Юлий Цезарь: римский колосс

V. Дол­гий 59 год до н. э.

с.111 В нача­ле янва­ря 59 г. до н. э. Цезарь сто­ял во гла­ве все­го рим­ско­го мира, на вер­шине карьер­ной лест­ни­цы рим­ско­го поли­ти­ка. Он был кон­су­лом, одним из двух еже­год­но изби­рае­мых долж­ност­ных лиц, руко­во­дя­щих рим­ским государ­ст­вом, и для рим­ских ноби­лей эта долж­ность была завет­ной меч­той. Совер­шая риту­а­лы в пер­вый день офи­ци­аль­но­го года, в окру­же­нии лик­то­ров (слу­жи­те­лей) с цере­мо­ни­аль­ны­ми пру­тья­ми (фас­ци­я­ми), сим­во­ли­зи­ро­вав­ши­ми его власть, он, веро­ят­но, испы­ты­вал глу­бо­кое удо­вле­тво­ре­ние: он испол­нил свой долг перед родом Юли­ев — под­твер­дил их место на вер­шине рим­ско­го ноби­ли­те­та. Что бы ни слу­чи­лось потом, ему боль­ше нико­гда не при­шлось бы сты­дить­ся перед сво­и­ми пред­ка­ми. Для рим­ских ноби­лей кон­суль­ский год слу­жил водо­разде­лом всей жиз­ни. В тече­ние две­на­дца­ти меся­цев кон­сул поль­зо­вал­ся почё­том и обла­дал вла­стью — руко­во­дил офи­ци­аль­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми и деба­та­ми, созы­вал сенат и пред­седа­тель­ст­во­вал в нём, вер­шил все­воз­мож­ные государ­ст­вен­ные дела, а затем в тече­ние года управ­лял про­вин­ци­ей и имел воз­мож­ность попра­вить состо­я­ние, подо­рван­ное тра­та­ми на годы поли­ти­че­ских кам­па­ний, а воз­мож­но, — и при­об­ре­сти воен­ную сла­ву, если слу­чит­ся вос­ста­ние или при­гра­нич­ная вой­на; и на этом актив­ная фаза жиз­ни рим­ско­го ноби­ля закан­чи­ва­лась. В после­дую­щие годы он мог поко­ить­ся на лав­рах: он ста­но­вил­ся стар­шим и ува­жае­мым чле­ном сена­та, чьё мне­ние спра­ши­ва­ли и к чье­му голо­су при­слу­ши­ва­лись во всех важ­ных государ­ст­вен­ных делах, и ему боль­ше не тре­бо­ва­лось пред­при­ни­мать какие-то дей­ст­вия, вхо­дить в рас­хо­ды или как-то ина­че себя затруд­нять.

Тако­ва была нор­ма, но Цезарь смот­рел на вещи ина­че. Достиг­нув кон­суль­ства, он испол­нил свой долг перед родом (gens); но он воз­глав­лял поли­ти­че­ское дви­же­ние и был глу­бо­ко убеж­дён, что рим­ское государ­ство — дер­жа­ва, управ­ля­ю­щая обшир­ной импе­ри­ей, — нуж­да­ет­ся в корен­ных рефор­мах, и поэто­му кон­суль­ство было для него лишь шагом к более серь­ёз­ным и важ­ным дея­ни­ям. У него име­лась целая про­грам­ма пре­об­ра­зо­ва­ний на кон­суль­ский год, и он знал, что эти рефор­мы встре­тят сопро­тив­ле­ние, что очень веро­ят­но при­ме­не­ние наси­лия, и что по окон­ча­нии кон­суль­ства он нико­им обра­зом не смо­жет поко­ить­ся на лав­рах, а дол­жен будет полу­чить кон­троль над круп­ны­ми воен­ны­ми сила­ми, чтобы про­ти­во­сто­ять неиз­беж­ной мести сво­их поли­ти­че­ских вра­гов. Пря­мо сей­час с.112 воен­ную силу, необ­хо­ди­мую для пре­одо­ле­ния потен­ци­аль­но­го насиль­ст­вен­но­го сопро­тив­ле­ния рефор­мам, мог пре­до­ста­вить Пом­пей и его вете­ра­ны, поэто­му пер­вым делом необ­хо­ди­мо было удо­вле­тво­рить инте­ре­сы Пом­пея, то есть, пре­до­ста­вить зем­лю вете­ра­нам его восточ­ных кам­па­ний и офи­ци­аль­но утвер­дить его рас­по­ря­же­ния в восточ­ных про­вин­ци­ях. Обес­пе­чив себе таким обра­зом под­держ­ку Пом­пея, Цезарь мог при­сту­пить к испол­не­нию сво­их пла­нов на этот год, твёр­до рас­счи­ты­вая на то, что в его рас­по­ря­же­нии при необ­хо­ди­мо­сти будет пре­вос­хо­дя­щая воен­ная сила.

Поэто­му уже на одном из пер­вых заседа­ний сена­та в этом году Цезарь внёс закон о пре­до­став­ле­нии земель­ных наде­лов вете­ра­нам Пом­пея, а так­же дру­гим граж­да­нам. Он решил занять при­ми­ри­тель­ную пози­цию и, насколь­ко это будет воз­мож­но, полу­чить согла­сие на свою рефор­му. Он под­гото­вил поч­ву, рас­по­рядив­шись запи­сы­вать и еже­днев­но пуб­ли­ко­вать прото­ко­лы заседа­ний сена­та (ac­ta), чтобы инфор­ми­ро­вать народ о том, что гово­рят и дела­ют сена­то­ры на заседа­ни­ях¹. Зако­но­про­ект о рас­пре­де­ле­нии зем­ли, пред­ло­жен­ный Цеза­рем, был тща­тель­но состав­лен так, чтобы учесть уро­ки, извле­чён­ные из про­шлых попы­ток про­ве­сти земель­ную рефор­му, осо­бен­но из про­ва­лив­ше­го­ся в 63 г. зако­но­про­ек­та Рул­ла, и зара­нее исклю­чить наи­бо­лее веро­ят­ные воз­ра­же­ния. Зем­лю пред­по­ла­га­лось поку­пать, а не захва­ты­вать и кон­фис­ко­вы­вать, а издерж­ки — покры­вать за счёт новых государ­ст­вен­ных дохо­дов от новых про­вин­ций, кото­рые Пом­пей при­со­еди­нил к импе­рии. Пред­ла­гае­мая про­грам­ма рас­пре­де­ле­ния зем­ли была наце­ле­на преж­де все­го на вете­ра­нов Пом­пея, одна­ко вклю­ча­ла и нуж­даю­щих­ся рим­ских граж­дан, име­ю­щих детей. Реа­ли­за­цию зако­но­про­ек­та пла­ни­ро­ва­лось пору­чить земель­ной комис­сии из два­дца­ти чело­век, чтобы бла­го­дар­ность за наде­ле­ние зем­лёй и про­ис­те­каю­щие из неё поли­ти­че­ские выго­ды рас­пре­де­ли­лись меж­ду мно­ги­ми людь­ми. Сам Цезарь, как ини­ци­а­тор зако­но­про­ек­та, пря­мо не допус­кал­ся к уча­стию в комис­сии, и даже цен­траль­ный коми­тет этой комис­сии, кото­рый полу­чал необ­хо­ди­мые судеб­ные пол­но­мо­чия, состо­ял из пяти чело­век, то есть, был доста­точ­но мно­го­чис­лен­ным².

Цезарь пред­ста­вил сена­то­рам этот зако­но­про­ект веж­ли­во и ува­жи­тель­но и выра­зил готов­ность выслу­шать любую кон­струк­тив­ную кри­ти­ку и при­нять любые разум­ные изме­не­ния и поправ­ки. По суще­ству, он при­звал всех людей доб­рой воли в сена­те при­со­еди­нить­ся к нему в труде на бла­го государ­ства³. Конеч­но, тут мож­но усо­мнить­ся в его искрен­но­сти, но по край­ней мере его так­ти­ка была бле­стя­щей, а его про­тив­ни­ки ока­за­лись в обо­роне. И если бы сенат под­нял­ся в ответ на при­зыв Цеза­ря и начал бы сов­мест­ную работу над зако­но­про­ек­том, кото­рый, несо­мнен­но, был необ­хо­дим и бла­готво­рен, то кон­суль­ство Цеза­ря вполне мог­ло бы прой­ти мир­но, так как соб­ст­вен­ная рито­ри­ка вынуди­ла бы его про­дол­жать так, как он начал: про­яв­лять веж­ли­вость и готов­ность к сотруд­ни­че­ству. Одна­ко полу­чен­ный ответ, веро­ят­но, пре­взо­шёл его худ­шие ожи­да­ния.

Обна­ру­жив, что пред­ло­жен­ный Цеза­рем зако­но­про­ект исклю­чи­тель­но спра­вед­лив, уме­рен и хоро­шо состав­лен, что суще­ст­ву­ю­щие пра­ва соб­ст­вен­но­сти на зем­лю тща­тель­но соблюда­ют­ся, а издерж­ки на при­об­ре­те­ние зем­ли и посе­ле­ние на ней коло­ни­стов не воз­ло­же­ны на каз­ну, а воз­ме­ща­ют­ся из новых дохо­дов от восточ­ных заво­е­ва­ний Пом­пея, край­ние опти­ма­ты ока­за­лись не в состо­я­нии с.113 при­ве­сти ника­ких разум­ных воз­ра­же­ний или кри­ти­че­ских заме­ча­ний. Это их не сму­ти­ло и не сби­ло с кур­са. Опти­ма­ты во гла­ве с Като­ном и Бибу­лом, кол­ле­гой Цеза­ря по кон­суль­ству, реши­ли любой ценой поме­шать Пом­пею и Цеза­рю. Не най­дя ника­ких кон­крет­ных воз­ра­же­ний про­тив земель­но­го зако­но­про­ек­та Цеза­ря, они про­сто заяви­ли, что не поз­во­лят Цеза­рю про­во­дить ника­ких новых зако­нов, даже если они и кажут­ся хоро­шо состав­лен­ны­ми и спра­вед­ли­вы­ми. Бибул объ­явил, что в своё кон­суль­ство вооб­ще не допу­стит ника­ких нов­шеств. Когда Цезарь насто­ял на серь­ёз­ном обсуж­де­нии и голо­со­ва­нии, Катон про­сто обра­тил­ся к сво­е­му обыч­но­му обструк­ци­о­низ­му, наме­ре­ва­ясь про­го­во­рить до кон­ца офи­ци­аль­но­го дня и поме­шать Цеза­рю про­ве­сти голо­со­ва­ние. Цезарь нашёл толь­ко один выход: при­ка­зал Като­ну замол­чать, а когда тот отка­зал­ся — велел аре­сто­вать его и отве­сти в тюрь­му. Одна­ко это немед­лен­но поро­ди­ло при­лив сим­па­тии к Като­ну сре­ди сена­то­ров, кото­рые все­гда рев­ни­во отно­си­лись к завет­ной сво­бо­де сло­ва, и мно­гие сена­то­ры вста­ли, чтобы сопро­вож­дать Като­на в тюрь­му. Видя это, Цезарь дал три­бу­ну знак вме­шать­ся и осво­бо­дить Като­на и отка­зал­ся от надеж­ды добить­ся от сена­та сотруд­ни­че­ства в сво­их пла­нах⁴.

Таким обра­зом, сно­ва поли­ти­че­ский про­цесс при­ве­ли к кри­зи­су имен­но край­ние опти­ма­ты, в их чисто нега­тив­ной реши­мо­сти не допу­стить ника­ких пере­мен и не оста­вить тем, кого они счи­та­ли вра­га­ми, ника­кой воз­мож­но­сти для воз­вы­ше­ния, если в их силах будет это­му поме­шать. Ибо если они счи­та­ли, что Цезарь отсту­пит, когда не смо­жет полу­чить одоб­ре­ние сена­та, то они невер­но суди­ли об этом чело­ве­ке. Мало­ве­ро­ят­но, что они так дума­ли: они доста­точ­но хоро­шо зна­ли Цеза­ря и зара­нее под­гото­ви­лись про­дол­жать борь­бу на фору­ме и в коми­ции. В ответ Цезарь при­нял реше­ние, что если сенат отка­зал­ся сотруд­ни­чать с ним в необ­хо­ди­мом деле, то он всё рав­но сде­ла­ет это и без под­держ­ки сена­та. Он не в мень­шей сте­пе­ни, чем Грак­хи и Друз, был убеж­дён в необ­хо­ди­мо­сти сво­их реформ; в отли­чие от них, он не толь­ко был готов сде­лать всё необ­хо­ди­мое, но и зара­нее обес­пе­чил себе под­держ­ку пре­вос­хо­дя­щей силы.

