Тарк­ви­ний, услы­шав это и после увидев зна­ме­ния, при­шел в изум­ле­ние. А Тана­к­виль, будучи не толь­ко муд­рой в осталь­ном про­чем, но и, конеч­но, знаю­щая все, что отно­сит­ся к про­ри­ца­ни­ям, получ­ше любо­го тирре­на, объ­яс­ни­ла ему, что порож­де­нию цар­ско­го оча­га суж­де­но стать силь­нее чело­ве­че­ской при­ро­ды из сово­куп­ле­ния жен­щи­ны с виде­ни­ем. И когда то же самое про­яви­лось и в осталь­ных зна­ме­ни­ях, царь решил, чтобы Окри­сия, кото­рой пер­вой яви­лось чудо, всту­пи­ла с ним в связь. После это­го жен­щи­ну, укра­шен­ную так, как велит обы­чай укра­шать тех, кто выхо­дит замуж, запи­ра­ют одну в поме­ще­нии, в кото­ром виде­ли зна­ме­ние. (3) Когда в связь с ней всту­пил кто-то из богов или божеств, Вул­кан⁴, как счи­та­ют неко­то­рые, или хра­ни­тель жили­ща, и после сово­куп­ле­ния исчез, она забе­ре­ме­не­ла и в над­ле­жа­щие сро­ки роди­ла Тул­лия. Это повест­во­ва­ние, кото­рое кажет­ся чем-то не вполне достой­ным дове­рия, дела­ет менее неправ­до­по­доб­ным дру­гой боже­ст­вен­ный про­мы­сел, свя­зан­ный с этим чело­ве­ком, уди­ви­тель­ный и необыч­ный. (4) Так, одна­жды, когда Тул­лий уснул днем во внут­рен­нем пор­ти­ке цар­ско­го двор­ца, вокруг его голо­вы вспых­нул огонь, и мать его, и жена царя, про­хо­дя через покой, и все, кто ока­зал­ся тогда вме­сте с жен­щи­на­ми, увиде­ли, что пла­мя⁵, осве­тив­шее всю его голо­ву, дер­жа­лось все вре­мя, пока рядом не вста­ла под­бе­жав­шая к нему мать и не раз­буди­ла его, тогда пла­мя, рас­се­яв­шись вме­сте со сном, исчез­ло. Вот что рас­ска­зы­ва­ют о его про­ис­хож­де­нии.

3. Дей­ст­ви­тель­но достой­но рас­ска­за то, что он совер­шил, преж­де чем стал цар­ст­во­вать, из-за чего и Тарк­ви­ний вос­хи­щал­ся им, и народ рим­лян посчи­тал, что он заслу­жи­ва­ет чести уна­сле­до­вать цар­ство. Так, Тул­лий отро­ком в пер­вом же воен­ном похо­де, кото­рый Тарк­ви­ний пред­при­нял про­тив тирре­нов, слу­жил в кон­ни­це и так отмен­но сра­жал­ся, что сра­зу же про­сла­вил­ся и пер­вым из всех полу­чил награ­ду за доб­лесть. Потом, когда начал­ся вто­рой поход про­тив того же наро­да и про­изо­шла тяже­лая бит­ва у горо­да Эре­та⁶, он, явив себя самым муже­ст­вен­ным из всех, сно­ва полу­чил от царя в награ­ду за доб­лесть венок. (2) Когда ему испол­ни­лось при­мер­но два­дцать лет, он был назна­чен коман­ди­ром союз­но­го вой­ска, кото­рое при­сла­ли лати­ны, и при­нес царю Тарк­ви­нию гос­под­ство над тирре­на­ми. И в пер­вой войне, завя­зав­шей­ся с саби­ня­на­ми, назна­чен­ный началь­ни­ком кон­ни­цы, он обра­тил в бег­ство вра­же­ских всад­ни­ков и, пре­сле­дуя их вплоть до горо­да Антем­ны⁷, полу­чил и после этой бит­вы награ­ду за доб­лесть. Участ­вуя в дру­гих мно­го­чис­лен­ных бит­вах с этим же самым наро­дом, во гла­ве то всад­ни­ков, то пеших вои­нов, во всех них он про­явил себя чело­ве­ком храб­рей­ше­го духа и все­гда награж­дал­ся пер­вым из всех. (3) И когда сабин­ский народ под­чи­нил­ся рим­ля­нам, став им под­власт­ным и вру­чив их вла­сти свои горо­да, Сер­вий, по мне­нию Тарк­ви­ния, был глав­ным винов­ни­ком и это­го гос­под­ства и был увен­чан царем побед­ны­ми вен­ка­ми. Кро­ме того, он был весь­ма рас­суди­тель­ным в государ­ст­вен­ных делах и не усту­пал нико­му в том, чтобы свое мне­ние выра­зить сло­ва­ми, и пре­крас­но мог при­спо­со­бить­ся ко всем пово­ротам судь­бы и к любо­му лицу. (4) Вслед­ст­вие это­го рим­ляне, про­ведя голо­со­ва­ние, удо­сто­и­ли пере­ве­сти его из пле­бе­ев в пат­ри­ции, точ­но так же как и ранее Тарк­ви­ния, а еще рань­ше Нуму Пом­пи­лия; а царь сде­лал его зятем, дав в жены вто­рую дочь, и все дела, что он из-за болез­ней или ста­ро­сти не мог испол­нять, еще при жиз­ни стал пору­чать ему, не толь­ко дове­рив соб­ст­вен­ный дом, но и решив, что тот досто­ин управ­лять обще­ст­вен­ны­ми дела­ми горо­да. Во всем этом он обна­ру­жил вер­ность и спра­вед­ли­вость, и чле­ны рим­ской общи­ны совсем не дума­ли о том, кто, Тарк­ви­ний или Тул­лий, забо­тит­ся об обще­ст­вен­ном бла­ге: так они были к обо­им при­вя­за­ны за их доб­рые дея­ния.

4. В самом деле, сей муж, наде­лен­ный при­ро­дой, вполне под­хо­дя­щей для вер­хо­вен­ства, и полу­чив волею слу­чая боль­шие воз­мож­но­сти для того, чтобы про­явить себя, когда в резуль­та­те заго­во­ра, устро­ен­но­го сыно­вья­ми Анка Мар­ция, желав­ши­ми воз­вра­тить себе власть отца, умер Тарк­ви­ний, как я уже сооб­щал об этом, поду­мав, что самим ходом собы­тий он при­зван на цар­ство, и будучи чело­ве­ком реши­тель­ным, не упу­стил из рук удоб­но­го момен­та. (2) Та, кто под­гото­ви­ла для него выс­шую власть и ста­ла осно­вой все­го доб­ро­го в его жиз­ни, была вдо­ва умер­ше­го царя, кото­рая и про­сто помо­га­ла соб­ст­вен­но­му зятю, и из мно­гих про­ро­честв узна­ла, что сему мужу суж­де­но судь­бой цар­ст­во­вать над рим­ля­на­ми. На ее же долю выпа­ла недав­няя смерть юно­ши-сына, от кото­ро­го оста­лись два мла­ден­ца. (3) Горюя об опу­стев­шем доме и опа­са­ясь, как бы Мар­ции, захва­тив власть, не уни­что­жи­ли детей и не истре­би­ли всю цар­скую род­ню, она сна­ча­ла пове­ле­ла закрыть ворота цар­ско­го жили­ща и поста­ви­ла при них страж­ни­ков, при­ка­зав, чтобы никто к ним не при­бли­жал­ся ни сна­ру­жи, ни изнут­ри. Потом, рас­по­рядив­шись всем осталь­ным вый­ти из ком­на­ты, в кото­рой поло­жи­ли полу­мерт­во­го Тарк­ви­ния, Окри­сию, Тул­лия и дочь, состо­яв­шую в бра­ке с Тул­ли­ем, оста­ви­ла там и, нака­зав кор­ми­ли­цам при­не­сти детей, она и гово­рит им: (4) «Тарк­ви­ний, наш царь, о Тул­лий, от кото­ро­го ты полу­чил и про­пи­та­ние, и вос­пи­та­ние, ценя тебя боль­ше всех дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, постра­дав от нече­сти­вых дея­ний, до кон­ца выпол­нил то, что опре­де­ле­но ему судь­бой, и не толь­ко ниче­го из част­ных дел не устро­ил, но и об общих государ­ст­вен­ных делах не поза­бо­тил­ся, даже при­лас­кать кого-либо из нас и явить свою послед­нюю волю не смог. Он остав­ля­ет после себя оди­но­ких и оси­ро­те­лых, поэто­му несчаст­ных детей, жизнь кото­рых под­вер­га­ет­ся нема­лой опас­но­сти: ведь если Мар­ци­ям, кото­рые уби­ли деда их, будет при­над­ле­жать управ­ле­ние государ­ст­вом, дети ужас­ным обра­зом погиб­нут от их рук. И если те, кто убил царя, завла­де­ют вла­стью, ваша жизнь не будет без­опас­ной, пото­му что вам Тарк­ви­ний дал в жены доче­рей, пре­не­брег­ши ими, а так­же жизнь осталь­ных дру­зей и род­ст­вен­ни­ков его, и нас, несчаст­ных жен­щин: всех нас явно и тай­но они поста­ра­ют­ся уни­что­жить. (5) Итак, при­ни­мая все это в рас­чет, нам необ­хо­ди­мо не взи­рать на то, как его убий­цы, ужас­ные и вра­ги для всех нас, полу­чи­ли бы столь вели­кую власть, но про­ти­во­дей­ст­во­вать и поме­шать это­му, при­бег­нув теперь к обма­ну и улов­кам — ведь в этом сего­дня есть нуж­да, — а когда пер­вый шаг нам удаст­ся совер­шить так, как заду­ма­но, тогда и откры­то всей силой и при ору­жии мы дви­нем­ся на них, если и это будет надо. Но это и не пона­до­бит­ся, если мы решим сего­дня делать то, что необ­хо­ди­мо! (6) Так что же это? Преж­де все­го мы скро­ем смерть царя и ска­жем всем, что у него нет ника­кой смер­тель­ной раны, и лека­ри буд­то бы ска­за­ли, что через несколь­ко дней он выздо­ро­ве­ет; потом я, вый­дя, откры­то ска­жу так­же, буд­то Тарк­ви­ний мне пору­чил сооб­щить, что он назна­ча­ет упра­ви­те­лем и хра­ни­те­лем всех сво­их част­ных и обще­ст­вен­ных дел, пока он сам не зале­чит раны, вто­ро­го из сво­их зятьев, назвав твое, Тул­лий, имя, и оно не встре­тит воз­ра­же­ний у рим­лян, кото­рые пред­по­чтут, чтобы государ­ст­вом управ­лял ты, кото­рый и рань­ше часто им пра­вил. (7) Когда же мы пред­от­вра­тим теку­щую опас­ность, сооб­щив, что жизнь царя вне угро­зы, — ты, при­няв дик­тор­ские фас­ции и воен­ную власть⁸, созо­ви чле­нов сена­та и опо­ве­сти народ о попыт­ке убить Тарк­ви­ния, начав речь с детей Мар­ция, и назначь им суд. Пока­рав же их всех смер­тью, если народ при­мет такой при­го­вор, а если он отвергнет это реше­ние, что, я пола­гаю, они ско­рее все­го сде­ла­ют, то пожиз­нен­ным изгна­ни­ем и лише­ни­ем иму­ще­ства, уста­нав­ли­вай затем все, что каса­ет­ся вла­сти, заво­е­вы­вая тол­пу лас­ко­вым обхож­де­ни­ем и чело­ве­ко­лю­би­ем, а так­же заботясь о том, чтобы не было ника­кой неспра­вед­ли­во­сти, и при­вле­кая к себе неиму­щих граж­дан раз­но­го рода бла­го­де­я­ни­я­ми и дара­ми. Потом, когда мы пой­мем, что насту­пи­ло под­хо­дя­щее вре­мя, мы объ­явим, что Тарк­ви­ний скон­чал­ся и откры­то похо­ро­ним его. (8) Что до тебя, Тул­лий, то ты вскорм­лен и вос­пи­тан нами, при­об­щен ко всем бла­гам, кото­рые сыно­вья полу­ча­ют от мате­ри и от отца, и живешь в бра­ке с доче­рью нашей, а если еще ста­нешь и царем рим­лян, пото­му что и в этом я тебе помо­гу, то стань по-оте­че­ски бла­го­скло­нен к нахо­дя­щим­ся здесь детям, а когда они повзрос­ле­ют и ста­нут доста­точ­но спо­соб­ны­ми к заня­тию государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, стар­ше­го из них назначь пра­ви­те­лем рим­лян».

5. Ска­зав это, она каж­до­го из детей пере­да­ла в руки зятя и доче­ри, вызвав глу­бо­кое состра­да­ние обо­их. Когда насту­пи­ло под­хо­дя­щее вре­мя, она вышла из спаль­ни и обра­ти­лась к домо­чад­цам, чтобы они под­гото­ви­ли все необ­хо­ди­мое для лече­ния и созва­ли лека­рей. Выждав ночь, на сле­дую­щий день, когда боль­шая тол­па сбе­жа­лась к цар­ско­му жили­щу, она подо­шла к окош­ку, выхо­дя­ще­му на улоч­ку перед ворота­ми, и сна­ча­ла поведа­ла при­сут­ст­ву­ю­щим о тех, кто замыш­лял убий­ство царя, и пред­ста­ви­ла свя­зан­ны­ми тех, кого они отпра­ви­ли для свер­ше­ния это­го дела. (2) Потом, увидев, что мно­гие опла­ки­ва­ют несча­стье и про­ни­ка­ют­ся нена­ви­стью к тем, кто это сде­лал, она заяв­ля­ет, что у них в кон­це кон­цов не вышло ниче­го из нече­сти­вых замыс­лов, так как они не смог­ли убить Тарк­ви­ния. Когда все воз­ра­до­ва­лись это­му изве­стию, она пред­став­ля­ет им Тул­лия как назна­чен­но­го царем управ­лять все­ми част­ны­ми и обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, пока сам царь не выздо­ро­ве­ет. (3) Народ же рас­хо­дит­ся в лико­ва­нии, что с царем не про­изо­шло ниче­го ужас­но­го, и дол­гое вре­мя оста­ет­ся при таком мне­нии. А Тул­лий с изряд­ным отрядом впе­ре­ди себя и в сопро­вож­де­нии цар­ских лик­то­ров всту­пил на Форум и через гла­ша­та­ев огла­сил пове­ле­ние Мар­ци­ям прий­ти выслу­шать при­го­вор. Так как они не под­чи­ни­лись, он через гла­ша­та­ев изве­стил их о позор­ном изгна­нии⁹ и, пере­дав их иму­ще­ство в обще­ст­вен­ную каз­ну, уже проч­но стал дер­жать власть Тарк­ви­ния в сво­их руках.

6. Я хочу, пре­рвав ход повест­во­ва­ния, изло­жить осно­ва­ния, по кото­рым я не согла­сил­ся с Фаби­ем¹⁰ и с осталь­ны­ми исто­ри­ка­ми, кото­рые пишут, что остав­лен­ные Тарк­ви­ни­ем дети были его сыно­вья­ми, чтобы кто-либо из тех, кто натолк­нет­ся на эти исто­ри­че­ские сочи­не­ния, не при­нял бы за мою небреж­ность то, что я напи­сал не «сыно­вья», но «вну­ки» его. Ведь пишу­щие о них рас­ска­зы­ва­ют эту исто­рию совер­шен­но необ­ду­ман­но и лег­ко­мыс­лен­но, не про­ве­рив ниче­го из невоз­мож­но­го и необы­чай­но­го, что пере­чер­ки­ва­ет ее. (2) Тарк­ви­ний пере­се­лил­ся из Тирре­нии, собрав весь свой дом, в пол­ном рас­цве­те лет. Ведь пере­да­ют, что он был достой­ным и зани­мать­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью, и иметь власть, и вер­шить обще­ст­вен­ные дела и что он оттуда ушел из-за того, что не поль­зо­вал­ся в государ­стве ника­ким поче­том. (3) Кто-то дру­гой счи­та­ет, буд­то он был в воз­расте, по мень­шей мере, трид­ца­ти лет, когда поки­нул Тирре­нию: ведь имен­но с этих лет зако­ны при­зы­ва­ют тех, кто стре­мит­ся управ­лять и вести общие дела. Я же счи­таю, что он был еще на пять лет моло­же, и ска­зал бы, что он пере­се­лил­ся в воз­расте два­дца­ти пяти лет, а в том, что он при­вел с собой жену-тир­рен­ку, на кото­рой женил­ся, когда еще был жив его отец, соглас­ны все, кто пишет рим­скую исто­рию. (4) Появ­ля­ет­ся он в Риме, когда царем был Анк Мар­ций, в пер­вый год его цар­ст­во­ва­ния, как повест­ву­ет Гел­лий¹¹, как пишет Лици­ний¹² — в вось­мой. Пусть он при­шел в тот год, о кото­ром пишет Лици­ний, и не рань­ше. В самом деле он не мог бы появить­ся в более позд­нее вре­мя, если на девя­тый год сво­его цар­ст­во­ва­ния Анк отпра­вил его началь­ни­ком кон­ни­цы на вой­ну про­тив лати­нов, как гово­рят и те и дру­гие писа­те­ли. Если же он при­был в Рим в воз­расте не более два­дца­ти пяти лет, а царю стал дру­гом в вось­мой год его прав­ле­ния, то сем­на­дцать осталь­ных лет он жил при нем: ведь Анк цар­ст­во­вал два­дцать четы­ре года. А Тарк­ви­ний обла­дал цар­ской вла­стью трид­цать восемь лет, как повест­ву­ют все, и он дол­жен был быть вось­ми­де­ся­ти лет, когда умер. Ибо такое чис­ло полу­ча­ет­ся из сло­же­ния годов. (5) А если жена была на пять лет моло­же его, что прав­до­по­доб­но, то ей испол­ни­лось бы в дей­ст­ви­тель­но­сти семь­де­сят пять лет, когда скон­чал­ся Тарк­ви­ний. Если же само­го млад­ше­го из сыно­вей, послед­не­го, она роди­ла пяти­де­ся­ти лет — далее это­го вре­ме­ни ведь жен­щи­на уже не рожа­ет, есть такой пре­дел для дето­рож­де­ния, как пишут те, кто это иссле­до­вал, — этот сын, таким обра­зом, был бы в воз­расте не менее два­дца­ти пяти лет во вре­мя смер­ти отца, а стар­ший, Луций, — не менее два­дца­ти семи лет. Сле­до­ва­тель­но, Тарк­ви­ний не оста­вил после себя мало­лет­них сыно­вей, рож­ден­ных от этой жены. (6) Ну так вот, если сыно­вья были уже взрос­лы­ми во вре­мя кон­чи­ны их отца, не была же их мать столь жал­кой и безум­ной, чтобы отнять у сво­их детей ту власть, кото­рую им оста­вил отец, и обла­го­де­тель­ст­во­вать все же чужа­ка, рож­ден­но­го от рабы­ни. И сами сыно­вья, лишен­ные отцов­ской вла­сти, не пере­нес­ли бы лег­ко и про­сто неспра­вед­ли­вость, нахо­дясь в цве­ту­щем воз­расте, поз­во­ля­ю­щем и гово­рить и дей­ст­во­вать; да и Тул­лий, рож­ден­ный от мате­ри-рабы­ни, не был более бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния, чем они, и в воз­расте имел не слиш­ком боль­шое пре­иму­ще­ство, будучи лишь тре­мя года­ми стар­ше одно­го из них, так что они по соб­ст­вен­ной воле не усту­пи­ли бы ему цар­скую власть.

7. Это дело отли­ча­ет­ся каки­ми-то дру­ги­ми стран­но­стя­ми, о кото­рых было неиз­вест­но тем, кто писал рим­скую исто­рию, за исклю­че­ни­ем одно­го, имя кото­ро­го я назо­ву немно­го поз­же. Ведь рас­ска­зы­ва­ют, что после смер­ти Тарк­ви­ния Тул­лий, при­няв на себя цар­скую власть, вла­дел ею в тече­ние соро­ка четы­рех лет, так что, если во вре­мя лише­ния вла­сти стар­ше­му из Тарк­ви­ни­ев-потом­ков испол­ни­лось два­дцать семь лет, то, когда он убил Тул­лия, ему было бы более семи­де­ся­ти лет. (2) Но исто­ри­ки сооб­щи­ли, что он нахо­дил­ся тогда в наи­луч­шем воз­расте, и, гово­рят, что он, выне­ся Тул­лия из зда­ния сена­та нару­жу, кинул его вниз с высоты. Сверг­ли же само­го Тарк­ви­ния на два­дцать пятый год после этих собы­тий, в тот самый год, когда он, отправ­ля­ясь в поход, начал вой­ну про­тив арде­а­тов и вер­шил все дела само­лич­но: а ведь не было слу­чая, чтобы люди участ­во­ва­ли в вой­нах, про­жив девя­но­сто шесть лет. (3) И после лише­ния вла­сти он еще не менее четыр­на­дца­ти лет вое­вал с рим­ля­на­ми и, как гово­рят, участ­во­вал в обще­ст­вен­ных делах, что про­ти­во­ре­чит обще­му мне­нию. И срок его жиз­ни ока­зы­ва­ет­ся таким, буд­то он про­жил более ста деся­ти лет, а о таком дол­го­ле­тии не сооб­ща­ют и совре­мен­ные нам запи­си. (4) Неко­то­рые рим­ские исто­ри­ки, пони­мая, что это неле­по, попы­та­лись раз­ре­шить несу­ра­зи­цу с помо­щью дру­гих неле­пиц, делая не Тана­к­виль мате­рью Тарк­ви­ни­е­вых детей, но какую-то Гега­нию, о кото­рой не оста­лось ника­ких сведе­ний. И опять тут появ­ля­ют­ся непо­до­баю­щий воз­рас­ту брак Тарк­ви­ния, толь­ко что пере­шаг­нув­ше­го вось­ми­де­ся­ти­лет­ний рубеж, и неве­ро­ят­ность рож­де­ния детей у людей столь пре­клон­но­го воз­рас­та. А ведь он не был без­дет­ным, чтобы всей душой желать детей, но имел двух доче­рей и они уже были отда­ны замуж. (5) Раз­мыш­ляя над каж­дым из этих неве­ро­ят­ных и стран­ных сооб­ще­ний, я и пишу, что дети были не сыно­вья­ми Тарк­ви­ния, но вну­ка­ми, согла­сив­шись в этом с Луци­ем Пизо­ном Фру­ги¹³. Ведь он един­ст­вен­ный напи­сал в рабо­те, где погод­но изло­жил собы­тия исто­рии, что в дей­ст­ви­тель­но­сти дети были вну­ка­ми царю, но он усы­но­вил их, и это ста­ло при­чи­ной ошиб­ки у всех про­чих, кто писал рим­скую исто­рию. После того как об этом ска­за­но, вре­мя про­дол­жить повест­во­ва­ние.

8. Когда же, при­няв на себя заботу о цар­стве и изгнав при­вер­жен­цев Мар­ци­ев, Тул­лий посчи­тал, что уже проч­но вла­де­ет вла­стью, он царя Тарк­ви­ния, буд­то бы тот недав­но скон­чал­ся от ран, почтил пыш­ны­ми похо­ро­на­ми, соору­же­ни­ем памят­ни­ка с над­пи­сью и про­чи­ми зна­ка­ми ува­же­ния и в то же вре­мя, будучи попе­чи­те­лем детей из цар­ско­го рода, вел их част­ные дела, как и общие дела поли­са, с заботой и осто­рож­но­стью. (2) Для пат­ри­ци­ев про­ис­хо­дя­щее, одна­ко, не было в радость, напро­тив они испы­ты­ва­ли него­до­ва­ние и с трудом Тул­лия пере­но­си­ли, счи­тая непра­виль­ным, что он сам как-то при­об­рел для себя цар­скую власть, при том что ни сенат не голо­со­вал, ни все осталь­ное не было про­веде­но соглас­но зако­ну¹⁴. И частень­ко наи­бо­лее вли­я­тель­ные из них, соби­ра­ясь, заво­ди­ли раз­го­во­ры про­меж себя о свер­же­нии неза­кон­ной вла­сти и пола­га­ли, что как толь­ко их собе­рет в сенат Тул­лий, то они бы вынуди­ли сего мужа сло­жить фас­ции и осталь­ные зна­ки вла­сти; когда же это слу­чит­ся, надо будет назна­чить тех, кого назы­ва­ют меж­ду­ца­ря­ми, и посред­ст­вом их избрать того, кто будет пра­вить горо­дом на осно­ва­нии зако­нов. (3) Тул­лий, про­ведав про их рас­че­ты обра­тил­ся к уве­ще­ва­нию наро­да и услу­жи­ва­нию бед­ным граж­да­нам, с помо­щью кото­рых он наде­ял­ся удер­жать власть, и, созвав пле­бе­ев на народ­ное собра­ние, он поста­вил перед три­бу­на­лом¹⁵ так­же детей и про­из­нес такую вот речь:

9. «Воз­ник­ла, граж­дане, серь­ез­ная необ­хо­ди­мость в том, чтобы мне поза­бо­тить­ся об этих малых детях. Ведь Тарк­ви­ний, их дед, при­нял меня, не име­ю­ще­го отца и отчиз­ны, кор­мил, ста­вя не ниже кого-либо из детей сво­их, вто­рую из доче­рей дал мне в жены и в тече­ние всей сво­ей жиз­ни про­дол­жал почи­тать меня и любить, буд­то я родил­ся от него, как вы это зна­е­те. И так как ему выпа­ла участь пасть жерт­вой ковар­но­го заго­во­ра, он дове­рил мне заботу о детях, если с ним слу­чит­ся то, что угото­ва­но людям. (2) Итак, кто же сочтет меня неза­пят­нан­ным перед бога­ми и спра­вед­ли­вым перед людь­ми, если я остав­лю и пре­дам сирот, кото­рых обя­зан так силь­но бла­го­да­рить? Но я не пре­дам дове­рие ко мне и не остав­лю оди­но­ки­ми детей, насколь­ко мне хва­тит сил. Но будь­те спра­вед­ли­вы и вы, помни­те о бла­го­де­я­ни­ях, кото­ры­ми дед их обла­го­де­тель­ст­во­вал общи­ну, под­чи­нив вам те гра­ды латин­ские, кото­рые вели спор с вами из-за вла­сти, поко­рив всех тирре­нов, наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ных из всех окрест­ных наро­дов, и при­нудив народ сабин­ский поко­рить­ся вам, и все это совер­шив в усло­ви­ях бес­чис­лен­ных и тяж­ких опас­но­стей. (3) Так вот, когда он был жив, вам подо­ба­ло возда­вать ему бла­го­дар­ность за бла­го­де­я­ния, а когда он окон­чил жизнь — вер­нуть в ответ долж­ное род­ст­вен­ни­кам его и не хоро­нить вме­сте с остан­ка­ми бла­го­де­те­лей память об их дея­ни­ях. При­ми­те же реше­ние о том, что вы все вме­сте оста­е­тесь опе­ку­на­ми детей и упрочь­те для них ту власть, кото­рую оста­вил дед. Ведь им не столь­ко поль­зы от одно­го покро­ви­тель­ства, сколь­ко от защи­ты со сто­ро­ны вас всех вме­сте взя­тых. (4) Я был вынуж­ден ска­зать это, чув­ст­вуя, что неко­то­рые объ­еди­ня­ют­ся про­тив них и жела­ют пере­дать власть дру­гим. Пола­гаю, что вы, рим­ские мужи, пом­ня о моих сра­же­ни­ях, кото­рые я вел за обре­те­ние пер­вен­ства Рима — а они были не ничтож­ны и не мало­чис­лен­ны, — о них, я думаю, нече­го гово­рить вам, знаю­щим все это, возда­ди­те этим детям при­чи­таю­щу­ю­ся мне за эти сра­же­ния бла­го­дар­ность. Ведь я пред­по­чи­тал не лич­ную власть для само­го себя (кото­рой, поже­лай я ее полу­чить, досто­ин не мень­ше кого бы то ни было), а ста­ра­юсь помо­гать роду Тарк­ви­ния и вер­шить дела на бла­го обще­ства. (5) Я пред­стаю перед вами про­си­те­лем не оста­вить сирот теперь, когда они под­вер­га­ют­ся опас­но­сти из-за вла­сти, ведь, если пер­вая попыт­ка их вра­гов удаст­ся так, как ими заду­ма­но, дети будут изгна­ны из горо­да. Но посколь­ку вы узна­ли об этом и сде­ла­е­те, что нуж­но, я думаю, нече­го боль­ше тут рас­суж­дать. Услышь­те же от меня о том, что я при­гото­вил сам во бла­го вам и ради чего я созвал народ­ное собра­ние. (6) Тем из вас, кто уже будучи долж­ни­ком в силу сво­ей бед­но­сти не может вер­нуть дол­ги, я хочу помочь, посколь­ку они — сограж­дане и изведа­ли вели­кие тяготы ради оте­че­ства; так вот, чтобы не лиши­лись лич­ной сво­бо­ды те, кто упро­чил нашу общую сво­бо­ду, я даю соб­ст­вен­ные сред­ства для осво­бож­де­ния их от каба­лы. (7) А в отно­ше­нии тех, кто впредь будет брать взай­мы, я не поз­во­лю, чтобы их уво­ди­ли в раб­ство за дол­ги, и уста­нов­лю закон, дабы никто не ссу­жал в долг за сво­бо­ду чело­ве­ка, пола­гая, что доста­точ­но для креди­то­ров иметь власть над иму­ще­ст­вом тех, кто заклю­чил сдел­ку. А чтобы посту­паю­щие в соб­ст­вен­ную каз­ну нало­ги, кото­рые обре­ме­ня­ют бед­ня­ков и вынуж­да­ют вле­зать в дол­ги, вы в буду­щем пере­но­си­ли бы лег­че, я при­ка­жу всем оце­нить иму­ще­ство и каж­до­му вно­сить то, что ему сле­ду­ет, как, я узнал, про­ис­хо­дит в вели­чай­ших и хоро­шо управ­ля­е­мых государ­ствах. Ибо я уве­рен, что спра­вед­ли­во и на поль­зу обще­ству, чтобы те, кто вла­де­ет мно­гим, мно­го и вно­сил бы в каз­ну, а те, кто име­ет мало, и пла­тил бы мало. (8) Мне кажет­ся пра­виль­ным, чтобы и обще­на­род­ной зем­лей, кото­рую вы име­е­те, обре­тя ее с помо­щью ору­жия, вла­де­ли бы не самые бес­стыд­ные, как теперь, полу­чив ее в дар или купив ее, а те из вас, кто не име­ет ни еди­но­го клоч­ка зем­ли, чтобы вы не поден­щи­ка­ми работа­ли, будучи сво­бод­ны­ми, и обра­ба­ты­ва­ли не чужие вла­де­ния, но соб­ст­вен­ные: ведь бла­го­род­ный дух не родит­ся у людей, нуж­даю­щих­ся еже­днев­но в самом необ­хо­ди­мом. (9) А кро­ме все­го это­го я решил сде­лать пра­ва граж­дан­ства рав­ны­ми для всех и спра­вед­ли­вость во всем оди­на­ко­вую для всех. Ведь неко­то­рые дошли до такой сте­пе­ни высо­ко­ме­рия, что счи­та­ют воз­мож­ным дер­жать­ся над­мен­но с про­сто­люди­на­ми и не счи­тать сво­бод­ны­ми тех из вас, кто беден. А чтобы люди более высо­ко­го поло­же­ния в обще­стве полу­ча­ли пра­во­судие и под­вер­га­лись нака­за­нию наравне с людь­ми более низ­ко­го поло­же­ния, я уста­нов­лю зако­ны, пре­пят­ст­ву­ю­щие наси­лию и защи­щаю­щие спра­вед­ли­вость, и сам нико­гда не пре­кра­щу забо­тить­ся о рав­но­пра­вии для всех».

