Письма Марка Туллия Цицерона

265. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Эпир

Кили­кия, до 26 июня 50 г.

1. Хотя после того как я дал пись­мо к тебе тво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Фило­ге­ну, я не рас­по­ла­гал ново­стя­ми, тем не менее, когда я отправ­лял назад в Рим Фило­ти­ма, пона­до­би­лось напи­сать тебе несколь­ко слов. Преж­де все­го о том, что тре­во­жи­ло меня более все­го, — не пото­му, чтобы ты мог чем-нибудь помочь мне; ведь дело реша­ет­ся, а ты сре­ди дале­ких пле­мен:

Срок при­хо­дит, как видишь (ведь мне сле­ду­ет выехать из про­вин­ции за два дня до секс­тиль­ских календ), а пре­ем­ни­ка мне не назна­ча­ют. Кого оста­вить мне во гла­ве про­вин­ции? Здра­вый смысл и общее мне­ние тре­бу­ют, чтобы бра­та; во-пер­вых, пото­му, что это почет, а пред­по­честь ему неко­го; во-вто­рых, он у меня един­ст­вен­ный быв­ший пре­тор. Ведь Помп­тин уже дав­но уехал от меня на осно­ва­нии уго­во­ра, ибо он исклю­чал­ся по это­му усло­вию. Кве­сто­ра же никто не счи­та­ет достой­ным это­го, так как он «нена­де­жен, раз­вра­тен, стя­жа­тель».

2. Что же каса­ет­ся бра­та, то, во-пер­вых, сле­дую­щее: его уго­во­рить, пола­гаю я, невоз­мож­но; ведь он нена­видит про­вин­цию, и, кля­нусь, нет ниче­го более нена­вист­но­го, ниче­го более тягост­но­го; во-вто­рых, если даже он не хочет отка­зать мне, то каков имен­но мой долг? Раз в Сирии, как счи­та­ют, про­ис­хо­дит боль­шая вой­на, и она, види­мо, рас­про­стра­нит­ся на эту про­вин­цию, а здесь защи­ты ника­кой и для войск снаб­же­ние отпу­ще­но на год, то пока­жет­ся ли достой­ным моей люб­ви оста­вить бра­та или достой­ным моей забот­ли­во­сти — оста­вить какие-то пустя­ки? Как видишь, меня гне­тет боль­шое бес­по­кой­ство, боль­шой недо­ста­ток сове­та. Что еще нуж­но? Все это дело мне не было нуж­но. Насколь­ко луч­ше твое намест­ни­че­ство!² Уедешь, когда захо­чешь, если слу­чай­но уже не уехал. Поста­вишь во гла­ве Фес­про­тии и Хао­нии кого най­дешь нуж­ным. С Квин­том я еще не видел­ся, так что не знаю, мож­но ли будет его упро­сить, если я так решу. Одна­ко я еще не знаю, как быть, если это воз­мож­но. Вот в каком поло­же­нии это дело.

3. Осталь­ное до сего вре­ме­ни пол­но и сла­вы и бла­го­дар­но­сти, достой­но тех книг, кото­рые ты рас­хва­ли­ва­ешь³: горо­да спа­се­ны, откуп­щи­ки удо­вле­тво­ре­ны с лих­вой, никто не оскорб­лен, очень немно­гих пока­рал спра­вед­ли­вый и стро­гий декрет, и при­том нет нико­го, кто осме­лил­ся бы жало­вать­ся; дея­ния достой­ны три­ум­фа, но я не буду с жад­но­стью домо­гать­ся его, а без тво­е­го сове­та, конеч­но, совсем нет. При пере­да­че про­вин­ции затруд­ни­тель­ным быва­ет заклю­че­ние, но в этом помо­жет какой-нибудь бог.