Он пред­ста­вил рим­ско­му наро­ду свою земель­ную рефор­му на несколь­ких сход­ках (con­tio­nes), и на этих собра­ни­ях разум­но поз­во­лил Бибу­лу обра­тить­ся к наро­ду и объ­яс­нить его сопро­тив­ле­ние. Бибу­лу почти нече­го было ска­зать, а когда Цезарь стал убеж­дать его пре­до­ста­вить людям то, чего они явно хотят и в чём нуж­да­ют­ся, и побудил собрав­шу­ю­ся тол­пу умо­лять Бибу­ла об уступ­ке, Бибул ока­зал­ся настоль­ко глуп, чтобы высо­ко­мер­но заявить, что он нико­гда не допу­стит при­ня­тия зако­на, даже если все они это­го жела­ют. В этот момент были вызва­ны Пом­пей и Красс, кото­рые выра­зи­ли согла­сие с зако­но­про­ек­том и под­дер­жа­ли его. Цезарь оза­бо­тил­ся спе­ци­аль­но спро­сить Пом­пея, как он посту­пит, если про­тив­ни­ки зако­на попы­та­ют­ся вос­пре­пят­ст­во­вать ему силой. Пом­пей отве­тил, что если враг возь­мёт­ся за меч, то он тоже под­ни­мет щит!⁵ Для вся­ко­го, кто всерь­ёз обду­мал бы поло­же­ние, этот ответ решал всё. Вете­ра­ны Пом­пея, кото­рые долж­ны были полу­чить выго­ды от это­го зако­на, обес­пе­чи­ва­ли доста­точ­ную силу, чтобы пре­одо­леть всё, что мог­ли бы устро­ить про­тив­ни­ки зако­но­про­ек­та, чтобы забло­ки­ро­вать его. Если Пом­пей решил вве­сти с.114 в дело сво­их вете­ра­нов, то исход не вызы­вал сомне­ний, а обшир­ная кли­ен­те­ла Крас­са, бро­шен­ная на весы, ещё боль­ше скло­ни­ла их в поль­зу Цеза­ря. Он знал, что если про­явит доста­точ­ную реши­мость, то не может про­иг­рать, а реши­мо­сти у него все­гда было в избыт­ке.

Хотя опти­ма­там не сле­до­ва­ло бы удив­лять­ся, после того, как они (и преж­де все­го Катон) загна­ли в угол Пом­пея и Крас­са в 61 и 60 гг., но они, по-види­мо­му, уди­ви­лись, обна­ру­жив, что Пом­пей и Красс объ­еди­ни­лись с Цеза­рем. Они, оче­вид­но, рас­счи­ты­ва­ли на вза­им­ную непри­язнь Пом­пея и Крас­са и исклю­ча­ли подоб­ный союз; одна­ко они не учли оба­я­ние Цеза­ря и его уме­ние убеж­дать. Посколь­ку пра­ви­ла про­веде­ния зако­но­про­ек­тов пред­пи­сы­ва­ли отсроч­ку перед фор­маль­ным голо­со­ва­ни­ем, во вре­мя кото­рой мож­но было обсудить пред­ло­жен­ные зако­ны и выдви­нуть воз­ра­же­ния или поправ­ки, опти­ма­ты име­ли несколь­ко недель, чтобы орга­ни­зо­вать сопро­тив­ле­ние. Им не уда­лось ниче­го при­ду­мать. Они не толь­ко не нашли разум­ных воз­ра­же­ний про­тив содер­жа­ния зако­на Цеза­ря или даже его цели, но и не смог­ли моби­ли­зо­вать ника­ких сил для про­ти­во­дей­ст­вия, ника­кой мас­сы голо­су­ю­щих, чтобы высту­пить про­тив при­ня­тия зако­но­про­ек­та. Посколь­ку усту­пать они не жела­ли, им при­шлось при­бег­нуть к откро­вен­но­му обструк­ци­о­низ­му.

Одним из нега­тив­ных фак­то­ров тогдаш­ней рим­ской систе­мы управ­ле­ния, кото­рый при­во­дил к частым сры­вам нор­маль­но­го поли­ти­че­ско­го про­цес­са и при­ме­не­нию наси­лия, было то, что тра­ди­ци­он­ная систе­ма остав­ля­ла слиш­ком мно­го места откро­вен­но­му обструк­ци­о­низ­му. В тече­ние несколь­ких веков рим­ляне при­зна­ли или учреди­ли мас­су обы­ча­ев и мер, с помо­щью кото­рых жрец или маги­ст­рат мог оста­но­вить веде­ние государ­ст­вен­ных дел. Самым печаль­но извест­ным было три­бун­ское вето, но суще­ст­во­ва­ло и нема­ло дру­гих мето­дов обструк­ции. Напри­мер, каж­дый маги­ст­рат до извест­ной сте­пе­ни мог нало­жить вето на дей­ст­вия дру­го­го маги­ст­ра­та с рав­ным или мень­шим импе­ри­ем. Пон­ти­фик мог объ­явить дни непо­д­хо­дя­щи­ми с точ­ки зре­ния рели­гии для веде­ния государ­ст­вен­ных дел (ne­fas­ti). Авгур мог заме­тить, или даже про­сто объ­явить, что наблюда­ет, зна­ме­ния, ука­зы­ваю­щие на то, что боги про­ти­вят­ся дан­ным меро­при­я­ти­ям. Посколь­ку выс­шие маги­ст­ра­ты с импе­ри­ем, преж­де все­го кон­су­лы, тоже выпол­ня­ли жре­че­ские функ­ции, кон­сул тоже мог заявить о зна­ме­ни­ях, или искать их, или объ­явить дни непо­д­хо­дя­щи­ми для государ­ст­вен­ных дел. Все эти сред­ства пред­на­зна­ча­лись для того, чтобы обес­пе­чить рели­ги­оз­ную без­упреч­ность (и сле­до­ва­тель­но, боже­ст­вен­ное одоб­ре­ние) веде­ния государ­ст­вен­ных дел и, в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти, обес­пе­чить задерж­ку, чтобы мож­но было обсудить и раз­ре­шить раз­но­гла­сия и достичь ком­про­мис­са, чтобы сохра­нить неко­то­рое согла­сие отно­си­тель­но государ­ст­вен­ной поли­ти­ки. Они нико­гда не пред­на­зна­ча­лись про­сто для того, чтобы раз и навсе­гда забло­ки­ро­вать веде­ние государ­ст­вен­ных дел, но теперь опти­ма­ты исполь­зо­ва­ли их имен­но так. Посколь­ку Цезарь был вер­хов­ным пон­ти­фи­ком, они не мог­ли мани­пу­ли­ро­вать кален­да­рём, но у них был кон­сул Бибул и несколь­ко три­бу­нов.

В каче­стве кон­су­ла Бибул стал наблюдать за небом, что в прин­ци­пе озна­ча­ло, что ни одно собра­ние не может состо­ять­ся, пока он не увидит бла­го­при­ят­ное зна­ме­ние, ука­зы­ваю­щее на согла­сие богов. В этом к нему при­со­еди­ни­лись три три­бу­на-опти­ма­та. Кро­ме того, Бибул объ­явил празд­нич­ны­ми все остав­ши­е­ся коми­ци­аль­ные дни года — то есть, дни, в кото­рые мож­но было про­во­дить народ­ные собра­ния, — с.115 что озна­ча­ло невоз­мож­ность закон­но­го про­веде­ния собра­ний и, сле­до­ва­тель­но, при­ня­тия зако­нов⁶. Цезарь не обра­тил вни­ма­ния на этот непри­кры­тый обструк­ци­о­низм и про­дол­жил при­готов­ле­ния к собра­нию, на кото­ром дол­жен был при­ни­мать­ся его закон. Бибул устро­ил у себя дома встре­чу сена­то­ров-еди­но­мыш­лен­ни­ков, на кото­рой было реше­но всем вме­сте отпра­вить­ся к месту собра­ния и сорвать его⁷. Бибул дол­жен был исполь­зо­вать пра­во вето про­тив сво­его кол­ле­ги Цеза­ря и поме­шать голо­со­ва­нию. Пом­пей при­звал сво­их вете­ра­нов прий­ти и про­го­ло­со­вать за закон, пре­до­став­ляв­ший им награ­ду, и форум был запол­нен зара­нее. Цезарь обра­тил­ся к тол­пе и начал под­готов­ку к про­веде­нию голо­со­ва­ния на сту­пе­нях хра­ма Согла­сия на фору­ме, а Бибул, Катон и их сто­рон­ни­ки, несмот­ря на враж­деб­ную тол­пу, про­би­лись к сту­пе­ням хра­ма. Но когда они под­ня­лись и Бибул обра­тил­ся к тол­пе, желая закон­чить собра­ние, они столк­ну­лись с зара­нее под­готов­лен­ны­ми контр­ме­ра­ми Цеза­ря. Один из три­бу­нов это­го года, Пуб­лий Вати­ний, был вер­ным союз­ни­ком Цеза­ря и нахо­дил­ся рядом, с воору­жён­ным отрядом нагото­ве. Пока тол­па вни­зу осви­сты­ва­ла Бибу­ла и забра­сы­ва­ла гря­зью его и его сто­рон­ни­ков, Вати­ний и его люди ата­ко­ва­ли и вытес­ни­ли опти­ма­тов. Бибу­ла и Като­на, и даже под­дер­жи­вав­ших их три­бу­нов гру­бо отта­щи­ли прочь и изби­ли, фас­ции лик­то­ров Бибу­ла (связ­ки пру­тьев, зна­ки кон­суль­ской долж­но­сти) были сло­ма­ны, и когда их оттес­ни­ли от хра­ма, Цезарь про­вёл голо­со­ва­ние и при­нял закон⁸.

На сле­дую­щий день Бибул созвал сенат, про­из­нёс ярост­ную речь об уни­же­нии и наси­лии, кото­рые он испы­тал, и про­сил сенат отве­тить на это пуб­лич­ное наси­лие чрез­вы­чай­ным поста­нов­ле­ни­ем, кото­рое при­оста­но­ви­ло бы дей­ст­вие зако­нов и упол­но­мо­чи­ло бы его при­нять все необ­хо­ди­мые меры для спа­се­ния государ­ства. К его горь­ко­му разо­ча­ро­ва­нию, сенат отка­зал­ся это сде­лать⁹. Это пред­ло­же­ние явно было абсурд­ным, и хотя боль­шин­ство сена­то­ров сим­па­ти­зи­ро­ва­ло Бибу­лу, а не Цеза­рю, они не мог­ли это­го не видеть. Какие силы рас­счи­ты­вал собрать Бибул про­тив сво­его кол­ле­ги, кото­ро­го под­дер­жи­ва­ли вете­ра­ны Пом­пея? Он вооб­ра­жал, что Цезарь и Пом­пей послуш­но поз­во­лят окру­жить и убить себя, как про­изо­шло с Грак­ха­ми и их сто­рон­ни­ка­ми? Они ста­ли бы сра­жать­ся, и ули­цы Рима вновь обаг­ри­лись бы кро­вью, как в дни Мария и Сул­лы. И более того, они несо­мнен­но победи­ли бы, а к чему при­ве­ла бы победа над маги­ст­ра­том, опи­рав­шим­ся на поста­нов­ле­ние сена­та? Сена­то­ры были не настоль­ко глу­пы, чтобы пре­до­ста­вить Бибу­лу это поста­нов­ле­ние, и оскорб­лён­ный кон­сул уда­лил­ся в гнев­ном разо­ча­ро­ва­нии в свой город­ской особ­няк, где закрыл­ся до кон­ца года. В тече­ние все­го это­го вре­ме­ни он еже­днев­но пуб­ли­ко­вал объ­яв­ле­ния о том, что наблюда­ет за небом, чтобы сде­лать недей­ст­ви­тель­ны­ми все государ­ст­вен­ные меро­при­я­тия Цеза­ря, и изда­вал непри­стой­ные эдик­ты, в кото­рых под­вер­гал Цеза­ря и его союз­ни­ков непри­лич­ным и кле­вет­ни­че­ским напад­кам. Эти эдик­ты Бибу­ла име­ли нема­лую попу­ляр­ность. Про­сто­на­ро­дье все­гда раду­ет­ся скан­даль­ным сплет­ням об извест­ных людях, а эдик­ты Бибу­ла были хоро­шо напи­са­ны и забав­ны — и при этом злоб­ны и вуль­гар­ны¹⁰. Здесь сле­ду­ет вспом­нить о том, что боль­шая часть дошед­ших до нас гру­бых спле­тен о лич­ной жиз­ни Цеза­ря, а так­же обви­не­ний его в высо­ко­ме­рии и край­нем с.116 вла­сто­лю­бии про­ис­хо­дит из эдик­тов Бибу­ла и подоб­ных им сочи­не­ний, напи­сан­ных в то вре­мя дру­ги­ми вра­га­ми Цеза­ря, таки­ми, как стар­ший Гай Скри­бо­ний Кури­он, то есть, из совер­шен­но нена­дёж­ных источ­ни­ков.