10. После таких слов в народ­ном собра­нии воз­ник­ло шум­ное одоб­ре­ние: у одних — за его вер­ность и спра­вед­ли­вость по отно­ше­нию к бла­го­де­те­лям, у дру­гих — за чело­ве­ко­лю­бие и бла­го­род­ство к бед­ным, у третьих же за то, что он воз­дер­жан и дру­же­ски отно­сит­ся к людям само­го низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, а у всех вме­сте с любо­вью и вос­хи­ще­ни­ем за то, что он зако­но­по­слуш­ный и спра­вед­ли­вый пра­ви­тель. (2) После роспус­ка народ­но­го собра­ния в после­дую­щие дни Тул­лий при­ка­зал пере­пи­сать долж­ни­ков, кото­рые не мог­ли сдер­жать сло­во и вер­нуть долг, с ука­за­ни­ем, кому и сколь­ко они были долж­ны; когда же он полу­чил спи­сок, то, велев поста­вить на Фору­ме стол, на гла­зах у всех под­счи­тал дол­ги креди­то­рам. (3) Покон­чив с этим, он огла­ша­ет цар­ское рас­по­ря­же­ние, чтобы с обще­на­род­ной зем­ли ушли те, кто поль­зу­ет­ся ею и дер­жит ее в лич­ном вла­де­нии в тече­ние опре­де­лен­но­го вре­ме­ни, и чтобы те из граж­дан, кто вооб­ще не име­ет наде­ла, пода­ли ему пись­мен­но сведе­ния о себе. И он запи­сал зако­ны, воз­об­но­вив неко­то­рые из чис­ла древ­них, введен­ных еще Рому­лом и Нумой Пом­пи­ли­ем, кото­ры­ми пре­не­бре­га­ли, а дру­гие соста­вив сам. (4) То, что он таким обра­зом управ­лял государ­ст­вом, пат­ри­ции вос­при­ни­ма­ли враж­деб­но, видя, что рушит­ся власть сена­та, и ста­ли вына­ши­вать замыс­лы, но не те же самые, а про­ти­во­по­лож­ные преж­ним. (5) Ведь ранее они стре­ми­лись отнять у него без­за­кон­ную власть, назна­чить меж­ду­ца­рей и при их посред­стве выбрать того, кто будет иметь власть на осно­ва­нии зако­на. Теперь же они дума­ли, что нуж­но доволь­ст­во­вать­ся тем, что есть, и ниче­го не пред­при­ни­мать. Так как они счи­та­ли, что, если сенат поста­вит во гла­ве дел того, кого сам выбрал, народ при пода­че голо­сов, высту­пит про­тив; если же они пре­до­ста­вят выбор царя наро­ду, то все курии про­го­ло­су­ют за Тул­лия, и о нем сло­жит­ся мне­ние, что он пра­вит по зако­ну. Пат­ри­ци­ям пока­за­лось более полез­ным, чтоб этот муж являл­ся чело­ве­ком, кра­ду­щим власть и обма­ны­ваю­щим граж­дан, что это луч­ше, чем если б он обла­дал ею, уго­во­рив граж­дан и полу­чив ее откры­то. (6) Но ниче­го из того, на что они рас­счи­ты­ва­ли к сво­ей выго­де, у них не вышло: вот так Тул­лий пере­хит­рил их и стал обла­да­те­лем цар­ской вла­сти про­тив их жела­ния. Дело в том, что он зара­нее оза­бо­тил­ся тем, чтобы рас­про­стра­нять по горо­ду слух, буд­то пат­ри­ции стро­ят ему коз­ни, и вышел на Форум в гряз­ной одеж­де и пре­ис­пол­нен­ный печа­ли, сопро­вож­дае­мый сво­ей мате­рью Окри­си­ей, вдо­вой Тарк­ви­ния Тана­к­виль и всей цар­ской род­ней. Посколь­ку на неожи­дан­ное зре­ли­ще стек­лась огром­ная тол­па, он созвал народ­ное собра­ние, взо­шел на три­бу­нал и про­из­нес вот такую при­мер­но речь:

11. «Мне при­хо­дит­ся опа­сать­ся уже не толь­ко за детей Тарк­ви­ния, как бы они не пре­тер­пе­ли чего ужас­но­го от вра­гов, но меня охва­ты­ва­ет страх и за само­го себя, как бы я не полу­чил горь­кую рас­пла­ту за свою спра­вед­ли­вость. Ведь про­тив меня зло­умыш­ля­ют пат­ри­ции, и мне доно­сят, что неко­то­рые из них соста­ви­ли заго­вор с целью убить меня, не имея воз­мож­но­сти обви­нять меня ни в каком — ни в боль­шем ни в малом — пре­ступ­ле­нии, они удру­че­ны и воз­му­ще­ны тем, что я уже сде­лал на бла­го наро­да и что еще при­гото­вил­ся сде­лать. (2) Креди­то­ры сер­ди­ты на то, что я не поз­во­лил им бед­ных из ваше­го чис­ла бро­сать в тюрь­му и лишать за дол­ги сво­бо­ды; а те, кто захва­тил народ­ную зем­лю и овла­дел тем, что вы добы­ли сво­ею кро­вью, воз­му­ще­ны необ­хо­ди­мо­стью оста­вить ее, как если бы у них отби­ра­ли отцов­ское иму­ще­ство, а не воз­вра­ща­ли чужое; а осво­бож­ден­ные от воен­но­го нало­га недо­воль­ны тем, что их вынуди­ли оце­нить иму­ще­ство и в соот­вет­ст­вии с оцен­кой вно­сить налог; а все вме­сте — тем, что их хотят при­учить жить по зако­нам, возда­вая вам спра­вед­ли­вость и полу­чая ее на рав­ных, и что они не смо­гут кро­ме того поль­зо­вать­ся бед­ня­ка­ми, буд­то куп­лен­ны­ми за день­ги раба­ми, как они посту­па­ют сей­час. (3) И пат­ри­ции, собрав все эти обви­не­ния воеди­но, посо­ве­то­ва­лись и соста­ви­ли заго­вор, с тем чтобы воз­вра­тить изгнан­ни­ков и пере­дать цар­скую власть детям Мар­ция, а ведь вы же вынес­ли поста­нов­ле­ние лишить их огня и воды за убий­ство Тарк­ви­ния, ваше­го царя, чело­ве­ка полез­но­го и любя­ще­го свое оте­че­ство, и совер­шив столь вели­кое пре­ступ­ле­ние, они избе­жа­ли заоч­но выне­сен­но­го при­го­во­ра и нака­за­ли сами себя изгна­ни­ем¹⁶. И вра­ги мои наме­ре­ва­лись, если бы донос, сде­лан­ный мне об этом, не упредил их, с помо­щью чуже­зем­но­го вой­ска воз­вра­тить изгнан­ни­ков сре­ди ночи в город. (4) Все, что про­изой­дет за этим, оче­вид­но, даже если бы я ниче­го не ска­зал, а имен­но, что Мар­ции объ­еди­нив­шись с пат­ри­ци­я­ми, без труда овла­де­ют государ­ст­вом, а так как в сво­ей при­ро­де име­ют мно­го дико­го и тира­ни­че­ско­го, они сна­ча­ла захотят схва­тить меня, защит­ни­ка царей и вер­ши­те­ля пра­во­судия над ними, а затем убить этих детей и всех осталь­ных род­ст­вен­ни­ков и дру­зей Тарк­ви­ния, жен же наших, мате­рей, доче­рей и всю жен­скую род­ню сде­лать рабы­ня­ми. (5) Если же и вам по серд­цу, сограж­дане, воз­вра­тить убийц и избрать их царя­ми, а детей бла­го­де­те­лей изгнать и лишить вла­сти, остав­лен­ной им дедом, мы стер­пим эту участь. Но ради всех богов и божеств, кото­рые следят за чело­ве­че­ской жиз­нью, мы все вме­сте с жена­ми и детьми, пред­став про­си­те­ля­ми перед вами, во имя того мно­го­го, что ваш бла­го­де­тель Тарк­ви­ний, дед этих детей, вам пре­до­ста­вил, и того мно­го­го, в чем я и сам по мере моих сил ока­зал­ся вам полез­ным, жела­ем, чтобы вы дали нам един­ст­вен­ный дар — про­яс­нить вашу соб­ст­вен­ную волю. (6) Если же вы реши­те, что кто-то иной, неже­ли мы, более заслу­жи­ва­ет такой награ­ды, то дети и осталь­ная род­ня Тарк­ви­ния уйдут из остав­лен­но­го вам горо­да. Я же при­му отно­си­тель­но себя само­го дру­гое, более бла­го­ра­зум­ное, реше­ние. Ведь я уже доста­точ­но пожил, и с доб­ле­стью, и со сла­вой, и я не счи­таю для себя достой­ным с позо­ром жить сре­ди каких-то дру­гих людей, обма­нуть­ся в вашей люб­ви, кото­рую я пред­по­чи­таю всем про­чим бла­гам. Забе­ри­те же лик­тор­ские фас­ции и отдай­те их, если жела­е­те, пат­ри­ци­ям: я же не буду бес­по­ко­ить вас сво­им при­сут­ст­ви­ем».

12. После того как он это ска­зал и готов был сой­ти с три­бу­на­ла, раздал­ся еди­но­душ­ный неудер­жи­мый вопль, и посы­па­лись моль­бы впе­ре­меш­ку со сле­за­ми, чтобы он остал­ся и пра­вил, не опа­са­ясь нико­го. А затем неко­то­рые, рас­став­лен­ные по его пла­ну на Фору­ме, под­ня­ли крик, — избрать его на цар­ство и тре­бо­ва­ли собрать курии и про­ве­сти голо­со­ва­ние. Вслед за тем, как они пока­за­ли при­мер, весь народ тот­час при­шел к тако­му же мне­нию. (2) Тул­лий, узнав об этом, не стал уже дожи­дать­ся над­ле­жа­ще­го сро­ка, но, ска­зав, что он чув­ст­ву­ет к ним сер­деч­ную бла­го­дар­ность за то, что они пом­нят его бла­го­де­я­ния, и пообе­щав, что сотво­рит еще боль­ше добра, если они его выбе­рут царем, назна­чил день для выбо­ров и нака­зал, чтобы в этот день все люди с полей при­сут­ст­во­ва­ли здесь. (3) Когда народ собрал­ся, он вызвал курии подать голо­са каж­дую по отдель­но­сти. Так как все­ми кури­я­ми было опре­де­ле­но, что он досто­ин цар­ской вла­сти, он при­нял ее от народ­ных масс, пре­не­бре­гая сена­том, объ­явив при этом, что не посчи­тал нуж­ным, чтобы тот под­твер­ждал реше­ния наро­да, как обыч­но дела­ет­ся. Обре­тя таким обра­зом цар­скую власть, он ста­но­вит­ся зачи­на­те­лем мно­гих дру­гих государ­ст­вен­ных ново­введе­ний и круп­ной прис­но­па­мят­ной вой­ны с тирре­на­ми. Я же преж­де все­го нач­ну рас­сказ о его делах по устрой­ству государ­ства.

13. Сра­зу же после вступ­ле­ния на трон Тул­лий разде­лил обще­ст­вен­ное поле сре­ди тех рим­лян, кто работал поден­щи­ком¹⁷; потом он утвер­дил в кури­ях зако­ны о дого­во­рах и пра­во­на­ру­ше­ни­ях; а было их чис­лом что-то око­ло пяти­де­ся­ти, из кото­рых сей­час я не счи­таю нуж­ным упо­мя­нуть ни одно­го. (2) К горо­ду он при­со­еди­нил два хол­ма, один назы­вал­ся Вими­нал¹⁸, дру­гой — Эскви­лин¹⁹, из коих каж­дый раз­ме­ром с доб­рый город, и поде­лил их терри­то­рию сре­ди без­дом­ных рим­лян для стро­и­тель­ства жилищ. Там же и сам он в луч­шем месте Эскви­ли­на постро­ил себе дом. (3) Этот царь послед­ним раз­дви­нул гра­ни­цы горо­да, при­со­еди­нив к пяти хол­мам еще два после совер­ше­ния пти­це­га­да­ний, как того тре­бо­вал закон, и отправ­ле­ния про­чих необ­хо­ди­мых цере­мо­ний в честь богов. За эти пре­де­лы построй­ки горо­да уже не про­дви­ну­лись, пото­му что, как гово­рят, это­му вос­пре­пят­ст­во­ва­ло боже­ство. Но вокруг горо­да рас­ки­ну­лись еще насе­лен­ные при­го­ро­ды, мно­го­чис­лен­ные и обшир­ные²⁰, не при­кры­тые и не защи­щен­ные сте­на­ми, так что под­сту­пив­шим вра­гам лег­ко было их захва­тить. (4) И еже­ли кто-нибудь, глядя на эти при­го­ро­ды, поже­ла­ет опре­де­лить раз­ме­ры Рима, он будет вынуж­ден­но введен в заблуж­де­ние, так как не най­дет ника­ко­го точ­но­го зна­ка, по кото­ро­му мож­но бы про­следить, до како­го пре­де­ла про­сти­ра­ет­ся город и откуда начи­на­ет­ся то, что уже не явля­ет­ся горо­дом. Так город и сель­ская мест­ность объ­еди­ня­ют­ся, и это порож­да­ет у наблюда­те­ля впе­чат­ле­ние, что город тянет­ся бес­ко­неч­но. (5) Если же кому-нибудь взду­ма­ет­ся срав­нить Рим по длине город­ской сте­ны, кото­рую труд­но отыс­кать из-за окру­жаю­щих ее со всех сто­рон постро­ек и кото­рая хра­нит еще во мно­гих местах следы древ­ней клад­ки, с коль­цом стен, охва­ты­ваю­щим Афи­ны, то окруж­ность рим­ской сте­ны ему пока­жет­ся нена­мно­го боль­шей. А о вели­чине и кра­со­те горо­да, каков он в наш век, луч­ше будет ска­зать в более под­хо­дя­щем месте.

14. Когда Тул­лий окру­жил сте­ной семь хол­мов, он разде­лил город на четы­ре части, дав этим частям назва­ния по хол­мам: одной — Пала­тин­ская, дру­гой — Субу­ран­ская, третьей — Кол­лин­ская, а чет­вер­той из частей — Эскви­лин­ская, — тем самым он сде­лал так, чтобы город состо­ял из четы­рех триб, в то вре­мя как до это­го име­лось три три­бы²¹. (2) И он пред­пи­сал, чтобы люди, про­жи­ваю­щие в каж­дой из четы­рех частей, подоб­но сель­ским жите­лям не меня­ли сво­его места житель­ства на дру­гое и не пла­ти­ли пода­ти где-нибудь в дру­гом месте. Он ввел так­же набор вои­нов и взи­ма­ние средств на воен­ные и про­чие нуж­ды, кото­рые каж­до­му над­ле­жит вно­сить в обще­ст­вен­ную каз­ну уже не по трем родо­вым три­бам, как рань­ше, но по четы­рем мест­ным, им учреж­ден­ным, и назна­чил в каж­дой из них пред­во­ди­те­ля, как бы началь­ни­ка три­бы или пага, кото­рым при­ка­зал ведать, в каком доме каж­дый живет. (3) Потом он пове­лел, чтобы на всех пере­крест­ках соседя­ми были устро­е­ны часов­ни для Ларов²² пере­крест­ков, и пред­пи­сал совер­шать еже­год­но им жерт­во­при­но­ше­ния, а каж­до­му дому вно­сить жерт­вен­ный пирог. Пове­лел он так­же, чтобы тем, кто испол­ня­ет свя­щен­ные обряды от име­ни соседей, при­слу­жи­ва­ли на свя­щен­но­дей­ст­ви­ях не сво­бод­ные, а рабы, посколь­ку слу­же­ние рабов рас­смат­ри­ва­лось как угод­ное Ларам. (4) Рим­ляне еще и в наши дни справ­ля­ют это весь­ма все­ми почи­тае­мое и рос­кош­ное празд­не­ство через несколь­ко дней после празд­не­ства Сатур­на­лий, име­нуя его Ком­пи­та­ли­я­ми, по пере­крест­кам — ведь они зовут пере­крест­ки com­pi­ta. Они сохра­ня­ют эти обряды в соот­вет­ст­вии с древним обы­ча­ем, уми­ло­стив­ляя Ларов осво­бож­де­ни­ем рабов в эти дни от все­го раб­ско­го, чтобы те, ста­но­вясь покор­ны­ми бла­го­да­ря тако­му чело­ве­ко­лю­бию, несу­ще­му печать неко­е­го вели­чия и свя­то­сти, луч­ше бы отно­си­лись к сво­им гос­по­дам и мень­ше бы тяго­ти­лись сво­ей печаль­ной уча­стью.

15. А как сооб­ща­ет Фабий, Тул­лий разде­лил всю сель­скую окру­гу на два­дцать шесть частей, кото­рые нарек так­же три­ба­ми, при­ба­вив к ним четы­ре, что были в самом горо­де, так что, по его сло­вам, при Тул­лии ока­за­лось трид­цать триб. Но, как рас­ска­зы­вал Вен­но­ний²³, Тул­лий разде­лил рим­скую терри­то­рию на трид­цать одну часть, так что вме­сте с город­ски­ми чис­ло триб достиг­ло трид­ца­ти пяти и про­дол­жа­ет сохра­нять­ся вплоть до наше­го вре­ме­ни. Одна­ко Катон, более досто­вер­ный, чем оба авто­ра, гово­рит, что все трид­цать триб появи­лись при Тул­лии, и не опре­де­ля­ет коли­че­ство частей стра­ны. (2) Итак, Тул­лий, разде­лив на опре­де­лен­ное коли­че­ство частей (сколь­ко бы их ни было) зем­лю, устро­ил убе­жи­ща на кру­тых хол­мах, кото­рые мог­ли обес­пе­чить зем­ледель­цам совер­шен­ную без­опас­ность, назвав их гре­че­ским сло­вом «паг»²⁴. Туда все сбе­га­лись с полей вся­кий раз, когда слу­ча­лось напа­де­ние вра­гов, и там боль­шей частью ноче­ва­ли. (3) Они так­же име­ли управ­ля­ю­щих, в обя­зан­но­сти кото­рых вхо­ди­ло знать как име­на зем­ледель­цев, вхо­див­ших в дан­ный паг, так и иму­ще­ство, достав­ляв­шее им сред­ства к жиз­ни. И как толь­ко воз­ни­ка­ла необ­хо­ди­мость при­звать сель­ских жите­лей к ору­жию или взыс­кать подуш­ные воен­ные нало­ги с каж­до­го чело­ве­ка, упра­ви­те­ли соби­ра­ли людей и взи­ма­ли день­ги. А чтобы чис­лен­ность их было не труд­но опре­де­лить, но лег­ко под­счи­тать и выявить, он при­ка­зал им соорудить алта­ри богов, попе­чи­те­лей и защит­ни­ков пагов, кото­рых он пове­лел чтить обще­ст­вен­ны­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми на еже­год­ных все­об­щих собра­ни­ях, для чего и учредил все­ми весь­ма почи­тае­мое празд­не­ство, наре­чен­ное Пага­на­ли­я­ми²⁵. Он так­же издал зако­ны о соот­вет­ст­ву­ю­щих свя­щен­ных обрядах, кото­рые рим­ляне все еще соблюда­ют. (4) Для рас­хо­дов на жерт­во­при­но­ше­ния и все­об­щее собра­ние чле­нов одно­го пага он при­ка­зал вно­сить подуш­ный опре­де­лен­ный денеж­ный взнос, одна сум­ма для муж­чин, дру­гая — для жен­щин, третья — для несо­вер­шен­но­лет­них. После под­сче­та этих взно­сов руко­во­ди­те­ля­ми свя­щен­но­дей­ст­вий обна­ру­жи­ва­лась чис­лен­ность людей и по полу, и по воз­рас­ту. (5) Как пере­да­ет Луций Пизон в пер­вой кни­ге «Анна­лов», царь, желая знать коли­че­ство тех, кто про­во­дит жизнь в горо­де, а так­же рож­ден­ных, умер­ших и вне­сен­ных в спис­ки взрос­лых граж­дан, уста­но­вил, какой имен­но взнос нуж­но вно­сить род­ст­вен­ни­кам за каж­до­го: в сокро­вищ­ни­цу Эле­тейи, кото­рую рим­ляне назы­ва­ют Юно­ной Све­то­нос­ной²⁶, за ново­рож­ден­ных; в сокро­вищ­ни­цу Вене­ры, наре­чен­ной Либи­ти­ной²⁷, рас­по­ло­жен­ную в свя­щен­ной роще, — за умер­ших; в сокро­вищ­ни­цу Ювен­ты²⁸ — за достиг­ших совер­шен­но­ле­тия. Исхо­дя из под­сче­тов, царь наме­ре­вал­ся узна­вать еже­год­но как общее коли­че­ство людей, так и сколь­ко из них были в воз­расте, год­ном для несе­ния воен­ной служ­бы. (6) Введя эти уста­нов­ле­ния, Тул­лий при­ка­зал, чтобы все рим­ляне запи­сы­ва­лись и оце­ни­ва­ли свое иму­ще­ство в сереб­ре²⁹, дав уста­нов­лен­ную обы­ча­ем клят­ву, что они все оце­ни­ли на самом деле истин­но и доб­ро­со­вест­но. И он пове­лел, чтобы запи­сы­ва­ли, от каких отцов они про­ис­хо­дят, и ука­зы­ва­ли свой воз­раст, а так­же име­на жен и детей, и добав­ля­ли бы сведе­ния о том, в какой три­бе горо­да или в каком паге сель­ской мест­но­сти каж­дый живет. Для того, кто не под­верг­ся цен­зу³⁰, он назна­чил нака­за­ние в виде лише­ния его иму­ще­ства и про­да­жи в раб­ство после биче­ва­ния³¹; и у рим­лян этот закон сохра­нял силу в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни.

16. После того как все было оце­не­но, он соста­вил цен­зо­вые спис­ки и опре­де­лил по ним коли­че­ство людей и раз­ме­ры их состо­я­ния; Тул­лий ввел самое муд­рое из всех государ­ст­вен­ных устройств, став­шее, как пока­зал ход собы­тий, источ­ни­ком наи­выс­ше­го бла­го­ден­ст­вия рим­лян. (2) А государ­ст­вен­ное устрой­ство было тако­во: он отде­лил из всех одну часть людей, иму­ще­ство кото­рых было самым круп­ным и оце­ни­ва­лось не менее чем в сто мин³². Рас­пре­де­лив их в восемь­де­сят цен­ту­рий, он пред­пи­сал им иметь воору­же­ние в виде арго­лий­ских щитов³³, копий, мед­ных шле­мов, пан­ци­рей, поно­жей и мечей. Разде­лив их попо­лам, он обра­зо­вал сорок цен­ту­рий из моло­дых, на кото­рых воз­ло­жил вести вой­ну на поле бра­ни, а сорок соста­вил из людей более пожи­лых, кото­рые долж­ны были, когда моло­дежь высту­па­ет в поход, оста­вать­ся в горо­де и охра­нять про­стран­ство внут­ри стен. (3) Это был пер­вый раз­ряд вой­ска — в бое­вых дей­ст­ви­ях он зани­мал место впе­ре­ди всей фалан­ги. Затем из остав­ших­ся вои­нов он ото­брал вто­рую часть, цена иму­ще­ства кото­рых была до деся­ти тысяч драхм³⁴, но не менее семи­де­ся­ти пяти мин. Рас­пре­де­лив их в два­дцать цен­ту­рий, он пред­пи­сал им носить такое же ору­жие, как и пер­вым, но лишил их пан­ци­рей и вме­сто круг­лых щитов дал про­дол­го­ва­тые³⁵. И из них, отде­лив людей стар­ше соро­ка пяти лет от тех, кто при­над­ле­жал к при­зыв­но­му воз­рас­ту, царь соста­вил десять цен­ту­рий из более моло­дых, кото­рые долж­ны были вое­вать вне горо­да, и десять — из стар­ших, на кото­рых он воз­ло­жил охра­ну стен. Это был вто­рой раз­ряд, и в бое­вых поряд­ках он зани­мал ряд после пере­до­вых бой­цов. (4) Тре­тий же раз­ряд он соста­вил из про­чих, кото­рые име­ли ценз до семи тысяч пяти­сот драхм³⁶, но не мень­ше пяти­де­ся­ти мин. У них он умень­шил воору­же­ние за счет не толь­ко пан­ци­рей, как у вто­рых, но и поно­жей. (5) Он рас­пре­де­лил и этих по два­дца­ти цен­ту­ри­ям и разде­лил их таким же обра­зом, что и преды­ду­щих, по воз­рас­ту — десять цен­ту­рий пре­до­ста­вил более моло­дым, десять — стар­шим. Место же и бое­вые поряд­ки этих цен­ту­рий рас­по­ла­га­лись в третьей линии за пере­до­вы­ми бой­ца­ми.

17. Сно­ва же отде­лив от остав­ших­ся тех, кто обла­дал иму­ще­ст­вом от пяти тысяч драхм до два­дца­ти пяти мин³⁷, царь соста­вил чет­вер­тый раз­ряд. Разде­лил он и их на два­дцать цен­ту­рий, десять создал из тех, кто нахо­дил­ся в цве­ту­щем воз­расте, а десять — из пожи­лых, подоб­но преды­ду­щим. Он обя­зал их носить в виде воору­же­ния длин­ные щиты, мечи и копья, и их ряд в сра­же­ни­ях был самым послед­ним. (2) А пятый раз­ряд, у кого иму­ще­ства насчи­ты­ва­лось от две­на­дца­ти с поло­ви­ной мин³⁸ до два­дца­ти пяти мин, он рас­пре­де­лил в трид­цать цен­ту­рий. Но и они были разде­ле­ны по воз­рас­там: пят­на­дцать цен­ту­рий из них вклю­ча­ли в себя стар­ших, а пят­на­дцать — млад­ших. Он уста­но­вил, чтобы они с дро­ти­ка­ми и пра­ща­ми сра­жа­лись вне бое­во­го строя. (3) И царь при­ка­зал, чтобы четы­ре цен­ту­рии, не име­ю­щие ника­ко­го воору­же­ния, сопро­вож­да­ли воору­жен­ных; из их чис­ла две цен­ту­рии были под­разде­ле­ни­я­ми ору­жей­ни­ков и плот­ни­ков и про­чих изгото­ви­те­лей все­го, что необ­хо­ди­мо на войне; две же цен­ту­рии были тру­ба­ча­ми и гор­ни­ста­ми, а так­же побуж­даю­щи­ми к бит­ве с помо­щью про­чих инстру­мен­тов. Ремес­лен­ни­ки были при­да­ны ко вто­ро­му цен­зо­во­му раз­ряду, разде­лен­ные так, что одна цен­ту­рия сопро­вож­да­ла стар­ших, дру­гая — млад­ших. (4) А тру­ба­чи и гор­ни­сты были добав­ле­ны к чет­вер­то­му раз­ряду³⁹. И у них одна цен­ту­рия была из стар­ших и одна — из млад­ших. Из всех цен­ту­рий были выбра­ны цен­ту­ри­о­ны, наи­бо­лее выдаю­щи­е­ся в рат­ном деле, и каж­дый из них дер­жал свою цен­ту­рию пре­крас­но гото­вой к выпол­не­нию при­ка­за.

18. Тако­во было устрой­ство пеше­го вой­ска, состо­яв­ше­го из тяже­ло­во­ору­жен­ных и лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов. А лич­ный состав всад­ни­ков Сер­вий набрал из тех, кто имел выс­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз и был знат­ным по рож­де­нию. Царь рас­пре­де­лил их в восем­на­дцать цен­ту­рий⁴⁰ и доба­вил их к пер­вым вось­ми­де­ся­ти цен­ту­ри­ям тяже­ло­во­ору­жен­ных вои­нов; и они воз­глав­ля­лись цен­ту­ри­о­на­ми из самых знат­ных. (2) Осталь­ных же граж­дан, кото­рые име­ли иму­ще­ства мень­ше две­на­дца­ти с поло­ви­ной мин, но были гораздо мно­го­чис­лен­нее преды­ду­щих, сведя их всех в одну цен­ту­рию, Тул­лий осво­бо­дил от воен­ной служ­бы и сде­лал сво­бод­ны­ми от вся­ких нало­гов. Все­го ока­за­лось шесть раз­рядов, кото­рые рим­ляне назы­ва­ют «клас­са­ми», про­из­во­дя от эллин­ско­го сло­ва kle­seis (при­зыв): ведь мы, при­да­вая речи пове­ли­тель­ную фор­му, про­из­но­сим «ka­lei», а они гово­рят: «ka­la», и «клас­сы» в древ­но­сти они назы­ва­ли «ka­le­seis». (3) Цен­ту­рий же, из кото­рых состо­я­ли раз­ряды, насчи­ты­ва­лось сто девя­но­сто три. К пер­во­му раз­ряду вме­сте с всад­ни­ка­ми отно­си­лись девя­но­сто восемь цен­ту­рий; ко вто­ро­му — два­дцать две вме­сте с ремес­лен­ни­ка­ми; к третье­му — два­дцать, к чет­вер­то­му — опять два­дцать две с тру­ба­ча­ми и флей­ти­ста­ми; к пято­му — трид­цать; а к устро­ен­ной для всех про­чих — одна цен­ту­рия бед­ня­ков.

19. Исполь­зуя такое устрой­ство, Тул­лий соста­вил спис­ки вои­нов в соот­вет­ст­вии с деле­ни­ем на цен­ту­рии, а нало­го­об­ло­же­ние — соот­вет­ст­вен­но оцен­ке иму­ще­ства людей. Вся­кий раз как слу­ча­лось, что ему тре­бо­ва­лось десять или два­дцать тысяч вои­нов, он, рас­пре­де­лив это коли­че­ство по ста девя­но­ста трем цен­ту­ри­ям, при­ка­зы­вал, чтобы каж­дая цен­ту­рия выде­ля­ла при­шед­ше­е­ся на нее чис­ло людей. Рас­счи­тав сред­ства, кото­рые будут тра­тить­ся на снаб­же­ние вои­нов про­до­воль­ст­ви­ем и на воен­ные рас­хо­ды, сколь­ко чего будет доста­точ­но, и разде­лив их тем же самым спо­со­бом меж­ду ста девя­но­ста тре­мя цен­ту­ри­я­ми, Тул­лий велел, чтобы все вно­си­ли пода­ти в соот­вет­ст­вии с цен­зом каж­до­го. (2) И вот, тем, кто обла­да­ли бо́льшим иму­ще­ст­вом, но сами нахо­ди­лись в мень­шин­стве, и были разде­ле­ны на боль­шее чис­ло цен­ту­рий, выпа­ло и вое­вать в боль­шем коли­че­стве похо­дов, без пере­дыш­ки, и средств вно­сить боль­ше осталь­ных; а тем, кто обла­дал сред­ним и малым достат­ком, кото­рых было боль­ше чис­лом, но в мень­шем коли­че­стве цен­ту­рий, и нести служ­бу при­хо­ди­лось ред­ко и попе­ре­мен­но, и налог вно­сить малый, а те, кто нажил менее того, что доста­точ­но, были осво­бож­де­ны от вся­ко­го бре­ме­ни. (3) Делал же царь все, о чем гово­ри­лось, не без при­чи­ны, но будучи убеж­ден­ным, что для всех людей награ­дой в вой­нах явля­ет­ся иму­ще­ство, и ради защи­ты его все пре­тер­пе­ва­ют лише­ния. Поэто­му он счи­тал спра­вед­ли­вым, чтобы те, кто под­вер­га­ет­ся опас­но­сти за бо́льшие награ­ды, пере­но­сил бы боль­ше телес­ных тягот и мате­ри­аль­ных затрат, а те, кто за мень­шие — мень­ше бы стра­да­ли и в том и в дру­гом; а те, кто не опа­са­ет­ся ни за что, ниче­го и не пре­тер­пе­ва­ет, будучи осво­бож­ден­ным от нало­га по бед­но­сти, а от воен­ной служ­бы — из-за непла­те­же­спо­соб­но­сти. Ведь тогда рим­ляне не полу­ча­ли из обще­ст­вен­ной каз­ны пла­ту за уча­стие в похо­дах, но вое­ва­ли на соб­ст­вен­ный счет. (4) Тул­лий счи­тал нуж­ным, чтобы не вно­си­ли пода­ти те, кто не зна­ет, из чего их выпла­чи­вать, но нуж­да­ет­ся в самом необ­хо­ди­мом еже­днев­но, а так­же чтобы ниче­го не дав­шие не вое­ва­ли бы за чужой счет, слов­но наем­ни­ки.

20. Когда царь, воз­ло­жив таким обра­зом все бре­мя опас­но­стей и издер­жек на бога­тых, увидел, что они него­ду­ют, он дру­гим спо­со­бом уто­лил их печаль и смяг­чил гнев, даро­вав пре­иму­ще­ство, на осно­ва­нии кото­ро­го они ста­ли бы хозя­е­ва­ми все­го государ­ст­вен­но­го поряд­ка, и отстра­ни­ли бед­ня­ков от обще­ст­вен­ной дея­тель­но­сти; и пред­при­нял он это втайне от пле­бе­ев. Пре­иму­ще­ство же было в отно­ше­нии народ­ных собра­ний, в кото­рых народ при­ни­мал важ­ней­шие реше­ния. (2) Мной уже было ска­за­но рань­ше, что по древним зако­нам народ ведал тре­мя важ­ней­ши­ми и насущ­ней­ши­ми дела­ми — выби­рал долж­ност­ных лиц и в горо­де, и в вой­ске, зако­ны — одни под­дер­жи­вал, дру­гие — отме­нял, и выно­сил реше­ния о нача­ле и пре­кра­ще­нии вой­ны. Рим­ляне про­во­ди­ли обсуж­де­ния и при­ни­ма­ли поста­нов­ле­ния об этом голо­со­ва­ни­ем по кури­ям; и те, кто вла­дел малым, при пода­че голо­сов были рав­ны тем, кто имел бога­тей­шее состо­я­ние. Так как бога­тых, как все­гда быва­ет, было немно­го, бед­ня­ки при голо­со­ва­нии побеж­да­ли, будучи гораздо мно­го­чис­лен­нее тех. (3) Тул­лий, поняв это, пере­дал пере­вес при голо­со­ва­нии бога­тым. Ведь вся­кий раз, когда он счи­тал нуж­ным назна­чать маги­ст­ра­тов, спра­ши­вать мне­ние отно­си­тель­но зако­нов или объ­явить вой­ну, он созы­вал народ­ное собра­ние по цен­ту­ри­ям, а не по кури­ям. Пер­вы­ми же он при­зы­вал для выска­зы­ва­ния мне­ния пер­вые цен­ту­рии, при­пи­сан­ные к выс­ше­му цен­зу, в чис­ле кото­рых были восем­на­дцать цен­ту­рий всад­ни­ков и восемь­де­сят — пеших. (4) Если все при­хо­ди­ли к одно­му мне­нию, так как их было на три цен­ту­рии боль­ше, чем осталь­ных, то они побеж­да­ли дру­гих, и их реше­ние было окон­ча­тель­ным. Если же они не все при­хо­ди­ли к одно­му и тому же мне­нию, он при­зы­вал к голо­со­ва­нию еще два­дцать две цен­ту­рии от вто­ро­го иму­ще­ст­вен­но­го раз­ряда. Если же и тогда голо­са разде­ля­лись, он созы­вал людей третье­го раз­ряда, и чет­вер­ты­ми — от чет­вер­то­го. И царь про­дол­жал до тех пор, пока еди­но­глас­ны­ми не ока­зы­ва­лись девя­но­сто семь цен­ту­рий. (5) Если же вдруг это­го не слу­ча­лось вплоть до пято­го раз­ряда, но голо­са ста девя­но­ста двух цен­ту­рий разде­ля­лись, он при­зы­вал послед­нюю цен­ту­рию, в кото­рую вхо­ди­ла тол­па бед­ных и пото­му осво­бож­ден­ных от воен­ной служ­бы и от вне­се­ния нало­га граж­дан; к какой из частей при­мкнет эта цен­ту­рия, та и одер­жи­ва­ла верх. Но это было ред­ко и немно­гим отли­ча­лось от невоз­мож­но­го. В боль­шин­стве слу­ча­ев конец уже дости­гал­ся при голо­со­ва­нии пер­во­го при­зы­ва и ред­ко дохо­ди­ло дело до чет­вер­то­го раз­ряда, пятый же раз­ряд и послед­ний оста­ва­лись в сто­роне.

