Письма Марка Туллия Цицерона

930. Гаю Юлию Цеза­рю Окта­виа­ну

Место не извест­но, меж­ду 19 авгу­ста и 7 декаб­ря 43 г.

Цице­рон Окта­виа­ну при­вет¹.

1. Если бы твои леги­о­ны, чрез­вы­чай­но враж­деб­ные мое­му име­ни и рим­ско­му наро­ду, поз­во­ли­ли мне явить­ся в сенат и лич­но обсудить поло­же­ние государ­ства, то я сде­лал бы это и не столь­ко с охотой, сколь­ко по необ­хо­ди­мо­сти: ведь ника­кие лекар­ства, кото­рые при­кла­ды­ва­ют­ся к ранам, не при­чи­ня­ют боли в такой сте­пе­ни, в какой ее при­чи­ня­ют те, кото­рые цели­тель­ны. Но так как сенат, обло­жен­ный воору­жен­ны­ми когор­та­ми, не может при­нять искрен­но ника­ко­го дру­го­го поста­нов­ле­ния, кро­ме того, что он боит­ся, — в Капи­то­лии зна­ме­на, по Риму бро­дят сол­да­ты, на поле² устра­и­ва­ет­ся лагерь, вся Ита­лия раз­ры­ва­ет­ся леги­о­на­ми, набран­ны­ми ради нашей сво­бо­ды, при­веден­ны­ми для пора­бо­ще­ния, и кон­ни­цей чуже­зем­ных наро­дов, — то я в насто­я­щее вре­мя уйду, усту­пая тебе форум, курию и свя­тей­шие хра­мы бес­смерт­ных богов, где, в то вре­мя как сво­бо­да уже вновь ожи­ва­ла, а затем сно­ва была слом­ле­на³, сенат ниче­го не обсуж­да­ет, боит­ся мно­го­го, потвор­ст­ву­ет все­му.

2. А в бли­жай­шее вре­мя, раз обсто­я­тель­ства тре­бу­ют это­го, я уйду из Рима, кото­рый я, сохра­нив его, чтобы он был сво­бод­ным, не смо­гу видеть в раб­стве; уйду из жиз­ни, кото­рая, хотя она и тре­вож­на, всё же, если она при­но­сит поль­зу государ­ству, уте­ша­ет меня доб­рой надеж­дой на буду­щее; утра­тив ее, я без коле­ба­ний паду и уйду так, чтобы каза­лось, буд­то это судь­ба не под­дер­жа­ла мое­го суж­де­ния, а не при­сут­ст­вие духа — меня. Что же каса­ет­ся того, что явля­ет­ся и ука­за­ни­ем на недав­нюю скорбь, — и свиде­тель­ст­вом неспра­вед­ли­во­сти в про­шлом, и выра­же­ни­ем чувств отсут­ст­ву­ю­щих, то я не пре­ми­ну, — раз мне пре­пят­ст­ву­ют сде­лать это лич­но, — отсут­ст­вуя, при­влечь тебя к отве­ту за себя и за государ­ство; при этом я гово­рю «за себя», слов­но мое спа­се­ние либо полез­но государ­ству, либо, во вся­ком слу­чае, свя­за­но с все­об­щим спа­се­ни­ем; ведь, во имя покро­ви­тель­ства бес­смерт­ных богов — если толь­ко я не тщет­но при­зы­ваю, тех, кото­рые не пре­кло­ня­ют слу­ха и отвер­ну­лись от нас, — и во имя Фор­ту­ны⁴ рим­ско­го наро­да, кото­рая, хотя она враж­деб­на нам, неко­гда была мило­сти­ва и, как я наде­юсь, будет ею, — кто так чужд чело­веч­но­сти, кто до такой сте­пе­ни недруг име­ни и месту это­го горо­да, что может либо скрыть это, либо не скор­беть, либо, если он никак не в силах вра­че­вать неду­ги государ­ства, не готов путем смер­ти избег­нуть лич­но ему гро­зя­щей опас­но­сти?

3. Чтобы пове­сти речь с нача­ла и дой­ти до кон­ца и послед­ние собы­тия сопо­ста­вить с пер­вы­ми — какой после­дую­щий день не был гор­ше преды­ду­ще­го и какой насту­паю­щий час не был для рим­ско­го наро­да более бед­ст­вен­ным, чем пред­ше­ст­во­вав­ший? После того как очень отваж­но, но мало счаст­ли­во отстра­ни­ли Гая Цеза­ря от гос­под­ства в государ­стве, Марк Анто­ний, муж в выс­шей сте­пе­ни храб­рый (о, если б он отли­чал­ся так­же муд­ры­ми наме­ре­ни­я­ми!) поже­лал пер­вен­ства, более цар­ско­го, неже­ли это мог­ло бы потер­петь сво­бод­ное государ­ство: он рас­то­чал государ­ст­вен­ные день­ги⁵, опу­сто­шал каз­на­чей­ство, умень­шал нало­ги, на осно­ва­нии запи­сей⁶ пре­до­став­лял горо­дам и наро­дам сво­бо­ду от повин­но­стей⁷; он осу­ществлял дик­та­ту­ру, навя­зы­вал зако­ны, пре­пят­ст­во­вал назна­че­нию дик­та­то­ра, пре­зи­рал пле­бис­ци­ты⁸, сам цар­ст­во­вал во вре­мя кон­суль­ства, один поже­лал все про­вин­ции⁹; ему вну­ша­ла отвра­ще­ние про­вин­ция Македо­ния, кото­рую Цезарь взял себе как победи­тель. Какую надеж­ду и какие рас­че­ты сле­до­ва­ло нам воз­ла­гать на него?