После того, как Бибул уда­лил­ся в свой дом, Цезарь один остал­ся во гла­ве всех государ­ст­вен­ных дел, и мно­гие ста­ли в шут­ку дати­ро­вать доку­мен­ты кон­суль­ст­вом Юлия и Цеза­ря, вме­сто Бибу­ла и Цеза­ря, ибо толь­ко Юлий Цезарь на самом деле зани­мал долж­ность¹¹. Про­тив­ни­ки Цеза­ря и его союз­ни­ков — а их было мно­го, так как ста­но­ви­лось мод­ным высту­пать про­тив власт­ву­ю­щей груп­пи­ров­ки, пори­ца­ли «пар­тию тро­их» (Цезарь, Пом­пей и Красс) как дес­потов, неза­кон­но захва­тив­ших кон­троль над государ­ст­вом. Конеч­но, это было неправ­дой. Пом­пей и Красс не зани­ма­ли ника­ких государ­ст­вен­ных долж­но­стей, а про­сто обла­да­ли огром­ным вли­я­ни­ем и спо­соб­ны были моби­ли­зо­вать необы­чай­но мно­го­чис­лен­ные груп­пы кли­ен­тов для под­держ­ки и голо­со­ва­ния за те меры, за кото­рые они высту­па­ли. Цезарь был закон­но избран­ным кон­су­лом государ­ства. Их под­дер­жи­ва­ло ещё несколь­ко закон­но избран­ных маги­ст­ра­тов, преж­де все­го пре­тор Квинт Фуфий Кален и три­бун Пуб­лий Вати­ний, но в этом не было ниче­го необыч­но­го.

Поли­ти­че­ский союз, заклю­чён­ный Цеза­рем, Пом­пе­ем и Крас­сом, был тра­ди­ци­он­ным эле­мен­том рим­ской поли­ти­ки. Имен­но так с неза­па­мят­ных вре­мён управ­ля­ли государ­ст­вом и вер­ши­ли дела: вли­я­тель­ные граж­дане всту­па­ли в согла­ше­ния, чтобы про­ве­сти в жизнь опре­де­лён­ные меро­при­я­тия или зако­ны, кото­рые счи­та­ли необ­хо­ди­мы­ми или полез­ны­ми для государ­ства. Сами опти­ма­ты пред­став­ля­ли собой имен­но такую груп­пи­ров­ку: fac­tio pau­co­rum или «кли­ка немно­гих», как пред­по­чи­тал назы­вать их Сал­лю­стий, цеза­ри­а­нец и исто­рик. Конеч­но, Пом­пей и Красс были крайне вли­я­тель­ны­ми лиде­ра­ми и дав­ни­ми сопер­ни­ка­ми, и их объ­еди­не­ние для под­держ­ки тако­го необы­чай­но дея­тель­но­го и успеш­но­го кон­су­ла, как Цезарь, было уди­ви­тель­но, а для мно­гих и неже­ла­тель­но. И, конеч­но, когда Цезарь небреж­но про­игно­ри­ро­вал обструк­ци­о­низм сво­их про­тив­ни­ков, это при­да­ло его дея­тель­но­сти отте­нок тех­ни­че­ской неза­кон­но­сти, хотя его и смяг­чал тот оче­вид­ный факт, что сред­ства, к кото­рым при­бег­ли Бибул и ком­па­ния, нико­гда не пред­на­зна­ча­лись про­сто для оста­нов­ки всех и вся­че­ских государ­ст­вен­ных дел, неваж­но каких. Если бы такой обструк­ци­о­низм стал обще­при­ня­тым мето­дом в рим­ской поли­ти­ке, то ниче­го невоз­мож­но было бы сде­лать, ибо для любо­го меро­при­я­тия или пред­ло­же­ния все­гда нашёл­ся бы кто-то, кто ему вос­про­ти­вил­ся бы, и все­гда отыс­кал­ся бы маги­ст­рат или жрец, чтобы нало­жить вето, или наблюдать за небом, или объ­явить день празд­нич­ным, либо руко­вод­ст­ву­ясь убеж­де­ни­я­ми, либо усту­пив уго­во­рам (напри­мер, взят­ке).

Во вся­ком слу­чае, после того, как атмо­сфе­ру это­го года опре­де­лил спор вокруг зако­на о рас­пре­де­ле­нии зем­ли, в остав­ши­е­ся меся­цы года ни Цезарь, ни его про­тив­ни­ки не отсту­пи­ли. В под­ра­жа­ние земель­но­му зако­ну Сатур­ни­на, Цезарь вклю­чил в свой закон ста­тью, соглас­но кото­рой все сена­то­ры долж­ны в тече­ние опре­де­лён­но­го сро­ка поклясть­ся, что будут пови­но­вать­ся это­му зако­ну и соблюдать его, — или уйти в изгна­ние. Неко­то­рые лиде­ры опти­ма­тов, преж­де все­го Катон, поду­мы­ва­ли о том, чтобы сто­ять до кон­ца и отка­зать­ся при­но­сить клят­ву, но Цице­рон убедил их, что это озна­ча­ет поли­ти­че­ское само­убий­ство и что государ­ство нуж­да­ет­ся в том, чтобы они оста­ва­лись в Риме и зани­ма­лись поли­ти­кой. Поэто­му клят­ва была при­не­се­на и земель­ный закон пре­тво­рён в жизнь, но бое­вые поряд­ки уже выстро­и­лись¹².

с.117 Конеч­но, Пом­пей и Красс вошли в чис­ло упол­но­мо­чен­ных, избран­ных для осу­щест­вле­ния про­грам­мы наде­ле­ния зем­лёй, и этот про­цесс про­дол­жал­ся несколь­ко лет, так что в конеч­ном счё­те наде­лы полу­чи­ло 40 тыс. сол­дат и граж­дан¹³. Конеч­но, опти­ма­ты про­те­сто­ва­ли как раз про­тив того, чтобы обла­го­де­тель­ст­во­вать мно­же­ство бед­ных граж­дан. Им не было ника­ко­го дела до бла­го­со­сто­я­ния рим­ских вете­ра­нов и обед­нев­ших сограж­дан; их вол­но­ва­ло лишь то, что эти сол­да­ты и граж­дане, полу­чив земель­ные наде­лы, ско­рее все­го, про­явят бла­го­дар­ность к ини­ци­а­то­рам этой про­грам­мы и ста­нут их поли­ти­че­ски­ми сто­рон­ни­ка­ми.

К пер­вым чис­лам мар­та рас­пре­де­ле­ние зем­ли нача­лось, и Цеза­рю оста­ва­лось выпол­нить ещё два важ­ных дела в инте­ре­сах сво­их союз­ни­ков: сни­же­ние сумм для откуп­щи­ков ази­ат­ско­го три­бу­та и под­твер­жде­ние рас­по­ря­же­ний Пом­пея в восточ­ных про­вин­ци­ях и зави­си­мых государ­ствах. Цезарь внёс закон о сни­же­нии сумм, обе­щан­ных откуп­щи­ка­ми, на треть, но затем про­чёл им суро­вую нота­цию о том, что в буду­щем не сле­ду­ет под­да­вать­ся жад­но­сти и столь неосто­рож­но назна­чать цены¹⁴. Восточ­ное уре­гу­ли­ро­ва­ние Пом­пея Цезарь пору­чил Вати­нию, кото­рый пред­ло­жил пле­бис­цит об одно­вре­мен­ном утвер­жде­нии всех рас­по­ря­же­ний и согла­ше­ний Пом­пея. При­ни­мая реше­ния еди­но­лич­но, без сове­ща­ний с сена­том, Пом­пей пре­вы­сил закон­ные пол­но­мо­чия, но его рас­по­ря­же­ния несо­мнен­но были здра­вы­ми, а прак­ти­че­ская необ­хо­ди­мость тре­бо­ва­ла даро­вать восточ­но­му Сре­ди­зем­но­мо­рью мир и без­опас­ность, для чего Рим дол­жен был проч­но утвер­дить порядок, суще­ст­во­вав­ший там с 63 г. Послед­нее, в чём нуж­дал­ся этот неспо­кой­ный реги­он, — это сно­ва стать объ­ек­том поли­ти­че­ских игр сопер­ни­чаю­щих лиде­ров в Риме.

По-види­мо­му, толь­ко Лукулл, по-преж­не­му крайне рас­сер­жен­ный поведе­ни­ем Пом­пея по отно­ше­нию к нему, про­ти­во­дей­ст­во­вал это­му реше­нию, одна­ко Цезарь его запу­гал. Он при­гро­зил Лукул­лу судеб­ным рас­сле­до­ва­ни­ем, в ходе кото­ро­го враж­деб­ный обви­ни­тель и суд под­верг­нут юриди­че­ско­му раз­бо­ру все его соб­ст­вен­ные дей­ст­вия на Восто­ке, пред­став­лен­ные в самом невы­год­ном све­те, и тогда Лукулл сдал­ся и про­сил у Цеза­ря про­ще­ния¹⁵. Рас­по­ря­же­ния Пом­пея на Восто­ке обре­ли закон­ную силу, а Лукулл сно­ва уда­лил­ся в част­ную жизнь на свою вели­ко­леп­ную вил­лу на Неа­по­ли­тан­ском зали­ве и посвя­тил себя (и бас­но­слов­ное богат­ство, при­об­ре­тён­ное на Восто­ке) раз­веде­нию при­чуд­ли­вых рыб и рос­кош­но­му обра­зу жиз­ни, за кото­рый он вошёл в посло­ви­цу. Печаль­но, но очень харак­тер­но для это­го вре­ме­ни, что столь талант­ли­во­го и (для сво­его вре­ме­ни и клас­са) порядоч­но­го чело­ве­ка, как Лукулл, запом­ни­ли глав­ным обра­зом как гур­ма­на и эпи­ку­рей­ца¹⁶.

Ещё два меро­при­я­тия были пред­на­зна­че­ны для укреп­ле­ния сою­за тро­их и подав­ле­ния оппо­зи­ции. Фак­ти­че­ский пра­ви­тель Егип­та, Пто­ле­мей XII Новый Дио­нис, более извест­ный как Пто­ле­мей Авлет (то есть, «флей­тист»), был обес­по­ко­ен тем, что его пред­ше­ст­вен­ник Пто­ле­мей XI в заве­ща­нии яко­бы оста­вил Еги­пет рим­ско­му наро­ду, а Рим так и не отка­зал­ся при­нять это заве­ща­ние и не при­знал Авле­та царём. Теперь он обра­тил­ся к Цеза­рю и его союз­ни­кам и пред­ло­жил им огром­ную взят­ку за то, чтобы рим­ский народ офи­ци­аль­но утвер­дил его в пра­вах на пре­стол. Пом­пей и Красс все­гда рады были зара­ботать на поли­ти­че­ском посред­ни­че­стве, с.118 а у Цеза­ря всё ещё оста­ва­лись не выпла­че­ны огром­ные дол­ги, так что все трое союз­ни­ков под­дер­жа­ли поже­ла­ния Пто­ле­мея¹⁷. В любом слу­чае, рим­ляне в это вре­мя не име­ли наме­ре­ний вторг­нуть­ся в Еги­пет и сде­лать его рим­ской про­вин­ци­ей, или, по край­ней мере, не спо­соб­ны были об этом дого­во­рить­ся, а при­тя­за­ния Авле­та на трон не оспа­ри­вал ни один сопер­ник.