21. Такой вот государ­ст­вен­ный порядок уста­но­вил Тул­лий, чем и пре­до­ста­вил столь боль­шое пре­иму­ще­ство бога­тым скрыт­но от наро­да, как я ска­зал, победив хит­ро­стью и отстра­нив бед­ня­ков от обще­ст­вен­ных дел. Ведь все дума­ли, что име­ют рав­ную долю поли­ти­че­ских прав, когда каж­до­го одно­го за дру­гим спра­ши­ва­ли о его мне­нии в его соб­ст­вен­ной цен­ту­рии, но они были обма­ну­ты, пото­му что вся цен­ту­рия цели­ком име­ет все­го один голос — и при малом чис­ле граж­дан в ней, и при весь­ма боль­шом; и народ был обма­нут еще и пото­му, что пер­вы­ми вно­сят голос цен­ту­рии, име­ю­щие выс­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз, кото­рые чис­лом пре­вос­хо­ди­ли осталь­ных, но состо­я­ли из гораздо мень­ше­го чис­ла людей; а боль­ше все­го пото­му, что бед­ные име­ют один голос, хотя они более мно­го­чис­лен­ны, и при­зы­ва­ют­ся послед­ни­ми. (2) И так слу­чи­лось, что бога­тым, кото­рые нес­ли боль­ши́е рас­хо­ды и не полу­чи­ли ника­ко­го осво­бож­де­ния от воен­ных опас­но­стей, выпа­ло мень­ше тяго­стей, пото­му что они ста­ли обла­дать очень мно­гим и всю силу отня­ли у тех, кто не делал того же само­го, что и они. А бед­ня­кам, обла­дав­шим самой малой долей поли­ти­че­ских прав, выпа­ло на долю разум­но и крот­ко пере­но­сить поте­рю зна­че­ния в обще­стве, так как они были осво­бож­де­ны от нало­гов и воен­ной служ­бы; поли­су выпа­ло то, что те же самые долж­ны теперь решать, что нуж­но для государ­ства, пото­му что они участ­ву­ют в опас­ных пред­при­я­ти­ях боль­ше осталь­ных, и испол­ня­ют, что необ­хо­ди­мо. (3) Этот порядок в государ­стве сохра­нял­ся рим­ля­на­ми на про­тя­же­нии мно­гих поко­ле­ний. К нашим же вре­ме­нам он изме­нил­ся и боль­ше повер­нул­ся в сто­ро­ну пле­бе­ев; это при­шлось сде­лать в силу суро­вой необ­хо­ди­мо­сти, при­чем цен­ту­рии не были рас­пу­ще­ны, но при­зыв их уже не сохра­ня­ет древ­ней точ­но­сти, как я узнал, часто при­сут­ст­вуя на их собра­ни­ях по выбо­ру маги­ст­ра­тов. Но при­бав­лять что-то к ска­зан­но­му сверх это­го — не вре­мя.

22. После того как Тул­лий уста­но­вил ценз, он рас­по­рядил­ся, чтобы все граж­дане сошлись на самую боль­шую рав­ни­ну перед горо­дом⁴¹ при ору­жии и, рас­ста­вив всад­ни­ков по их отрядам, пеших вои­нов — в фалан­ге, а снаб­жен­ных лег­ким воору­же­ни­ем — каж­до­го в свои соб­ст­вен­ные цен­ту­рии, он совер­шил обряд их очи­ще­ния жерт­во­при­но­ше­ни­ем быка, бара­на и коз­ла. При­ка­зав, чтобы эти жерт­вен­ные живот­ные были три­жды про­веде­ны вокруг вой­ска, он при­нес их в жерт­ву Мар­су, вла­де­ю­ще­му Полем. (2) И в мое вре­мя после про­веде­ния цен­зов рим­лян таким же обра­зом очи­ща­ют те, кто обла­да­ет выс­шей свя­щен­ной вла­стью, назы­вая это Люст­ром⁴². А общее чис­ло рим­лян, про­шед­ших ценз, как сооб­ща­ет­ся в цен­зо­вых спис­ках, ока­за­лось восемь­де­сят пять тысяч без трех­сот. (3) Имен­но этот царь нема­ло поза­бо­тил­ся о воз­рас­та­нии поли­ти­че­ско­го кол­лек­ти­ва, обра­тив вни­ма­ние на то, что все цари до него упус­ка­ли из вида. Ибо они при­ни­ма­ли ино­зем­цев и воз­ла­га­ли на них рав­ные с рим­ля­на­ми поли­ти­че­ские пра­ва, не пре­не­бре­гая ни при­ро­дой, ни судь­бой их, чем при­ве­ли город к мно­го­люд­ству. (4) А Тул­лий поз­во­лил даже отпу­щен­ным на волю рабам, если те не хоте­ли воз­вра­щать­ся в свои края, при­об­щить­ся к пра­вам в Риме наравне с его граж­да­на­ми; посколь­ку он обя­зал им вме­сте со все­ми про­чи­ми сво­бод­ны­ми под­верг­нуть­ся цен­зу и рас­пре­де­лил их по четы­рем город­ским три­бам, по кото­рым вплоть до наше­го вре­ме­ни про­дол­жа­ет созы­вать­ся сосло­вие воль­ноот­пу­щен­ни­ков, сколь бы вели­ко оно ни было. Царь так­же пре­до­ста­вил им воз­мож­ность участ­во­вать во всех обще­ст­вен­ных делах, откры­тых и для осталь­ных пле­бе­ев⁴³.

23. Так как пат­ри­ции были огор­че­ны таки­ми обсто­я­тель­ства­ми и сето­ва­ли, царь, созвав граж­дан на народ­ное собра­ние, заявил, что он дивит­ся на тех, кто недо­во­лен, кото­рые счи­та­ют преж­де все­го, буд­то сво­бод­ный отли­ча­ет­ся от раба по при­ро­де, а не по уча­сти, а затем, что они при­зна­ют кого-либо достой­ным благ не по обы­чаю и пра­ву, а по слу­чай­но­сти, видя, что уда­ча явля­ет­ся делом непо­сто­ян­ным и быст­ро меня­ю­щим­ся, и нико­му из совер­шен­но счаст­ли­вых невоз­мож­но с лег­ко­стью ска­зать, сколь­ко вре­ме­ни он будет счаст­лив. (2) И Тул­лий при­звал их посмот­реть, сколь­ко поли­сов — и вар­вар­ских, и эллин­ских — уже при­шли к сво­бо­де из раб­ства, а сколь­ко из сво­бо­ды — к раб­ству. И он заме­тил, что это боль­шая глу­пость с их сто­ро­ны, если они, отпус­кая достой­ных людей из чис­ла рабов на сво­бо­ду, отка­зы­ва­ют в граж­дан­ских пра­вах для них; а так­же посо­ве­то­вал им, если они счи­та­ют тех дур­ны­ми, не делать их сво­бод­ны­ми, а если хоро­ши­ми, — не пре­не­бре­гать ими, как чужа­ка­ми. (3) Он заявил, что они посту­па­ют неле­по и нерас­чет­ли­во, поз­во­ляя всем ино­зем­цам вой­ти в состав граж­дан­ства, не выяс­няя их судь­бу и не про­яв­ляя любо­пыт­ства, не стал ли кто-либо сво­бод­ным из рабов, тех же, кто пора­бо­щен сво­и­ми, счи­та­ют недо­стой­ны­ми тако­го дара. И он утвер­ждал, что те, кто счи­та­ет, буд­то они муд­рее осталь­ных, не видят само­го про­сто­го в извест­ном всем, что оче­вид­но и для самых про­сто­душ­ных, т. е. того, что хозя­е­вам не при­не­сет мно­го хло­пот не осво­бож­дать кого-либо с лег­ко­стью, посколь­ку они дару­ют осво­бож­ден­ным вели­чай­шее из благ, суще­ст­ву­ю­щих у людей. А рабам будет еще боль­ше при­су­ще стрем­ле­ние быть вер­ны­ми гос­по­дам, если они осо­зна­ют, что в слу­чае, если их посчи­та­ют достой­ны­ми сво­бо­ды, они ско­ро ста­нут и граж­да­на­ми счаст­ли­во­го и боль­шо­го государ­ства, и что и то и дру­гое бла­го они полу­чат от хозя­ев. (4) Поды­то­жи­вая, он про­из­нес уве­ще­ва­ния, напо­ми­ная тем, кто уже про­ник­ся пони­ма­ни­ем, и поучая еще не осо­знав­ших, что имен­но для государ­ства, чаю­ще­го вла­ды­че­ства и достой­но­го вели­ких свер­ше­ний, полез­но, а так­же о том, что более все­го насущ­но мно­го­люд­ство, чтобы иметь воз­мож­ность во всех вой­нах поль­зо­вать­ся в доста­точ­ном коли­че­стве соб­ст­вен­ным вой­ском и чтобы не рас­то­чать сред­ства на опла­ту жало­ва­ния наем­ным вой­скам. Имен­но поэто­му, пояс­нил он, преж­ние цари пре­до­став­ля­ли граж­дан­ство всем ино­зем­цам. (5) Если же рим­ляне этот закон при­мут, — гово­рил он, — то у них воз­рас­тет коли­че­ство моло­де­жи из воль­ноот­пу­щен­ни­ков, и нико­гда уже в государ­стве не будет недо­стат­ка в сво­их вои­нах, но там все­гда хва­тит воин­ских сил, даже если при­дет­ся вое­вать про­тив все­го чело­ве­че­ства. (6) Поми­мо все­об­щей поль­зы, самым бога­тым рим­ля­нам, в част­но­сти, это при­не­сет мно­го выго­ды, раз­ре­ши они воль­ноот­пу­щен­ни­кам участ­во­вать в обще­ст­вен­ной жиз­ни, доби­ва­ясь, чтобы те их под­дер­жи­ва­ли и в народ­ных собра­ни­ях, и при пода­че голо­сов, и при про­чих поли­ти­че­ских меро­при­я­ти­ях, каж­дый раз, как они будут в этом нуж­дать­ся, и остав­ляя сво­им потом­кам кли­ен­тов, кото­рые вышли из воль­ноот­пу­щен­ни­ков. (7) Когда он это ска­зал, пат­ри­ции согла­си­лись на то, чтобы уста­но­вить такой обы­чай в государ­стве, и вплоть до наше­го вре­ме­ни он про­дол­жа­ет сохра­нять­ся как один из свя­щен­ных и неко­ле­би­мых усто­ев.

24. Теперь, когда я подо­шел к этой части повест­во­ва­ния, мне кажет­ся необ­хо­ди­мым сооб­щить, что у рим­лян име­лись тогда обы­чаи, касаю­щи­е­ся рабов, чтобы кто не поду­мал, буд­то царь, при­няв­шись за это дело, пер­вым сде­лал пора­бо­щен­ных граж­да­на­ми, и чтобы никто не обви­нял тех, кто при­нял дан­ный закон, буд­то они необ­ду­ман­но рас­то­ча­ют бла­га. (2) В самом деле, рим­ляне при­об­ре­та­ли рабов совер­шен­но закон­ным обра­зом. Либо они полу­ча­ли из обще­ст­вен­ной каз­ны тех, кто «про­да­ет­ся под копьем» в соста­ве добы­чи, либо, когда вое­на­чаль­ник раз­ре­шал вои­нам, захва­тив­шим вме­сте с дру­гой добы­чей плен­ни­ков, вла­деть ими, или же они поку­па­ли их у дру­гих, кото­рые ста­ли вла­дель­ца­ми рабов тем же самым мане­ром. (3) И ни Тул­лий, уста­но­вив­ший дан­ный закон, и ни те, кто его при­нял и сохра­нил, не счи­та­ли, что совер­ша­ют нечто позор­ное или вред­ное для обще­ст­вен­ных инте­ре­сов, если те, кто в вой­нах лишил­ся оте­че­ства и сво­бо­ды, ста­нут потом бла­го­дар­ны­ми пора­бо­тив­шим их или купив­шим их у пора­бо­ти­те­лей, когда озна­чен­ные дары выпа­дут от хозя­ев. (4) Ведь очень мно­гие полу­чи­ли сво­бо­ду даром, вслед­ст­вие их доб­ро­нра­вия и хоро­ше­го поведе­ния — и это был луч­ший спо­соб осво­бож­де­ния от хозя­ев: неко­то­рые же упла­чи­ва­ли выкуп, опре­де­ля­е­мый неза­пят­нан­ным и чест­ным трудом. Но в наше вре­мя все обсто­ит не так, дела при­шли в столь вели­кое рас­строй­ство, и бла­го рим­ско­го государ­ства так пору­га­но и запят­на­но, что те, кто зани­ма­ет­ся гра­бе­жа­ми, мошен­ни­че­ст­вом, рас­пут­ст­вом и вся­ки­ми дру­ги­ми позор­ны­ми дела­ми, полу­ча­ют сво­бо­ду с помо­щью добы­тых таким обра­зом средств и сра­зу ста­но­вят­ся рим­ля­на­ми. (5) Иные дела­ют­ся сообщ­ни­ка­ми и помощ­ни­ка­ми гос­под и полу­ча­ют от них дар сво­бо­ды за отрав­ле­ния и убий­ства людей и непра­вед­ные поступ­ки в отно­ше­нии богов или государ­ства, дру­гие за то, что, полу­чая хлеб, кото­рый еже­ме­сяч­но выда­ет­ся бед­ня­кам на обще­ст­вен­ный счет, или иное какое-нибудь бла­го­де­я­ние со сто­ро­ны руко­во­ди­те­лей государ­ства в отно­ше­нии бед­ных граж­дан, при­но­сят его в бла­го­дар­ность за свое осво­бож­де­ние, третьи же — из-за лег­ко­мыс­лия и пусто­го тще­сла­вия гос­под. (6) А я знаю, что неко­то­рые поз­во­ли­ли всем рабам стать после сво­ей смер­ти сво­бод­ны­ми, чтобы их, умер­ших, назы­ва­ли доб­ры­ми и чтобы мно­же­ство наро­да с вой­ло­ком на голо­ве⁴⁴ сопро­вож­да­ло их носил­ки на погре­баль­ной про­цес­сии; а сре­ди тех, кто шел в таких про­цес­си­ях, как я слы­шал от све­ду­щих людей, встре­ча­лись и зло­деи, недав­но вышед­шие из тюрем, совер­шив­шие то, что достой­но тыся­чи смер­тей. Дей­ст­ви­тель­но, мно­гие, взи­рая на эти труд­но счи­щае­мые с государ­ства пят­на, про­яв­ля­ли недо­воль­ство и, обви­няя обы­чай, ссы­ла­лись на то, что не подо­ба­ет государ­ству, достой­но­му пра­вить и власт­во­вать надо всем миром, созда­вать для себя подоб­ных сограж­дан. (7) Кто-то мог бы посе­то­вать и на мно­гие дру­гие обы­чаи, кото­рые были муд­ро заду­ма­ны древни­ми, но худо исполь­зу­ют­ся ныне живу­щи­ми. Но я не думаю, что сле­ду­ет отме­нять этот закон из-за того, что какое-то боль­шее зло смог­ло воз­ник­нуть для обще­ства. Одна­ко я гово­рю, что нуж­но вос­ста­но­вить то, что мож­но, и закрыть доступ в государ­ст­вен­ное устрой­ство для вели­ко­го сра­ма и труд­но смы­вае­мой гря­зи. (8) И я счи­тал бы, что об этой части граж­дан преж­де все­го долж­ны забо­тить­ся цен­зо­ры, если же не они, то кон­су­лы — ведь тре­бу­ет­ся какая-то зна­чи­тель­ная маги­ст­ра­ту­ра. Они про­ве­ря­ли бы еже­год­но тех, кто ста­но­вит­ся сво­бод­ным, кто они такие, по какой при­чине и как были осво­бож­де­ны, подоб­но тому как про­ве­ря­ют поведе­ние в жиз­ни всад­ни­ков и чле­нов сена­та; потом же тех, кого посчи­та­ют достой­ны­ми граж­дан­ства, запи­шут в три­бы и поз­во­лят пре­бы­вать в горо­де; а запят­нан­ный и нечи­стый сброд выбро­сят из горо­да, дав это­му дей­ст­вию бла­го­при­стой­ное назва­ние коло­нии. Вот это, по-мое­му, посколь­ку обсто­я­тель­ства того тре­бу­ют, необ­хо­ди­мо и спра­вед­ли­во ска­зать тем, кто пори­ца­ет обы­чаи рим­лян.

25. А Тул­лий про­явил свое наро­до­лю­бие не толь­ко в этих государ­ст­вен­ных ново­введе­ни­ях, при кото­рых сокра­ти­лась и власть сена­та, и гос­под­ство пат­ри­ци­ев, но и в том, что он уре­зал цар­скую власть, лишив само­го себя ее напо­ло­ви­ну. (2) Суть в том, что пред­ше­ст­во­вав­шие цари счи­та­ли воз­мож­ным брать на рас­смот­ре­ние любое судеб­ное дело и вести судо­про­из­вод­ство по пре­ступ­ле­ни­ям как част­ным, так и обще­ст­вен­ным по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию, а Тул­лий, отде­лив обще­ст­вен­ные дела от част­ных, само­лич­но начал рас­смат­ри­вать дела о тех, кто при­но­сит вред общине, а для част­ных дел учредил спе­ци­аль­ных судей, уста­но­вив для них огра­ни­че­ния и пра­ви­ла, кото­рые сам запи­сал в виде зако­нов. (3) После того как при нем дела в горо­де были устро­е­ны наи­луч­шим обра­зом, он возы­мел жела­ние пред­при­нять нечто выдаю­ще­е­ся и навеч­но оста­вить потом­кам память о себе. Пораз­мыс­лив о памят­ни­ках древ­них царей и государ­ст­вен­ных мужей, кото­рые при­нес­ли им извест­ность и сла­ву, он не вос­сла­вил ни асси­рий­скую жену за воз­веден­ную вави­лон­скую сте­ну⁴⁵, ни царей Егип­та за пира­миды в Мем­фи­се, ни кого-либо дру­го­го, за те или иные свиде­тель­ства о богат­стве или мно­же­стве под­дан­ных чело­ве­ка, име­ю­ще­го власть. Но все это он посчи­тал незна­чи­тель­ным и крат­ковре­мен­ным, не достой­ным уси­лий и обма­ном зре­ния, неправ­дой жиз­ни, а не помо­щью в делах, посколь­ку про­слав­ле­ния пра­ви­те­лей ассо­ци­и­ру­ют­ся толь­ко с воз­двиг­ну­ты­ми ими соору­же­ни­я­ми. Но поняв, что похва­лы и под­ра­жа­ния достой­на работа мыс­ли, чьи пло­ды слу­жат весь­ма мно­гим и чьей помо­щью поль­зу­ют­ся дол­гое вре­мя, он из всех таких трудов более все­го вос­хи­тил­ся замыс­лом элли­на Амфи­к­ти­о­на, кото­рый, видя, что эллин­ский род немно­го­чис­ле­нен и вар­ва­ры, что живут по сосед­ству, могут очень лег­ко его погу­бить, собрал союз, назван­ный по его име­ни Амфи­к­ти­о­ни­ей, и уста­но­вил все­об­щее празд­не­ство, поми­мо тех соб­ст­вен­ных, что имел каж­дый полис, и общие для всех зако­ны, кото­рые назы­ва­ют Амфи­к­ти­о­ний­ски­ми⁴⁶, бла­го­да­ря чему элли­ны меж­ду собой посто­ян­но оста­ют­ся дру­зья­ми и под­дер­жи­ва­ют друг дру­га боль­ше дела­ми, чем на сло­вах, а для вар­ва­ров они суро­вы и гроз­ны. (4) А ионий­цы, пере­се­лив­ши­е­ся из Евро­пы в при­мор­ские обла­сти Карии, и дорий­цы, осно­вав­шие горо­да побли­зо­сти, после­до­вав­ши при­ме­ру того сою­за, устро­и­ли хра­мы на обще­ст­вен­ные сред­ства: ионий­цы — храм Арте­ми­ды⁴⁷ в Эфе­се, а дорий­цы — храм Апол­ло­на на Три­о­пии⁴⁸. Соби­ра­ясь туда вме­сте с жена­ми и детьми, в назна­чен­ные сро­ки они совер­ша­ли жерт­во­при­но­ше­ния, устра­и­ва­ли празд­не­ства и кон­ные, гим­на­сти­че­ские и музы­каль­ные состя­за­ния, а так­же ода­ри­ва­ли богов обще­ст­вен­ны­ми при­но­ше­ни­я­ми. (5) После про­смот­ра состя­за­ний и завер­ше­ния празд­неств, и вза­им­но­го полу­че­ния раз­лич­ных зна­ков друж­бы чле­ны сою­за, буде меж­ду тем или иным поли­сом воз­ни­ка­ли какие-либо недо­ра­зу­ме­ния, при­зы­ва­ли судей ула­дить спор. Они так­же дер­жа­ли совет и по пово­ду вой­ны с вар­ва­ра­ми, и по пово­ду обще­го согла­сия горо­дов меж­ду собой. (6) Под вли­я­ни­ем таких и тому подоб­ных при­ме­ров Тул­лий и сам возы­мел жела­ние собрать и объ­еди­нить все горо­да латин­ско­го наро­да, чтобы сосед­ние вар­ва­ры не смог­ли лишить их сво­бо­ды, в слу­чае если у них воз­ник­нут внут­рен­ние рас­при или завя­жет­ся вой­на меж­ду собой.

26. Рас­судив так, Тул­лий собрал самых вли­я­тель­ных людей от каж­до­го горо­да, объ­явив, что созы­ва­ет их стать ему совет­чи­ка­ми в делах вели­ких и общих для всех. Когда же они сошлись, он созвал вме­сте рим­ский сенат и тех, кто при­шел от общин, и про­из­нес речь, при­зы­ваю­щую к един­ству, настав­ляя, как пре­крас­но, когда мно­гие горо­да поль­зу­ют­ся еди­ным мне­ни­ем, но позор­но зре­ли­ще враж­дую­щих меж­ду собой род­ст­вен­ни­ков. Он дока­зы­вал, что согла­сие явля­ет­ся осно­вой силы у сла­бых, а вза­им­ное уни­что­же­ние обес­си­ли­ва­ет и самых мощ­ных. (2) Ска­зав об этом, Тул­лий поучал их тому, что лати­нам нуж­но пра­вить над сосед­ни­ми наро­да­ми и, посколь­ку они элли­ны, им сле­ду­ет уста­но­вить для вар­ва­ров пра­во­судие, а рим­ля­нам до́лжно сто­ять надо все­ми лати­на­ми не толь­ко пото­му, что они пре­вос­хо­дят их раз­ме­ра­ми горо­да и важ­но­стью дея­ний, но и отто­го, что боже­ство к ним бла­го­склон­но боль­ше, чем к дру­гим, вслед­ст­вие чего они и достиг­ли такой сла­вы. (3) Затем царь посо­ве­то­вал им устро­ить в Риме на обще­ст­вен­ные сред­ства свя­щен­ное убе­жи­ще, в кото­ром горо­да, еже­год­но соби­ра­ясь, совер­ша­ли бы как свои соб­ст­вен­ные, так и общие жерт­во­при­но­ше­ния, и справ­ля­ли бы общие празд­ни­ки в то вре­мя, какое они опре­де­лят; а если воз­никнет меж­ду ними какое-то недо­ра­зу­ме­ние, раз­ре­шать его на осно­ва­нии свя­щен­но­го обы­чая, пору­чив осталь­ным горо­дам выно­сить реше­ния по жало­бам. (4) Разъ­яс­нив это и сколь­ко дру­гих благ они полу­чат, если назна­чат совет, он убедил всех, кто нахо­дил­ся в собра­нии поли­сов. Позд­нее на сред­ства, вне­сен­ные все­ми горо­да­ми, он воз­вел храм Диа­ны⁴⁹ на самом боль­шом из всех хол­мов в Риме — на Авен­тине. Царь так­же соста­вил для поли­сов зако­ны об их вза­им­ных отно­ше­ни­ях и уста­но­вил, каким обра­зом будет выпол­нять­ся все про­чее отно­си­тель­но празд­не­ства и обще­го собра­ния. (5) А чтобы ход вре­мен не уни­что­жил бы их, он поста­вил мед­ную сте­лу и высек на ней как поста­нов­ле­ния участ­ни­ков собра­ния, так и назва­ния горо­дов, вхо­дя­щих в союз. Эта сте­ла вплоть до мое­го вре­ме­ни все еще нахо­ди­лась в свя­ти­ли­ще Диа­ны, сохра­няя очер­та­ния букв, кото­ры­ми поль­зо­ва­лась Элла­да в древ­но­сти. Одно это мог­ло бы счи­тать­ся без­услов­ным дока­за­тель­ст­вом того, что те, кто засе­лил Рим, не были вар­ва­ра­ми; ведь будучи тако­вы­ми, они не мог­ли бы исполь­зо­вать эллин­ских букв. (6) Тако­вы были государ­ст­вен­ные дея­ния это­го царя, памят­ные вели­че­ст­вен­но­стью и бли­ста­тель­но­стью, вме­сте с дру­ги­ми, менее зна­чи­тель­ны­ми и извест­ны­ми, а теперь я хочу рас­ска­зать о воен­ных, кото­рые были нача­ты про­тив одно­го из тиррен­ских наро­дов.

27. После смер­ти Тарк­ви­ния, горо­да, вру­чив­шие ему власть, не поже­ла­ли более сохра­нять дого­во­ры с Тул­ли­ем, не счи­тая за честь под­чи­нять­ся чело­ве­ку низ­ко­го рода и рас­суж­дая, что враж­деб­ность пат­ри­ци­ев к пра­ви­те­лю при­не­сет им нема­лые выго­ды. (2) Пер­вы­ми отпа­ли от Рима те, кого назы­ва­ют вей­я­на­ми. При­шед­шим от Тул­лия послам они ответ­ст­во­ва­ли, что у них нет ника­ко­го дого­во­ра с ним ни по пово­ду пере­да­чи ему вер­хо­вен­ства, ни по пово­ду друж­бы и союз­ни­че­ства. Это­го было доста­точ­но, чтобы цэрий­цы и тарк­ви­ний­цы после­до­ва­ли за ними, и, нако­нец, под­ня­ла ору­жие вся Тирре­ния. (3) Вой­на сия про­дол­жа­лась без пере­дыш­ки в тече­ние два­дца­ти лет, и все это вре­мя обе сто­ро­ны совер­ша­ли частые втор­же­ния на терри­то­рию про­тив­ни­ка с круп­ны­ми вой­ска­ми и всту­па­ли в ближ­ние сра­же­ния одно за дру­ги­ми. Одна­ко Тул­лий, имея успех во всех бит­вах, сколь­ко бы их ни про­ис­хо­ди­ло как с каж­дым горо­дом отдель­но, так и со всем наро­дом в целом, и удо­сто­ен­ный трех слав­ней­ших три­ум­фов, нако­нец, на тех, кто не счи­тал достой­ным доб­ро­воль­но под­чи­нить­ся тому, чтобы ими пра­ви­ли, вынуж­да­ет надеть узду. (4) Таким обра­зом, на два­дца­тый год две­на­дцать горо­дов, поте­ряв в войне мно­же­ство людей и совер­шен­но исто­щив свои сред­ства, собра­лись вновь, и реши­ли пере­дать вер­хо­вен­ство рим­ля­нам на тех усло­ви­ях, какие при­ни­ма­ли ранее. И при этом от каж­до­го горо­да были выбра­ны люди, кото­рые с олив­ко­вы­ми вет­вя­ми в руках яви­лись пере­дать их Тул­лию и про­си­ли, чтобы тот не заду­мал про­тив них чего-либо совсем уж ужас­но­го. (5) А Тул­лий ответ­ст­во­вал, что они из-за недо­мыс­лия и нече­сти­во­сти по отно­ше­нию к богам, коих сде­ла­ли пору­чи­те­ля­ми дого­во­ра, нару­ши­ли согла­ше­ния и достой­ны серь­ез­ной кары, но ввиду снис­хо­ди­тель­но­сти и уме­рен­но­сти рим­лян, а так­же посколь­ку они при­зна­ли, что посту­пи­ли неспра­вед­ли­во, и с вен­ка­ми и молит­ва­ми про­си­ли про­ще­ния за свой гнев, то теперь ни в коей мере не испы­та­ют несча­стий. (6) Ска­зав это, Тул­лий пре­кра­ща­ет вой­ну про­тив них, а всем про­чим горо­дам, остав­шим­ся вер­ны­ми дого­во­рам, заклю­чен­ным с ними царем Тарк­ви­ни­ем, пре­до­став­ля­ет про­сто и без вся­ко­го гне­ва управ­лять сво­и­ми внут­рен­ни­ми дела­ми и поль­зо­вать­ся сво­им иму­ще­ст­вом; а три горо­да из их чис­ла, кото­рые сами вос­ста­ли пер­вы­ми и дру­гих под­стре­ка­ли начать вой­ну про­тив рим­лян — цэрий­цев, тарк­ви­ний­цев и вей­ян — нака­зал, отняв у них зем­лю, кото­рую и рас­пре­де­лил меж­ду рим­ля­на­ми, что недав­но полу­чи­ли граж­дан­ство. (7) Совер­шив такие дея­ния и в мир­ное вре­мя, и на войне и воз­двиг­нув два хра­ма Фор­ту­ны⁵⁰, чьей бла­го­склон­но­стью он, счи­та­лось, поль­зо­вал­ся на про­тя­же­нии всей жиз­ни: один — на фору­ме, кото­рый назы­вал­ся Бычьим, дру­гой — на бере­гах Тиб­ра (той самой Фор­туне, кото­рую он про­звал «Муж­ской», как и теперь она зовет­ся рим­ля­на­ми), — достиг­нув пре­клон­но­го воз­рас­та и уже нахо­дясь на поро­ге смер­ти, како­вую несет сама чело­ве­че­ская при­ро­да, царь поги­ба­ет в резуль­та­те заго­во­ра, под­готов­лен­но­го его зятем Тарк­ви­ни­ем и соб­ст­вен­ной доче­рью. Я рас­крою, како­го рода был этот заго­вор, но сна­ча­ла вер­нем­ся несколь­ко назад.

28. У Тул­лия было две доче­ри, родив­ши­е­ся от жены Тарк­ви­нии, кото­рую выдал за него замуж царь Тарк­ви­ний. Этих деву­шек, когда они вошли в брач­ный воз­раст, Тул­лий выдал замуж за пле­мян­ни­ков их мате­ри, то есть за вну­ков Тарк­ви­ния, соеди­нив стар­шую со стар­шим, а млад­шую — с млад­шим, в надеж­де, что таким обра­зом девуш­ки луч­ше все­го подой­дут мужьям. (2) Но слу­чи­лось так, что каж­дый из зятьев ока­зал­ся, по несча­стью, свя­зан с женой непо­хо­же­го на него нра­ва: Луцию, стар­ше­му, кото­рый был дерз­ким, свое­воль­ным и дес­по­тич­ным по при­ро­де, доста­лась жена доб­рая и бла­го­ра­зум­ная, любя­щая отца, а у Аррун­та, млад­ше­го, кото­рый был и крот­ким, и умным, супру­га ока­за­лась нече­сти­вая, отца нена­видя­щая и гото­вая на все. (3) В резуль­та­те каж­до­му мужу выпа­ло, с одной сто­ро­ны, сле­до­вать соб­ст­вен­ной при­ро­де, но с дру­гой — испы­тать на себе обрат­ное вли­я­ние супру­ги. Так, испор­чен­но­го супру­га, жаж­дав­ше­го лишить тестя цар­ства и все для это­го измыш­ля­ю­ще­го, жена отго­ва­ри­ва­ла моль­ба­ми и пла­чем, а доб­ро­го, кото­рый счи­тал, что по отно­ше­нию к тестю нель­зя совер­шать зло­де­я­ния, но надо ждать, пока не пре­рвет его жизнь при­ро­да, кото­рый и бра­ту не поз­во­лял тво­рить неспра­вед­ли­вое, нече­сти­вая жена уго­во­ра­ми, бра­нью и обви­не­ни­я­ми в тру­со­сти увле­ка­ла к совсем ино­му. (4) Так как ни моль­бы бла­го­ра­зум­ной супру­ги, настой­чи­во упра­ши­вав­шей непра­вед­но­го мужа, ни пону­ка­ния сквер­ной осо­бы, при­зы­вав­шей к нече­сти­вым делам от рож­де­ния неис­пор­чен­но­го, ниче­го не достиг­ли, и тот и дру­гой жили сооб­раз­но с соб­ст­вен­ным харак­те­ром и тяго­ти­лись супру­га­ми, кото­рые жела­ли про­тив­но­го их при­ро­де. Поэто­му одной сест­ре оста­ва­лось пла­кать и тер­петь свою нис­по­слан­ную боже­ст­вом судь­бу, а дерз­кой — него­до­вать и попы­тать­ся осво­бо­дить­ся от сво­его мужа. (5) В кон­це кон­цов сквер­ная по при­ро­де, в без­рас­суд­стве посчи­тав, что сест­рин муж луч­ше все­го под­хо­дит к ее соб­ст­вен­но­му харак­те­ру, посы­ла­ет за ним для раз­го­во­ра о неот­лож­ном и важ­ном деле.

