Письма Марка Туллия Цицерона

73. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Фес­са­ло­ни­ка, 17 авгу­ста 58 г.

1. Я полу­чил в секс­тиль­ские иды четы­ре послан­ных тобой пись­ма: в одном ты бра­нишь меня и про­сишь быть более твер­дым; в дру­гом ты сооб­ща­ешь, что воль­ноот­пу­щен­ник Крас­са рас­ска­зал тебе о моем бес­по­кой­стве и худо­бе; в третьем ты опи­сы­ва­ешь собы­тия в сена­те; в чет­вер­том пишешь о заве­ре­ни­ях, сде­лан­ных тебе Варро­ном¹ по пово­ду доб­рых наме­ре­ний Пом­пея².

2. На пер­вое отве­чаю тебе сле­дую­щее: я стра­даю так, что не толь­ко не теряю рас­суд­ка, но имен­но от того и стра­даю, что столь здра­вый ум мне негде и не с кем исполь­зо­вать. Ибо если ты опе­ча­лен тем, что лишен меня одно­го, то како­во, по тво­е­му мне­нию, мне, лишен­но­му и тебя и всех близ­ких? И, если ты, не утра­тив­ший прав, ску­ча­ешь без меня, то как, по-тво­е­му, дол­жен стра­дать я имен­но по утра­чен­ным пра­вам? Не хочу вспо­ми­нать о том, что у меня отня­ли, не толь­ко пото­му, что ты хоро­шо зна­ешь это, но так­же чтобы само­му не бередить сво­их ран; утвер­ждаю толь­ко, что никто нико­гда не лишал­ся столь боль­шо­го иму­ще­ства и не впа­дал в такую нище­ту. При этом вре­мя не толь­ко не облег­ча­ет это­го горя, но даже уси­ли­ва­ет его. Ведь про­чие стра­да­ния смяг­ча­ют­ся за дав­но­стью, а это не может не уве­ли­чи­вать­ся еже­днев­но и от ощу­ще­ния нынеш­ней нище­ты, и от вос­по­ми­на­ний о преж­ней жиз­ни. Я не толь­ко тос­кую по сво­е­му досто­я­нию и по род­ным, но и по само­му себе. И в самом деле, что я такое? Но не ста­ну ни огор­чать тебя сето­ва­ни­я­ми, ни при­ка­сать­ся лиш­ний раз рукой к сво­им ранам. Одна­ко ты оправ­ды­ва­ешь тех, кто отнес­ся ко мне непри­яз­нен­но, о чем я писал тебе, и сре­ди них Като­на³; я же счи­таю его настоль­ко дале­ким от уча­стия в этом пре­ступ­ле­нии, что глу­бо­ко опе­ча­лен тем, что при­твор­ство дру­гих име­ло на меня боль­шее вли­я­ние, чем его вер­ность. Что каса­ет­ся дру­гих, кото­рых ты хочешь обе­лить, то я дол­жен оправ­дать их, если они чисты в тво­их гла­зах.

3. Но гово­рить об этом позд­но. Воль­ноот­пу­щен­ник Крас­са, дума­ет­ся мне, искренне не ска­зал ниче­го. Ты пишешь, что в сена­те⁴ дело обсуж­да­лось как долж­но. А что Кури­он? Раз­ве он не про­чел той речи? Откуда она рас­про­стра­ни­лась, не знаю⁵. Но Аксий⁶, опи­сы­вая собы­тия того же дня, не так уж хва­лит Кури­о­на. Но он мог про­пу­стить что-нибудь, ты же, конеч­но, напи­сал толь­ко о том, что про­изо­шло. Речь Варро­на поз­во­ля­ет ожи­дать под­держ­ки со сто­ро­ны Цеза­ря. Если бы Варрон сам взял­ся за дело! Он, конеч­но, сде­ла­ет это как по сво­е­му жела­нию, так и по тво­е­му насто­я­нию.

