Письма Марка Туллия Цицерона

491. Авлу Лици­нию Цецине, в про­вин­цию Сици­лию

Рим, конец сен­тяб­ря 46 г.

Марк Цице­рон шлет при­вет Авлу Цецине¹.

1. Опа­са­юсь, как бы ты не нашел, что я не испол­няю дол­га по отно­ше­нию к тебе, в чем, ввиду наше­го сою­за, осно­ван­но­го и на мно­го­чис­лен­ных услу­гах и на оди­на­ко­вых заня­ти­ях², не долж­но быть недо­стат­ка. Все-таки опа­са­юсь, как бы ты не потре­бо­вал от меня выпол­не­ния дол­га насчет писем, кото­рые я послал бы тебе уже дав­но и посы­лал бы часто, если бы не пред­по­чел, с каж­дым днем все с луч­ши­ми надеж­да­ми, чтобы содер­жа­ни­ем мое­го пись­ма было поздрав­ле­ние, а не под­дер­жа­ние тво­е­го духа. Теперь же наде­юсь вско­ре тебя поздра­вить; вот поче­му откла­ды­ваю такое содер­жа­ние пись­ма до дру­го­го слу­чая.

2. В этом пись­ме, хотя ты, как я слы­шал и наде­юсь, менее все­го слаб духом, нахо­жу нуж­ным еще и еще под­дер­жать тебя сво­им авто­ри­те­том, прав­да, не само­го муд­ро­го чело­ве­ка, но тво­е­го луч­ше­го дру­га, — и не таки­ми сло­ва­ми, чтобы уте­шить тебя, точ­но ты пора­жен и уже утра­тил вся­кую надеж­ду на спа­се­ние, но как чело­ве­ка, в чьей невреди­мо­сти я сомне­ва­юсь не боль­ше, неже­ли ты, пом­нит­ся, сомне­вал­ся в моей. Ведь после того как те, кто нахо­дил, что государ­ство не может пасть, пока стою я, изгна­ли меня из государ­ства³, я, пом­нит­ся, слы­хал от мно­гих гостей⁴, при­ез­жаю­щих ко мне из Азии, где ты нахо­дил­ся, что ты с уве­рен­но­стью гово­ришь о моем слав­ном и ско­ром воз­вра­ще­нии.

3. Если неко­то­рые осно­вы уче­ния этрус­ков⁵, кото­рые ты пере­нял у сво­его отца, знат­ней­ше­го и пре­крас­но­го мужа, тебя не обма­ну­ли, то и меня не обманет мое пред­виде­ние, при­об­ре­тен­ное мной как из памят­ни­ков и настав­ле­ний муд­рей­ших мужей и, как ты зна­ешь, бла­го­да­ря мно­го­чис­лен­ным заня­ти­ям нау­кой, так и на осно­ва­нии боль­шо­го опы­та по управ­ле­нию государ­ст­вом и боль­ших пере­мен наше­го вре­ме­ни.

4. На это пред­виде­ние я пола­га­юсь тем более, что оно меня ни разу и ни в чем не обма­ну­ло при этих столь неяс­ных и столь запу­тан­ных обсто­я­тель­ствах. Я ска­зал бы то, что пред­ска­зал бы ранее, если бы не опа­сал­ся, что пока­жет­ся, буд­то я сочи­няю на осно­ва­нии исхо­да собы­тий. Все же есть очень мно­го свиде­те­лей тому, что я вна­ча­ле пре­до­сте­ре­гал Пом­пея от сою­за с Цеза­рем, а впо­след­ст­вии от раз­ры­ва с ним: я видел, что союз ослаб­ля­ет силы сена­та, раз­рыв вле­чет за собой граж­дан­скую вой­ну; к тому же я под­дер­жи­вал самые дру­же­ские отно­ше­ния с Цеза­рем, Пом­пея ценил очень высо­ко; но мой совет был и верен Пом­пею, и спа­си­те­лен для того и дру­го­го⁶.

5. О том, что́ еще я пред­видел, умал­чи­ваю; ведь я не хочу, чтобы этот, ока­зав­ший мне вели­чай­шую услу­гу⁷, поду­мал, что я дал Пом­пею такие сове­ты, что если бы тот после­до­вал им, то этот⁷ хотя и был бы сла­вен в тоге⁸ и пер­вен­ст­во­вал бы, все же не имел бы столь боль­шой вла­сти, какую име­ет теперь. Я выска­зал мне­ние, что сле­ду­ет отпра­вить­ся в Испа­нию⁹; если бы тот сде­лал так, вооб­ще не было бы ника­кой граж­дан­ской вой­ны. Что каса­ет­ся суж­де­ния об отсут­ст­ву­ю­щем¹⁰, то я бил­ся не столь­ко за то, чтобы было доз­во­ле­но, сколь­ко за то, чтобы оно состо­я­лось, раз поста­но­вил народ, когда за это борол­ся сам кон­сул¹¹. Повод для вой­ны воз­ник. Каких толь­ко сове­тов или сето­ва­ний не исполь­зо­вал я, пред­по­чи­тая даже самый неспра­вед­ли­вый мир самой оправ­дан­ной войне?