29. Когда тот при­шел, она, ото­слав прочь домаш­них, чтобы побе­се­до­вать с ним наедине, мол­ви­ла: «Могу ли я, Тарк­ви­ний, откро­вен­но и без опас­ки поведать обо всем, что я думаю по пово­ду выгод­но­го нам обо­им дела, и сохра­нишь ли ты в тайне те речи, кото­рые услы­шишь? Или мне луч­ше про­мол­чать и не рас­кры­вать тебе тре­бу­ю­щие сек­рет­но­сти сове­ты?» (2) Когда же Тарк­ви­ний поз­во­лил ей гово­рить напря­мик и пору­чил­ся клят­ва­ми, кото­рые та поже­ла­ла полу­чить, что он сохра­нит в тайне ее речи, уже ниче­го не сты­дясь, она заяв­ля­ет ему: «Доко­ле, Тарк­ви­ний, лишен­ный цар­ской вла­сти, ты дума­ешь мед­лить? Или ты рож­ден от низ­ких и без­вест­ных пред­ков и из-за это­го не счи­та­ешь воз­мож­ным замыс­лить вели­кое для себя? Но все зна­ют, что вашим пра­ро­ди­те­лям, кото­рые были элли­на­ми и про­изо­шли от Герак­ла, доста­лось еди­но­дер­жав­но власт­во­вать над счаст­ли­вым Корин­фом на про­тя­же­нии мно­гих, как я имею сведе­ния, поко­ле­ний; а деду тво­е­му Тарк­ви­нию, кото­рый пере­ехал к нам от тирре­нов, вслед­ст­вие его доб­ле­сти выпа­ло цар­ст­во­вать над нашим горо­дом; ты же, как стар­ший внук, дол­жен быть наслед­ни­ком не толь­ко состо­я­ния его, но и цар­ской вла­сти. (3) Или тело твое по болез­ни и немо­щи вдруг ста­ло не спо­соб­но на подо­баю­щие царю дея­ния? Но у тебя есть и сила, свой­ст­вен­ная от при­ро­ды ода­рен­ным людям, и наруж­ность, достой­ная цар­ско­го рода. Или ни то ни дру­гое, но сла­бо­силь­ная моло­дость, совер­шен­но неспо­соб­ная рас­суж­дать о том, что над­ле­жит, тер­за­ет тебя и из-за нее ты воз­дер­жи­ва­ешь­ся от заня­тий дела­ми государ­ства — ты, кому лишь немно­гих лет недо­ста­ет до пяти­де­ся­ти? А люди от при­ро­ды склон­ны мыс­лить луч­ше все­го, достиг­нув имен­но это­го воз­рас­та. (4) Ну, раз­ве что бла­го­род­ство того, кто веда­ет государ­ст­вом, и пре­дан­ность к нему самых вли­я­тель­ных граж­дан, из-за кото­рой к нему труд­но под­сту­пить­ся, вынуж­да­ют тебя мед­лить? Но и в том, и в дру­гом ока­за­лось, что ему не повез­ло и он сам не заблуж­да­ет­ся на свой счет. Более того, отва­га и склон­ность к опас­но­стям при­су­щи тво­е­му нра­ву, а эти каче­ства очень нуж­ны тому, кто хочет быть царем. Есть у тебя и богат­ство солид­ное, и дру­зья мно­го­чис­лен­ные, и мно­го дру­гих важ­ных для веде­ния дел качеств. (5) Так что же ты еще мед­лишь и дожи­да­ешь­ся, буд­то само собой насту­пит вре­мя, кото­рое при­дет и при­не­сет тебе без затра­ты малей­ших уси­лий цар­скую власть после кон­чи­ны Тул­лия? Слов­но уда­ча ждет, пока люди мед­лят, или при­ро­да наша при­но­сит каж­до­му смерть сооб­раз­но его воз­рас­ту, напро­тив, исход всех чело­ве­че­ских дея­ний тума­нен и неве­дом. (6) Так вот, я при­зна­юсь откро­вен­но, даже если ты окре­стишь меня дерз­кой, в том, что пред­став­ля­ет­ся мне при­чи­ной того, что ты не стре­мишь­ся ни к чести, ни к сла­ве. Жена у тебя совер­шен­но не под­хо­дит тво­е­му харак­те­ру, она, оча­ро­вы­вая тебя и уле­щая, изне­жи­ла тебя, и ты неза­мет­но под ее вли­я­ни­ем пре­вра­тил­ся из муж­чи­ны в ничто. Так­же и у меня муж роб­кий и не обла­даю­щий ничем, что при­ста­ло муж­чине, и меня он уни­жа­ет, хотя я достой­на вели­ко­го и кра­си­ва телом, но увя­ла по его вине. (7) Но если бы была воз­мож­ность взять тебе в жены меня, а мне вый­ти за тебя замуж, то мы про­жи­ли бы наш век не как част­ные люди. И что же мы не исправ­ля­ем ошиб­ку судь­бы, поме­няв наши бра­ки, — ты лишив жиз­ни свою жену, а я сде­лав то же самое со сво­им мужем? А когда они будут уби­ты, мы соеди­ним­ся тут же и уже в без­опас­но­сти обсудим осталь­ное, изба­вив­шись от того, что нас тяго­ти­ло. Ведь если некто и не реша­ет­ся посту­пать без­за­кон­но во всем осталь­ном, нико­го, кто ради цар­ской вла­сти отва­жил­ся на все край­ние меры, пори­цать нель­зя».

30. Так рек­ла Тул­лия, а Тарк­ви­ний охот­но дела­ет выбор в поль­зу ее пред­ло­же­ния и, обме­няв­шись руча­тель­ства­ми вер­но­сти и совер­шив перед нече­сти­вым бра­ком пред­ва­ри­тель­ные жерт­во­при­но­ше­ния, сра­зу же уда­ля­ет­ся. А после недол­го­го вре­ме­ни, поги­ба­ют одним и тем же спо­со­бом стар­шая из доче­рей Тул­лия и млад­ший из Тарк­ви­ни­ев. (2) Здесь я сно­ва вынуж­ден вспом­нить о Фабии и выска­зать ему упрек за небреж­ность в отно­ше­нии хро­но­ло­гии. Ведь, заведя речь о кон­чине Аррун­та, он оши­ба­ет­ся не толь­ко в том, как я ска­зал ранее, что напи­сал, буд­то Аррунт был сыном Тарк­ви­ния, но и в дру­гом, заявив, что после смер­ти он был похо­ро­нен сво­ей мате­рью Тана­к­виль, а она в это вре­мя уже не мог­ла быть живой. (3) Ведь Тана­к­ви­ли, как ука­за­но было вна­ча­ле, когда почил царь Тарк­ви­ний, было семь­де­сят пять лет; а к этим семи­де­ся­ти пяти надо доба­вить еще сорок дру­гих лет; посколь­ку из погод­ных запи­сей мы узна­ли, что Аррунт умер в соро­ко­вой год прав­ле­ния Тул­лия. Выхо­дит, что Тана­к­ви­ли долж­но было испол­нить­ся сто пят­на­дцать лет. Таким обра­зом, в рас­ска­зе Фабия выяв­ля­ет­ся мало уси­лий в отыс­ка­нии исти­ны. (4) Так вот, после все­го это­го, уже не мед­ля, Тарк­ви­ний берет Тул­лию себе в жены, взяв ее от нее самой, посколь­ку ни отец ее не утвер­дил их брак, ни мать не одоб­ри­ла. (5) Как толь­ко эти нече­сти­вые кро­во­жад­ные харак­те­ры сли­лись воеди­но, они нача­ли выис­ки­вать пути, чтобы ски­нуть Тул­лия с цар­ско­го тро­на, если он по доб­рой воле не захо­чет пере­дать власть. Соби­рая това­ри­ще­ства сто­рон­ни­ков из чис­ла тех пат­ри­ци­ев, кто враж­деб­но отно­сил­ся к царю за его наро­до­лю­би­вые ново­введе­ния, и вер­буя бед­ней­ших из пле­бе­ев, кото­рые были дале­ки от дум о какой-то там закон­но­сти, путем под­ку­па их день­га­ми, Тарк­ви­ний тво­рил все это не под покро­вом тай­ны. (6) Взи­рая на это, Тул­лий не толь­ко тер­зал­ся за себя, опа­са­ясь, что с ним вдруг что-то стря­сет­ся, пото­му что его застиг­нут врас­плох, но не мень­ше доса­до­вал на то, что ему при­дет­ся начать вой­ну про­тив доче­ри и зятя и нало­жить на них кару, слов­но на вра­гов, и он часто при­зы­вал Тарк­ви­ния вме­сте с его дру­зья­ми на беседы и то уве­ще­вал, то упре­кал, то убеж­дал зятя не совер­шать про­тив него ника­ко­го зла. А так как тот не обра­щал на это вни­ма­ния, но заявил, что выска­жет ему то, что счи­та­ет спра­вед­ли­вым, на заседа­нии сена­та, царь, созвав сенат, заявил: (7) «О мужи сена­то­ры, для меня ста­ло оче­вид­ным, что Тарк­ви­ний соби­ра­ет про­тив меня тай­ные сою­зы и стре­мит­ся лишить меня вла­сти. Я хочу в при­сут­ст­вии всех вас узнать у него, какое зло или какую неспра­вед­ли­вость лич­но он пре­тер­пел или, по его мне­нию, испы­та­ло государ­ство по моей вине, раз уж он гото­вит все это про­тив меня. Отве­чай же, Тарк­ви­ний, ниче­го не ута­и­вая, в чем можешь меня упрек­нуть, ведь ты тре­бо­вал, чтобы сена­то­ры все выслу­ша­ли».

31. Тарк­ви­ний отве­ча­ет ему: «Моя речь, Тул­лий, будет корот­кой и спра­вед­ли­вой. Поэто­му я решил про­из­не­сти ее перед эти­ми людь­ми. Тарк­ви­ний был моим дедом и полу­чил власть над рим­ля­на­ми, пред­при­няв во имя нее мно­го вели­ких рат­ных подви­гов. Он умер, а я явля­юсь его наслед­ни­ком по общим для всех, как элли­нов, так и вар­ва­ров, зако­нам. И мне над­ле­жит вла­деть как наслед­ни­ку не толь­ко день­га­ми, но и цар­ской вла­стью его, подоб­но всем осталь­ным, кто полу­ча­ет дедов­ское наслед­ство. (2) Ты же день­ги, остав­лен­ные им, мне пере­дал, а цар­скую власть у меня отни­ма­ешь и удер­жи­ва­ешь ее уже столь дол­гое вре­мя, полу­чив ее не по пра­ву: ведь тебя не назна­чи­ли меж­ду­ца­ри, и сенат не про­вел голо­со­ва­ние по пово­ду тебя, и не в поло­жен­ных по зако­ну народ­ных собра­ни­ях полу­чил ты эту власть, как дед мой и все, кто был царем до него; но под­ку­пив и раз­вра­тив все­ми спо­со­ба­ми без­дом­ное, бед­ное, лишен­ное всех прав граж­дан­ства в нака­за­ние за пре­ступ­ле­ния и дол­ги отро­дье, кото­ро­му не было заботы ни о каком обще­ст­вен­ном бла­ге, конеч­но, не гово­ря, что ты добы­ва­ешь гос­под­ство для себя, но оправ­ды­ва­ясь, буд­то ста­нешь хра­нить его для пере­да­чи нам, пото­му что мы были тогда сирота­ми и детьми, и что ты при­сту­пил к делам, обе­щая во все­услы­ша­ние, что когда мы вырас­тем, ты пере­дашь власть мне, посколь­ку я — стар­ший. (3) Ты был обя­зан — еже­ли ты дей­ст­ви­тель­но хотел тво­рить доб­ро, — пере­да­вая мне дом деда, вме­сте с иму­ще­ст­вом пере­дать и цар­скую власть, поль­зу­ясь при­ме­ром хоро­ших и доб­рых опе­ку­нов, кото­рые, при­няв цар­ских детей, остав­ших­ся без роди­те­лей, когда те ста­но­ви­лись муж­чи­на­ми, пра­во­мер­но и закон­но отда­ва­ли им власть, при­над­ле­жав­шую их отцам и пред­кам. (4) Пусть тебе каза­лось, что я не могу еще здра­во рас­суж­дать о сво­их обя­зан­но­стях и по моло­до­сти лет не спо­со­бен еще управ­лять столь вели­ким государ­ст­вом, но когда я достиг рас­цве­та телес­ных и умст­вен­ных сил, по испол­не­нии трид­ца­ти лет, одно­вре­мен­но с заклю­че­ни­ем мое­го бра­ка с тво­ей доче­рью ты дол­жен был мне вве­рить и дела государ­ства. И это имен­но тот воз­раст, когда ты начал и семью мою опе­кать, и о цар­ской вла­сти забо­тить­ся.

32. Ведь тебе, сде­лай ты это, было угото­ва­но то, что сна­ча­ла о тебе гово­ри­ли бы, что ты бла­го­че­сти­вый и спра­вед­ли­вый, а, кро­ме того, ты цар­ст­во­вал бы вме­сте со мной и полу­чал бы все при­чи­таю­щи­е­ся тебе поче­сти и слы­шал бы все, сколь­ко их есть, почет­ней­шие про­зва­ния, кото­рые дают­ся людь­ми за доб­рые дела — что ты и бла­го­де­тель, и отец, и спа­си­тель, а не то, что отнял у меня при­над­ле­жа­щее мне вот уже сорок чет­вер­тый год, — у меня, и телом не увеч­но­го, и рас­суд­ком не сла­бо­го. А потом ты осме­ли­ва­ешь­ся спра­ши­вать меня, по какой при­чине я счи­таю тебя вра­гом и за что я обви­няю тебя. (2) И вот ответь мне, Тул­лий, за какую вину ты не счи­та­ешь меня достой­ным насле­до­вать дедов­ские поче­сти, на какой бла­го­вид­ный пред­лог ссы­ла­ясь? Или ты счи­та­ешь, что я по рож­де­нию не при­над­ле­жу к это­му роду, но под­кидыш какой-то и неза­кон­но­рож­ден­ный? Но что же ты тогда был опе­ку­ном чужа­ка в роде и хозяй­ство ему пере­дал, когда он стал муж­чи­ной? Или же пола­га­ешь, что я оси­ро­те­лое дитя и не в состо­я­нии вести обще­ст­вен­ные дела, я, едва ли не достиг­ший воз­рас­та пяти­де­ся­ти лет? Да отбрось же насмеш­ки бес­стыд­ных вопро­сов и пере­стань вести себя бес­чест­но. (3) И, если ты в состо­я­нии воз­ра­зить нечто спра­вед­ли­вое на мои сло­ва, я готов обра­тить­ся к этим вот судьям — ведь ты не мог бы ска­зать, что есть в горо­де дру­гие мужи луч­ше этих; но, если ты ускольз­нешь отсюда и побе­жишь спа­сать­ся к тол­пе, кото­рую ты вся­че­ски при­вле­кал на свою сто­ро­ну, как ты при­вык посту­пать, я тебе это­го не поз­во­лю. Ведь я под­гото­вил­ся не толь­ко к тому, чтобы выска­зать пра­вед­ное, но и к тому, чтобы при­ме­нить силу, если ты не захо­чешь под­чи­нять­ся».

33. Когда он закон­чил, Тул­лий, взяв сло­во, ска­зал: «Сле­ду­ет, судя по все­му, сена­то­ры, вся­ко­му чело­ве­ку ожи­дать все­воз­мож­ных неожи­дан­но­стей и не счи­тать ниче­го неве­ро­ят­ным, в то вре­мя как этот вот Тарк­ви­ний горит жела­ни­ем лишить меня вла­сти; тот самый Тарк­ви­ний, кое­го я взял к себе дитя­тей, когда про­тив него зло­умыш­ля­ли вра­ги, спас его и вос­пи­тал; а когда он стал муж­чи­ной, я посчи­тал воз­мож­ным при­нять его как зятя, и хотел, если бы со мной что-нибудь слу­чи­лось, оста­вить наслед­ни­ком все­го сво­его иму­ще­ства. Но так как все пошло про­тив моих ожи­да­ний и меня само­го упре­ка­ют, буд­то я посту­паю неспра­вед­ли­во, то пусть я потом судь­бу свою буду опла­ки­вать, но прав­ду ему сей­час ска­жу. (2) Я при­нял попе­чи­тель­ство над вами, Тарк­ви­ний, когда вы оста­лись детьми, не по доб­рой воле, но вынуж­ден­ный к это­му обсто­я­тель­ства­ми: когда те, кто имел при­тя­за­ния на цар­скую власть, откры­то уби­ли деда ваше­го, они гово­ри­ли, что тай­но зло­умыш­ля­ют про­тив вас и про­тив осталь­ных ваших род­ст­вен­ни­ков; и все близ­кие ваши согла­ша­лись, что те, добив­шись вла­сти, не оста­вят семе­ни Тарк­ви­ни­е­во­го рода. А попе­чи­те­ля и защит­ни­ка у вас ника­ко­го не было, раз­ве что жена Тарк­ви­ния, мать ваше­го отца, сама по ста­ро­сти сво­ей нуж­дав­ша­я­ся в дру­гих попе­чи­те­лях; так что вы оста­лись, имея един­ст­вен­ным защит­ни­ком в вашей бес­по­мощ­но­сти меня, кото­ро­го теперь ты назы­ва­ешь чужим и не име­ю­щим к тебе ника­ко­го отно­ше­ния. (3) Вот при каких обсто­я­тель­ствах я пока­рал тех, кто убил ваше­го деда, а вас довел до воз­му­жа­ния, и посколь­ку не было у меня потом­ков муж­ско­го пола, я решил сде­лать вас хозя­е­ва­ми все­го сво­его иму­ще­ства. Ты ведешь речь об опе­ке, о Тарк­ви­ний, так не пытай­ся ска­зать, что я в чем-то лгу.

34. А что каса­ет­ся цар­ской вла­сти — посколь­ку имен­но в этом ты меня обви­ня­ешь, — выслу­шай, каким обра­зом я обрел ее и по каким при­чи­нам не пере­даю ее ни тебе, ни кому-либо дру­го­му. Когда я взва­лил на себя заботу о граж­дан­стве, узнал, что про­тив меня воз­ни­ка­ют вся­кие заго­во­ры, тогда я решил пере­дать вер­ше­ние дела наро­ду; созвав всех на собра­ние, вру­чил им власть в обмен на без­опас­ный покой себе вме­сто это­го нена­вист­но­го и тягост­но­го, име­ю­ще­го гораздо боль­ше непри­ят­но­го, чем заман­чи­во­го пред­во­ди­тель­ства. (2) Рим­ляне не при­ня­ли это­го вопре­ки мое­му жела­нию и не посчи­та­ли воз­мож­ным назна­чить кого-то дру­го­го гла­вой общи­ны, но удер­жа­ли меня на этой долж­но­сти и цар­скую власть — свою, не вашу, Тарк­ви­ний, соб­ст­вен­ность, — про­ведя голо­со­ва­ние, пере­да­ли мне⁵¹. (3) Имен­но так же и деда ваше­го они вве­ли в дела, а он был чуже­зе­мец и не при­хо­дил­ся род­ст­вен­ни­ком царю, кото­рый был до него, хотя царь Анк Мар­ций после себя оста­вил сыно­вей, кото­рые нахо­ди­лись в самом рас­цве­те сил, а не вну­ков и не мла­ден­цев, как оста­вил вас с бра­том Тарк­ви­ний. И если бы был общий для всех закон, по кото­ро­му те, кто насле­ду­ет вла­де­ния и состо­я­ние почив­ших царей, вме­сте с тем обре­та­ли бы и их цар­ство, то не Тарк­ви­ний, ваш дед, полу­чил бы пред­во­ди­тель­ство по смер­ти Анка, а стар­ший из его сыно­вей. (4) Но народ рим­лян при­звал к обя­зан­но­стям не наслед­ни­ка сво­его отца, но того, кто досто­ин пра­вить. Ибо народ пола­гал, что день­ги при­над­ле­жат тем, кто их при­об­рел, а цар­ская власть — тем, кто ее дал; и над­ле­жит, чтобы состо­я­ние в слу­чае смер­ти вла­дель­ца полу­ча­ли наслед­ни­ки внут­ри рода или по заве­ща­нию, а власть по кон­чине при­няв­ших ее пере­хо­ди­ла к тем, кто ее дал. Если, конеч­но, ты не смо­жешь выска­зать ника­ко­го закон­но­го осно­ва­ния, что ваш дед полу­чил цар­скую власть на опре­де­лен­ных усло­ви­ях, чтобы и само­му обла­дать ею как вла­ды­че­ст­вом, кото­рое долж­но пере­да­вать даль­ше от него, и оста­вить его вам как потом­кам, и наро­ду быть не власт­ным в том, чтобы, отняв ее у вас, пере­дать мне. (5) Ведь, если ты спо­со­бен что-то подоб­ное ска­зать, что же не объ­явишь нам об этих дого­во­рен­но­стях? Но ты не можешь их предъ­явить. Если же я, как ты гово­ришь, не самым луч­шим обра­зом полу­чил цар­скую власть: и меж­ду­царь-то меня не назна­чал, и сенат-то не вру­чал мне отправ­ле­ние дел, и ниче­го про­че­го не было, что тре­бо­ва­лось по зако­ну, то имен­но я, без сомне­ния, этих людей оскорб­ляю, а не ты, и они впра­ве меня лишить вла­сти, а не ты. Но ни их, ни кого дру­го­го я не оскорб­ляю. (6) А свиде­тель того, что власть и тогда была отда­на, и теперь при­над­ле­жит мне по пра­ву — вре­мя (а это уже сорок лет), за кото­рое никто из рим­лян не счел, что я когда-либо посту­пил без­за­кон­но, и ни народ, ни сенат не поку­шал­ся отнять у меня власть.

35. Но чтобы все это рас­смот­реть и перей­ти к тво­им сло­вам, буд­то я отнял у тебя дедо­во досто­я­ние, отдан­ное мне им на хра­не­ние, и удер­жи­вал его вопре­ки вся­кой чело­ве­че­ской спра­вед­ли­во­сти, нуж­но было бы тебе, пред­став перед теми, кто вру­чил мне при­над­ле­жа­щую тебе цар­скую власть, него­до­вать и обви­нять как меня, за то что я вла­дею тем, что не явля­ет­ся моим, так и тех, кто меня этим наде­лил, ибо они даро­ва­ли то, что при­над­ле­жит дру­гим: ведь ты очень лег­ко убедил бы их, если бы смог ска­зать что-нибудь прав­ди­вое. (2) А если ты не веришь моим сло­вам и все еще счи­та­ешь, что не по пра­ву полис нахо­дит­ся под моей вла­стью, и что ты сам боль­ше под­хо­дишь для того, чтобы при­нять заботу об общине, тебе над­ле­жа­ло сде­лать вот что: иссле­до­вав мои ошиб­ки и пере­чис­лив свои соб­ст­вен­ные дея­ния, при­звать меня на суд. Но ниче­го подоб­но­го ты не сде­лал, вме­сто это­го, спу­стя столь дол­гое вре­мя, слов­но протрез­вев от дли­тель­но­го опья­не­ния, ты заяв­ля­ешь­ся сей­час обви­нять меня, да и теперь-то при­хо­дишь не туда, куда нуж­но. (3) Ведь тебе сле­ду­ет гово­рить об этом не здесь — и не сер­ди­тесь на мое мне­ние, сена­то­ры. Я не отни­маю у вас пра­во реше­ния, но, желая сде­лать оче­вид­ны­ми кле­вет­ни­че­ские измыш­ле­ния это­го вот чело­ве­ка, гово­рю такое. Итак, нуж­но было бы тебе, велев мне созвать народ на собра­ние, обви­нять меня там. Одна­ко, посколь­ку это­го избе­жал ты, это сде­лаю я отно­си­тель­но тебя, и, созвав народ, назна­чу их судья­ми для рас­смот­ре­ния тво­е­го обви­не­ния меня, и опять-таки пре­до­став­лю пра­во ему решать, кто из нас боль­ше под­хо­дит для того, чтобы дер­жать власть; и что все они решат, так я и поступ­лю. (4) На этом доста­точ­но для тебя: ибо для нера­зум­ных про­тив­ни­ков мно­го ли вещать спра­вед­ли­во­го или мало — все рав­но. Ведь обыч­ные сло­ва не спо­соб­ны убедить их стать доб­ры­ми.

36. Но я уди­вил­ся бы, отцы-сена­то­ры, если бы сре­ди вас нашлись такие, кто воз­же­лал бы отре­шить меня от вла­сти и кто объ­еди­нил­ся бы с этим вот про­тив меня. И мне при­ят­нее было бы узнать от них, из-за какой обиды они враж­деб­ны ко мне и за какое из моих пре­гре­ше­ний сер­дят­ся на меня: то ли пото­му, что зна­ют о мно­гих погиб­ших без суда при моем прав­ле­нии, то ли о лишив­ших­ся оте­че­ства или о поте­ряв­ших иму­ще­ство, или о неспра­вед­ли­во испы­тав­ших еще какое-нибудь несча­стье. Или они не могут ска­зать, что все эти гре­хи, свой­ст­вен­ные тира­нам, явле­ны мною, но ста­ли оче­вид­ца­ми каких-то дер­зо­стей с моей сто­ро­ны по отно­ше­нию к замуж­ним жен­щи­нам или посрам­ле­ния невин­ных доче­рей, или дру­го­го како­го наси­лия в отно­ше­нии сво­бод­ных людей? Конеч­но, если я вино­ват в чем-то таком, было бы заслу­жен­но лишить меня вме­сте с вла­стью и жиз­ни. (2) Так что же, я слиш­ком высо­ко­ме­рен и несно­сен из-за суро­во­сти, и свое­во­лие, про­яв­ля­ю­ще­е­ся во вре­мя мое­го прав­ле­ния, никто не в состо­я­нии пере­но­сить? Кто же из царей, быв­ших до меня, оста­вал­ся столь уме­рен­ным и чело­ве­ко­лю­би­вым по отно­ше­нию ко всем сограж­да­нам, чтобы, как мило­сти­вый отец, обхо­дить­ся с ними точ­но со сво­и­ми сыно­вья­ми? Я даже власть, что вы мне дали по обы­чаю отцов, не всю пол­но­стью поже­лал иметь, но, уста­но­вив зако­ны о глав­ней­ших делах, какие вы все утвер­ди­ли, в соот­вет­ст­вии с ними пере­дал пра­во давать и полу­чать пра­во­судие, и сам пер­вый, испы­тав на себе то, что я опре­де­лил для дру­гих людей, пови­ну­юсь им как част­ное лицо. И я не был судьей, раз­би­рав­шим все пре­ступ­ле­ния, но отдал вам рас­сле­до­ва­ние част­ных дел, чего никто из царей рань­ше не делал. (3) И похо­же, что не было ника­кой неспра­вед­ли­во­сти, из-за кото­рой кто-нибудь был бы недо­во­лен мной, но ско­рее тре­во­жи­ли вас мои бла­го­де­я­ния по отно­ше­нию к тол­пе пле­бе­ев, из-за чего я часто оправ­ды­вал­ся перед вами. Но теперь нет ника­кой надоб­но­сти в этих речах: если же вам кажет­ся, что этот вот Тарк­ви­ний, при­няв на себя управ­ле­ние, будет луч­ше забо­тить­ся о государ­стве, я не отка­жу сограж­да­нам в пре­вос­ход­ном руко­во­ди­те­ле. Воз­вра­тив же власть наро­ду, ранее вру­чив­ше­му ее мне, и став част­ным лицом, я поста­ра­юсь пока­зать вам, что могу не толь­ко хоро­шо пра­вить, но и бла­го­ра­зум­но под­чи­нять­ся».

37. Ска­зав об этом и весь­ма усты­див тех, кто стро­ил коз­ни про­тив него, Сер­вий рас­пу­стил заседа­ние и после это­го, при­звав гла­ша­та­ев, нака­зал им обой­ти все зако­ул­ки и созвать народ на собра­ние. (2) После того как тол­па со все­го горо­да сбе­жа­лась на Форум, он, вый­дя к три­буне, про­из­нес длин­ную и вызвав­шую сочув­ст­вие речь, где пере­чис­лил свои воен­ные дея­ния, кото­рые он совер­шил еще при жиз­ни Тарк­ви­ния и после его смер­ти, и рас­ска­зал о каж­дой в отдель­но­сти мере по управ­ле­нию государ­ст­вом, посред­ст­вом чего, по его мне­нию, государ­ство полу­чи­ло мно­го огром­ных выгод. (3) Так как все, о чем он гово­рил, встре­ча­ло одоб­ре­ние, и все ста­ра­лись понять, из-за чего он обо всем напо­ми­на­ет, Сер­вий в кон­це кон­цов заявил, что Тарк­ви­ний его обви­ня­ет, буд­то бы он не по пра­ву обла­да­ет цар­ской вла­стью, при­над­ле­жа­щей само­му Тарк­ви­нию, кото­ро­му дед, уми­рая, оста­вил-де вме­сте с день­га­ми и гла­вен­ство, а народ не име­ет пол­но­мо­чий отда­вать чужое дру­го­му. (4) Посколь­ку при этом со всех сто­рон разда­лись кри­ки и вспых­ну­ло со всех сто­рон него­до­ва­ние, Сер­вий, повелев им замол­чать, попро­сил не испы­ты­вать неудо­воль­ст­вия по пово­ду его слов и не воз­му­щать­ся, но, если Тарк­ви­ний может ска­зать нечто пра­во­мер­ное, — вызвать его, и если после того, как он им все изло­жит, они посчи­та­ют, что с Тарк­ви­ни­ем посту­па­ют неспра­вед­ли­во, и он более под­хо­дит, чтобы пра­вить, пусть пере­да­дут ему гла­вен­ство над поли­сом. А сам он, — доба­вил царь, — отка­зы­ва­ет­ся от вла­сти и пере­да­ет ее тем, кто вла­де­ет ею, и от кото­рых он ее и полу­чил. (5) После того как Сер­вий все это выска­зал и хотел спу­стить­ся с три­бу­ны, под­нял­ся все­об­щий шум и послы­ша­лись слез­ные закли­на­ния, чтобы он нико­му не усту­пал вла­сти; неко­то­рые из них при­зы­ва­ли забро­сать кам­ня­ми Тарк­ви­ния. Но тот, опа­са­ясь близ­кой рас­пра­вы и видя, что тол­па уже гото­ва бро­сить­ся на него, обра­тил­ся в бег­ство вме­сте с сото­ва­ри­ща­ми, а Тул­лия вся тол­па сопро­вож­да­ла с радо­стью, с шумом и с боль­шим бла­го­го­ве­ни­ем, пока не дове­ла до дому.

38. Так как и в этой попыт­ке Тарк­ви­ний не достиг успе­ха, встре­во­жен­ный из-за того, что ника­кой помо­щи от сена­та, в кото­рую очень верил, не посту­пи­ло, он какое-то вре­мя сидел дома, бесе­дуя толь­ко со сво­и­ми дру­зья­ми. Потом, когда жена убеди­ла его ни в чем не про­яв­лять мало­ду­шия и не коле­бать­ся, но отбро­сив сло­ва, при­сту­пать к делу, преж­де все­го с помо­щью этих дру­зей-това­ри­щей достиг­нуть при­ми­ре­ния с Тул­ли­ем, чтобы тот, пове­рив, буд­то он стал его дру­гом, мень­ше осте­ре­гал­ся бы его, Тарк­ви­ний решил, что она пред­ло­жи­ла наи­луч­ший план, и начал оправ­ды­вать­ся, что яко­бы рас­ка­и­ва­ет­ся в соде­ян­ном, и через сво­их дру­зей упор­но убеж­дал Тул­лия про­стить его. (2) Лег­ко убедив в сво­их доб­рых наме­ре­ни­ях Сер­вия Тул­лия, кото­рый и по при­ро­де был миро­лю­би­вым, и не счи­тал пра­виль­ным вести непри­ми­ри­мую вой­ну про­тив доче­ри и зятя, Тарк­ви­ний улу­чил под­хо­дя­щий момент, когда народ рас­се­ял­ся по полям для сбо­ра уро­жая, вышел вме­сте с дру­зья­ми-заго­вор­щи­ка­ми, кото­рые име­ли под пла­ща­ми мечи, и, дав неко­то­рым слу­гам топо­ры, сам, обрядив­шись в цар­ские оде­я­ния, при­со­во­ку­пил себе про­чие зна­ки вла­сти. При­дя на Форум и встав перед зда­ни­ем сена­та, он при­ка­зал вест­ни­ку звать сена­то­ров на заседа­ние. И дей­ст­ви­тель­но, у него были пред­ва­ри­тель­но под­готов­лен­ные соучаст­ни­ки в деле, и мно­гие из чис­ла пат­ри­ци­ев пото­ро­пи­лись на Форум. (3) Они собра­лись на заседа­ние, а кто-то тем вре­ме­нем явил­ся к Тул­лию, кото­рый нахо­дил­ся дома, и сооб­щил, что Тарк­ви­ний высту­пил в цар­ском оде­я­нии и при­зы­ва­ет сена­то­ров на собра­ние. Тот же, уди­вив­шись дер­зо­сти Тарк­ви­ния, вышел из дома в окру­же­нии немно­гих людей более поспеш­но, неже­ли разум­но. Вой­дя же в собра­ние и узрев Тарк­ви­ния, вос­седав­ше­го в цар­ском крес­ле и имев­ше­го про­чие цар­ские зна­ки отли­чия. (4) Сер­вий вос­клик­нул: «Кто, о нече­сти­вей­ший из людей, дал тебе пра­во надеть это оде­я­ние?» На что Тарк­ви­ний отве­чал: «Твои дер­зость и бес­стыд­ство Тул­лий, ибо ты не будучи сво­бод­ным, но явля­ясь рабом и сыном рабы­ни, кото­рую мой дед при­об­рел из добы­чи, дерз­нул про­воз­гла­сить себя царем рим­лян». Когда же Тул­лий услы­шал это, раз­гне­ван­ный отве­том, он устре­мил­ся к нему, чтобы заста­вить его сой­ти с крес­ла. (5) А Тарк­ви­ний, доволь­ный увиден­ным, вско­чил с крес­ла, схва­тил ста­ри­ка, кото­рый закри­чал и стал при­зы­вать на помощь слуг, и понес его. Когда он вышел из Курии⁵², то под­нял ввысь Тул­лия, сам будучи муж­чи­ной в рас­цве­те сил, и бро­сил его вниз к осно­ва­нию зда­ния, фасад кото­ро­го выхо­дил к месту народ­ных собра­ний. (6) С трудом встав после паде­ния, ста­рый чело­век увидел, что все запол­не­но при­я­те­ля­ми Тарк­ви­ния, а его дру­зья отсут­ст­ву­ют, и побрел в сле­зах, при­чем лишь немно­гие под­дер­жи­ва­ли и про­во­жа­ли его. По пути он поте­рял мно­го кро­ви, ведь удар при паде­нии был силь­ным, и крайне пло­хо себя чув­ст­во­вал.