4. Я же, если судь­ба когда-либо воз­вра­тит мне вас и оте­че­ство, конеч­но, сде­лаю так, чтобы из всех дру­зей ты радо­вал­ся более все­го, а свой долг и обя­зан­но­сти дру­га, кото­рые, нуж­но при­знать, в про­шлом про­яв­ля­лись недо­ста­точ­но ярко, буду выпол­нять так, чтобы ты счи­тал, что я воз­вра­щен тебе в такой же сте­пе­ни, как бра­ту и моим детям. Если я допу­стил по отно­ше­нию к тебе какой-нибудь про­сту­пок или, луч­ше, так как я допу­стил его, про­сти мне: ведь по отно­ше­нию к себе я совер­шил более тяж­кий про­сту­пок. И я пишу это не пото­му, чтобы ты не знал, что из-за мое­го несча­стья ты удру­чен вели­чай­шем горем, но, разу­ме­ет­ся, вот поче­му: если бы ты теперь и в про­шлом дол­жен был любить меня так, как любишь и любил, то ты нико­гда не потер­пел бы, чтобы я испы­ты­вал недо­ста­ток в сове­тах, кото­рые у тебя в изоби­лии, и не потер­пел бы, чтобы меня убеж­да­ли в том, что при­ня­тие зако­на о кол­ле­ги­ях⁷ выгод­но мне. Но ты толь­ко про­ли­вал сле­зы по пово­ду мое­го несча­стья, что́ было при­зна­ком люб­ви, — слов­но это был я сам.

То, что мог­ло про­изой­ти, если бы я это­го заслу­жи­вал, — чтобы ты дни и ночи раз­мыш­лял над тем, что мне делать, упу­ще­но по моей, а не по тво­ей вине. Если бы не толь­ко ты, но кто бы то ни было, удер­жал меня, пере­пу­ган­но­го не осо­бен­но бла­го­при­ят­ным отве­том Пом­пея, от при­ня­тия постыд­ней­ше­го реше­ния, что чрез­вы­чай­но лег­ко мог сде­лать один ты, то я либо пал бы с честью, либо жил бы сего­дня победи­те­лем⁸. За это ты про­сти меня: я обви­няю само­го себя гораздо боль­ше, а затем тебя, как свое вто­рое «я», и в то же вре­мя ищу соучаст­ни­ка в сво­ем про­ступ­ке. И если я буду вос­ста­нов­лен, то будет казать­ся, что я вино­ват в мень­шей сте­пе­ни, и твоя любовь ко мне будет, конеч­но, тво­им бла­го­де­я­ни­ем, за отсут­ст­ви­ем моих.

5. Что каса­ет­ся тво­е­го раз­го­во­ра с Кул­лео­ном по пово­ду при­ви­ле­гии⁹, то это кое-что, но гораздо луч­ше, чтобы закон был отме­нен. Если никто не вос­пре­пят­ст­ву­ет, то так вер­нее; если же най­дет­ся кто-нибудь, кто не поз­во­лит вне­сти пред­ло­же­ние, то он же нало­жит запрет на поста­нов­ле­ние сена­та. Нет нуж­ды в отмене чего-нибудь дру­го­го, ибо пер­вый закон не нано­сил мне ника­ко­го вреда. Если бы я захо­тел ото­звать­ся о нем с похва­лой, как толь­ко он был обна­ро­до­ван¹⁰, или же с пре­зре­ни­ем, так как он заслу­жи­вал пре­зре­ния, то он совер­шен­но не мог бы повредить мне. Здесь впер­вые я при­нял не толь­ко оши­боч­ное, но и роко­вое реше­ние. Слеп, слеп, гово­рю, был я, сме­нив одеж­ду¹¹, обра­тив­шись к наро­ду; это мог­ло бы стать гибель­ным, если бы даже не при­ня­лись имен­но за меня. Но я пере­би­раю про­шлое, — одна­ко толь­ко для того, чтобы, если что-нибудь будет пред­при­ня­то, вы не каса­лись того зако­на, в кото­ром мно­гое угод­но наро­ду.

