Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1951.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
892. Дециму Юнию Бруту Альбину, в провинцию Цисальпийскую Галлию
Рим, 4 июня 43 г.
Марк Туллий Цицерон шлет привет избранному консулом, императору1 Дециму Бруту2.
1. Да покарают боги этого Сегулия, человека, негоднейшего из всех, которые существуют, которые существовали, которые будут существовать! Как? По-твоему, он говорил только с тобой или с Цезарем3, когда он не пропустил никого, с кем бы он мог поговорить, чтобы не сказать ему того же самого? Все-таки к тебе, мой Брут, я отношусь с такой приязнью, с какой я должен относиться за то, что ты захотел, чтобы я знал эти пустяки, каковы бы они ни были. Ведь ты дал большое доказательство приязни ко мне.
2. Что касается слов того же Сегулия, будто ветераны сетуют, что ты и Цезарь не в числе децемвиров4, — о, если бы и мне не быть! Ведь что тягостнее? Однако, когда я высказал мнение5, что насчет тех, кто располагает войсками, надо внести предложение, то те же, кто это делает обычно, закричали от неудовольствия. Поэтому насчет вас сделано исключение, хотя я и сильно возражал. Ввиду этого пренебрежем Сегулием, который ищет нового не потому, что он проел старое (ведь у него ничего не было), но он пожрал именно эту последнюю новость6.
3. Но ты пишешь, что то, чего ты не делаешь ради себя самого, ты делаешь ради меня, — что ты боишься кое-чего, имея в виду меня; освобождаю тебя от всяких опасений насчет меня, Брут, честнейший и самый дорогой мне человек! Ведь в том, что можно будет предвидеть, я не ошибусь; а о том, от чего нельзя будет уберечься, я не так сильно беспокоюсь. Я был бы бессовестным, если бы требовал больше, нежели человеку может быть дано природой.
4. Ты велишь мне остерегаться, как бы под влиянием боязни я не был вынужден бояться сильнее; ты велишь это и мудро и как лучший друг. Но раз всем известно, что ты отличаешься доблестью такого рода, что ты никогда не боишься, никогда не бываешь в замешательстве7, пожалуйста, будь уверен, что я очень близко подхожу к этой твоей доблести. Поэтому я и ничего не буду страшиться и буду остерегаться всего. Но смотри, мой Брут, как бы это не была уже твоя вина, если я испугаюсь чего-либо. Ведь благодаря твоим усилиям и твоему консульству1, будь мы даже боязливыми, мы все-таки отбросили бы всякую боязнь; особенно когда все убеждены (а больше всего я), что ты чрезвычайно почитаешь нас.
5. С твоими предложениями, о которых ты пишешь, насчет четырех легионов и насчет наделения землей вами обоими8, я вполне согласен. Поэтому, хотя кое-кто из наших коллег9 и облизывался на заведование земельным делом, я все расстроил и сохранил для вас нетронутым. Если будет что-либо более тайное и, как ты пишешь, сокровенное, я пришлю кого-нибудь из своих, чтобы письмо было доставлено тебе более надежно. Канун июньских нон.
ПРИМЕЧАНИЯ