39. О после­дую­щем даже страш­но слы­шать, настоль­ко уди­ви­тель­ное и неве­ро­ят­ное было совер­ше­но, как сооб­ща­ют о делах его нече­сти­вой доче­ри. Ведь она, про­ведав, что отец отпра­вил­ся в Курию, и стре­мясь узнать об исхо­де собы­тий, села в повоз­ку и при­бы­ла на Форум. Выяс­нив, что слу­чи­лось, и увидев Тарк­ви­ния, кото­рый встал перед зда­ни­ем сена­та у его цоко­ля, она пер­вая гром­ким голо­сом при­вет­ст­во­ва­ла его как царя и воз­нес­ла моле­ние богам, чтобы полу­че­ние им вла­сти содей­ст­во­ва­ло бы поль­зе рим­ско­го государ­ства. (2) После того как про­чие, помо­гав­шие ему в дости­же­нии вла­ды­че­ства, при­вет­ст­во­ва­ли его как царя, она отве­ла его в сто­ро­ну и ска­за­ла: «Пер­вое тебе уда­лось, Тарк­ви­ний, но нель­зя надеж­но обла­дать цар­ской вла­стью, если Тул­лий уце­ле­ет. Ведь он вновь при­зо­вет про­тив тебя народ, если хоть сколь­ко-нибудь вре­ме­ни в этот день оста­нет­ся в живых: ты же зна­ешь, что все пле­беи пре­да­ны ему; но пока он не добрал­ся до дома, отправь тех, кто устра­нит его». (3) Ска­зав это и сно­ва сев в повоз­ку, она уда­ли­лась; а Тарк­ви­ний, посчи­тав, что нече­сти­вей­шая супру­га сове­ту­ет пра­виль­но, посы­ла­ет кое-кого из слуг с меча­ми вслед за Сер­ви­ем Тул­ли­ем. Они поспеш­но опе­ре­жа­ют царя в пути и, настиг­нув Тул­лия уже неда­ле­ко от дома⁵³, зака­лы­ва­ют его. Когда толь­ко что умерщ­влен­ное и еще тре­пе­тав­шее тело царя было бро­ше­но, появи­лась дочь. (4) Так как улоч­ка, по кото­рой долж­на была про­ехать ее повоз­ка, была очень узкой, мулы, увидев труп, испу­га­лись, а иду­щий впе­ре­ди них погон­щик оста­но­вил­ся и со стра­да­ни­ем во взо­ре посмот­рел на гос­по­жу. Но когда та спро­си­ла, поче­му он не ведет упряж­ку даль­ше, тот отве­тил: «Не видишь, о Тул­лия, что отец твой лежит мерт­вым и что нет дру­го­го про­езда, кро­ме как через труп?» (5) Она же, рас­сер­див­шись и схва­тив под­став­ку из-под ног, кида­ет ее в погон­щи­ка и вскри­ки­ва­ет: «А ты, наг­лец, не пере­сту­пишь через мерт­во­го?» И тот, засто­нав боль­ше из-за ужас­но­го несча­стья, чем от уда­ра, через силу ведет мулов по тру­пу. Этот пере­улок, преж­де назы­вав­ший­ся «Or­bius», из-за это­го ужас­но­го и гнус­но­го про­ис­ше­ст­вия был назван рим­ля­на­ми на язы­ке отцов «Пре­ступ­ным»⁵⁴.

40. Такую вот смерть при­нял Тул­лий, обла­дав­ший цар­ской вла­стью в тече­ние соро­ка четы­рех лет. Рим­ляне гово­рят, что этот муж пер­вым изме­нил обы­чаи и уста­нов­ле­ния пред­ков, полу­чив власть не от сена­та и наро­да, как все до него, но от одно­го толь­ко наро­да, при­вя­зав к себе бед­ня­ков и под­ку­па­ми, и вся­че­ским иным угож­де­ни­ем — и это прав­да. (2) Ведь в преж­ние вре­ме­на, вся­кий раз когда уми­рал царь, народ отда­вал власть собра­нию сена­та, чтобы оно выбра­ло, какое государ­ст­вен­ное устрой­ство уста­но­вить. Сенат же назна­чал меж­ду­ца­рей. А те назы­ва­ли царем наи­луч­ше­го мужа или из мест­ных, или из чуже­зем­цев. Если же и сенат одоб­рял такой выбор, и народ под­твер­ждал голо­со­ва­ни­ем, и с помо­щью пти­це­га­да­ний это опре­де­ля­лось, тот при­ни­мал на себя власть. Но если чего-то из этих усло­вий не хва­та­ло, меж­ду­ца­ри назы­ва­ли вто­ро­го, а если и он не во всем удо­вле­тво­рял чело­ве­че­ским и боже­ским тре­бо­ва­ни­ям, то и третье­го. (3) Но Тул­лий пона­ча­лу при­нял образ цар­ско­го опе­ку­на, как мною уже было ска­за­но рань­ше, потом раз­лич­ны­ми услу­га­ми рас­по­ло­жил к себе народ, и им одним был избран царем. Ока­зав­шись мужем бла­го­же­ла­тель­ным и спра­вед­ли­вым, он после­дую­щи­ми дея­ни­я­ми поло­жил конец кле­ве­те о том, что он не все делал по зако­нам, и заста­вил мно­гих думать, что если бы не был так ско­ро убит, поме­нял бы фор­му государ­ст­вен­но­го устрой­ства на наро­до­прав­ство. (4) И гово­рят, что боль­шей частью по этой при­чине кое-кто из пат­ри­ци­ев зло­умыш­лял про­тив него, и что, не имея воз­мож­но­сти дру­гим спо­со­бом пре­кра­тить его прав­ле­ние, они и взя­ли в дело Тарк­ви­ния, и сов­мест­но обу­стро­и­ли власть для него, желая осла­бить пле­бе­ев, достиг­ших бла­го­да­ря государ­ст­вен­ным меро­при­я­ти­ям Тул­лия нема­ло­го могу­ще­ства, чтобы обрат­но вер­нуть соб­ст­вен­ное почет­ное поло­же­ние, кото­рое они преж­де зани­ма­ли. (5) Посколь­ку из-за смер­ти Тул­лия по все­му горо­ду нача­лись боль­шое смя­те­ние и рыда­ния, Тарк­ви­ний был в стра­хе, что если мерт­вое тело поне­сут через Форум, как это в обы­чае у рим­лян, в цар­ском обла­че­нии и со всем про­чим, что пола­га­ет­ся по зако­ну на цар­ских похо­ро­нах, гнев пле­бе­ев может обра­тить­ся про­тив него само­го еще до того, как он проч­но укре­пит власть. Поэто­му он не поз­во­лил, чтобы Сер­вий Тул­лий полу­чил то, что уста­нов­ле­но зако­ном. Но жена Тул­лия, что была доче­рью Тарк­ви­ния, преды­ду­ще­го царя, вме­сте с немно­ги­ми из чис­ла его дру­зей, ночью вынес­ла тело из горо­да, буд­то остан­ки како­го-то про­сто­го чело­ве­ка, и, горь­ко опла­ки­вая злую судь­бу, как свою, так и его, и рас­то­чая тыся­чи про­кля­тий и зятю, и доче­ри, зары­ла тело в зем­лю. (6) После воз­вра­ще­ния домой от моги­лы она про­жи­ла лишь один день после похо­рон и умер­ла сле­дую­щей ночью. Каким имен­но был харак­тер ее смер­ти, боль­шин­ству не извест­но; одни гово­ри­ли, что она умер­ла от горя, соб­ст­вен­ны­ми рука­ми лишив себя жиз­ни; дру­гие же — что она была уби­та зятем и доче­рью за ее состра­да­ние и любовь к мужу. По таким при­чи­нам телу Тул­лия не дове­лось полу­чить ни цар­ско­го погре­бе­ния, ни замет­но­го памят­ни­ка. Но дея­ни­ям его выпа­ло на долю заслу­жить веч­ную память на все вре­ме­на. (7) И это про­яви­лось в неко­ем дру­гом боже­ст­вен­ном дея­нии, что муж сей был любим бога­ми, из-за чего и появил­ся миф о его про­ис­хож­де­нии и неве­ро­ят­ные пред­по­ло­же­ния, как мною было ска­за­но рань­ше, кото­рые мно­ги­ми счи­та­лись прав­дой. Ведь в хра­ме боги­ни Фор­ту­ны, кото­рый он сам постро­ил, нахо­ди­лась его дере­вян­ная позо­ло­чен­ная ста­туя, а когда слу­чил­ся пожар и все погиб­ло, она одна оста­лась никак не попор­чен­ная огнем. И уже сего­дня храм, хотя и все в нем, что было сде­ла­но после пожа­ра сооб­раз­но ста­рин­но­му поряд­ку, пока­зы­ва­ет, что он при­над­ле­жит искус­ству новых масте­ров, а ста­туя, как и преж­де, убеж­да­ет в том, что она явля­ет­ся древним про­из­веде­ни­ем. Оно и сей­час про­дол­жа­ет поль­зо­вать­ся покло­не­ни­ем у рим­лян. Вот что я услы­шал о Тул­лии.

41. После Сер­вия Тул­лия прав­ле­ние над рим­ля­на­ми при­ни­ма­ет Луций Тарк­ви­ний, не по зако­ну, но с помо­щью ору­жия полу­чив его в чет­вер­тый год шесть­де­сят пер­вой Олим­пи­а­ды⁵⁵, в кото­рой в беге на ста­дий победил кер­ки­ри­ец Ага­тарх, а испол­нял обя­зан­но­сти архон­та в Афи­нах Терикл. (2) Пре­зрев не толь­ко тол­пу пле­бе­ев, но и пат­ри­ци­ев, кото­ры­ми он был при­веден к прав­ле­нию, раз­ру­шая и уни­что­жая обы­чаи и зако­ны и весь мест­ный порядок, кото­рым преды­ду­щие цари упо­рядо­чи­ли государ­ство, он изме­нил власть на такую, какая при­зна­ет­ся все­ми тира­ни­ей. (3) И пер­во-напер­во Тарк­ви­ний создал для себя само­го охра­ну из самых дерз­ких мужей, воору­жен­ных меча­ми и копья­ми, как из мест­ных людей, так и из чуже­зем­цев, кото­рые по ночам рас­по­ла­га­лись вокруг цар­ско­го двор­ца, и днем, когда он выхо­дил, сопро­вож­да­ли его туда, куда он направ­лял­ся, и надеж­но обес­пе­чи­ва­ли ему без­опас­ность от зло­умыш­лен­ни­ков. Потом он начал появ­лять­ся на людях в уста­нов­лен­ные сро­ки и не часто, но ред­ко и неожи­дан­но для всех и вел государ­ст­вен­ные дела зача­стую дома, при­чем в при­сут­ст­вии самых близ­ких ему людей, и очень ред­ко на Фору­ме. (4) Он нико­му из тех, кто хотел, не поз­во­лял к себе при­бли­жать­ся, если толь­ко сам не позо­вет; с теми же, кто под­хо­дил, был не дру­же­люб­ным и спо­кой­ным, но, слов­но тиран, тяже­ло­го и суро­во­го нра­ва, так что впе­чат­ле­ние он про­из­во­дил боль­ше сви­ре­пое, неже­ли свет­лое. И судеб­ные рас­сле­до­ва­ния по спор­ным вопро­сам, касаю­щим­ся кон­трак­тов, он вел, опи­ра­ясь не на пра­во и зако­ны, а на свое соб­ст­вен­ное мне­ние. Из-за это­го рим­ляне дали ему про­зви­ще Суперб, и его пред­по­чти­тель­нее объ­яс­нить на нашем язы­ке как «Над­мен­ный». Деда же его ста­ли звать Приск, как мы бы ска­за­ли, «Стар­ший»: ведь он был тез­кой моло­до­го по обо­им име­нам.

42. Когда же он решил, что твер­до дер­жит власть, под­гото­вив бес­чест­ных спо­движ­ни­ков, с их помо­щью стал при­во­дить к смерт­ным при­го­во­рам мно­гих из чис­ла знат­ных: пер­вы­ми же тех, кото­рые враж­деб­но вели себя по отно­ше­нию к нему и не жела­ли, чтобы Тул­лия лиши­ли вла­сти; потом же и всех про­чих, кого он подо­зре­вал, что они счи­та­ли такую пере­ме­ну тяж­кой, и у кого было боль­шое богат­ство. (2) При­вле­кая их к суду, каж­до­го на осно­ва­нии лож­ных при­чин, в осо­бен­но­сти выстав­ляя пред­ло­гом, буд­то они зло­умыш­ля­ют про­тив царя, обви­ни­те­ли пред­став­ля­ли их царю, как судье. Царь же осуж­дал одних на смерть, дру­гих на изгна­ние, отни­мая день­ги и у тех, кого уби­ва­ли, и у тех, кого изго­ня­ли, при­чем какую-то малую долю жерт­во­вал обви­ни­те­лям, а боль­шей частью завла­де­вал сам. (3) Итак, мно­гие из вли­я­тель­ных людей, преж­де чем полу­чить «при­чи­таю­щи­е­ся» им нака­за­ния, поняв, из-за чего про­тив них стро­ят коз­ни, остав­ля­ли тира­ну город доб­ро­воль­но, и их ста­но­ви­лось все боль­ше и боль­ше. Но были неко­то­рые, кто был умерщ­влен им тай­но, будучи схва­чен­ным в доме или в сель­ской мест­но­сти, мужи, достой­ные доб­ро­го сло­ва, тела кото­рых так и не были обна­ру­же­ны. (4) Потом же он уни­что­жил бо́льшую часть сена­та, пре­дав сена­то­ров смер­ти или осудив на веч­ное изгна­ние, и создал новый сенат, при­ведя на почет­ные места, ранее заня­тые теми, кто исчез, соб­ст­вен­ных спо­движ­ни­ков. И даже этим мужам Тарк­ви­ний не раз­ре­шал ни делать, ни гово­рить ниче­го, что он сам не при­ка­жет. (5) Так что мно­го сена­то­ров, заседав­ших в сена­те, изба­вив­шись от тех, кого избра­ли при Тул­лии, и до тех пор отли­чав­ши­е­ся от пле­бе­ев, кото­рые пола­га­ли, что пере­ме­на государ­ст­вен­но­го устрой­ства будет им во бла­го, было нака­за­но (ведь Тарк­ви­ний давал им тако­го рода обе­ща­ния, обма­ны­вая и хит­ря)^[1]. Тогда они, поняв, что не участ­ву­ют ни в одном из государ­ст­вен­ных дел, и сами вме­сте с пле­бе­я­ми лише­ны сво­бо­ды сло­ва, нача­ли роп­тать, подо­зре­вая, что буду­щее — ужас­нее насто­я­ще­го, но были вынуж­де­ны тер­петь злую силу, что была рядом, не имея воз­мож­но­сти пре­пят­ст­во­вать тому, что про­ис­хо­дит.

43. А пле­беи, видя это, дума­ли, что те стра­да­ют спра­вед­ли­во, и наив­но радо­ва­лись тому, что тира­ния будет тяж­кой толь­ко для них, а для самих пле­бе­ев она будет без­опас­ной. Но и на них немно­го вре­ме­ни спу­стя обру­ши­лись еще бо́льшие напа­сти. Ведь Тарк­ви­ний отме­нил все зако­ны, напи­сан­ные Тул­ли­ем, по кото­рым пле­беи полу­ча­ли рав­ные пра­ва с пат­ри­ци­я­ми и не испы­ты­ва­ли ника­ко­го вреда от них из-за дол­гов, даже таб­ли­цы, на кото­рых они были запи­са­ны, не оста­вил, но при­ка­зал уне­сти с Фору­ма и уни­что­жить. (2) Вслед за тем Тарк­ви­ний упразд­нил нало­ги в соот­вет­ст­вии с цен­зом и вер­нул­ся к поряд­ку взи­ма­ния их, кото­рый был рань­ше. Вся­кий раз, когда ему тре­бо­ва­лись день­ги, самый бед­ный вно­сил оди­на­ко­вую сум­му с самым бога­тым. Это государ­ст­вен­ное меро­при­я­тие разо­ри­ло мно­гих пле­бе­ев сра­зу же при пер­вом сбо­ре нало­га, так как каж­дый был вынуж­ден вне­сти подуш­ную долю в десять драхм. И он запре­тил впредь соби­рать все сход­ки, на кото­рые схо­ди­лись сель­чане, чле­ны курии или соседи, и в горо­де, и на полях, при испол­не­нии свя­щен­ных обрядов и жерт­во­при­но­ше­ний, чтобы боль­шое чис­ло людей, сой­дясь в одном месте, не при­ня­ло бы тай­ных реше­ний о том, чтобы сверг­нуть его. (3) Он обза­вел­ся повсюду рас­се­ян­ны­ми неки­ми согляда­та­я­ми и донос­чи­ка­ми, следив­ши­ми скрыт­но за тем, что гово­рит­ся и что дела­ет­ся; они под­би­ва­ли соседей на беседы, и слу­ча­лось, что, сами выска­зы­ва­ясь про­тив тира­на, выпы­ты­ва­ли мыс­ли каж­до­го. Потом о тех, о ком узна­ва­ли, что они тяготят­ся уста­но­вив­шим­ся поло­же­ни­ем дел, доно­си­ли тира­ну. Месть же царя в отно­ше­нии тех, кого изоб­ли­ча­ли, была жесто­кой и неумо­ли­мой.

44. И Тарк­ви­нию мало было толь­ко того, чтобы неза­кон­но посту­пать с пле­бе­я­ми; но, ото­брав из их тол­пы всех наи­бо­лее вер­ных ему и необ­хо­ди­мых для воен­ных нужд, он при­нудил осталь­ных к обще­ст­вен­ным построй­кам, пола­гая, что для само­держ­ца весь­ма опас­на празд­ная жизнь наи­бо­лее бед­ных и нуж­даю­щих­ся, и стре­мясь вме­сте с тем закон­чить во вре­мя сво­его прав­ле­ния остав­лен­ную дедом, сде­лан­ную лишь напо­ло­ви­ну работу, в част­но­сти дове­сти до реки водо­вы­во­дя­щие кана­лы, кото­рые при том нача­ли рыть, а Цирк, кото­рый ниче­го еще, кро­ме фун­да­мен­тов, не имел, окру­жить кры­ты­ми гале­ре­я­ми. (2) Все бед­ня­ки труди­лись на этих работах, полу­чая от царя неболь­шую толи­ку зер­на: одни выру­ба­ли камень, дру­гие вали­ли лес, третьи вози­ли эти мате­ри­а­лы, ведя повоз­ки и неся на пле­чах груз; иные выка­пы­ва­ли рвы, воз­во­дя над ними гале­реи; и для этих целей царь дер­жал на обще­ст­вен­ных работах ремес­лен­ни­ков — куз­не­цов-мед­ни­ков, стро­и­те­лей и каме­но­те­сов, оста­вив­ших свой труд. (3) Народ, тер­пя эти тяготы, не полу­чал ника­ко­го отды­ха; так что пат­ри­ции, видя эти беды и служ­бу, даже радо­ва­лись, и отча­сти забы­ва­ли о соб­ст­вен­ных горе­стях; и все же ни те, ни дру­гие не пыта­лись пре­пят­ст­во­вать тому, что про­ис­хо­ди­ло.

45. Тарк­ви­ний, пола­гая, что тем, кто полу­чил гос­под­ство не на закон­ном осно­ва­нии, но при­об­рел его с помо­щью ору­жия, необ­хо­ди­ма охра­на не толь­ко из мест­ных уро­жен­цев, но и из чуже­зем­цев, поза­бо­тил­ся о том, чтобы вой­ти в друж­бу с самым зна­ме­ни­тым из лати­нов и наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ным из всех, соеди­нив его бра­ком с доче­рью. Его зва­ли Окта­вий Мами­лий, род он воз­во­дил к Теле­го­ну, сыну Одис­сея и Кир­ки, а жил в горо­де Туску­ле⁵⁶ и слыл рас­суди­тель­ным в государ­ст­вен­ных делах и весь­ма искус­ным на рат­ном попри­ще. (2) Заи­мев тако­го мужа в дру­зья и при­об­ре­тя через него в каж­дом горо­де наи­луч­ших вер­ши­те­лей государ­ст­вен­ных дел, он, тогда уже про­буя силы в откры­тых вой­нах, вывел вой­ско про­тив саби­нян, кото­рые не жела­ли под­чи­нять­ся его при­ка­за­ни­ям, но счи­та­ли воз­мож­ным рас­торг­нуть дого­во­ры из-за того, что Тул­лий, с кото­рым они были заклю­че­ны, скон­чал­ся. (3) Постав­лен­ный об этом в извест­ность, он при­ка­зал через вест­ни­ков, чтобы те, кто обыч­но обсуж­дал обще­ла­тин­ские дела, при­шли в назна­чен­ный день на собра­ние⁵⁷ в Ферен­ти­ну, посколь­ку он хочет посо­ве­то­вать­ся с ними об общих и важ­ных делах. (4) Лати­ны яви­лись, а сам Тарк­ви­ний, созвав­ший их, опазды­ва­ет. Так как про­шло мно­го вре­ме­ни и мно­гим из заседав­ших ста­ло казать­ся, что поведе­ние царя выглядит черес­чур высо­ко­мер­ным, некий муж из горо­да Корил­ле, силь­ный и состо­я­ни­ем, и дру­зья­ми, отваж­ный в рат­ных делах и спо­соб­ный тол­ко­вать по пово­ду государ­ст­вен­ных дел, по име­ни Турн Гер­до­ний, посколь­ку он был про­тив­ни­ком Мами­лия не толь­ко из-за сопер­ни­че­ства на обще­ст­вен­ном попри­ще, но нена­видел и Тарк­ви­ния из-за Мами­лия, счи­тая, что тот при­нял послед­не­го в свой­ст­вен­ни­ки вме­сто него само­го, стал обви­нять рим­ско­го царя. Он вещал о дру­гих поступ­ках, в кото­рых про­яв­ля­лись суро­вость и гор­дость Тарк­ви­ния, и о том, что он отсут­ст­ву­ет на собра­нии, кото­рое сам созвал, при­том, что все осталь­ные нахо­дят­ся здесь. (5) Но Мами­лий высту­пил в защи­ту Тарк­ви­ния и выдви­нул какие-то при­чи­ны его задерж­ки, обу­слов­лен­ные необ­хо­ди­мо­стью, и посчи­тал нуж­ным пере­не­сти собра­ние на сле­дую­щий день, и гла­вы латин­ских горо­дов, убеж­ден­ные им, пере­нес­ли заседа­ние сове­та.

46. На сле­дую­щий день появил­ся Тарк­ви­ний, и после того как было созва­но собра­ние, ска­зав немно­го о сво­ем опозда­нии, сно­ва начал речь о гла­вен­стве, как о вещи, при­над­ле­жа­щей ему по пра­ву, посколь­ку Тарк­ви­ний, дед его, овла­дел гос­под­ст­ву­ю­щим поло­же­ни­ем, обре­тя его вой­ной, и предъ­явил дого­во­ры, кото­рые горо­да заклю­чи­ли с ним. (2) Мно­го порас­суж­дав о спра­вед­ли­во­сти и о согла­ше­ни­ях и пообе­щав, что ока­жет вели­кие мило­сти горо­дам, если они оста­нут­ся в друж­бе с ним, он в кон­це кон­цов убедил их вме­сте отпра­вить­ся похо­дом про­тив сабин­ско­го наро­да. (3) Когда же Тарк­ви­ний кон­чил гово­рить, высту­пил Турн, кото­рый упрек­нул его за опозда­ние и заявил, что не допус­ка­ет того, чтобы чле­ны собра­ния усту­пи­ли это­му мужу власть, так как она и при­над­ле­жит ему не по пра­ву, и не идет на поль­зу лати­нам. Турн подроб­но оста­но­вил­ся на обо­их обсто­я­тель­ствах, гово­ря, что дого­во­ры, заклю­чен­ные с его дедом и пере­дав­шие ему гла­вен­ство, пре­кра­ти­ли свое суще­ст­во­ва­ние после дедо­вой смер­ти вслед­ст­вие того, что к согла­ше­ни­ям не было при­пи­са­но, что они будут пожа­ло­ва­ны потом­кам Тарк­ви­ния; далее Турн заявил, что тот, кто счи­та­ет воз­мож­ным быть наслед­ни­ком даров, под­не­сен­ных деду, явля­ет­ся самым неспра­вед­ли­вым и пороч­ным из людей, и пере­чис­лил дела царя, кото­рые тот соде­ял, дабы завла­деть вла­стью над рим­ля­на­ми. (4) Итак, насчи­тав мно­же­ство ужас­ных обви­не­ний про­тив Тарк­ви­ния, Турн, нако­нец, начал наста­и­вать на том, что и цар­скую власть над рим­ля­на­ми тот имел, полу­чив ее не по зако­ну от них, как цари до него, но взяв верх с помо­щью ору­жия и наси­лия и уста­но­вив тира­ни­че­ское еди­но­вла­стие, при­чем одних из граж­дан он пре­дал смер­ти, дру­гих — изгнал из оте­че­ства, третьих — лишил иму­ще­ства, а у всех вме­сте — ото­брал сво­бо­ду как сло­ва, так и поступ­ков. Турн убеж­дал еще, что боль­шой глу­по­стью и наив­но­стью будет наде­ять­ся и ждать чего-то доб­ро­го и гуман­но­го от чело­ве­ка пороч­но­го и нече­сти­во­го обра­за дей­ст­вий и счи­тать, что не поща­див­ший само­го близ­ко­го род­ст­вен­ни­ка, само­го род­но­го, поща­дит чужо­го; поэто­му он убеж­дал тех, кто не полу­чил еще до сих пор узды раб­ства, бороть­ся, чтобы не обре­сти ее, и дабы они из того ужас­но­го, от чего уже постра­да­ли дру­гие, сде­ла­ли вывод, что такое же при­дет­ся пере­не­сти им.

47. Так как Турн при­ме­нил такой спо­соб напа­де­ния и мно­гие были заде­ты за живое его сло­ва­ми, Тарк­ви­ний потре­бо­вал для защи­ты сле­дую­щий день и полу­чил на это согла­сие. После роспус­ка собра­ния он при­звал самых близ­ких дру­зей и при­нял­ся обду­мы­вать вме­сте с ними, как сле­ду­ет посту­пить в сло­жив­ших­ся обсто­я­тель­ствах. И вот они подыс­ки­ва­ли сло­ва, кото­рые ему нуж­но гово­рить в свою защи­ту и пред­ла­га­ли спо­со­бы, кото­ры­ми он смо­жет успо­ко­ить тол­пу. Но сам Тарк­ви­ний заявил, что при таком поло­же­нии дел ни в чем из пред­ло­жен­но­го не нуж­да­ет­ся, и объ­явил о соб­ст­вен­ном замыс­ле — не оправ­ды­вать­ся в том, в чем его обви­ня­ют, но уни­что­жить само­го обви­ни­те­ля. (2) Посколь­ку все ста­ли вос­хва­лять его замы­сел, царь, дого­во­рив­шись с ними о том, что каса­лось напа­де­ния с его сто­ро­ны, при­ни­ма­ет­ся за дело, кото­рое менее все­го мож­но было любо­му чело­ве­ку пред­у­смот­реть и при­нять меры пре­до­сто­рож­но­сти. Вьюч­ных живот­ных и багаж достав­ля­ли Тур­ну его слу­ги, поэто­му царь, разыс­кав сре­ди них самых пороч­ных, под­ку­пил их день­га­ми и убедил в том, чтобы они, полу­чив мно­же­ство мечей от него, внес­ли бы их ночью в госте­вую ком­на­ту дома и поло­жи­ли там, спря­тав сре­ди дру­гих вещей. (3) На сле­дую­щий день, когда было созва­но собра­ние, при­дя туда, Тарк­ви­ний ска­зал, что его защи­та от обви­не­ний будет крат­кой, и начал пре­вра­щать сво­его обви­ни­те­ля в ответ­чи­ка. Царь заявил: «Этот Турн, чле­ны сове­та, обви­ня­ет меня теперь в том, от чего, сам став судьей, осво­бо­дил меня, желая полу­чить в жены мою дочь. (4) Когда же он по спра­вед­ли­во­сти был при­знан недо­стой­ным это­го бра­ка — ведь кто из тех, кто име­ет разум, оттолк­нул бы Мами­лия, само­го знат­но­го и заслу­жен­но­го из лати­нов, а того, кто не может воз­ве­сти род даже к третье­му поко­ле­нию от деда, удо­сто­ил бы обре­сти такое свой­ство? Так вот, него­дуя на это, Турн при­шел теперь воз­во­дить напрас­ли­ну на меня. И сле­до­ва­ло бы ему, уж если он сты­дил­ся меня тако­го, каким сей­час выстав­ля­ет в уко­риз­нах, не стре­мить­ся тогда при­об­ре­сти в моем лице тестя; если же он счи­тал меня хоро­шим, когда сва­тал­ся к моей доче­ри, то не обви­нять бы меня теперь в бес­че­стии. (5) И это вот гово­рю о себе самом я: вам же, чле­ны сове­та, во избе­жа­ние вели­чай­шей из опас­но­стей над­ле­жит смот­реть теперь не за мной, не выяс­нять, какой я — хоро­ший или пло­хой (ведь это здесь вам мож­но будет увидеть и после), но за вашей соб­ст­вен­ной без­опас­но­стью и за сво­бо­дой ваше­го оте­че­ства. Ведь об этом, знат­ней­шие в сво­их горо­дах и вер­ши­те­ли государ­ст­вен­ных дел, надо бес­по­ко­ить­ся: про­тив вас зло­умыш­ля­ет отмен­ный дема­гог, кото­рый настро­ил­ся на то, чтобы убить самых замет­ных из вас и встать у вла­сти над лати­на­ми, и подо­шел уже к осу­щест­вле­нию это­го. (6) Не пред­по­ла­гая, но точ­но зная, изве­щаю я вас, посколь­ку про­шед­шей ночью мне был донос от одно­го из заго­вор­щи­ков. Я пред­став­лю вам в дока­за­тель­ство сво­их слов несо­мнен­ное свиде­тель­ство, пока­зав, если вы поже­ла­е­те, его госте­вую ком­на­ту и сокры­тое в ней ору­жие».

48. Когда Тарк­ви­ний ска­зал это, все под­ня­ли крик в испу­ге за без­опас­ность людей и сочли нуж­ным рас­сле­до­вать дело, чтобы не обма­нуть­ся. Турн же, в неведе­нии не зная о злом умыс­ле, с готов­но­стью заявил, что ждет про­вер­ку и при­звал пред­во­ди­те­лей лати­нов к осмот­ру ком­на­ты, гово­ря, что сле­ду­ет про­изой­ти одно­му из двух: или он сам умрет, если обна­ру­жит­ся, что он снаб­жен ору­жи­ем сверх необ­хо­ди­мо­го в доро­ге, или поне­сет кару его кле­вет­ник. (2) На том и поре­ши­ли, и те, кто при­шел в его ком­на­ту, обна­ру­жи­ли сре­ди дру­гих вещей спря­тан­ные слу­га­ми мечи. После это­го лати­ны не поз­во­ли­ли Тур­ну еще как-то оправ­дать­ся, но бро­са­ют его в про­пасть и, забро­сав еще живо­го зем­лей, без про­мед­ле­ния умерщ­вля­ют⁵⁸. (3) А Тарк­ви­ния, вос­хва­лив его в народ­ном собра­нии как обще­го бла­го­де­те­ля горо­дов за то, что он спас луч­ших мужей, назна­ча­ют вождем латин­ско­го наро­да на тех же самых усло­ви­ях, на кото­рых ранее назна­ча­ли и деда его, а после него — Тул­лия. Начер­тав на колон­нах ста­тьи дого­во­ра и скре­пив его все­об­щей клят­вой, они рас­пус­ка­ют собра­ние.

49. Полу­чив вер­хов­ную власть над лати­на­ми, Тарк­ви­ний отпра­вил посоль­ства в горо­да гер­ни­ков и воль­сков, при­гла­шая и их к друж­бе и союз­ни­че­ству. И вот гер­ни­ки⁵⁹ все про­го­ло­со­ва­ли за то, чтобы стать союз­ни­ка­ми, а из наро­да воль­сков⁶⁰ толь­ко два горо­да при­ня­ли пред­ло­же­ние — Эце­т­ра и Анций⁶¹. Тарк­ви­ний, оза­бо­тив­шись о том, чтобы дого­во­рен­но­сти с горо­да­ми пре­бы­ва­ли в силе на все вре­ме­на, решил учредить общий храм как рим­лян и лати­нов, так и гер­ни­ков и воль­сков, вне­сен­ных в спис­ки сою­за, чтобы, схо­дясь каж­дый год в назна­чен­ное место, вме­сте празд­но­вать, вме­сте пиро­вать и участ­во­вать в общих жерт­во­при­но­ше­ни­ях. (2) Так как все охот­но при­ня­ли это пред­ло­же­ние, Тарк­ви­ний опре­де­лил местом, где они будут про­во­дить сбор, рас­по­ло­жен­ную почти в середине всех наро­дов высо­кую гору, над горо­дом аль­бан­цев, и пред­пи­сал, чтобы на ней каж­дый год про­во­ди­лись празд­не­ства, на вре­мя кото­рых заклю­ча­лось все­об­щее пере­ми­рие, а так­же совер­ша­лись жерт­во­при­но­ше­ния Юпи­те­ру, наре­чен­но­му Лаци­а­ри­ем⁶², и сов­мест­ные тра­пезы; и он уста­но­вил так­же, что нуж­но каж­до­му пре­до­став­лять для про­веде­ния свя­щен­ных обрядов, и ту долю, кото­рую каж­дый дол­жен будет полу­чать. Горо­дов же, что при­ня­ли уча­стие в празд­ни­ке и жерт­во­при­но­ше­нии, ока­за­лось сорок семь. (3) Эти тор­же­ства и жерт­во­при­но­ше­ния рим­ляне совер­ша­ют до сих пор, назы­вая «Латин­ски­ми»; и горо­да — участ­ни­ки в свя­щен­ных обрядах — достав­ля­ют для их про­веде­ния: одни — овец, дру­гие — сыр, третьи — сколь­ко-то моло­ка, чет­вер­тые — нечто в том же роде. После при­не­се­ния все­ми ими сооб­ща в жерт­ву быка, каж­дый полу­ча­ет опре­де­лен­ную долю. При­но­сят же жерт­ву от име­ни всех, но вер­хов­ной вла­стью над свя­ты­ня­ми обла­да­ют рим­ляне.

50. Когда же Тарк­ви­ний упро­чил свою власть с помо­щью подоб­ных сою­зов, он решил выве­сти вой­ско про­тив саби­нян, набрав из самих рим­лян тех, кого все­го менее подо­зре­вал в наме­ре­нии доби­вать­ся сво­бо­ды, если овла­де­ют ору­жи­ем, и при­няв при­шед­шее от союз­ни­ков вой­ско, кото­рое ока­за­лось намно­го боль­ше вой­ска из рим­ских граж­дан. (2) Опу­сто­шив поля саби­нян и одер­жав над ними победу в бит­ве, Тарк­ви­ний повел вой­ско про­тив тех, кого назы­ва­ли поме­тин­ца­ми, что насе­ля­ли город Суес­су⁶³ и счи­та­лись самы­ми удач­ли­вы­ми из всех соседей и из-за столь вели­ко­го сча­стья — непри­ят­ны­ми и тягост­ны­ми для всех. Их обви­ни­ли в каких-то гра­бе­жах и раз­бой­ни­чьих набе­гах, за кото­рые было потре­бо­ва­но удо­вле­тво­ре­ние, а отве­ты от них полу­че­ны были высо­ко­мер­ные. Но они были гото­вы к войне и уже во все­ору­жии. (3) Тарк­ви­ний схва­тил­ся с ними в сра­же­нии близ гра­ниц и мно­гих уни­что­жил, а осталь­ных обра­тил в бег­ство и запер в сте­нах горо­да; чтобы они более не вышли оттуда, он раз­бил лагерь рядом с ними, начал ока­пы­вать их город рвом, окру­жать часто­ко­лом и совер­шать посто­ян­ные наско­ки на сте­ны. Жите­ли сна­ча­ла обо­ро­ня­лись и дол­гое вре­мя про­ти­во­сто­я­ли тяготам оса­ды; но так как у них ста­ли кон­чать­ся съест­ные при­па­сы, они, осла­бев и не полу­чая ника­кой помо­щи, не име­ли отды­ха ни днем ни ночью и тер­пе­ли бед­ст­вия, пока не были захва­че­ны при­сту­пом. (4) Овла­дев горо­дом, Тарк­ви­ний тех, кто дер­жал в руках ору­жие, пове­лел каз­нить, а жен их и детей отдал вои­нам в каче­стве плен­ни­ков, чтобы те уве­ли их вме­сте с тол­пой рабов, кото­рую нелег­ко было сосчи­тать. Осталь­ную добы­чу он велел выно­сить и выво­дить из горо­да, кому какую посчаст­ли­вит­ся захва­тить как внут­ри стен, так и на полях. Что до сереб­ра и золота, обна­ру­жен­но­го там, царь рас­по­рядил­ся сне­сти в одно место и, ото­брав деся­тую часть на устрой­ство хра­ма, осталь­ные день­ги разде­лил сре­ди вои­нов. (5) При этом золота и сереб­ра было захва­че­но так мно­го, что каж­дый из вои­нов полу­чил пять мин сереб­ра, а выде­лен­ная для богов деся­ти­на сереб­ра соста­ви­ла не менее четы­рех­сот талан­тов.

