Письма Марка Туллия Цицерона

138. Квин­ту Тул­лию Цице­ро­ну, в про­вин­цию Цис­аль­пий­скую Гал­лию

Рим, нача­ло июня 54 г.

Марк бра­ту Квин­ту при­вет.

1. За три дня до июнь­ских нон, в день сво­его при­езда в Рим, я полу­чил твое пись­мо, отправ­лен­ное из Пла­цен­ции¹, затем дру­гое, послан­ное на сле­дую­щий день с девя­той мили за Лав­дом², вме­сте с пись­мом от Цеза­ря, пол­ным вся­кой любез­но­сти, вни­ма­ния, при­яз­ни. Это очень важ­но, или, вер­нее, самое важ­ное и име­ет боль­шое зна­че­ние для дости­же­ния сла­вы и высо­ко­го поло­же­ния; но, верь мне (ведь ты зна­ешь меня), то, что я ценю выше все­го, это я уже имею, имен­но: во-пер­вых, то, что ты в такой сте­пе­ни слу­жишь наше­му обще­му досто­ин­ству, затем — такую друж­бу Цеза­ря ко мне, кото­рую я став­лю выше всех этих поче­стей, кото­рых, соглас­но его жела­нию, я дол­жен ожи­дать от него. Его пись­мо, отправ­лен­ное вме­сте с тво­им, доста­ви­ло мне неве­ро­ят­ную радость: нача­ло его — о том, как при­я­тен ему был твой при­езд и вос­по­ми­на­ние о нашей ста­рой друж­бе; затем — он сде­ла­ет так, что я, при всей сво­ей печа­ли и тос­ке по тебе, буду радо­вать­ся тому, что ты имен­но с ним, хотя и раз­лу­чен со мной.

2. Поэто­му ты посту­па­ешь под­лин­но по-брат­ски, убеж­дая меня — но, кля­нусь тебе, это зна­чит под­го­нять бегу­ще­го³ — сосре­дото­чить на нем все свое рве­ние. Я со всем сво­им рве­ни­ем, быть может, достиг­ну того, что часто слу­ча­ет­ся с пут­ни­ка­ми, когда они спе­шат: если они слу­чай­но вста­ли поз­же, чем хоте­ли, то, поспе­шив, они при­хо­дят туда, куда им нуж­но, даже рань­ше, чем они при­шли бы, будучи на ногах с ночи; так и я: там, где дело идет о почи­та­нии это­го чело­ве­ка, я дол­го спал, хотя ты, кля­нусь, часто будил меня; теперь я быст­ро загла­жу свою мед­ли­тель­ность бегом коней и даже поэ­ти­че­ских квад­риг (раз он, как ты пишешь, одоб­ря­ет мою поэ­му⁴); дай­те толь­ко мне Бри­та­нию, чтобы я мог опи­сать ее тво­и­ми крас­ка­ми и сво­ей кистью. Но что я делаю? Каким сво­бод­ным вре­ме­нем я буду рас­по­ла­гать, осо­бен­но оста­ва­ясь в Риме, соглас­но его⁵ прось­бе? Но это будет вид­но; быть может, как это быва­ет, друж­ба одна победит все труд­но­сти.

3. За то, что я при­слал к нему Тре­ба­ция, он даже бла­го­да­рит меня, очень ост­ро­ум­но и лас­ко­во; он гово­рит, что сре­ди его столь мно­го­чис­лен­ных спут­ни­ков не было ни одно­го, кто бы мог соста­вить вызов в суд. Я про­сил у него долж­но­сти три­бу­на для Мар­ка Кур­ция⁶ (Доми­ций счел бы, что я изде­ва­юсь над ним, если бы я попро­сил его; ведь он еже­днев­но повто­ря­ет, что не может назна­чить даже воен­но­го три­бу­на; да и в сена­те он шутил, что его кол­ле­га Аппий⁷ для того и съездил к Цеза­рю⁸, чтобы при­вез­ти от него какую-нибудь долж­ность три­бу­на); но это — на сле­дую­щий год. Так хотел и Кур­ций.

4. Каким я, по-тво­е­му, дол­жен быть и в государ­ст­вен­ных делах и по отно­ше­нию к нашим вра­гам, таков, знай это, я теперь и таков буду — мяг­че ушной моч­ки⁹. В Риме поло­же­ние сле­дую­щее: есть неко­то­рая надеж­да на то, что собе­рут­ся коми­ции¹⁰, но неопре­де­лен­ная; есть неко­то­рое подо­зре­ние, что гото­вит­ся дик­та­ту­ра¹¹, так­же неопре­де­лен­ное; на фору­ме пол­ная тиши­на, но ско­рее ста­ре­ю­ще­го, чем почи­ваю­ще­го государ­ства; мои выска­зы­ва­ния в сена­те тако­вы, что дру­гие согла­ша­ют­ся со мной боль­ше, чем я сам.