Тем вре­ме­нем Гай Анто­ний, неко­гда кол­ле­га Цице­ро­на по кон­суль­ству, попал под суд за вымо­га­тель­ства в долж­но­сти намест­ни­ка Македо­нии. Несо­мнен­но, он был вино­вен в том, в чём его обви­ня­ли, но Цице­рон чув­ст­во­вал себя обя­зан­ным защи­щать его, а в ходе защи­ты под­верг слиш­ком рез­кой кри­ти­ке теку­щее поли­ти­че­ское поло­же­ние, то есть, гос­под­ство Цеза­ря и его союз­ни­ков¹⁸. Уже более года злей­ший враг Цице­ро­на, Пуб­лий Кло­дий, пытал­ся добить­ся сво­его пере­во­да из пат­ри­ци­ан­ско­го в пле­бей­ское сосло­вие, чтобы полу­чить воз­мож­ность доби­вать­ся три­бу­на­та, и откры­то заяв­лял, что исполь­зу­ет эту долж­ность, чтобы ото­мстить Цице­ро­ну. Пре­сле­дуя свою цель, Кло­дий столк­нул­ся с серь­ёз­ны­ми рели­ги­оз­ны­ми и юриди­че­ски­ми пре­пят­ст­ви­я­ми; но вече­ром того же дня, когда Цице­рон про­из­нёс свою речь, Цезарь в каче­стве вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка и Пом­пей в каче­стве авгу­ра отбро­си­ли все рели­ги­оз­ные и юриди­че­ские фор­маль­но­сти, и под их руко­вод­ст­вом Кло­дий был усы­нов­лён граж­да­ни­ном из пле­бей­ско­го сосло­вия и пере­шёл в пле­беи. Посколь­ку при­ём­ный отец, некий Фон­тей, был так молод, что годил­ся Кло­дию в сыно­вья, и посколь­ку Кло­дий так и не изме­нил своё имя, что отра­зи­ло бы его пере­ход в новый род, эта про­цеду­ра была откро­вен­ным фар­сом. Тем не менее, она поз­во­ли­ла Кло­дию доби­вать­ся три­бу­на­та и послу­жи­ла пре­до­сте­ре­же­ни­ем Цице­ро­ну и про­чим кри­ти­кам¹⁹.

Ранее Цезарь давал Цице­ро­ну воз­мож­ность при­со­еди­нить­ся к их сою­зу с Пом­пе­ем и Крас­сом более или менее на рав­ных²⁰. Исклю­чи­тель­ная убеди­тель­ность крас­но­ре­чия Цице­ро­на, нема­лое ува­же­ние, кото­рое к нему пита­ли рядо­вые сена­то­ры, всад­ни­ки и ита­лий­ские выс­шие клас­сы, и пре­стиж его кон­суль­ства пре­вра­ти­ли его в поли­ти­че­скую фигу­ру, рас­по­ло­же­ния кото­рой сто­и­ло доби­вать­ся, а Цезарь все­гда ценил талан­ты Цице­ро­на. Цице­рон отверг это пред­ло­же­ние и пред­по­чёл при­со­еди­нить­ся к опти­ма­там и вос­про­ти­вить­ся Цеза­рю и его союз­ни­кам. Он счи­тал опти­ма­тов «порядоч­ны­ми людь­ми» (bo­ni), цен­но­сти кото­рых авто­ри­тет­ны и к мне­нию кото­рых сле­ду­ет при­слу­ши­вать­ся, и более все­го он желал, чтобы эти люди высо­ко его оце­ни­ли. Мало кто заме­ча­ет, насколь­ко это пора­зи­тель­но.

Цице­рон читал мно­го фило­соф­ских сочи­не­ний и сам был круп­ным фило­со­фом; он очень хоро­шо знал, что сло­во «порядоч­ный» долж­но иметь нрав­ст­вен­ное зна­че­ние, а не про­сто слу­жить тер­ми­ном для само­вос­хва­ле­ния. Он был вели­ким адво­ка­том, высту­пал в судах в защи­ту мно­гих пре­ступ­ле­ний и зло­де­я­ний рим­ской пра­вя­щей эли­ты и как никто знал, что боль­шин­ство пред­ста­ви­те­лей этой эли­ты — кто угод­но, но не «порядоч­ные» люди в мораль­ном смыс­ле. В чём же состо­я­ла «порядоч­ность» этих bo­no­rum, этих «порядоч­ных», одоб­ре­ния кото­рых так жаж­дал Цице­рон? Катон, конеч­но, по пра­ву мог счи­тать­ся порядоч­ным чело­ве­ком, но в осталь­ных опти­ма­тах обна­ру­жить порядоч­ность нелег­ко. Что «порядоч­но­го» в жесто­кой мсти­тель­но­сти и огра­ни­чен­но­сти Бибу­ла, в глу­по­сти и зло­употреб­ле­ни­ях Доми­ция Аге­но­бар­ба, в стя­жа­тель­стве Бру­та, в непо­сто­ян­стве и свое­ко­ры­стии Гая Мем­мия, в без­гра­нич­ном с.119 само­до­воль­стве Метел­лов и так далее? Bo­ni, на кото­рых рав­нял­ся Цице­рон, были «порядоч­ны­ми» лишь в том смыс­ле, что пред­став­ля­ли тра­ди­ци­он­ный пра­вя­щий класс, кото­рый все­гда опре­де­лял себя как «луч­ших людей в государ­стве». Несмот­ря на зани­мае­мую им пози­цию, Цице­рон слиш­ком хоро­шо знал, что это колосс на гли­ня­ных ногах, и ему пред­сто­я­ло узнать, что его пре­дан­ность этим людям и их делу была исклю­чи­тель­но одно­сто­рон­ней.

Будучи «новым чело­ве­ком», Цице­рон жаж­дал при­зна­ния со сто­ро­ны пра­вя­щих кру­гов, а посколь­ку он был поле­зен, «порядоч­ные» созда­ва­ли види­мость тако­го при­зна­ния — до тех пор, пока он оста­вал­ся поле­зен; одна­ко они так и не при­зна­ли Цице­рон сво­им, а когда он пере­стал при­но­сить поль­зу, они без коле­ба­ний его поки­ну­ли и пре­до­ста­ви­ли само­му себе. Цице­рон луч­ше поза­бо­тил­ся бы о себе, а воз­мож­но — и о Риме, если бы при­нял пред­ло­же­ние Цеза­ря.

К это­му вре­ме­ни Цезарь ясно дал понять, что он и его союз­ни­ки могут и наме­ре­ны про­ве­сти любые зако­ны и меро­при­я­тия, какие сочтут нуж­ны­ми, не оста­но­вят­ся перед обструк­ци­ей и не усо­мнят­ся при необ­хо­ди­мо­сти при­бег­нуть к силе. Таким обра­зом он сумел сде­лать то, что в преды­ду­щие два года каза­лось невоз­мож­ным, но при этом нажил себе ещё более непри­ми­ри­мых вра­гов, а так­же подо­рвал свою попу­ляр­ность в наро­де. Мас­сы любят про­иг­рав­ших, а в резуль­та­те без­жа­лост­но­го напо­ра Цеза­ря Бибул и Катон ста­ли казать­ся про­иг­рав­ши­ми в рим­ской поли­ти­ке.

В сле­дую­щем поко­ле­нии рим­ских ноби­лей начал при­об­ре­тать вли­я­ние Кури­он-млад­ший. Он завёл обы­чай пори­цать трёх «дес­потов», гос­под­ст­во­вав­ших над Римом, и таким обра­зом при­об­рёл боль­шую попу­ляр­ность²¹. Демон­стра­ции обще­ст­вен­но­го одоб­ре­ния в адрес Кури­о­на на играх вме­сте с осви­сты­ва­ни­ем или в луч­шем слу­чае про­хлад­ны­ми апло­дис­мен­та­ми в адрес Пом­пея, Цеза­ря и их сто­рон­ни­ков, побуди­ли Цеза­ря обра­тить вни­ма­ние на обще­ст­вен­ное мне­ние, и он очень хоро­шо знал, насколь­ко для Пом­пея важ­на попу­ляр­ность. Посколь­ку угро­зы опти­ма­тов отме­нить зако­ны Цеза­ря, как толь­ко он сло­жит пол­но­мо­чия, наи­боль­шую опас­ность пред­став­ля­ли для Пом­пея — так как это оста­но­ви­ло бы рас­пре­де­ле­ние зем­ли сре­ди его вете­ра­нов и вновь поста­ви­ло бы под вопрос его восточ­ные рас­по­ря­же­ния, — опас­ность того, что Пом­пей разо­рвёт союз с Цеза­рем, была неве­ли­ка, но Цезарь всё же решил проч­нее при­вя­зать Пом­пея к себе.

Юлия, дочь Цеза­ря и един­ст­вен­ный извест­ный его ребё­нок, родив­ша­я­ся око­ло 78 г., достиг­ла брач­но­го воз­рас­та. После смер­ти её мате­ри Кор­не­лии в 69 г. её забот­ли­во рас­ти­ла Авре­лия, мать Цеза­ря, а сам Цезарь очень любил. Ранее он обру­чил её с весь­ма ува­жае­мым моло­дым ноби­лем по име­ни Квинт Сер­ви­лий Цепи­он, но теперь пере­ду­мал и пред­ло­жил выдать её за Пом­пея, кото­рый несколь­ко лет назад раз­вёл­ся со сво­ей женой Муци­ей. Хотя Пом­пей был на несколь­ко лет стар­ше Цеза­ря и, таким обра­зом, по опре­де­ле­нию годил­ся Юлии в отцы, их брак был заклю­чён в апре­ле 59 г. и ока­зал­ся уди­ви­тель­но удач­ным. Пом­пей умел вну­шить к себе любовь, а Юлии, види­мо, доста­лось немно­го отцов­ско­го оба­я­ния: несмот­ря на раз­ни­цу в воз­расте, супру­ги полю­би­ли друг дру­га, и Юлия ста­ла надёж­ным свя­зу­ю­щим зве­ном меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем. Сам Цезарь тоже всту­пил в новый, тре­тий брак: он взял в жёны Каль­пур­нию, дочь Луция Каль­пур­ния Пизо­на, выдаю­ще­го­ся ноби­ля, под­держ­ка кото­ро­го в сена­те пред­став­ля­ла боль­шую цен­ность²².

с.120 Хотя преды­ду­щие меро­при­я­тия Цеза­ря при­нес­ли поль­зу важ­ным груп­пам, — уво­лен­ные в отстав­ку вете­ра­ны полу­чи­ли наде­лы, пред­при­ни­ма­те­ли изба­ви­лись от угро­зы огром­ных убыт­ков от кон­трак­тов на сбор нало­гов, ста­тус про­вин­ций и зави­си­мых государств на Восто­ке был надёж­но упро­чен, — но пре­иму­ще­ст­вен­но Цезарь дей­ст­во­вал в инте­ре­сах сво­их союз­ни­ков и их сов­мест­но­го гос­под­ства. Теперь же он осу­ще­ст­вил две круп­ные рефор­мы, откры­то направ­лен­ные на то, чтобы улуч­шить поло­же­ния части бед­ней­ших рим­ских граж­дан и сде­лать управ­ле­ние про­вин­ци­я­ми более чест­ным.

Из про­грам­мы земель­ных наде­лов, наце­лен­ной пре­иму­ще­ст­вен­но на удо­вле­тво­ре­ние инте­ре­сов вете­ра­нов Пом­пея, была исклю­че­на огром­ная терри­то­рия — око­ло 200 квад­рат­ных миль вокруг ста­рой Капуи, — при­над­ле­жав­шая рим­ско­му государ­ству в Кам­па­нии со вре­мён окон­ча­ния Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны. Преж­де это была общин­ная зем­ля Капуи, а рим­ляне захва­ти­ли её, чтобы нака­зать город за то, что он под­дер­жал Ган­ни­ба­ла. Эта зем­ля, очень пло­до­род­ная и уро­жай­ная, сда­ва­лась в арен­ду мел­ки­ми участ­ка­ми (мно­гие из кото­рых, несо­мнен­но, арен­до­ва­ли быв­шие вла­дель­цы), и пла­та за неё с тех пор все­гда слу­жи­ла надёж­ной опо­рой для рим­ской каз­ны. Теперь Цезарь заявил, что с Восто­ка в Рим посту­па­ют огром­ные новые дохо­ды, и этот источ­ник средств боль­ше не нужен государ­ству; он внёс вто­рой аграр­ный закон о рас­пре­де­ле­нии этой зем­ли сре­ди бед­ных рим­ских граж­дан, име­ю­щих не менее трёх детей. Несо­мнен­но, наде­лы полу­чи­ли мно­гие вете­ра­ны и арен­да­то­ры, но зна­чи­тель­ное чис­ло город­ских бед­ня­ков тоже полу­чи­ло воз­мож­ность вер­нуть­ся к сво­им сель­ским кор­ням и стать про­цве­таю­щи­ми зем­ледель­ца­ми. Более 20 тыс. граж­дан извлек­ло выго­ду из про­грам­мы наде­ле­ния зем­лёй, а город Капуя был воз­рож­дён для них в каче­стве рим­ской коло­нии²³.