51. Когда Тарк­ви­ний еще про­во­дил вре­мя в Суес­се, там появил­ся посла­нец с сооб­ще­ни­ем, что цвет сабин­ской моло­де­жи вышел из сво­ей обла­сти и дву­мя круп­ны­ми отряда­ми вторг­ся в рим­ские пре­де­лы, гра­бя поля, при­чем один отряд воз­вел укреп­ле­ние непо­да­ле­ку от Эре­та⁶⁴, а дру­гой — око­ло Фиден; и если какое-нибудь вой­ско им не вос­пре­пят­ст­ву­ет, там все погибнет. (2) Полу­чив такую весть, царь оста­вил боль­шую^[2] часть вой­ска в Суес­се, при­ка­зав охра­нять добы­чу и свои пожит­ки, а осталь­ное лег­ко­во­ору­жен­ное вой­ско повел про­тив тех, кто встал лаге­рем при Эре­те, и раз­бил там непо­да­ле­ку лагерь на воз­вы­шен­но­сти. А у сабин­ских пред­во­ди­те­лей, отпра­вив­ших армию к Фиде­нам, было наме­ре­ние начать бит­ву рано утром, но Тарк­ви­ний узнал про их замы­сел, так как был захва­чен гонец с пись­ма­ми от пред­во­ди­те­лей саби­нян у Фиден, к тем, кто был у Эре­та. И он на такой удар судь­бы отве­тил воен­ной хит­ро­стью. (3) Разде­лив вой­ско на две части, он одну из них ночью скрыт­но от вра­гов посы­ла­ет к доро­ге, веду­щей от Фиден, а дру­гую, оста­вив с собой, на рас­све­те выво­дит из лаге­ря, буд­то бы на бит­ву. И саби­няне, набрав­шись сме­ло­сти, высту­пи­ли ему навстре­чу, видя, что вра­гов немно­го, и счи­тая, что их соб­ст­вен­ное вто­рое вой­ско почти что уже подо­спе­ло из Фиден. Вой­ска всту­пи­ли в бит­ву, и ход ее дол­гое вре­мя про­дол­жал­ся с рав­ным успе­хом. Но та часть вой­ска, что ранее, ночью, была отправ­ле­на Тарк­ви­ни­ем, повер­ну­ла обрат­но от доро­ги и ста­ла под­хо­дить к сра­жаю­щим­ся, захо­дя в тыл саби­ня­нам. (4) Увидев их и рас­по­знав по ору­жию и знач­кам, саби­няне, при­дя в смя­те­ние, побро­са­ли ору­жие и попы­та­лись спа­стись. Но боль­шин­ству спа­стись не уда­лось, ибо они были окру­же­ны коль­цом вра­гов и рим­ская кон­ни­ца напи­ра­ла со всех сто­рон, отре­зая их от сво­их, так что толь­ко немно­гие успе­ли избе­жать гибе­ли, а бо́льшая часть или погиб­ла от рук про­тив­ни­ка или сда­лась. Те, кто был остав­лен у лаге­ря, так­же не ока­за­ли сопро­тив­ле­ния, и укреп­ле­ния были захва­че­ны нетро­ну­тые при пер­вом же при­сту­пе. Там вме­сте с соб­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом саби­нян было най­де­но и все захва­чен­ное у рим­лян вме­сте с мно­же­ст­вом плен­ни­ков и воз­вра­ще­но тем, кто потер­пел ущерб.

52. Посколь­ку пер­вая попыт­ка уда­лась Тарк­ви­нию так, как было заду­ма­но, он с вой­ском дви­нул­ся на тех саби­нян, что вста­ли лаге­рем у Фиден и пре­бы­ва­ли еще в неведе­нии о гибе­ли сво­их собра­тьев. По слу­чай­но­му сов­па­де­нию они вышли из лаге­ря и нахо­ди­лись в похо­де. Но когда они при­бли­зи­лись и рас­смот­ре­ли наса­жан­ные на копья голо­вы сво­их пред­во­ди­те­лей (ведь рим­ляне выста­ви­ли их впе­ред для устра­ше­ния вра­гов), то поня­ли, что дру­гой их отряд уни­что­жен, не ста­ли про­яв­лять чуде­са храб­ро­сти, а, обра­тив­шись к моль­бам и закли­на­ни­ям, сда­лись. (2) Посколь­ку так позор­но и без­жа­лост­но были истреб­ле­ны оба лаге­ря, саби­няне, утра­тив вся­кую надеж­ду и опа­са­ясь, как бы сра­зу не захва­ти­ли и горо­да, при­ня­лись отправ­лять послов, про­ся мира и обе­щая отдать себя под власть Тарк­ви­ния и выпла­чи­вать впредь дань. Пре­кра­тив вой­ну с ними и полу­чив на осно­ве дого­во­ров под­чи­не­ние горо­дов, Тарк­ви­ний воз­вра­тил­ся к Суес­се. Забрав оттуда остав­лен­ный отряд, добы­чу и про­чее доб­ро, он увел в Рим отя­го­щен­ное богат­ст­вом вой­ско. (3) И после это­го он мно­го раз совер­шал набе­ги в пре­де­лы воль­сков, ино­гда со всем вой­ском, ино­гда с какой-то частью его, и завла­дел боль­шой добы­чей. А когда уже бо́льшая часть заду­ман­но­го завер­ши­лась успеш­но, раз­ра­зи­лась вой­на со сто­ро­ны соседей, и была она дол­гой по вре­ме­ни (ведь она велась непре­рыв­но семь лет) и зна­чи­тель­ной по бед­ст­ви­ям, тяже­лым и неожи­дан­ным. По каким при­чи­нам вой­на нача­лась и какой конец име­ла, так как его достиг­ли и ковар­ным обма­ном, и неожи­дан­ной воен­ной хит­ро­стью, я ска­жу немно­го пого­дя.

53. Был один город латин­ско­го кор­ня, осно­ван­ный аль­бан­ца­ми, отсто­яв­ший от Рима на сто ста­ди­ев и рас­по­ло­жен­ный на доро­ге, что ведет к Пре­не­сте. Назы­вал­ся он Габи­я­ми⁶⁵. Теперь он уже засе­лен не весь, толь­ко та часть, что дает при­ют близ доро­ги, а тогда он был мно­го­люд­ным, как ника­кой дру­гой, и боль­шим. О его вели­чине и зна­че­нии мож­но дога­дать­ся, бро­сив взгляд на раз­ва­ли­ны домов во мно­гих местах и на коль­цо город­ской сте­ны, ибо бо́льшая часть его еще оста­лась. (2) В него стек­лись поме­тин­цы, кто спас­ся из Суес­сы, когда их город захва­тил Тарк­ви­ний, и мно­го изгнан­ни­ков из Рима. Эти бег­ле­цы сте­на­ни­я­ми и моль­ба­ми про­си­ли габий­цев помочь им, суля вели­кие дары, если слу­чит­ся вер­нуть­ся к сво­е­му иму­ще­ству, и уве­ряя, что свер­же­ние тира­на воз­мож­но и лег­ко, так как с ними объ­еди­нят­ся и те, кто в горо­де, и убеди­ли-таки габий­цев. К тому же и воль­ски содей­ст­во­ва­ли нача­лу вой­ны про­тив Тарк­ви­ния, ибо и они при­сла­ли посоль­ство, про­ся сою­за. (3) После это­го габий­цы и рим­ляне не раз втор­га­лись с круп­ны­ми арми­я­ми в зем­ли друг дру­га, всту­пая, как поло­же­но, в бит­вы, то с неболь­ши­ми сила­ми с обе­их сто­рон, то со все­ми. В них зача­стую габий­цы обра­ща­ли рим­лян в бег­ство и гна­ли до самых стен, мно­же­ство уби­вая и бес­страш­но гра­бя их сель­скую окру­гу, но часто и рим­ляне дава­ли отпор габий­цам и заго­ня­ли их в город, уво­дя от них рабов и мно­го дру­гой добы­чи.

54. Так как стыч­ки про­ис­хо­ди­ли непре­рыв­но, и те и дру­гие были вынуж­де­ны, обне­ся сте­на­ми укреп­ле­ния на сво­ей терри­то­рии, поста­вить в них стра­жу, чтобы дать убе­жи­ще зем­ледель­цам. Напа­дая из них спло­чен­но на шай­ки раз­бой­ни­ков или высмот­рев какую-нибудь отко­лов­шу­ю­ся часть боль­шо­го вой­ска, бес­по­рядоч­ную из-за пре­зре­ния к про­тив­ни­ку, как обыч­но быва­ет при сбо­ре фура­жа, они их уни­что­жа­ли. Им при­шлось все неукреп­лен­ные части горо­дов, кото­рые мож­но было с лег­ко­стью захва­тить при помо­щи лест­ниц, обне­сти сте­на­ми и рва­ми, так как боя­лись вне­зап­ных напа­де­ний друг дру­га. (2) Осо­бен­но же в этом пре­успел Тарк­ви­ний, кото­рый укре­пил, при­влек­ши мно­же­ство рабо­чих рук, часть окруж­но­сти горо­да, что обра­ще­на к габий­цам, рас­ши­рив ров, повы­сив сте­ны и раз­ме­стив близ­ко друг от дру­га баш­ни: ведь каза­лось, что город был наи­мень­ше укреп­лен имен­но с этой сто­ро­ны, в то вре­мя как по всей осталь­ной окруж­но­сти был доста­точ­но надеж­но защи­щен и труд­но­до­сту­пен для вра­гов. (3) И, что обыч­но слу­ча­ет­ся со все­ми горо­да­ми в затяж­ных вой­нах, когда из-за непре­рыв­ных вра­же­ских набе­гов зем­ля опу­сто­ша­ет­ся и не при­но­сит пло­дов, уже гро­зи­ли насту­пить как нехват­ка вся­ко­го про­до­воль­ст­вия у тех и у дру­гих, так и жут­кое отча­я­ние по пово­ду буду­ще­го. Но нуж­да в самом необ­хо­ди­мом тяже­лее дави­ла на рим­лян, неже­ли на габий­цев, и бед­ней­шие из них, боль­ше всех стра­дая, нача­ли думать, что сле­ду­ет заклю­чить дого­вор с габий­ца­ми и завер­шить вой­ну на тех усло­ви­ях, кото­рые те поже­ла­ли бы.

55. Пока Тарк­ви­ний тер­зал­ся из-за про­ис­хо­див­ше­го и не мог сне­сти, чтобы вой­на была позор­но пре­кра­ще­на, но не в силах был ее про­дол­жать, изо­бре­тая вся­че­ские пла­ны и при­бе­гая к улов­кам раз­но­го рода, стар­ший из его сыно­вей по име­ни Секст сооб­щил одно­му толь­ко отцу свой замы­сел. Когда же отец согла­сил­ся поз­во­лить ему дей­ст­во­вать, счи­тая дело дерз­ким и рис­ко­ван­ным, но не невоз­мож­ным, Секст при­тво­рил­ся, буд­то он в раз­молв­ке с отцом по пово­ду окон­ча­ния вой­ны. (2) После того как Секс­та высек­ли по при­ка­зу отца на Фору­ме роз­га­ми, он, пре­тер­пев дру­гие уни­же­ния, так что это ста­ло извест­но всем, пер­вым делом отпра­вил самых вер­ных дру­зей под видом пере­беж­чи­ков, чтобы они тай­но донес­ли габий­цам, что он решил перей­ти к ним и вое­вать с отцом, если полу­чит заве­ре­ния, что они защи­тят его, как и про­чих пере­беж­чи­ков из Рима, и не выда­дут отцу в надеж­де враж­ду с ним раз­ре­шить к сво­ей выго­де. (3) Габий­цы радост­но выслу­ша­ли речь послан­цев и согла­си­лись не при­чи­нять им ника­ко­го вреда. Секст заявил­ся во гла­ве яко­бы пере­беж­чи­ков из дру­зей и мно­го­чис­лен­ных кли­ен­тов, захва­тив с собой для боль­ше­го дове­рия, что он гово­рит прав­ду об измене отцу, мно­го золота и сереб­ра. К нему при­со­еди­ня­лось нема­ло из рим­ских граж­дан, кото­рые ссы­ла­лись на то, что спа­са­ют­ся от тира­нии, и вокруг Секс­та спло­тил­ся уже силь­ный отряд. (4) Габий­цы же поду­ма­ли, что они полу­чи­ли боль­шое пре­иму­ще­ство, так как мно­гие при­шли к ним, и пона­де­я­лись на то, что спу­стя немно­го вре­ме­ни Рим будет им под­вла­стен. Осо­бен­но их вве­ли в заблуж­де­ние пред­при­я­тия отступ­ни­ка от отца, кото­рый то и дело совер­шал вылаз­ки на рим­скую окру­гу и при­но­сил солид­ную добы­чу. Ведь отец, зара­нее зная, в каких местах он появит­ся, обес­пе­чи­вал ее, а так­же неохра­ня­е­мость мест­но­сти, и посто­ян­но посы­лал к нему тех, кто дол­жен погиб­нуть, выби­рая из чис­ла сво­их граж­дан тех, кого дер­жал под подо­зре­ни­ем. Из-за все­го это­го габий­цы реши­ли, что Секст им вер­ный друг и храб­рый вое­на­чаль­ник, при­чем мно­гие, кто был им под­куп­лен день­га­ми, под­готав­ли­ва­ли для него вер­хов­ное коман­до­ва­ние.

56. И вот Секст, с помо­щью обма­на и лжи став обла­да­те­лем столь вели­кой вла­сти, тай­но от габий­цев посы­ла­ет одно­го из слуг к отцу, чтобы тот сооб­щил Тарк­ви­нию о сво­ей долж­но­сти, кото­рую он полу­чил, и спро­сил у царя, как нуж­но дей­ст­во­вать. (2) А Тарк­ви­ний, не желая, чтобы слу­га узнал о том, что он велел сыну делать, про­вел это­го вест­ни­ка в сад, раз­би­тый перед самым цар­ским двор­цом; а в нем как раз созре­ли маки, уже усы­пан­ные пло­да­ми и гото­вые к сбо­ру; про­хо­дя сре­ди цве­тов, он вся­кий раз, если мак воз­вы­шал­ся над дру­ги­ми, бил посо­хом по нему и сби­вал голов­ку. (3) Сде­лав это, он ото­слал вест­ни­ка без вся­ко­го отве­та, хотя тот мно­го раз спра­ши­вал. Как мне кажет­ся, он напом­нил о муд­ро­сти Фра­си­бу­ла из Миле­та⁶⁶: ведь и тот неко­гда тира­ну Корин­фа Пери­ан­дру⁶⁷, кото­рый через отправ­лен­но­го вест­ни­ка вопро­шал, как обре­сти самую силь­ную власть, на сло­вах ниче­го не ска­зал, но, при­ка­зав при­шед­ше­му сле­до­вать за ним, повел его через поле, засе­ян­ное хле­ба­ми, где отла­мы­вал те из коло­сьев, что воз­вы­ша­лись, и бро­сал их на зем­лю, тем самым поучая тому, что наи­бо­лее вли­я­тель­ных людей в горо­де нуж­но сре­зать и уни­что­жать. (4) И вот, когда Тарк­ви­ний про­де­лал подоб­ное, Секст, про­ник­нув в замы­сел отца, т. е. что он при­ка­зы­ва­ет уни­что­жить выдаю­щих­ся габий­цев, созвал тол­пу на народ­ное собра­ние и, дол­го раз­гла­голь­ст­вуя о себе самом, заявил о том, что, вме­сте с дру­ги­ми при­бег­нув к их руча­тель­ствам, он под­вер­га­ет­ся опас­но­сти быть схва­чен­ным и выдан­ным кое-кем отцу и что он сам готов сло­жить пол­но­мо­чия и жела­ет поки­нуть город, преж­де чем пре­тер­пит нечто ужас­ное, и при этом он опла­ки­вал соб­ст­вен­ную судь­бу подоб­но тем, кто и вза­прав­ду стра­шит­ся за свою жизнь.

57. Так как тол­па при­шла в воз­буж­де­ние и выспра­ши­ва­ла с боль­шим при­стра­сти­ем, кто же тот, кто соби­ра­ет­ся его выдать, он назвал извест­ней­ше­го из габий­цев — Анти­стия Пет­ро­на, кото­рый и в мир­ное вре­мя мно­го­крат­но и дея­тель­но управ­лял государ­ст­вом, и не раз испол­нял обя­зан­но­сти вое­на­чаль­ни­ка, а пото­му стал самым бли­ста­тель­ным из всех сограж­дан; но так как сей муж защи­щал­ся и уве­рен­ный в сво­ей неви­нов­но­сти готов был под­верг­нуть­ся тща­тель­но­му обыс­ку, Секст ска­зал, что жела­ет обыс­кать его дом, отпра­вив туда дру­гих, а сам оста­нет­ся в народ­ном собра­нии, пока не воз­вра­тят­ся послан­ные для осмот­ра жили­ща. (2) А дело в том, что Секст под­ку­пил сереб­ром кое-кого из слуг Пет­ро­на, чтобы те, взяв под­готов­лен­ные на его поги­бель пись­ма, поме­чен­ные печа­тью отца, спря­та­ли их в доме. Когда же отправ­лен­ные обыс­ки­вать (ведь Пет­рон не воз­ра­жал, но поз­во­лил обыс­кать дом), най­дя укры­тые посла­ния, вер­ну­лись в народ­ное собра­ние со мно­же­ст­вом раз­лич­ных скреп­лен­ных печа­тя­ми гра­мот, напи­сан­ных Анти­стию, Секст заявил, что узнал печать сво­его отца, и велел одно из них дать его пис­цу для огла­ше­ния. (3) Напи­са­но же в нем было, что луч­ше все­го выдать царю сына живым и полу­чить обу­слов­лен­ную пла­ту, если же Анти­стий не в силах будет сде­лать это, при­слать отруб­лен­ную голо­ву. И царь уве­рял, что и ему в ответ за услу­гу, и тем, кто ему помо­га­ет, поми­мо про­чей пла­ты за дело, кото­рая рань­ше была обе­ща­на, царь пре­до­ста­вит граж­дан­ские пра­ва в Риме, всех вклю­чит в чис­ло пат­ри­ци­ев, более того, выде­лит и дома, и наде­лы, и мно­го дру­гих вели­ких даров. (4) Воз­буж­ден­ные этим габий­цы Анти­стия, кото­рый был пора­жен необы­чай­ным пово­ротом судь­бы и от горя не мог про­из­не­сти ни сло­ва, уби­ва­ют, закидав кам­ня­ми⁶⁸; а про­во­дить след­ст­вие и осу­ще­ст­вить нака­за­ние тем, кто давал сове­ты в этом деле Пет­ро­ну, они дове­ри­ли Секс­ту. Он же, пору­чив соб­ст­вен­ным това­ри­щам охра­ну город­ских ворот, чтобы те, кто под­верг­ся обви­не­нию, не смог­ли ускольз­нуть от него, отпра­вив их по домам, при­над­ле­жав­шим самым зна­ме­ни­тым мужам, и уби­ва­ет мно­гих из луч­ших габий­цев.

58. В то вре­мя, пока Секст делал это, а в горо­де воца­ри­лось смя­те­ние, как буд­то при вели­кой беде, Тарк­ви­ний, узнав из пись­ма о слу­чив­шем­ся, повел вой­ско и око­ло середи­ны ночи подо­шел к горо­ду. Посколь­ку ворота были откры­ты назна­чен­ны­ми для это­го людь­ми, он всту­пил в него и без труда стал гос­по­ди­ном поло­же­ния. (2) Когда горо­жане узна­ли о несча­стии, все опла­ки­ва­ли себя в свя­зи с тем, что им пред­сто­ит пре­тер­петь, т. е. убий­ства, обра­ще­ние в раб­ство и все ужа­сы, что пости­га­ют захва­чен­ных тира­на­ми, и они, если дой­дет до край­но­сти, уже сми­ри­лись с тем, что им угото­ва­ны раб­ская доля, поте­ря иму­ще­ства и тому подоб­ное. Но Тарк­ви­ний ниче­го из того, чего они ожи­да­ли и боя­лись, не сде­лал, несмот­ря на то что был суров в гне­ве и неумо­лим в мести вра­гам. (3) Ведь он нико­го не убил из габий­цев, не изгнал из горо­да, и не нака­зал бес­че­стьем или лише­ни­ем средств, но, созвав тол­пу на собра­ние и сме­нив тира­ни­че­ский нрав на цар­ский, ска­зал, что он их соб­ст­вен­ный город и иму­ще­ство, кото­рое они име­ют, воз­вра­ща­ет им и что согла­ша­ет­ся даже с тем, чтобы всем пре­до­ста­вить рав­ные пра­ва с рим­ля­на­ми, не вслед­ст­вие, одна­ко, бла­го­же­ла­тель­но­го отно­ше­ния к габий­цам, но чтобы таким спо­со­бом креп­че дер­жать вер­хов­ную власть над рим­ля­на­ми, пола­гая, что луч­шей охра­ной для него само­го и для детей будет вер­ность тех, кто был спа­сен вопре­ки ожи­да­ни­ям, и тех, кто воз­вра­тил все свое иму­ще­ство. (4) И чтобы у них уже не оста­лось ни капель­ки стра­ха перед буду­щим и чтобы они не сомне­ва­лись, оста­нет­ся ли это для них незыб­ле­мым, Тарк­ви­ний, запи­сав, на каких усло­ви­ях они будут дру­зья­ми, тот­час на народ­ном собра­нии скре­пил их клят­вой и жерт­во­при­но­ше­ни­ем под­твер­дил ее. Вос­по­ми­на­ни­ем о сих клят­вах, нахо­дя­щим­ся в Риме в хра­ме Юпи­те­ра Фидия, кото­ро­го рим­ляне назы­ва­ют Сан­ком, явля­ет­ся дере­вян­ный щит, обтя­ну­тый бычьей шку­рой уби­то­го тогда при при­не­се­нии клятв быка, а на щите древни­ми бук­ва­ми напи­са­ны уста­нов­лен­ные у них ста­тьи дого­во­ра. Сде­лав это и назна­чив царем габий­цев сво­его сына Секс­та, Тарк­ви­ний отвел вой­ско. Такой вот конец име­ла вой­на про­тив габий­цев.

59. После это­го пред­при­я­тия Тарк­ви­ний дал наро­ду отдых от похо­дов и войн и обра­тил­ся к построй­ке хра­мов, стре­мясь испол­нить обе­ты деда. Ведь тот во вре­мя послед­ней вой­ны с саби­ня­на­ми дал обет воз­ве­сти хра­мы Юпи­те­ру, Юноне и Минер­ве, если он победит в сра­же­нии, и ска­лу, где хотел поме­стить хра­мы богов, укре­пил боль­ши­ми под­по­ра­ми и насы­пя­ми, как я опи­сал в преды­ду­щем рас­ска­зе, но стро­и­тель­ство хра­мов осу­ще­ст­вить не успел. Поэто­му, желая завер­шить это дело на сред­ства из деся­той доли добы­чи из Суес­сы, Тарк­ви­ний при­ла­дил всех ремес­лен­ни­ков к работам. (2) Как гово­рят, имен­но тогда про­изо­шло уди­ви­тель­ное чудо: под зем­лей, когда были отры­ты фун­да­мен­ты и рыли яму уже на боль­шой глу­бине, нашли голо­ву недав­но уби­ен­но­го чело­ве­ка, у кото­ро­го лицо было как живое, а теку­щая из отсе­че­ния кровь — еще теп­лой и све­жей. (3) Узрев это чудо, Тарк­ви­ний при­ка­зал работ­ни­кам подо­ждать с рытьем; созвав мест­ных про­ри­ца­те­лей, он начал выведы­вать у них, что мог­ло бы озна­чать сие зна­ме­ние. Но они ниче­го не смог­ли объ­яс­нить, но возда­ли долж­ное осве­дом­лен­но­сти в подоб­ных делах тирре­нов. Тогда царь рас­спро­сил их и, выяс­нив, кто явля­ет­ся самым опыт­ным из этрус­ских тол­ко­ва­те­лей зна­ме­ний, отря­жа­ет к нему посла­ми самых ува­жае­мых граж­дан.

60. Когда эти мужи при­бли­зи­лись к дому гаруспи­ка⁶⁹, им повстре­чал­ся некий моло­дой чело­век, как раз вышед­ший из дома, кото­ро­му они ска­за­ли, что они — послы рим­лян, что жела­ют встре­тить­ся с про­ри­ца­те­лем и попро­си­ли сооб­щить ему об этом. На что юно­ша ответ­ст­во­вал: «Тот, с кем вы про­си­те встре­тить­ся, — мой отец. Но сей­час он занят. Вам мож­но будет прой­ти к нему через неко­то­рое вре­мя. (2) А пока вы ожи­да­е­те, объ­яс­ни­те мне, зачем вы при­шли. Если вы опа­са­е­тесь, что по неопыт­но­сти буде­те как-то путать­ся в вопро­сах, у вас есть воз­мож­ность сей­час полу­чить от меня разъ­яс­не­ние, чтобы ни в чем не оши­бить­ся: ведь в искус­стве про­ри­ца­ния вер­но постав­лен­ный вопрос состав­ля­ет нема­лую долю пра­виль­но­го тол­ко­ва­ния». Мужам пока­за­лось резон­ным после­до­вать пред­ло­же­нию, и они рас­ска­зы­ва­ют ему о зна­ме­нии. А он, выслу­шав и помед­лив немно­го, ска­зал: «Слу­шай­те, рим­ские граж­дане, зна­ме­ние вам отец объ­яс­нит и ни в чем не обманет, ведь у про­ри­ца­те­ля такое не заведе­но; а то, что гово­рить и как отве­чать на вопро­сы и при этом не допу­стить ошиб­ки и не впасть в заблуж­де­ние (ведь вам важ­но знать это зара­нее), научи­тесь от меня. (3) Когда вы опи­ше­те ему зна­ме­ние, он, ска­зав, что не до кон­ца пони­ма­ет то, что вы гово­ри­те, очер­тит жез­лом ту или иную часть зем­ли; потом он вам речет: “Здесь нахо­дит­ся Тар­пей­ский холм, тут сто­ро­на его обра­ще­на к восто­ку, там — к запа­ду, эта сто­ро­на — север­ная, а про­ти­во­по­лож­ная — южная”. (4) Обо­зна­чив их жез­лом, он будет спра­ши­вать у вас, на какой имен­но сто­роне была най­де­на голо­ва. И вот что я сове­тую вам отве­чать: не под­твер­ждать, что зна­ме­ние обна­ру­же­но в каком-то из тех мест, о кото­рых он вопро­ша­ет, ука­зуя жез­лом, но наста­и­вать, что “у нас в Риме на Тар­пей­ском хол­ме”. Если вы буде­те дер­жать­ся таких отве­тов и не под­да­вать­ся на его хит­рость, он, пони­мая, что невоз­мож­но изме­нить то, что дей­ст­ви­тель­но про­изо­шло, объ­яс­нит вам зна­ме­ние, что имен­но оно пока­зы­ва­ет, и ниче­го не скро­ет».

61. Полу­чив такое настав­ле­ние, послы, как толь­ко ста­рец осво­бо­дил­ся и слу­га вышел при­гла­сить их, вхо­дят к про­ри­ца­те­лю и рас­ска­зы­ва­ют о зна­ме­нии. А когда он начал хит­рить и рас­чер­чи­вать на зем­ле то закруг­лен­ные линии, то, наобо­рот, пря­мые, и при­ме­ни­тель­но к каж­дой мест­но­сти стал рас­спра­ши­вать о наход­ке, послы, нико­им обра­зом не сби­ва­ясь с мыс­ли, дер­жа­лись одно­го и того же отве­та, как им и сове­то­вал сын про­ри­ца­те­ля, все вре­мя назы­вая Рим и Тар­пей­ский холм, так как жела­ли, чтобы про­ри­ца­тель не истол­ко­вал знак по сво­е­му про­из­во­лу, но вещал, осно­вы­ва­ясь на наи­бо­лее точ­ном и истин­ном. (2) Не сумев обма­нуть рим­лян и истол­ко­вать зна­ме­ния так, как хоте­лось ему, про­ри­ца­тель гово­рит им: «О мужи рим­ские, воз­ве­сти­те сво­им граж­да­нам, что судь­бой опре­де­ле­но, чтобы то место, где нашли голо­ву, ста­ло голо­вой всей Ита­лии». С это­го вре­ме­ни холм назы­ва­ет­ся но най­ден­ной на нем голо­ве Капи­то­лий­ским. Ведь рим­ляне назы­ва­ют голо­вы «капи­та»⁷⁰. (3) Услы­шав такое от послов, Тарк­ви­ний поста­вил ремес­лен­ни­ков на работы и успел воз­ве­сти боль­шую часть хра­ма, но, вско­ре сбро­шен­ный с цар­ско­го пре­сто­ла, он не сумел закон­чить всю работу, одна­ко в третье кон­суль­ство город рим­лян завер­шил ее пол­но­стью. Храм соору­жен на высо­ком фун­да­мен­те и по пери­мет­ру протя­нул­ся на восемь пле­тров⁷¹, с дли­ной каж­дой сто­ро­ны при­мер­но в две­сти футов; и вся­кий может най­ти лишь малую раз­ни­цу меж­ду дли­ной его и шири­ной, кото­рая пре­вос­хо­дит шири­ну на непол­ные пят­на­дцать футов. (4) И ныне ведь вид­но, что храм, воз­двиг­ну­тый наши­ми пред­ка­ми, после пожа­ра постро­ен на том же самом осно­ва­нии и отли­ча­ет­ся от древ­не­го хра­ма толь­ко боль­шей цен­но­стью мате­ри­а­ла и тем, что он окру­жен по фаса­ду трой­ным рядом колонн, а с боков — одним. И в нем нахо­дят­ся три парал­лель­но иду­щих отде­ле­ния с общи­ми боко­вы­ми сто­ро­на­ми: сред­ний при­над­ле­жит Юпи­те­ру, а с обе­их сто­рон один — Юноне, вто­рой — Минер­ве, все покры­тые еди­ным фрон­то­ном и под одной кров­лей.

62. Пере­да­ют, что в прав­ле­ние Тарк­ви­ния так­же некий вто­рой, совер­шен­но уди­ви­тель­ный счаст­ли­вый слу­чай выпал рим­ско­му государ­ству, даро­ван­ный кем-то то ли из богов, то ли из божеств: и имен­но он не крат­кое вре­мя, а на про­тя­же­нии все­го суще­ст­во­ва­ния государ­ства спа­сал его от вели­ких бед. (2) Какая-то жен­щи­на (не из мест­ных) при­шла к тира­ну с пред­ло­же­ни­ем про­дать девять книг, пол­ных Сивил­ли­ных пред­ска­за­ний⁷². Когда же Тарк­ви­ний не счел нуж­ным купить кни­ги по той цене, кото­рую та затре­бо­ва­ла, она уда­ли­лась и сожгла три из них; а немно­го вре­ме­ни спу­стя при­нес­ла шесть остав­ших­ся книг и запро­си­ла за них ту же самую цену. Ее посчи­та­ли безум­ной и высме­я­ли, поели­ку тре­бо­ва­ла за мень­шее столь­ко же, сколь­ко не смог­ла полу­чить за боль­шее. Тогда она вновь уда­ли­лась и сожгла поло­ви­ну остав­ших­ся и, при­не­ся послед­ние три, потре­бо­ва­ла точ­но такое же коли­че­ство зла­та, что и рань­ше. (3) Тарк­ви­ний, уди­вив­шись настой­чи­во­сти жен­щи­ны, послал за авгу­ра­ми и, поведав им о слу­чив­шем­ся, спро­сил, что нуж­но делать. Они же по опре­де­лен­ным зна­кам увиде­ли, что отверг­ну­то бла­го, нис­по­сы­лае­мое бога­ми, и объ­яви­ли вели­ким бед­ст­ви­ем то, что он не купил все кни­ги, а поэто­му нака­за­ли отме­рить жен­щине столь­ко золота, сколь­ко она про­си­ла, и взять уцелев­шие пред­ска­за­ния. (4) Отдав кни­ги и посо­ве­то­вав забот­ли­во хра­нить их, жен­щи­на исчез­ла с глаз люд­ских, а Тарк­ви­ний, выбрав из горо­жан двух знат­ных мужей и дав двух обще­ст­вен­ных рабов им под нача­ло, пору­чил им охра­ну книг. Когда же один из сих мужей, Марк Ати­лий, был ули­чен обще­ст­вен­ным рабом в том, что он, как тому пока­за­лось, при раз­бо­ре книг в чем-то посту­пил небла­го­че­сти­во, Тарк­ви­ний пове­лел его, буд­то отце­убий­цу⁷³, зашить в бычью шку­ру и бро­сить в пучи­ну моря. (5) После же изгна­ния царей общи­на, при­няв на себя над­зор за ора­ку­ла­ми, назна­чи­ла их хра­ни­те­ля­ми зна­ме­ни­тей­ших мужей, на кото­рых эта забота воз­ла­га­лась пожиз­нен­но с осво­бож­де­ни­ем их от уча­стия в воен­ных похо­дах и от про­чих обя­зан­но­стей в государ­стве; и при­ста­ви­ли к ним обще­ст­вен­ных рабов, без кото­рых сим мужам не раз­ре­ша­лось рас­смот­ре­ние пред­ска­за­ний. Коро­че гово­ря, ника­кое иное при­об­ре­те­ние, отно­си­лось ли оно к людям или к богам, не хра­ни­ли так, как Сивил­ли­ны про­ро­че­ства. И при­бе­га­ли к ним по поста­нов­ле­нию сена­та, в слу­чае если внут­рен­няя сму­та потря­сет обще­ство или при­клю­чит­ся какое-то несча­стье на войне, или про­изой­дут какие-то зна­ме­ния и важ­ные, но с трудом опре­де­ля­е­мые виде­ния, что быва­ло неред­ко. Эти пред­ска­за­ния вплоть до вой­ны, назван­ной Мар­сий­ской⁷⁴, оста­ва­лись лежать в хра­ме Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го в камен­ном лар­це под охра­ной деся­ти мужей⁷⁵. (6) Но после сто семь­де­сят третьей Олим­пи­а­ды, когда храм сго­рел то ли по зло­му умыс­лу, как счи­та­ют неко­то­рые, то ли слу­чай­но, со все­ми про­чи­ми при­но­ше­ни­я­ми, посвя­щен­ны­ми богу, огнем были погуб­ле­ны и они. Ныне же суще­ст­ву­ю­щие — это то, что мож­но было собрать из мно­гих мест: одни кни­ги были при­не­се­ны из горо­дов Ита­лии, дру­гие — из Эритр⁷⁶, что в Азии, когда по реше­нию сена­та трое послов были отправ­ле­ны туда за спис­ка­ми с них, а третьи — из дру­гих горо­дов, запи­сан­ные част­ны­ми лица­ми. Сре­ди них содер­жат­ся и под­дел­ки под Сивил­ли­ны кни­ги, кото­рые изоб­ли­ча­ют­ся посред­ст­вом так назы­вае­мых акро­сти­хов. В этом я сле­дую тому, о чем рас­ска­зал Терен­ций Варрон в сочи­не­нии, повест­ву­ю­щем о боже­ст­вен­ных делах.