6. Мой авто­ри­тет был побеж­ден не столь­ко Пом­пе­ем (ведь он под­да­вал­ся), сколь­ко теми, кто, будучи уве­рен в води­тель­стве Пом­пея, счи­тал, что победа в этой войне будет чрез­вы­чай­но бла­го­при­ят­на и для их лич­ных дел и для алч­но­сти¹². Вой­на была пред­при­ня­та, в то вре­мя как я без­дей­ст­во­вал; пере­не­се­на за пре­де­лы Ита­лии¹³, в то вре­мя как я оста­вал­ся, доко­ле мог. Но совест­ли­вость у меня была силь­нее, чем страх: я не решил­ся оста­вить Пом­пея без помо­щи, когда дело шло о его спа­се­нии, раз он в свое вре­мя не оста­вил меня¹⁴. И вот, побеж­ден­ный созна­ни­ем дол­га, или мне­ни­ем чест­ных, или совест­ли­во­стью, я, подоб­но ска­зоч­но­му Амфи­а­раю¹⁵, вполне созна­тель­но отпра­вил­ся

В этой войне не про­изо­шло ни одно­го несча­стья, кото­ро­го бы я не пред­ска­зал.

7. Итак, раз и я, подоб­но тому как обыч­но посту­па­ют авгу­ры и аст­ро­ло­ги, как государ­ст­вен­ный авгур, на осно­ва­нии сво­их пред­ше­ст­во­вав­ших пред­ска­за­ний, утвер­дил в тво­их гла­зах авто­ри­тет сво­его пти­це­га­да­ния и пред­виде­ния, мое пред­ска­за­ние долж­но будет вну­шить дове­рие. Не по поле­ту пер­на­тых, не по пению вещей пти­цы сле­ва, как при­ня­то в нашей нау­ке, и не на осно­ва­нии жад­но­го шум­но­го кле­ва кур¹⁶ пред­ска­зы­ваю я тебе; у меня есть дру­гие при­зна­ки, кото­рые я наблюдаю; хотя они и не надеж­нее упо­мя­ну­тых, но менее тем­ны или обман­чи­вы.

8. При­зна­ки, поз­во­ля­ю­щие мне пред­видеть, я под­ме­чаю дво­я­ким путем: об одних я заклю­чаю, наблюдая само­го Цеза­ря; о дру­гих — на осно­ва­нии осо­бен­но­стей поло­же­ния в государ­стве. В Цеза­ре — сле­дую­щее: мяг­кость и снис­хо­ди­тель­ность, кото­рые изо­бра­жа­ют­ся в тво­ей пре­крас­ной кни­ге «Сето­ва­ний». К тому же он чрез­вы­чай­но вос­хи­ща­ет­ся выдаю­щи­ми­ся ума­ми, как твой. Кро­ме того, он усту­па­ет жела­ни­ям мно­гих, спра­вед­ли­вым и вну­шен­ным горя­чей при­вя­зан­но­стью, не пустым или не често­лю­би­вым; в этом на него будет силь­но вли­ять еди­но­душ­ная Этру­рия¹⁷.

9. Но поче­му это при­нес­ло мало поль­зы до сего вре­ме­ни? Пото­му что он пола­га­ет, что не смо­жет выдер­жи­вать прось­бы мно­гих лиц, если усту­пит тебе, на кото­ро­го он, по-види­мо­му, может гне­вать­ся с бо́льшим осно­ва­ни­ем. «Какая же надеж­да, — ска­жешь ты, — на раз­гне­ван­но­го?». Он пони­ма­ет, что будет чер­пать похва­лы себе из того же источ­ни­ка, из кото­ро­го его слег­ка обрыз­га­ли¹⁸. Нако­нец, это чрез­вы­чай­но про­ни­ца­тель­ный и мно­го пред­видя­щий чело­век. Он пони­ма­ет, что тебя, без­услов­но само­го знат­но­го из всех в отнюдь не мало­важ­ной части Ита­лии, а по уму или по вли­я­нию, или по сла­ве, какой ты поль­зу­ешь­ся в рим­ском наро­де, рав­но­му любо­му из вид­ней­ших людей тво­е­го воз­рас­та во всем государ­стве, доль­ше невоз­мож­но отстра­нять от государ­ст­вен­ных дел. Он не захо­чет, чтобы это бла­го­де­я­ние когда-либо при­пи­са­ли обсто­я­тель­ствам, а не лич­но ему.