При­ме­ча­тель­на та деталь, что наде­лы мог­ли полу­чить лишь отцы трёх детей: в тече­ние мно­гих деся­ти­ле­тий руко­во­ди­те­ли Рима были обес­по­ко­е­ны сни­же­ни­ем рож­дае­мо­сти сре­ди граж­дан. Ещё в 131 г. цен­зор Квинт Цеци­лий Метелл Македон­ский про­из­нёс речь, кото­рая дол­го оста­ва­лась зна­ме­ни­той; в ней он при­звал рим­ских граж­дан рожать и рас­тить боль­ше детей ради бла­га государ­ства²⁴. Это были муд­рые сло­ва — но все­го лишь сло­ва. Цезарь дал граж­да­нам прак­ти­че­ский довод в поль­зу дето­рож­де­ния — полу­че­ние земель­ных наде­лов, — и сред­ства для того, чтобы рас­тить детей. Конеч­но, закон, как обыч­но, встре­тил сопро­тив­ле­ние. Катон, как все­гда, при­бег­нул к обструк­ци­о­низ­му — не пото­му, что видел в этом законе что-то дур­ное, но пото­му, что его пред­ло­жил Цезарь, а пото­му он дол­жен быть дур­ным. Цезарь сно­ва при­ка­зал сво­им лик­то­рам аре­сто­вать Като­на за отказ замол­чать — к вели­ко­му смя­те­нию сена­то­ров; но, отдав это рас­по­ря­же­ние, он поза­бо­тил­ся о том, чтобы три­бун вме­шал­ся и спас Като­на; и закон был при­нят. После это­го мно­гие сена­то­ры, в том чис­ле и Цице­рон, пере­ста­ли посе­щать заседа­ния и поки­ну­ли город, чтобы не видеть как Цезарь берёт над ними верх²⁵.

Дру­гой закон, вне­сён­ный Цеза­рем в авгу­сте, касал­ся дел, кото­рые рим­ляне назы­ва­ли re­bus re­pe­tun­dis, бук­валь­но — дел о воз­вра­те неза­кон­но полу­чен­ных денег (как ска­за­ли бы мы — дел о вымо­га­тель­стве). с.121 Суще­ст­во­ва­ло несколь­ко зако­нов, направ­лен­ных про­тив вымо­га­тельств рим­ских маги­ст­ра­тов и намест­ни­ков, после пер­во­го зако­на Пизо­на, учредив­ше­го посто­ян­ный суд по делам о вымо­га­тель­стве (quaes­tio de re­bus re­pe­tun­dis) в 149 г., но вымо­га­тель­ство лишь уко­ре­ня­лось всё глуб­же и про­бле­ма ста­но­ви­лась всё серь­ёз­нее. При­ня­тый Цеза­рем Юли­ев закон о вымо­га­тель­стве (lex Julia de re­bus re­pe­tun­dis) слу­жил в даль­ней­шем стан­дарт­ным зако­ном о вымо­га­тель­стве на про­тя­же­нии всей рим­ской исто­рии и стал образ­цом ответ­ст­вен­но­го адми­ни­ст­ра­тив­но­го зако­но­да­тель­ства. Этот закон содер­жал мало ново­го, но систе­ма­ти­зи­ро­вал рим­ское зако­но­да­тель­ство по это­му вопро­су и объ­еди­нил бла­готвор­ные меры суще­ст­ву­ю­щих зако­нов в еди­ное целое, устра­нил про­ти­во­ре­чия и несоот­вет­ст­вия и уста­но­вил точ­ные опре­де­ле­ния раз­лич­ных пре­ступ­ле­ний и клас­сы лиц, под­па­даю­щих под дей­ст­вие зако­на о вымо­га­тель­стве, а так­же более разум­ные про­цеду­ры для при­вле­че­ния их к суду.

Хотя рим­ляне всех сосло­вий про­дол­жа­ли счи­тать, что про­вин­ции суще­ст­ву­ют лишь для того, чтобы рим­ляне их экс­плу­а­ти­ро­ва­ли, этот закон поз­во­лил уста­но­вить разум­ные пре­де­лы экс­плуа­та­ции, за кото­рые рим­ские долж­ност­ные лица не мог­ли выхо­дить, и дал про­вин­ци­а­лам воз­мож­ность при­звать к отве­ту любо­го рим­ско­го чинов­ни­ка, пре­сту­пив­ше­го эти гра­ни­цы. Этот закон пря­мо рас­про­стра­нял­ся толь­ко на долж­ност­ных лиц и их сви­ту — то есть, на лиц из сена­тор­ской эли­ты — и поэто­му не поз­во­лял пол­но­стью устра­нить вымо­га­тель­ства, кото­рые осу­ществля­ли так­же всад­ни­ки, вла­дев­шие и управ­ляв­шие ком­па­ни­я­ми по сбо­ру нало­гов, и их аген­ты. Но этот закон по край­ней мере при­зна­вал, что сле­ду­ет карать не толь­ко тех, кто непо­сред­ст­вен­но вымо­гал день­ги и цен­но­сти, но и полу­ча­те­лей это­го иму­ще­ства. Этот закон был при­знан настоль­ко здра­вым и бла­готвор­ным, что, хотя его пред­ло­жил Цезарь, он был при­нят без сопро­тив­ле­ния, и даже Катон его одоб­рил²⁶.

Эти два зако­на свиде­тель­ст­ву­ют об искрен­нем стрем­ле­нии Цеза­ря про­ве­сти рефор­мы; но он дол­жен был поза­бо­тить­ся и о соб­ст­вен­ной карье­ре в буду­щем, и о вли­я­нии поли­ти­че­ско­го дви­же­ния, кото­рое он воз­глав­лял. После при­ня­тия пер­во­го земель­но­го зако­на его вра­ги гром­ко заяв­ля­ли, что непре­мен­но отме­нят этот закон и при­вле­кут само­го Цеза­ря к суду, как толь­ко он сло­жит кон­суль­ские пол­но­мо­чия и лишит­ся вла­сти и фор­маль­но­го имму­ни­те­та. Даже если Крас­са и Пом­пея не слиш­ком вол­но­ва­ла пер­спек­ти­ва осуж­де­ния Цеза­ря, они не мог­ли допу­стить отме­ны зако­нов, кото­рые непо­сред­ст­вен­но затра­ги­ва­ли их инте­ре­сы. Как обыч­но, мыш­ле­ние Като­на и опти­ма­тов было слиш­ком негиб­ким, чтобы они мог­ли это осо­знать и при­бег­нуть к так­ти­ке «разде­ляй и власт­вуй» и, напри­мер, исклю­чить из чис­ла анну­ли­ру­е­мых зако­ны о наде­ле­нии зем­лёй вете­ра­нов Пом­пея и одоб­ре­нии его восточ­ных рас­по­ря­же­ний. Конеч­но, имен­но земель­ный закон для вете­ра­нов Пом­пея вызы­вал у них наи­боль­шую ярость, так что не сле­ду­ет слиш­ком удив­лять­ся их негиб­ко­сти. Но они пре­до­ста­ви­ли трём союз­ным вла­сти­те­лям оче­вид­ней­ший мотив для сохра­не­ния их сою­за и тем самым навреди­ли соб­ст­вен­ным поли­ти­че­ским целям.

Чтобы не допу­стить отме­ны все­го, что было достиг­ну­то в пер­вой поло­вине 59 г., трое союз­ни­ков дого­во­ри­лись о том, что Цезарь дол­жен полу­чить круп­ное коман­до­ва­ние в про­вин­ции: оно изба­вит его от судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния и с.122 даст ему зна­чи­тель­ные воен­ные силы, с помо­щью кото­рых он смо­жет угро­жать Риму, если это­го потре­бу­ют поли­ти­че­ские собы­тия; а так­же о том, что в 58 г. кон­суль­ство и как мож­но боль­ше дру­гих маги­ст­ра­тур долж­ны полу­чить люди, лояль­ные три­ум­ви­рам и их про­грам­ме.

Что каса­ет­ся Цеза­ря, то про­вин­ци­ей, намест­ник кото­рой имел наи­луч­шие воз­мож­но­сти вме­шать­ся в рим­ские дела, была Циз­аль­пий­ская Гал­лия, рас­по­ло­жен­ная непо­сред­ст­вен­но к севе­ру от полу­ост­ров­ной Ита­лии и име­ю­щая гар­ни­зон из трёх леги­о­нов и мно­го­чис­лен­ное рома­ни­зи­ро­ван­ное насе­ле­ние, из кото­ро­го мож­но было наби­рать рим­ских сол­дат. Поэто­му назна­че­ние Цеза­ря намест­ни­ком Циз­аль­пий­ской Гал­лии на несколь­ко лет с пра­вом наби­рать вой­ска отве­ча­ло инте­ре­сам три­ум­ви­ра­та в целом. Но Цезарь желал боль­ше­го: он хотел полу­чить область для воен­ных опе­ра­ций. Наблюдая за карье­ра­ми Сул­лы и Пом­пея, он не мог не понять, откуда при­хо­дит насто­я­щая власть в совре­мен­ном ему Риме. Он знал, что если жела­ет быть доста­точ­но силь­ным поли­ти­че­ским лиде­ром, чтобы срав­нить­ся с Пом­пе­ем и пре­взой­ти опти­ма­тов, если жела­ет, чтобы его цин­нан­ское (попу­ляр­ское) дви­же­ние сно­ва игра­ло в рим­ской поли­ти­ке на рав­ных с сул­лан­ским (опти­мат­ским) или даже гос­под­ст­во­ва­ло, то ему потре­бу­ет­ся силь­ная и очень эффек­тив­ная армия. Таким обра­зом, ему нуж­на была про­вин­ция, поз­во­ля­ю­щая начать широ­ко­мас­штаб­ные воен­ные дей­ст­вия, в ходе кото­рых он мог бы набрать и обу­чить армию; таким обра­зом он полу­чил бы необ­хо­ди­мую силу, чтобы обес­пе­чить себе и сво­е­му поли­ти­че­ско­му дви­же­нию подо­баю­щее место в рим­ской систе­ме управ­ле­ния.

Про­тив­ни­ки Цеза­ря так же хоро­шо осо­зна­ва­ли совре­мен­ные им поли­ти­че­ские реа­лии, как и сам Цезарь. Как мы уже виде­ли, они пыта­лись зара­нее забло­ки­ро­вать его намест­ни­че­ство, назна­чив ему и его кол­ле­ге по кон­суль­ству мало­важ­ное зада­ние по над­зо­ру за леса­ми и сель­ски­ми тро­па­ми в Ита­лии. Хотя фор­маль­но рас­пре­де­ле­ние про­вин­ций для буду­щих маги­ст­ра­тов было обя­зан­но­стью и пра­вом сена­та, Цезарь не соби­рал­ся под­чи­нять­ся это­му поста­нов­ле­нию откры­то враж­деб­но­го орга­на. В 59 г. Циз­аль­пий­ской Гал­ли­ей управ­лял кон­су­ляр Луций Афра­ний, вер­ный сто­рон­ник Пом­пея, поэто­му нетруд­но было про­ве­сти закон о пере­да­че этой про­вин­ции Цеза­рю по окон­ча­нии его кон­суль­ских пол­но­мо­чий. На севе­ро-восто­ке Циз­аль­пий­ская Гал­лия гра­ни­чи­ла с Илли­ри­ей (совр. Хор­ва­тия), а на севе­ро-запа­де — с Транс­аль­пий­ской Гал­ли­ей (совр. Про­ванс). Этой послед­ней в 59 г. управ­лял Квинт Метелл Целер, опти­мат из самой вли­я­тель­ной и обла­даю­щей наи­бо­лее обшир­ны­ми свя­зя­ми семьи во всём пле­бей­ском ноби­ли­те­те. Обе про­вин­ции дава­ли потен­ци­аль­ные воз­мож­но­сти для воен­ных пред­при­я­тий; Цезарь счёл за луч­шее не бес­по­ко­ить Метел­ла, взять себе Илли­рию и начать кам­па­нию на Бал­ка­нах. Как раз в это вре­мя дакий­ский вождь Буре­би­ста осно­вал сво­его рода импе­рию на ниж­нем Дунае и каза­лось — или мож­но было пред­ста­вить дело так, — что он пред­став­лял или мог пред­став­лять угро­зу рим­ским про­вин­ци­ям Илли­рия и Македо­ния и рим­ским союз­ни­кам из чис­ла фра­кий­ских пле­мен­ных вождей. Несо­мнен­но, здесь мож­но было най­ти пред­лог для круп­но­мас­штаб­ных воен­ных дей­ст­вий.