63. Тарк­ви­ний совер­шил все это как в мир­ное вре­мя, так и в вой­нах, и осно­вал два горо­да как коло­нии. Один, назван­ный Сиг­ни­ей⁷⁷, — не по пред­ва­ри­тель­но­му реше­нию, а слу­чай­но, пото­му что, после того как вои­ны зази­мо­ва­ли в этой мест­но­сти и рас­по­ло­жи­лись здесь лаге­рем, он не отли­чал­ся от горо­да; а дру­гой, Цир­цею⁷⁸, — по рас­че­ту, посколь­ку она нахо­ди­лась в удоб­ном месте Помп­тин­ской рав­ни­ны, обшир­ней­шей из всех рав­нин в Лации, да и море к ней близ­ко под­хо­дит; и есть доста­точ­но высо­кая ска­ла, име­ю­щая вид полу­ост­ро­ва, высту­паю­щая в Тиррен­ское море, на кото­рой, как свиде­тель­ст­ву­ет мол­ва, неко­гда посе­ли­лась Цир­цея⁷⁹, дочь Гелиоса. А быть осно­ва­те­ля­ми обе­их коло­ний он пре­по­ру­чил сыно­вьям — Цир­цею Аррун­ту, Сиг­нию Титу. И все это вре­мя царь совсем не боял­ся за свою власть. Но из-за над­ру­га­тель­ства над замуж­ней жен­щи­ной, какую погу­бил стар­ший из его сыно­вей Секст, он был лишен цар­ства и изгнан из горо­да. Боже­ство пред­ре­ка­ло, что несча­стье обру­шит­ся на его дом, посред­ст­вом мно­гих раз­ных зна­ме­ний, и под конец тако­вым: (2) Орлы, при­ле­тав­шие по весне в сад, что рас­ки­нул­ся перед цар­ским двор­цом, сви­ли гнездо на вер­хуш­ке высо­кой паль­мы. Когда птен­цы у этих орлов еще не опе­ри­лись, под­ле­те­ла стая кор­шу­нов, кото­рые разо­ри­ли гнездо и уби­ли птен­цов, а орлов, воз­вра­тив­ших­ся с кор­мом, ото­гна­ли от паль­мы, цара­пая их и колотя лапа­ми. (3) Тарк­ви­ний, наблюдая эти зна­ме­ния и пред­при­ни­мая все воз­мож­ное, как бы укло­нить­ся от того, что гото­вит судь­ба, не нашел в силах одо­леть неиз­беж­ное. Поэто­му, когда пат­ри­ции высту­пи­ли про­тив него, а народ согла­сил­ся с их поры­вом, он лишил­ся прав­ле­ния. А кто были вожа­ка­ми его нис­про­вер­же­ния и по каким при­чи­нам зате­я­ли такое пред­при­я­тие, я поста­ра­юсь опи­сать в немно­гих сло­вах.

64. Тарк­ви­ний оса­ждал город арде­а­тов⁸⁰ под тем пред­ло­гом, что тот при­ни­мал к себе бег­ле­цов из Рима и содей­ст­во­вал их воз­вра­ще­нию; в дей­ст­ви­тель­но­сти же царь осу­ществлял свой злоб­ный умы­сел, пото­му что город этот про­цве­тал бла­го­да­ря богат­ству сво­е­му более всех общин Ита­лии. Посколь­ку арде­а­ты ока­зы­ва­ли достой­ное сопро­тив­ле­ние и оса­да затя­ги­ва­лась, те, кто был в лаге­ре, нача­ли томить­ся мед­лен­ным ходом вой­ны, а те, что оста­ва­лись в Риме, стра­да­ли от нало­гов, так что все уже были гото­вы к воз­му­ще­нию, буде нашел­ся бы вожак. (2) И вот в это самое вре­мя Секст, стар­ший из сыно­вей Тарк­ви­ния, был отправ­лен отцом в город Кол­ла­цию для выпол­не­ния каких-то воен­ных обя­зан­но­стей и оста­но­вил­ся там у род­ст­вен­ни­ка, Луция Тарк­ви­ния, кото­ро­го про­зы­ва­ли Кол­ла­тин­ским. (3) Фабий гово­рит, что этот чело­век был сыном Эге­рия⁸¹, о кото­ром я ранее рас­ска­зал, и что Тарк­ви­нию, кото­рый пер­вым цар­ст­во­вал над рим­ля­на­ми, он при­хо­дил­ся пле­мян­ни­ком со сто­ро­ны бра­та, а назна­чен­ный пра­ви­те­лем Кол­ла­ции, по пре­бы­ва­нию в этом горо­де, и сам был назван Кол­ла­тин­ским, и потом­кам сво­им то же про­зва­ние оста­вил. Я же верю тому, что он при­хо­дил­ся вну­ком Эге­рию, если в самом деле был ровес­ни­ком сыно­вей Тарк­ви­ния, как пере­да­ли и Фабий, и осталь­ные сочи­ни­те­ли; тем более, что сро­ки под­твер­жда­ют мое пред­по­ло­же­ние. (4) Так сов­па­ло, что Кол­ла­тин тогда ока­зал­ся в лаге­ре, но его супру­га, быв­шая рим­лян­кой, доче­рью знат­но­го мужа Лукре­ция, при­ня­ла Тарк­ви­ния как доро­го­го гостя (ведь он род­ст­вен­ник ее супру­га), с боль­шой сер­деч­но­стью и раду­ши­ем. Сию жен­щи­ну, самую кра­си­вую и разум­ную из всех рим­ских жен­щин, Секст воз­на­ме­рил­ся погу­бить еще преж­де, когда оста­нав­ли­вал­ся у род­ст­вен­ни­ка, но сдер­жи­вал­ся, а тут посчи­тал, что насту­пи­ло самое под­хо­дя­щее вре­мя. (5) И когда после ужи­на уда­лил­ся спать, он выждал боль­шую часть ночи, нако­нец, решив, что все усну­ли, под­нял­ся, пошел в спаль­ню, где, как он узнал, она почи­ва­ла, и неза­мет­но для слуг, спав­ших у две­рей, вошел в ком­на­ту, неся с собой меч.

65. Когда Секст скло­нил­ся над ложем, жен­щи­на просну­лась от шума и спро­си­ла: кто это? Тогда Секст назвал свое имя и велел ей мол­чать и оста­вать­ся в спальне, при­гро­зив зако­лоть ее, если она взду­ма­ет бежать или кри­чать. Запу­гав таким обра­зом жен­щи­ну, он пред­ло­жил ей на выбор один из двух воз­мож­ных путей и спро­сил, какой из них она пред­по­чтет при­нять — смерть с позо­ром или жизнь в сча­стье. (2) Он посу­лил: «Еже­ли ты согла­сишь­ся отдать­ся мне, я сде­лаю тебя сво­ей женой, и ты будешь цар­ст­во­вать вме­сте со мной, нын­че — над горо­дом, кото­рый мне вру­чил отец, а после его смер­ти — над рим­ля­на­ми, лати­на­ми, тирре­на­ми и над все­ми осталь­ны­ми наро­да­ми, кото­ры­ми он пра­вит. Ведь я знаю, что полу­чу цар­ство, при­над­ле­жа­щее отцу, и это спра­вед­ли­во, ибо я есмь стар­ший из его сыно­вей. А все­ми бла­га­ми, кото­ры­ми при­ста­ло обла­дать царям, ты будешь поль­зо­вать­ся наравне со мной. Да к чему же учить тебя, когда ты это хоро­шо зна­ешь? (3) А если ты попы­та­ешь­ся сопро­тив­лять­ся из жела­ния сохра­нить цело­муд­рие, я убью тебя и, при­кон­чив одно­го из рабов, поло­жу ваши тела рядом и заяв­лю, что застал тебя, когда ты пре­да­ва­лась раз­вра­ту с рабом, и нака­зал, мстя за оскорб­ле­ние род­ст­вен­ни­ка, так что смерть твоя ока­жет­ся позор­ной и постыд­ной, и тело твое не удо­сто­ит­ся ни погре­бе­ния, ни чего дру­го­го, поло­жен­но­го по обы­чаю». (4) И так как он одно­вре­мен­но настой­чи­во угро­жал, про­сил и клял­ся, что гово­рит прав­ду о том и дру­гом, Лукре­ция в стра­хе перед обе­щан­ным им позо­ром, кото­рый повле­чет такая смерть, была при­нуж­де­на усту­пить и поз­во­лить уто­лить его страсть.

66. С наступ­ле­ни­ем дня Секст воз­вра­тил­ся в лагерь, удо­вле­тво­рив низ­кую и пагуб­ную похоть, а Лукре­ция, сго­рая от сты­да за слу­чив­ше­е­ся, как мог­ла ско­ро села в повоз­ку и отпра­ви­лась в Рим, обла­чив­шись в чер­ную одеж­ду и спря­тав под сто­лой неболь­шой кин­жал. Она ни сло­ва не мол­ви­ла при встре­че тем, кто при­вет­ст­во­вал ее, и остав­ля­ла без отве­та тех, кто пытал­ся узнать, что с ней слу­чи­лось, но была погру­же­на в думы, с потуп­лен­ным взо­ром и гла­за­ми, пол­ны­ми слез. (2) Вой­дя в дом отца (а у него слу­чай­но ока­зал­ся и кто-то из род­ст­вен­ни­ков), она бро­си­лась ему в ноги и обхва­тив его коле­ни, сна­ча­ла рыда­ла без еди­но­го сло­ва. Но так как отец под­нял ее и спро­сил, что с ней при­клю­чи­лось, Лукре­ция при­зна­лась: «Пре­тер­пев ужас­ное и непо­пра­ви­мое бес­че­стие, про­си­тель­ни­цей ста­нов­люсь я тво­ей, отче, дабы ты отмстил за меня и не оста­вил в небре­же­нии того, что твоя соб­ст­вен­ная дочь пере­нес­ла несча­стье поху­же смер­ти». (3) А когда отец и все осталь­ные уди­ви­лись и при­ня­лись упра­ши­вать ее рас­ска­зать, кто оскор­бил ее и в чем состо­ит оскорб­ле­ние, она отве­ча­ла: «Ты услы­шишь о моих зло­клю­че­ни­ях, отче, весь­ма ско­ро, но преж­де ока­жи мне такую милость: при­зо­ви как мож­но боль­ше дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, сколь смо­жешь, чтобы они от меня, жерт­вы несча­стья, а не от дру­гих, услы­ша­ли это. А когда ты узна­ешь о постиг­ших меня позор­ных и ужас­ных бедах, посо­ве­туй­ся с ними, каким обра­зом ото­мстить за меня и за себя само­го, и при этом не откла­ды­вай надол­го».

67. И после того как знат­ней­шие мужи собра­лись по спеш­но­му и страст­но­му при­зы­ву в дом его, как она и про­си­ла, она поведа­ла им обо всем слу­чив­шем­ся с само­го нача­ла. А затем обняв отца, с горь­ки­ми моле­ни­я­ми к нему и к при­сут­ст­ву­ю­щим, и испро­сив у богов и божеств быст­рой смер­ти, Лукре­ция вытас­ки­ва­ет кли­нок, кото­рый скры­ва­ла под покро­ва­ми одеж­ды и нано­сит един­ст­вен­ный удар себе в грудь, вон­зив в самое серд­це. (2) Вслед за этим жен­ские вопли, при­чи­та­ния и бие­ние в грудь напол­ни­ли весь дом, а отец, под­хва­тив ее тело, стал обни­мать ее, и звать по име­ни, и хло­потать, буд­то она мог­ла опра­вить­ся от раны в его объ­я­ти­ях, но та, тре­пе­ща и испус­кая послед­ний вздох, уми­ра­ет. При­сут­ст­во­вав­шим рим­ля­нам про­ис­шед­шее пока­за­лось столь ужас­ным и достой­ным состра­да­ния, что у всех у них вырвал­ся еди­но­душ­ный крик, что им в тыся­чу раз луч­ше было бы уме­реть за сво­бо­ду, чем сне­сти такие бес­чин­ства, исхо­дя­щие от тира­нов. (3) Сре­ди них был некий Пуб­лий Вале­рий, пото­мок одно­го из саби­нян, что вме­сте с Таци­ем пере­се­ли­лись в Рим, чело­век дея­тель­ный и разум­ный. Его посы­ла­ют в лагерь, чтобы сооб­щить о слу­чив­шем­ся мужу Лукре­ции и вме­сте с послед­ним под­нять все воин­ство про­тив тира­нов. (4) Едва Вале­рий вышел за ворота, ему попа­да­ет­ся навстре­чу Кол­ла­тин, волей боже­ства направ­ляв­ший­ся из лаге­ря в город, еще в неведе­нии ни об одном из постиг­ших его дом несча­стий, а с ним Луций Юний, кото­ро­му про­зва­ние было Брут⁸² (на эллин­ское наре­чие сло­во «Брут» мож­но пере­ве­сти как «Тупи­ца»). Посколь­ку рим­ляне счи­та­ют, что он стал самым рев­ност­ным участ­ни­ком изгна­ния тира­нов, необ­хо­ди­мо крат­ко сооб­щить о нем, кем он был, от кого про­ис­хо­дил и поче­му полу­чил такое про­зви­ще, кото­рое совер­шен­но ему не под­хо­ди­ло.

68. Отцом Бру­та был Марк Юний, пото­мок одно­го из тех, кто вме­сте с Эне­ем вывел коло­нию, и чис­лил­ся вслед­ст­вие доб­ле­сти сво­ей сре­ди слав­ней­ших рим­лян, а мате­рью была Тарк­ви­ния, дочь пер­во­го царя Тарк­ви­ния. Сам Брут полу­чил вос­пи­та­ние и обра­зо­ва­ние пол­но­стью мест­ное, и при­ро­да его была тако­вой, что не про­ти­ви­лась ника­ко­му доб­ру. (2) Но Тарк­ви­ний Гор­дый, убив Тул­лия, вме­сте со мно­ги­ми дру­ги­ми бла­го­род­ны­ми мужа­ми и отца его пре­дал тай­но смер­ти безо вся­кой вины, вос­пы­лав стра­стью к богат­ствам, кото­ры­ми тот вла­дел, полу­чив от пред­ков бла­го­да­ря их дав­не­му пре­успе­я­нию. Вме­сте с отцом он убил и его стар­ше­го сына, кото­рый являл бла­го­род­ство духа и мыс­лей и не выдер­жал бы того, чтобы не ото­мстить за смерть отца. Поэто­му Брут, юный и совер­шен­но лишен­ный помо­щи со сто­ро­ны род­ст­вен­ни­ков, пред­при­нял разум­ней­шие из всех меры, а имен­но: решил обма­нуть всех с помо­щью сво­его про­зви­ща, озна­чаю­ще­го глу­пость. И все после­дую­щее вре­мя он сохра­нял види­мость сла­бо­умия, до тех пор пока не настал под­хо­дя­щий момент. Эта види­мость и защи­ти­ла его, так что он не пре­тер­пел от тира­на ниче­го ужас­но­го, тогда как мно­гие бла­го­род­ные мужи погиб­ли.

69. Ведь Тарк­ви­ний, с пре­зре­ни­ем отно­сясь к глу­по­сти, кото­рую в Бру­те пред­по­ла­га­ли, но кото­рая не была ему при­су­ща, ото­брал у него все отцов­ское иму­ще­ство, оста­вив лишь малую часть для каж­до­днев­ных нужд, и дер­жал его в сво­ей вла­сти слов­но дитя-сироту, еще нуж­дав­ше­го­ся в опе­ку­нах. Он даже раз­ре­шил ему жить вме­сте с соб­ст­вен­ны­ми сыно­вья­ми, но не поче­та ради как род­ст­вен­ни­ка, что он выстав­лял напо­каз перед близ­ки­ми, а чтобы тот весе­лил юно­шей бес­смыс­лен­ной бол­тов­ней и поступ­ка­ми, и в самом деле похо­жи­ми на поведе­ние сла­бо­ум­но­го. (2) Когда же царь послал дво­их сво­их сыно­вей, Аррун­та и Тита, чтобы те вопро­си­ли Дель­фий­ско­го ора­ку­ла по пово­ду болез­ни (ведь в его цар­ст­во­ва­ние какая-то необыч­ная хворь обру­ши­лась и на дево­чек, и маль­чи­ков, и мно­гие скон­ча­лись от нее, но с наи­боль­шей жесто­ко­стью и без надеж­ды на изле­че­ние — на бере­мен­ных жен­щин, уби­вая мате­рей во вре­мя родов вме­сте с пло­да­ми их чре­ва), желая вызнать у бога при­чи­ну хво­ри и путь осво­бож­де­ния от нее, он отпра­вил Бру­та вме­сте с юно­ша­ми, чтобы было кого осме­и­вать и уни­жать. (3) Когда недо­рос­ли яви­лись к ора­ку­лу и полу­чи­ли про­ри­ца­ния, за кото­ры­ми были посла­ны, они ода­ри­ли бога при­но­ше­ни­я­ми и весь­ма посме­я­лись над Бру­том, пото­му что он под­нес в дар Апол­ло­ну дере­вян­ный посох (на деле же он втайне от всех весь его, слов­но флей­ту, про­свер­лил и вло­жил внутрь золо­той жезл). После это­го они ста­ли вопро­шать бога, кому суж­де­но при­нять власть над рим­ля­на­ми. Бог же объ­явил им, что власть доста­нет­ся тому, кто пер­вым поце­лу­ет мать. (4) И вот моло­дые люди, не поняв смыс­ла про­ри­ца­ния, дого­во­ри­лись друг с дру­гом одно­вре­мен­но поце­ло­вать мать, желая сооб­ща дер­жать цар­скую власть, а Брут, ура­зу­мев, что хотел объ­явить бог, как толь­ко достиг Ита­лии, пал ниц и поце­ло­вал зем­лю, пола­гая, что она — мать всех людей. Вот что слу­чи­лось с этим мужем преж­де.

70. Когда же он услы­шал, как Вале­рий рас­ска­зы­ва­ет о том, что про­изо­шло с Лукре­ци­ей и о смер­ти ее, то, про­стер­ши руки к небу, вос­клик­нул: «О Юпи­тер и вы, все боги, что мило­сти­во взи­ра­е­те на чело­ве­че­скую жизнь, неуже­ли же теперь при­шло то вре­мя, в ожи­да­нии кото­ро­го я вел при­твор­ную жизнь? Неуже­ли рим­ля­нам суж­де­но от меня, с моей помо­щью, полу­чить осво­бож­де­ние от непе­ре­но­си­мой тира­нии?» (2) Про­из­не­ся это, он поспеш­но напра­вил­ся к дому вме­сте с Кол­ла­ти­ном и Вале­ри­ем. А когда Кол­ла­тин вошел, то, увидев Лукре­цию, лежав­шую у всех на виду, и отца, обни­мав­ше­го ее, он гром­ко возо­пил, обхва­тил мерт­вую, и начал цело­вать и при­зы­вать ее, и раз­го­ва­ри­вать с ней, как с живой, посколь­ку обе­зу­мел от горя. (3) Пока он и ее отец дол­го опла­ки­ва­ли ее пооче­ред­но, и весь дом напол­нял­ся сте­на­ни­я­ми и сето­ва­ни­я­ми, Брут, обра­тив на них взор свой, ска­зал: «Тыся­чи воз­мож­но­стей будут у вас, Лукре­ций и Кол­ла­тин, и все вы, близ­кие жены сей, чтобы опла­кать ее, но сей­час давай­те поза­бо­тим­ся о том, чтобы ото­мстить за нее. Ведь нынеш­нее вре­мя тре­бу­ет это­го». (4) Всем пока­за­лось, что он сове­ту­ет вер­но, и, остав­шись толь­ко со сво­и­ми, а тол­пу челяди и наем­ных работ­ни­ков уда­лив, они ста­ли сове­щать­ся о том, что нуж­но пред­при­нять. Пер­вым завел речь Брут о себе, что извест­ная его тупость была не насто­я­щей, а лишь види­мой, и он при­вел при­чи­ны сво­его при­твор­ства, так что соста­вил мне­ние о себе, как о чело­ве­ке, самом разум­ном из всех; вслед за этим он начал убеж­дать при­нять такое реше­ние — изгнать как Тарк­ви­ния, так и детей его из горо­да, выска­зав мно­го тако­го, что вос­пла­ме­ня­ло их. Когда же Брут увидел, что все при­шли к еди­но­му мне­нию, он ска­зал, что, если суж­де­но слу­чить­ся тому, что сле­ду­ет, то нуж­да — не в сло­вах и обе­ща­ни­ях, а в делах, и что пред­во­ди­тель­ст­во­вать ими все­ми будет он сам. (5) Про­из­не­ся это, он под­нял кин­жал, коим Лукре­ция зако­ло­ла себя, подо­шел к телу ее (ведь это ужас­ное зре­ли­ще нахо­ди­лось еще у всех на виду) и поклял­ся Мар­сом и про­чи­ми бога­ми, что сде­ла­ет все, что в его силах, для свер­же­ния гос­под­ства Тарк­ви­ни­ев, что и сам он не при­ми­рит­ся с тира­на­ми, и тем, кто при­ми­ря­ет­ся, не поз­во­лит это­го, и вра­гом будет счи­тать того, кто хочет ино­го, и до смер­ти сво­ей будет вра­гом и тира­нии, и тех, кто ей содей­ст­ву­ет. А если он нару­шит клят­ву, то попро­сит для себя само­го, для детей сво­их такой же смер­ти, как та, кото­рую встре­ти­ла Лукре­ция.

71. Ска­зав это, он и всех осталь­ных при­звал к такой же клят­ве; а они, уже совер­шен­но не колеб­лясь, под­ни­ма­лись и, при­ни­мая меч один от дру­го­го, кля­лись. После того как были при­не­се­ны поло­жен­ные при клят­вах жерт­вы, они ста­ли вновь допы­ты­вать­ся, каким спо­со­бом им над­ле­жит дей­ст­во­вать. И Брут пред­ло­жил им сле­дую­щее: «Преж­де все­го мы долж­ны взять под охра­ну ворота, чтобы Тарк­ви­ний не про­ведал ниче­го из того, что гово­рит­ся и дела­ет­ся про­тив тира­нии, рань­ше чем у нас будет все гото­во. (2) Потом давай­те отне­сем тело жен­щи­ны — таким, какое оно сей­час есть, обаг­рен­ное кро­вью, — на Форум, поло­жив его у всех на виду, и созо­вем народ на собра­ние. Когда он сой­дет­ся и мы увидим, что Форум полон, пусть Лукре­ций и Кол­ла­тин вый­дут впе­ред, горь­ко сету­ют на свою участь, поведав обо всем, что слу­чи­лось. (3) И каж­дый из осталь­ных пусть затем выхо­дит впе­ред и обви­ня­ет тира­нию, а граж­дан при­зы­ва­ет к сво­бо­де. И это станет жела­ни­ем всех рим­лян, если они увидят, что у исто­ков сво­бо­ды сто­им мы, пат­ри­ции: ведь они мно­го ужас­но­го испы­та­ли от тира­нии и нуж­да­ют­ся лишь в малей­шем побуж­де­нии, чтобы начать дей­ст­во­вать. Когда же мы най­дем, что тол­пой овла­де­ла жаж­да нис­про­верг­нуть монар­хию, давай­те пред­ло­жим голо­со­ва­ние о том, чтобы Тарк­ви­ний более нико­гда уже не пра­вил рим­ля­на­ми, и поста­нов­ле­ние о сем спеш­но отпра­вим вои­нам, нахо­дя­щим­ся в лаге­ре. (4) Ведь если те, кто дер­жит в руках ору­жие, узна­ют, что все в горо­де враж­деб­ны к тира­нам, они с вооду­шев­ле­ни­ем ринут­ся добы­вать сво­бо­ду для оте­че­ства, уже боль­ше не удер­жи­вае­мые цар­ски­ми подач­ка­ми, как преж­де, и не в силах пере­но­сить оскорб­ле­ния от детей и при­спеш­ни­ков Тарк­ви­ния». (5) После того как он это изъ­яс­нил, Вале­рий, взяв сло­во, про­из­нес: «Обо всем, Юний, по-мое­му, ты совер­шен­но пра­виль­но рас­суж­да­ешь; но вот по пово­ду собра­ния хоте­лось бы уточ­нить, кто его в согла­сии с зако­ном созо­вет и пред­ло­жит кури­ям голо­со­ва­ние. Ведь пра­во делать это пре­до­став­ля­ет­ся долж­ност­ным лицам, а ни один из нас не зани­ма­ет ника­кой долж­но­сти». (6) Брут же, пере­бив, отве­тил: «Так как я, Вале­рий, началь­ник целе­ров, то мне по зако­нам раз­ре­ша­ет­ся созы­вать собра­ние, когда я захо­чу⁸³. А дал мне этот — и вели­чай­ший! — сан тиран, пото­му что я, яко­бы, сла­бо­умен и не пой­му силы этой вла­сти, а если и смо­гу ура­зу­меть, то не вос­поль­зу­юсь; и пер­вым речь про­тив тира­на про­из­не­су тоже я».

72. Когда же собрав­ши­е­ся это выслу­ша­ли и одоб­ри­ли, что Брут начал с достой­но­го и закон­но­го осно­ва­ния, то посчи­та­ли пра­виль­ным, чтобы он гово­рил и об осталь­ном. И он ска­зал: «Посколь­ку вам пред­став­ля­ет­ся вер­ным вер­шить дело таким обра­зом, давай­те далее рас­смот­рим, какой станет маги­ст­ра­ту­ра, кото­рая будет управ­лять государ­ст­вом после изгна­ния царей, и каким лицом она будет объ­яв­ле­на, а еще преж­де — како­во будет государ­ст­вен­ное устрой­ство, кото­рое мы, осво­бо­дясь от тира­на, созда­дим. Ведь луч­ше все опре­де­лить преж­де, чем при­сту­пать к столь вели­ко­му начи­на­нию, и не остав­лять ниче­го ни непро­ве­рен­ным, ни необ­ду­ман­ным. И пусть каж­дый из вас заявит, что он об этом дума­ет». (2) После это­го было про­из­не­се­но мно­го речей и мно­ги­ми людь­ми. Одни, пере­чис­ляя, сколь­ко добра при­нес­ли государ­ству все преж­ние цари, при­дер­жи­ва­лись мне­ния сохра­нить цар­ское управ­ле­ние государ­ст­вом; дру­гим же, кто напо­ми­нал о всех без­за­ко­ни­ях, при­су­щих тира­нам, кото­рые тво­ри­ли в отно­ше­нии соб­ст­вен­ных граж­дан и все дру­гие цари, и самым послед­ним Тарк­ви­ний, каза­лось, что не нуж­но более вру­чать государ­ст­вен­ные дела одно­му пра­ви­те­лю, но сле­ду­ет назна­чить гла­вой все­го собра­ние сена­то­ров, как во мно­гих эллин­ских поли­сах. (3) А третьи ни одной из этих форм прав­ле­ния не жела­ли, но сове­то­ва­ли уста­но­вить демо­кра­тию, как в Афи­нах, ссы­ла­ясь на высо­ко­ме­рие и жад­ность оли­гар­хов и на воз­му­ще­ние людей низ­ко­го поло­же­ния про­тив тех, кто нахо­дит­ся навер­ху. Они дока­зы­ва­ли, что для сво­бод­но­го государ­ства равен­ство всех перед зако­ном явля­ет­ся надеж­ней­шей и наи­бо­лее при­стой­ной фор­мой государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния.

73. Посколь­ку выбор ока­зал­ся затруд­ни­тель­ным и нелег­ко опре­де­ли­мым из-за тех поро­ков, что сопро­вож­да­ли каж­дую из этих форм государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния, Брут, взяв в заклю­че­ние сло­во, про­из­нес: «По мое­му мне­нию, Лукре­ций, Кол­ла­тин и все вы, при­сут­ст­ву­ю­щие здесь мужи, бла­го­род­ные и от бла­го­род­ных пред­ков про­ис­хо­дя­щие, не сле­ду­ет нам вво­дить нын­че какую-то новую фор­му прав­ле­ния: ибо тот срок, кото­рым мы огра­ни­че­ны в сло­жив­ших­ся обсто­я­тель­ствах, кра­ток, и за него нелег­ко сме­нить весь строй в государ­стве на луч­ший, и сама попыт­ка изме­не­ния, даже если нам удаст­ся при­нять на этот счет наи­луч­шее реше­ние, нена­деж­на и небез­опас­на. И для нас воз­мож­но будет позд­нее, когда мы осво­бо­дим­ся от тира­нии, опре­де­лить­ся в усло­ви­ях боль­шей сво­бо­ды и в спо­кой­ной обста­нов­ке, коль мы хотим обре­сти луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство вза­мен худ­ше­го, если дей­ст­ви­тель­но есть что-то луч­ше, чем то, что и Ромул, и Пом­пи­лий, и все цари после них уста­но­ви­ли и пере­да­ли нам, бла­го­да­ря чему наш полис оста­ет­ся вели­ким, про­цве­таю­щим и власт­ву­ет над мно­ги­ми людь­ми. (2) Но учи­ты­вая те тяго­сти, что име­ют обык­но­ве­ние сопут­ст­во­вать монар­хи­ям, из-за чего они и вырож­да­ют­ся в тира­ни­че­скую жесто­кость и вслед­ст­вие чего все ими недо­воль­ны, так это я вам сове­тую испра­вить сей­час же и поосте­речь­ся, как бы оно не воз­ник­ло когда-нибудь потом. Но что же это такое? (3) Преж­де все­го, посколь­ку мно­гие взи­ра­ют на назва­ния вещей и под их вли­я­ни­ем одоб­ря­ют нечто вред­ное, а полез­но­го избе­га­ют, сре­ди како­го и ока­за­лась монар­хия, я сове­тую вам поме­нять назва­ние государ­ст­вен­но­го строя, и тех, в чьих руках будет вер­хов­ная власть, надо назы­вать уже не царя­ми и не монар­ха­ми, но дать им какое-нибудь более скром­ное и мяг­кое наиме­но­ва­ние. (4) Затем — не делать волю одно­го вла­сти­тель­ни­цей надо всем, но пре­до­ста­вить цар­скую власть двум мужам, как, я знаю, посту­па­ют лакеде­мо­няне вот уже мно­гие поко­ле­ния и бла­го­да­ря тако­му спо­со­бу государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния живут в спра­вед­ли­во­сти и бла­го­ден­ст­ву­ют в гораздо боль­шей сте­пе­ни, неже­ли все про­чие элли­ны. Ибо двое в мень­шей мере будут спе­си­вы­ми и суро­вы­ми, пото­му что власть разде­ле­на надвое, и каж­дый наде­лен оди­на­ко­вой силой; более того, почте­ние друг к дру­гу, пре­пят­ст­вие к тому, чтобы жить в свое удо­воль­ст­вие и рве­ние к при­зна­нию сво­ей доб­ле­сти, конеч­но, в наи­боль­шей мере появят­ся у вся­ко­го при такой вла­сти, кото­рая под­ра­зу­ме­ва­ет рав­ный почет.