4. Появил­ся ты, как защит­ник нашей сво­бо­ды, чест­ней­ший, как тогда, по край­ней мере, каза­лось, — о, если бы нас не обма­ну­ло ни наше ожи­да­ние, ни твоя вер­ность! — и, собрав воеди­но вете­ра­нов и при­звав два леги­о­на для спа­се­ния оте­че­ства от гибе­ли, ты неожи­дан­но под­нял сво­и­ми уси­ли­я­ми уже почти утра­тив­шее надеж­ды, пора­жен­ное и повер­жен­ное государ­ство. Чего не пре­до­ста­вил тебе сенат рань­ше, чем ты потре­бо­вал, — боль­шее, неже­ли ты хотел, в боль­шем чис­ле, неже­ли ты наде­ял­ся? Он дал тебе связ­ки¹⁰, чтобы иметь защит­ни­ка с авто­ри­те­том, а не чтобы воору­жить тебя воен­ной вла­стью про­тив само­го себя; он про­воз­гла­сил тебя импе­ра­то­ром, возда­вал тебе почет после обра­ще­ния в бег­ство вой­ска вра­гов, не для того, чтобы тебя назы­ва­ло импе­ра­то­ром то бегу­щее вой­ско, истреб­лен­ное тво­ей рукой; он поста­но­вил воз­двиг­нуть тебе ста­тую на фору­ме¹¹, пре­до­ста­вить место в сена­те, выс­ший почет до сро­ка¹².

5. Если что-либо дру­гое может быть дано, то он при­ба­вит. Суще­ст­ву­ет ли что-нибудь дру­гое, боль­шее, что ты хотел бы взять? Но если сверх поло­жен­но­го по воз­рас­ту, сверх поло­жен­но­го по обы­чаю, даже сверх того, что поло­же­но тебе как смерт­но­му, тебе уде­ли­ли всё, то поче­му ты обма­ны­ва­ешь сенат либо жесто­ко, слов­но он небла­го­да­рен, либо пре­ступ­но, слов­но он не пом­нит о тво­ем бла­го­де­я­нии? Куда мы посла­ли тебя? От кого ты воз­вра­ща­ешь­ся? Про­тив кого мы воору­жи­ли тебя. Про­тив кого ты дума­ешь обра­тить ору­жие? От кого ты уво­дишь вой­ска? Про­тив кого выст­ра­и­ва­ешь их? Поче­му вра­га¹³ остав­ля­ют, а вме­сто вра­га устрем­ля­ют­ся про­тив граж­да­ни­на? Поче­му с середи­ны пути вой­ско дви­га­ет­ся, уда­ля­ясь от лаге­ря про­тив­ни­ков в сто­ро­ну Рима? Их надеж­да застав­ля­ет нас боять­ся кое-чего.

6. О, я нико­гда не был мудр и меня когда-то напрас­но счи­та­ли тем, кем я не был! Как ты, рим­ский народ, ошиб­ся в сво­ем мне­нии обо мне! О моя зло­по­луч­ная и неудер­жи­мая ста­рость! О покры­тые позо­ром седи­ны, в моем пре­клон­ном и лишен­ном разу­ма воз­расте! Я побудил отцов-сена­то­ров к бра­то­убий­ству, я обма­нул государ­ство, я заста­вил сам сенат нало­жить на себя руки, когда я ска­зал, что ты дитя Юно­ны и что плод тво­ей мате­ри — золо­той¹⁴. Но рок пред­ска­зы­вал, что ты ста­нешь для оте­че­ства Пари­сом¹⁵, что ты опу­сто­шишь Рим пожа­ром, Ита­лию вой­ной, будешь устра­и­вать лагерь в хра­мах бес­смерт­ных богов, созы­вать сенат в лаге­ре.

7. О жал­кая и в корот­кое вре­мя столь быст­рая и столь рази­тель­ная пере­ме­на в государ­стве! Кто имен­но будет обла­дать таким умом, чтобы быть в состо­я­нии выра­зить все это в пись­ме так, чтобы оно каза­лось дей­ст­ви­тель­но­стью, не вымыс­лом? Кто будет обла­дать столь боль­шим лег­ко­мыс­ли­ем, чтобы не счи­тать подоб­ным басне то, что сохра­ня­ют вполне досто­вер­ные вос­по­ми­на­ния? Ведь поду­май, — Анто­ний был при­знан вра­гом, им был оса­жден избран­ный кон­су­лом¹⁶, кото­рый явля­ет­ся отцом государ­ства, ты высту­пил для осво­бож­де­ния кон­су­ла и уни­что­же­ния вра­га, и враг обра­щен в бег­ство, и кон­сул осво­бож­ден от оса­ды; затем, немно­го спу­стя, тот обра­щен­ный в бег­ство враг вызван, слов­но сона­след­ник после смер­ти государ­ства, чтобы полу­чить досто­я­ние рим­ско­го наро­да; избран­ный кон­су­лом сно­ва заперт там, где ему пред­сто­ит защи­щать­ся не сте­на­ми, но река­ми и гора­ми¹⁷. Кто возь­мет­ся изло­жить это? Кто осме­лит­ся пове­рить это­му? Да будет доз­во­ле­но одна­жды без­на­ка­зан­но погре­шить, пусть при­зна­ние будет лекар­ст­вом для заблуж­даю­ще­го­ся!

