Письма Марка Туллия Цицерона

123. Пуб­лию Кор­не­лию Лен­ту­лу Спин­те­ру, в про­вин­цию Кили­кию

Рим, фев­раль 55 г.

1. Обо всем, что каса­ет­ся тебя, что обсуди­ли, что поста­но­ви­ли, что пред­при­нял Пом­пей, ты луч­ше все­го узна­ешь от Мар­ка Пле­то­рия¹, кото­рый не толь­ко участ­во­вал в этом, но и руко­во­дил всем этим и по отно­ше­нию к тебе ни в чем не пре­не­брег обя­зан­но­стя­ми самой искрен­ней, самой разум­ной, самой забот­ли­вой друж­бы. От него ты узна­ешь и об общем поло­же­нии государ­ст­вен­ных дел. Како­вы они, писать нелег­ко. Они дей­ст­ви­тель­но в руках наших дру­зей² и при­том в такой сте­пе­ни, что нынеш­нее поко­ле­ние, кажет­ся, не увидит ника­кой пере­ме­ны.

2. Что каса­ет­ся меня, то я, как мне и над­ле­жит, как ты сам наста­вил меня и как меня застав­ля­ют друж­ба и выго­да, при­со­еди­ня­юсь к тому чело­ве­ку³, к кото­ро­му счел нуж­ным при­со­еди­нить­ся ты для моей поль­зы⁴; но ты хоро­шо пони­ма­ешь, как труд­но отка­зать­ся от сво­его мне­ния насчет государ­ст­вен­ных дел, осо­бен­но когда оно пра­виль­но и обос­но­ва­но. Тем не менее я при­спо­соб­люсь к жела­ни­ям того, кому не могу с честью про­ти­во­ре­чить, и делаю это без при­твор­ства, как, может быть, кажет­ся неко­то­рым; душев­ная склон­ность и, кля­нусь тебе, при­язнь к Пом­пею настоль­ко силь­ны у меня, что все, что полез­но и жела­тель­но ему, уже кажет­ся мне и спра­вед­ли­вым и истин­ным. Я пола­гаю, что даже его про­тив­ни­ки⁵ не сде­ла­ли бы ошиб­ки, если бы пре­кра­ти­ли борь­бу, раз они не могут с ним срав­нять­ся.

3. Меня так­же уте­ша­ет то, что я такой чело­век, кото­ро­му все с вели­чай­шей охотой пре­до­став­ля­ют либо защи­щать то, чего хочет Пом­пей, либо мол­чать, либо даже — что для меня при­ят­нее все­го — вер­нуть­ся к моим лите­ра­тур­ным заня­ти­ям; это я, конеч­но, и сде­лаю, если мне поз­во­лит друж­ба к нему. Ведь то, на что я рас­счи­ты­вал, выпол­нив почет­ней­шие обя­зан­но­сти и пере­не­ся вели­чай­шие труды⁶, — с досто­ин­ст­вом выска­зы­вать свое мне­ние и неза­ви­си­мо зани­мать­ся государ­ст­вен­ны­ми дела­ми — все это пол­но­стью уни­что­же­но и при­том в такой же сте­пе­ни для меня, как и для всех. Оста­ет­ся либо без вся­ко­го досто­ин­ства согла­шать­ся с немно­ги­ми⁷, либо тщет­но не согла­шать­ся.

4. Пишу тебе это боль­ше все­го для того, чтобы ты уже теперь обду­мал и свой образ дей­ст­вий. Изме­ни­лось все поло­же­ние сена­та, судов, все­го государ­ства. Нам сле­ду­ет желать спо­кой­ст­вия, кото­рое те, кто власт­ву­ет, види­мо, наме­ре­ны обес­пе­чить, если неко­то­рые люди смо­гут пере­не­сти их власть более тер­пе­ли­во. О том досто­ин­стве кон­су­ля­ра — муже­ст­вен­но­го и стой­ко­го сена­то­ра — нам нече­го и думать; оно утра­че­но по вине тех, кто оттолк­нул от сена­та и самое пре­дан­ное ему сосло­вие и само­го про­слав­лен­но­го чело­ве­ка⁸.

5. Но — чтобы вер­нуть­ся к тому, что бли­же свя­за­но с тво­им делом — я выяс­нил, что Пом­пей боль­шой друг тебе и, насколь­ко я могу судить, в его кон­суль­ство ты достиг­нешь все­го, чего хочешь; тут уж я буду при нем неот­ступ­но и не пре­не­бре­гу ничем, что может иметь зна­че­ние для тебя; ведь я не буду опа­сать­ся быть в тягость тому, кому будет при­ят­но видеть меня бла­го­дар­ным ему так­же за услу­гу, ока­зан­ную тебе.

6. Про­шу тебя, будь уве­рен, что не суще­ст­ву­ет ни одно­го само­го мало­го дела, касаю­ще­го­ся тебя, кото­рое не было бы для меня доро­же всех моих дел. При таких чув­ствах я могу быть удо­вле­тво­рен сво­им соб­ст­вен­ным усер­ди­ем, но на деле не полу­чаю удо­вле­тво­ре­ния, ибо даже частич­но не могу ни воздать тебе по тво­им заслу­гам, ни даже мыс­лен­но отбла­го­да­рить⁹.

7. Был слух, что ты дей­ст­во­вал очень успеш­но¹⁰; от тебя ждут пись­ма, о кото­ром мы с Пом­пе­ем уже гово­ри­ли. Если оно при­дет, буду ста­рать­ся встре­чать­ся с долж­ност­ны­ми лица­ми и сена­то­ра­ми. Что же каса­ет­ся про­чих тво­их дел, то хотя я и буду при­ла­гать даже бо́льшие уси­лия, чем могу, я все же сде­лаю мень­ше, чем дол­жен.