74. А так как зна­ки отли­чия, что дают­ся царям, весь­ма мно­го­чис­лен­ны, то, если они для мно­гих явля­ют зре­ли­ще тягост­ное и нена­вист­ное, я пола­гаю, нам сле­ду­ет одни сокра­тить, дру­гие отме­нить. Я имею в виду как раз ски­пет­ры, золотые вен­цы и пур­пур­ные, золо­том рас­ши­тые оде­я­ния, кро­ме толь­ко при­ме­не­ния их во вре­мя опре­де­лен­ных празд­неств или три­ум­фаль­ных про­цес­сий, когда пра­ви­те­ли будут носить их во имя почи­та­ния богов — ведь это нико­го не будет раз­дра­жать, если исполь­зу­ет­ся ред­ко. Крес­ла же из сло­но­вой кости для мужей, вос­седая в како­вых они ста­нут вер­шить суд, белое с пур­пур­ной кай­мой пла­тье и две­на­дцать секир, кото­рые во вре­мя их шест­вия будут нести впе­ре­ди, я думаю, надо оста­вить. (2) А еще в добав­ле­ние к это­му, пола­гаю, будет наи­бо­лее полез­ным из все­го того, о чем было ска­за­но, и в выс­шей сте­пе­ни поспо­соб­ст­ву­ет тому, чтобы те, кто полу­чит власть, не допус­ка­ли тяж­ких оши­бок, вот что: не поз­во­лять, чтобы одни и те же люди зани­ма­ли долж­ность пожиз­нен­но (ведь для всех бес­сроч­ная власть обре­ме­ни­тель­на, пото­му что не поз­во­ля­ет осу­ществлять про­вер­ку того, что дела­ет­ся, что и порож­да­ет тира­нию), но све­сти пол­но­мо­чия пра­ви­те­лей к годич­но­му сро­ку, как дела­ют афи­няне. (3) Ведь то, что чело­век попе­ре­мен­но то власт­ву­ет, то под­чи­ня­ет­ся вла­сти, и сла­га­ет пол­но­мо­чия до повреж­де­ния рас­суд­ка, усми­ря­ет над­мен­ные нату­ры и не поз­во­ля­ет им опья­нять­ся вла­ды­че­ст­вом. Это помо­жет нам, если мы все обу­стро­им так, с одной сто­ро­ны, поль­зо­вать­ся бла­га­ми цар­ской фор­мы прав­ле­ния, а с дру­гой — изба­вить­ся от свой­ст­вен­ных ей зол. (4) Но чтобы ради бла­го­че­стия сохра­нить назва­ние цар­ской вла­сти, суще­ст­ву­ю­щее у нас как уста­нов­лен­ное пред­ка­ми и при­шед­шее в общи­ну вме­сте с хоро­ши­ми пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми, одоб­рен­ное бога­ми, пусть кто-то все­гда будет назна­чать­ся царем свя­щен­но­дей­ст­вий, кто будет нести эту почет­ную долж­ность в тече­ние всей жиз­ни, осво­бож­ден­ный от вся­кой воин­ской или граж­дан­ской служ­бы, испол­няя, как “царь” в Афи­нах, един­ст­вен­ную обя­зан­ность — руко­вод­ство свер­ше­ни­ем жерт­во­при­но­ше­ний и ниче­го дру­го­го.

75. Каким же будет при этом каж­дый шаг на пути дости­же­ния цели, слу­шай­те меня: я созо­ву собра­ние, как я и ска­зал, пото­му что мне над­ле­жит это по зако­ну, и выска­жу свое мне­ние: чтобы Тарк­ви­ний вме­сте с сыно­вья­ми и женой уда­ли­лись как из горо­да, так и с зем­ли рим­лян, изгнан­ные на веч­ные вре­ме­на и сами, и род, что от них пой­дет. Когда граж­дане про­го­ло­су­ют за это реше­ние, я изло­жу им, какой вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства мы пред­ла­га­ем учредить, после чего я выбе­ру меж­ду­ца­ря, кото­рый пред­ста­вит тех, кто при­мет на себя дела общи­ны, и сам сло­жу с себя власть над целе­ра­ми. (2) Созвав собра­ние по цен­ту­ри­ям, назна­чен­ный мною меж­ду­царь пусть огла­сит име­на тех, кому пред­сто­ит осу­ществлять руко­вод­ство в тече­ние года, и пере­даст избра­ние их граж­да­нам; и если в боль­шин­стве цен­ту­рий выбор лиц обре­тет закон­ную силу, а про­ри­ца­ния по их пово­ду ока­жут­ся бла­го­при­ят­ны­ми, то пусть они, вос­при­няв секи­ры и про­чие сим­во­лы цар­ской вла­сти, блюдут за тем, чтобы мы жили в сво­бод­ном оте­че­стве и чтобы Тарк­ви­нии более уже не име­ли в него досту­па. Ведь они попы­та­ют­ся, как вы пре­крас­но пони­ма­е­те, и убеж­де­ни­ем, и силой, и обма­ном, и вся­ки­ми дру­ги­ми спо­со­ба­ми вновь прий­ти к гос­под­ству, если мы не будем сто­ять на стра­же супро­тив их. (3) Вот что явля­ет­ся важ­ней­шим и насущ­ней­шим из того, что я в насто­я­щее вре­мя могу вам выска­зать и посо­ве­то­вать при­нять; а част­но­сти, коих мно­же­ство и не так-то лег­ко изло­жить их все по поряд­ку (ведь мы попа­ли в опас­ное поло­же­ние), я пола­гаю, нуж­но раз­ра­ботать в пери­од прав­ле­ния тем, кто при­мет на себя власть. (4) Конеч­но, я дол­жен ска­зать, что необ­хо­ди­мо сим мужам блю­сти дела вме­сте с собра­ни­ем сена­та, как посту­па­ли и цари, и ниче­го не делать без ваше­го сове­та и чтобы реше­ния сена­та сооб­ща­ли наро­ду, как у наших пред­ков было заведе­но, не лишая его ниче­го из того, над чем он имел закон­ную силу в преж­ние вре­ме­на. Ведь в таком слу­чае их власть будет надеж­ней­шей и наи­луч­шей».

76. После того как Юний Брут изло­жил свой замы­сел, все его одоб­ри­ли и, сра­зу же посо­ве­щав­шись отно­си­тель­но лиц, кото­рые при­мут на себя пред­во­ди­тель­ство, рас­суди­ли назна­чить меж­ду­ца­рем Спу­рия Лукре­ция, отца убив­шей себя жен­щи­ны; а им были назва­ны те, кто полу­чит власть царей, — Луций Юний Брут и Луций Тарк­ви­ний Кол­ла­тин. (2) И они пред­пи­са­ли, чтобы эти пра­ви­те­ли назы­ва­лись на их соб­ст­вен­ном наре­чии кон­су­ла­ми. И это назва­ние, может быть пере­веде­но на эллин­ский язык, как «совет­ник» или «член сове­та», ведь сло­вом «con­si­lia» рим­ляне назы­ва­ют наши сове­ща­ния. А «пред­во­ди­те­ля­ми» (ὕπα­τοι) их со вре­ме­нем назва­ли элли­ны вслед­ст­вие объ­е­ма их вла­сти, пото­му что они вла­ды­че­ст­ву­ют надо все­ми и зани­ма­ют самое высо­кое поло­же­ние. Ведь высо­кое и вер­хов­ное древ­ние назы­ва­ли «гюпа­тон». (3) Обсудив и учредив это, и богов в молит­вах попро­сив помочь им, посколь­ку они стре­мят­ся к делам чистым и спра­вед­ли­вым, все отпра­ви­лись на Форум. Их сопро­вож­да­ли слу­ги, кото­рые на носил­ках, покры­тых чер­ным, нес­ли обаг­рен­ное кро­вью мерт­вое тело жен­щи­ны. Рас­по­рядив­шись поло­жить ее на воз­вы­ше­ние перед Кури­ей, види­мой для всех^[3], Брут и Кол­ла­тин ста­ли созы­вать народ на собра­ние. (4) Когда тол­па пле­бе­ев собра­лась, не толь­ко те, что ока­за­лись на Фору­ме, но и со все­го горо­да (ведь гла­ша­таи разо­шлись по всем улоч­кам, созы­вая народ на Форум), Брут, взой­дя на три­бу­нал, откуда вошло в обы­чай обра­щать­ся к наро­ду с реча­ми у тех, кто созы­ва­ет собра­ния, и поста­вив рядом с собою пат­ри­ци­ев, воз­ве­стил сле­дую­щее:

77. «Сограж­дане, соби­ра­ясь дер­жать пред вами речь о самых неот­лож­ных для обще­ст­вен­но­го бла­га делах, я поз­во­лю себе преж­де немно­го ска­зать и о себе самом; может, на неко­то­рых из вас — но я точ­но знаю, что на мно­гих, — я, навер­ное, про­из­вел такое впе­чат­ле­ние, что разум мой замут­нен, поели­ку чело­век, не в себе от нездо­ро­вья и нуж­даю­щий­ся в опе­ку­нах, при­ни­ма­ет­ся вещать о делах вели­чай­шей важ­но­сти. (2) Знай­те же, что общее суж­де­ние вас обо мне, как о поло­ум­ном, было лож­ным и созда­но оно было не кем иным, как лич­но мною. А то, что вынуди­ло меня жить не в соот­вет­ст­вии с при­ро­дой, и не так, как подо­ба­ло мне, но как было жела­тель­но Тарк­ви­нию и как каза­лось выгод­ным мне, — был страх за свою жизнь. (3) Ведь Тарк­ви­ний, едва взой­дя на трон, обрек на смерть мое­го отца, чтобы овла­деть его состо­я­ни­ем, и нема­лым, и стар­ше­го бра­та, кото­рый спо­со­бен был отмстить за смерть отца, если бы не был устра­нен, погу­бил бес­слав­ной смер­тью. Несо­мнен­но, он не поща­дил бы и меня, посколь­ку я лишил­ся самых близ­ких мне людей, если бы мне не при­шло в голо­ву при­ки­нуть­ся недо­ум­ком. (4) И эта личи­на, в кото­рую тиран пове­рил, защи­ти­ла меня от того, что они пре­тер­пе­ли, и сохра­ни­ла вплоть до сего дня. Теперь же пер­вым делом я сни­маю эту личи­ну, посколь­ку при­шло вре­мя, о кото­ром я молил­ся и меч­тал целых два­дцать пять лет. И это все обо мне.

78. Обще­ст­вен­ные же дела, по пово­ду кото­рых я созвал вас на собра­ние, тако­вы: Тарк­ви­ния, кото­рый захва­тил власть не по нашим оте­че­ским заве­там и зако­нам и поль­зо­вал­ся ею неза­ви­си­мо от спо­со­ба ее полу­че­ния не бла­го­род­но и не по-цар­ски, но спе­си­во­стью и буй­ст­вом пре­взой­дя всех когда-либо суще­ст­во­вав­ших тира­нов, мы, пат­ри­ции, сооб­ща поста­но­ви­ли отре­шить от сана, что дав­но надо было сде­лать. Делая это сей­час, в под­хо­дя­щее вре­мя, мы и вас, пле­беи, созва­ли, чтобы объ­явить о нашем реше­нии и про­сить вас стать помощ­ни­ка­ми, кото­рые вку­пе с нами созида­ют сво­бо­ду для оте­че­ства, кото­рой ни рань­ше, с того вре­ме­ни, как Тарк­ви­ний захва­тил власть, вам не уда­лось полу­чить, ни потом недо­станет, еже­ли теперь мы не выка­жем свою кре­пость. (2) Имей я столь­ко вре­ме­ни, сколь­ко я хотел, или поже­лай я поведать прав­ду неосве­дом­лен­ным людям, то я исчис­лил бы все без­за­ко­ния тира­на, за кото­рые в гла­зах всех пра­во­мер­но было бы ему погиб­нуть не еди­но­жды, а мно­го­крат­но. Но, посколь­ку отре­зок вре­ме­ни, кото­рый пре­до­став­ля­ют мне обсто­я­тель­ства, кра­ток, сле­ду­ет гово­рить сей­час немно­го, а сде­лать мно­го — да и сло­ва мои обра­ще­ны к людям осве­дом­лен­ным, — ска­жу, что глав­ней­шие и оче­вид­ней­шие из про­ступ­ков Тарк­ви­ния не могут встре­тить ника­ко­го про­ще­ния, в этом я вам покля­нусь.

79. Этот вот, о граж­дане, Тарк­ви­ний с помо­щью ядов ради полу­че­ния вла­сти умерт­вил род­но­го бра­та Аррун­та, пото­му что тот не желал быть бес­чест­ным, и взял в сообщ­ни­цы для этой мер­зо­сти его жену, сест­ру сво­ей соб­ст­вен­ной супру­ги, кото­рую он, про­тив­ный богам, начал совра­щать уже дав­но. (2) Это тот, кто убив теми же самы­ми яда­ми, в тот же самый день и закон­ную супру­гу, разум­ную и мать сво­их детей, и, напу­стив на себя жалост­ли­вый вид и лег­кую види­мость тра­у­ра, не посчи­тал нуж­ным отчи­стить­ся от злоб­ных слу­хов по пово­ду обо­их отрав­ле­ний, буд­то они не им сотво­ре­ны. Но сра­зу же, едва совер­шив такие ужа­саю­щие пре­ступ­ле­ния, еще до того как погас­ли погре­баль­ные кост­ры, при­няв­шие несчаст­ные тела, он начал при­ни­мать дру­зей, гото­вить бра­ко­со­че­та­ние и муже­убий­цу как неве­сту повел на брач­ное ложе ее сест­ры, неко­ле­би­мо соблюдая по отно­ше­нию к ней тай­ные дого­во­рен­но­сти: пер­вым и един­ст­вен­ным он при­внес в рим­ское государ­ство дея­ния нече­сти­вые и про­кля­тые, не имев­шие места нигде ни в Элла­де, ни в вар­вар­ской зем­ле. (3) А какие же дей­ст­вия, сограж­дане, он совер­шил по отно­ше­нию к обо­им свой­ст­вен­ни­кам, кото­рые пре­бы­ва­ли уже на зака­те сво­ей жиз­ни? Сер­вия Тул­лия, само­го спра­вед­ли­во­го из царей и более всех сде­лав­ше­го вам добра, он откры­то убил и не поз­во­лил телу его полу­чить ни похо­рон­ных обрядов, ни погре­бе­ния, уста­нов­лен­но­го обы­ча­ем. (4) А Тарк­ви­нию, жену Сер­вия, кото­рую ему само­му над­ле­жа­ло почи­тать как мать, пото­му что она при­хо­ди­лась сест­рой его отцу и была доб­рой к нему, преж­де чем она, несчаст­ная, опла­ка­ла мужа и совер­ши­ла все поло­жен­ное для чело­ве­ка, кото­ро­го погре­ба­ют в зем­ле, он умерт­вил уду­ше­ни­ем; и так он посту­пил с людь­ми, кото­ры­ми был сохра­нен, у кото­рых был вос­пи­тан и кото­рым дол­жен был бы насле­до­вать после их смер­ти, подо­ждав немно­го, пока смерть не при­дет к ним в соот­вет­ст­вии с есте­ствен­ным ходом вещей.

80. Но что тол­ку упре­кать Тарк­ви­ния за такие без­за­ко­ния, что име­ли место в отно­ше­нии род­ст­вен­ни­ков и свой­ст­вен­ни­ков его, если поми­мо них я могу обви­нить его в таких без­за­ко­ни­ях, кото­рые совер­ша­лись про­тив оте­че­ства и про­тив всех нас, если, конеч­но, сле­ду­ет назы­вать их без­за­ко­ни­я­ми, а не раз­ру­ше­ни­ем и не уни­что­же­ни­ем всех уста­нов­ле­ний и обы­ча­ев. К при­ме­ру, для нача­ла, каким обра­зом он полу­чил гла­вен­ство? Раз­ве же так, как пред­ше­ст­ву­ю­щие цари? Как бы не так! Он, конеч­но, далек от это­го. (2) Есте­ствен­но, те были при­веде­ны к вла­сти вами, соглас­но отцов­ским уста­нов­ле­ни­ям и зако­нам: это про­ис­хо­ди­ло преж­де все­го после поста­нов­ле­ния сена­та, кото­ро­му было пере­да­но пра­во выно­сить пред­ва­ри­тель­ные суж­де­ния, затем после избра­ния меж­ду­ца­рей, кото­рым сенат пору­чал опре­де­лить наи­бо­лее под­хо­дя­ще­го из чис­ла достой­ных вла­сти; а вслед за тем — после голо­со­ва­ния наро­да в народ­ном собра­нии, по кото­ро­му закон­ным обра­зом под­твер­жда­ют­ся все глав­ные дела; а вдо­ба­вок, после того как пти­це­га­да­ния и жерт­во­при­но­ше­ния, и про­чие зна­ки, без кото­рых не было бы ника­кой поль­зы ни от чело­ве­че­ско­го рве­ния, ни от чело­ве­че­ской муд­ро­сти, ока­зы­ва­лись бла­го­при­ят­ны­ми. (3) Ну зна­ет ли кто-нибудь из вас, что из все­го это­го име­ло место, когда Тарк­ви­ний взял власть? Какое такое пред­ва­ри­тель­ное суж­де­ние сена­та? Что за выбор со сто­ро­ны меж­ду­ца­рей? Какое такое голо­со­ва­ние наро­да? Что за бла­го­при­ят­ные авгу­рии? Я даже не спра­ши­ваю, было ли все соблюде­но, хотя это все нуж­но, чтобы все было чест­но, тре­бо­ва­лось, чтобы ниче­го из того, что в обы­чае, соглас­но зако­нам, не было остав­ле­но в небре­же­нии. Но если кто-нибудь смог бы пока­зать, что толь­ко одно из все­го необ­хо­ди­мо­го име­ет место, то я счел бы, что иска­жаю осталь­ное. Итак, каким обра­зом он при­шел к вла­сти? С помо­щью ору­жия, наси­лия и заго­во­ров вме­сте с бес­чест­ны­ми людь­ми, что обыч­но для тира­нов, при том что вы это­го не жела­ли и тяго­ти­лись этим. (4) Ну и после того как Тарк­ви­ний взял власть в свои руки, оста­вим в сто­роне спо­соб ее полу­че­ния, неуже­ли он вос­поль­зо­вал­ся ею так, как подо­ба­ет царю, беря при­мер с пред­ше­ст­вен­ни­ков, кото­рые и сло­вом и делом посто­ян­но пре­тво­ря­ли в жизнь то, бла­го­да­ря чему пере­да­ли город сво­им наслед­ни­кам более бога­тым и более силь­ным, чем сами полу­чи­ли? И кто, нахо­дясь в здра­вом уме, мог бы такое вымол­вить, видя, в какое пла­чев­ное и худое состо­я­ние мы все им при­веде­ны?

81. И я обхо­жу мол­ча­ни­ем какие бы то ни было наши, пат­ри­ци­ев, напа­сти, узнав о кото­рых, запла­кал бы любой из вра­гов, так как нас оста­лось в живых совсем немно­го из мно­го­люд­ства, и мы из вели­ких пре­вра­ти­лись в уни­жен­ных и впа­ли, будучи ранее силь­ны­ми и счаст­ли­вы­ми, в бед­ность и ужас­ную нуж­ду, лишив­шись всех богатств. Ведь из этих бли­ста­тель­ных, вну­шаю­щих бла­го­го­вей­ный тре­пет вели­ких людей, бла­го­да­ря кото­рым наш город неко­гда был зна­ме­ни­тым, одни погиб­ли, дру­гие бежа­ли из оте­че­ства. (2) Но в каком состо­я­нии нахо­дят­ся ваши дела, пле­беи? Раз­ве он не лишил вас зако­нов, не лишил собра­ний для про­веде­ния свя­щен­ных обрядов и жерт­во­при­но­ше­ний, не поло­жил конец ваше­му уча­стию в избра­нии долж­ност­ных лиц путем голо­со­ва­ния, член­ства в народ­ных собра­ни­ях, касаю­щих­ся дел общи­ны, но вынуж­да­ет, слов­но куп­лен­ных за сереб­ро рабов, мучить­ся тем, что достой­но позо­ра, тем, что вы, изну­ря­е­мые в пре­ис­под­них и под­зе­ме­льях, выру­ба­е­те камень, вали­те лес, пере­тас­ки­ва­е­те тяже­сти, не полу­чая ни малей­ше­го отды­ха от этих тягот? (3) Так когда же настанет пре­дел бед­ст­ви­ям и до каких пор мы будем тер­пе­ли­во сно­сить все это? Когда оте­че­ство воз­вра­тит сво­бо­ду? Когда умрет Тарк­ви­ний? Кля­нусь Юпи­те­ром! И что же настанет у нас тогда не хуже нынеш­не­го? Ведь мы полу­чим трех Тарк­ви­ни­ев от одно­го кор­ня и во мно­гом более нече­сти­вых, неже­ли их роди­тель. (4) Ведь если он, пре­вра­тив­шись в тира­на из част­но­го лица, сра­зу стал дур­ным, зна­то­ком зло­де­я­ний, свой­ст­вен­ных тира­нам, каки­ми же, нуж­но думать, вырас­тут те, кто от него родил­ся, у кото­рых и дур­ное про­ис­хож­де­ние, и дур­ное вос­пи­та­ние, и кото­рым ни увидеть, ни выучить­ся чему-либо, что дела­ет­ся разум­но и при­лич­но для граж­да­ни­на, не дове­лось? И чтобы вы не изу­ча­ли их про­кля­тую при­ро­ду, но точ­но узна­ли бы, каких щен­ков вскарм­ли­ва­ет на вашу голо­ву тира­ния Тарк­ви­ния, посмот­ри­те на дела одно­го из них, стар­ше­го.

82. Перед вами дочь Спу­рия Лукре­ция, кото­ро­го тиран, ухо­дя на вой­ну, назна­чил пре­фек­том горо­да, и супру­га Тарк­ви­ния Кол­ла­ти­на, род­ст­вен­ни­ка тира­нов, мно­го стра­да­ний пере­нес­ше­го по их мило­сти. И она, конеч­но, блюдя свое досто­ин­ство и любя сво­его мужа, как и при­ста­ло доб­рой жене, когда на ночь глядя к ней явил­ся Секст, радуш­но при­ня­тый ввиду сво­его с ним род­ства, а Кол­ла­тин тогда был в отлуч­ке в лаге­ре, не смог­ла избе­жать необуздан­но­го высо­ко­ме­рия тира­нии, но, слов­но плен­ни­ца, взя­тая при­нуж­де­ни­ем, пре­тер­пе­ла то, чего сво­бод­ной жен­щине тер­петь не при­ста­ло. (2) Него­дуя и пола­гая, что оскорб­ле­ние невы­но­си­мо, она откры­лась отцу и осталь­ным род­ст­вен­ни­кам в постиг­ших ее горе­стях и после скорб­ных просьб и мольб об отмще­нии за ее беды, она, выта­щив спря­тан­ный в склад­ках пла­тья кин­жал, пле­беи, на гла­зах у отца вон­зи­ла желе­зо в соб­ст­вен­ное тело. (3) О ты, уди­ви­тель­ная и достой­ная мно­гих похвал за бла­го­род­ный выбор, ты умер­ла, ты погиб­ла, не выне­ся тира­ни­че­ской наг­ло­сти, пре­зрев все радо­сти жиз­ни, лишь бы не выпа­ло еще раз пере­не­сти такое. После все­го это­го ты, о Лукре­ция, имея жен­скую при­ро­ду, обла­да­ешь духом бла­го­род­но­го мужа, а что же мы, родив­ши­е­ся мужа­ми, ока­зы­ваем­ся в доб­ле­сти ниже жен­щин? И если тебе, поне­же с тобой в одну толь­ко ночь обо­шлись тира­ни­че­ски, отняв у тебя неза­пят­нан­ную честь, смерть пока­за­лась милее и бла­жен­нее жиз­ни, раз­ве нам не при­дет в голо­ву поду­мать то же самое — нам, у кого Тарк­ви­ний, пра­вя тира­ни­че­ской вла­стью не один день, а уже два­дцать пятый год, отнял все удо­воль­ст­вия жиз­ни, лишив нас сво­бо­ды? (4) Невы­но­си­ма нам, пле­беи, жизнь сре­ди подоб­ных непре­рыв­ных несча­стий, нам, потом­кам тех мужей, кото­рые счи­та­ли пра­виль­ным тво­рить доб­ро для дру­гих и взва­ли­ли на себя ради сла­вы бре­мя неис­чис­ли­мых опас­но­стей. Но всем нам нуж­но выбрать одно из двух: или сво­бод­ную жизнь, или смерть со сла­вой. (5) И час, о кото­ром мы моли­ли, насту­пил — Тарк­ви­ний отлу­чил­ся из горо­да, а пат­ри­ции пред­во­ди­тель­ст­ву­ют в пред­при­я­тии. И если мы со рве­ни­ем при­сту­пим к делу, у нас ни в чем не будет недо­стат­ка: ни в людях, ни в сред­ствах, ни в ору­жии, ни в вое­на­чаль­ни­ках, ни в каком бы то ни было сна­ря­же­нии для веде­ния вой­ны — ведь город полон все­го, и позор счи­тать, что мы пра­вим и вольска­ми, и саби­ня­на­ми, и вели­ким мно­же­ст­вом дру­гих наро­дов, а сами про­дол­жа­ем быть раба­ми и пред­при­ни­ма­ем в уго­ду Тарк­ви­нию мно­го­чис­лен­ные вой­ны, а для свой сво­бо­ды — ни одну.

83. Итак, каки­ми сред­ства­ми в этих обсто­я­тель­ствах мы смо­жем вос­поль­зо­вать­ся и какие у нас будут союз­ни­ки? Ведь оста­лось ска­зать лишь об этом. Преж­де все­го мы воз­ла­га­ем надеж­ду на богов, чьи свя­ты­ни, хра­мы и алта­ри осквер­ня­ет Тарк­ви­ний вся­кий раз, как при­сту­па­ет к жерт­во­при­но­ше­ни­ям и воз­ли­я­ни­ям богам со сво­и­ми рука­ми, зама­ран­ны­ми кро­вью и запят­нан­ны­ми вся­че­ски­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми про­тив бли­жай­ших соро­ди­чей; затем — надеж­ду на самих себя, кото­рые не мало­чис­лен­ны и не без опы­та в рат­ном деле; а наряду с этим — на помощь от союз­ни­ков, кото­рые, пока мы их не при­зо­вем, не посчи­та­ют нуж­ным усерд­ст­во­вать, но если увидят, что мы, со сво­ей сто­ро­ны, ведем себя доб­лест­но, с радо­стью под­ни­мут­ся на вой­ну вме­сте с нами: ведь тира­ния враж­деб­на всем, кто жела­ет быть сво­бод­ным. (2) Но если кто-то из вас опа­са­ет­ся, что граж­дане, кото­рые вме­сте с Тарк­ви­ни­ем нахо­дят­ся в лаге­ре, ста­нут под­мо­гой ему, а с нами учи­нят вой­ну, то боят­ся они без вся­ких на то осно­ва­ний. Ведь тира­ния тяж­ка и для них, а для всех людей есте­ствен­но стрем­ле­ние к сво­бо­де, и любой повод к пере­мене для тех, кто стра­да­ет, доста­точ­но важен. И если вы поста­но­ви­те, чтобы они при­шли к нам на помощь, ни стра­ха не оста­нет­ся, кото­рый удер­жал бы их рядом с тира­на­ми, ни при­зна­тель­но­сти к ним, ни чего дру­го­го, что при­нуж­да­ет и скло­ня­ет людей тво­рить непра­вед­ное. (3) Если же в ком-то из них в силу дур­ной при­ро­ды или пло­хо­го вос­пи­та­ния все же посе­лит­ся любовь к тира­ну — а их немно­го, кля­нусь Юпи­те­ром, — то мы свя­жем их столь тяже­лы­ми око­ва­ми, что они из пло­хих пре­вра­тят­ся в доб­рых: ведь у нас в залож­ни­ках в горо­де нахо­дят­ся их дети, жены и роди­те­ли, кото­рые для каж­до­го доро­же соб­ст­вен­ной жиз­ни. Так что еже­ли они отсту­пят­ся от тира­нов, мы им отда­дим их и, выне­ся реше­ние о про­ще­нии совер­шив­ших ошиб­ки, лег­ко скло­ним таких на свою сто­ро­ну. (4) Итак, пле­беи, без стра­ха и с доб­ры­ми надеж­да­ми на буду­щее под­ни­май­тесь на бит­ву, при­няв на себя вот эту, луч­шую из войн, какие вы когда-либо пред­при­ни­ма­ли. И мы, о отчие боги, доб­рые стра­жи этой зем­ли, и вы, боже­ства, кому дали нас в удел отцы наши, и ты, град, пре­вы­ше осталь­ных горо­дов любез­ный богам, в кото­ром нам выпа­ло родить­ся и воз­рас­тать, мы защи­тим вас и помыс­ла­ми, и реше­ни­я­ми, и рука­ми, и жиз­ня­ми, и гото­вы пре­тер­петь все, что нис­по­шлют небе­са и судь­ба. (5) Но я пред­чув­ст­вую, что бла­гим начи­на­ни­ям будет соот­вет­ст­во­вать счаст­ли­вый исход. И да будет муже­ство у тех, кто постиг все вели­чие это­го и при­шел к един­ст­вен­но­му реше­нию, — и нас спа­сти, и самим спа­стись с нашей же помо­щью».

84. Пока Брут про­из­но­сил эту речь, из тол­пы разда­ва­лись непре­рыв­ные вос­кли­ца­ния, свиде­тель­ст­ву­ю­щие об одоб­ре­нии его слов, а у очень и очень мно­гих от радо­сти поли­лись сле­зы, ибо они услы­ха­ли уди­ви­тель­ные и неожи­дан­ные речи; и про­ти­во­ре­чи­вые чув­ства охва­ты­ва­ли душу каж­до­го, ни в чем не схо­жие меж­ду собой, посколь­ку горесть сме­ши­ва­лась с радо­стью, пер­вая — из-за преж­них невзгод, вто­рая — из-за пред­чув­ст­ву­е­мых надежд. И отва­га стал­ки­ва­лась со стра­ха­ми: пер­вая — взы­вая к пре­зре­нию опас­но­сти, чтобы пода­вить зло, вызы­ваю­щее нена­висть, дру­гие — из-за опа­се­ния того, что свер­же­ние тира­нии нелег­кое дело, что и все­ля­ло нере­ши­тель­ность. (2) Но когда Брут замолк, все изда­ли один и тот же клич, слов­но вырвав­ший­ся из одних уст, чтобы он вел их к ору­жию. И Брут, воз­ра­до­вав­шись, вос­клик­нул: «Но все же было бы луч­ше, чтобы вы, узнав о том, что реше­но в сена­те, одоб­ри­ли реше­ние. Ведь мы реши­ли, чтобы и сами Тарк­ви­нии были изгна­ны из горо­да рим­лян и из обла­сти, над кото­рой рим­ляне власт­ву­ют, а так­же весь род, что идет от них. И отно­си­тель­но воз­вра­ще­ния Тарк­ви­ни­ев, чтобы нико­му не поз­во­ле­но было ни делать что-либо, ни гово­рить, а если обна­ру­жит­ся, что кто-то дей­ст­ву­ет вопре­ки это­му, то тому погиб­нуть. (3) И если это ваше еди­но­душ­ное мне­ние, то разой­ди­тесь по кури­ям и подай­те ваши голо­са, и пусть это пер­вое у вас закон­ное поста­нов­ле­ние станет нача­лом сво­бо­ды». И голо­со­ва­ние нача­лось, а когда все курии одоб­ри­ли изгна­ние тира­нов, Брут, вновь вый­дя впе­ред, гово­рит: «Посколь­ку пер­вое у нас опре­де­ле­но так, как сле­ду­ет, выслу­шай­те осталь­ное, что мы реши­ли отно­си­тель­но государ­ст­вен­но­го устрой­ства. (4) Пока мы обсуж­да­ли, что за прав­ле­ние будет в общине, нам пока­за­лось пра­виль­ным цар­скую власть более не уста­нав­ли­вать, но каж­дый год назна­чать двух пра­ви­те­лей, обла­даю­щих цар­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми, и назна­чать их буде­те вы на народ­ных собра­ни­ях, про­во­дя голо­со­ва­ния по цен­ту­ри­ям. И если реше­ния сов­па­дут с вашим жела­ни­ем, про­го­ло­суй­те!» И это реше­ние народ одоб­рил, ни одно­го голо­са не ока­за­лось про­тив. (5) После это­го Брут, вый­дя впе­ред, назна­чил меж­ду­ца­рем, кото­рый дол­жен поза­бо­тить­ся о народ­ных собра­ни­ях по выбо­ру долж­ност­ных лиц, соглас­но отцов­ским обы­ча­ям, Спу­рия Лукре­ция. И тот, рас­пу­стив собра­ние, при­ка­зал, чтобы все с ору­жи­ем и как мож­но быст­рее вышли на поле, где обыч­но соби­ра­лись на собра­ния. Когда же народ собрал­ся, он пред­ло­жил двух мужей для испол­не­ния обя­зан­но­стей, что над­ле­жат царям, — Бру­та и Кол­ла­ти­на. И народ, при­зван­ный по цен­ту­ри­ям, утвер­дил власть этих мужей. Вот таким было то, что тогда вер­ши­лось в горо­де.

85. Услы­шав от вест­ни­ков, кото­рым уда­лось убе­жать из горо­да, преж­де чем были закры­ты ворота, сооб­ще­ния толь­ко о том, что Брут про­во­дит собра­ние и обра­ща­ет­ся с реча­ми к наро­ду, при­зы­вая граж­дан к сво­бо­де, царь Тарк­ви­ний, нико­му ниче­го не ска­зав, поспе­шил туда, взяв сыно­вей и вер­ней­ших из сво­их дру­зей, пого­няя коней во весь опор, чтобы успеть пред­от­вра­тить вос­ста­ние. Но, обна­ру­жив, что ворота закры­ты, и на зуб­цах город­ских стен пол­но воору­жен­ных людей, он как мож­но ско­рее воз­вра­ща­ет­ся в лагерь, сте­ная и жалу­ясь на нане­сен­ные ему обиды. (2) Но и там, ока­за­лось, дело его погиб­ло. Ведь кон­су­лы, пред­видя его ско­рое при­бы­тие в город, посла­ли по дру­гим доро­гам пись­ма, при­зы­вая вои­нов в лаге­ре отри­нуть тира­на и уве­дом­ляя их о том, какие реше­ния при­ня­ты в горо­де. (3) Полу­чив эти пись­ма, Марк Гора­ций⁸⁴ и Тит Гер­ми­ний⁸⁵, остав­лен­ные царем заме­сти­те­ля­ми в его отсут­ст­вие, огла­си­ли их на воен­ной сход­ке и вопро­си­ли по цен­ту­ри­ям мне­ния о том, как сле­ду­ет посту­пить. Когда же всем ста­ло ясно, что при­ня­тые в горо­де поста­нов­ле­ния име­ют закон­ную силу, более уже не допу­сти­ли воз­вра­ще­ния Тарк­ви­ния. (4) И царь, лишив­шись и этой надеж­ды, вме­сте с немно­ги­ми укрыл­ся в горо­де Габии, царем кото­ро­го, как я гово­рил ранее, он назна­чил стар­ше­го сына Секс­та; сам же он был уже ста­рым по воз­рас­ту, про­цар­ст­во­вав два­дцать пять лет. Гер­ми­ний и Гора­ций же заклю­чи­ли пере­ми­рие в войне с арде­а­та­ми на пят­на­дцать лет и отве­ли вой­ско домой. Так цар­ское прав­ле­ние в государ­стве, про­су­ще­ст­во­вав после осно­ва­ния Рима в тече­ние двух­сот соро­ка четы­рех лет, пре­вра­ти­лось при послед­нем царе в тира­нию и было упразд­не­но по опи­сан­ным при­чи­нам и таки­ми дея­те­ля­ми.