Письма Марка Туллия Цицерона

45. Титу Пом­по­нию Атти­ку, уехав­ше­му в Эпир

Рим, июнь или нача­ло июля 59 г.

1. Полу­чил от тебя несколь­ко писем, из кото­рых понял, — с каким бес­по­кой­ст­вом и тре­во­гой ты ждешь ново­стей. Нас одоле­ва­ют со всех сто­рон, и мы уже не отка­зы­ваем­ся быть раба­ми, но боим­ся смер­ти и изгна­ния, как боль­ше­го зла, хотя они гораздо мень­ше. И это поло­же­ние, вызы­ваю­щее общие сто­ны у всех, никто не облег­ча­ет даже сло­вом. Как я подо­зре­ваю, те, кто власт­ву­ет, ста­вят себе целью нико­му ниче­го не оста­вить для разда­чи¹. Один толь­ко моло­дой Кури­он² гово­рит и откры­то про­ти­вит­ся. Чест­ные граж­дане гром­ко руко­пле­щут ему, с вели­ким поче­том при­вет­ст­ву­ют на фору­ме и, кро­ме того, часто выка­зы­ва­ют ему зна­ки сво­его бла­го­во­ле­ния. Фуфия³ пре­сле­ду­ют кри­ка­ми, бра­нью и сви­стом. Все это порож­да­ет не надеж­ду, а вели­кую скорбь, когда видишь, что в государ­стве про­яв­ле­ния чувств сво­бод­ны, но доб­лесть свя­за­на⁴.

2. Во избе­жа­ние тво­их рас­спро­сов о подроб­но­стях каж­до­го дела, ска­жу, что все доведе­но до того, что нет надеж­ды, что когда-либо ста­нут сво­бод­ны­ми не толь­ко част­ные, но даже долж­ност­ные лица. Одна­ко при этом состо­я­нии подав­лен­но­сти сво­бо­да выска­зы­ва­ний, по край­ней мере, в круж­ках и во вре­мя пиров, бо́льшая, чем была ранее: скорбь начи­на­ет побеж­дать страх, но так, что все пре­ис­пол­не­но отча­я­ния. Кам­пан­ский закон тре­бу­ет даже про­из­не­се­ния кан­дида­та­ми перед народ­ной сход­кой клят­вы, при­зы­ваю­щей про­кля­тия в слу­чае, если они будут упо­ми­нать об ином поряд­ке вла­де­ния зем­лей, кро­ме уста­нов­лен­но­го Юли­е­вы­ми зако­на­ми⁵. Про­чие про­из­но­сят клят­ву без коле­ба­ний. Счи­та­ют, что Лате­рен­сий⁶ посту­пил пре­крас­но, пере­став стре­мить­ся к долж­но­сти народ­но­го три­бу­на из неже­ла­ния про­из­не­сти клят­ву.

3. Но о государ­ст­вен­ных делах мне про­дол­жать не хочет­ся. Я недо­во­лен собой и пишу с глу­бо­чай­шей скор­бью. Защи­ща­юсь, в срав­не­нии с общей подав­лен­но­стью — не роб­ко; в срав­не­нии же с совер­шен­ны­ми в про­шлом столь вели­ки­ми дея­ни­я­ми⁷ — не очень муже­ст­вен­но. Цезарь очень любез­но пред­ла­га­ет мне это легат­ство, чтобы я был у него лега­том; мне дают и посоль­ство во испол­не­ние обе­та⁸. Послед­нее и не обес­пе­чи­ва­ет доста­точ­ной без­опас­но­сти, если при­нять во вни­ма­ние совест­ли­вость Смаз­ли­во­го⁹, и уда­ля­ет меня к при­езду бра­та; пер­вое же и надеж­нее, и не меша­ет мне быть здесь, когда захо­чу. Согла­ша­юсь на это пред­ло­же­ние, но думаю, что не вос­поль­зу­юсь им; впро­чем неиз­вест­но. Не хочет­ся бежать, желаю бить­ся. Настро­е­ние весь­ма в мою поль­зу, но не утвер­ждаю ниче­го. Хра­ни мол­ча­ние об этом.

4. Отпу­ще­ние на волю Ста­ция¹⁰ и неко­то­рые дру­гие дела, пра­во, тре­во­жат меня, но я стал уже совсем нечув­ст­ви­тель­ным. Я хотел бы, даже жаж­дал бы, чтобы ты был здесь. Я не был бы лишен ни сове­та, ни уте­ше­ния. Во вся­ком слу­чае, будь нагото­ве, чтобы при­ле­теть, если я закри­чу.