10. О Цеза­ре я ска­зал. Теперь ска­жу об осо­бен­но­стях вре­ме­ни и поло­же­ния вещей. Нет чело­ве­ка, столь враж­деб­но­го тому делу, за кото­рое взял­ся Пом­пей, будучи в боль­шей сте­пе­ни вооду­шев­лен, неже­ли под­готов­лен, кото­рый осме­лил­ся бы назвать нас дур­ны­ми граж­да­на­ми или бес­чест­ны­ми людь­ми. В этом я скло­нен удив­лять­ся трез­вым взглядам, спра­вед­ли­во­сти и муд­ро­сти Цеза­ря; о Пом­пее он все­гда отзы­вал­ся с глу­бо­ким ува­же­ни­ем. «Но по отно­ше­нию к нему само­му он во мно­гом про­явил жесто­кость»¹⁹. Но это — послед­ст­вия вой­ны и победы, а не дей­ст­вий Цеза­ря. А как он при­бли­зил к себе нас! Кас­сия он сде­лал сво­им лега­том, Бру­та поста­вил во гла­ве Гал­лии, Суль­пи­ция — во гла­ве Гре­ции²⁰; Мар­цел­ла, на кото­ро­го он осо­бен­но гне­вал­ся, он воз­вра­тил с вели­чай­шим поче­том для него²¹.

11. Итак, к чему это кло­нит­ся? Ни обсто­я­тель­ства, ни поло­же­ние в государ­стве не потер­пят это­го; ни остаю­щий­ся, ни изме­нен­ный государ­ст­вен­ный строй не допу­стит, чтобы, во-пер­вых, в оди­на­ко­вом деле не были для всех одни и те же усло­вия и судь­ба; во-вто­рых, чтобы чест­ные мужи и доб­рые граж­дане, не заклей­мен­ные ника­ким позо­ром, не воз­вра­ти­лись в государ­ство, в кото­рое воз­вра­ти­лось столь­ко осуж­ден­ных за неслы­хан­ные пре­ступ­ле­ния²².

12. Вот тебе мое пти­це­га­да­ние. Будь у меня малей­шее сомне­ние, я не пред­по­чел бы его уте­ше­нию, кото­рым я лег­ко под­дер­жал бы стой­ко­го мужа: если бы ты взял­ся за ору­жие в защи­ту государ­ства (ведь ты так тогда счи­тал), будучи уве­рен в победе, то ты не заслу­жи­вал бы осо­бых похвал; но если при неуве­рен­но­сти в конеч­ном исхо­де вой­ны ты допус­кал воз­мож­ность наше­го пора­же­ния, то ты не дол­жен был быть вполне гото­вым к счаст­ли­во­му обо­роту дела и совер­шен­но быть не в силах пере­но­сить дур­ной.

Я так­же обсудил бы, каким уте­ше­ни­ем для тебя долж­но быть созна­ние правоты сво­его поступ­ка и каким удо­воль­ст­ви­ем в тво­ем несча­стье — заня­тия лите­ра­ту­рой. Я упо­мя­нул бы о тяже­лей­ших зло­клю­че­ни­ях, постиг­ших не толь­ко людей древ­но­сти, но и людей недав­не­го вре­ме­ни, тво­их началь­ни­ков или спут­ни­ков; я назвал бы мно­гих слав­ных чуже­зем­ных мужей²³; ведь вос­по­ми­на­ние об этом как бы общем законе чело­ве­че­ско­го суще­ст­во­ва­ния облег­ча­ет стра­да­ние.

13. Я пред­ста­вил бы так­же, как мы здесь живем, в каком смя­те­нии и пута­ни­це, охва­тив­ших всё. Ведь поте­ря погиб­ше­го государ­ства долж­на вызы­вать мень­шую тос­ку, неже­ли поте­ря счаст­ли­во­го. Но в рас­суж­де­ни­ях это­го рода нет надоб­но­сти. Вско­ре, как я наде­юсь или, луч­ше, как пре­д­ви­жу, я встре­чу тебя невреди­мым. Меж­ду тем я уже дав­но не толь­ко обе­щал, но и посвя­тил все свое рве­ние, услу­ги, уси­лия и труд тебе, в твое отсут­ст­вие, и при­сут­ст­ву­ю­ще­му здесь тво­е­му сыну, само­му стой­ко­му и само­му луч­ше­му, тво­е­му подо­бию и духом и телом; теперь я делаю это тем более, что Цезарь чрез­вы­чай­но дру­же­люб­но и с каж­дым днем все силь­нее при­бли­жа­ет меня к себе, а его близ­кие отно­сят­ся ко мне так, как ни к кому. Какое бы вли­я­ние у него я ни при­об­рел, либо бла­го­да­ря сво­е­му авто­ри­те­ту, либо его мило­сти, я при­об­ре­ту его для тебя. Ты же ста­рай­ся под­дер­жать себя как стой­ко­стью духа, так и наи­луч­шей надеж­дой.