6. Впро­чем, глу­по мне учить вас тому, что́ вам пред­при­нять и каким обра­зом. О, если бы толь­ко пред­при­ни­ма­лось что-нибудь! В этом отно­ше­нии, я думаю, твои пись­ма мно­гое скры­ва­ют, чтобы я не впал в еще боль­шее отча­я­ние. И в самом деле, какую воз­мож­ность дей­ст­во­вать ты видишь и каким обра­зом? Не через сенат ли? Но ты сам писал мне, что Кло­дий при­бил на две­рях зда­ния курии одну гла­ву зако­на, что нель­зя ни пред­ла­гать закон, ни гово­рить обо мне. Каким же обра­зом в таком слу­чае Доми­ций¹² вне­сет пред­ло­же­ние, как он ска­зал? И как Кло­дий смол­чал, когда те, о кото­рых ты пишешь, и гово­ри­ли об этом и тре­бо­ва­ли вне­се­ния зако­на? Если же через народ¹³, — то ока­жет­ся ли это воз­мож­ным без согла­сия всех народ­ных три­бу­нов? А что с иму­ще­ст­вом? Что с домом? Могут ли они вер­нуть­ся? Если же нет, то каким обра­зом смо­гу я сам? Если ты не рас­счи­ты­ва­ешь на то, что это дости­жи­мо, то какую надеж­ду ты пода­ешь мне? Если же наде­ять­ся не на что, то како­ва моя жизнь? Поэто­му я жду в Фес­са­ло­ни­ке актов¹⁴ от секс­тиль­ских календ; на осно­ва­нии их решу, искать ли мне при­ста­ни­ща в тво­их зем­лях, чтобы не видеть неже­ла­тель­ных для меня людей и видеть тебя, как ты пишешь, и быть бли­же, если что-нибудь про­изой­дет (я понял, что тако­во мне­ние твое и бра­та Квин­та), или же выехать в Кизик.

7. Теперь, Пом­по­ний, так как ты не уде­лил для мое­го спа­се­ния ника­кой доли сво­ей муд­ро­сти, отто­го ли, что, по тво­е­му мне­нию, у меня само­го доста­точ­но бла­го­ра­зу­мия, или отто­го, что ты видел свою обя­зан­ность по отно­ше­нию ко мне толь­ко в том, чтобы нахо­дить­ся вбли­зи; так как я, пре­дан­ный, обма­ну­тый, запу­тав­ший­ся в коз­нях, пре­не­брег все­ми сред­ства­ми для защи­ты, обма­нул и поки­нул всю Ита­лию, под­няв­шу­ю­ся защи­щать меня, отдал себя и сво­их сво­им вра­гам, — а ты смот­рел и мол­чал, ты, кото­рый если и не обла­дал бо́льшим, чем я, умом, то, конеч­но, мень­ше боял­ся, — под­ни­ми сра­жен­ных, если можешь, и помо­ги мне в этом; если же все пути закры­ты, то поста­рай­ся сооб­щить мне имен­но об этом и пере­стань, нако­нец, то упре­кать меня, то уте­шать ниче­го не зна­ча­щи­ми сло­ва­ми. Если бы я обви­нял тебя в недо­стат­ке вер­но­сти, то не пред­по­чел бы дове­рить­ся тво­е­му кро­ву; свое соб­ст­вен­ное нера­зу­мие став­лю я себе в вину, ибо пола­гал, что ты любишь меня в такой сте­пе­ни, в какой я того хотел. Если бы это было так, то ты про­явил бы такую же пре­дан­ность, но бо́льшую заботу; конеч­но, удер­жал бы меня, стре­мив­ше­го­ся к гибе­ли, и не понес бы этих трудов, кото­рые ты теперь, при моем кораб­ле­кру­ше­нии, берешь на себя.

8. Поэто­му поста­рай­ся напи­сать обо всем, выяс­нив и обсле­до­вав, и желай, как ты и дела­ешь, чтобы я был кем-то, ибо я уже не могу быть тем, кем был и кем мог быть, и счи­тай, что я обви­нил в этом пись­ме не тебя, а само­го себя. Если най­дут­ся люди, кото­рые, по тво­е­му мне­нию, долж­ны были бы полу­чить пись­ма от мое­го име­ни, то напи­ши, пожа­луй­ста, и поза­боть­ся о достав­ке писем¹⁵. Напи­са­но за три­на­дцать дней до сен­тябрь­ских календ.