Поэто­му в нача­ле мая три­бун Пуб­лий Вати­ний, союз­ник Цеза­ря, внёс закон об отмене поста­нов­ле­ния сена­та о кон­суль­ских про­вин­ци­ях и назна­че­нии Цеза­ря на пять лет намест­ни­ком Циз­аль­пий­ской Гал­лии и с.123 Илли­ри­ка с тре­мя леги­о­на­ми и необ­хо­ди­мы­ми сред­ства­ми для их содер­жа­ния²⁷. Одна­ко вско­ре ста­ло казать­ся, что Транс­аль­пий­ская Гал­лия может ока­зать­ся более при­вле­ка­тель­ным теат­ром воен­ных дей­ст­вий. В Гал­лии (кото­рая при­бли­зи­тель­но соот­вет­ст­во­ва­ла совре­мен­ной Фран­ции) про­ис­хо­ди­ли круп­ные бес­по­ряд­ки. Метелл Целер воз­ла­гал боль­шие надеж­ды на то, что воен­ные дей­ст­вия здесь поз­во­лят ему отпразд­но­вать три­умф, и хотя эти надеж­ды потер­пе­ли кру­ше­ние спер­ва из-за победы намест­ни­ка Гая Помп­ти­на (пред­ше­ст­вен­ни­ка Целе­ра) над вос­став­ши­ми алло­бро­га­ми, а затем — из-за безвре­мен­ной смер­ти само­го Целе­ра, постиг­шей его ещё до при­бы­тия в про­вин­цию, обста­нов­ка в Гал­лии всё ещё выгляде­ла мно­го­обе­щаю­щей. Пом­пея убеди­ли вне­сти пред­ло­же­ние о том, чтобы, ввиду смер­ти Целе­ра, про­вин­ция Транс­аль­пий­ская Гал­лия с одним леги­о­ном была добав­ле­на Цеза­рю. Катон ярост­но воз­ра­жал, одна­ко сенат скло­нил­ся перед неиз­беж­ным и дал согла­сие на пред­ло­же­ние Пом­пея²⁸.

Теперь мож­но было счи­тать, что в том, что каса­ет­ся воен­ной силы, поло­же­ние и поли­ти­ка трёх вла­сти­те­лей в без­опас­но­сти. Даже кри­ки оппо­зи­ции о том, что Вати­ни­ев закон не име­ет силы, так как Бибул наблюдал за небе­са­ми, отча­сти утра­ти­ли убеди­тель­ность, так как поста­нов­ле­ние сена­та о при­бав­ле­нии Транс­аль­пий­ской Гал­лии неяв­но под­ра­зу­ме­ва­ло при­зна­ние Вати­ни­е­ва зако­на. Теперь Цезарь, уязв­лён­ный обид­ны­ми инвек­ти­ва­ми, кото­ры­ми его посто­ян­но осы­па­ли, мог похва­стать­ся, что он достиг желае­мо­го, несмот­ря на сопро­тив­ле­ние сво­их про­тив­ни­ков, и теперь, со сво­ей пози­ции силы, спо­со­бен взо­брать­ся им на голо­вы; а Пом­пей мог отве­тить на угро­зы отме­нить его реше­ния сло­ва­ми: «Я буду дер­жать вас в пови­но­ве­нии при помо­щи вой­ска Цеза­ря» (oppres­sos vos te­ne­bo exer­ci­tu Cae­sa­ris, пере­вод В. О. Горен­штей­на)²⁹.

Одна­ко было весь­ма жела­тель­но удер­жать реаль­ные рыча­ги вла­сти в Риме, обес­пе­чив избра­ние дру­же­ст­вен­ных маги­ст­ра­тов. Победа на три­бун­ских выбо­рах Пуб­лия Кло­дия, обя­зан­но­го Цеза­рю и Пом­пею дол­гом бла­го­дар­но­сти, счи­та­лась бес­спор­ной, но он был не слиш­ком надёж­ным союз­ни­ком. Кло­дий был непо­сто­я­нен, свое­во­лен, чрез­мер­но гор­дил­ся сво­им наследи­ем рода Клав­ди­ев и счи­тал, что нико­му не обя­зан и нико­му не усту­па­ет. Он при­со­еди­нил­ся бы к поли­ти­ке трёх вла­сти­те­лей лишь при усло­вии, что ему это было бы выгод­но. Поэто­му вла­сти­те­ли напра­ви­ли все уси­лия на то, чтобы сде­лать кон­су­ла­ми 58 г. вер­ных союз­ни­ков: Авла Габи­ния, сто­рон­ни­ка Пом­пея, и Луция Каль­пур­ния Пизо­на, тестя Цеза­ря. Тут Бибул вме­шал­ся и издал эдикт об отсроч­ке кон­суль­ских выбо­ров, кото­рые долж­ны были про­во­дить­ся в июле, до осе­ни. Пом­пей и Цезарь вос­про­ти­ви­лись это­му эдик­ту, но обна­ру­жи­ли, что не спо­соб­ны моби­ли­зо­вать народ про­тив него и сочли за луч­шее оста­вить его в покое³⁰. В конеч­ном счё­те эдикт ни на что не повли­ял. В октяб­ре Габи­ний и Пизон были долж­ным обра­зом избра­ны кон­су­ла­ми на 58 г., и это дока­зы­ва­ет, что кар­ти­на край­ней непо­пу­ляр­но­сти три­ум­ви­ров и их сто­рон­ни­ков, пред­стаю­щая в наших источ­ни­ках (и преж­де все­го у Цице­ро­на), не слиш­ком соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти. Три­ум­ви­ры явно сохра­ня­ли доста­точ­но попу­ляр­но­сти, чтобы повли­ять на голо­со­ва­ние цен­ту­ри­ат­ных коми­ций, изби­рав­ших кон­су­лов. Попыт­ка Гая Като­на (даль­не­го род­ст­вен­ни­ка зна­ме­ни­то­го Като­на) при­влечь к суду Габи­ния за нару­ше­ния на выбо­рах потер­пе­ла неуда­чу, и три­ум­ви­ры полу­чи­ли сво­их маги­ст­ра­тов на сле­дую­щий год.

Как уже отме­ча­лось, наши сведе­ния о собы­ти­ях и обще­ст­вен­ных настро­е­ни­ях это­го года в очень зна­чи­тель­ной сте­пе­ни вос­хо­дят к Цице­ро­ну, пря­мо или кос­вен­но. В его пись­мах и речах это­го вре­ме­ни его взгляды и наблюде­ния сохра­ни­лись с.124 непо­сред­ст­вен­но; кро­ме того, он ока­зал зна­чи­тель­ное вли­я­ние на после­дую­щих авто­ров. Его сло­ва о том, что все бла­го­на­ме­рен­ные люди — сена­то­ры, всад­ни­ки, ита­лий­цы и город­ской плебс — пита­ют враж­ду к три­ум­ви­рам и испы­ты­ва­ют глу­бо­кое оже­сто­че­ние в свя­зи с вла­ды­че­ст­вом Цеза­ря и его союз­ни­ков, часто рас­це­ни­ва­ют­ся более или менее бук­валь­но. Их не сле­ду­ет так вос­при­ни­мать. Осо­бен­но пись­ма Цице­ро­на к Атти­ку поз­во­ля­ют нам почув­ст­во­вать, что мы нена­дол­го ока­за­лись в самом серд­це рим­ской поли­ти­ки, и для исто­ри­ка это очень заман­чи­во. Про­бле­ма состо­ит в том, что Цице­рон дей­ст­ви­тель­но наблюдал не со сто­ро­ны — но под­дер­жи­вал одну из сто­рон. Он был откры­тым про­тив­ни­ком Цеза­ря и Крас­са и, хотя питал к Пом­пею более дру­же­ские чув­ства, одна­ко весь­ма осуж­дал его союз с Цеза­рем и их сов­мест­ную поли­ти­ку и меро­при­я­тия. Он при­чис­лял себя к опти­ма­там, и враж­да и оже­сто­че­ние про­тив три­ум­ви­ров, кото­рые он опи­сы­ва­ет, — это враж­да и оже­сто­че­ние опти­ма­тов.

Конеч­но, опти­ма­ты были убеж­де­ны, что отста­и­ва­ют и пред­став­ля­ют всё самое достой­ное и пре­крас­ное в Риме, древ­ние и истин­но рим­ские взгляды и образ дей­ст­вий; поэто­му все «бла­го­на­ме­рен­ные» люди по опре­де­ле­нию долж­ны мыс­лить и чув­ст­во­вать так же, как и они. Вся­кий, кто под­дер­жи­вал три­ум­ви­ров или хотя бы усмат­ри­вал в их меро­при­я­ти­ях и поли­ти­ке что-то хоро­шее, тем самым ста­но­вил­ся «небла­го­на­ме­рен­ным», и его мож­но было отверг­нуть как про­сто­фи­лю или рене­га­та. Это озна­ча­ет, что обли­че­ния Цице­ро­на в адрес три­ум­ви­ров сле­ду­ет вос­при­ни­мать с нема­лой осто­рож­но­стью, по край­ней мере в той сте­пе­ни, в какой они пре­тен­ду­ют на отра­же­ние взглядов и настро­е­ния рим­лян и ита­лий­цев в целом, а не кон­крет­но опти­ма­тов и дру­зей Цице­ро­на. Мож­но пове­рить в то, что побеж­дён­ные Катон, Бибул и их кол­ле­ги вызы­ва­ли в обще­стве опре­де­лён­ную сим­па­тию, а попу­ляр­ность три­ум­ви­ров в этом году вре­ме­на­ми коле­ба­лась, когда их успеш­но высме­и­вал в пам­фле­тах Бибул или затме­вал яркий и люби­мый наро­дом Кури­он-млад­ший. Но, как мы виде­ли, их истин­ная попу­ляр­ность все­гда была доста­точ­но высо­ка и поз­во­ля­ла им про­во­дить зако­ны, обес­пе­чи­вать избра­ние сво­их союз­ни­ков кон­су­ла­ми и даже скло­нять сенат к при­ня­тию выгод­ных для себя поста­нов­ле­ний.

Неза­дол­го до выбо­ров, в середине июля, раз­ра­зил­ся скан­дал вокруг пред­по­ла­гае­мо­го заго­во­ра с целью убий­ства Пом­пея, кото­рый до сих пор в зна­чи­тель­ной мере счи­тал­ся глав­ным участ­ни­ком три­ум­ви­ра­та. Тот самый Луций Вет­тий, кото­рый сыг­рал столь дву­смыс­лен­ную роль инфор­ма­то­ра о заго­во­ре Кати­ли­ны, види­мо, обра­тил­ся к Кури­о­ну-млад­ше­му и попы­тал­ся при­влечь его к заго­во­ру с целью убий­ства. Кури­он всё рас­ска­зал отцу, кото­рый сооб­щил эти сведе­ния само­му Пом­пею, а тот поста­вил в извест­ность сенат. Вет­тия вызва­ли на заседа­ние сена­та и допро­си­ли. Спер­ва он всё отри­цал, но затем при­знал суще­ст­во­ва­ние заго­во­ра и заявил, что его зате­ял Бибул, а глав­ны­ми лиде­ра­ми были Луций Эми­лий Павел, Квинт Цепи­он (извест­ный так­же как Марк Юний Брут, усы­нов­лён­ный Цепи­о­ном) и Кор­не­лий Лен­тул, сын одно­го из кан­дида­тов в кон­су­лы на 58 г.³¹ Сле­ду­ет отме­тить, что Павел и Брут были сыно­вья­ми Эми­лия Лепида и Юния Бру­та, кото­рых в 77 г. раз­бил Пом­пей (а Бру­та он даже каз­нил). Таким обра­зом, эти моло­дые люди пита­ли враж­ду с.125 к Пом­пею (поэто­му вполне мог­ли бы воз­гла­вить заго­вор с целью его убий­ства), а дей­ст­вия Лен­ту­ла-млад­ше­го мог­ли рас­смат­ри­вать­ся как защи­та инте­ре­сов его отца, чьи надеж­ды на кон­суль­ство под­ры­вал Пом­пей, актив­но под­дер­жи­вав­ший Габи­ния. Одна­ко Бибул на самом деле пред­у­предил Пом­пея о воз­мож­ном заго­во­ре в мае, поэто­му в роли зачин­щи­ка выглядел неправ­до­по­доб­но.