8. Ведь я ска­жу прав­ду: луч­ше бы нам было не изго­нять тебя, Анто­ний, как гос­по­ди­на, чем при­нять это­го! Не пото­му, чтобы какое-либо раб­ство явля­лось желан­ным, но так как ввиду досто­ин­ства гос­по­ди­на участь раба менее позор­на, а из двух зол, когда сле­ду­ет избе­жать боль­ше­го, сле­ду­ет избрать более лег­кое. Но он выма­ли­вал то, что он хотел забрать; ты вымо­га­ешь. Он как кон­сул доби­вал­ся про­вин­ции¹⁸; ты жаж­дешь, будучи част­ным лицом. Он учреж­дал суды и пред­ла­гал зако­ны ради спа­се­ния зло­де­ев¹⁹; ты — на поги­бель чест­ней­шим. Он обе­ре­гал Капи­то­лий от кро­ви и под­жо­га раба­ми; ты хочешь уни­что­жить всё кро­во­про­ли­ти­ем и пла­ме­нем. Если тот, кто давал про­вин­ции Кас­сию и Бру­там и тем стра­жам наше­го име­ни, цар­ст­во­вал, то что будет делать тот, кто лиша­ет жиз­ни? Если тот, кто выбра­сы­вал из Рима, был тира­ном, то как назвать нам это­го, кото­рый не остав­ля­ет даже места для изгна­ния?

9. И вот, если те погре­бен­ные остан­ки наших пред­ков разу­ме­ют что-либо, если вме­сте с телом все чув­ства не уни­что­же­ны — одним и тем же огнем, то что на их вопрос о том, как теперь живет рим­ский народ, отве­тит любой из нас, кто отой­дет в бли­жай­ший черед в то веч­ное жили­ще? Или какую весть о сво­их потом­ках полу­чат те древ­ние Афри­кан­ские²⁰, Ма́кси­мы²¹, Пав­лы²², Сци­пи­о­ны?²³ Что услы­шат они о сво­ем оте­че­стве, кото­рое они укра­си­ли добы­ты­ми в бою доспе­ха­ми и три­ум­фа­ми? Что есть какой-то восем­на­дца­ти­лет­ний, чей дед был меня­лой, свиде­те­лем при сдел­ках — отец²⁴, но оба полу­ча­ли доход по чужой мило­сти, при­чем один вплоть до ста­ро­сти, так что он это­го не отри­ца­ет, дру­гой с дет­ства, так что он не может не при­знать сле­дую­ще­го: что дей­ст­ву­ет, захва­ты­ва­ет государ­ство тот, кому это могу­ще­ство доста­ви­ли не доб­лесть, не поко­рен­ные путем вой­ны и при­со­еди­нен­ные к государ­ству про­вин­ции, не досто­ин­ство пред­ков, кому наруж­ность ценой сра­ма дала день­ги и знат­ное имя, осквер­нен­ное бес­стыд­ст­вом, кто при­нудил высту­пить в бою ста­рых Юли­е­вых гла­ди­а­то­ров, изну­рен­ных рана­ми и удру­чен­ных ста­ро­стью, эти нищие остат­ки шко­лы Цеза­ря²⁵; ограж­ден­ный ими, он пере­ме­шал всё, не щадит нико­го, живет для себя; тот, кто вла­де­ет отка­зан­ным ему по заве­ща­нию²⁶ государ­ст­вом, слов­но при­да­ным в бра­ке?

10. Услы­шат двое Деци­ев²⁷, что те граж­дане, кото­рые обрек­ли себя в жерт­ву победе, чтобы власт­во­вать над вра­га­ми, попа­ли в раб­ство; услы­шит, что мы пови­ну­ем­ся бес­стыд­но­му вла­сти­те­лю, Гай Марий, кото­рый и сол­дат хотел иметь толь­ко стыд­ли­вых; услы­шит Брут²⁸, что тот народ, кото­рый сна­ча­ла он, а впо­след­ст­вии его потом­ки изба­ви­ли от царей, отдан в раб­ство в упла­ту за позор­ный раз­врат. Если не кто-либо дру­гой, то, во вся­ком слу­чае, я, вско­ре при­не­су им эту весть; ибо, если я не смо­гу избег­нуть все­го это­го при жиз­ни, то я решил бежать одно­вре­мен­но и от это­го и от жиз­ни.