4. Что каса­ет­ся поло­же­ния в Риме, то ты, разу­ме­ет­ся, зна­ешь боль­ше: ты узна­ёшь и чаще и более досто­вер­ное. Пра­во, я стра­даю от того, что полу­чаю сведе­ния не из тво­их писем. Сюда дохо­дят непри­ят­ные изве­стия о Кури­оне, о Пав­ле; не пото­му, чтобы я видел какую-нибудь опас­ность, если Пом­пей будет сто­ять или хотя бы сидеть⁴; толь­ко бы он был здо­ров! Но я, кля­нусь, стра­даю из-за дур­но­го обо­рота дела для моих близ­ких дру­зей Кури­о­на и Пав­ла. Итак, если ты уже в Риме, или когда ты там будешь, то при­шли мне, пожа­луй­ста, общий обзор поло­же­ния государ­ства, какое я заста­ну, чтобы я на осно­ва­нии это­го мог себе пред­ста­вить и зара­нее про­ду­мать, с каким настро­е­ни­ем мне подъ­ез­жать к Риму⁵. Ведь до неко­то­рой сте­пе­ни важ­но при­ехать не как чуже­стра­нец и гость.

5. Чуть не забыл сооб­щить: для тво­е­го Бру­та, как я тебе часто писал, я сде­лал все. Жите­ли Кип­ра гото­вы были упла­тить, но Скап­ций не был дово­лен ростом в одну сотую с еже­год­ным воз­об­нов­ле­ни­ем⁶. Арио­бар­зан не более уго­д­лив по отно­ше­нию к Пом­пею бла­го­да­ря его ста­ра­ни­ям, неже­ли бла­го­да­ря моим — по отно­ше­нию к Бру­ту. Пору­чить­ся за него я все-таки не мог, ибо царь крайне беден, а я был так дале­ко от него, что мог дей­ст­во­вать толь­ко посред­ст­вом писем, кото­ры­ми не пере­ста­вал с ним сра­жать­ся. Вывод сле­дую­щий: в денеж­ных рас­че­тах с Бру­том обо­шлись более щед­ро, чем с Пом­пе­ем. Бру­ту запла­ти­ли в этом году око­ло ста талан­тов; Пом­пею в тече­ние шести меся­цев обе­ща­но две­сти. А сколь­ко я сде­лал для Бру­та в деле Аппия, едва мож­но выра­зить. Так из-за чего же мне бес­по­ко­ить­ся? Его дру­зья — совер­шен­ные ничто­же­ства — Мати­ний и Скап­ций, кото­рый, так как он не полу­чил от меня кон­ных отрядов, чтобы при их помо­щи при­тес­нять Кипр, как он посту­пил до меня, и так как он не пре­фект — а это­го я не пре­до­ста­вил нико­му из дель­цов (ни сво­е­му дру­гу Гаю Вен­но­нию, ни тво­е­му — Мар­ку Лению) и еще в Риме заявил тебе о сво­ем наме­ре­нии соблюдать это пра­ви­ло и остал­ся непо­ко­ле­би­мым в этом, — воз­мож­но, сер­дит на меня. Но как смо­жет жало­вать­ся тот, кто отка­зал­ся взять день­ги, когда мог? По-мое­му, для Скап­ция, кото­рый был в Кап­па­до­кии, сде­ла­но доста­точ­но. При­няв от меня долж­ность три­бу­на⁷, кото­рую я ему дал на осно­ва­нии пись­ма Бру­та, он впо­след­ст­вии напи­сал мне о сво­ем отка­зе от это­го три­бу­на­та.