Пред­по­ла­гае­мый заго­вор немед­лен­но поро­дил — и впо­след­ст­вии про­дол­жал порож­дать — мно­же­ство злоб­ных спле­тен и при­страст­ных рас­суж­де­ний, и, как и в слу­чае с так назы­вае­мым «пер­вым заго­во­ром Кати­ли­ны» в 66 г., крайне труд­но уста­но­вить фак­ты (если они вооб­ще име­лись), лежа­щие в осно­ве так и не состо­яв­ше­го­ся заго­во­ра. По край­ней мере, нам извест­но, что на сле­дую­щий день после заседа­ния сена­та Цезарь вывел Вет­тия из тюрь­мы, куда он был поме­щён по реше­нию сена­та за неза­кон­ное ноше­ние ору­жия, и сно­ва допро­сил его на сход­ке (con­tio) граж­дан. Здесь Вет­тий про­дол­жал наста­и­вать на реаль­но­сти заго­во­ра, но отно­си­тель­но лиде­ров запел уже дру­гую пес­ню. Он оста­вил в сто­роне Бру­та и назвал вме­сто него глав­ных опти­ма­тов: Доми­ция Аге­но­бар­ба и Лукул­ла, а так­же Гнея Пизо­на^[1], буду­ще­го зятя Цице­ро­на. Подоб­но Бру­ту и Пав­лу, Аге­но­барб питал враж­ду к Пом­пею, кото­рый каз­нил его стар­ше­го бра­та во вре­мя афри­кан­ской кам­па­нии 80 г., а нена­висть Лукул­ла к Пом­пею, конеч­но, была обще­из­вест­на. Эти новые обви­не­ния, и осо­бен­но умол­ча­ние о Бру­те, ката­стро­фи­че­ски подо­рва­ли дове­рие к пока­за­ни­ям Вет­тия. Как отме­тил Цице­рон, ста­ло ясно, что про­шла ночь и ночью вме­шал­ся некий хода­тай. Было обще­из­вест­но, что Сер­ви­лия, мать Бру­та, — любов­ни­ца Цеза­ря, и все реши­ли, что Цезарь ради неё велел Вет­тию умол­чать о Бру­те³². Отсюда воз­ник­ло все­об­щее убеж­де­ние, что за обви­не­ни­я­ми Вет­тия сто­ял сам Цезарь и что дело Вет­тия пред­став­ля­ло собой некий заго­вор Цеза­ря с целью очер­не­ния его про­тив­ни­ков, преж­де все­го моло­до­го Кури­о­на. Если так, то Цезарь дей­ст­во­вал уди­ви­тель­но неук­лю­же, если вна­ча­ле велел Вет­тию назвать Бру­та, хотя не желал, чтобы его обви­ни­ли.

Сле­ду­ет крат­ко напом­нить о том, что извест­но о вза­и­моот­но­ше­ни­ях Цеза­ря и Вет­тия: они были вра­га­ми. Вет­тий попы­тал­ся обви­нить Цеза­ря в соуча­стии в заго­во­ре Кати­ли­ны, а Цезарь в отмест­ку за это обви­не­ние при­ка­зал аре­сто­вать его, высечь и бро­сить в тюрь­му, а его дом — раз­ру­шить. Поэто­му вряд ли мож­но пове­рить, что Вет­тий был союз­ни­ком Цеза­ря, и для мето­дов Цеза­ря неха­рак­тер­на такая небреж­ность в вопро­се о том, на кого имен­но бро­сит подо­зре­ние обви­ни­тель. Мож­но согла­сить­ся с Цице­ро­ном в том, что ночью дей­ст­ви­тель­но нечто про­изо­шло, одна­ко пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ным, что, хотя Цезарь вполне мог вме­шать­ся в дело ради Сер­ви­лии, одна­ко впер­вые он при­нял уча­стие в нём, когда допро­сил Вет­тия на сход­ке, и его глав­ная цель состо­я­ла в том, чтобы вынудить Вет­тия обе­лить Бру­та. Кто на самом деле сто­ял за обра­ще­ни­ем Вет­тия к Кури­о­ну и пер­во­на­чаль­ны­ми обви­не­ни­я­ми (если кто-то вооб­ще сто­ял), уста­но­вить невоз­мож­но. Этот чело­век был воз­вра­щён в тюрь­му, где умер при таин­ст­вен­ных обсто­я­тель­ствах. Ходи­ли слу­хи, что его отра­ви­ли или заду­ши­ли. Опти­ма­ты обви­ня­ли в его смер­ти Цеза­ря, а Цезарь — опти­ма­тов³³. Воз­мож­ны оба вари­ан­та. Посколь­ку все сооб­ще­ния источ­ни­ков об этом деле чрез­вы­чай­но при­страст­ны, спе­ку­ля­ции пред­став­ля­ют­ся бес­смыс­лен­ны­ми.

с.126 Когда год при­бли­жал­ся к кон­цу, основ­ная зако­но­да­тель­ная про­грам­ма Цеза­ря и его союз­ни­ков была реа­ли­зо­ва­на, и каза­лось, что выбо­ры на 58 г. вполне под кон­тро­лем, Цезарь обра­тил свои мыс­ли к пред­сто­я­ще­му про­вин­ци­аль­но­му коман­до­ва­нию. Как мы уже виде­ли, он дав­но доби­вал­ся пре­до­став­ле­ния рим­ско­го граж­дан­ства транс­па­дан­цам, жите­лям Циз­аль­пий­ской Гал­лии к севе­ру от По. Это была мир­ная и про­цве­таю­щая область, и её мно­го­чис­лен­ное насе­ле­ние жило в основ­ном в горо­дах, полу­чив­ших латин­ское пра­во ещё в 89 г. Трид­цать лет спу­стя, в 59 г., транс­па­дан­цы были так же лати­ни­зи­ро­ва­ны, как и любые дру­гие жите­ли полу­ост­ров­ной Ита­лии, поэто­му име­лись все осно­ва­ния утвер­ждать, что они гото­вы полу­чить рим­ское граж­дан­ство; а посколь­ку в их обла­сти про­во­ди­лись круп­ней­шие набо­ры в рим­ские армии, мож­но было ска­зать, что они это заслу­жи­ли.

На самом деле, выс­шие клас­сы в их горо­дах уже име­ли рим­ское граж­дан­ство, так как, соглас­но древ­не­му зако­ну, лица, избран­ные маги­ст­ра­та­ми в латин­ских горо­дах, ста­но­ви­лись рим­ски­ми граж­да­на­ми. А о том, насколь­ко рим­ским был выс­ший класс Циз­аль­пий­ской Гал­лии, мож­но судить по тому, что неко­то­рые ярчай­шие све­ти­ла рим­ской лите­ра­тур­ной куль­ту­ры в эту эпо­ху были транс­па­дан­ца­ми. В пер­вых рядах сто­ят поэты Вале­рий Катон и (преж­де все­го) Гай Вале­рий Катулл и исто­рик Кор­не­лий Непот; а в сле­дую­щем поко­ле­нии Циз­аль­пий­ская Гал­лия дала рим­ской лите­ра­ту­ре два вели­чай­ших име­ни: Вер­ги­лий из Ман­туи и Ливий из Падуи.

В своё про­кон­суль­ство Цезарь пла­ни­ро­вал вести круп­ные воен­ные опе­ра­ции, поэто­му ему при­хо­ди­лось пола­гать­ся на свою про­вин­цию Циз­аль­пий­ская Гал­лия как на базу и терри­то­рию для набо­ра, и теперь он пред­при­нял шаги, чтобы ещё раз под­черк­нуть свою при­вер­жен­ность идее пре­до­став­ле­ния рим­ско­го граж­дан­ства жите­лям этой обла­сти. Его союз­ник Вати­ний про­вёл закон, пре­до­ста­вив­ший Цеза­рю пра­во уси­лить латин­скую коло­нию Ком (совр. Комо) на севе­ре Циз­аль­пий­ской Гал­лии, и, доба­вив туда 5000 новых посе­лен­цев, Цезарь ясно дал понять, что счи­та­ет жите­лей коло­нии рим­ля­на­ми и во вре­мя намест­ни­че­ства будет обра­щать­ся со все­ми транс­па­дан­ца­ми как с рим­ски­ми граж­да­на­ми³⁴. Три леги­о­на, слу­жив­шие гар­ни­зо­ном Циз­аль­пий­ской Гал­лии, были раз­ме­ще­ны на зим­ние квар­ти­ры в окрест­но­стях Акви­леи, на севе­ро-восто­ке, на гра­ни­це с Илли­ри­ей (совр. Хор­ва­тия), и это ука­зы­ва­ло на то, что Цезарь всё ещё обду­мы­вал бал­кан­скую кам­па­нию.

Тем не менее, поло­же­ние дел в Гал­лии тоже про­дол­жа­ло при­вле­кать вни­ма­ние Цеза­ря. Там выри­со­вы­ва­лось два круп­ных источ­ни­ка потен­ци­аль­ных вол­не­ний и кон­флик­тов, кото­рые неиз­беж­но долж­ны были как-то повли­ять на рим­скую про­вин­цию на юге и дать намест­ни­ку пред­лог для вме­ша­тель­ства. К восто­ку от рим­ской про­вин­ции, в совре­мен­ной Швей­ца­рии, про­дол­жа­лись бес­по­кой­ства в пле­ме­ни под назва­ни­ем гель­ве­ты. Они осе­ли в Швей­ца­рии лишь несколь­ко деся­ти­ле­тий назад, а теперь раз­мыш­ля­ли о том, чтобы пере­се­лить­ся и най­ти где-то в Гал­лии новый дом. Если бы они при­ня­ли это реше­ние, наи­луч­шая доро­га про­хо­ди­ла через рим­скую про­вин­цию, а вызван­ное ими пере­се­ле­ние дру­гих пле­мён не мог­ло не повли­ять на эту про­вин­цию.

Далее к севе­ру дав­ний кон­фликт меж­ду дву­мя могу­ще­ст­вен­ны­ми наро­да­ми, эду­я­ми и сек­ва­на­ми, имел важ­ное зна­че­ние для инте­ре­сов Рима. Эдуи офи­ци­аль­но явля­лись «дру­зья­ми» рим­ско­го наро­да, и эти вза­и­моот­но­ше­ния были очень важ­ны для защит­ной дипло­ма­тии Рима к севе­ру от его про­вин­ции. Когда сек­ва­ны обна­ру­жи­ли, что про­иг­ры­ва­ют вой­ну эду­ям, они пред­ло­жи­ли с.127 гер­ман­ско­му вождю Арио­ви­сту с тыся­ча­ми вои­нов из его пле­ме­ни све­бов пере­пра­вить­ся через Рейн и стать их союз­ни­ка­ми. Арио­вист помог сек­ва­нам победить эду­ев, но затем в каче­стве воз­ме­ще­ния захва­тил треть зем­ли сек­ва­нов и вызвал к себе из-за Рей­на ещё тыся­чи све­бов³⁵. Види­мо, он был неда­лёк от того, чтобы осно­вать круп­ную гер­ман­скую дер­жа­ву к запа­ду от Рей­на, частич­но за счёт эду­ев, дру­зей Рима; а рим­лян, вполне есте­ствен­но, со вре­мён ким­вров и тев­то­нов бес­по­ко­и­ли пере­се­ле­ния гер­ман­цев из-за Рей­на. Пока что Цезарь, в долж­но­сти кон­су­ла, всту­пил в пере­го­во­ры с Арио­ви­стом и побудил сенат при­знать его «дру­гом» рим­ско­го наро­да³⁶, но это явно было несов­ме­сти­мо с дав­ним сою­зом Рима с эду­я­ми и с пред­пи­са­ни­я­ми сена­та намест­ни­кам Транс­аль­пий­ской Гал­лии помо­гать эду­ям, если те об этом попро­сят. В 59 г. ещё каза­лось вполне воз­мож­ным, что гель­ве­ты пере­ду­ма­ют пере­се­лять­ся, а мощь и види­мая угро­за Арио­ви­ста ока­жут­ся пре­хо­дя­щи­ми; одна­ко гель­ве­ты и (или) Арио­вист не менее, чем Буре­би­ста в Дакии, мог­ли послу­жить при­чи­ной или пред­ло­гом для круп­но­го воен­но­го вме­ша­тель­ства Рима, если бы какой-то их шаг пока­зал­ся угро­зой для про­вин­ции.

Кон­суль­ство Цеза­ря уже под­хо­ди­ло к кон­цу. 10 декаб­ря всту­пи­ли в долж­ность новые три­бу­ны, и сре­ди них Пуб­лий Кло­дий, и нача­лись поли­ти­че­ские манёв­ры 58 г. Кло­дий пред­вку­шал вели­кие свер­ше­ния, и не послед­ним из них долж­но было стать изгна­ние Цице­ро­на в отмест­ку за его роль на суде по делу о таин­ствах Доб­рой Боги­ни. В тече­ние все­го 59 г. он изры­гал угро­зы в адрес Цице­ро­на, а осо­бен­но — после сво­его избра­ния на долж­ность три­бу­на в июле 59 г. Цице­рон, как обыч­но, не сумел про­мол­чать и лишь усу­гу­бил нена­висть Кло­дия, высме­яв его в несколь­ких пуб­лич­ных стыч­ках. Цице­рон был не толь­ко самым крас­но­ре­чи­вым, но и самым ост­ро­ум­ным чело­ве­ком сво­его вре­ме­ни, и его мно­го­чис­лен­ные насмеш­ки и ост­ро­ты насчёт Кло­дия широ­ко про­сла­ви­лись и разъ­яри­ли их жерт­ву³⁷. Одна­ко, хотя на пуб­ли­ке Цице­рон весе­лил­ся, в душе он всё силь­нее бес­по­ко­ил­ся из-за наме­ре­ний Кло­дия и доби­вал­ся от веду­щих поли­ти­ков гаран­тий того, что они защи­тят его от три­бу­на.

Опти­ма­ты заве­ри­ли Цице­ро­на в том, что всту­пят­ся за него, а Пом­пей пообе­щал, что не поз­во­лит Кло­дию ему навредить³⁸. Конеч­но, эти сло­ва успо­ка­и­ва­ли, но Цице­рон мог полу­чить более надёж­ный оплот про­тив враж­ды Кло­дия. И его пред­ло­жил имен­но Цезарь. Когда умер один из два­дца­ти упол­но­мо­чен­ных по осу­щест­вле­нию земель­ной про­грам­мы Цеза­ря, Цице­ро­ну было пред­ло­же­но занять его место. Если бы он при­нял это пред­ло­же­ние, то полу­чил бы имму­ни­тет от судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния и занял бы власт­ную пози­цию, поз­во­ля­ю­щую отра­зить ата­ки Кло­дия³⁹. Одна­ко Цице­рон пом­нил о воз­ра­же­ни­ях опти­ма­тов про­тив рас­пре­де­ле­ния зем­ли и пола­гал­ся на их обе­ща­ния о под­держ­ке, поэто­му откло­нил пред­ло­же­ние Цеза­ря.

Кло­дий заявил, что наме­рен про­ве­сти зако­но­про­ект об объ­яв­ле­нии вне зако­на вся­ко­го, кто каз­нил рим­ских граж­дан без судеб­но­го при­го­во­ра. Это не было ново­введе­ни­ем: если бы закон был при­нят, он про­сто повто­рил бы ана­ло­гич­ную меру Гая Грак­ха от 123 г. Одна­ко суще­ст­во­вал лишь один рим­ский с.128 маги­ст­рат, печаль­но про­сла­вив­ший­ся тем, что при­ка­зал каз­нить рим­ских граж­дан без суда и при­го­во­ра — Цице­рон, каз­нив­ший Лен­ту­ла Суру и дру­гих заго­вор­щи­ков в 63 г, — и зако­но­про­ект явно был направ­лен про­тив Цице­ро­на. Теперь Цезарь пред­ло­жил ора­то­ру долж­ность лега­та в сво­ём шта­бе намест­ни­ка Гал­лий и Илли­рии. И вновь, если бы Цице­рон при­нял это пред­ло­же­ние, то полу­чил бы имму­ни­тет от обви­не­ния, так как отсут­ст­во­вал бы в Риме по делам государ­ства; и вновь он не поже­лал ока­зать­ся обя­зан­ным Цеза­рю, глав­но­му вра­гу опти­ма­тов, и отка­зал­ся⁴⁰.

В послед­ний день 59 г. Бибул нако­нец вышел из доб­ро­воль­но­го уеди­не­ния и объ­явил, что жела­ет сло­жить с себя долж­ность и про­из­не­сти речь перед наро­дом, в кото­рой, веро­ят­но, соби­рал­ся обос­но­вать свои дей­ст­вия и обли­чить Цеза­ря и его союз­ни­ков. Кло­дий нало­жил запрет, и кон­суль­ство Бибу­ла окон­чи­лось пши­ком⁴¹. Хотя кон­су­лы 58 г. были надёж­ны­ми союз­ни­ка­ми Цеза­ря и Пом­пея, двое из пре­то­ров — Луций Доми­ций Аге­но­барб и Гай Мем­мий — явля­лись убеж­дён­ны­ми опти­ма­та­ми и на одном из пер­вых в этом году заседа­ний сена­та под­ня­ли вопрос о кон­суль­стве Цеза­ря. Они потре­бо­ва­ли анну­ли­ро­вать все меро­при­я­тия и зако­но­да­тель­ные акты Цеза­ря как неза­кон­ные. Цезарь холод­но заявил, что готов под­чи­нить­ся реше­нию сена­та, и за этим после­до­ва­ло три дня бес­плод­ных спо­ров. Затем, удо­вле­тво­рён­ный тем, что ника­ких опре­де­лён­ных реше­ний, направ­лен­ных про­тив него, не ожи­да­ет­ся, Цезарь пере­сёк свя­щен­ный рим­ский поме­рий и таким обра­зом фор­маль­но при­сту­пил к намест­ни­че­ству в сво­их про­вин­ци­ях⁴².

На неко­то­рое вре­мя он задер­жал­ся в окрест­но­стях Рима, наблюдая за поли­ти­че­ски­ми собы­ти­я­ми, ибо в любом слу­чае ещё не насту­пил под­хо­дя­щий сезон для воен­ных дей­ст­вий. Он про­из­нёс три речи про­тив Аге­но­бар­ба и Мем­мия, а когда три­бун Луций Анти­стий попы­тал­ся при­влечь его к суду наро­да, убедил дру­гих три­бу­нов объ­явить, что он не под­ле­жит обви­не­нию, пока отсут­ст­ву­ет в Риме по делам государ­ства. Обес­пе­чив себе тыл, Цезарь поза­бо­тил­ся так­же о сво­ём вер­ном союз­ни­ке Вати­нии, кото­ро­му тоже угро­жа­ло обви­не­ние, и дал ему долж­ность лега­та в сво­ём шта­бе⁴³. Вати­ний зани­мал этот пост и обла­дал сопут­ст­ву­ю­щим ему имму­ни­те­том от обви­не­ния в тече­ние сле­дую­щих трёх лет, пока не добил­ся избра­ния пре­то­ром на 55 г. Цезарь все­гда счи­тал необ­хо­ди­мым в любом слу­чае под­дер­жи­вать сво­их дру­зей.

Тем вре­ме­нем Кло­дий спеш­но при­сту­пил к выпол­не­нию сво­его пла­на отмще­ния Цице­ро­ну. Он фор­маль­но внёс закон об изгна­нии каж­до­го, кто каз­нил рим­ских граж­дан без суда, и Цице­рон, вме­сто того, чтобы про­игно­ри­ро­вать этот закон и заявить, что он не име­ет к нему отно­ше­ния, так как сообщ­ни­ки Кати­ли­ны утра­ти­ли свои граж­дан­ские пра­ва, когда всту­пи­ли в пре­да­тель­ский сго­вор с вра­га­ми Рима, про­явил обес­по­ко­ен­ность тем, что надел тра­ур и начал обхо­дить веду­щих рим­ских поли­ти­ков с прось­бой защи­тить его и содей­ст­во­вать про­ва­лу зако­но­про­ек­та Кло­дия⁴⁴. Хотя дру­гой три­бун, Нин­ний Квад­рат, сде­лал всё воз­мож­ное, чтобы всту­пить­ся за Цице­ро­на, а раз­лич­ные сена­то­ры и извест­ней­шие всад­ни­ки участ­во­ва­ли в демон­стра­ци­ях в его под­держ­ку, зако­но­про­ект Кло­дия наби­рал попу­ляр­ность. Когда кон­су­лов при­зва­ли вос­про­ти­вить­ся зако­ну, они дали понять, что не наме­ре­ны вме­ши­вать­ся, а с.129 три­ум­ви­ры объ­яви­ли, что их соб­ст­вен­ные меро­при­я­тия под­вер­га­ют­ся слиш­ком боль­шой опас­но­сти, поэто­му они не могут поз­во­лить себе пре­пят­ст­во­вать попу­ляр­но­му три­бу­ну⁴⁵. Кло­дий созвал сход­ку (con­tio) для обсуж­де­ния сво­его зако­на в цир­ке Фла­ми­ния, за пре­де­ла­ми рим­ско­го поме­рия и пред­ло­жил обо­им кон­су­лам и Цеза­рю высту­пить перед тол­пой. Пизон при­знал, в отно­ше­нии каз­ни кати­ли­на­ри­ев, что он все­гда одоб­рял в поли­ти­ке состра­да­ние и убий­ство граж­дан без суда ему не нра­вит­ся; и Габи­ний с ним согла­сил­ся. Цезарь про­из­нёс образ­цо­вую речь. В сво­ём спо­кой­ном, уме­рен­ном, рацио­наль­ном сти­ле он напом­нил наро­ду, что высту­пал про­тив каз­ни, счи­тая её ненуж­ной, но заявил, что не одоб­ря­ет при­ня­тие зако­нов, име­ю­щих обрат­ную силу и осуж­даю­щих людей за уже совер­шён­ные дея­ния⁴⁶. То есть, он не при­зна­вал и не отри­цал закон­ность дей­ст­вий Цице­ро­на в 63 г., но дистан­ци­ро­вал­ся от них; он не под­дер­жи­вал откры­то Цице­ро­на и не осуж­дал Кло­дия, но пори­цал тот род вен­дет­ты, в кото­рую они ока­за­лись вовле­че­ны. Общее впе­чат­ле­ние, несо­мнен­но, сло­жи­лось такое, что он не одоб­ря­ет совер­шён­ную Цице­ро­ном казнь, и это было всё, что тре­бо­ва­лось Кло­дию.

Убедив­шись, что зако­но­про­ект Кло­дия, ско­рее все­го, будет при­нят, Цице­рон попы­тал­ся побудить Пом­пея вме­шать­ся; но Пом­пей уда­лил­ся на свою аль­бан­скую вил­лу и отка­зал­ся встре­тить­ся с Цице­ро­ном. Когда к нему яви­лась деле­га­ция сена­то­ров, чтобы про­сить за Цице­ро­на, он отве­тил, что как част­ный граж­да­нин не может про­ти­во­дей­ст­во­вать три­бу­ну, и заявил, что если тре­бу­ет­ся что-то пред­при­нять, то это дело кон­су­лов. Если сенат объ­явит чрез­вы­чай­ное поло­же­ние и при­зо­вёт его к ору­жию на защи­ту государ­ства, то он высту­пит. Сенат не про­явил подоб­ных наме­ре­ний. Катон дошёл даже до того, что посо­ве­то­вал Цице­ро­ну раз­рядить обста­нов­ку и отпра­вить­ся в доб­ро­воль­ное изгна­ние⁴⁷.

Сре­ди всех тех, кто обе­щал Цице­ро­ну защи­ту в кон­це 59 г., лишь один чело­век выпол­нил своё обе­ща­ние — Цезарь. Он вновь пред­ло­жил Цице­ро­ну долж­ность лега­та в сво­ём шта­бе, но Цице­рон сно­ва её откло­нил⁴⁸. В середине мар­та Цице­рон ушёл в доб­ро­воль­ное изгна­ние, не дожи­да­ясь при­ня­тия зако­но­про­ек­та Кло­дия, и тот немед­лен­но про­вёл ещё один закон об осуж­де­нии Цице­ро­на и кон­фис­ка­ции его иму­ще­ства⁴⁹. В это же вре­мя собы­тия в Гал­лии при­зва­ли Цеза­ря поки­нуть Рим.

Хотя сам Цезарь лич­но сожа­лел об изгна­нии Цице­ро­на и готов был его спа­сти, это изгна­ние дока­за­ло, что опти­ма­ты не име­ют ни воли, ни силы, чтобы сопро­тив­лять­ся сво­им про­тив­ни­кам, и при­сут­ст­вие Цеза­ря в окрест­но­стях Рима более не тре­бо­ва­лось. Начал­ся сле­дую­щий, самый зна­ме­ни­тый этап его карье­ры: заво­е­ва­ние Гал­лии.