6. Есть некий Гавий; после того как я, по прось­бе Бру­та, назна­чил его пре­фек­том, он, соба­ка Пуб­лия Кло­дия, наго­во­рил и сде­лал мно­гое в ущерб мое­му доб­ро­му име­ни. Когда я направ­лял­ся в Апа­мею, он не сопро­вож­дал меня, а впо­след­ст­вии, при­ехав в лагерь, он при сво­ем отъ­езде не спро­сил меня, не пору­чу ли я ему чего-либо, и про­явил ко мне явную непри­язнь; за что, не знаю. Если бы он был у меня одним из пре­фек­тов, то каким чело­ве­ком счел бы ты меня? Мне, кото­рый нико­гда не пере­но­сил занос­чи­во­сти могу­ще­ст­вен­ней­ших людей, пере­но­сить ее от это­го при­хвост­ня? К тому же уде­лять ему неко­то­рую долю бла­го­склон­но­сти и поче­та — это боль­ше, чем пере­но­сить. И вот, этот Гавий, увидав меня недав­но в Апа­мее при сво­ем отъ­езде в Рим, обра­тил­ся ко мне так, как я едва ли бы осме­лил­ся обра­тить­ся к Кул­лео­лу⁸. «Где, — гово­рит, — при­ка­жешь мне полу­чить про­до­воль­ст­вие, поло­жен­ное пре­фек­ту?». Я отве­тил мяг­че, чем над­ле­жа­ло, по мне­нию при­сут­ст­во­вав­ших, — что я не велел выда­вать про­до­воль­ст­вие тем, чьи­ми труда­ми не поль­зо­вал­ся. Он ушел рас­сер­жен­ный.

7. Если сло­ва это­го без­дель­ни­ка могут подей­ст­во­вать на Бру­та, то можешь любить его один; тво­им сопер­ни­ком я не буду. Но он, я пола­гаю, будет таким, каким дол­жен быть. Я все-таки хотел, чтобы это дело было извест­но тебе, а ему я напи­сал об этом самым подроб­ным обра­зом. Вооб­ще (ведь мы с тобой наедине) Брут ни разу не при­слал мне ни одно­го пись­ма — даже в послед­ний раз, насчет Аппия, — в кото­ром не было бы чего-то над­мен­но­го, необ­щи­тель­но­го.

У тебя одна­ко часто на устах:

Одна­ко этим он ско­рее вызы­ва­ет у меня смех, неже­ли него­до­ва­ние. Но он, пра­во, мало дума­ет над тем, что пишет и кому.

8. Маль­чик Квинт Цице­рон, как я пола­гаю — нет, навер­ное, — про­чел твое пись­мо к его отцу. Ведь он обыч­но вскры­ва­ет их — и это по мое­му сове­ту, в слу­чае, когда ему нуж­но знать содер­жа­ние. Но в том пись­ме было о тво­ей сест­ре то же, что ты мне. Я видел, что маль­чик был очень рас­стро­ен. Он жало­вал­ся мне в сле­зах. Что еще нуж­но? Я под­ме­тил в нем уди­ви­тель­ную любовь, мяг­кость и доб­роту. Тем более я наде­юсь, что все будет так, как долж­но. Поэто­му я хотел, чтобы ты знал это.

9. Не умол­чу и вот о чем: Гор­тен­сий сын в Лаоди­кее во вре­мя боев гла­ди­а­то­ров вел себя позор­но и постыд­но. Ради его отца я при­гла­сил его к обеду в день его при­езда¹⁰ и ради отца же боль­ше ниче­го не сде­лал для него. Он ска­зал, что будет ожи­дать меня в Афи­нах, чтобы уехать вме­сте со мной. «Отлич­но», — гово­рю; ну, что мне было ска­зать? Но я совсем не при­даю зна­че­ния тому, что он ска­зал. Я это­го не хочу, чтобы не оскор­бить отца, кото­ро­го я, кля­нусь, глу­бо­ко почи­таю. Но если он будет моим спут­ни­ком, то я пове­ду дело так, чтобы не оскор­бить того, кого я менее все­го хочу оскор­бить.

10. Вот и все. Одно еще: при­шли мне, пожа­луй­ста, речь Квин­та Целе­ра про­тив Мар­ка Сер­ви­лия¹¹. Напи­ши мне как мож­но ско­рее. Если не о чем, то о том, что ниче­го не про­ис­хо­дит, хотя бы через сво­его пись­мо­нос­ца. Пилии и доче­ри при­вет. Бере­ги здо­ро­вье.